В двадцать девятом
I
Каприз Времен, верховный судия,
Не смерть провозглашает, а любовь друзей.
Под куполом небесным, под палящим солнцем
Стоит нагое трио: новый, загорелый немец,
Приказчик-коммунист и англичанин — я.
Но возвратись лет на двенадцать вспять,
усталая планета:
Готовы двое к бою, в солдат обращены, —
Или вертись вперед еще с десяток лет:
И третий — тот приказчик с обидой на весь
мир в глазах —
Возводит свой эдем кровавыми руками,
Возводит на останках наших мирный рай.
II
Надеюсь, мертвецы, завистники при жизни,
Постигли строгую премудрость праха
За долгие века и упокоются, чтоб не являться
впредь
Ни на погосте, ни в конце аллеи,
И не стонать у городской черты,
У нового завода, за грядками последних огородов.
Отцы убиты, да, но где же та вражда,
Что душу Гамлета объяла на ступенях замка?
Ничем не омрачен наш краткий мирный путь,
Мы вместе, все втроем, и не грозит судьба
Ни одному из нас своим перстом суровым.
III
Отцов страдания, их душ терзания,
Жестокость циника — премудрость тайная:
Что есть история, сплошь на останках бренных?
Лобзанья черепов на поворотном круге
Или война, где каждый из троих — убийца друга…
Прожив свой миг и вместе, и в разлуке,
Погибли все, навеки разлучась.
Лопата, ком земли, последний, смертный час.