Из 'живого журнала':

'…Когда отчаянье рвется наружу — я загоняю его назад, в глубину себя. Когда я балансирую на грани истерики, когда готова расцарапать себе лицо или рыдать до умопомрачения — я неимоверным усилием воли заставляю себя не рухнуть за эту грань. Слезы боли грозят смыть маску, прикрывающую мое истинное 'Я', и я прогоняю их смехом или надеваю черные очки.

Никто не должен видеть меня слабой и жалкой.

'И только гордость говорит: иди!'

……………………………

И в сны убежать уже нельзя. Это не раз спасало меня прежде, давало передышку на восемь часов в сутки. Теперь уже нет: сны стали тошнотворней реальности. Разве что один, мой самый любимый сон — он по-прежнему предан мне и приходит два-три раза в месяц. Я сотворила его сама, вырастила из воображаемых картинок, проплывающих под закрытыми веками. Вот он:

…я смотрю в окно на высотные дома напротив, и под моим ненавидящим взглядом прямоугольные коробки начинают оседать, рушиться, переламываться в сочленениях, подымая клубы густой пыли. Совсем как башни-близнецы Торгового центра. Над головой проносится взрывная волна, сносящая потолок и стены, мой дом проседает вместе с другими, но я не падаю, не перемалываюсь в мясорубке тотального разрушения, а взмываю в небо, словно подброшенная чьей-то сильной рукой. С высоты птичьего полета так хорошо обозревать полыхающий в огне и задыхающийся в дыму и пыли город… мир… мироздание. Мировое здание, громада сложных и стройных конструкций рушится грозно и мощно, на потеху плотоядно ухмыляющемуся Хаосу. Языки пламени, тянущиеся от земли, сплетаются с молниями, образуя красочную подсветку. Эффектное зрелище захватывает дух, радость освобождения кружит голову… И таким острым бывает разочарование, следующее за пробуждением.

……………………………

Я гораздо более живучий зверек, чем мой Модик. И даже чем его активная подружка Лилит. Но столь же бесполезный. Моя тушка не сгодится даже на корм, даже на удобрения…'

Человек, которого никто никогда не любил, не любит и не полюбит, умирает, как затравленная крыса. Эта фраза из романа Айрис Мердок врезалась мне в сознание в ранней юности. Отчего-то сейчас она преследует меня почти непрестанно — стала чем-то вроде внутреннего лейтмотива. Стоит мне взглянуть на Модика, умывающего мордочку, грызущего морковь или ласково обшаривающего в поисках блошек свою подружку, и в уме мгновенно выстраивается: я — такая крыса. Никому не нужная, всеми презираемая, брезгливо отбрасываемая. Может, имеет смысл поменять ник на Рэт или Рэтнесс?…

Вероятно, я потому так люблю крыс, что подсознательно отождествляю себя с ними. Впрочем, мой Модик, как и его нагловатая половинка Лилит, любимы. И друг другом, и хозяйкой. От декоративных крысок все тащатся и приходят в умиление. (Как-то я заглядывала из любопытства на сайт, посвященный разведению этих зверьков, и меня позабавило, как юные девочки и взрослые тетеньки делились тем, кто сколько дней проливал слезы после упокоения любимца.)

Я — крыса уличная, помойная, чумная. Затравленная и одинокая. Видимо, пришла пора умирать.

Или все-таки жить дальше? Бесцельно, упорно и тупо. Если и есть у меня какая-то цель, то это — сплясать на могилках пары-тройки врагов. Но где гарантии, что я переживу их, а не наоборот? Возможно, спляшут как раз они — на моей, наспех вырытой, бесхозной.

Неистребимая дурочка. Впрочем, неистребимо во мне лишь одно-единственное — гордость. И уверенность в своем Левом Пути. 'И только гордость говорит — иди!'

Но почему, почему он перестал помогать мне, перестал поддерживать — мой Левый Путь?..

Айви, примчавшись в больницу к Бэту по его паническому вызову, вернулась в Москву той же ночью — служба, бес ее подери. Зато спустя несколько дней выпросила или выклянчила, в придачу к выходным, три отгула.

И приехала в Питер на целых пять дней.

Ей было где остановиться — имелась родная тетя, имелась комната Бэта, но он, конечно же, возжелал провести время с возлюбленной с наибольшим комфортом, поэтому наилучшим вариантом ему представлялась моя съемная хатка. Ноль родителей. Ноль соседей. И безлимитный интернет.

Единственное, что я смогла вытребовать, — это покидать мое кровное жилье не раньше одиннадцати вечера. Возвращаться с работы сразу в лоно родной семьи было для меня чересчур. (После полутора лет самостоятельной жизни я уже стала забывать черты лиц своих родственничков, и меня это радовало.) Бэт, правда, предложил мне пожить эти пять дней в его комнатухе, но я горячо отказалась: на редкость депрессивная обитель — с ее темными шторами, слоем пыли на шкафах толщиной в три пальца, мрачно-зверскими постерами и смертоубийственными надписями на стенах. Одно дело — провести в такой обстановке готический вечерок, и совсем другое — окунаться во тьму и тление каждое утро. Да еще и соседи на кухне — лишняя головная боль и напряжение нервов для скромного социофоба. Уж лучше привычные родственнички.

Особо оговаривались выходные дни. Как я ни упиралась, раньше семи вечера, как и в будни, вваливаться в родные пенаты мне было запрещено. Мне посоветовали совершать долгие прогулки по не освоенным еще пригородным кладбищам (в городе неосвоенных не осталось).

Когда я пришла с работы вечером в пятницу, я не узнала своей скромной хатки. Бэт изукрасил ее как мог к утреннему прибытию Айви. С потолка свисали воздушные шарики, и на каждом красовалась цитата из классиков на тему любви или смерти. Люстра была перевита елочной мишурой. Стены украшали знакомые зверские постеры (он перетащил их из своей комнатухи). На столе красовалась пепельница из человеческого черепа — как объяснил Бэт, он выпросил ее на несколько дней у знакомого 'черного' археолога. На тахте и диване восседали симпатичные плюшевые зверюшки.

И море цветов. Исключительно белые: нарциссы, лилии, розы, пионы, ромашки.

Все это, особенно обилие игрушек и мишуры, показалось мне дурновкусием. Но я смолчала: влюбленные глупеют, это общеизвестно. Спросила лишь относительно цветов.

— Почему белые? — Он сиял от гордости и явно ждал более бурных рукоплесканий в адрес преображенного жилища. — Могла бы и сама догадаться. Белый цвет означает чистоту, легкость, смерть и свободу.

— До сих пор ты был апологетом черного. А любимой девушке естественней вручать алые розы, — заметила я, невольно морщась: от смешения сильных ароматов кружилась голова и першило в ноздрях.

— Айви — больше, чем любимая девушка, — ответствовал он многозначительно. Но развивать тему не стал.

Уже назавтра я пожалела о вытребованном праве покидать свое жилище не раньше одиннадцати часов. Я сбилась с ног, выполняя многочисленные хозяйственные поручения Бэта. Большую часть времени пришлось торчать на кухне: разумеется, знаменательную встречу нельзя было декорировать банальными сосисками и яичницей. Рынок-магазин-плита…

На третий день в виде разнообразия к кухне добавилась ванная. Точнее, общение со стиральной машиной. К чести Айви, она комплексовала по этому поводу и рвалась к стиральной машине сама. Но Бэт строго-настрого запретил ей делать хоть что-то по дому. Он носился с ней, как с наследницей трона, таскал на руках — в прямом смысле слова, из комнаты в туалет, из ванной на балкон и обратно.

Прокрутить тряпки в машине — труд небольшой. Дело не в этом. Меня немало удивили кровавые разводы на простыне и белой рубашке Айви. Вариант, что она оказалась девственницей, исключался напрочь. Значит?..

— А чему ты так удивляешься? — спросила она, стараясь скрыть смущение и придать детскому личику с курносым носом и веснушками выражение много повидавшей прожженой женщины.

В барабане крутились простыни и белье. Бэт заглянул в ванную и, удостоверившись, что принцесса не напрягает ручек, а просто общается, милостиво позволил нам несколько минут провести за бабской болтовней.

— Мне всегда казалось, что всякие садо-мазо штучки — это для тех, у кого нет настоящих чувств. Ни любви, ни влюбленности. Лишь вожделение. И вожделение-то вялое — которое нужно подстегивать наручниками и плетками и подкармливать свежей кровью.

— Ну, ты не права. Видно, что ты знакома с БДСМ лишь понаслышке.

Я едва не расхохоталась: с таким важным видом протянула это малышка, едва перевалившая через совершеннолетие. Младше меня на пять лет, между прочим.

— Так просвети, будь любезна.

— Охотно. Садо-мазо штучки, как ты говоришь, как раз не стоит применять, когда нет настоящих чувств. Поскольку тогда это превращается в банальное истязание для одного и выплеск зверства для другого.

— А при наличии чувств истязание и выплеск зверства становятся не банальными?

— При наличии чувств это не то и не другое, но удовольствие особого рода. Боль может быть таким же даром, таким же счастьем, как поцелуй или поглаживание эрогенной зоны. Самое главное — слышать партнера, вжиться в него, настроиться полностью на его волну, чтобы не пропустить тот момент, если боль вдруг перестанет быть даром, перестанет приносить счастье и маленькими упоительными шагами вести к оргазму.

— Понятно, — протянула я. Именно в этот момент почему-то моя всегдашняя зависть к этому тонкокостному цыпленку, к 'мисс суицид', тощей, как рыбий скелет, достигла апогея. Сдержать ее стоило больших усилий. — Хотя до конца я пойму это, видимо, лишь испробовав на практике. Возможно, когда-нибудь такое произойдет, — я сопроводила свои слова дружелюбнейшей улыбкой. — Надеюсь, Бэт умело превращает боль в удовольствие — учителя, как-никак, первоклассные.

— Учителя? — она нахмурилась и поцарапала ногтем заживший шрам на запястье. — Кого ты имеешь в виду?

— Атума, разумеется. Возможно, у Бэта были и другие, но в сравнении с ним все они меркнут. Разве он тебе не рассказывал, какие изысканные уроки любви преподавал ему этот удивительный человек?

— Пытался рассказывать. Но мне это как-то не интересно. И вообще…

Но тут в ванную опять сунулся Бэт и объявил, что дольше десяти минут существовать без Айви не может. Это пытка! Это членовредительство и колесование души. И утащил ее, смеющуюся, за собой. Предоставив меня обществу монотонного стирального агрегата.

Айви неистово ревновала Бэта к Атуму. И не пыталась этого скрывать.

В другой раз, желая поддеть ее, я зашла на сайт блистательного андрогина, в раздел 'Поэзия'.

— Бэт, ты последние стихи Атума видел? Одно явно навеяно посещением тебя в больнице.

— Да ну? — приятно удивился он. — Зачитай, плиз.

Я принялась проникновенно декламировать:

Узколицая муза

с жалобным взглядом косящим

на больничной койке клубочком

без белья

без сладкой отрады

без нижних зубов

чресел увядших стыдясь…

Муза,

в чем твоя музыка?

отчего,

словно редкую бабочку с берегов Амазонки,

пытаются все вокруг уловить,

оберечь,

залюбить,

присвоить?..

Не ответишь,

говорить не умея…

— Стоп! — недовольно прервал он мою декламацию. — Дальше не надо. И у гениев бывают неудачи. 'Увядшие чресла' — что за гадость такая…

— А главное — абсолютно не соответствует реальности, — вставила свои 'пять центов' Айви. — И вообще: увлекаться пластической хирургией вредно. И для кожи, и для мозгов. Живой пример — Майкл Джексон.

Я хотела заметить, что ее обожаемый Бэт имеет противоположное мнение на этот счет, но благоразумно смолчала. Восстанавливать против себя самонадеянную москвичку резонов было. Зато Бэт проворчал:

— И ведь какой стишок выбрала — из всех имеющихся… Знаешь, сестричка, я тебя прежде недооценивал. Считал, что ты только на словах сатанистка. Вижу теперь, что ошибся. Ты коварна, жестока и вероломна, как и полагается истинной дочери Тьмы. Приношу свои извинения за былые порочащие тебя заблуждения. Достопочтенный Варракс может гордиться своей ученицей!

Говорить на тему Атума им не особо хотелось. Что и понятно. А жаль. После незабываемой встречи в больничной палате я еще сильнее возжаждала если не приятельствовать, то хотя бы общаться изредка с этой уникальной, невообразимой личностью. И как такое чудо могло взрасти на уныло-болотистой питерской почве?

И как можно предпочесть его кому-то другому?…

Едва приехав, Айви перекрасила волосы. Избавившись от зеленого оттенка, она поступила мудро — перестав напоминать пьяную петеушницу. Теперь она стала светло-платиновой. Серебристо-белой. В сочетании с махровой белой тушью на ресницах, придававшей круглым глазам вид двух ромашек с голубенькой сердцевиной, смотрелось, надо признать, стильно. Во всяком случае, Бэту не пришлось долго просить меня запечатлеть их пару. Получился эффектный контраст черного и белого: Бэт со своей русалочьей гривой цвета безлунной ночи и карими глазами и Айви, светло-голубоглазая, серебристая, в снежно-белой (моими усилиями) рубашенке. Демон и ангел. Но, разумеется, внешнее впечатление не отражало сути: разве могут ангелы увлекаться плетками и опасными лезвиями? И разве демоны плачут?..

Никогда прежде не доводилось мне видеть счастливых людей в таком количестве. Их было двое. Но они заполняли собой весь мир.

Их счастье не имело ничего общего с тем безоблачным, ровно-сытым состоянием, которое обозначают этим словом мещане. Оно было не голубым и не розовым — сияюще-черным, ласково-кромешным.

На второй вечер, вернувшись домой с прогулки по Старопетергофскому кладбищу, я увидела на круглом личике Айви глубокую царапину через всю правую щеку. Она была замазана йодом и придавала ей вид клоуна на детском утреннике. Мне объяснили, что девочка собиралась сделать свою улыбку более широкой и выразительной — с помощью опасной бритвы. Что подвигло ее на это, абсент или мартини, я уточнять не стала. Наверное, абсент.

А через день боевую рану получил уже Бэт — его украшала ссадина на виске. В него запустили первым попавшимся под руку предметом — попасться не повезло англо-русскому словарю. Такими методами Айви отучала его произносить имя Атума — в любом контексте, с любой интонацией, даже с насмешливой, не говоря уже о восхищенной. Я позавидовала в n-ый раз — ее решительности и умению ничем не сдерживать свои порывы.

Еще ему запрещалось произносить имя Алины Витухновской — тоже было чревато увечьями. Их совместное фото, которое Бэт вывесил на нашем сайте, подверглось уничижительной критике.

Но и Бэту пришлось поревновать. Правда, к мертвому, но от этого его муки не стали слабее. На второй день после приезда Айви ему вздумалось почитать 'живой журнал' Окса — этот старожил 'Nevermore' исполнил свое намерение в апреле, до прихода Бэта на сайт. Кажется, он был неизлечимо болен (СПИД или гепатит, не суть важно), кружил головы всем романтическим девицам и был глашатаем красивой гедонической смерти.

Бэт обнаружил в его 'жж' множество комментов Айви, нежных и кокетливых, исходящих недвусмысленным желанием познакомиться поближе. (Говоря по правде, в этом она не была одинока.) А под последней, прощальной записью ('Этого мира не существует, как нет и этого дневника и того, кто в нем пишет. Поймет ли кто иронию?') самым первым стоял ее отклик: 'Ты улыбаешься? Счастья тебе…'

Выяснение отношений прошло без меня — но послегрозовая атмосфера зависла в квартире надолго.

Вещи тоже страдали, не только люди. Светлые обои оказались исписанными вдоль и поперек: влюбленные, как на грех — оба поэты, в передышках между занятиями любовью и членовредительством сочиняли стихи, каждый по строчке. Гекзаметры, хокку, сонеты и танки. При виде этого зрелища я мужественно устояла на ногах, но все-таки выразила протест: квартирная хозяйка, как никак, погладит по шерстке меня, а не их. На это Бэт, расщедрившись, заявил, что все оставшиеся деньги Инока я могу забрать на ремонт хаты. Правда, он добавил:

— Но ты совершишь большую и непоправимую глупость. Советую оставить все как есть. Для потомства.

Задвижка на двери ванной в один из вечеров оказалась выдранной с мясом. Меня угораздило придти в тот момент, когда вокруг этого события кипел яростный диалог:

— А какого хрена ты ушла в ванную? И заперлась там?!..

— Я всегда вечерами лежу в ванной с книжкой. Слабость у меня такая. Имею я право уединиться хоть на полчаса?!

— Не имеешь! Мне стало нечеловечески одиноко. Ты же знаешь, я не могу без тебя даже пяти минут…

Продолжали они, уже вцепившись друг в друга. Как смертельные враги, глаза в глаза. Давно замечено, и не мною, что любовь частенько смахивает на смертельную вражду. А оргазм — на муку.

— Больной… сумасшедший… скорей бы тебя вылечили электрошоком…

— Ты хочешь, чтобы меня вылечили от любви к тебе?

— Нет!..

Диалоги такого же или чуть меньшего накала звучали и за ужином, который я, вернувшись с работы или прогулки, разделяла с ними. Порой они напрочь не замечали меня — творили и говорили такое, что я ощущала себя мухой на занавеске и едва сдерживалась, чтобы не бежать прочь, не дожидаясь уговоренных часов. (Что именно сдерживало? Сие для меня загадка.)

Бывало и наоборот. Перебродившая в них любовь перехлестывала через край, и меня обдавало ее брызгами: Бэт принимался наделять мою персону безудержными комплиментами, справлялся о здоровье и настроении, моем и Модика с Лилит (крысок в целях безопасности я временно переселила к родным). Айви усиленно приглашала в Москву, дарила фенечки, амулеты и книжки.

Даже обычные его шуточки теряли в значительной мере градус язвительности:

— Зачем тебе самоубиваться, Астарта? Лучше сходи-ка замуж, раза три, от каждого мужа заимей по три ребенка и назови их именами девяти бесов. А?.. Неплохой перфоманс получится.

— Знаешь, почему я не отправляю в ответ на поток твоих оскорблений этот бокал в область твоей физиономии?..

— Знаю. Мы в ответе за тех, кого не сумели вовремя послать.

О сайте 'У Бафомета' речь ни разу не заходила. А когда я пробовала ненавязчиво поднять эту тему, ни Бэт, ни его возлюбленная ее не поддерживали. Мне было обидно, говоря по правде: хотелось поделиться новыми стихами и отрывками из прозы, которые я прилежно нарыла, пополняя библиотеку. В 'картинной галерее' тоже появилось немало темного и инфернального — недаром в последнее время я стала завсегдатаем художественных выставок (на которые прежде заманить меня было проблемой).

Впрочем, ко мне и раньше наведывалось подозрение, что Бэт, по сути, никакой не сатанист. Левый Путь, столь много для меня значащий, для него лишь очередная игрушка скучающего ума, недолгая пища для вечноголодного воображения.

Порой ко мне даже подкатывалась крамольная мысль: а есть ли вообще глубина у человека, не способного встать на Путь, или хотя бы этот самый Путь обнаружить?..

То, что они собирались сделать в последний день, ничуть меня не удивило.

Именно этого я и ждала. С тех самых слов Бэта о 'сюрпризе', который они с Айви готовят Иноку. Правда, поначалу это было на уровне предположения. Мало ли, какой они могли задумать сюрприз. Могли попросить Инока обвенчать их в своей квартирной церквушке. (Уверена, Бэт надел бы под рубашку перевернутую пентаграмму и в протяжении всей процедуры держал пальцы сцепленными в кощунственном жесте.) Или — окрестить их будущего ребенка. Фантазия у обоих богатая.

Но после белых цветов, наводнивших мою квартиру, все остальные варианты отсеялись. Будучи девушкой, отличающейся умом и сообразительностью, я не нуждаюсь, чтобы мне намекали трижды.

Дамы и господа! Позвольте представить вам модные в этом сезоне 'даблы'.

Уточняю: в суицидной тусовке, к которой я имею счастье (или несчастье — это с какой стороны посмотреть) принадлежать, вошли в моду не просто 'даблы', а 'даблы' дружеские. Среди подопечных Инока таковых было два за последние полтора года. В первом случае мальчик и девочка, познакомившись на форуме, спрыгнули с крыши, для надежности сковав руки наручниками из секс-шопа. Во втором — тоже мальчик и девочка, и тоже друзья, точнее — единомышленники, брат и сестра по суицидной вере, ушли зимой далеко в лес и наглотались снотворного.

На сайте 'Nevermore' периодически появлялись люди, ищущие партнера для прыжка в небытие. Это не поощрялось, но, в общем-то, и не осуждалось.

Ни разу на моей памяти не совершались 'даблы' влюбленных. Что объяснимо: не в Японии живем как-никак, и не в эпоху Шекспира. Вряд ли сейчас встречаются непреодолимые препятствия для людей, желающих соединиться. Взаимная любовь обычно возвращает миру утерянные им краски, не подталкивает к суициду, а отвлекает от него, пусть на время.

Но Бэт и Айви пожелали быть оригиналами. Задумали уйти на пике любви, которую никто — ни папа-мама, ни общество, ни государственные структуры, не стесняли и не ограничивали. Инок обвенчал бы их с превеликой радостью. (Ему не впервой венчать сатанистов, этому бунтарю в рясе.) Родители Айви смирились бы с зятем — если б альтернативой была мертвая девочка. Су-тусовки Москвы и Питера явились бы на свадьбу полным составом, с букетами белых лилий и черных роз. Платная клиника довершила бы житейское счастье новобрачных — поп-гуманист расщедрился бы и на Айви тоже.

Но — нет.

Им позарез нужно было выделиться, видите ли.

Я догадывалась, что для этого мероприятия будет выбран последний день. Чтобы как следует насладиться любовью и мартини, чтобы спустить остатки денег Инока на ветер — на сильный ветер, на ураган.

Меня очень тянуло позвонить им утром с работы. Но я сдерживала себя. До тех пор пока не приняла твердое решение и не проговорила его отчетливо: позвоню. Но, если не откликнется ни городской, ни оба мобильных, не понесусь, бросив все и сломя голову, домой. Дождусь оговоренных семи часов вечера. Явиться раньше было бы подло. Люди, рассчитывая свои планы, имели в виду эту договоренность и четко обозначенное время.

О, это одна из излюбленных тем на суицидных форумах, лакмусовая бумажка для скрытых 'спасателей': вправе ли кто-то мешать человеку, задумавшему самоубийство? Благородно или подло — хватать за шкирку решившегося на прыжок, хватать уже на лету?..

Я отдавала себе отчет, что, если Бэт уйдет в небытие, в моей жизни совсем не останется света. Пусть это лунный свет, призрачный, лживый и слабый, но лучше он, чем глухая тьма. И, скорее всего, мне придется отправиться следом за ним — покорно, как собака, прыгающая на гроб хозяина, чтобы ее зарыли с ним вместе.

Но мешать им? Ни в коем случае.

Не имею права.

Я позвонила около полудня. Обычно в это время Айви, не нуждавшаяся в долгом сне, была на ногах. Все три телефона молчали.

Весь оставшийся рабочий день я провела в курилке. У меня был такой вид, что добрые сослуживцы хором умоляли отправиться домой, наесться аспирину и укрыться одеялом. Я лишь отрицательно мотала головой. Говорить не могла. Исполнять непосредственные служебные обязанности тем более.

Когда я добралась до квартиры — ровно в девятнадцать ноль-ноль — никаких леденящих душу пейзажей моему взору не предстало. Ни бездыханных тел, ни умирающих. Живых, правда, тоже. Бардак — лишь немногим больше обычного. Разноцветные лоскутки лопнувших воздушных шариков. Пустые бутылки, перекатывающиеся под ногами. Запах окурков, переполнявших пепельницы и сыпавшихся через край, словно грязная пена.

Я очень внимательно осмотрела свое жилье: никаких следов крови. Никаких следов рвоты. Ни даже следов истерики — типа битой посуды или трещин на зеркале. Единственный нюанс — не было рюкзачка Айви. И ее одежды.

Я долго, настырно звонила на мобильный Бэту. 'Абонент выключен или находится вне зоны действия сети'.

Сволочь.

Мог бы оставить записку — на пустой пачке из-под сигарет, или губной помадой на зеркале, или своей любимой кровушкой на обоях…

Впрочем, как оказалось, я зря на него злилась и неистовствовала. Это выяснилось день спустя — мне позвонил и любезно поведал о случившемся Даксан.

Кто-то — скорее всего, Синий Змей, так как других подонков подобного толка на форуме не водилось — узнал об их планах и позвонил родителям Айви. Отец срочно примчался спасать единственную доченьку.

Спасибо, что хоть не стал вызывать ментов и выламывать дверь — у бедных влюбленных хватило ума открыть добровольно.

Где-то через неделю после описываемых событий на форуме в разделе 'Творчество наших авторов' появилось стихотворение. Ник автора — Айланд, никому ни о чем не говорил. Новенький, а может, виртуал кого-то из стареньких. Последнее более вероятно, поскольку таинственному автору были известны такие детали, как попытка Айви увеличить свою улыбку и нелюбовь покойного Энгри к сладкому.

Возлюбившие Смерть более, чем друг друга,

взявшись за руки, лепеча обескровленными устами,

дети — две сломанные игрушки, два темных недуга,

две звезды рождественские с обуглившимися лучами…

'Я хотел бы выблевать или вырезать свое сердце

и вручить его вместо торта на твой день рожденья.

В память об Энгри, не выносившем сладкое с детства,

злом и отчаянном, повесившемся на прошлой неделе'.

'Спасибо-спасибо, я вкушу этот дивный подарок,

я запью его спиртом и занюхаю черными розами.

Надеюсь, мне хватит: таимая в нем отрава

сильней цианида, цикуты, цирроза мозга?..'

'Ц — излюбленная согласная смерти, я тоже заметил…

Вдвоем мы сумеем, справимся. Вместе легче.

Только не будем ни петь, ни громко кричать об этом —

в память о Бьюти, молча и просто ушедшем'.

'Я хотела бы разукрасить лицо бритвой,

стать подобной гранату, сочащемуся соком,

гранату — любимому плоду Аида,

темноликого гордого мертвого бога.

Я хотела бы стать прекрасней всех женщин на свете,

даже первой жены Адама — Лилит, сотворенной впустую…'

'Лишь одной-единственной прекраснее стать не светит…'

'Знаю. Лишь к одной-единственной я тебя не ревную'.

Тихий смех понимающий. 'К нашей общей малышке, к смерти…

единственному сокровищу…' Грезитесь или снитесь —

дети, заблудившиеся в изнанке неба,

в черном его подбрюшье. Рвущие серебристые нити…

Ромео и Джульетт, переписанные вставшим из гроба Шекспиром,

злым и больным, насмотревшимся потусторонних кошмаров.

'Улыбнись, мы падаем в вечность…' Нет. Мимо…

Снова, в который раз промахиваясь, как ни странно.

КАРТИНА 11

Входит Эстер. Пишет вопрос: 'В КАКИХ СЛУЧАЯХ САМОУБИЙСТВО ОПРАВДАНО?'

ЭСТЕР (поясняет): Как вы думаете, когда оно приемлемо, когда нет никаких других выходов?

ДАКСАН: Все относительно. Есть инвалиды, которые цепляются за жизнь изо всех сил — хоть как, хоть в коляске, хоть парализованному. Если б несуществующий Боженька создал наряду с человеком шкалу измерения страданий и мук в баллах — тогда можно было бы о чем-то говорить.

ЭСТЕР: Для меня это, во-первых, прогрессирующая болезнь, ведущая к деградации личности. Лучше умереть в своем уме, чем в бессознательно-овощном состоянии. Или — когда тебя сломали и ты как личность уже не можешь жить. Если б меня, к примеру, изнасиловали, я бы покончила с собой, однозначно, так как отомстить обидчикам в нашей реальной жизни невозможно и жить с эти нельзя.

МОРЕНА: Для меня оправдано, когда умирает уже фактически мертвый. Переставший чувствовать, мыслить, желать. Как при тяжелой депрессии, когда месяцами лежат, отвернувшись лицом к стенке. А когда уходят на пике жизни — любви, страсти, стремлений — в этом есть обидная нелепость.

ХЕЛЬ: Самоубийство — выход для людей мыслящих, сильных и свободных. Оно менее оправдано, когда совершается в порыве, под воздействием эмоций. Как всякий серьезный шаг, его нужно совершать обдуманно и спокойно, но это — идеальный случай.

ОНЛИБЛЭК: Ни в каких случаях не оправдано. И при этом — единственный выход для рожденных на этой планете.

Входит корреспондентка Лара с диктофоном и блокнотом.

ЛАРА: Здравствуйте. Извините, что врываюсь в ваш разговор. Я пишу статью о форумах самоубийц. Вы конечно читали, было уже несколько на эту тему. Тема очень тревожна и многогранна. Я хочу охватить некоторые аспекты, которые до этого не затрагивались

Хель и Онлиблэк демонстративно уходят.

ЛУИЗА: И что вы хотите от нас?

ЛАРА: Я бы хотела поговорить с создателем и администратором сайта.

ЛУИЗА: Он избегает бесед с журналистами после того, как в одной из статей нагло переврали его слова. Можете поговорить со мной: я еще не успела достаточно возненавидеть представителей вашей древнейшей профессии. И тоже принимала непосредственное участие в создании данного сайта.

ЛАРА: Хорошо. Хочу задать несколько вопросов, чтобы разобраться в проблеме.

ЛУИЗА: Задавайте, послушаем.

ЛАРА: Сайты, подобные вашему — не секрет, что в Интернете их немало — опасны в первую очередь тем, что формируют в подростково-молодежной среде своеобразную моду на самоубийство. Самоубийцей становится быть престижно. Вы не согласны?

ЛУИЗА: Интересный ход мысли. Ну-ну. Продолжайте.

ЛАРА: Формируется нечто вроде суицидной субкультуры — подобной панкам, рокерам, скинхедам и иже с ними. Со своими символами и атрибутикой, неписаными законами, слэнгом. Скажем, деление на 'суицидников' и 'жизнелюбов'. Первыми быть почетно, последние — презираемы. Или ещё одна категория — 'спасатели'. Если они, желая удержать от ужасного шага, действуют открыто и напористо — их изгоняют. Если же ведут себя ненавязчиво и тонко, могут оставаться на форуме и кому-то, возможно, помочь.

ЛУИЗА: Надо же, как интересно! Я вижу, вы потратили немало времени, погрузившись в наши проблемы.

ЛАРА: Стараюсь выполнять свою работу профессионально. Но не будем говорить вообще, перейдем конкретно к вашему детищу, вашему сайту. Насколько мне известно, небезызвестный иеромонах отец Иннокентий, или Инок, имеет образование актера. До принятия сана он подвизался на сцене одного из провинциальных театров. Отказавшийся со мной беседовать администратор форума — профессиональный программист. Вы, как я знаю, по профессии фельдшер. Никто из вас не окончил даже психологических курсов. Почему? На сайте существует раздел 'Разговор с психологом'. Только что я пыталась зайти туда, но он оказался 'временно не работающим'. Как понимать такое?

ЛУИЗА: Элементарно, Ватсон. Наши материальные возможности не позволяют платить достойные оклады специалистам. Знаете ведь, наверно, сколько нынче запрашивают психологи и психоаналитики за свой труд? А те, кто соглашаются работать даром, как правило, неудачники и никакие специалисты, и их быстро выгоняют с форума.

ЛАРА: Неправда. У отца Иннокентия хватает денег, чтобы отправлять молодых суицидников на лечение в платные клиники. Он покупает им дорогие антидепрессанты (повторюсь, не имея психиатрического образования), он кормит и поит тех, кто приезжает в его приюты. А на оплату психологов-консультантов не хватает? Более чем удивительно. Еще один интересный вопрос: почему своими помощниками, правой и левой рукой, отец Иннокентий выбрал вас и Йорика? Не секрет, что вы оба состоите на учете в психиатрическом диспансере, за плечами у вас несколько суицидных попыток, более того, вы оба злоупотребляете наркотиками. Почему бы Иннокентию не остановить свой выбор на психически адекватных и здоровых людях?

БРЮС: Луиза, охота тебе тратить время и выслушивать нелепые обвинения этой дуры? По-моему, деточка не вполне адекватно воспринимает действительность, но это ее проблемы.

ЛУИЗА: Да нет, пусть спрашивает. Если она не продажная кукла, вдруг да и поймет что-нибудь?

ЛАРА: А вы не задумывались, почему вы производите такое ужасающее впечатление на родителей умерших детей?

ЛУИЗА: А вы не задумывались, что, чтобы говорить подобнее, нужно иметь на это право?

ЛАРА: Я хочу сказать, что не понимаю и не принимаю вашего интереса к смерти. Простите меня, но я предполагаю, что вы окружили себя самоубийцами, чтобы видеть смерть в реале. Это вуайеризм — болезнь такая.

ЕДРИТ-ТВОЮ: Луиза, да пошли ее на три буквы! Забань, и все.

ЛАРА: Вы, конечно, можете меня забанить, можете послать. Но это ничего уже не изменит. Общественное мнение настроено против вас и таких, как вы. Вы несомненно знаете, что на Иннокентия заведено — с подачи родителей погибших детей — уголовное дело. Вы, организаторы сайта и приютов — латентные некрофилы, и для общения с вами у меня есть более серьезное место — суд.

ЛУИЗА: Замечательно! Ждем-с повестки.

ЛАРА: Впрочем, вы, Луиза, вполне можете веселиться. На суде вы будете фигурировать в качестве жертвы, так как, будучи наркозависимой и страдающей от соматических депрессий, не можете отвечать за свои поступки. Но вот Иннокентий — будучи здоровым психически и ведающим, что творит, я очень надеюсь, получит сполна.

ЛУИЗА: Если бы вы действительно были в курсе всех событий, вы бы знали, что я давно не сотрудничаю с отцом Иннокентием. Поскольку не разделяю многие его методы. Отправлять детей в психушку против их воли, пичкать их сильнодействующими лекарствами, на мой взгляд — не выход. Но, тем не менее, продолжать общение с вами я считаю излишним и прошу покинуть форум и никогда больше здесь не появляться.

ЛАРА: Это совпадает с моими желаниями. Поскольку все, что мне нужно, я узнала. Материала для статьи более чем достаточно.

Вбегает Айви, в руке у нее газета.

АЙВИ: Ребята! Пашка ушел. Лег под поезд. Вот, даже в газете об этом написали…

Общее молчание.

ЛАРА: Уже шестой. За три месяца.

ЕДРИТ-ТВОЮ: Подсчитала, тварь?..

БРЮС: Черт!.. Он же мне смс-ку прислал. Последнюю. Написал, что решился, что забрел в глухое безлюдное место, выпил для храбрости. И уже слышен стук колес товарняка… А я ему написал: "Ты что, дурак? Подожди, не делай глупостей! Ты нам нужен!"

НИХИЛЬ: А я ему написал: "Бог любит тебя"…

КРАЙ: А я: 'Прощай. Не бойся!"

АЙВИ: Да. Тут в статье так и написано. Не соврали журналюги: 'Самое последнее послание на его мобильнике звучало так: 'Прощай. Не бойся'.

БРЮС: Он и не испугался…

Общая пауза. Лара, поправив на плече сумочку с диктофоном, выходит.