Тяжело дыша, резко хватая черными губами воздух, Эгор, только что вернувшийся из кромешной топкой тьмы, сидел на кровати в Спальном районе и пытался прийти в себя. Клоуну гораздо быстрее удалось адаптироваться. Он стоял рядом с Эгором, участливо склонив голову набок, и виновато смотрел на Эмобоя.

— Он что, умер? — наконец спросил Эгор.

— Да, брат, случайно получилось. Одним гадом больше, одним меньше — чепуха, дело житейское.

— Не смей цитировать моего любимого Карлсона. Он был добряк. А ты только что убил человека.

— Виновного в твоей смерти.

— Косвенно! Мы договорились, что не будем его убивать, только посмотрим, что мы можем делать в этих чертовых снах.

— Хочу тебе напомнить, что ты первый зафинтилил этому гоблину в лоб. Дворовое детство проснулось?

— Ну да, не удержался.

— Вот и я не удержался. Люблю пошутить, дать, так сказать, позитива. Покойник, кстати, тоже слыл известным хохмачом, к тому же, если ты не понял, это именно он организовал тот убийственный флэшмоб.

— Это ужасно, Тик, выбираться из сна умирающего. Ничего более отвратительного со мной не случалось. Я насквозь пропитан его страхом и отчаянием. И сейчас меня грызут черви сомнения и раскаяния — эти мерзкие угрызения совести. — Эгор встряхнулся, как мокрый пес, и во все стороны от него разлетелись влажные сороконожки и мокрицы.

— Эй, чувак, — клоун пихнул Эгора в плечо, — не надо все так близко принимать к дырке в груди. Ты ни в чем не виноват. Кто же знал, что у этого парня такое трусливое сердце. И заметь, он испугался перспективы жить в твоем теле, а ты это тело получил благодаря ему. Так что нечего его жалеть. Это по одному они все такие жалкие и несчастные, а как собьются в стаю, разорвут любого, и без всяких сентенций.

— Я не такой, как они. И не хочу таким становиться.

— Но ведь тобой, как и ими, движет ненависть. Они ненавидят эмо, а ты за это ненавидишь их. Ты анти-антиэмо.

— Черт тебя побери, Тик! Я только хочу отомстить конкретным людям за их конкретное зло, и мне плевать, какая бирка на них при этом наклеена.

— И все-таки зря ты себя обманываешь. Люди, убившие тебя, — антиэмо — такие же убогие, как эмо, только вывернутые наизнанку. Это — обычное дело для гомо сапиенса — большинству людей для самоидентификации и душевного комфорта необходимо кого-то ненавидеть. Все сообщества построены либо по принципу любви, либо по принципу ненависти. Последние, естественно, гораздо агрессивнее.

— Ты хочешь сказать, что ненависть сильнее любви?

— Нет, думаю, слабее. Без любви не было бы ничего. Поэтому ненависть и бесится.

— Ты совсем меня запутал, толстый. Короче, вывод такой. Я продолжаю мстить. Я четко помню троих: крепыша, девицу с дезиком и блондина, брызнувшего мне пламенем в лицо. Тебя с собой я больше не беру.

— Если смерть врагов не доставляет тебе радости, а приносит только душевные страдания, может, ну ее на фиг, эту месть?

— Зло должно быть наказано, Тик. Ничего, переживу, помучаюсь. Око за око. Вспомни пустой взгляд Кити, вспомни слезы моей матери. Эти ублюдки должны ответить за все.

Эгор заплакал и отвернулся от клоуна. За кроватью сразу выросли розовые кусты, в корнях которых клубились изумрудные змеи. Клоун аккуратно похлопал Эгора по узкой спине.

— Ладно, ладно. Страдания очищают душу. Но лучше по возможности ее не пачкать смолоду. Только помни, брат, что любая война, даже самая справедливая, — это кровь, грязь и слезы… В любом случае в Реале наступил день, и продолжить мстить ты сможешь часов через двенадцать, не раньше. И что прикажешь делать все это время?

— Мне все равно. Слушай, Тик, меня, похоже, отпускает. Поревел — и стало легче, совсем как в детстве. Я что, и вправду становлюсь эмо? — Хм, как бы тебе сказать, чтоб не обидеть…

— И еще, Тики. Такая странная штука, даже не знаю…

— Какая штука?

— Я стих придумал. Это нормально?

— Нет, чувак, это ненормально. Но у эмо это случается. Зачти-ка, не стесняйся.

— Спасибо, брат!

— Придурок, это для Кити!

— Все равно мне нравится. Советую записать, чтобы не забыть. В сумке эмо-боя обязательно должен быть черный ноутбук.

Эгор залез в сумку, покопался и выудил тетрадь-ежедневник с пружинкой переплета и черную ручку.

— Странно, что я его раньше не замечал, — пробормотал юноша и стал записывать свое первое стихотворение.

— Я думаю, там все появляется по мере необходимости, — сказал Тик-Так, но Эгор погрузился в себя и не слушал его.

— Эй, поэт, я тоже кой-чего могу, — обиделся клоун. — Я поэт, зовусь я Эмо, от меня вам трепонема! Круто?

Эгор, не слушая, кивнул. Густые розовые кусты, выросшие из слез героя и закрывавшие его с клоуном от площади, раздвинулись и оттуда появились понурые Мания и эмо-кот.

— Отвратительное стихотворение, — буркнул Кот, сменивший черную оправу на розовую.

— Мы тоже рады вас видеть, — и вправду обрадовался запрыгавший на месте толстяк. — Обнаженная с котом.

— Тики! — рыкнул Эгор.

— В смысле, натурщица с ученым животным. А мы тут мозг модератора антиэмо-сообщества замочили, а теперь стишочками балуемся, — радостно басил клоун.

— Модератор — большой человек! Королева будет недовольна. Обезглавили часть ее армии, — за-сокрушался Кот.

— Королева дружит с антиэмо? — изумился Эгор.

— Эмо и антиэмо реального мира — тайная армия Королевы Маргит, — важно ответил Кот.

— По-моему, это бред, — сказал клоун.

Кот только неодобрительно помотал круглой головой:

— Нам сейчас не до диспутов. Королева Маргит в гневе. Нас с Манией чуть не растерзали. Мы должны немедленно выдвигаться во дворец.

— Ладно, я не против. Сейчас, только стих про кота допишу, и идем, — сказал Эмобой.

Мания села рядом с ним на кровать и заглянула в ноутбук.

— Я тоже хотел бы послушать про кота, — обиженно загнусил ученый. — Пожалуйста. — Эгор встал и продекламировал:

К моменту, когда Эгор закончил, Кот уже вытирался кружевным платочком, а Мания размазывала слезы ладонью по щекам.

Клоун три раза громко хлопнул в ладоши:

— Зачет тебе по котоведению. Хотя сыровато — вон какое болото развели.

— Прекрасно, прекрасно, сир. Прости. Эгор.

— Ну что, пошли к королеве. Я готов.

— И я готов любить котов, — добавил клоун. Сначала они шли молча: Мания, как обычно, в плеере, Кот, шмыгая носом, клоун, глупо улыбаясь, и Эгор, весь в себе, возможно сочиняя следующий стих. Ничто вокруг не привлекало внимания, все те же пыльные улицы, одинаковые дома из розового кирпича, никакие живые твари им на глаза не попадались. Первым не выдержал тишины Тик-Так. Он решил поумничать с Манией, к которой был явно неравнодушен.

— Послушай, куколка, я вот все равно никак не пойму, каким образом увязывается брутальный хард-кор родоначальников эмо и нынешняя черно-розовая туса. Или ты по Реалу не специалист?

Мания сняла наушники:

— Ну почему же. Могу ответить. Никаким. Думаю, что если бы эти хардкоровцы увидели гламурных богатеньких бездельников, которые сейчас называют себя эмо, они бы сильно обломались. С другой стороны, это общая беда различных музыкальных субкультур и их последователей. Ну а почему так происходит, я не знаю.

— Я тебе все объясню, — сказал Тик-Так и взял куклу под руку. — Дискредитация прогрессивной идеологии и ее подмена — это реакция техногенного общества потребления, не терпящего никакого проявления индивидуальности, которая может помешать продавать толпе свой товар, в данном случае — свою культуру, свой стиль жизни. Самый простой способ — это приручить прогрессивное явление. Каждое новое поколение пытается вырваться из оков общества, придумать свой язык, свою систему ценностей. В ответ на поиски себя в ЛСД и свободной любви вместо рокеров-бунтарей появились удобные для продажи карманные глэм-рокеры. Саморазрушающихся, злых, эпатажных, социально ориентированных панков быстренько подменили веселыми поп-панками, которые при всей своей забавности вряд ли могли кого-нибудь напугать или растормошить. Ну и конечно, появление первых эмо не могло не поколебать основ общества потребления. Искренние личные чувства, настоящие эмоции, а не суррогат, поставляемый масс-культурой, — это непорядок. И как реакция появляются догматические правила поведения эмо: что эмо должны носить, как говорить, море стаффа, узкие, как штаны эмо-боя, гламурные розово-черные рамки… Глядишь, и все в порядке — хорошая идея погребена под потребительским мусором. Где теперь эти мифические твари — тру-эмо, никто не знает. Их не видно, потому что они не выпячиваются. Видно одних позеров. Но несмотря на все это, даже позеры несут определенную миссию в мире сериалов с закадровым смехом. Они будят эмоции настоящие и самые разные — в первую очередь раздражение, неприязнь, отвращение, презрение, жалость и, уж вне всякого сомнения, интерес, формируя зеркальное движение своих антиподов — антиэмо. «Они такие же, как мы, только со знаком плюс», — говорят эмо про антиэмо. Но на самом деле и те и другие ущербные, потому что пытаются разделить человеческую личность пополам. Одни — угрюмые изгои, нытики с печатью аутизма и мрачной рефлексии на искусственно заплаканных лицах. А вторые — пластмассово-позитивные, хохочущие по любому поводу псевдооптимисты, целенаправленно ненавидящие первых и этим ограничившие смысл своей жизни. Как можно отделить смех от слез, а радость от печали, ведь это так же искусственно, как и безыскусно! Вывод простой: человека разумного общество превратило в человека тупо потребляющего, и теперь, когда он пытается вернуть себе хотя бы право чувствовать и выражать свои эмоции, его моментально ставят в стойло. Веди себя так, если ты эмо, выгляди так, слушай то… Вот, собственно, и все.

Эгор, кукла и Кот слушали монолог скачущего клоуна с открытыми ртами.

— Коллега, — наконец, придя в себя, сказал Кот, — вы не перестаете меня удивлять. Теория антинаучная, но довольно интересная. Хотя и ересь.

— Банальная социопсихология Реала. — Обиженная за позеров, Мания опять надела наушники.

— Послушай, Тики, — зло сказал Эгор, — в следующий раз, когда захочешь склеить эмочку, выбери другую тему. Меня еще в той жизни достали эти бесконечные разговоры о явлении, которое и выеденного яйца не стоит. Но тогда я знал, что эти разговоры с Кити заканчиваются классным сексом, вернее, его классным подобием, но это не важно. Важно, что в этих разговорах-спорах про эмо мне нравилась только та часть, когда они заканчивались. А поскольку нам с тобой эта фаза не грозит, я больше никогда не желаю слышать всей этой эмо-хрени. Понятно?

— Понятно, — сказал клоун и показал пальцем вперед. — Это что? Кладбище, что ли?

Улица выходила на бесконечный пустырь, заставленный черными вертикальными плитами. У многих надгробий рыдали безутешные эмо-киды, рядом с ними паслись плюшевые мишки и тряпичные куклы с вышитыми ниточными крестиками вместо глаз.

— Это кладбище несчастных Любовей. А это дворец Королевы Маргит, — указал Кот на огромный готический замок, который высился посреди кладбища, пронзая острыми башнями небо.

— Отличное место для дворца, — осклабился Тик, — и энергетика замечательная.

— Для Маргит плохой энергетики не существует, — парировал Кот. — Королева способна преобразовать любую отрицательную энергию в положительную для себя. В реальном мире здесь тоже кладбище. Эгор смотрел на мрачную громаду дворца, построенного очевидным безумцем, и понимал, что это то место в Эмомире, где ему находиться хотелось бы меньше всего. Мания, незаметно подошла к нему и шепнула на ухо:

— Ничего не бойся, ничему не удивляйся и запрячь свои чувства как можно глубже.

Эгор усмехнулся. Чего ему еще бояться, чему удивляться? Но совет запомнил. Они шли уже по кладбищу мимо надгробий и плачущих, не обращавших на них внимания эмо-кидов. Дворец приближался, и Кот занервничал:

— Эгор, сир, прости, но я уверен, что все, что я рассказывал тебе про Эмокор, вылетело у тебя из головы. Поэтому я хотел бы еще раз быстренько все повторить, дабы ты не ударил в грязь лицом перед великой Маргит.

— Валяй, — невесело согласился Эгор.

— Значит, так, — затараторил Кот. — Кроме эмоций в Эмомире после прихода Королевы стали жить куклы. Самые разнообразные. Обычные, с непропорционально большими головами, стали эмо-кидами, а плюшевых мишек и тряпичных кукол они забрали себе в качестве братьев меньших. Селиться эмо-киды стали в местах позитивных разломов. Наш мир тонкий, а где тонко, там и рвется. Так вот, концертные площадки, стадионы, роддома — вот наиболее любимые места поселения эмо-кидов.

— А как же цирк? — встрял Тик-Так.

— Цирк находится в центре Эмокора и, как многие кинотеатры и театры, является местом поселения других аборигенов Эмокора — барбикенов. Их меньше, чем эмо-кидов, и они отличаются внешне.

Их пропорции гораздо ближе к человеческим. Они больше похожи на манекенов, если угодно. Да что тут говорить, вон Мания — типичный представитель барбикенов.

— Только внешне, — огрызнулась Мания.

— Да, Мания у нас бунтарка. Она порвала со своими корнями и живет с эмо-кидами. Так вот, барбикены во всем пытаются подражать праздной человеческой богеме. В их стане царит культ вещей и украшений, естественно игрушечных. Они имитируют семейную жизнь, шоу-бизнес, шопинг, офисную работу. Главная задача их жизни — получение максимального количества удовольствий. Они гнушаются чистыми эмоциями из Реала, поэтому в обмен на добытые ими в Реале любовь и счастье Королева дает им модифицированные и сублимированные удовольствия в порошках и каплях. У барбикенов превалирует практически одна эмоция — самодовольство, ну еще презрение по отношению к эмо-кидам. Если для эмо-кукол главное в жизни любовь, то фетиш барбикенов — секс.

— Они считают, что получают от него кайф, но это самообман. На самом деле без любви они просто обкрадывают себя. Жалкие, пустые создания, — сказала Мания.

— Вот так считают эмо-киды, — продолжал Кот, — и не без основания. Барбикены действительно пустые, полые внутри создания, зато у них действительно есть первичные половые признаки, в отличие от кукол эмо-кидов.

— Ага, — зло обрадовался клоун, — я же говорил, что у позеров нет пиписек, они — бесполое «оно». Барби — полые, а эмо — бесполые. — Зато у них есть чувства и, в отличие от барби-кенов, они наполнены любовью, — парировала Мания.

— Так. — поправил очки Кот, — тут мы подошли к самому интересному. Великая Королева Маргит создала всю эту черно-розовую моду. Когда чудовища были побеждены, гвардия ушла в свой перманентный запой, а Королева села на трон, она спросила у своего народа, чего он хочет. Тогда барбикены попросили центр города, и еще пополнить их запасы розового золота и черных отправляющих веществ, а эмо-куклы попросили заполнить их тела душой. И Королева выполнила их просьбы.

— Лучше б пиписьки попросили, — вставил Тик.

— Тела всех эмо-кукол и одной безумной барби Мании заполнили квинтэссенцией любви и мета-физиологическим раствором, рецепт которого принадлежит вашему покорному слуге.

Не дождавшись аплодисментов, Кот продолжил:

— Поначалу эмо-куклы никак не могли поверить свалившемуся на них счастью и все время проверяли, на месте ли их жидкая душа, прорезая свои запястья. Прошло несколько лет, все уже привыкли к своему заполнению, а дурная привычка резаться осталась, и уж совсем непонятно, как она просочилась в реальный мир.

— Подожди-ка, Кот, — сказал Эгор. — Черно-розовую моду придумала ваша королева и она здесь началась раньше, чем в Реале?

— Да, да, Эмобой. Это Королева Маргит является ответственной за появление моды на эмо в реальном мире. И армии эмо и антиэмо всего лишь часть ее грандиозного замысла, главной действующей фигурой которого являешься ты.

— Зашибись, — сказал Эгор.

— Кот! — сказал клоун. — С куклами более-менее все понятно, а вот ты-то кто такой?

— Я паж, советник, первый и последний министр Королевы, к тому же известный ученый. Пять лет назад я прибыл сюда с Маргит и тех пор гордо несу свою службу.

— А по-моему, ты гордо несешь ахинею. Откуда это вы с Маргит тут нарисовались?

— Не твое песье дело, — надулся Кот и замолчал. Закат уже обнял всю линию горизонта, когда разношерстная компания подошла к глубокому рву, опоясывающему мрачный дворец, который заслонил полнеба. Через ров к парадным воротам вел горбатый черный мостик с розовыми перилами. На той стороне рва по бокам от мостика храпели два дюжих тела.

— Гвардейцы, — прошептала, показав на них рукой, Мания.

Здоровенные бугаи лежали на спине во весь свой исполинский рост. Одеты они были в черные джинсовые шорты и черные футболки с белыми надписями «S. О. I. А.» и «Madball», на ногах — тяжелые гриндерсы. Все открытые глазу части тела, даже белые черепа с пустыми глазницами, которые заменяли гвардейцам головы, покрывали бесчисленные татуировки.

— Алкашня, — поморщился Кот, проходя мимо них.

— Они клевые, ты с ними подружишься, — опять заговорщицки шепнула Эгору Мания. Как только они подошли к воротам дворца, над которыми розовела надпись «Бог ест любовь», тяжелые створки распахнулись и из-за них вылетели мириады ночных бабочек. Они подхватили Эгора и, изобразив из своей массы некое подобие летающего трона, внесли его во дворец, где в полумраке дрожали розоватые язычки пламени свечей в черных канделябрах и в исполинском колесе люстры.

— Ну, здравствуй, мой Король! Моя награда и отрада! Мой Эмобой, мой мальчик, мой герой! — услышал Эгор низкий утробный голос, от которого сладко защекотало внутри.