Наше путешествие началось мирно, спокойно и без дополнительных приключений. Поначалу я, правда, здорово нервничал. Мне не давало покоя воспоминание о разговоре с Яневом и о погибших студентах-практикантах на фабрике нагомаса. Я испуганно выглядывал из окна экипажа, ожидая в любой момент нападения из-за угла новых наёмников. Особенно я нервничал по вечерам, когда начинало смеркаться или когда мы пересекали безлюдную местность. Но на утро третьего дня, когда мы приблизились к границе Лазурной империи, я успокоился.

- Аргл, хватит нервничать, - начал со мной мысленный диалог Ракки, - я не думаю, что Янев тебя сейчас будет доставать.

- А я думаю, - послал я свои мысли Ракки, приглядываясь к тёмному силуэту деревьев.

Судя по рассвету, день обещал быть пасмурным.

- Слушай, - продолжил мой друг, - у меня есть несколько аргументов в пользу того, что Янев тебя СЕЙЧАС трогать не будет.

- Везёт тебе, а у меня нет ни одного.

- Да ладно. Не так уж всё пессимистично. Во-первых, мы к вечеру уже должны пересечь границу Лазурной империи и въехать в Скалистую. А теперь представь, что будет, если наёмники уберут тебя в Скалистой.

- А что будет? - начал раздражаться я. - Плохо мне будет мёртвому в горах.

- Да нет! - возразил Ракки, глаза которого освещали тёмную кабину экипажа лучше лампочки. - Если ты вдруг будешь убит в пределах Скалистой империи, то может запросто разгореться скандал. Студент ОНМУ, в придачу ещё и знаменитый создатель подъёмника для Лазурнита, убит в дружественной нам империи. Начнут выяснять, что к чему, гномы будут здорово скомпрометированы. Я не думаю, что Янев пожертвует политическим спокойствием ради тебя.

- Логично, - задумался я, - однако можно просто подстроить несчастный случай.

- Можно! Но в таком случае, в момент этого несчастного случая ты должен будешь находиться вдалеке от Цаубера. Пока он рядом, а маг он достаточно опытный, чтобы убрать валун, падающий на твою лохматую голову, тебе ничего не грозит. И потом, если вдруг погибнешь не ты один, а ещё и Цаубер, это опять-таки привлечёт лишнее внимание. И я снова не думаю, что из-за тебя Янев станет губить ещё и этого милого человечка и титулованного преподавателя ОНМУ. И да, знаешь, - при этих мыслях он немного смутился, - я, как маг, тоже кое-чего стою.

Я посмотрел на сидящего напротив меня Цаубера, который мирно посапывал, свернувшись калачиком на мягкой подушке, посмотрел на своего друга, который сидел справа от меня, и понял одну вещь: БОЯТСЯ МНЕ НЕЧЕГО. Ведь рядом со мной были друзья, на которых я мог положиться.

-Да, да, - подхватил мои мысли Ракки, - всегда приятно чувствовать рядом с собой плечо, на которое можно опереться.

Ракки ошибся в расчётах. В моём случае плеча было целых два; причём одно из них - красное и покрытое татуировками - стало для меня уже таким родным, как моя собственная правая рука.

Я посмотрел в окно. Сквозь пелену облаков прорывались яркие солнечные лучи. Столбик барометра моего настроения пополз вверх. Я подмигнул Ракки, и заткнул уши наушниками любимого мптришника, который, поймав мою волну, залился голосом солиста AC/DC, исполняя песню "Highwey to hell" (название зловещее, но всё равно в тему). Да, зря я тогда на Ракки сердился! Отличная вещь получилась! В то время, как я усиленно готовился к экзаменам, краснолицему умельцу было абсолютно нечем заняться (даже самые весёлые девчонки засели за учебники). И вот, от нечего делать, он додумался модифицировать мой плеер в "карманный улавливатель настроения". Таким образом, не смея противостоять магии моего друга, мптри превратился как минимум в мптри с половиной и стал подбирать музыку самостоятельно, в тему настроения слушателя, основываясь на вкусовых предпочтениях. Причём, он ловил любую музыку из нашего/вашего мира (надеюсь, от Раккиных проделок на Земле никаких чёрных дыр не образуется), и даже ту, которой не было в плейлисте, что меня особенно радовало, так как всё, что было у меня, мы с Ракки уже давно переслушали. Стоит ли говорить о том, что музыка "Заснеженных островов" покорила ещё и Цаубера? Причём, ему больше нравилась классика русского рока, так что мне часами приходилось переводить на лазурнитский язык песни Цоя и Кипелова.

К вечеру мы, как и планировали, достигли границы Скалистой империи. Гномье царство встретило нас рубиновым закатом и тёплым, тихим вечером. Мы остановились в небольшом приграничном городке, название которого даже не отложилось в моей памяти. Здесь наш возница с ящерами получил свой гонорар и отправился в ближайший трактир "обмывать получку". На местной станции мы планировали найти другого ямщика. Однако, как ни торопился Цаубер повидаться с родственниками, но нам всё же пришлось заночевать в одном из постоялых дворов, так как все свободные экипажи разобрали днём. И, если честно, я даже был рад этому, потому что после трёх дней пути очень хотелось провести ночь в горизонтальном положении на кровати, предварительно помывшись горячей водой. На территории всех империй (ну, разве что, за исключением Тёмной) была распространена единая валютная система, поэтому "пункт обмена валюты" нам искать не пришлось. Нам посчастливилось быстро найти в этой глухомани радушный приём, вкусный ужин и чистую постель за умеренную плату. А утром мы были приятно удивлены приготовленным сытным завтраком. Радушная гномиха напекла таких мягких и ароматных плюшек, что нас с Ракки даже посетила одинаковая мысль, погостить недельку у этой дружелюбной старушки. Но Цаубер так спешил в родные края, что противиться ему было просто невозможно. Тем более, что вечером за ужином нам посчастливилось найти нового извозчика.

Альфред Кален был таким же постояльцем как и мы, и за ужином он, предварительно спросив разрешения, присел к нам за столик.

- Я, знаете ли, постоянно путешествую, постоянно в дороге, а поговорить не с кем, - сказал он, опрокинув в рот "напёрсток" с нагомасом. - Смотрю, люди вы добрые, порядочные, дай, думаю, присяду, побеседую. Всё время веселей пройдёт.

- Конечно, конечно, - радушно ответил Цаубер, - мы собеседникам всегда рады.

Альфред Кален оказался перевозчиком, который курсировал между Скалистой и Лазурной империями, перевозя различные товары. Сам он не торговал и только брал плату с купцов за "провоз багажа", чем и зарабатывал себе на жизнь. На этот раз его путь лежал в сторону Заднепригорска, поэтому он с радостью согласился нас подбросить. Когда мы заговорили об оплате, дедушка нахмурил брови и категорично заявил, что за такую пустяковую услугу стыдно брать и имперочку (копеечку значит).

- Да что же вы? Да разве же можно? - говорил он, широко улыбаясь, демонстрируя тем самым жалкие остатки зубов, - да как же это я с честных людей деньги буду брать за такой пустяк? Да мне ведь самому выгода: будет с кем поговорить в дороге. А то вон, мохнатые, - при этих словах он махнул в сторону хлева, где содержали скотину, - только бегают резво, а так ведь и не мычат даже. Да что же вы, сынки! Да мне только радость в Заднепригорск завернуть - уж больно места там красивые.

- Но нам, право, неловко вот так навязываться, - пытался неуверенно возразить Цаубер.

- И ни-ни! И никаких больше разговоров о плате. Или уж если вам так хочется, считайте, что вместо платы будете слушать бред старика. У меня ведь за много лет, ой, сколько баек накопилось, а поделиться и не с кем. Так что, вы не думайте, я вас не попутчиками, я вас слушателями беру.

Двинуться пришлось сразу после завтрака, потому что дедушка Ал, так он просил себя называть, и так уже отставал от графика. Щедрая хозяйка постоялого двора снабдила нас провиантом в дорогу и тоже отказалась брать за это дополнительную плату. Мол, это у неё обычное дело. Я ещё раз восхищённо изумился. Чем вам не три звезды и "all inclusive"? Настоящий курорт!

- Не удивляйся, - сказал мне Ракки, - это же глушь, провинция. Жители провинции всегда отличаются от жителей столиц, к какой бы расе они не принадлежали.

Путешествовать с дедушкой Алом оказалось гораздо веселее. Его тележка, крытая кожей какого-то животного, и запряжённая тройкой непонятных лохматых существ, была гораздо менее комфортной, чем наш прежний экипаж; но все неудобства вполне компенсировались тем, что он оказался первоклассным рассказчиком. Мы втроём заслушивались его байками, которые были, вполне достойны того, чтобы их опубликовали. Да, и вообще, Альфред Кален, несмотря на свою неказистую внешность, обладал чем- то неуловимым, располагающим к себе с первого взгляда. В нём было какое-то странное очарование. Может быть, тем, что он сам относился к нам, как к старым хорошим друзьям, или даже, как.... к родным. Меня и Ракки он называл не иначе, как "сынки".

Затрудняюсь сказать, сколько ему было лет, но выглядел он старым, как сам мир. Пожалуй, не было ни единого места на его добродушном загорелом лице, которое не пересекалось бы полосой морщин; волос на голове не было - на лысом черепе уже давно рассыпались старческие пятна - зато их с лихвой доставало на лице в виде спутанной клочковатой седой бороды, тянущейся до самого пояса. Своей внешностью он напоминал мне ветхую, старую библиотечную книгу, которую забыли на полке, и она покрылась слоем пыли. Однако держался он бодро, а глаза смотрели на мир с живым блеском и задором. Он рассыпал вокруг себя оптимизм. Его рассказы были полны юмора и самокритики. Стоило ему открыть рот, как сразу же всем присутствующим передавалась частичка его бодрости духа.

Тем не менее, один из его рассказов заставил слёзы навернуться на мои глаза. Рассказ о том, как он потерял свою семью. В том возрасте, когда люди обзаводятся не только внуками, но и правнуками, а может даже и праправнуками, дедушка Ал был совсем одинок. Несчастный случай унёс всех его родных, и с тех пор он так и живёт. Всё время один, всё время в пути. Как оказалось, эта тележка и тройка мохнатых, выносливых ездовых животных и были его домом. Он спал и ел на постоялых дворах. Он продал свой маленький домик, в котором жил когда-то с родными.

- Дом? А что такое дом? - рассуждал он. - Думаешь, четыре стены и крыша - это дом? Или дом - это добро, нажитое трудом и сложенное в сундуки? Да, на что они? Сундуки-то? Вот, что я скажу вам, сынки, дом - это когда с радостью возвращаешься туда. Когда тебя ждут, любят. Когда есть, кого обнять и поделиться радостями и горестями. Есть кому привезти диковинный подарок. Дом - это когда мир, гармония, покой. Когда приходишь домой, то не хочется думать о смысле жизни, потому что он и так понятен. Дом - это слёзы радости на глазах любимой женщины при долгожданной встрече; дом - это детский смех и даже урчание прохвоста-кота под боком вечером у камина. А без всего этого разве может быть дом? Да ты хоть дворец себе построй - а без всего этого он будет лишь грудой камней. А без всего этого зачем они нужны? Стены да крыша?

Дедушка Ал замолчал, чтобы раскурить свою трубку, а мне стало невыносимо жаль его. Повисло неловкое молчание, потому что Цаубер поспешно полез в карман за носовым платком, и, даже Ракки притих, понурив голову.

- Эгей! - крикнул дедушка Ал бодрым голосом, обдавая нас клубами терпкого дыма. - Вы чего там притихли? Не заснули, случаем? Я вот вам сейчас расскажу, как я в Зелёной империи однажды рыбачил!....

Так мы ехали до самого вечера. Лохматая тройка, казалось, не знает устали, так что за весь день мы сделали всего лишь пару зелёных стоянок. Наступление темноты нисколько не сбавило нашего темпа, и, возможно, мы бы так и продолжали разговаривать до самого утра.

- Спать? А зачем спать? - изумился дедушка Ал. - Вы отдыхайте, на здоровье, а то ведь утомились, поди? А я, знаете, тот ещё "монлиф", привык вести ночной образ жизни, да и мохнатые мои могут сутками не спать. Они там, на постоялом дворе, выспались, так что, могут нас теперь без остановки до самого Задепригорска домчать. К утру, думаю, я вас туда аккурат и доставлю, а там и мне уже не далеко.

Я понятия не имел, кто такой "монлиф", но подозреваю, что с совами он состоит в родстве.

Нашим планам помешал туман, который внезапно окутал нас со всех сторон и был настолько густым, что казалось, его можно потрогать рукой. Я с трудом видел очертания своих спутников, а дедушка Ал на облучке стал тёмным пятном с нечёткими контурами. Мне сразу вспомнился рассказ С. Кинга "Туман" и стало не по себе. Я рефлекторно придвинулся ближе к Ракки. Мне так и казалось, что сейчас вот-вот из тумана выпрыгнет какой-нибудь монстр. Или сам Янев. Что в данном контексте, по сути своей, одно и тоже.

Дедушка Ал замолчал. Слышно было, как он кряхтит и ругается в полголоса. Но, тем не менее, мы продолжали двигаться, хоть и очень медленно.

- А что? - спросил Ракки. - У вас тут часто такое в горах случается?

- Нет! - крикнул из тумана Дедушка Ал. - Это нечисть какая-то! Право слово.

- Да, - подтвердил Цаубер, - в данном случае мы имеем дело с природной аномалией. Здесь в горах - туман не редкость. Но не на этих высотах. Такой туман я и сам вижу в первый раз.

Ракки был единственным, кого я мог чётко разглядеть, благодаря паре его светящихся глаз. Это воодушевило Цаубера на создание магического фонарика. Так что, через несколько секунд над тележкой засветился яркий шар.

- Вот славно! - обрадовался Ал. - Вот так и поедем. Я теперь дорогу могу разобрать! Ай, спасибо!

Заклинание Цаубера помогло освещать путь на пару метров вокруг тележки. Однако, тепла от него не было никакого, а между тем стало очень холодно из-за сгустившейся влаги. Мы вытащили из сумок все наши "тёплые", по меркам Лазурной империи, вещи, но, даже укутавшись в свитер, я чувствовал себя путешественником, который на воздушном шаре случайно поднялся выше положенного и попал в облако. Ракки и я тесно прижались друг к другу, завернулись в плед и поделили пару наушников. Хоть по одному нашему уху, по крайней мере, не отмёрзнет. Хорошо нашему ямщику у него вон какие тулупы, да и к фляжке прикладывается время от времени. Глаза слипались под мерный скрип колёс и стук зубов, дедушка Ал что-то напевал себе под нос, и эта какофония звуков действовала, как колыбельная. Ближе к полуночи Цаубер уснул сном младенца и заклинание без подпитки маннами стало слабеть, а я, как ни старался, не смог поддерживать хитроумное плетение. Равномерный храп Ракки над моим ухом свидетельствовал о том, что ему свет не нужен.

- Сынки! Я ведь ни грифона так не вижу! - спохватился вдруг Дедушка Ал, когда магический фонарик совсем погас. - Или вы там уснули все?

- П -п-ппочттттти в-в-все, - с трудом ответил я замёрзшими губами.

- Ого! Да ты сынок, видать, совсем там замёрз!

Тележка остановилась, и через пару секунд из тумана вынырнул Дедушка Ал. Он пробрался к своим тюкам почти на ощупь, тихонько, чтобы не разбудить Ракки и Цаубера, вытащил пуховые одеяла, и стало нам тепло, уютно и радостно. Накрыли одеялком и убаюканного тряской Цаубера.

- Так-то лучше! - в полголоса пробормотал старик. - А то что же вы тут замёрзли и молчите. Как всё равно, что чужие! Чего стесняетесь? Отдыхайте тут, а я потихоньку поеду. С дороги мохнатые всё равно не свернут, так и выберемся из тумана.

- Спасибо, Дедушка Ал, - пробормотал я, когда тот уже снова полез на козлы.

- Спокойной ночи, сынок!

"Всё равно, что чужие!" - прокручивал я в голове слова старика. Мы знакомы всего сутки, а для него уже НЕ чужие. Хорошо, что мы его встретили. Хорошо, что хоть на несколько часов мы сможем заменить ему семью, которой ему так не хватает.

Я поудобней устроился в одеяле и воткнул в уши оба наушника. Играло что-то спокойное, медленное, и в скором времени я сам отправился в страну Морфея.