Егор и Кити лежали на узкой подростковой кровати в комнате девушки, ласкали друг друга и, как обычно, спорили. Нежелание Кити отдаться Егору в первое же свидание переросло в ставший традиционным петтинг, и, несмотря на все усилия юного бонвивана, Кити стеной стояла за свои принципы, зная цену своей красоте и откровенно подстебываясь над теряющим голову Егором. Они были такие разные, наверное, поэтому их так тянуло друг к другу.

Восемнадцатилетняя Кити — Катя Китова — не дотянула одного сантиметра до ста шестидесяти. Ее родные светлые волосы, выкрашенные черной краской, в естественном виде существовали только парочкой прядей на затылке. А спереди красовалась безумная челка такого же нежно-малинового оттенка, как и полоски на черных носках с пальцами, которые в данный момент являлись ее единственной одеждой. Кити нельзя было назвать худышкой, скорее она была плюшевым медвежонком — пятьдесят килограммов непосредственности и бешеного темперамента. Ну и еще, наверное, килограмм стали: тоннели с плагами и колечки в заостренных маленьких ушках, лабретты в ноздре и пухлой нижней губе, подковки в твердых сосках, навелла в пупке, барбеллы в языке и там, куда так неотступно рвался через все ее доводы Егор. На ее гладком, округлом теле выглядело все это довольно брутально и вместе с тем ужасно притягательно, во всяком случае для магнитов в штанах и в груди Егора. Мозг же его при виде обнаженной Кити обыкновенно отключался и переходил в режим автопилота.

Еще у Кити была татушка на спине. Большая черно-розовая бабочка очень любила, когда ее крылышки гладили большие и теплые ладони Егора. А сегодня на теле Кити появилось новое украшение, Егор уже час с удивлением лицезрел приклеенный пластырем над левой грудью кусок полиэтилена, который скрывал свежую татуировку. Кити была совершенно самостоятельной и жила одна в бабушкиной квартире. Бабушку отец забрал к себе, с радостью расставшись с любимой, но неуправляемой дочуркой, которая словно взбесилась после того, как он, вдовец с трехлетним стажем, два года назад снова женился. Теперь у него была новая жизнь — с грудным малышом, а у Кити — квартира и полная свобода. Она училась на философском в универе и была убежденным тру-эмо-кидом. Последнее обстоятельство являлось вторым по степени важности в шкале их вечных споров с Егором после отказа терять девственность в первый месяц встреч. Так они и жили, занимались петтингом, а между ласковым делом проводили время в жарких диспутах по поводу дефлорации, виргинности и приверженности эмо-культуре, чуждой Егору почище девственной плевы Кити. И если с последней он не терял надежду вскоре расправиться и свято верил, что его час вот-вот настанет, то с эмо все было гораздо проблематичней. Простой первокурсник из института физкультуры, только что с большим трудом сдавший сессию, по всем фронтам горел в диспутах с поднаторевшей в интернет-битвах с антиэмо юной ведьмочкой. Егор был блондином, красавцем, атлетом и пловцом. И по жизни он плыл не раздумывая — по кратчайшей до финиша. Вести умные споры он не любил, но с Кити других вариантов не предоставлялось. Вот и сейчас, устроившись металлизированным донцем на его плоском, с квадратами мышц животе, она стучала по широкой груди Егора кулачками с черными ногтями, а ее смешливые серые глаза горели искорками надежды на большой спор.

— Чем тебе не угодили «Gimmy Eat World»? Егор был уже совсем не рад, что десять секунд назад дал слабину и взмолился заменить CD самых жалобных в мире эмо-панков. Мог бы и потерпеть, ведь процесс был великолепен. А теперь надо начинать борьбу сначала, а еще — аргументировать, что совсем нелегко, когда твой мозг эмигрировал в низ живота и высится нелепой невидимой громадой за спиной самой желанной девочки в мире.

— Они очень занудные, Кит. Ты же знаешь, все ненавидят эмо за то, что они грузят своими проблемами, ноют, плачут и жалуются. Никакого просвета. Может, поставим ска? Любое ска. Добавим позитива! Мы же встретились на «Distemper», помнишь, как было весело?

Тогда, месяц назад, веселье и правда удалось на славу. Они впервые увидели друг друга. Кити была как Пеппи Длинныйчулок — со смешными хвостиками, в клетчатой юбке, полосатых гетрах и кедах в ромбик. И все это летало в безумном вихре сканка. Спортсмен Егор еле успевал за скачущей, как взбесившаяся марионетка, Кити. После концерта он не удержался и сказал, что никогда не думал, что эмо могут так зажигать. Кити сделала вид, что обиделась, сказала, что может быть какой угодно, главное, чтоб не мешали. И стала ему что-то заливать про тру-эмо, а Егор шел рядом, не слушая ее, а только смотрел на смешное милое лицо и думал, как хорошо, что они встретились. В тот вечер он впервые всерьез влюбился, но до сих пор ни за что не хотел себе в этом признаваться…

— Да-да-да. Уже сто раз это слышала, — прервала ход его мыслей Кити. — Конечно, можно поставить ска, только дело совсем не в музыке. Ты просто злишься, что не можешь меня трахнуть, хотя это глупо. Не пойму вас, мужиков, какая тебе разница, как кончать? Удовольствие то же. Это скорее моя проблема. Я ущемляю себя.

— Может, хватит ущемляться?

— Нет, подожди. Осталась всего неделя. Я приняла решение, мы сделаем это с тобой цосле концерта «Му Chemical Romance», я хочу двойной катарсис. Да и тебе крупно повезло, представляешь, как парни меня разогреют.

— Ура. У нас появились сроки. Всего-то неделя. А вдруг я не доживу? Ритуалы какие-то детские.

— Ничего, доживешь. — Кити нежно погладила не желающего успокаиваться зверя позади себя. — Ритуалы, скажешь тоже. Я же не тащу тебя на кладбище, как Ритка своего первого.

Егор чуть не поперхнулся. Рита-Ритуал была лучшей подругой Кити и прожженной готкой. Кити, не заметив его реакции, продолжала разглагольствовать на любимую тему:

— Ничего плохого в том, чтобы выставлять свои чувства напоказ, нет. Чистые эмоции — это единственное, что не девальвирует в сегодняшнем мире, слезы боли и радости, искренние чувства, то, чем живет наша душа, без них она пересыхает и умирает. Смех и слезы, крики гнева и стоны оргазма — единственная валюта человеческих отношений. Теперь по поводу музла. «Gimmy» вовсе не занудные, они открытые и ранимые и делятся своими чувствами, переживаниями, а не грузят. И кстати, они с две тысячи первого года в «эмо» не играют. Я же не ставлю тебе скримо или эмо-кор, чтобы тебя с кровати не снесло.

— Ну да, за это вас тоже пинают: эмо-кор, эмо-панк, эмо-готика. Все под себя подгребли.

— Тормози, пловец, а то утонешь. «Эмо» как термин придумала американская хардкор-группа «Minor Treat», вернее, ее лидер Йан Маккей — человечище! Он потом сколотил еще две офигенные труппы, «Embrace» и «Fugazi», чтоб ты знал. Чувак сначала основал движение «Стрейтэйдж», а потом придумал эмо — просто эмоциональный выплеск исповедальной лирики в жесткой песне. Так что первые эмо были стрейтэйджерами, борцами за позитивный образ жизни, такими дуболомами вроде тебя — выкалывали себе «X» на шее и шли мутузить битами всякую алкашню, чтобы те брались за ум. Стрейтэйджеры — четкие черти, не пили, не употребляли наркотики, многие были веганами…

Егор понимал, как глупо со стороны выглядит их постельный спор. Но попыток прекратить его не предпринимал, наученный горьким опытом месячного общения с Кити. Окунать Егора в проблемы эмо-культуры ей было не менее интересно, чем целоваться с ним. Нет спора — нет секса — эту особенность Кити Егор усвоил четко, и сжав зубы соблюдал правила игры.

— Кити, тебе не кажется, что с тех пор многое изменилось?

— Да, тут ты, пожалуй, прав. Проклятые позеры Эмо стало модой, глянцевой заразой. Маленькие девочки, с ног до крашеной черной головы увешанные значочками, с плюшевыми мишками в руках, и праздные тусовщики в дорогих тряпках, имитирующих секонд-хендовские. Они отняли у нас наши любимые кеды, сумки-почтальонки и черные челки. Но все равно даже эмо-позеры мне милей, чем быдлосы, которые их лупасят.

— Лупасят, потому что твои эмо-киды вообще не отвечают. Тоже мне, добровольные изгои. Мне, честно скажу, тоже твои пидороватые эмо-бои не нравятся. Но мне с ними воевать неинтересно. Они же не противники. Визжат, как бабы, не сопротивляются, плачут. А урлу это заводит. Запах крови раненой рыбы в воде собирает всех акул в округе. Так, как эмо, вообще, по-моему, никого из нефоров не ненавидели. Причем сами же неформалы…

— Отлично. Меня всегда умиляет быдловская аргументация. Просто все неформалы сейчас пустая формальность. Ум, честь и совесть молодежные — прямо комсомол какой-то новый. А раньше лупасили их всех. И хиппи били по тем же причинам — пидороватые какие-то и не отвечают, а потом все гопники стали волосатые и в клешах. И с панками то же самое было, их в родной Англии так метелили, прямо хоть на улицу не выходи. А через десять лет уже вся гопотура — с крашеными челками, вся в заклепках да булавках. Со всем новым в мире одно и то же. Сначала ты — позор нации, потом ее спаситель. То же и в религии. Сколько первые христиане-то хлебнули. В чем их только не обвиняли — и в разврате, и в каннибализме…

— Кити, ты уж совсем. Несет тебя не по-детски. Христианство самоубийц за людей не считало, на своих кладбищах не хоронило. А твои эмо, позеры жалкие, только и делают, что пальцы к вискам приставляют. И от несчастной любви вены шпилят. Ну, вернее, имитируют. Придурки слезливые. Поубивали бы все себя — и все.

— Придурки — согласна. В эмо-культуре этого отродясь не было. Нанесло от готов. Тру-эмо — вообще сплошь позитивные и веселые. Хы-хы. А если плачут, значит, есть причина серьезная. А зачем свои чувства прятать, если они искренние и красивые?

— Как ты.

— Да, как я. И вообще, я не понимаю, что за стадность животная: «Эмо — позор!», «Эмо — сакс!», «Убей эмо!» Это просто самая новая, самая яркая и самая беззащитная молодежная субкультура. Такой подросток-изгой, угловатый и колючий, импульсивный, не принимающий взрослый мир. Ну а взрослые ушлые дяди углядели новую моду и давай штамповать значочки, кеды, ремни с черепами, группки всякие типа «токио-хотелей» и конкурсы в Интернете. Ну и моду на антиэмо те же дяди поддерживают, печатают и продают им их злобную символику. Подростковая нетерпимость и агрессивность — они же всегда были. Удобно на них спекулировать.

— Слушай, Кит, если тебе так твои эмо-клоуны нравятся, чего ты со мной тут обнимаешься? У тебя ж столько друзей-клоунов.

— Клоуны правят миром, этим безумным миром, Егор. Посмотри на Буша — типичный клоун из ада.

— Но я-то ведь не клоун, почему же ты со мной, с обычным парнем?

— Потому что я люблю тебя. Ты добрый, сильный и красивый. А еще потому, что ты самый настоящий эмо-бой, только еще не знаешь об этом.

Не успел онемевший от такой наглости Егор парировать эту бредовую эскападу, как Кит закрыла глаза, высунула кончик языка и провела стальным шариком от одного уголка рта до другого. Егор облегченно вздохнул и притянул ее к себе; диспут был закончен, и можно было опять до бесконечности заниматься любимым телом.

Впереди была вся большая и яркая жизнь, стоял теплый июнь, поцелуи Кити великолепны, а через неделю она будет вся принадлежать ему, как и остальной мир.