Просидев за письменным столом до полуночи, Ноэль состряпала вполне приличную статью — ее последний вклад в проект “Знакомьтесь: Мистер Холостяк”. Да, свидание Рейнера и Мертл Клэм прошло не слишком удачно, однако Ноэль, призвав на помощь воображение, изложила события в наиболее выгодном свете, благоразумно опустив ряд подробностей, в том числе и отпечаток грязной собачьей лапы на “пятой точке” мисс Клэм.
Оставшуюся часть ночи она заново переживала их с Рейнером жгучий, одурманивающий поцелуй и прокручивала в голове те нелепые байки, которыми он потчевал ее снобку-матушку. Неужели он напридумывал всю ту забавную чушь только ради нее, Ноэль? Если бы только не ложка дегтя в бочке меда — упрямое нежелание Рейнера говорить о дочках. Ведь наверняка он оказался в больнице в связи с девочками… Увы, Рейнер Тиндалл ей не довернет, считает ее беспринципной интриганкой и лгуньей, не желает говорить с ней откровенно. Ох, как это гадко!
Ладно, неважно. Редакторское задание выполнено, статья написана, Рейнера она больше не увидит. Никогда в жизни.
В офис Ноэль явилась на час раньше, благоразумно сбежав из дому до того, как мать встанет. Ей вовсе не улыбалась перспектива выслушивать за завтраком рассуждения миссис Лайсетт о подходящих молодых людях и новомодных диетах. Ноэль бросила портфель на стол, внушая себе, что на самом деле она рада счастливому завершению проекта, который обернулся для нее сильной эмоциональной встряской. Теперь наконец она вольна выбросить Рейнера Тиндалла из головы и вернуться к нормальной жизни. Пусть эта жизнь одинока и тосклива… зато свободна от потрясений и катастроф, которые в изобилии обеспечил ей мерзавец Руперт.
— Ноэль! — прогремел на весь офис гулкий голос Гордона, главного редактора “Ботани-Бей”. — Пойди-ка сюда!
Ноэль извлекла из портфеля последнюю порцию “Мистера Холостяка” и последовала за боссом в его кабинет.
— Вот, пожалуйста. Все готово, — не без тайной гордости произнесла она, кладя рукопись на стол.
Гордон, не глядя, сдвинул стопку листов в сторону.
— Это я на досуге прогляжу. Есть вещи и поважнее. — Он жестом указал на стул. — Присаживайся.
Озадаченная Ноэль повиновалась. Да какая муха укусила Гордона? “Знакомьтесь: Мистер Холостяк” — его любимое детище; босс над каждой новой статьей так и трясся, а теперь даже не взглянул.
— Я вся внимание.
— Ты знаешь, что у Рейнера Тиндалла есть дочери?
— Ну да, а что?
— К нам только что поступил анонимный звонок. Говорят, одна из дочек Тиндалла угодила в больницу, вроде бы по недосмотру няни.
О нет! Худшие подозрения Ноэль подтвердились. Вот отчего Рейнер был как на иголках, вот отчего нервничал и злился на весь белый свет и на нее тоже — до тех пор, пока они не поцеловались…
— В самом деле? — Она постаралась, чтобы голос ее звучал ровно, как если бы не столкнулась с Рейнером в этой самой больнице не далее как вчера вечером, как если бы семейные дела мистера Тиндалла оставляли ее глубоко равнодушной.
Да знай Гордон о вчерашней их встрече, он бы разбушевался не на шутку: с какой стати она тут же не ухватилась за пикантную историйку, с какой стати не раскрутила многообещающий сюжет? А что ей на это сказать? Что ей было любопытно, но это личный интерес, не профессиональный… При одном взгляде на измученное лицо Рейнера о работе и о газете Ноэль позабыла напрочь.
А вот Рейнер, напротив, подумал о ней самое худшее. Стоило ей появиться в больнице, и он решил, что пронырливая журналистка пронюхала о его несчастье и уже готова воспользоваться случившимся в корыстных целях. Сколько же боли причиняла эта мысль! Гордон с энтузиазмом закивал.
— Вот именно. А ты знаешь, кто бабушка этих девчонок?
— Что-то такое слышала… Кажется, фото-модель Джорджиана Кэссиди.
Гордон ослабил галстук и с довольным видом подмигнул.
— Вроде бы этот Тиндалл удочерил двойняшек своей сводной сестрицы, после того как она разбилась на мотоцикле. Это была сенсация та еще: бабушка близнецов вся из себя знаменитость, да и семейство Тиндалл в городе хорошо известно. Но прежде, чем что-то удалось опубликовать, Тиндалл позатыкал всем рты, одного репортера чуть на месте не пришиб, а потом сдал на руки полиции “за нарушение частных владений”, и шумиха как-то сама собой улеглась. Теперь вот одна из девчонок угодила в больницу, и мы — первые, кто об этом прослышал. Из этой истории такую конфетку можно сделать — пальчики оближешь!
Ноэль похолодела, в душе ее что-то оборвалось. Разговор с боссом принял самое что ни на есть нежелательное для нее направление. Но журналистка ощущала себя беспомощной марионеткой в чужих руках.
— Словом, отправляйся в больницу святого Павла и все там разведай. Ты ведь с Тиндаллом уже знакома, верно? Это нам только на руку. Надави на него, если надо, пусти в ход свои чары… И помни: мы должны любой ценой опередить конкурентов.
Да, но Ноэль меньше всего на свете хотела “давить” на Рейнера или выведывать его тайны. Она пообещала не делать его личную жизнь достоянием прессы и обещание свое собиралась сдержать. Любая скандальная публикация такого рода способна навредить Рейнеру и его дочкам. Маленьким, ни в чем не повинным девочкам.
Ноэль в замешательстве грызла ноготь большого пальца.
— Гордон, знаешь, боюсь, что с этим заданием я не справлюсь.
— Как это не справишься? — возмущенно взревел босс. — Не ты ли уже полгода умоляешь, чтобы тебе поручили что-нибудь серьезное? Вот твой шанс. Смотри не упусти его, слышишь!
Но она не может, никак не может. Даже ради того, чтобы пробиться в “большую журналистику”, вырвавшись из порочного круга “газетных сплетен”. Нет, это задание не для нее!
Как яростно накинулся на нее Рейнер вчера вечером. И это только прелюдия к тому, что ее ждет, если у нее действительно хватит храбрости заявиться к нему с утра пораньше с диктофоном в руках.
“Кстати, Рейнер, расскажи-ка мне поподробнее про твоих удочеренных близняшек, и про их алкоголичку-мать, и про бестолковую няню. А то я как раз пишу заметку для колонки “Сплетни”!”
В груди у Ноэль стеснилось. Да он ее на кусочки разорвет, это уж как пить дать! Но она журналистка, и там, где речь идет о работе, личным чувствам и пристрастиям не место. Однако и глубине души Ноэль знала: всякий человек, а уж тем более Рейнер Тиндалл имеет право на неприкосновенность личной жизни. Тем более сейчас, когда его маленькая дочурка угодила в больницу…
Но работа есть работа, ее нужно делать, хочешь ты того или нет. А Ноэль свою работу любила, не говоря уже о том, что остро в ней нуждалась. Так что придется забыть о своих чувствах и о том, как неловко ей тревожить Рейнера в такой тяжелый момент жизни.
Может, удастся убедить, что для него же лучше, если статью напишет она, а не кто-нибудь другой? Слабый лучик надежды замерцал и снова погас. Она сгладит острые углы, подаст материал под его собственным углом зрения, воспрепятствует искажению фактов… Да только пойди объясни это Рейнеру — он же ничего и слушать не станет!
— Ну? — нетерпеливо осведомился Гордон. — Ты здесь до второго пришествия будешь сидеть и думать?
— Ладно, уже иду. — Ноэль удрученно встала, поднесла руку к пылающему лбу. — Но заранее скажу: Тиндаллу это ой как не понравится, Гордон!
— Ах, жалость-то какая! — небрежно отмахнулся главный редактор. — И отчего это никто не любит, когда о его личной жизни в газетах пропечатывают? Так что не робей, вперед! И грязи, побольше грязи.
“Побольше грязи”. Гадость какая! Возможно. Но только это ее шанс получить прибавку к жалованью и продвинугься в редакционной иерархии на ступеньку выше. На карту поставлена ее карьера — и ее самоуважение. Нужно сделать так, чтобы материал был, и точка!
Господи, ну что за мучительный выбор: с блеском выполнить порученную работу… или защитить мужчину, который затронул ее сердце!
В дверь больничной палаты негромко посту чали.
Рейнер встал, потянулся, разминая затекшие руки и ноги, шагнул к двери, опасливо ее приоткрыл.
К его удивлению, на пороге стояла Ноэль в облегающем белом свитере и темно-синих джинсах, эффектно обрисовывающих ее плавно-округлые формы. Золотистые волосы были забраны в пышный пучок на затылке, но несколько непослушных кудряшек выбились и мило обрамляли лицо.
— Ты пришла как друг или как журналистка? — осторожно осведомился Рейнер.
В карих глазах отразилась боль. Молодая женщина заморгала, отпрянула. И Рейнер тут же раскаялся в опрометчивых словах. Ведь Ноэль заверила его не далее как вчера, что не собирается писать никаких скандальных статей о его семье. И он ей поверил.
Так отчего бы и не побеседовать с гостьей?.. Вот только не в палате Долли.
— Слушай, извини, пожалуйста, — прошептал Рейнер, выходя в коридор. — Опять я тебе нахамил. Просто всякий раз, когда я оказываюсь в больнице, газетчики вокруг так и рыщут, точно шакалы…
Карие глаза потеплели, теперь в них читались искренняя тревога и сострадание.
— Ты как сегодня?
Рейнер не сводил с молодой женщины взгляда, гадая, вправе ли откровенничать с нею. Хотя лечащий врач вновь заверил его поутру, что девочке ничто не угрожает, пережитый вчера стресс и бессонная ночь давали о себе знать. До самого рассвета он просидел в кресле, прислушиваясь к сонному дыханию малышки, а в голове его роились мучительные воспоминания о прошлых, роковых визитах в больницы… Рейнер был измучен до крайности и физически, и духовно и отчаянно нуждался в сочувствии и поддержке. Что делать, больницы — его, как говорится, больное место…
Он задумчиво взъерошил волосы, мечтая о горячем, бодрящем душе.
— Со мной все в порядке.
Ноэль легонько коснулась его плеча. Эта хрупкая, теплая рука сулила столько утешения!
— Что-то не похоже.
Рейнер глубоко вдохнул. Как ему хотелось накрыть ее ладонь своей, вбирая тепло, наслаждаясь мягкой ласковостью. Вправе ли он довериться этой женщине? Он снова заглянул в золотисто-карие, широко распахнутые глаза, высматривая свидетельства скрытых мотивов и сомнительных побуждений, Но журналистка смотрела на него прямо и бесхитростно, ни тени лукавства или расчетливости не отражалось в этих темных зрачках. И Рейнер понял: вчера Ноэль не лгала ему, говоря, что не намерена отдавать их с дочкой на растерзание прессе.
— Если честно, то ты права. Долли… Видишь ли, моя дочка упала и рассадила себе лобик…
Ноэль удивленно изогнула бровь.
— Да ты, никак, надумал наконец рассказать мне о дочери?
Он помолчал, не сводя с молодой женщины глаз. А затем, склонив голову набок, одарил ослепительной белозубой улыбкой.
— Выходит, так.
— А почему?
— Ты, как я понимаю, о Долли с Денни знаешь уже не первую неделю. Но ты не стала раскручивать эту историю и стряпать из нее очередную бульварную статейку, — ответил Рейнер. — Ты доказала, что я могу тебе доверять.
По лицу молодой женщины пробежала тень. Мимолетный отблеск, не более. Возможно, ему это только привиделось.
— Ну, продолжай, раз уж начал, — ободрила его Ноэль.
— Ты знала, что я удочерил близняшек-племянниц, когда в прошлом году моя сестра разбилась на мотоцикле. — Сердце Рейнера вновь сжалось от боли, а в следующий миг нахлынуло знакомое чувство вины, но он продолжал: — Октавия связалась с дурной компанией. Она и отец девочек попали в аварию и погибли. По счастью, на тот момент малышки были у меня.
— О, Рейнер, мне так жаль!
Он оглянулся на дверь палаты и в очередной раз подумал о своем ненаглядном сокровище, мирно спящем в кроватке, и о том, сколько радости близнецы принесли в его жизнь.
— С Долли все будет в порядке. Врачи уверяют, что она вне опасности. Но эти больницы… — Он удрученно покачал головой. — Ненавижу больницы.
— Мало кто их любит, — кивнула Ноэль.
— Это не просто нелюбовь. Всякий раз, покидая больницу, я планировал в уме очередные похороны. А тут еще журналисты слетаются, как мухи на мед. Вот и сейчас я с ужасом предчувствую, как нагрянет эта банда.
— С чего ты взял, что она непременно нагрянет?
Рейнер невесело рассмеялся.
— Горький опыт подсказывает. Я же Тиндалл. Отец — преуспевающий бизнесмен. Мать Октавии, бабушка близняшек, — известная фотомодель со скандальной репутацией. Да и Октавия, пустившись во все тяжкие, стала лакомым кусочком для желтой прессы. — Он тяжело вздохнул. — Не удивлюсь, если из-за угла того и гляди вынырнет какой-нибудь беспринципный мерзавец, готовый состряпать гнусную статейку про мою дочь. Она в самом деле упала или, может, с ней дурно обращаются дома? Может, даже избивают? Это няня во всем виновата? А где в тот момент находился отец? — Рейнер выругался сквозь зубы. — Омерзительно, одно слово.
Ноэль болезненно поморщилась. Она покачала головой, замерла, собираясь с духом, и, точно бросаясь с моста в воду, призналась:
— Рейнер, я скажу тебе всю правду как есть. — Она извлекла из сумочки диктофон. — Я пришла за материалом для статьи.
Зеленые глаза яростно вспыхнули.
— Какого черта? — прорычал Рейнер, хватая ее за руку. — Я тебе доверял…
— Спокойно, Рейнер. Эта штука не включена. Клянусь тебе!
Хищно сощурившись, он вглядывался в лицо собеседницы.
— Откуда ты узнала, что моя дочь здесь? Допросила вчера с пристрастием медицинский персонал, сложила два и два и получила четыре?
Ноэль опустила глаза.
— Вовсе нет. В редакцию поступил анонимный звонок. Мой босс вызвал меня и дал задание собрать материал для статьи.
Рейнер сам на себя изумлялся. Ну почему, скажите на милость, он позволил себе забыть об осторожности, когда на карту поставлено столь многое!
— Погоди минутку, дай в себя прийти. Стало быть, ты решила, что, раз уж вчера мы… целовались, ты можешь заявиться сюда как к себе домой, рассчитывал, что в промежутке между новыми поцелуями я предоставлю тебе все необходимые сведения! — Он саркастически рассмеялся. — Ох уж эти мне папарацци, в погоне за сенсацией мать родную продадут!
Ноэль вздрогнула, как от удара, и заломила тонкие пальцы.
— Послушай, я же не включала диктофон! — Она нажала на кнопку, извлекла чистую кассету и протянула Рейнеру. — И писать я о тебе ничего не стану. Видишь, я же сама во всем призналась!
Рейнер, до крайности удивленный, взял кассету из ее рук и машинально сунул в карман.
— А почему ты не стала включать диктофон?
Ноэль пожала плечами, подняла на него взгляд. В ясных карих глазах стояли слезы.
— Ты говорил со мной как друг, а друзей я не предаю, — тихо произнесла она. — Я сказала тебе вчера, что в твоем случае охотиться за сенсациями ни за что не стану. Мой босс поручил мне это задание, — что ж, мне очень жаль, но выполнить его я не смогу. Клянусь тебе, я говорю правду. Я не хочу навредить тебе или твоей дочке.
Рейнер почесал нос. Ему отчаянно хотелось верить ей, но горький опыт подсказывал, что надежнее было бы вернуться к прежней, годами отработанной тактике: отгородиться от Ноэль, вычеркнуть ее из своей жизни.
Он принялся нервно расхаживать по коридору взад-вперед, глядя в потолок и гадая, может ли он доверять Ноэль. Она же и впрямь знала о Долли с Денни, но знанием этим до сих пор не воспользовалась. Сама, по собственному почину рассказала ему о редакторском задании и вручила кассету. И до сих пор не давала повода усомниться в своем слове.
Наконец Рейнер повернулся к молодой женщине и невесело улыбнулся ей.
— Извини. Я повел себя как последний болван. Напридумывал Бог весть что, накричал на тебя…
Ноэль вздохнула с явным облегчением, морщинка, прорезавшая лоб, разгладилась.
— Ты можешь мне доверять, правда. Все, что ты рассказал, дальше меня никуда не пойдет. — Она шагнула к нему, взяла под руку. — Договорились?
От локтя до плеча разлилось отрадное тепло. Рейнер накрыл ее ладонь своей, наслаждаясь прикосновением к тонким, чутким, ласковым пальцам.
— Договорились, — подтвердил он, а за тем наклонился, легонько чмокнул в губы и привлек к себе, чувствуя, как благоухание роз и мягкая податливость тела прогоняют последние сомнения. — Дальше тебя не пойдет. Все, забудем.
Ноэль обвила его руками, прижалась крепче. В груди у Рейнера стеснилось, по жилам разлилась жаркая волна. До чего же славно иметь возможность доверять Ноэль Лайсетт!
Все его подозрения развеялись, нервозность прошла. Одна-единственная мысль владела им: как же ему хорошо с этой женщиной, какой родной и близкой она кажется. Ноэль доказала свою верность, доказала, что ни при каких обстоятельствах его не предаст.
И расставаться с ней ему отчаянно не хотелось.
— Послушай, — произнес Рейнер, отстраняясь и заглядывая ей в глаза, — я забираю Долли домой. Хочешь поехать с нами?
Она изумленно заморгала. Поколебалась минуту, затем просияла улыбкой.
— С удовольствием.
Рейнер снова чмокнул ее в губы.
— Вот и славно. Мне нужно напоследок проконсультироваться с ее лечащим врачом, а потом уладить всякие формальности. Не хочу заставлять тебя ждать. Давай я продиктую тебе адрес и расскажу, как проехать. Словом, жду тебя у себя через час-полтора.
— Звучит заманчиво, — весело кивнула Ноэль.
То же самое Рейнер мог повторить и от своего имени. Звучит чертовски заманчиво!
Чтобы не терять даром времени, Ноэль заехала на работу — постаравшись, чтобы Гордон ее не заметил, — забрала из стола нужные ей материалы к июльскому номеру, чтобы поработать над ними на досуге, и, следуя указаниям Рейнера, через два часа уже подъезжала к его дому, с трудом справляясь с нарастающей паникой. Ну не дурочка ли она? Опять велит голосу здравого смысла умолкнуть, опьяненная глупыми романтическими грезами!
Усилием воли молодая женщина прогнала сомнения. Раз в кои-то веки можно себе позволить жить сегодняшним днем, не думая о дне завтрашнем…
К изумлению Ноэль, особняк Рейнера находился в пригороде, вдали от фешенебельных районов, среди сосновых лесов, в царстве зелени. В указанном месте молодая женщина свернула с шоссе на дорогу из гравия, петляющую между деревьями, миновала рощицу. И вскоре ее взгляду открылся дом.
Она восхищенно охнула. Изящный двухэтажный особняк из темно-красного кирпича с декоративными башенками и фронтонами походил на дворец из викторианского сборника сказок. Солнечные лучи отражались в высоких створчатых окнах. Зеленый плющ пышным ковром затянул стены. Перед входом красовались вазоны с цветами. Впрочем, цветы здесь росли повсюду, всех мыслимых и немыслимых оттенков и форм, в горшках под окнами, на клумбах, разбитых тут и там в прихотливом беспорядке.
Дорожку, которая вела к дому по безупречному зеленому газону, обрамляли кусты, подстриженные в форме зверушек, — на радость близняшкам, не иначе. Словом, талант Рейнера как садовода и озеленителя проявились здесь во всей красе. В дальнем конце лужайки рассыпал серебристые струи фонтан, украшенный мраморной статуей дриады.
Чудесное место, просто чудесное! Усадьба, достойная короля. Впрочем, Бог с ними, с королями, — усадьба, достойная Рейнера Тиндалла!
Подъехав ближе, Ноэль увидела серебристый “порше”, припаркованный на бетонированной площадке сбоку от дома. Итак, хозяин уже здесь. Молодая женщина притормозила рядом и выключила зажигание.
В дверях появился Рейнер с Долли на руках. Голову девочки по-прежнему стягивала повязка. Следом за ними выбежала вторая малышка, точная копия первой, но без бинтов, естественно.
— Ну как тебе? — осведомился Рейнер, приветствуя гостью.
— Потрясающе! — совершенно искренне воскликнула Ноэль.
Она вышла из машины и, вдохнув полной грудью чистый, напоенный сосновым ароматом воздух, огляделась по сторонам. На ступеньках стояла кукольная коляска. На скамейке у фонтана валялся плюшевый мишка с оторванным ухом. Игрушки Долли и Денни.
На сердце у Ноэль разом потеплело. Денни возбужденно запрыгала на верхней ступеньке, дергая Рейнера за рукав. Долли, удобно устроившаяся на руках папы, с любопытством разглядывала незнакомую тетю.
— Привет! — весело помахала она девочкам. — Здравствуй, Долли, здравствуй, Денни. Меня зовут Ноэль.
— Ноэль, — хором повторили близняшки, словно пробуя неизвестное им слово на вкус. И разом заулыбались — слово им явно понравилось.
— Красивое имя, правда, мышата? — улыбнулся Рейнер, чмокая Долли в щеку.
Сердце Ноэль так и таяло в груди. Но не успела она окончательно расчувствоваться, как из дома пулей вылетели две собаки — рыжий щенок спаниеля и лохматая черно-белая дворняга, в которой гостья без труда узнала симпатичную псину, что однажды “распевала” вместе с хозяином в серебристом “порше”. Собаки возбужденно запрыгали у ног Рейнера, требуя внимания и ласки.
Долли тут же вспомнила о долге гостеприимной хозяйки.
— Уовел! — представила она журналистке спаниеля, тыча в его сторону пальчиком. — Лоуд. — Девочка указала на черно-белую дворнягу.
Собаки, точно повинуясь требованиям этикета, встали на задние лапы и замахали передними в воздухе. Близняшки звонко рассмеялись.
— Привет, ребята! — заулыбалась и Ноэль. Что за совпадение! Старшего пса, оказывается, зовут Лордом, как и ее друга детства. Да и похожи они и окрасом, и выражением глаз, и хвостом этот Лорд виляет точно так же умильно и приветливо!
Рейнер, не спуская с рук девочку, присел на корточки и потрепал каждого из псов за ушами, Долли тянула ручки к собакам. Спаниель, упершись лапами в колени хозяина, с наслаждением подставлял ему и Денни то шею, то затылок: дескать, почешите, почешите еще! Лорд, засунув нос в хозяйский карман, что-то там сосредоточенно выискивал. Лицо Рейнера лучилось таким умиротворением и счастьем, что Ноэль отчаянно захотелось опуститься на корточки рядом с ним и присоединиться к общему веселью. Но она осталась стоять. Среди всех этих приветствий, поцелуев и ласк она — чужая. Это — семья, которой у нее никогда не было и о которой она страстно мечтала. Но она, увы, в эту чудесную семью не входит.
Сердце ее заныло. Кажется, только сейчас Ноэль с ужасающей отчетливостью осознана, как мало знает и как плохо понимает она Рейнера. В этом человеке заключено гораздо больше, нежели она успела разглядеть до сих пор. И ей отчаянно захотелось узнать о нем все. И понять его до конца.
Рейнер Тиндалл оказался не воображалой и не пижоном, а трудолюбивым, внимательным, заботливым парнем и отличным семьянином. Он заступился за нее, Ноэль, в крайне неприятной для молодой женщины ситуации. Нет, это не развязный, избалованный богатенький сынок богатеньких родителей, представитель “золотой молодежи”, каким показался ей в первую встречу. Тем труднее перед ним устоять.
Маленькая Денни по-хозяйски завладела рукой гостьи и потянула в дом. Идя к двери вслед за девочкой, Рейнером и собаками, Ноэль размышляла, а не совершила ли она непоправимую ошибку, приехав в этот идиллический мир цветов, собак и детей. И если да, то как ей теперь исправлять эту ошибку?
— Пока-пока, Ноэль. — Сонно улыбаясь, девочки помахали ей на прощание.
Рейнер, наклонившись, подхватил на руки обеих и понес укладывать — для близнецов настало время дневного сна. Ноэль ненадолго оказалась предоставлена самой себе — одна в просторной светлой гостиной. Молодая женщина задумчиво бродила по комнате, все еще под глубоким впечатлением от дома и от всего увиденного.
Ясно как день: Рейнер нисколько не похож на Руперта, просто небо и земля, даром что имена с одной и той же буквы начинаются! Это, конечно, замечательно, но в душе Ноэль нарастало тревожное, неуютное чувство. Вне всякого сомнения, Рейнер — мужчина ее мечты. Он способен играючи приготовить ланч с двумя девчушками на коленях, готов в сотый раз читать одну и ту же сказку про Золушку только потому, что не в силах сказать малышкам “нет”. А как он чуток, заботлив и ласков! Словом, Рейнер Тиндалл — совершенство во всех отношениях.
Молодая женщина тяжко вздохнула: влипла так влипла! Она в очередной раз обвела взглядом валяющиеся на полу игрушки, заглянула в уютную, безупречно чистую кухню, выглянула в окно, полюбовалась на сад в цвету, на обширный огород, на деревянные детские лесенки и горки. И тут накатила тоска — тоска настолько острая и осязаемая, что Ноэль едва не застонала.
Она все отдала бы за то, чтобы войти в эту семью. Она все отдала бы за то, чтобы заполучить мужчину, создавшего этот домашний очаг. За мужчину, который не спускал с рук пострадавшую дочь с тех самых пор, как привез домой, мужчину, который умеет рассказывать сказки, потешно меняя голоса, и самозабвенно горланит в машине популярные песенки, да так, что даже собака ему подпевает! Ноэль отчаянно хотелось, чтобы Рейнер заботился о ней так же, как об очаровательных близняшках. Этот потрясающий, удивительный мужчина глядел на своих дочурок с такой неизбывной любовью и восхищением, что у Ноэль слезы на глазах выступали. Каково это — когда на тебя изливают подобную нежность и преданность? Только отец любил Ноэль вот так, безо всяких условий, безоговорочно, безгранично, не предъявляя требований, соответствовать которым не в ее власти. Но эта любовь продлилась недолго…
Ноэль погрустнела. Это все волшебная сказка, которой сбыться не суждено, благословенная пристань, приготовленная для другой женщины — самодостаточной, уверенной в себе. А из нее, Ноэль, получилась плохая дочь, да и в качестве жены она, прямо скажем, не блистала. Рейнер сразу разглядит все ее недостатки и уязвимые места, в точности как мать и Руперт.
Надо бы уехать, да побыстрее, прямо сейчас, не откладывая. Но она не могла. Она позволит себе провести этот день с Рейнером.
Один-единственный чудесный, незабываемый день, а потом навсегда распрощается с ним и затворится в одиночестве — залечивать израненное сердце…
Вернулся Рейнер и пригласил ее на террасу — выпить лимонаду и посидеть на солнышке, наслаждаясь погожим днем и великолепным пейзажем вокруг. Ноэль встретилась с ним взглядом. О, эти смеющиеся изумрудно-зеленые, с золотыми искорками, глаза! Ну как можно отказаться от него по доброй воле!
Они устроились на мягком диванчике. Теплый ветерок, напоенный ароматом смолистых сосен и садовой жимолости, шелестел в листве, ласково овевал лица. А ведь они с Рейнером совсем одни в самой что ни на есть романтической обстановке. Чудесное местечко для влюбленных, неожиданно промелькнуло в ее голове.
А ну-ка, перестань! — тут же одернула себя Ноэль и, посмотрев на Рейнера, изобразила улыбку, правда не слишком успешно. Тот лукаво усмехнулся в ответ — и словно незримая нить протянулась между ними. Молодая женщина отпила лимонаду, очень надеясь, что головы не потеряет.
— Очень люблю это место. Здесь просто душой отдыхаешь, — негромко промолвил Рейнер.
— И я понимаю почему. — Ноэль обвела рукою сад, и двор, и дом. — Знаешь, ты просто волшебник.
Рейнер словно ненароком придвинулся ближе.
— Спасибо большое. Мне хотелось, чтобы девочки росли на природе, а не в душном загазованном городе. Близняшки обожают играть в саду. Целыми днями возятся с собаками, цветы собирают, на качелях качаются…
— Ты очень привязан к ним? — спросила Ноэль, хотя ответ напрашивался сам собой.
— Долли с Денни — самое дорогое, что у меня есть, — просто ответил он.
И вновь на Ноэль накатило знакомое тоскливое желание быть кому-то нужной. Но за долгие годы молодая женщина уже привыкла с ним справляться.
— Девочкам очень повезло, что у них есть ты, — прошептала она, но в голосе ее помимо воли прозвучали печальные нотки.
— Эй! — Рейнер потянулся к гостье, завладел ее рукой, погладил тонкие пальцы. — Что не так?
Его хрипловатый голос обволакивал ее точно мягким шелком, будоражил и пробуждал чувства, которые молодая женщина отчаянно пыталась проигнорировать или похоронить в глубине души. Страх. Мучительное одиночество. Сожаление о том, чему никогда не сбыться. Судя по интонациям Рейнера, она ему вовсе не безразлична. Ах, если бы позволить себе забыться, утонуть в зеленых омутах его глаз… Но эта роскошь не для нее. Ноэль знала: слова и прикосновения долго не продлятся, на смену им неизбежно придет боль.
— Пустяки, — прошептала она. Как можно объяснить, что с ней происходит?
Не выпуская ее пальцев, Рейнер свободной рукой ласково провел по щеке Ноэль. Что за утонченная пытка: прикосновение легкое, как перышко, а проникает в самые глубины, точно остро отточенная, с раскаленным наконечником стрела. Она с трудом сдержала стон. Нельзя допустить, чтобы Рейнер заметил ее постыдную неспособность поверить в себя. Отрешиться от унизительных “уроков” Руперта.
— Я тоже надеюсь, что пустяки. — Рейнер вновь погладил ее по щеке, на сей раз настойчивее. — Потому что ты меня просто с ума сводишь, хочешь того или нет.
Ноэль повернула голову, взгляды их встретились — и в изумрудно-зеленых глазах она прочла ласку, и надежду, и желание. Все ее эмоции разом вырвались из-под контроля. Она словно падала в бездонную пропасть, и никакая сила в мире не остановила бы этого падения.
Рейнер обнял ее лицо ладонями.
— Все еще злишься, что я нахамил тебе в больнице?
— Нет. — Она покачала головой. — Я вообще не злюсь. Я просто… в смятении.
— Из-за чего же?
— Из-за нас, — с трудом выговорила Ноэль. Разговор принимал опасное для нее направление, учитывая, что она и без того уже почти не владела собой. — Мы же еще на пикнике обсудили, почему не можем быть вместе.
Рейнер придвинулся настолько близко, что теперь его мускулистое бедро прижималось к ее ноге.
— Верно, обсудили. Но у меня, знаешь ли, скверная память. Вечно все забываю!
Ноэль закрыла глаза, пытаясь отрешиться от мысли о том, как он близко и как распаляет ее это соседство.
— Вот и я тоже.
— Отлично. — Рейнер обнял ее за плечи, притянул к себе, осторожно снял с нее очки и положил их на деревянный столик рядом с диваном.
В груди у молодой женщины стеснилось. Что это? Тревога? Волнение? Предвкушение?..
— Давай-ка лучше сделаем вот что. — Рейнер наклонился и поцеловал ее в щеку. Поцелуй был теплым, и долгим, и пах лимонадом. — Или, может, лучше вот что?
Он вновь поцеловал ее в щеку, в подбородок и наконец добрался до губ. Прикосновение, поначалу совсем легкое, почти неощутимое, набирало силу, делалось настойчивее и жарче.
Ноэль самозабвенно отвечала на поцелуй. В конце концов, физическое влечение — это и впрямь пустяки. А в том, что касается эмоциональной вовлеченности, о, здесь она настороже, здесь она ничего лишнего себе не позволит!
Да и какая женщина смогла бы воспротивиться этим ласкам, этому поцелую, этому блаженству, которые Ноэль неизменно обретала в его объятиях? О, как ей хотелось полностью отдаться во власть этого поцелуя, невзирая на все сомнения, страхи и колебания, что дрожали в ее затуманенном сознании, точно бабочки на ветру?
Где-то в мозгу зазвучал предостерегающий голосок здравого смысла, но Ноэль мысленно щелкнула выключателем и сосредоточилась на дивных ощущениях, переполняющих ее в ту минуту. Вкус поцелуя губ Рейнера на ее губах. Только ему свойственный пьянящий, дразнящий запах — такой мужественный и в то же время неповторимый. Чувство, что наконец-то она рядом с тем, кому принадлежит по праву. Здесь ее место. Здесь ее дом.
Для сопротивления не осталось ни воли, ни сил. К добру или к худу, но ее слишком влечет к Рейнеру, чтобы просто так взять и уйти. Уйти? Что за чепуха. Об этом не идет и речи!
Позже она за все заплатит. Но это позже.