Вечером на кухне у Дулиных традиционно собралась вся новоиспеченная дружная семья: Дулины, банда и оркестр. Все умылись и переоделись, залепив боевые раны пластырями и намотав на израненные конечности бинты. Оркестранты поскрипывали костями и стонали, вновь заливая в себя алкоголь, дабы хоть на какое-то время забыть о боли и недавних происшествиях. Один трубач так славно отклубился с готами, что пришлось его замотать бинтом практически с ног до головы. Он отчаянно посматривал на товарищей и еле-еле шевелил челюстью, жалуясь самому же себе на жизнь. Под обоими его глазами округлялись синющие фингалы, которые делали трубача похожим на сову из детского мультика. Рядом сидел его верный товарищ по оркестру, по бою и по жизни, тоже достаточно настрадавшийся в ночном клубе, но все же меньше, чем его друг. Он заботливо вливал в рот забинтованного музыканта виски и с силой запихивал туда колесики лимона, несмотря на все протесты.

За окном уже стемнело, и в кухню заглядывала любопытная луна, светившая едва ли не сильнее, чем кухонные лампы. В гости к бандитам приехал их новый друг — Марат со своей бригадой. Руки Марата тоже были изранены в боях, но о них он предпочел умолчать. Его бледно-розовая рубашка приятно оттеняла загорелую кожу, а царапины от бритвы на подбородке указывали на то, что Марат торопился.

Все оживленно обсуждали съемки клипа: оркестранты хвастались, Алиса хохотала, Жаннет крутила пальцем у виска, Саныч целовался с обретенной в «Черной луне» малолетней готкой. И только Пастух вновь загрустил, восстановив в голове картину дня.

— Фигня какая-то получается, братва, — уныло начал он гнуть свою линию. — Репетировать нам теперь негде, с «Клип-ТВ» тоже как-то не очень вышло… Хорошо хоть, что сам клип сняли. Только где его крутить?

— Да все нормально, — успокоила его подвыпившая Жаннет, — звонил мне уже Игорь, спрашивал, когда клип принесем. Подруги, говорит, у тебя, Жанна, уж больно горячие! Телефончик спрашивал.

Жаннет залилась звонким хохотом, но Пастуха не цепляли позитивные волны.

— Понятно, — пробубнил он, выпив рюмку водки. — Московская тусовка — чем хуже, тем лучше. Ну а репетировать нам где теперь?

— На похоронах и свадьбах, — вставила свое веское слово Алиса Дулина, намертво вцепившись в стакан с виски.

— Точно, — поддакнул Саныч, обнимая трофейную девицу. — Давайте теперь всех женить и хоронить! Сначала женить — потом хоронить!

— А можно и наоборот, — подала низкий грудной голос пьяная готка.

— Смешно им! У нас сроки, между прочим, горят! Мне Ромеро уже звонил — зашивается без нас! — Константин стукнул кулаком по столу.

— Да и по Любиным концертам ты уже, видать, соскучился? — прищурившись, спросил Автогеныч, сверкая шишкой на лбу размером с марокканский мандарин.

— Может быть, и так, — сухо ответил Пастух, бросив суровый взгляд в его сторону.

— Братва, — запел сладким голосом Марат, — можно слово вставить? — Марат изрядно подпил, из-за чего нос его покраснел невероятным образом. Он щурил глаза, не в силах сфокусировать взгляд, и в целом смотрелся очень комично. — Чего вы паритесь понапрасну — клипы-репетиции? Вам к Бате надо сходить — заявиться. Шоу-бизнес — это ж мафия. А главный кто? Батя. Вы тут так нашустрили за два дня. У вас что врагов, что друзей теперь — море. К Бате, Пастух, сходи, тебя в семью примут, будут вам и клипы, и репы, и какава с чаем.

— Заладил: Батя, Батя… Тебя самого-то не Батя прислал?

Марат, смутившись от прямого вопроса Пастуха, завибрировал связками:

— Да нет, мы к Пузцу, урок риторики брать. Хотя ладно, чего мне меньжеваться-то? Батя прислал. Больно прыткие, говорит, у тебя друзья. Боится, чтоб вы выше головы не прыгнули. В общем, у него сходняк завтра продюсерский — ты б зашел, Пастух. Вот и адресок тебе.

Марат достал из кармана своего джинсового пиджака уже заготовленный заранее адрес всемогущего Бати и положил на стол перед Константином. Веселье стало потихоньку сходить на нет.

Ночью Жаннет, разгоряченная алкоголем и Костиными подвигами, решила попытать женское счастье вновь. Она долго сидела перед зеркалом в своей комнате, выбирая духи. Перерыв свой шкаф вдоль и поперек, Жаннет не смогла решить, что ей надеть, и поэтому накинула на себя полупрозрачный халатик, едва прикрывавший мягкое место. Девушка искусно поправила макияж легкими движениями кисточек, распушила свои длинные черные волосы и вышла в коридор. Тихо, практически на кончиках пальцев Жаннет прокралась вдоль длинной стены, легко преодолела невысокие ступени лестницы и оказалась у заветной двери своего желанного принца. Уверенная в себе и своей неотразимой сексуальности, она толкнула дверь комнаты Пастуха, но та не поддалась. Тогда Жаннет налегла на непослушную деревяшку сильней, но комната Кости так и осталась недоступной. Постояв несколько секунд в раздумьях, барышня аккуратно постучала в дверь костяшкой среднего пальца, не переставая при этом улыбаться, как мартовский кот, но не услышала ни единого звука в ответ на все свои старания. Тогда светская львица начала долбить по двери на всех парах голой пяткой, боль тут же дала о себе знать. Девушка морщила лоб, закрывала глаза, которые начинали слезиться от обиды, отчаяния и физической боли. Долго этой пытки Жаннет не выдержала и крикнула в аффектации:

— Вот сволочь! Костя, открывай!

— Я сегодня слишком добрый, Жан! Завтра приходи, — послышался из-за дверей серьезный и злой голос Пастуха.

— Ну конечно! — разозлилась столичная штучка, закутываясь в красный халатик. — Сам приползешь, лох южноморский!

— Иди поспи, москвичка экзальтированная!

От последних слов обидчика у девушки задрожали губы, глаза наполнились слезами, и она, сильно топая отбитыми и без того пятками, зашагала в свою комнату, попутно выкрикивая разные неприятные словечки в адрес всех музыкантов мира.

Пастух, лежа на кровати, прислушивался к удаляющимся Жанниным шагам, таращился в потолок и практиковал прана-йогу, к которой его пристрастил в зоне сосед по камере. С тех пор древнее искусство правильного дыхания не раз помогало музыкальному бандиту принять верное решение в трудных жизненных ситуациях. На его груди устало храпела Дуська.

Костя закинул руки за голову, в его полузакрытых глазах мчалась бегущая строка размышлений. Пастух практически не моргал и иногда резко переставал дышать. Громко вдыхая после минутной задержки дыхания, он вздымал свою грудь так высоко, что вот-вот и Дуська скатилась бы с нее, но Костя в такие моменты аккуратно придерживал милое животное, постукивая пальцами по вытатуированным на свинке губам незнакомки. Дуська же, в свою очередь, сладко посапывала и не обращала никакого внимания ни на тревожный стук по круглому бочку, ни на взлеты на Костиной груди.

— Ну что ж, Батя так Батя.

Пастух встал с кровати, заботливо накрыв спящую свинью одеялом, проверил патроны в магазине пистолета, оделся и вышел в ночь через окно своей спальни, чтобы не привлекать внимания галдящих на кухне коллег-музыкантов и их гостей.