Есть предание, что едва ли не первым русским масоном был Петр I, который сразу же по возвращении из своего первого заграничного путешествия учредил в России масонскую ложу, где сам Петр был Вторым Надзирателем, Гордон – Первым, а Великим Мастером – Лефорт. Самого же царя, дескать, посвятил в масоны небезызвестный Кристофер Рен, знаменитый английский зодчий, основатель новозеландского масонства. Хотя это предание лишено какой бы то ни было документальной основы, звучит оно вполне правдоподобно, особенно учитывая увлекающуюся натуру Петра, любопытного и охочего до всего нового, необычного и иноземного.

Первое же, безусловно, достоверное известие о начале масонства в России относится к 1731 году, когда, как гласит официальный английский источник, гроссмейстер Великой Лондонской ложи лорд Ловель назначил капитана Джона Филипса Великим Провинциальным Мастером «всея России». Таким образом, масонство пришло в Россию, как и во все страны европейского континента, из Англии, хотя, разумеется, на первых порах и речи не могло быть о собственно русском масонстве, ибо Филипс поведал учение лишь в тесном кругу своих единомышленников, переселившихся в Россию. Этот кружок, по-видимому, был настолько сплоченным, что не распался в период немецкого засилья при Анне Иоанновне, так как десять лет спустя, в 1740 году, Великая ложа Англии назначила нового гроссмейстера для России в лице генерала русской службы Джеймса Кейта. Возможно также, что именно к этому времени относятся первые случаи вступления русских в масонский союз: недаром ведь русские «братья» считали Кейта основателем масонства в России.

Однако о какой-либо деятельности английского масонства в России слышно не было вплоть до 1771 года, когда в Петербурге была учреждена ложа Parfaite Union («Совершенное согласие»), которую английские источники называют «первой правильной ложей в России».

Собственно говоря, процесс становления русского масонства от его истоков и до конца царствования Екатерины II распадается на три основных этапа:

1) первоначальный период (1731–1762), когда масонство в России было исключительно модным явлением, заимствованным у Запада и не несшим в себе каких бы то ни было общественно-полезных функций; он охватывает промежуток времени от первого проникновения масонства в Россию, пребывание его «под паром» в годы царствования Елизаветы и до начала царствования Екатерины II;

2) период 1762–1781 годов, когда масонство являлось в России первой нравственной философией и характеризовалось преобладанием в нем трех первых степеней Иоанновского, или «символического», масонства, и

3) период 1761–1792 годов – время господства «высших степеней», квазинаучной стороны масонства и особенно розенкрейцерства; он охватывает 1780-е годы вплоть до упадка «Екатерининского» масонства в девяностых годах.

Мы же удобства ради назовем эти три периода периодами латентного, нравоучительного и «научного» масонства, объяснив каждый из терминов по ходу повествования.

Первый период: масонство латентное

Первоначальный период в целом характеризуется отсутствием какой бы то ни было национальной окраски: масонство было лишь модой, притом весьма малораспространенной, всего лишь «игрушкой для праздных умов», как отозвался о нем И. П. Елагин, и только в самом конце этого периода замечаются признаки некоторой связи между масонством и смутно зарождающимися в лучшей части общества идеалистическими потребностями. Этот период вполне можно назвать «латентным», так как русское общество только еще примерялось к заморской новинке, но на вкус ее не «распробовало», и само масонство тихо «тлело» в малочисленных кружках, питаясь редкими «прозелитами» из немецкого элемента в Петербурге и лишь изредка привлекая на свою сторону некоторых представителей русской знати, близко сталкивавшейся с иноземной и, что вполне возможно, вступавшей в «орден» во время пребывания за границей.

Весьма характерен для этого периода эпизод с графом Головиным, вернувшимся в 1747 году из Германии, которому Елизавета «велела учинить допрос», так как «довольные причины имела совершенно сомневаться в поступках оного», ибо подозревала его в не совсем чистых сношениях с прусским королем. А поскольку Фридрих был известен в высших кругах за ревностного масона, то от Головина, естественно, потребовали дать откровенные показания и о своей принадлежности к масонству. Тот, конечно же, отрекаться не стал и, кроме себя, назвал также графов Захара и Ивана Чернышевых как «живших в оном-де ордене».

Но к масонству в те времена относились достаточно легкомысленно – как к модному, но скоро преходящему поветрию, каких много на своем веку перевидало русское светское общество. Свидетельством того, что это так, может служить хотя бы история вступления в орден (каковое событие имело место в 1750 году) Ивана Порфирьевича Елагина, впоследствии весьма ревностного и влиятельного масона, являвшегося «Великим Провинциальным Мастером всея Руси». Так вот, Елагин, по собственному признанию, вступил в братство свободных каменщиков из чистого любопытства и тщеславия. С одной стороны, его притягивала к себе мистическая масонская «тайна», а с другой – возможность общения и близкого знакомства с людьми, «кои в общежитии знамениты» и стояли гораздо выше его в табели о рангах «и чинами, и достоинствами, и знаками». Питала его, видимо, и лестная надежда заручиться покровительством «друзей, могущих споспешествовать его счастью». Во всяком случае, те серьезные внутренние побуждения, которые заставляли впоследствии многих русских людей искать в масонстве более глубокое содержание, у него тогда отсутствовали, как отсутствовали они и вообще в русском обществе.

Еще одно любопытное доказательство существования связи между масонством и наиболее образованными слоями петербургского светского общества относится к 1756 году. Имеется в виду представленный императрице графом А. И. Шуваловым доклад с показаниями молодого дворянина Михаила Олсуфьева о наличии в Петербурге масонской ложи. В списке лиц, «принадлежащих к гранд-мэтрам и масонам», здесь перечислено около 35 человек, среди которых, помимо родовитых фамилий Романа Воронцова (отца княгини Дашковой), Голицыных, Трубецкого и других, встречаются имена лучших представителей молодого поколения русских просветителей:

А. Л. Сумарокова, будущих историков князя Щербатова и Болтана, Федора Мамонова, П. С. Свистунова и так далее. Участие этих лиц в масонской ложе является верным доказательством того, что в конце царствования Елизаветы масонство начало укореняться в русской почве, давая готовые формы для идеалистических стремлений, пробуждавшихся тогда в сердцах лучшей части молодежи.

Путь, приведший к масонству наиболее значимых представителей русской общественной мысли, был у всех практически одинаковым: все они прошли через вольтерьянство и испытали на себе муки вызванного им душевного разлада, в силу чего бросились искать спасения в масонстве. Таков путь Елагина, «прилепившегося к писателям безбожным, спознавшегося со всеми аферистами и деистами», которые, «пленив сердце его сладким красноречия ядом, пагубного яда горькую вливали в него отраву». Таков путь Новикова, находившегося «на распутье между вольтерьянством и религией» и не имевшего «точки опоры или краеугольного камня, на котором он мог бы основать душевное спокойствие». И таков путь Лопухина, только что закончившего перевод главы из Гольбаха и в порыве «неописуемого раскаяния» вдруг предавшего огню свою красивую тетрадку.

Никто из поименованных, конечно же, «никогда не был постоянным вольнодумцем», но первое впечатление от чтения безбожных «ансиклопедистов» было столь ошеломляющим, что даже самые осторожные восторженно и целиком принимали новую «веру». Однако этот переход от старой веры к новой совершался слишком стремительно, чтобы можно было говорить о том, что он прочен и окончателен. Очень скоро заговорила совесть, и при добросовестном анализе своих мыслей и чувств молодое поколение приходило к тяжкому сознанию полного внутреннего разлада.

Здесь-то и пришло на помощь «дремлющее» масонство с его мистической религиозностью и «нравственными преподаяниями», с его «древним любомудрием» и «истинной наукой»; в нем-то и нашла успокоение смущенная вольтерьянством русская душа, обретя в «ордене» тот краеугольный камень, «на коем основать мыслимо спокойствие души». Более того, личная трагедия привела лучшие русские умы к сознанию общественной опасности и сделала их истинно интеллигентными работниками, боровшимися против общественного бедствия «злонравия», избрав себе орудием религиозно-идеалистическую философию масонства.

Вот с этого-то момента масонство в России, несмотря на его иноземное происхождение, иноземные формы и даже содержание, становится по-настоящему русским масонством, ибо оно оказывается согретым русским духом проснувшегося национального самосознания, а потому по всей справедливости может быть названо первым идеалистическим течением русской общественной мысли.

Несмотря на то что краткое царствование Петра III было временем достаточно благоприятным для распространения масонства (ибо Петр, благоговевший перед Фридрихом, в подражание последнему оказывал явное покровительство вольному каменщичеству: подарил дом ложе «Постоянство» в Петербурге и, по преданию, сам руководил масонскими работами в Ораниенбауме), однако в то время в русском обществе еще не было надлежащей почвы для широкого развития масонских идей, так как отсутствовало самое важное и необходимое для этого условие – объединенная общими духовными интересами русская интеллигенция. Тенденция к ее появлению только-только наметилась в конце предшествующего периода и лишь в начале царствования императрицы Екатерины получила первый мощный импульс к своему развитию.

Второй период: масонство нравоучительное

Первые десять лет с начала нового царствования масонство развивалось сравнительно медленными темпами, хотя уже в это время наблюдались некоторые признаки стремления к более прочной организации ордена путем сношений с Германией. Так, основанная в 1762 году ложа «Счастливое согласие» получила признание и покровительство со стороны берлинской ложи. В это время в Европу проникли так называемые «высшие степени», и это движение немедленно отразилось и в России. Непосредственно после появления в Германии движения неотамплиеров немецкая его форма под именем «Строгого наблюдения» была введена и в Петербурге.

Русские масоны отзывались о тамплиерах чрезвычайно одобрительно: «Пышные церемонии рыцарства; кресты, кольца, епанчи и родословные поколенья должны были произвести великое впечатление над нацией военной, в которой одно токмо знатное дворянство работами нашими занималось. Между нами такая воинская пышность не может быть неприятной, ибо все члены наши предводили батальонами и целыми армиями! Весьма приличествуют и кресты оные особам, которые в общежитии таковыми знаками чести украшены или которые ничего так жадно не желают, как получения оных», – писал в своем очерке «Московские масоны восьмидесятых годов прошлого (XVIII) столетия» известный российский масон Ешевский. Посему собрания в ложах, принадлежавших к тамплиерской системе, нередко вырождались в «шумные военные празднества». Но хотя высшие степени этой системы, с их рыцарскими одеяниями и украшениями, пользовались среди русского дворянства большим успехом, среди лучшей части русской интеллигенции «Строгое наблюдение» вызывало резко отрицательное отношение.

Подлинная история масонства в России начинается лишь в семидесятых годах XVIII века, когда почти одновременно возникают две масонские системы, пользовавшиеся большим успехом, – Елагинская и Циннендорфская. Первая получила свое название от уже упоминавшегося И. П. Елагина, и в ней преобладало английское влияние, а вторая (она была описана в главе, посвященной немецкому масонству) несла в себе черты шведско-берлинского влияния. Главное различие между ними заключалось в том, что если первая, Елагинская, устремляла основное внимание на поиск и раскрытие так называемой масонской «тайны», то вторая, Циннендорфская, – на нравственное самосовершенствование: члены Циннендорфских лож преследовали цели религиозно-нравственного воспитания человека и работали над приведением «дикого камня» (символ греховного человека) в «совершенную кубическую форму» (очищение от пороков), приобретая значительно более широкие, по сравнению с прежними, религиозные понятия, глубоко задумываясь над вопросами веры и нравственности и упорной работой воспитывая в себе человека истинного.

Структурно ложи первой системы состояли всего из трех степеней старшинства – Ученика, Подмастерья и Мастера (Иоанновское масонство), тогда как ложи второй могли иметь до одиннадцати степеней, причем шести низшим и четырем средним степеням соответствовала своя определенная ложа, а высшей, 11-й степенью – Salomos Vicarius («заместитель Соломона») – наделялся Верховный Магистр, или Мастер. Во главе каждой ложи стоял управляющий, называвшийся по-разному: Мастер Стула, Венерабль, Префект, Настоятель, Председатель. Помощник управляющего назывался Местным Мастером. Прочие должностные лица, достойные упоминания, – это 1-й и 2-й надзиратели, или сюрвельяны, секретарь, или хранитель печати, вития, или ритор, обрядоначальник, подготовитель, водитель, или брат ужаса, казначей, или казнохранитель, попечитель о бедных, собиратель милостыни, или стюард, и его помощники – диаконы. Аталанами назывались музыканты и певцы, они же – братья гармонии.

Что касается устава, то ложи английского образца (Елагинские) основывались, естественно, на уставе (конституции), разработанном Андерсеном, тогда как шведско-берлинские брали за образец устав, созданный самим Циннендорфом. Но поименованные выше узаконения были не единственными, имевшими хождение в русском масонстве. В качестве примера других, более поздних законодательных уложений, широко применявшихся в России, можно назвать «Устав вольных каменщиков», принятый на конвенте (съезде) ордена в Вильгельмсбаде в 1782 году и действовавший в России до 1812 года (см. Приложение 3 в конце книги), а также напечатанное в 1818 году Уложение Великой ложи «Астрея», вышедшее на французском и немецком языках.

Таким образом, в начале 1770-х годов в России появились сразу две сильные масонские организации, немедленно вступившие в борьбу между собой за влияние в стране. Поскольку перипетии взаимоотношений этих двух систем составляют важную главу в истории русского масонства, мы остановимся на них чуть подробнее.

Как говорилось выше, Елагина, увлекавшегося «душепагубным чтением» безбожных писателей – «ансиклопедистов», судьба свела однажды с людьми «учеными и просвещенными», беседуя с которыми, он, к крайнему своему удивлению, услышал далеко не лестные отзывы о своих учителях-энциклопедистах, которых те люди «весьма малыми и нередко заблуждающимися и почти ничего не знающими в любомудрии и мирознании учениками почитать осмеливались». Поскольку эти «в науках знаменитые люди» оказались масонами, то Елагин стал раздумывать о том, нет ли в масонстве чего-либо «притягательного, а ему, яко невежде, сокровенного». С целью разрешить этот вопрос он и начал все чаще посещать масонские ложи, ища знакомства с людьми, «состарившимися в масонстве». Здесь-то он и встретился с «некоторым, недолго в России бывшим путешественником», англичанином, который открыл ему, «что масонство есть наука, что таинство сие хранится в Лондоне, в особой ложе, древней называемой». И тогда Елагин «вознамерился с постоянной твердостью стараться открыть себе сию во мраке прекословия кроющуюся неизвестность».

К тому времени, когда на арене появился фон Рейхель, бывший гофмейстер при дворе принца Брауншвейгского, специально посланный в Россию с целью распространения здесь Циннендорфской системы, Елагинские ложи уже набрали достаточную силу. Поэтому Рейхель перед своим отъездом из Берлина имел важную беседу с мастером ложи «Три золотых ключа», самим Циннендорфом, получив от него поручение «сделать все возможное для достоинства и распространения царственного ордена в тамошних краях». Благодаря усилиям Рейхеля 12 марта 1771 года в Петербурге была учреждена первая ложа Циннендорфской системы, названная «Аполлон»; она состояла из 14 человек, из них 13 иностранцев и один русский – шталмейстер Ее Величества князь Нарышкин.

Циннендорф, вероятно, был уже наслышан об исключительном влиянии Елагина среди петербургских масонов, а потому решил заручиться его расположением и, передавая ложе «Аполлон» устав, одновременно послал Елагину чрезвычайно предупредительное послание, в котором, в частности, говорилось: «С целью укрепить, насколько возможно, дружбу и согласие между нашими братьями… я счел своей обязанностью сообщить Вам об этом (об учреждении ложи „Аполлон”) и особенно рекомендовать почтенного брага Рейхеля, а также и ложи (имеющиеся учредиться по Циннендорфскому образцу) Вашему покровительству, доверию и благосклонности, так же как и всем Вашим братьям в Петербурге».

Это письмо, датированное 15 октября 1771 года, когда Елагин еще не был назначен гроссмейстером русских лож, свидетельствует о том, сколь велико было его влияние среди петербургских «братьев», чем, безусловно, и объясняется выбор его Великим Провинциальным Мастером в начале следующего года. Со стороны Циннендорфа эта исключительная предупредительность была, несомненно, пробным камнем, имевшим целью склонить Елагина на свою сторону. Но Елагин – видимо, из опасения перед натиском немецкого масонства – в ответ на это лишь усилил свою проанглийскую политику и вскоре добился от Англии права учреждения первой Великой ложи России (основана 26 февраля 1772 года), а сам был утвержден в качестве «Великого Провинциального Мастера всех русских».

Но и Рейхель не сдавался. Помимо ложи «Аполлон» в 1774 году ему удалось основать еще пять: в Петербурге – ложи «Гор», «Латона» и «Немезида», в Ревеле – ложу «Изида», а в Риге – также ложу «Аполлон». Год спустя, в 1776 году, Рейхель и князь Трубецкой учредили в Москве ложу «Озирис», членами которой были сплошь выходцы из аристократических семей, почему и сама ложа носила название «княжеской».

Не отставал от него и Елагин: в 1774 году он основал в Петербурге ложу «Девять муз», ложи «Урания» и «Беллона», а в Москве – ложу «Клио», не говоря уже о военной ложе «Марс», основанной в Яссах, Бессарабия, несколько раньше.

Вскоре, правда, для одной из систем – немецкой – это соперничество стало непосильным, поэтому главе шведско-берлинских лож ничего не оставалось, как обратиться к Елагину с предложением сотрудничества и объединения. Елагин на удивление легко поддался убеждениям Рейхеля, соблазнившись обещаниями последнего снабдить его подлинными масонскими актами, в которых он нуждался для своей работы.

Так или иначе, но 3 сентября 1776 года формально состоялось объединение Рейхелевских и Елагинских лож, причем Елагин на общем собрании отказался от английской системы и пообещал, что работа в его ложах будет вестись по шведско-берлинскому образцу. Однако приоритет шведско-берлинской системы оказался непродолжительным, да и само объединение Елагинских и Рейхелевских лож прошло не без трений. Среди «объединенных братьев» произошел раскол, приведший к новым исканиям «истинного» масонства и к заимствованию других европейских систем, особенно новой шведской. Да и сам Елагин, по-видимому, быстро разочаровался в немецкой системе и в скором времени вновь вернулся к английскому масонству.

Как складывалась судьба Елагинских лож в последующие восемь лет, неизвестно. Известно лишь, что в 1784 году они были закрыты. Есть, правда, сведения, что весь этот период Елагинские ложи действовали совершенно свободно и беспрепятственно, но в 1784 году по желанию Великого Провинциального Мастера и с согласия членов лож, хотя и без надлежащего приказа со стороны высшей масонской верхушки, работа их по непонятным причинам была приостановлена. Когда об этом донесли императрице, та велела своим поверенным передать руководству ордена, что она «за добросовестность его членов избегать всяких контактов с заграничными масонами, при настоящих политических отношениях, питает к ним большое уважение». Но уже через два года, в 1786 году, Елагин восстановил деятельность своих лож, хотя и на совершенно новых основаниях. Но на тот момент Циннендорфская система в России находилась уже в стадии упадка и стратегическое преимущество постепенно переходило к новой шведской.

Ниже приводится список наиболее крупных лож, активно действовавших в описываемый период времени.

Ложи, основанные по Циннендорфской системе

Ложа «Гарпократы» ( Harpocrates Lodge ). Основана в Петербурге в 1773 году. Мастер Стула – оберсекретарь Артемьев (1777).

Ложа «Изида» ( Isis Lodge ). Основана в Ревеле в 1773 году, в 1776-м отошла к английской системе.

Ложа «Гор» ( Horus Lodge ). Основана в Петербурге в 1774–1775 годах. Мастер Стула – Нартов.

Ложа «Латона» ( Latona Lodge ). Основана в Петербурге в 1775 году. Мастер Стула – Новиков (1777), впоследствии перенесший штаб-квартиру ложи в Москву.

Ложа «Немезида» ( Nemesis Lodge ). Основана в Петербурге в 1775–1776 годах. Мастер Стула – майор Дубянский (1777).

Елагинские ложи, соединившиеся с Рейхелевскими

Ложа «Совершенное согласие» ( Parfaite Union ). Основана в Петербурге в 1771 году. Мастер Стула – Джон Клей.

Ложа «Девять муз» ( Zu den neun Musen ). Основана в Петербурге в 1774 году. Собственная ложа Елагина.

Ложа «Урания» ( Urania Lodge ). Основана в Петербурге в 1772 году. В 1776-м отошла к шведско-берлинской системе. Мастер Стула – купец Опиц.

Ложа «Беллона» ( Bellona Lodge ). Основана в Петербурге в 1774 году.

Ложа «Клио» ( Clio Lodge ). Основана в Москве в 1774 году.

Ложи других систем, присоединившиеся к союзу

(Ложи, получившие патент от Елагина, но оставшиеся верными своим системам)

Ложа «Скромность», точнее – «Молчаливость» ( Zur Versehwiegenheit ). Основана в Петербурге в 1750 году. Старейшая из русских лож. В 1774-м получила елагинский патент, но сохранила самостоятельную деятельность. Вначале придерживалась системы «Строгого чина», затем, при Мастере Стула Мелиссино, следовала его системе, а в 1776-м приняла за основу шведско-берлинский образец.

Ложа Святой Екатерины Трех Подпор. Основана в Архангельске в 1776 году. Принадлежность к системе не установлена. В 1775-м получила елагинский патент. (В начале 1787-го, после трехлетнего забвения, восстановлена с согласия Елагина под именем «Северной звезды» и получила разрешение действовать на основе английского 5-ступенчатого устава).

Ложа «Постоянство» ( Zur Bestendigkeit ). Основана в Москве. Сначала принадлежала к «Строгому чину», но в 1777 году, при Мастере Стула Сенглине, приняла шведско-берлинскую систему.

Ложа «Минерва» ( Minerva Lodge ). Военная ложа, основана в Сагодурах, Молдавия. Ранее принадлежала к Елагинской системе. Мастер Стула – купец Доринг.

Ложа «Талия» ( Thalia Lodge ). Основана в Полоцке в 1774 году. Учредитель – майор Вердеревский. (Есть сведения, что изначально относилась к Елагинской системе.)

Ложа «Равенство» ( Zur Gleichheit ). Основана в Петербурге. Мастер Стула – камергер Гагарин (1777).

Ложа Саийеиг. Основана в Москве. Мастер Стула – майор Беннингсен. (Не об этой ли ложе Шварц писал герцогу Брауншвейгскому как о принадлежащей к тамплиерству? «Орден тамплиеров, – сообщал он, – существует в Москве уже с 1776 года, сюда он перенесен через известного барона Беннингсена».)

Ложа «Благотворительность» ( Zur Mildthatigkeit ). Основана в Петербурге. Мастер Стула – хирург Дольет (1777).

Третий период: масонство «научное»

Из сказанного ясно, что масонская деятельность в Петербурге во второй половине 1770-х годов носила хотя и беспорядочный, но очень оживленный характер. Метания «братьев» из стороны в сторону, неожиданные переходы из одной системы в другую: от «Строгого чина» к английскому масонству, от Елагина к Циннендорфу, и далее, от шведско-берлинской системы к розенкрейцерству – все это свидетельствовало о том, что в русском масонстве происходили новые лихорадочные искания и что русское общество стало предъявлять к масонству новые требования и жадно искать в нем ответов на пробудившиеся вопросы.

Шведско-берлинская система на некоторое время утолила новые запросы масонов, искавших истины, однако вскоре разочаровала большинство «братьев» и она. И причина этого явления вполне понятна. Н. И. Новиков указывает на нее, говоря: «Привязанность всех к сему масонству умножилась, а барон Рейхель больше четырех или пяти, не помню, градусов не давал, отговариваясь тем, что у него нет больше позволения, а должно искать». Из этих слов ясно, что «нравственные преподаяния» масонства первых трех степеней перестали удовлетворять русских «братьев» – воспитанные вольтерьянством умы требовали иной пищи, сообразно пробудившейся жажде просвещения, но пища эта должна была иметь противоположный вольтерьянству, не скептический, а непременно религиозно-идеалистический характер, должна была не разрушать, не подвергать сомнению, а укреплять и разумно обосновывать врожденные начала нравственности и религиозности.

Именно такая «наука» и сделалась насущнейшей потребностью русской интеллигенции, и эта потребность, при общем слабом развитии критической мысли, должна была привести в конце концов к страстному увлечению масонской мистикой и натурфилософией. Это и была та почва, на которой сошлись лучшие представители русского масонства, причем даже те, кто ранее принадлежал к «враждующим» системам.

Итак, желание проникнуть в тайны высших степеней, не получившее удовлетворения в Рейхелевском масонстве, навело русских братьев на мысль обратиться за новыми «градусами» к западноевропейским источникам. Естественно, что в первую очередь они подумали о Швеции, поскольку ее берлинский вариант им уже изрядно прискучил. Сказано – сделано, а посему в 1778 году в Петербурге был основан «Капитул Феникса», известный под именем Великой национальной ложи шведской системы. Наладив таким образом тесные взаимосвязи со Швецией, русские масоны надеялись, что наконец получат оттуда высшие орденские познания, но вскоре жестоко разочаровались в своих надеждах. И этот крах совпал с другим событием в истории русского масонства: с этого момента кончается доминирующее значение Петербурга, и первенствующая роль начинает переходить к московским ложам, в которых сосредоточились лучшие силы российской интеллигенции.

Среди лидеров московского масонства главное место занимал бывший сотрудник Рейхеля князь Н. Н. Трубецкой, мастер ложи «Озирис», не примкнувший к союзу Елагина и Рейхеля. Надо сказать, что московские ложи сильно лихорадило из-за отсутствия стройной организации и единства, и развитие здесь масонства, по сравнению с Петербургом, шло достаточно натужно, пока во главе его не стали главные деятели московского братства – Новиков и Шварц, перебравшиеся в Москву в 1779 году. Они дали мощный толчок быстрому развитию масонства во всей России, положив начало самому блестящему периоду его существования, связанному с введением розенкрейцерства.

Между тем дела масонские шли в Москве плохо: ложа князя Трубецкого, считавшаяся основной, «весьма умалилась, и члены отставали», поэтому масонские «братья» из числа наиболее ревностных учредили другую, весьма своеобразную ложу – «Гармония», отличавшуюся небольшим количеством членов, среди которых были только «избранные». В ее состав вошли Н. Н. Трубецкой, Н. И. Новиков, М. М. Херасков, И. П. Тургенев, А. М. Кутузов и другие. Допущен был в эту ложу и Шварц. Последний вскоре, в 1781 году, отправился в Курляндию, чтобы найти там истинные акты, в которых так нуждалось жившее отраженным блеском Запада русское масонство. Там Шварц получил от мастера Курляндской ложи два письма, которые решили дальнейшую судьбу русского масонства. Сам же Шварц, в силу естественного порядка вещей, стал главой русского розенкрейцерства.

Со времени возвращения Шварца из-за границы (начало 1782 года) и до его смерти в 1784 году организация московских масонов была двуединой и состояла, во-первых, из высшего рыцарского градуса «Строгого чина», члены которого, сосредоточившиеся в двух капитулах – Трубецкого и Татищева, управляли собственно масонскими ложами, а во-вторых, из розенкрейцерского ответвления, которое возглавлял Шварц.

Количество масонских лож, подчиненных московской префектуре, быстро увеличивалось. После смерти Шварца верховным представителем розенкрейцерства был назначен барон Шредер, который приехал в Москву около 1782 года. Но он не пользовался особенным влиянием в Москве и скоро разошелся с русскими розенкрейцерами из-за несогласия в денежных вопросах.

В 1784 году развитие розенкрейцерства несколько затормозилось из-за объявленного высшим орденским начальством «силенциума» (молчания). И хотя в 1785 году работа возобновилась, судьбы розенкрейцерства близились к развязке. В 1786 году, вероятно, вследствие каких-либо правительственных распоряжений, все масонские ложи, находившиеся под управлением московского братства, были закрыты, но даже несмотря на правительственные гонения «братья» – как розенкрейцеры, так и относившиеся к «теоретическому градусу», – продолжали собираться «в тиши» и даже пытались печатать «орденские» книги в тайной типографии.

Но уже в конце 1786 года Шредер распорядился, чтобы с наступлением 1787 года все орденские собрания, переписки и сношения были прекращены. Несмотря на это, собрания продолжали проводиться четыре или пять раз в год, хотя число «братьев» постепенно уменьшалось, и фактически в 1787 году розенкрейцерство в России приказало долго жить.

Та же судьба постигла и Елагинские ложи, прекратившие, как сказано выше, свою деятельность в 1784 году, но через два года ее возобновившие. Елагин, который был в курсе всех, благоприятных и неблагоприятных, политических веяний, воспользовался подходящим моментом и, уступая просьбам «братии» о соединении, попробовал возобновить «цепь упражнений» подчиненных ему лож. Собрав своих «братьев» в капитуле, он прочел целый ряд бесед с целью ознакомить их с новыми основаниями будущих занятий в английских ложах.

Что же это за «новые основания»?

Если судить по словам самого Елагина, поучавшего своих «братьев» в беседах, что «масонство есть древнейшая таинственная наука, святою премудростью называемая, что она все прочие науки и художества в себе содержит», то оказывается, что его учение полностью смыкается с историей розенкрейцерской «искры света», изложенной Шварцем в своих сочинениях. А какие книги из тех, что перечислил Елагин, легли в основу его новых «истинных» познаний? Сначала он называет Ветхий и Новый Завет, сочинения столпов церкви, древних философов, а затем следуют имена Гермеса Трисмегиста, алхимиков Веллинга и Роберта Фладда, и так далее, и тому подобное, то есть авторов, наиболее чтимых розенкрейцерами, к которым, очевидно, принадлежал и первый учитель Елагина. Стало быть, идеология задуманного Елагиным «нового основания» зиждилась на том, что составляло содержание главного руководства розенкрейцеров – «Теоретического градуса Соломоновых наук» и других «орденских» книг.