Хотя рука моя давно зажила, с пилорамой я окончательно распрощался. Как и с работой вообще. Все дни теперь были насыщены групповыми занятиями, экспериментами, медитациями и писанием многостраничных отчетов. Был ли я еще «мушкой» или уже «мартышкой»? Хотелось надеяться на второе. Мой литературный язык вкупе с фантазией, что не дотягивали до высоких критериев издательств, здесь пришлись в самый раз. Каждый свой отчет я старался превратить в нескучное и интригующее повествование. Роу не мог на меня нахвалиться и не раз ставил в пример другим подопытным, особенно хмурому интровертному Хью.

Вчерашнее занятие на группе прошло достаточно необычно.

Начать с того, что в зале для медитаций, где мы собираемся, был поставлен длинный стол, на котором красовалась клетка с чайкой. Рядом возлежала на мягкой подстилке крупная кошка — дымчатый перс с апатичной квадратной мордой. А к ножке стола был привязан собачий поводок, но вместо собаки ошейник украшал небольшую чистенькую свинку.

— Скотный двор, блин! — шумно отреагировал на новшества Джекоб.

Юдит, присев перед свинкой, потрепало розовое ухо.

— Какое мягкое и шершавое! — умилилась она.

Чайка с недовольным клекотом пыталась расшатать клювом и когтями прутья клетки. Кошка протянула к ней лапу и, получив крепкий удар клювом, с обиженным шипением отскочила на другой край стола.

— Осторожнее, Василиса, — Роу, восседавший за столом, погладил расстроенное животное по пушистому загривку. Не забыв сразу после этого протереть салфеткой пальцы. — Вы в разных весовых категориях. — Он улыбнулся присутствующим. — Прошу вас, друзья, рассаживайтесь в кружок, как обычно. Все в сборе? Никто не опаздывает? Тогда начнем.

— Не все, — возразил я, оглядев вошедших. — Хью еще не пришел.

— Хью не будет, — лаконично бросил психоаналитик. — Сегодня мы собрались, чтобы сообща обсудить очень интересный вопрос. Могут ли человеческие души реинкарнировать в тела животных? Мнения по этому вопросу неоднозначны.

— Ах вот почему здесь устроили скотный двор! — хохотнул Джекоб. — Глядя на этих зверюшек, нам будет легче представить себя в их шкурах?

— Именно, — кивнул Роу. — Животные выбраны не просто так. Чайка глупа и жадна, живет по преимуществу инстинктами. Свинья по интеллекту приближается к обезьянам и дельфинам, что подтвердит любой работающий с ней дрессировщик. Ай-кю выше, чем у лошадей и собак.

— И кое-кого из людей, — вставил Джекоб.

— Несомненно. Кошка — где-то посередине. То есть градация достаточно широка.

— Неправда ваша, — возразила Юдит. — Я о котах. У меня был умнейший кот! Мысли мои читал, желания предугадывал.

— Не буду спорить. Тем паче, что не имел опыта общения ни с котами, ни со свиньями. Сведенья получены исключительно из статей по зоопсихологии.

— И мой Мурзень был далеко не глупец, — подал голос Джекоб. — Настроение чувствовал не хуже любящей жены. В периоды моей особо острой хандры предпочитал голодать, но не беспокоить меня своим хныканьем.

— Хорошо-хорошо. Для нашей проблемы не принципиально, чье ай-кю выше: кошачьих или парнокопытных. Смотрите на того представителя фауны, кто вам милее, и попробуйте найти ответ на заданный вопрос.

Я послушно уставился на свинью: маленькие глазки и лукавое выражение морды показались более интеллектуальными, чем у изнеженного клубка шерсти. Не говоря уже о птице, чьи круглые зрачки были столь же холодны, что у змеи или ящерицы, а голос на редкость отвратен. Но отдаться проблеме мешал засевший занозой в сознании вопрос: отчего нет Хью? Его просто не позвали из соображений чрезмерной язвительности и малой активности, либо его… ушли?

— Вы, Норди, хотите что-то сказать? — обратился ко мне Роу. — Вижу, в ваших глазах нетерпение и оживление.

— Хочу спросить. Правда, не по теме: почему отсутствует Хью?

— А сами вы не можете догадаться?

— Могу. Это то, что я думаю? Он… ушел?

— Да. В отношении Хью было выполнено соглашение, прописанное в контракте. Есть еще вопросы?

— Нет, спасибо.

— Хью уже там, как вы сами могли бы догадаться, — склонившись к моему уху, шепнул русский. — Здесь не принято громко радоваться за осуществивших свою мечту, так что пожелайте ему доброго пути про себя.

Я, разумеется, пожелал. Не принято радоваться? Что за ханжество. И уж сообщать о конкретных случаях, если дело касается знакомых и коллег, только естественно.

— Не будем отвлекаться от темы, — продолжил Роу. — Итак, друзья, представьте себя в этих телах: птичьем, кошачьем или свинском. И как вам в них? Уютно? Комфортно?..

— Несколько тесновато, — буркнул Джекоб.

— И даже не несколько, а весьма и весьма, — желчно проворчал Ниц. Физиономия у старца была расстроенной и обиженной. — Никто не убедит меня, что человеческая душа может быть втиснута в туловище свиньи. Какие бы грехи ни совершил ее носитель! И даже в туловище обезьяны, что наиболее близка человеку по объему мозга. «Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором»!

— Я много читал на эту тему, — заговорил обычно молчащий Кристофер. — И размышлял самостоятельно. Человеческая душа целиком, разумеется, не может вместиться в мозг свиньи или, тем более, птицы. Но часть психики остается не воплощенной в физическое и астральное тела, хранится на уровне каузального тела как некий потенциальный, не актуализированный в данном воплощении багаж. Это просто.

— Проще некуда! — фыркнул русский.

— Да уж! — язвительно кивнул живописной головой Ниц.

Тема была интересна, и хотелось тоже активно подключиться к ней. Но мешал Хью. Точнее, пустота на его обычном месте. Уже не заноза, целый гвоздь впился в мозги, раздражая и воспаляя. Ушел. Ушел. Ушел… Уже двое моих знакомых переправлены на тот свет: сосед-ирландец и задиристый юнец. Кто следом? Джекоб? Юдит? Я?.. Почему меня это так волнует? Как сказал Роу, было выполнено соглашение, прописанное в контракте. И только.

Я сделал над собой усилие, чтобы не выпасть окончательно из окружающего, и напряг слух.

— …В древнейших религиях — индуизме и буддизме, это положение бесспорно, — бубнил Кристофер. На розовом лице с белесыми (совсем как у привязанной к столу свинки) ресницам не читалось ни малейшего оживления или интереса к произносимым им истинам. — Если кто из вас смотрел фильм «Семь лет в Тибете», возможно, вспомнит эпизод: тибетцы отказываются рыть котлован, так как могут при этом умертвить дождевых червей…

— Точно! — весело перебила его Юдит. — «А вдруг это моя мама?..»

— Страшно представить, что вытворяла мамочка, если сын всерьез опасается, что она опустилась до червя, — ухмыльнулся Джекоб.

— «Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас еще осталось от червя», — назидательно процитировал Ниц. — Мама могла заботиться лишь о плотском и насущном, ни разу за жизнь не подняв взор к звездам.

— Но вы же только что утверждали, что в свинью человеческая душа вселиться не может! — русский звонко хлопнул себя по ляжкам. — А в червя, выходит, пожалуйста?..

— Джекоб, не смущайте нашего друга: вдохновение часто не в ладах с логикой, — упрекнул его психоаналитик.

— С вашего разрешения я продолжу. Пифагор, по легенде, в ластящейся к нему собаке признал старого друга, — казалось, Кристофер читает лекцию по бумажке, монотонно и занудливо. — А основатель ананда-марги — современное ответвление индуизма — как-то увидел любимого ученика, совершившего большую ошибку на духовном пути, во встретившемся ему на дороге гиппопотаме.

— В носороге, — поправила его Юдит и, повернувшись ко мне, подмигнула.

— Возможно. В теософии, агни-йоге, многих современных учениях нью-эйдж иное мнение: человек воплощается и развивается лишь в человеческом теле. В этом есть резон, который несколько сумбурно, но по сути верно озвучил уважаемый Ниц. К чему помещать живую душу в растение или животное, если совершенствование человека происходит только в человеческом теле, наиболее к этому пригодном, наиболее сложно устроенном?

— Вот именно: к чему? — поддакнул Ниц.

— Я думаю, решающее слово за практиками. За теми, кто непосредственно имеет дело с прошлыми воплощениями: регрессивными гипнотизерами и терапевтами.

— И что говорят практики? — живо поинтересовался Джекоб.

— Увы, разное. Но большинство признают, что порой сталкиваются с воспоминаниями их клиентов о жизни в телах собак, кошек, голубей, ящериц. Один из ветеранов этого вида психотерапии, кстати, ваш соотечественник, Джекоб, утверждает в своей книге, что из приходящих к нему на прием не меньше половины вспоминают себя животными, дикими или домашними.

Джекоб присвистнул.

— Ну, это он загнул! Хоть и соотечественник, а веры ему маловато.

— Отчего же? — не согласился Роу. — Данного специалиста, видимо, особо интересуют подобные воплощения, это его конек, оттого к нему и притягивается подходящий контингент. Продолжайте, Кристофер, ваша информация крайне полезна.

— В опыте других специалистов таких воплощений меньше, но тоже встречаются, — послушно забубнил Кристофер. — Самое интересное, по словам практиков, зооморфные воплощения: тело животного, психика человеческая. Кто-то вспоминал себя домашней кошкой, чье основное занятие — часами сидеть на подоконнике с видом на улицу, где проезжали телеги и тарантасы и играли в пыли оборванные мальчишки. Кто-то был ящерицей и хорошо запомнил тепло и запах нагретых на солнце камней, и страх, вечный страх быть съеденным птицей. Явно эти души были наказаны — опусканием вниз на несколько ступенек эволюционной лестницы. Интересно, за что?

— Да уж, и впрямь интересно! — громко и саркастически возгласил Ниц. — Бывшие каннибалы, должно быть.

— Упомянутый мной гипнотизер, — бесстрастно продолжал лектор, — считал, что в чередования человеческих и нечеловеческих воплощений лежит не принцип воздаяния, но скорее фактор эмоциональной напряжённости, тяжести прожитого воплощения, после которого следует относительно спокойная и гармоничная жизнь в нечеловеческом теле.

— Ничего себе спокойная и гармоничная! — возмутился Джекоб. — То есть это, может, и верно для домашних кошечек-собачек, чью шерсть ежедневно расчесывают, а ушки моют шампунем. Но для зайца, чья недолгая жизнь — вечный страх и стремление спрятаться? Для упомянутой ящерицы?.. Для ежика, несчастнейшего из всех зверюшек, который не может даже почесаться, немилосердно кусаемый блохами?

Упоминание ежика заставило Юдит и меня улыбнуться. Ниц же скорбно покачал головой, как видно, представив ежечасные мучения невинной твари.

— О собаках и крысках Павлова и говорить нечего! — все больше горячился русский. — Главное же — утверждение вашего гипнотизера напрочь отвергает закон кармы, логическую целесообразность того или иного воплощения. Бред, бред полнейший и несусветный!

— И какова эта логика, как вы думаете? — спросил Роу, обведя взглядом группу. — За что?

— Можно пофантазировать, — подключился я к обсуждению, становившемуся все более оживленным и страстным. — Быть может, в ворон, обладающих острым интеллектом, чувством юмора, стремлением озорничать и хулиганить — воплощаются озорники и юмористы, любившие пострелять этих птичек на досуге. В собак, кошек и крыс Павлова — те, кто с увлечением ставил над беспомощными животными эксперименты: чтобы побыть в их шкуре и понять нечто важное уже на своем опыте. А в злющих-презлющих сторожевых и бойцовых псов — тратящие столь ценное человеческое бытие на злобу, месть, черную зависть.

— Прекрасно, Норди, — похвалил меня психоаналитик. — И остроумно, и убедительно.

— А знаете, среди моих знакомых, пожалуй, есть парочка, кто почти наверняка в следующий раз облекутся шерстью, — заявил Джекоб, усмехаясь задумчиво.

— Очень интересно! — откликнулся Роу. — А поподробнее? Надеюсь, это не кто-то из здесь присутствующих?

— Упаси Боже! — русский замахал руками. — На Гиперборее собралась исключительно соль земли. Нет. Это две дамы. Одну знал почти 30 лет, с большим перерывом, другую полтора года. Общее в них — стремительное падение, разрушение личности. Изначально одаренные, поцелованные Богом — первая была известным искусствоведом, много ездила по миру, вторая писала неплохие акварели, — они превратили всю многогранность и яркость личности в одну-единственную страсть. Первая — в жадность и скупость, патологическую: Гобсек отдыхает. Вторая — в ненависть, столь же патологическую, что вытеснила из души всё человеческое, превратив личность в злобную карикатуру. Такая вот деградация. Думаю, животное воплощение — расплата именно за такое: за падение с изначальных стартовых высот.

— У кого-то из прозаиков было выражение: «великая душа, легшая ничком», — заметила Юдит. — Пожалуй, соглашусь с вами, Джекоб: родившийся носорогом или землеройкой наказан не за чудовищные грехи, а за перепад высот, за скорость деградации.

— Именно! — кивнул ей Джекоб и щелкнул пальцами. — Инерция падения задает самый естественный в такой ситуации итог: воплощение, соответствующее состоянию сознания в момент перехода, скачок вниз, с совсем крохотными, по сравнению с первоначальными задатками, возможностями. Кошка, ворона, лягушка, крыса, овца…

— Бедные дамы, — скорбно заметил Ниц, понурив голову.

— Заслужили, — безжалостно отрезал Джекоб.

— Пожалуй, и я знаю такую душу, — веско произнес я. — Наделенная при рождении сверх меры: ум, красота, дар сказочника и поэта. И… быстрое и страшное нисхождение в пучины греха, темные и смрадные.

Юдит быстро взглянула на меня. Губы ее гневно дрогнули.

— Какого именно греха? — уточнил Джекоб.

— Похоть. Грубый разврат.

— Ну, страшным грехом я бы это не назвал, — протянул русский.

— А я бы назвал. Впрочем, вы незнакомы с данной особой и вряд ли вправе судить о ней.

— Я не сужу. Упаси боже! Пусть воплощается хоть гусеницей, мне-то что.

— Да, именно гусеницей, — я жестко усмехнулся. — Жадной, похотливой, безмозглой…

— Да прекратите же! — звонко крикнула Юдит.

Роу удивленно перевел глаза с нее на меня и обратно.

— Прошу прощения, меня немного занесло, — буркнул я.

— Бывает, — добродушно бросил русский.

— И не немного, — заметила Юдит, продолжая негодовать.

— А знаете, меня осенила свежая мысль. Инсайт! — перевел я общее внимание на другое.

— Какая именно? — с интересом вопросил психоаналитик.

— Строго логическое доказательство существования животных воплощений. Пару лет назад, когда в прессе шла большая кампания против научных экспериментов на животных, наверное, слышали? — зеленые то и дело поднимают эту тему, — я прочел интервью с женщиной-биологом. Ученая дама рассказывала, что изучает болевой шок, на кошках. Разбивает животному молотком лапу, следит за его состоянием. Когда кошка выздоравливает, наступает очередь… нет, не второй кошки, а второй лапы.

— Брр!.. — поежилась Юдит.

— У меня практически нет сомнений, что в следующей жизни тетенька, хоть и воодушевленная светлой целью оздоровления людей, станет точно такой же лабораторной кошечкой, — уверенно заявил Джекоб.

— Возможно. Но речь сейчас не о ней, а о животном. Ни одно животное не способно совершить нечто настолько страшное, что заслуживало бы такой кары. Убить мышь ради игры — да. Напасть на человека (от голода, от страха) — да. Но не пытать, не поджаривать на огне, не загонять под ногти иголки. Ни один зверь не достигает в жестокости «венца творения», даже отдаленно. Отсюда логичный вывод: кошка, наказываемая столь страшно, в прошлой жизни была человеком. Безжалостным садистом. Разве нет? Ведь иначе весь мудрый закон кармы следует выкинуть на свалку.

— Свинья может съесть младенца, к вашему сведенью, — с важностью произнес Ниц, кивнув на привязанную к столу свинку.

— Только не эта! — вступилась в защиту розовой симпатяги Юдит.

— Съевшая младенца свинья в следующей жизни пойдет на ростбиф тому же младенцу, — парировал Джекоб. — Всё логично: око за око. Пожалуй, ваше доказательство, Норди, убеждает. Меня, во всяком случае.

— И меня, — поддержал Роу. — У меня есть знакомый зооастролог — весьма прибыльная профессия, кстати, так вот он утверждает, что гороскопы животных работают с той же точностью, что и у людей. Даже точнее, поскольку люди, на определенной ступени развития, начинают освобождаться от власти звезд. Гороскоп — зримое воплощение кармы, ее чертеж. Следовательно, животные, как и мы, подвержены ее законам.

— Ну да, — кивнул Джекоб. — О карме животных писал и столь уважаемый здесь Даниил Андреев: если кошка съедает мышь или птицу от голода, вины на ней нет. Но сытая, домашняя, мучающая до смерти другую живую тварь ради игры — получит по заслугам.

— Интересно, а никто не помнит себя в каком-либо из воплощений животным? — спросил, оглядывая всех, Кристофер.

— Я пробовала вспомнить, не была ли в одной из прошлых жизней псом, или осликом, или лягушкой, — откликнулась Юдит. — Но в голову ничего не приходит. Да и животных повадок за собой как-то не замечаю. Но это ни о чем не говорит: и из людских воплощений помню, весьма смутно, лишь последнее.

— Насчет повадок вы не правы: жалите, как оса, бодаетесь, как барашек, — шутливо поддел ее Джекоб.

— В таком случае, — парировала девушка, — вы были…

— Медведем, кем же еще! — закончил я за нее.

— Медведь — это банально, — протянул скептически русский.

— А если говорить о будущем, то с удовольствием перевоплотилась бы, разок, в дельфина, — мечтательно поделилась Юдит. — Чтобы сполна прочувствовать бескрайнюю волю, ласку воды и солнца, дружелюбие сородичей, беспечные игры и кувыркания…

— Беспечные забавы любви… — в тон ей подпел русский с лукавой улыбкой.

— О да: дельфины, как и некоторые высшие обезьяны, занимаются любовью для удовольствия, а не только с сугубо практической целью продолжения рода, — с умным видом заметил Роу.

— Но это надо еще заслужить! — Джекоб наставительно воздел указательный перст.

Все, кроме Ница и Кристофера, рассмеялись.

Перед тем как покинуть зал по окончании занятия, Юдит снова подошла к свинке и почесала ноготком щетинистую холку. Та заливисто хрюкнула.

— Ну что за умница! Заметьте, хотя свиней называют грязными, она терпела целых три часа, не позволяя себе нагадить в помещении.

— Да, не то что ее соседка! — Джекоб кивнул на клетку с чайкой, заляпанную известковыми нашлепками.

— Надеюсь, это ручной поросенок? — спросила девушка у Роу. — Не из тех, что раскармливают здесь для обедов и ужинов?

— И да, и нет, — ответил тот. — На данный момент поросенок ручной. Он даже вымыт шампунем и немного дрессирован. Но…

— Но? — нахмурилась Юдит.

— Но как только прискучит своей нынешней хозяйке, будет тотчас же отправлен в общий загон к своим собратьям — потенциальным обедам и ужинам.

— Хозяйку случайно зовут не Мара? — встрял я в их диалог.

Роу смерил меня взглядом, вздернув бровь, но ничего не ответил.