27 июля, в пятницу, после обеда, когда Джейн только что вернулась в Клуб, с верхнего этажа послышался отчаянный крик. В этот день она ушла с работы раньше обычного, потому что назначила встречу Тилли. Донесшийся до ее ушей крик не вызвал у Джейн особого беспокойства. Она поднималась по последнему лестничному пролету, когда крик раздался снова – еще более пронзительный, чем прежде, – и послышались встревоженные голоса. Отчаянные крики в Клубе могла вызвать и спущенная петля на чулке, и уморительный анекдот.

Добравшись до верхней площадки, она поняла, что источник всего этого переполоха находится в уборной. Там Энн, Селина и еще две девушки со второго этажа совместными усилиями пытались вытащить из узкого окошка какую-то девицу, которая, очевидно, хотела вылезти наружу и застряла. Она судорожно дергалась и брыкалась, однако без видимого успеха, в то время как остальные наперебой давали ей разные советы. В хор участливых голосов то и дело врывались ее истошные крики. Она была совершенно раздета, и ее голое тело было чем-то намазано и лоснилось; у Джейн сразу мелькнуло подозрение, что тут в ход мог пойти ее собственный кольдкрем, который она держала в баночке на туалетном столике.

– Кто это? – спросила Джейн, разглядывая неопознаваемые дрыгающиеся ноги и ерзающий зад – остального было не видно.

Селина принесла полотенце и, обернув его вокруг талии незадачливой девицы, пыталась сколоть булавкой. Энн умоляла ее не кричать, а еще одна девушка на всякий случай вышла на лестницу посмотреть, не идет ли, боже упаси, кто из начальства.

– Да кто же это? – спросила Джейн.

Ей ответила Энн:

– Да вот, понимаешь, Тилли.

– Тилли?!

– Она ждала-ждала там внизу, ну мы и позвали ее к нам наверх, чтоб она не скучала. Она сказала, что у нас в Клубе так похоже на школу, будто снова возвращаешься в детство, а Селина взяла и показала ей наше окошко… У нее бедра и всего-то на полдюйма шире, чем надо. Ты не можешь уговорить ее замолчать?

Джейн начала спокойным голосом:

– Имей в виду: чем громче ты кричишь, тем больше раздуваешься. Поэтому будь добра, помолчи – мы тебя намылим и вытащим.

Тилли притихла. Они усердно возились с ней минут десять, но она застряла намертво. Тогда Тилли заплакала.

– Позовите Джорджа! – наконец взмолилась она. – Позвоните ему!

Охоты звать Джорджа ни у кого не было. Придется вести его наверх, а мужчины туда не допускались – разве только врачи, да и то в сопровождении клубного персонала.

– Ладно, пойду позову кого-нибудь, – сказала Джейн.

Она подумала о Николасе. Он мог выбраться на крышу из здания штаба разведки: один хороший толчок с той стороны – и Тилли спасена. Николас хотел прийти в Клуб после ужина, чтобы послушать лекцию и посмотреть – для удовлетворения снедавшего его ревнивого любопытства – на жену бывшего Селининого любовника. Сам Феликс ожидался тоже.

Джейн решила позвонить Николасу и уговорить его приехать как можно скорее, чтобы помочь вызволить Тилли. Заодно в Клубе и поужинает – уже второй раз на этой неделе, невольно подумала Джейн. В это время он вполне мог быть дома, обычно он возвращался около шести.

– Который час? – спросила Джейн.

Тилли плакала навзрыд; чувствовалось, что еще немного – и она снова сорвется на крик.

– Почти шесть, – отозвалась Энн.

Услышав это, Селина тоже взглянула на часы и направилась к себе в комнату.

– Побудьте с ней кто-нибудь, я пошла за подмогой, – сказала Джейн.

Селина открыла дверь к себе в комнату; возле Тилли осталась Энн, она крепко держала ее за обе щиколотки. Спускаясь по лестнице, Джейн услышала голос Селины:

– Полное самообладание, спокойствие, невозмутимость…

Джейн вдруг разобрал беспричинный дурацкий смех, и так, смеясь, она дошла до телефонов; часы в вестибюле пробили шесть.

* * *

Часы пробили шесть – был вечер двадцать седьмого июля. Николас только-только вернулся домой. Услышав о бедственном положении Тилли, он сразу вызвался помочь и пообещал, что немедленно прибудет в штаб разведки и вылезет на крышу.

– Послушай, я не шучу, – предупредила Джейн.

– И я не шучу.

– Тогда чего ты так веселишься? Поторопись, пожалуйста. Тилли уже все глаза выплакала.

– Есть от чего – лейбористы-то победили!

– Ну ладно, не тяни. Мы все попадем в хороший переплет, если что…

Но он уже повесил трубку.

В это самое время Грегги как раз вернулась из сквера за домом и поджидала в вестибюле миссис Добелл, которая должна была выступать после ужина со своей лекцией. Грегги намеревалась провести ее в кабинет администраторши и предложить ей рюмочку хереса перед ужином. И еще Грегги надеялась, что миссис Добелл, может быть, согласится совершить в ее компании небольшую экскурсию по саду.

Сверху донесся приглушенный жалобный крик.

– Нет, вы только послушайте! – сказала Грегги, обращаясь к Джейн, выходившей из телефонной кабины. – Этот Клуб полностью деградировал. Хоть бы гостей постыдились! Ну кто там кричит наверху, скажите на милость? Можно подумать, что это не Клуб, а частное владение: вроде бы порядочные девушки, а ведут себя как прислуга – чуть хозяева за порог, они на радостях себя не помнят. Визг, кутерьма, бог знает что!

– Джордж, Джордж, где ты? – доносились откуда-то сверху причитания Тилли. Тогда кто-то на верхнем этаже предусмотрительно включил радио, и оттуда, заглушая все остальные звуки, полилась мелодия:

Теперь Тилли стало совсем не слышно. Грегги выглянула на улицу в открытую дверь и снова вернулась в вестибюль.

– Шесть пятнадцать, – объявила она, посмотрев на часы. – В шесть пятнадцать она уже должна быть здесь. Скажите там наверху, пусть сделают радио потише. Так ужасно, так вульгарно! Невозможно это видеть…

– Вы, наверно, хотели сказать: невозможно это слышать! – Джейн караулила такси, которое, по ее расчетам, должно было с минуты на минуту доставить Николаса к подъезду соседней гостиницы.

– А теперь то же самое еще раз. – Голос Джоанны, занимавшейся с очередной ученицей, прозвучал громко, будто совсем рядом. – Пожалуйста, еще раз три последние строфы.

Внезапно Джейн испытала приступ острой зависти к Джоанне – зависти, истоки которой в этот миг своей юности она и сама не могла бы точно определить. Это чувство было вызвано тем, что в глубине души она не могла не признать: Джоанна совершенно бескорыстна и у нее есть способность, даже дар, начисто забывать о себе самой и о своем собственном «я». Джейн вдруг почувствовала себя такой несчастной, будто ее изгнали из рая, прежде чем она успела сообразить, что это был рай. Она срочно припомнила два своих умозаключения, которые основывались на многочисленных высказываниях Николаса о Джоанне: что она ценит поэзию только одного определенного направления и что ее религиозность немного отдает занудством. Но почему-то эти мысли не принесли Джейн желанного утешения.

Николас подъехал на такси, вышел и скрылся в дверях гостиницы. Джейн бросилась бежать вверх по лестнице, а к Клубу подкатило еще одно такси. Грегги сказала:

– А вот и миссис Добелл. Шесть двадцать две.

Расталкивая девушек, которые веселыми стайками выплескивались ей навстречу, и протискиваясь через самую гущу толпы, Джейн спешила поскорей добраться до Тилли и сообщить ей, что помощь уже на подходе.

– Джейни-ии! – вскрикнула одна из девушек. – Поосторожней! Ты что, ошалела? Я чуть через перила не кувыркнулась из-за тебя!

Но Джейн, не сбавляя скорости, мчалась дальше.

Добежав до верхнего этажа, Джейн увидела, что Энн и Селина лихорадочно пытаются одеть Тилли – хотя бы снизу, чтоб она все-таки выглядела поприличнее. Они успели даже натянуть на нее чулки: сейчас Энн держала одну ногу, а Селина ловко расправляла чулок своими длинными пальцами.

– Николас приехал. Он еще не на крыше?

Тилли застонала:

– Ох, умираю! Сил больше нет. Где Джордж? Позовите Джорджа!

– Вон он, Николас! – сказала Селина, которая с высоты своего роста первая увидела, как он, пригнувшись, выбрался на крышу через дверь гостиничного чердака – точно так же он не раз появлялся там тихими летними ночами. Вылезая, он споткнулся о коврик, небрежно свернутый у порога, – один из тех, которые они тайком притащили сюда для себя. Качнувшись, он все же удержался на ногах и зашагал по крыше – и вдруг упал ничком как подкошенный. Часы внизу пробили один раз, и Джейн услышала свой собственный громкий голос:

– Полседьмого.

Неожиданно Тилли оказалась рядом с ней, на кафельном полу. Энн тоже очутилась на полу в какой-то нелепой скрюченной позе, заслонив лицо рукой, словно хотела от кого-то спрятаться. Оглушенная Селина лежала вплотную к двери; она открыла рот, чтобы закричать, и даже, может быть, успела крикнуть, но как раз в эту минуту снизу, из сквера, послышался нарастающий гул, завершившийся громоподобным взрывом. Здание опять содрогнулось, и начавшие было приподыматься девушки снова рухнули навзничь. Пол был усыпан осколками битого стекла, у Джейн тоненькой струйкой откуда-то сочилась кровь, а время между тем продолжало свое неслышное течение. Голоса, крики, топот ног на лестнице и шум посыпавшейся вниз штукатурки постепенно вернули девушкам способность в той или иной мере реагировать на происходящее. Джейн увидела – смутно, словно не в фокусе, – огромное лицо Николаса, заглядывавшего внутрь через окошко. Он призывал их скорей подниматься на ноги.

– В саду что-то взорвалось.

– Греггина бомба, – хихикнула Джейн, глядя на Тилли. – Права была Грегги.

Джейн думала всех этим насмешить, но Тилли почему-то не смеялась. Она закрыла глаза и растянулась на полу. Вид полуодетой Тилли еще больше рассмешил Джейн. Она громко расхохоталась и посмотрела на Николаса, но у того, как и у Тилли, с чувством юмора было плохо.

* * *

Большинство обитательниц Клуба в момент взрыва находилось внизу, в общем зале и в вестибюле, или в спальнях выше этажом; взрыв они больше услышали, чем почувствовали. Уже подъехали две кареты скорой помощи, третья была на подходе. Несколько человек пребывали в состоянии шока, и в холле соседней гостиницы им оказывалась необходимая помощь.

Грегги не отходила от миссис Добелл и уверяла ее, что давным-давно все это предвидела и предсказывала. Миссис Добелл, холеная матрона внушительного роста, возвышалась на краю тротуара и почти не слушала Грегги. Она разглядывала здание с деловым видом начальника строительства и с тем завидным хладнокровием, которое проистекает от полного непонимания истинной сути происходящего: разумеется, взрыв несколько выбил ее из равновесия, но она тут же решила, что оставшиеся с войны бомбы рвутся каждый день по всей Британии. Поэтому, с облегчением убедившись в собственной целости и невредимости, она даже порадовалась, что получила боевое крещение, и теперь ее больше интересовало, какие меры принимаются в подобных случаях. Поэтому она спросила:

– Когда, по вашим расчетам, осядет пыль?

На что Грегги, уже в который раз, сказала:

– Я ведь знала, что в саду осталась неразорвавшаяся бомба. Знала! Сколько раз я говорила, что бомба есть. А саперы прозевали ее – все-таки прозевали!

В окнах верхнего этажа показались лица. Одно окно открылось. Из него высунулась какая-то девушка, но тут же втянула голову обратно, закашлявшись от пыли, которая все еще густым облаком окутывала здание.

Появление дыма в этой непроницаемой толще пыли было замечено не сразу. А между тем произошло вот что: от взрыва лопнул газопровод и вдоль подвального этажа пополз огонь. Сначала он полз медленно, потом вдруг вспыхнул. В одно мгновение ревущее пламя заполнило целую комнату на нижнем этаже; огненные языки лизали стекла, подбираясь к оконным переплетам, а Грегги продолжала что-то втолковывать миссис Добелл, пытаясь перекричать общий шум – вопли девушек, гул толпы, сирены скорой помощи и пожарных машин.

– Один шанс из десяти, миссис Добелл, что мы с вами не были в саду в момент взрыва! Я же хотела показать вам сад перед ужином. Мы бы уже погибли, умерли – конец! Один шанс из десяти, миссис Добелл!

Миссис Добелл, словно ей вдруг открылась истина, произнесла:

– Как это ужасно! – И, выбитая из равновесия больше, чем могло показаться со стороны, добавила: – В такие моменты как никогда нужны благоразумие и осмотрительность – качества, которые являются бесспорной прерогативой женщин.

Это была цитата из ее лекции, которую она собиралась прочесть после ужина. Миссис Добелл посмотрела по сторонам, ища в толпе мужа. Через толпу на носилках несли администраторшу, которая оказалась более впечатлительной и испытала потрясение намного раньше миссис Добелл.

– Феликс! – истерически закричала миссис Добелл.

Он как раз появился в дверях примыкающей к Клубу гостиницы в своей зеленовато-оливковой военной форме, которая теперь была вся запачкана сажей и покрыта какими-то черными полосами. Он только что закончил осмотр задней части здания и объявил:

– Задняя стена еле держится. Верхняя часть пожарной лестницы рухнула. В доме осталось несколько девушек – им оттуда никак не выбраться. Пожарные велят им подниматься наверх – придется их вытаскивать через аварийный люк в крыше.

* * *

– Кто-кто? – спросила леди Джулия.

– Это Джейн Райт – я звонила вам на прошлой неделе, вы обещали помочь мне узнать кое-какие подробности…

– Да-да, помню. Но, к сожалению, не могу вас порадовать – практически ничего нового я не узнала. Вы же понимаете, в Министерстве иностранных дел официальных справок не дают. Лично у меня сложилось впечатление, что этот человек порядком всем надоел своими проповедями против местных верований. Его не раз предупреждали, так что ему некого винить, кроме себя. А вы откуда его знаете?

– Он был знаком со многими девушками из Клуба принцессы Тэкской еще до того, как его завербовали, то есть до того, как он вступил в этот свой орден. И в день взрыва он тоже был там, и он…

– Ах вот как. Может быть, с тех пор у него в голове что-то сдвинулось. Во всяком случае, с головой у него явно было не все в порядке, и лично у меня сложилось впечатление, что этот человек…

* * *

Люк был заложен кирпичами по приказу какого-то взбалмошного начальства много лет назад, после того как некий молодой человек воспользовался им, чтобы проникнуть на чердак и нанести визит некоей девушке; но кирпичи вполне можно было разобрать объединенными силами пожарных. Это был только вопрос времени.

Время не осознавалось как сколько-нибудь актуальный и существенный фактор теми девушками – числом тринадцать, – которые вместе с Тилли Тровис-Мью находились на верхних этажах Клуба принцессы Тэкской, когда вслед за взрывом в доме вспыхнул пожар. Большая часть той самой абсолютно надежной пожарной лестницы, которая фигурировала в клубных правилах пожарной безопасности – они регулярно оглашались за ужином, – теперь представляла собой множество зигзагообразных обломков, разбросанных в саду вперемешку с грудами земли и вывернутыми наружу корнями.

Время, которое для толпы зрителей на улице и для пожарных на крыше стало почти осязаемым, стремительно рвущимся вперед врагом, в сознании девушек было чем-то очень незначительным, абстрактным, давно забытым; сейчас они были оглушены и ошарашены – не только взрывом, но и мгновенной переменой всей привычной обстановки: придя в себя, они сразу это заметили. Целый кусок задней стены куда-то исчез, и в проеме зияло небо. Там, в сорок пятом, они ощущали этот незначительный фактор времени так же смутно, как плавающие в невесомости обитатели космической ракеты. Джейн поднялась с пола, кинулась к себе в комнату и, повинуясь какому-то животному инстинкту, схватила и сунула в рот кусок шоколада, оставленный на столе про запас. Сладкая кашица во рту придала ей сил. Она снова вернулась в уборную, где с трудом поднимались на ноги Тилли, Энн и Селина. Со стороны крыши слышались какие-то крики. В проеме узкого окна возникло чье-то незнакомое лицо, и чья-то сильная рука выломала плохо пригнанную раму.

Но огонь уже начал подниматься вверх по главной лестнице, посылая вперед гонцов – клубы дыма – и воровато продвигаясь по перилам все выше и выше.

Девушек, находившихся в момент взрыва на третьем и четвертом этажах, тряхнуло не так сильно, как тех, кто оказался под самой крышей, – там, наверху, еще в начале войны после бомбежки появились хоть и не явные, но весьма серьезные повреждения в кладке стен. Девушки на третьем и четвертом этажах получили множество синяков и царапин, но все же их больше напугал грохот взрыва, а не то, что дом вдруг заходил ходуном.

Несколько девушек на третьем этаже сумели быстро сориентироваться – в короткий промежуток времени между взрывом бомбы и началом пожара они сбежали вниз и выскочили на улицу. Остальные десять тоже пытались спастись таким манером, но, встретив на своем пути огонь, отступили наверх.

Когда взорвалась бомба, Джоанна и Нэнси Риддл, только что закончив урок, стояли уже у двери и благодаря этому не пострадали от осколков выбитого оконного стекла. Правда, Джоанна порезала руку стеклом маленького дорожного будильника, который она в тот момент заводила. Джоанна, как и все до нее, при виде огня вскрикнула, но именно она первой нашлась и скомандовала:

– К пожарной лестнице, скорей!

За ней устремилась Полина Фокс, следом все остальные: по коридору третьего этажа, потом наверх, по узкой черной лестнице, на четвертый этаж, где с площадки всегда был выход на пожарную лестницу. Теперь эта площадка вела прямо в вечернее летнее небо – стена дома здесь рухнула, и вместе с ней пожарная лестница. С кирпичей сыпалась вниз штукатурка, а десять девушек стояли сгрудившись возле бывшего аварийного выхода. Не веря своим глазам, они все еще надеялись увидеть спасительную лестницу. Снизу, из сквера, доносились голоса пожарных, которые им что-то кричали. Со стороны плоской крыши над их головой тоже слышались голоса, и затем один голос, усиленный мегафоном, четко приказал им отойти от края площадки назад, пока под ними не обвалился пол. Тот же голос добавил:

– Поднимайтесь на верхний этаж.

– Джек будет думать, куда я пропала, – сказала Полина Фокс.

Она первой поднялась по черной лестнице в уборную, где Энн, Селина, Джейн и Тилли уже прочно стояли на ногах – услышав о пожаре, они моментально пришли в чувство. Селина снимала юбку.

В наклонном потолке у них над головой выделялся большой квадрат – след от старого, заложенного кирпичами аварийного люка. Прямо над этим квадратом раздавались мужские голоса, слышался скрежет передвигаемых лестниц и первые пробные удары по кирпичу. Было ясно, что люди на крыше ищут способ вскрыть замурованный люк и спасти девушек, а те не сводили глаз с квадрата на потолке.

– А разве люк не открывается? – спросила Тилли.

Никто не ответил, потому что постоянные обитательницы Клуба и так знали ответ. Все в Клубе слышали легенду о молодом человеке, который проник внутрь через этот люк и был застигнут с какой-то девушкой в постели.

Селина уже встала ногами на стульчак, подтянулась к узкому окошку и легко, как бы по диагонали, выскользнула наружу. Теперь в помещении осталось тринадцать человек. Все замерли в напряженном ожидании, словно охотники в джунглях, которых на каждом шагу подстерегает опасность, прислушиваясь, не раздадутся ли из мегафона на крыше дальнейшие распоряжения.

Вслед за Селиной в окно полезла Энн Бейбертон, правда не очень ловко – она спешила и волновалась. Но снаружи к окну уже тянулась пара сильных мужских рук, готовых ее подхватить. Тилли Тровис-Мью начала всхлипывать. Полина Фокс принялась срывать с себя платье, белье и наконец осталась в чем мать родила. Оказалось, что она совсем худышка – и одетая пролезла бы в окно без труда; тем не менее она предпочла вырваться наружу без ничего.

В голос рыдала одна только Тилли, остальные молча тряслись от страха. Звуки, доносившиеся с покатой части крыши, прекратились – обследовав люк, пожарные спрыгнули вниз на ее плоскую часть. Громыхание и шарканье шагов раздавались уже за окном, там, где летом так часто лежали Селина и Николас, где под ними были старые коврики, а над ними созвездия Ориона и Большой Медведицы, – и, пожалуй, во всем Лондоне только звездное небо и сохранилось в первозданном виде.

Внутри девушки, которых теперь осталось одиннадцать, сквозь хриплый лай мегафона, отдававшего команды пожарной бригаде, с трудом расслышали голос пожарного за окном. Он кричал им:

– Стойте где стоите! Без паники! Сейчас принесут инструменты, разберем кирпичи, вскроем люк. Мы мигом. Потерпите немножко. Скоро вас вытащим. Оставайтесь на месте. Без паники! Вопрос времени, и только.

Вопрос времени внезапно вырос в сознании слушавших его одиннадцати пленниц до масштабов вопроса жизни и смерти.

* * *

С того момента, как взорвалась бомба, прошло двадцать восемь минут. Когда начался пожар, Феликс Добелл поднялся на плоскую крышу, где уже находился Николас Фаррингдон. Вдвоем они помогли трем самым тоненьким девушкам благополучно выбраться через окно. Нагую Полину Фокс и Энн закутали в какие-то наспех добытые одеяла и через дверцу в чердаке быстро увели в соседнюю гостиницу; в ней со стороны сквера от взрыва вылетели все стекла. Николас отметил мимоходом (из-за чрезвычайной обстановки), что от одеяла Селина отказалась в пользу подруг. Она все не уходила, хоть и ежилась от холода – впрочем, весьма грациозно, как подраненная косуля, – стоя на крыше в одной только белой комбинации, босиком. Он подумал, что она не уходит из-за него, так как Феликс взялся проводить двух других девушек вниз, к каретам скорой помощи. Он оставил Селину в раздумье стоять на гостиничной крыше, а сам вернулся к узкому окошку, чтобы выяснить, нет ли среди оставшихся таких, кто мог бы еще спастись тем же путем. Пожарные сказали, что здание может рухнуть в ближайшие двадцать минут.

Когда он был уже рядом с окошком, мимо него вдруг проскользнула Селина: ухватившись руками за карниз, она подтянулась и влезла наверх.

– Спускайся, что ты делаешь?! – ахнул Николас. Он попытался ухватить ее за ноги, но она опередила его и, на какую-то секунду задержавшись на узком карнизе, пригнула голову и юркнула в окошко.

Николас моментально решил, что она хочет попробовать кого-нибудь спасти, помочь кому-то выбраться через окно.

– Назад, Селина! Вылезай! – крикнул он, подтягиваясь на руках, чтобы заглянуть внутрь. – Ты зря рискуешь. Все равно никому не поможешь!

Селина уже протискивалась сквозь группу девушек. Они покорно расступились. Все молчали, только Тилли по-прежнему судорожно всхлипывала – теперь уже без слез; ее глаза, как и глаза всех девушек, были широко раскрыты и смотрели на Николаса с напряженной серьезностью, которую придает взгляду страх.

Николас сказал:

– Пожарные на подходе – сейчас будут вскрывать люк. Потерпите немного. Может, еще кто-нибудь попробует пролезть в окошко? Я помогу. Только скорей, не теряйте времени.

Джоанна держала в руке портновскую мерку. С момента, когда пожарные обнаружили, что люк забит намертво, и до их возвращения прошло какое-то время, которым она воспользовалась, чтобы отыскать мерку в ближайшей спальне и измерить бедра всех оказавшихся вместе с ней в западне десяти девушек, даже самых безнадежных, и выяснить их шансы на спасение. Всем в Клубе было доподлинно известно, что максимальный объем бедер, которые могли пройти сквозь семидюймовое окошко, – тридцать шесть дюймов с четвертью, но, поскольку лезть надо было не прямо, а боком, как бы ввинчиваясь плечами, многое также зависело от габаритов костяка и от индивидуальных особенностей мышечной ткани – у одних она была податливая, у других слишком упругая и плотная, как, например, у Тилли. Кроме Тилли, всерьез ни о ком говорить не приходилось – ни одна из десяти остальных даже отдаленно не приближалась к пропорциям Селины, Энн или Полины Фокс. Были среди них и полненькие. Джейн была просто толстая. Дороти Маркэм, которая когда-то с легкостью лазила через окно загорать на крыше, ждала ребенка; два месяца беременности прибавили ей в объеме лишний дюйм, с которым ничего нельзя было поделать. И то, как Джоанна терпеливо измеряла их одну за другой, напоминало действия ученого, который продолжает заведомо безнадежный эксперимент; и все же это были действия, они хоть как-то отвлекали и успокаивали.

Николас сказал:

– Пожарные вот-вот будут.

Он висел, ухватившись за карниз и упираясь носками ног в кирпичную стену, и наблюдал за тем, что происходило у края крыши, где были укреплены пожарные лестницы. Люди, вооруженные специальными кирками, один за другим карабкались вверх; одновременно на крышу поднимали тяжелые отбойные молотки. Николас снова заглянул в окно:

– Уже идут. А куда пропала Селина?

Никто не ответил.

Он спросил:

– А вон та девушка – она не пролезет в окно?

Он имел в виду Тилли, и Джейн сказала:

– Она уже пробовала. И застряла. Внизу так огонь трещит – с ума можно сойти. С минуты на минуту дом рухнет.

На скате крыши, у девушек над головой, по кирпичу яростно застучали кирки – не размеренно, как при нормальной работе, а отчаянно, беспорядочно, подгоняемые близкой опасностью. Скоро, скоро засвистят сигнальные свистки и мегафон даст пожарным команду покинуть здание, и оно рухнет.

Николас разжал руки и спрыгнул на крышу, чтобы оценить обстановку. В окне показалась Тилли: она отважилась предпринять еще одну попытку вылезти наружу. И только тут он ее узнал – это она застряла в окошке перед взрывом, и его вызвали в Клуб ради ее спасения. Он закричал, чтобы она лезла назад, пока не застряла снова; все-таки больше было шансов спастись через люк. Но она с бешеной решимостью лезла вперед, подстегивая себя исступленными воплями. В конце концов попытка увенчалась успехом. Николас вытянул ее наружу, сломав ей по ходу дела тазовую кость. Он опустил ее на крышу, и она потеряла сознание.

Он снова подтянулся и заглянул в окно. Притихшие, трясущиеся от страха девушки жались вокруг Джоанны. Они смотрели вверх, на люк. Внизу с треском стало разваливаться что-то очень большое, и под потолком начал клубиться дым. И тут через открытую дверь уборной Николас увидел Селину, которая двигалась по задымленному проходу. Она несла нечто длинное, обвисшее и, по всей видимости, нетяжелое, бережно прижимая его к себе. Он подумал, что у нее в руках какое-то тело. Деликатно покашливая – в коридоре ее настигли первые дымовые потоки, – она протиснулась сквозь сбившихся в кучку девушек. Те смотрели на нее безучастно, и их бил озноб от невыносимо долгого, мучительного ожидания; никому не было дела до того, что такое она решила спасти и что держала в руках. Она взобралась на стульчак и проскользнула в окно, быстро и ловко втянув за собой свою ношу. Николас подставил руки, чтобы подхватить ее. Спрыгнув на крышу, она спросила: «Как тут, спокойно?» – и немедленно углубилась в обследование своей добычи. Полное самообладание, спокойствие и невозмутимость. Это было платье от Скьяпарелли. Из него торчала вешалка, как шея, только без головы.

– Как тут, спокойно? – спросила Селина.

– Какое там спокойно! – сказал Николас.

Впоследствии, мысленно возвращаясь к этой мгновенной, как вспышка молнии, сцене, он никак не мог вспомнить, вправду ли он тогда непроизвольно перекрестился. Ему почему-то казалось, что он все-таки перекрестился. Во всяком случае, Феликс Добелл, вновь возникший на крыше, кинул на него удивленный взгляд и позднее рассказывал, будто Николас от радости, что Селина спаслась, даже суеверно перекрестился.

Она кинулась бежать к гостиничному чердаку. Феликс Добелл взял Тилли на руки, потому что она, хоть и пришла в себя, из-за перелома не могла передвигаться сама. Он понес ее туда же, куда устремилась Селина со своим платьем – платье было уже предусмотрительно вывернуто наизнанку.

Сквозь узкое окошко – заглушаемый шумом льющейся из шлангов воды, треском горящего дерева и штукатурки в нижних помещениях, лязгом инструментов и грохотом падающих на крышу кирпичей, который сопровождал работу спасателей, – донесся какой-то новый звук. Этот вновь возникший звук то усиливался, то почти пропадал, перемежаясь приступами надсадного кашля. То был голос Джоанны: словно в забытьи, она нараспев читала псалом на вечерню Дня 27-го – за пастора и за паству попеременно.

Мегафон скомандовал:

– Передайте всем, кто внутри, чтобы не стояли под люком. Мы заканчиваем. Он может упасть внутрь. Пусть все отойдут в сторону.

Николас снова подтянулся к окну. Девушки сами слышали команду и уже стеснились в закутке у самого окошка, не обращая внимания на то, что там то и дело появлялась его голова. Точно завороженные, они окружили Джоанну, которая и сама стояла, точно завороженная таинственным смыслом текстов, предписанных англиканской церковью для службы 27-го Дня, – теми словами, которые, по убеждению верующих, распространяются на всех без исключения людей, где бы и в каких бы обстоятельствах ни застало их это мгновение: на лондонских рабочих, которые возвращались домой через парк и с удивлением оглядывались на скопление пожарных машин вдалеке; на Руди Битеша, который сидел у себя дома в районе Сент-Джонз-вуд и безуспешно пытался дозвониться в Клуб, чтобы «конфиденциально» переговорить с Джейн; на свежесформированное лейбористское правительство и на людей в других местах земного шара, которые мирно спали, стояли в очереди, чтобы отоварить введенные по случаю победы дополнительные карточки, били в тамтамы, прятались в бомбоубежищах или катались на автодроме в луна-парке.

Николас крикнул:

– Отойдите как можно дальше от люка! Все сюда, к окну!

Девушки сбились у самого окна. Джейн и Джоанна, как самые крупные, влезли на стульчак, чтобы освободить место остальным. Николас заметил, что по лицу у всех струится пот. Джоанна стояла к нему ближе других, и он увидел, как у нее на коже вдруг проступили крупные веснушки – будто страх подействовал на нее, как весеннее солнце; и верно – веснушки, обычно бледные и почти незаметные, сейчас светились яркими золотистыми пятнышками, резко выделяясь на ее мертвенно-бледном от страха лице. Сквозь грохот разрушения слышались срывавшиеся с ее губ слова Псалтыри:

Что и почему подвигло ее на это? Да, она знала слова наизусть и уже много лет читала вслух. И все-таки, почему эта потребность возникла именно сейчас, в этой страшной ловушке, и почему ей было так важно, чтобы ее услышали? На ней был темно-зеленый шерстяной свитер и серая юбка. Все остальные, воспринимая голос Джоанны как что-то знакомое и привычное, может быть, чуть-чуть успокоились, меньше дрожали; но они мало вдумывались в истинный смысл слов из службы 27-го Дня: с гораздо большим вниманием – и страхом – они вслушивались в звуки у себя над головой.

Литургия любого другого дня церковного календаря оказала бы на ее слушательниц не менее гипнотическое воздействие. Но Джоанна всегда читала положенный текст в положенный день – это было ее твердое правило. Люк вскрыли, и в образовавшийся проем хлынула известка и обломки кирпичей. Тут же вниз, в гущу белой пыли, была спущена пожарная лестница. Первой поднялась наверх Дороти Маркэм, юная щебетунья, чья безоблачно-светлая жизнь за сорок три последние минуты погрузилась в кромешную тьму – точно праздничные огни в курортном городке, когда вдруг отключается электричество. Она осунулась, подурнела и стала удивительно похожа на свою тетку, леди Джулию Маркэм, председательницу клубного комитета правления, которая в эту минуту, ни о чем не подозревая, упаковывала в Бате посылки для беженцев. Волосы у леди Джулии были совсем белые, седые, и такие же были сейчас от известки у ее племянницы Дороти, которая вылезла по лестнице наружу, на черепичный скат, а потом, с помощью спасателей, перебралась на безопасную часть крыши. Следом за ней появилась Нэнси Риддл, дочь провинциального мидлендского священника, та, что брала у Джоанны уроки, чтобы исправить произношение. Теперь уроки декламации закончились для нее навсегда, и ей суждено было остаток жизни говорить с мидлендским акцентом. Когда она карабкалась наверх вслед за Дороти, раскачиваясь вместе с лестницей, стало особенно заметно, какие угрожающе широкие у нее бедра, хотя раньше это не так бросалось в глаза. Затем к лестнице ринулись три девушки разом; они все были из одной четырехместной комнаты и только недавно демобилизовались из армии: все три были дюжие, атлетического вида – пять лет в армии не проходят бесследно. Пока они разбирались, кому за кем идти, Джейн ухватилась за лестницу и выбралась наружу. За ней поднялись три бравые воительницы.

Джоанна уже спрыгнула со стульчака на пол и кружила по комнате, слегка пошатываясь из стороны в сторону, как волчок, в котором кончается завод. Ее глаза в растерянности перебегали с люка на окно. Ее губы продолжали механически произносить текст литаний, но голос у нее совсем ослаб, и она то и дело останавливалась, чтобы прокашляться. В воздухе все еще висела плотным облаком известковая пыль пополам с дымом. Внутри кроме Джоанны оставались еще три девушки. Джоанна попыталась на ощупь ухватиться за лестницу, но промахнулась. Потом наклонилась поднять портновскую мерку. Она искала ее, шаря по полу точно слепая, и не переставала бормотать:

Тем временем оставшаяся троица уже завладела лестницей, и одна из девушек, по имени Пиппа, на удивление стройненькая, но, очевидно, тоже недостаточно узкокостная, чтобы выбраться через окно, крикнула Джоанне:

– Скорей, Джоанна!

– Лестница, Джоанна, лестница!

А со стороны окна слышался голос Николаса:

– Джоанна, на лестницу, скорей!

Она стряхнула с себя оцепенение и поспешила за двумя последними девицами, из которых одна была бронзовая от загара, мускулистая пловчиха, а вторая – пышнотелая греческая эмигрантка благородного происхождения; обе в голос плакали от радости, что спасение близко. Джоанна начала карабкаться за ними следом, хватаясь рукой за перекладину, как только с нее поднималась нога той девушки, что лезла впереди. В это мгновение дом затрясся и вместе с ним затряслась лестница и вся комната. Пожар потушили, но здание, выжранное огнем изнутри, не выдержало последнего испытания – энергичной работы спасателей на крыше. Джоанна успела подняться до середины лестницы, когда раздался сигнальный свисток. Голос в мегафоне скомандовал всем спасателям немедленно покинуть опасную зону. Дом начал обваливаться: один пожарный все еще оставался у люка, надеясь, что вот-вот появится Джоанна. Но когда покатая часть крыши стала оседать, он тоже отскочил от опасного места, неудачно и больно приземлившись на плоской поверхности. И тут середина дома рухнула, превратившись в огромную гору обломков, и где-то под ними осталась Джоанна.