Едва проснувшись, Эбби поняла, что перетрудилась. Ей было тридцать три года и некоторые мышцы, которые она потянула прошлой ночью, не растягивались много лет. Подавив стон, она перевернулась на край кровати.

– Доброе утро, мисс Абигейл, – послышался растягивающий слова, приятный голос с хрипотцой позади нее. Но она не могла даже и думать, чтобы оказаться лицом к лицу с Джесси,зная, что через несколько часов он навсегда уйдет из ее жизни. Обвив ее бедра сильными, загорелыми руками, он поцеловал ее внизу, почти там где она сидела. Джесси лежал позади Эбби, поверх помятой простыни __ куда ты собралась? – лениво полюбопытствовал он, слегка ущипнув.

Она втянула в себя воздух и напрягла спину.

– Не делай так, больно!

Он оставил ее и наблюдал, как она медленно поднимается, держась за поясницу. Два или три шага – и они знали, что у Абигейл болит не только спина. Но она все равно добралась до сброшенной на полу одежды и, превозмогая боль, наклонилась за халатом.

Ну и наслаждение!

Джесси хотел насладиться Эбби утром, но понял, что об этом не может быть и речи. Она выпрямилась во весь рост, но движения ее были не такими проворными, как раньше. Она вяло побрела из комнаты, а Джесси остался лежать, чувствуя себя на седьмом небе – в этом не было никаких сомнений! Он напрягся, зевнул, почесал грудь и весело вскочил, чтобы натянуть штаны.

Эбби увидела грязный поднос, кости и застывший жир на тарелках. Она оглядела кофейные чашки с коричневыми пятнами на стенках и осадком на дне, стаканы с выдохшимся шампанским, пятно на скатерти, куда упал кусок мяса. С грустью она вспомнила их веселый смех, когда она несколько раз тщетно пыталась ровно расстелить скатерть. С отвращением она стояла посреди комнаты и в раздумье затягивала пояс халата, пока он не разрезал ее чуть ли не пополам. Она сказала себе, что не должна думать о прошлой ночи, как о чем-то омерзительном! Но не могла! Видя беспорядок на столе, она думала с сожалением, что бы вымыть первым, тарелки или себя?

У нее за спиной, опершись о косяк двери и сложив руки на груди, стоял Джесси. Он легко читал ее настроение, словно все старомодные заповеди, по которым она жила, бежали телеграфной лентой поперек ее спины в мешковатом халате.

Он гадал, что сделать, или сказать. Если начать шутить, шутку не оценят. Если обнять, она оттолкнет его. Если позволить ей переложить всю вину на себя, будет хуже. И все же, он не мог просто стоять.

Он подошел к ней со спины, положил руки на ее плечи и решил сказать правду:

– По утрам людям иногда надо, чтобы их кто-то успокоил, и иногда это должны делать и мужчины, и женщины.

Он мягко погладил ее напряженную шею большими пальцами. Джесси почувствовал, как Эбби сглотнула, и продолжал утешать ее.

– Утром все кажется другим, поэтому лучше подождать, когда разгуляется день, и только тогда решить, каковы же твои чувства. А до того обычно принято поблагодарить партнера. Это обычно делается самым очаровательным и старомодным способом – вот так.

Эбби почувствовала, как ее повернули за плечи. Она знала, что лицо и волосы выглядят ужасно, да и вся ситуация была ужасная. Но все это стало неважным, когда Джесси удержал руки Абигейл, которыми она хотела закрыть глаза и волосы, и, мягко лаская ее шею, нежно – нежно целовал. Она хотела ответить, но боялась и чувствовала себя виноватой, так что Джесси чтобы успокоить ее заботливо целовал ее закрытые веки, уголки губ.

Его поцелуи были новым сюрпризом, ни на что не похожим, прекрасным ощущением, которое потрясло Абигейл своей мягкостью. Но когда теплые губы Джесси целовали Эбби, когда первый в ее жизни любовник говорил ей «доброе утро», она вспомнила, что до конца дня Джесси уедет. Пораженная этой мыслью, она поборола желание прильнуть к Джесси. Он положил подбородок на ее макушку, и Абигейл закусила губу. Он ласкал низ ее спины и тихо успокаивал.

– Чувство обиды уйдет – не успеешь и оглянуться.

Абигейл мысленно закричала: но и ты тоже, Джесси, ты тоже уйдешь!

Она была потрясена его чувственностью, глубиной понимания. И ночью, и сегодня утром он вел себя с ней необычайно душевно, а теперь ей хотелось, чтобы это было не так. Это делало его близкий отъезд слишком внезапным и мучительным. Если бы он мог вернуться к своим прежним замашкам, дразнил ее, язвил или раздражал, это гораздо больше устроило бы ее, потому что она твердо сказала себе, что не будет – не будет! – упрашивать его остаться.

Джесси шлепнул ее и сказал:

– Почему бы тебе не принять чудесную горячую ванну и не побеспокоиться о завтраке? В конце концов, мы ели прошлой ночью.

Она освободилась от его объятий. Его забота каждую секунду углубляла душевную рану Абигейл. Это продолжалось и дальше, когда она начала разводить огонь и, подняв тяжелое полено, сморщилась, он подошел и сказал:

– Ну-ка, дай-ка мне. Ты собирай тряпки или посуду, или что-нибудь еще, а огонь разводить и ходить за водой буду я.

Как только она отвернулась, удрученная его заботливостью, он тихо ее позвал:

– Эбби?

Она обернулась и встретилась с его глазами в первый раз за утро. Он выглядел так же очаровательно: в одних джинсах, босые ноги, поленья в руках, темные взъерошенные волосы, усы и глаза притягивали к себе.

– Что? – выговорила она.

– Ты еще ничего мне не сказала за все утро, кроме «Не делай так, больно».

Черт. Джесси, подумала она, не мучай меня! Я этого не заслужила!

Вот он стоит красивый, уверенный, теплый, обаятельный, и он уйдет?

– Со мной все в порядке, – сказала она безразлично, скрывая смятение. – Не беспокойся о прошлой ночи. Я смогу с этим жить.

– Это уже лучше, – сказал он, опуская полено и смахивая кусочки коры с пальцев. – Эбби, я должен попросить у тебя одолжения.

– Да?

– Магазины в городе уже открыты?

– Да.

– Все мои вещи уехали на поезде, так же как и фотографическое оборудование. Они бы3 ли упакованы вместе. Я хочу сходить купить себе одежду, а у меня нет денег. Я совсем не подумал взять их у Джима. Если бы ты могла одолжить мне кое-что из твоей тысячи, я бы вернул их потом тебе.

– Не глупи. Тебе нет нужды их возвращать. Деньги были выделены на все ваши нужды, и если нужна одежда, ты, разумеется, получишь столько денег, сколько нужно.

– Я думаю, что только быстренько умоюсь, пробегусь расческой по волосам и выйду, чтобы купить, что мне нужно, а потом вернусь, помоюсь и сменю одежду перед уходом. Ты не возражаешь?

– Значит, ты уезжаешь утренним поездом?

– Нет. Я встречаюсь кое с кем в полдень, чтобы обсудить... одно дело, и потом я уеду на поезде три двадцать.

– Встретишься кое с кем? – спросила она озадаченно, но Джесси разводил огонь и не смотрел в ее сторону.

– Ага. Джим назначил здесь встречу и сказал мне о ней вчера. Он сказал, что мне не обязательно на ней присутствовать, но мне хочется, потому что... ну, это дело касается железной дороги, и я имею к нему отношение.

Абигейл не могла не удивиться, на какую такую встречу может быть приглашен фотограф с железной дороги в отдаленном и малозначительном городке Разъезд Стюарта, но решила, что это не ее дело. Она вела себя как навязчивая любовница на основании того, что они провели вместе одну ночь. Джесси совсем не был обязан объяснять ей свои деловые отношения.

– Конечно, – согласилась она, наблюдая, как он возится с огнем.

С обнаженной грудью и босой, он выглядел привычно. Было трудно представить его полностью одетым. Абигейл никогда не думала, что наступит день, когда она увидит Джесси, покупающего одежду и надевающего ее, и не важно из-за встречи или нет. Ей пришло в голову, что он, возможно, ждет не дождется чтобы уехать, он точно помнил время прихода поезда.

Через несколько минут она сидела за письменным столом в гостиной. Джесси вышел из спальни в наглухо застегнутой рубашке, в ботинках, причесанный, опрятный и подтянутый.

– Думаю, ничего страшного, что я воспользовался твоей расческой, Эбби, так как у меня нет своей.

Она не знала, засмеяться или заплакать от этого замечания после того, что случилось ночью. Она протянула ему банковский чек, выписанный только что, и сказала:

– Да, конечно, ничего страшного. Вот. Надеюсь, этого хватит. У меня нет столько наличных в доме.

Джесси медленно, не спуская глаз с опущенного лица Эбби, наклонился к ней и взял чек.

– Я скоро вернусь.

Он помешкал, желая, чтобы она взглянула на него, но видя, что она не собирается этого делать, вышел.

Как только он, слабо прихрамывая, вышел, она сказала вслед:

– Тебе нужен галантерейный магазин Холмса на левой стороне улицы примерно через полквартала вниз.

Ее глаза впились в его широкую спину. Джесси внезапно остановился, схватился за колонну веранды и принялся изучать свои ботики. Затем он хлопнул по колонне, пробормотал «черт» и вернулся.

Дверь взвизгнула примерно так же, как визжала Эбби, и сердце ее ушло в пятки, она отчаянно желала, чтобы Джесси как можно быстрее ушел. Но он понуро встал возле стола, перенеся весь вес на одну ногу и зацепив большой палец за джинсы. Он наклонился к ней, но Абигейл не отрывала взгляда от выдвижных ящиков. Он взял Эбби за подбородок, но она отвернулась.

– Не надо!

Джесси помедлил, потом поцеловал ее в нос.

– Я сейчас вернусь.

Его голос звучал немного надтреснуто. Подбородок мисс Абигейл задрожал. Джесси выпрямился, дотронулся до ее губ указательным пальцем и быстро вышел, как ему и следовало сделать сначала. Дверь захлопнулась, Абигейл оперлась на локти и уронила лицо на руки. Она просидела так очень долго, несчастная сейчас и еще более несчастная в будущем, когда ей предстояло избавиться от Джесси. И все же она должна была избавиться от него.

Наконец, она поднялась, приняла ванну и пошла наверх одеваться. Она облачилась в черную юбку и светло-голубую кисейную блузку. Она застегнула пуговицы на манжетах, высоко подняла голову и пригладила тугие кружева на горле, так что они чуть не касались ее ушей. Все признаки ночного свидания были уничтожены, но изучая свое отражение в овальном зеркале туалетного столика, мисс Абигейл решила, что выглядит на десять лет старше, чем прошлым утром. Позади нее, отражаясь в зеркале, стояли красные туфли. Она взглянула на себя осуждающе еще раз и принялась гадать, не подходят ли ей эти туфли после этой ночи, взяла одну туфлю, задумчиво посмотрела на нее и закрыла глаза, вынося себе приговор. В конце концов она села на кровать и надела туфлю.

Она услышала, как хлопнула входная дверь, и раздался голос Джесси.

– Эбби? Я вернулся. Эй, где ты?

– Я наверху, – отозвалась она, бросая уничтожающий взгляд на красную туфлю.

Он подошел к нижней ступени и крикнул:

– Ничего, если я приму ванну?

– Ничего. Горячая вода в резервуаре, а чистые полотенца в шкафу напротив кладовой.

– Я знаю, где ты их держишь.

Его шаги удалились. Она закрыла глаза не в силах сдержать радости от того, что он вернулся и позвал ее так привычно.

О Боже, Боже, она не хочет, чтобы он уходил, не так скоро.

Туфля по-прежнему красовалась на ноге, и Абигейл наклонилась, чтобы ее зашнуровать. Она выставила ногу перед собой, поворачивая ее так и этак, и восхищаясь видом и удобством подарка Дэвида Мелчера.

Мисс Абигейл вдруг почувствовала уверен– ность в себе и надела вторую туфлю.

Она снова рассмотрела их, и красный цвет стал казаться менее вызывающим, менее непривычным. Эбби встала, побалансировала на удобных каблуках и нашла, что туфли подходят ей тик в тик. В них она чувствовала себя изящной и женственной. Это был первый краткий всплеск тщеславия, который мисс Абигейл Маккензи позволила себе за всю жизнь. Она сделала четыре пробных шага, и туфли потеряли крикливость и стали весьма привлекательными. Мисс Абигейл не волновало, что это было так лишь потому, что она так хотела. Вышагивая туда-сюда по спальне и вслушиваясь в стук маленьких французских каблучков по доскам пола, мисс Абигейл не смела подумать, что причина, по которой она надела эти туфли – показать Джесси Дюфрейну, что, хотя он и собирается уйти из ее жизни, на нем свет клином не сошелся.

– Где, черт побери, ты держишь бритву? – крикнул Джесси снизу в своей старой манере. – Эбби? Я тороплюсь.

– Одну минуту, я иду, – ответила она, торопливо спускаясь вниз, позабыв о красных туфлях. Она достала бритву из укромного места на кухне и, обернувшись, увидела Джесси, стоявшего позади нее в одних зеленовато-голубых брюках. Она смерила его взглядом от талии до длинных ступней, и остановилась на его лице.

– Не могла бы ты мне принести и ремень для правки бритв, Эбби? – спросил он, казалось, не догадываясь, что творится в душе Эбби. У А там определенно что-то происходило.

Какое-то горько-сладкое переживание. Она находилась теперь в доме, наполненном звуками, запахами и другими признаками присутствия в нем мужчины, чего, как она думала, никогда не произойдет. Он брился, принимал ванну и одевался здесь и раньше, но теперь он делал это все, готовясь оставить мисс Абигейл. Теперь она знала каждую мышцу, скрытую его брюками, каждую складку кожи под лезвием бритвы, каждую прядь волос под расческой и теплый запах тела. Теперь она хотела остановить время и запретить Джесси красоваться перед кем-нибудь еще, кроме нее. Но она не имела на это права.

Поэтому она пыталась не смотреть на его голые плечи, наклоненные к зеркалу, склоненную в сторону голову и глаза, следящие за бритвой возле уха. Она пыталась не влюбляться в запах крема для бритья, наполнивший ее кухню – – кухню старой девы. Она пыталась не смотреть на дорогой материал новых брюк, одетых Джесси. Она пыталась не замечать свисток поезда 9:50 из Денвера, когда он разнесся по дому, того самого поезда, который привез Джесси сюда. Она притворилась, что полуденного поезда, который увезет его отсюда, не будет.

– Я оставил сдачу на письменном столе в гостиной, – сказал он, вытирая лицо, и склонился, чтобы причесать усы.

Абигейл никогда не видела, чтобы он это делал. Она оторвала свой жадный взгляд от Джесси и вышла в гостиную, где в бессилии уселась перед письменным столом и, стараясь выглядеть по-деловому, начала просматривать какие-то документы. На сердце становилось все тяжелее. Джесси вошел в спальню, и из-за двери послышался шелест одежды, стук ботинок, звякание пряжки, мягкий свист сквозь зубы, и все это прерывалось секундными перерывами затишья, во время которых воспаленное воображение Абигейл рисовало в ее мозгу слишком знакомые ей, запретные картины.

А потом Джесси вышел.

Он перешагнул порог спальни, и мисс Абигейл пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы не охнуть и не открыть рот от изумления. Он выглядел незнакомцем, каким-то замечательным щеголем. Со странным выражением лица, помедлив, он смущенно погладил свой жилет. Бронзовая кожа под густыми усами контрастно выделялась высоким тугим воротником-стойкой ослепительно белого цвета, изогнутые уголки которого образовывали возле кадыка букву «V». Шелковый, полосатый галстук, завязывающийся свободным узлом с двумя длинными концами, был тщательно затянут и заколот булавкой. Воротник двубортного жилета выглядывал из-под отворотов безупречной визитки, более короткой и облегающей, чем сюртуки, которые мисс Абигейл видела по воскресеньям в церкви. При виде Джесси замирало дыхание. Ведь в этом городе шахтеры ходили в испачканных, мрачного цвета штанах на растянутых подтяжках поверх серых нательных комбинезонов. Весь костюм Джесси был выдержан в изысканных тонах и напоминал Эбби расцветку головы селезня.

Она внезапно почувствовала сильный укол ревности и опустила глаза, чтобы в них нельзя было ее прочитать. Он вырядился павлином перед отъездом, в то время как раньше Абигейл с трудом могла заставить его надеть ботинки и рубашку.

Она проговорила, глядя в стол:

– Ты нашел все эти... шмотки на Разъезде Стюарта?

Он думал, что она обрадуется, увидя его, наконец, одетым прилично, но дешевое словечко явно говорило о раздражении и порицании.

– Ты, кажется, удивилась, но не должна бы. – Он грациозно приблизился сбоку к столу и слегка коснулся его поверхности пальцами. – Железной дорогой привозят сюда все, что есть на Востоке. Янки больше не имеют монополии на самые современные товары.

– Хм, – фыркнула она, – я полагала, ты по крайней мере выберешь менее кричащий цвет.

– А чем плох этот цвет? Он называется ярь-медянка, как мне сказали, и очень моден сейчас на Востоке и в Европе.

– Ярь-медянка? В самом деле? – презрительно заметила мисс Абигейл, приподняв бровь на пальцы Джесси, которые не давали ей покоя, как она ни старалась игнорировать их. – Павлиньи оттенки были бы и то более приемлемыми.

– Павлиньи? – Джесси наконец убрал руку со стола, чтобы поправить отвороты. – Ну это не больше похоже на павлина, чем туфли, присланные стариной Мелчером.

Она рефлексивно спрятала ноги за ножками стула и про себя решила, что ярь-медянка не такая уж противная. Это был насыщенный, мужской и в высшей степени приличный цвет. Но все это не имело значения, так как сердил ее вовсе не цвет, и к этому моменту они оба знали это.

– Возможно, дело не в том, что это павлиний цвет, а в гом, кто его носит, – сказала она строго и заметила, как ощетинился Джесси.

– Почему бы вам не определиться с тем, что вам от меня надо, мисс Абигейл? – спросил он с чувством, имея в виду, конечно, одежду, но Абигейл покраснела, вспомнив свою ночную просьбу. Она поджала губы.

– Это должна быть жизненно важная встреча, на которую вы идете, раз она вызвала такое превращение, ведь я ни за деньги, ни за любовь не могла заставить вас надеть рубашку!

Их глаза наконец встретились, сомнительная, неудачно выбранная фраза мисс Абигейл приобретала неожиданный пикантный смысл.

– Ни за деньги, ни за любовь? – повторил Джесси, медленно и тщательно выговаривая слова.

Она поняла, что и то, и другое имело место за последние десять часов.

– Не смейте толковать эти слова фигурально, сэр! – огрызнулась она. – Уходите! Отправляйтесь на свою встречу tete-a-tete – в своем костюме цвета ярь-медянки. Но не забудьте захватить с собой свои повседневные штаны. А то, мало ли, когда их вам отправят!

Они прожигали друг друга взглядами, но Джесси раздумывал, как бы ему выбраться отсюда полюбовно, не вступая в дальнейшие взаимные обвинения. В конце концов он принял расслабленную позу и покачал головой, глядя в пол.

– Эбби, – спросил он умоляюще, – ради Бога, неужели мы не можем попрощаться, не начиная всего этого опять?

– Зачем? Намного привычнее видеть, как вы уходите с гневным взглядом.

Джесси понял, что это была правда: выбрав в качестве защиты гнев, Абигейл не нуждалась в уговорах и извинениях. Джесси присел на корточки рядом с ее стулом. Абигейл уставилась немигающим взглядом в глубины ящика стола.

– Эбби, – сказал он тихим голосом, взяв ее сжатую в кулак руку, – я не хочу покидать тебя в гневе. Я хочу, чтобы ты улыбалась, и хочу улыбаться сам.

– Вы меня извините, но сегодня утром у меня нет особых причин для улыбок.

Он вздохнул, посмотрел на нее и рассеянно гладил свои пальцы, державшие кулак Эбби, который он положил себе на колено.

Черт! Черт! – думала Абигейл, почему от него пахнет так хорошо, почему он так прекрасно себя ведет? Почему только теперь?

– Я знаю, тебе было плохо сегодня утром, – продолжал он. – Я пытался предупредить тебя, но ты не послушалась, Эбби, у меня нет времени, чтобы задержаться и помочь тебе разобраться в своей душе. Просто поверь мне. Что случилось, то случилось, и тебе нечего стыдиться. Пообещай мне, что не будешь винить себя.

Но она не могла ничего сказать, не могла ослабить кулак или хотя бы посмотреть на Джесси. Сделай она так, она бы снова оказалась в его руках, а она была уверена, что уже обречена на адские муки. Джесси опаздывал, ему надо скорее уезжать.

– Эбби, есть одна вещь... Послушай, Эбби, то, что у нас было, возможно, еще не закончилось, ты знаешь. Если что случится, я имею в виду, если ты забеременеешь, дай мне знать, хорошо?

Это никогда, никогда не приходило ей в голову. Ни раньше, ни во время, ни после того, как она занималась любовью с ним, и то, что он упомянул об этом, еще больше укрепило ее уверенность в том, что если все обернется именно так, Джесси никогда не вернется, чтобы жениться на ней.

– Ты можешь связаться со мной в любое время, протелеграфировав в центральный офис РМР в Денвере.

Тут она медленно повернулась к нему и выставила из-под юбки две туфли из лайки, как раз возле колена, облаченного в ярь– медянку. Он видел, как из-под юбки медленно, словно два наглых, высунувшихся языка, появляются красные туфли, и, сжав кулаки, вскочил на ноги. Под коленом той самой ноги, на которое он встал в качестве выражения своих добрых намерений, остались две маленькие складки.

– Черт бы тебя побрал, Эбби! Чего ты от меня хочешь? – закричал он. – Я говорил тебе прошлой ночью, что уеду, и я уезжаю! Не думай, что я не знаю, почему ты одела эти... эти... туфли для проститутки! Но это не сработает. Ты не заставишь меня поверить в то, что ты теперь женщина легкого поведения, потому что чтобы стать ею требуется больше, чем одна ночь с мужчиной! Ты получила, чего хотела, так что не делай из меня падшего человека. Подрасти, Эбби! Подрасти и пойми, что каждый из нас частично прав и частично не прав, и то, что ты делаешь, не осуждается в этом мире!

Абигейл, не спуская глаз с колен Джесси, невинным тоном проговорила:

– Что за стыд, мистер Дюфрейн, вы помяли штанину своих безупречных павлиньих штанов.

– Ладно, Эбби. Делай по-своему, но только не строй из себя дурочку, вышагивая по Мэйн-стрит в этих чертовых красных туфлях!

В этот момент от двери послышался жалобный голос:

– Мисс... мисс Абигейл, у вас все хорошо? Из проема, испытывая тревожное чувство от того, что он уже однажды видел такую сцену, выглянул Дэвид Мелчер.

Мисс Абигейл, открыв от изумления рот, пулей вскочила с места. В ее рот в первую секунду можно было безо всякого труда засунуть обе красные туфли. Потом она собралась с духом и пролепетала:

– М... мистер Мелчер... как... как давно вы с... стояли здесь?

В ее сознании эхом пронеслись безумные замечания Джесси о женщинах легкого поведения и беременности.

– Я вошел только что. А как долго здесь находился он?

Но в присутствии Джесси Дюфрейна о нем нельзя было говорить, как о деревянном истукане. Повернувшись к двери, он заговорил ледяным, вызывающим тоном.

– Я находился здесь с момента вашего ухода, Мелчер, ну и что из этого?!

Дэвид пронзил его взглядом, полным ненависти.

– Я буду разговаривать с вами за столом переговоров в полдень, ни минутой раньше.

Я пришел сюда, чтобы повидать мисс Абигейл, я полагал, что вы освободили ее от своего присутствия намного раньше, особенно учитывая то, что вы, очевидно, достаточно поправились, чтобы устраивать третейский суд.

Дюфрейн с яростью одернул манжету и уверенным тоном выразил свое согласие:

– Значит, как вы сказали, в полдень.

Он пошел в спальню, чтобы взять свои немногочисленные вещи, и оставил Абигейл наедине с ее потрясением.

Он знал! Он знал! Он все время знал! Он знал с того момента, когда приходил Джим Хадсон, знал, что Дэвид вернется на Разъезд Стюарта. Он знал это, так как сегодняшняя встреча была назначена между ними, очевидно, для выяснения обстоятельств стрельбы на поезде. Этот напыщенный, тщеславный остолоп знал, что он не был последним шансом Абигейл, и все же украл ее невинность, зная, что Абигейл никогда не отдалась бы ему, зная о грядущем возвращении Мелчера. Не требовалось особой проницательности, чтобы догадаться, что Дэвид Мелчер не возьмет себе в невесты поруганную женщину. Мисс Абигейл хотелось подлететь к Джесси Дюфрейну и измочалить его, обрушить яростные обвинения в том, как он воспользовался ее неведением, хотя мог просто сказать правду, и Дэвид мог бы быть ее!

Мелчер видел гневное выражение на лице мисс Абигейл, но не мог и представить, что на сей раз сказал сквернослов Дюфрейн, чтобы так разозлить ее. Мисс Абигейл, судя по всему, снова взяла себя в руки, повернулась и сладким голосом пригласила Мелчера:

– Пожалуйста, входите, мистер Мелчер.

– Спасибо.

Он пошел в гостиную, неся трость ее отца; как раз в этот момент, держа туго свернутые штаны и револьвер в одной руке, из двери спальни вышел Джесси.

– Значит, ваш человек прибыл в город? – безразличным тоном полюбопытствовал Мелчер.

– Он приехал вчера, – ответил Дюфрейн, с трудом сдерживая дрожь в голосе. – А ваш?

– Он ожидает на станции телеграммы о том, что можно приезжать.

Дюфрейн один раз резко кивнул. Он чувствовал, что глаза Эбби буравят его спину холодным, яростным взглядом. Он повернулся и натянуто сказал:

– До свиданья, мисс Абигейл.

К ней внезапно вернулось ненависть, которую она чувствовала к Джесси Дюфрейну в то утро, когда из-за него потеряла Дэвида. Теперь уже было не важно, что уходил Джесси, а Мелчер оставался, он опять был для нее потерян. С тем же успехом Джесси Дюфрейн мог поднять свой револьвер, прицелиться и застрелить Дэвида Мелчера прямо в лоб.

Джесси прочитал по лицу Абигейл, что отвергнут этой женщиной, и его начало мучить чувство вины.

– И вам того же... мистер Дюфрейн!

Его взгляд на секунду встретился с ее глазами, потом он развернулся на пятке, обогнул Дэвида Мелчера и хлопнул дверью. После него остался запах крема для бритья, причиняя Эбби новые страдания.

– Ну что ж, по крайней мере, он обращается с вами уважительно, – натянуто заметил Дэвид.

Абигейл, наблюдая за тем, как Джесси, прихрамывая, удаляется по улице, пробормотала:

– Да... да, вы правы, – хотя ей неимоверно хотелось сказать что-либо саркастическое.

Дэвид прочистил горло. – Я... я возвращаю трость вашего о... отца, мисс Абигейл.

Она не ответила. И он повторил:

– Мисс Абигейл?

Она рассеянно повернулась, с трудом прерывая свои размышления о Джесси Дюфрейне.

– Я рада, что вы так сделали, мистер Мелчер, очень рада. Не потому, что я хотела, чтобы вы вернули трость, а потому, что это мне дало возможность снова увидеться с вами.

Он покраснел, удивленный ее прямотой, не сочетавшейся с той мисс Абигейл, с которой он разговаривал последний раз. Кроме того, ему показалось, что он услышал в ее голосе какую– то надтреснутость, которой раньше не было.

– Да, ну... я... мне надо было вернуться на Разъезд Стюарта на встречу, на которой мы попробуем установить, кто виновен во всем происшествии на поезде.

– Да, я услышала об этой встрече только утром. Как ваша нога?

Он посмотрел на ногу, потом поднял взгляд обратно.

– Ощущение неудобства пропало. Хромота – пока нет.

В голос мисс Абигейл наконец вернулась привычная заботливость.

– Ах, я так сожалею. Возможно, через некоторое время она тоже пропадет.

Но она припомнила, как доктор говорил, что Дэвид будет хромать всю оставшуюся жизнь.

– Я вижу, вы... получили подарок, который я послал, – запинаясь, проговорил он.

Теперь пришла очередь мисс Абигейл посмотреть себе на ноги. «Господи! – подумала она. – Угораздило меня надеть их как раз к его приходу!» – На ваших ногах они выглядят еще прекраснее, – сказал Мелчер, понятия не имея, какое неприятие вызывают эти туфли, а мисс Абигейл, добрая душа, не могла разочаровать его.

– Они прекрасно сидят, – сказала она довольно правдиво, приподняв свою юбку на несколько дюймов. – Я хотела поблагодарить вас, но у меня не было адреса, по которому я могла бы вас найти.

Подняв глаза, она увидела, что Дэвид Мелчер испытывает крайнее замешательство от того, как она показала свои лодыжки. Она поспешно опустила юбки. Как быстро можно забыть о благопристойности после даже коротких встреч с таким проходимцем, как Джесси.

– Вы должны простить меня за грубые манеры, мистер Мелчер. Пожалуйста, садитесь, – она указала на канапе, а сама села на стул рядом. – У меня было утомительное утро и из-за этого, боюсь, позволила себе некоторые вольности. Пожалуйста... пожалуйста, садитесь. Хватит обо мне. Что нового у вас? Вы снова собираетесь продавать туфли, как только завершится сегодняшняя встреча?

– Надеюсь... вообще-то по правде говоря... я думал провести... скажем, парочку дней з... здесь, на Разъезде Стюарта. Я заказал комнату, в, а-а, гостинице и отослал туда свои вещи. У меня уже есть большая партия обуви... она ждет меня в Денвере. Думаю, я мог бы поискать несколько новых рынков сбыта для нее прямо здесь и в соседних городах.

– В таком случае, возможно, вы будете свободны сегодня вечером, чтобы почтить меня своим визитом и сообщить итоги встречи. Мне, конечно, очень интересно, так как вы и... – ей было трудно произнести снова его фамилию, – ...мистер Дюфрейн оба были под моим присмотром.

– Да, – немного скованно произнес Дэвид. – Я... мне бы тоже... тоже очень хотелось почтить вас визитом, конечно, я понимаю ваше желание поскорее узнать новости.

– Этого хочет весь город, мистер Мелчер. Ничего подобного никогда не случалось на Разъезде Стюарта, и я уверена, что будут чесать языками. Думаю, что когда встреча начнется, любопытство горожан еще больше возрастет.

Мелчер нервно теребил пуговицы своей жилетки и, наконец, бесчисленное число раз прокашлявшись, спросил:

– Мисс... мисс Абигейл... ахм... вы не, или... были вы... ахм... у вас была репу... так сказать, в городе считают... ахм, всякое говорят...

Она в конце концов сжалилась над ним с его чрезмерной деликатностью.

– Нет, мистер Мелчер. Моя репутация не пострадала из-за того, что вы или мистер Дюфрейн были в моем доме. Полагаю, что не солгу, если скажу, что в городе достаточно хорошо знают меня.

– Конечно, – быстро вставил он, – я не имел в виду...

– Пожалуйста, – она протянула ему маленькую руку, – давайте говорить без обиняков. Это только приносит непонимание. Давайте договоримся начать все сначала как друзья и позабыть все прошлое.

Ее прямолинейность снова сбила Мелчера с толку, но он, помедлив секунду, протянул руку и взял кончики ее пальцев. Краска на его лице вновь указала мисс Абигейл насколько отличается этот человек от Джесси Дюфрейна.

– Тогда, до вечера, – сказала она мягко.

– Да... ахм... до вечера.

Он прочистил свое горло, наверное, в пятнадцатый раз, с тех пор как вошел в дом мисс Абигейл, и это внезапно стало ее сильно раздражать.

Любопытные граждане Разъезда Стюарта поняли, что что-то затевается, когда Макс задолго до 3:20 согнал Эрни с облюбованной им скамьи на веранде станции и объявил, что станция закрыта для официального дела, касающегося железной дороги.

По тротуарам распространились новости, что тот малый Мелчер с отстреленным пальцем зарегистрировался в Албертс-Хотел вместе с каким-то щеголем в костюме в желтую клетку. Они узнали также, что какая-то разодетая железнодорожная шишка находится в городе со вчерашнего дня. Кроме того, не было секретом, что один из обителей дома мисс Абигейл ходил сегодня утром в город и купил тот сказочный костюм, на который все они таращились через окно галантерейного магазина Холмса. А когда они увидели, как этот человек хромал по улице, уже в костюме, слухи поползли с удвоенной силой.

– Что ж, если он не дорожный грабитель, как вы думаете, кем он может быть? И что, по вашему мнению, произойдет на станции?

Но все, что удалось вытянуть из Макса, так это то, что представитель железной дороги назначил здесь встречу.

Макс выбил пыль из обивки дубовых стульев и поставил их вокруг импровизированного стола, сделанного из грубых досок, закрепленных гвоздями на двух бочонках. Станция еще не успела обзавестись настоящим столом. А разодеты все будут, как пить дать. Макс, стараясь угодить, подобрал с доски щепку. Что бы здесь ни намечалось, подумал он, выглядит по-настоящему солидно. Поэтому он принес кувшин с четырьмя стаканами и наполнил их водой из гигантского подвесного бака на путях, откуда паровозы брали воду для своих нужд.

Четверка сошлась возле станции в одно и то же время. Вместе они выглядели, как радужная форель. Среди них был и Джеймс Хадсон в бордовом деловом костюме. Он пожал Максу руку.

– Хорошая, чистая станция здесь у вас, Смит.

Он моментально завоевал симпатию Макса. Джесси Дюфрейн появился в костюме цвета голубого чирка, на который даже Макс глазел в магазине Холмса. Когда Хадсон представлял Максвелла Смита, он сказал:

– Смит – наш начальник станции здесь, на Разъезде Стюарта.

Дюфрейн, протягивая руку, благодушно заметил:

– Мистер Смит, это вы отказались отправить меня отсюда без разрешения доктора Догерти? Я должен поблагодарить вас, сэр.

Макс ответил:

– Ох, не стоит беспокоиться. – Он был чрезмерно доволен и горд собой.

Хадсон взял на себя роль главного во время взаимных представлений. Макс пытался ничего не проглядеть, особенно после того как выяснил, что мужчина в желтом клетчатом, костюме– Питер Краули, адвокат Мелчера. Но к тому моменту, когда Хадсон предложил: «Джентльмены, может быть присядем?», Макса уже не расспрашивали. От всей этой сумятицы и мешанины цветов у него закружилась голова. Ни разу в жизни он не видел сразу столько щеголей!

Джеймс Хадсон сел за стол с таким видом, будто он был сделан не из грубых досок, а из полированного красного дерева. Вся четверка, по-видимому, решила доверить ему бразды правления.

– А теперь, Краули, – начал он, – я предлагаю воздержаться от обвинений и перейти к точным фактам, касающимся обстоятельств, при которых возникла стрельба. Мистер Мелчер и мистер Дюфрейн получили увечья во время инцидиента на поезде.

– Мистер Мелчер прибыл сюда, чтобы обсудить меру ответственности, – ответил Краули. Мелчер кивнул. Дюфрейн сидел как статуя, скрестив руки на груди и прожигая его глазами. Хадсон и Краули продолжали:

– Вы имеете в виду ответственность обеих сторон или только одной? – спросил Хадсон.

– Судя по вашим словам, Дюфрейн считает мистера Мелчера тоже в некотором роде ответственным?

– Да, а разве нет?

– Он так не думает.

– Именно он первым развязал драку, в которой мистера Дюфрейна ранили.

– Он ее не затевал. Он включился в нее уже по ходу дела.

– В результате чего Дюфрейн получил почти смертельное ранение.

– От которого ваш клиент поправился, согласно записям, которые я получил от... – Краули перебрал ворох бумаг перед собой, – ...доктора Клевленда Догерти, который утверждает, что Дюфрейн, по всей видимости, полностью вылечит ногу, а мистер Мелчер будет хромать всю оставшуюся жизнь.

– Из-за чего мистер Мелчер и чувствует себя вправе получить некоторую компенсацию.

– Именно.

Краули откинулся на спинку стула.

– И во сколько он ее оценивает? – спросил Хадсон, переплетая пальцы.

– Мистер Мелчер ехал на поезде РМР, когда его ранили. Разве не должны владельцы железной дороги за это отвечать?

На этот раз Хадсон спросил более резко:

– Я спросил, во сколько он оценивает компенсацию, мистер Краули?

– Позвольте предложить сумму, скажем, в десять тысяч долларов?

Тут все смешалось: Дюфрейн вскочил на ноги как разъяренная пантера, испепеляя Мелчера взглядом:

– А мы не позволим предложить десять тысяч, мелкий ничтожный паразит! – прокричал он.

– Паразит! – яростно ответил на вызов потрясенный Мелчер. – Да кто еще здесь паразит!

Хадсон и Краули пытались утихомирить парочку.

– Черт побери, ясно, что не я! – бушевал Дюфрейн. – Именно вы просите подаяния, думая, что железная дорога позволит себе такую щедрость. Она ведь гребет деньги лопатой, не правда ли? Почему бы не подоить насколько можно?

– Такие деньги может выплатить любая железная дорога.

– Какого черта, ты, ничтожный...

– Джесси, сядь! – Хадсон схватил его за руку и потянул обратно на стул.

– Джентльмены, следите за собой, – вставил Краули.

– Дюфрейн не знает, что это значит. Он никогда не знал! – выпалил Мелчер.

Краули взял своего клиента за руку.

– Мистер Мелчер, мы здесь для того, чтобы обсудить меру ответственности – И мы это сделаем. Он ответственен, и не только за физический ущерб, нанесенный мне. Как насчет ран, которые он нанес мисс Абигейл?

Вокруг губ, подчеркивая зловещую гримасу Дюфрейна, образовалась тонкая белая линия. Вызванный обвинением Мелчера гнев был усилен затаенной виной Джесси перед Эбби и заклокотал в нем. Косвенное напоминание Мелчера этой вины еще больше увеличило ненависть Джесси к нему.

– Оставьте мисс Абигейл в покое! – рявкнул Дюфрейн.

– Да, вам бы это понравилось, не сомневаюсь. Она вас терпеть не может, да еще как!

Озадаченный Джеймс Хадсон проговорил:

– Мисс Абигейл? Вы имеете в виду мисс Абигейл Маккензи? Я не вижу никакой связи с нашим делом.

– Я тоже, – согласился Краули. – Мистер Мелчер, пожалуйста...

– Никакая сумма денег не сможет возместить то, как он с ней обращался, – сказал Мелчер.

– Мисс Абигейл уже заплатили за ее помощь, – заверил его Хадсон. – Мистер Дюфрейн проследил за этим.

– О да, уж я-то видел, как он отплачивает за все, что она для него сделала. Он вынуждал ее...

Дюфрейн снова вскочил на ноги.

– Оставь Эбби в покое, жалкий пискун, или пеняй на себя...

– Черт возьми, Джесс, садись!

Хадсон в конце концов потерял терпение. Но в гневе Джесси по привычке назвал Абигейл по имени. Макса это очень заинтересовало. Когда обстановка немного разрядилась, Хадсон уперся пальцами в доску из сосны и проговорил:

– Кажется, вы оба привлекаете к делу вещи, не имеющие к нему ни малейшего отношения. Вы попросили мистера Краули и меня поприсутствовать здесь в качестве арбитров. Так может быть вы позволите нам выносить свои суждения, или мы оставим вас вдвоем? – Он замолчал, потом спросил: – Мистер Краули, предположим, что мистер Дюфрейн согласится удовлетворить требования мистера Мелчера. Какую компенсацию мы получим в свою очередь?

– Боюсь, вы ввели меня в некоторое замешательство, сэр. Я не полагал, что решать будет Дюфрейн. Я думал, в таком случае вы свяжетесь с железной дорогой.

Хадсон убрал пальцы со стола и посмотрел на Джесси.

– Джесс? – тихо спросил он.

Все глаза в комнате обратились на Дюфрейна.

– Нет.

– Пора, Джесс. Ты хочешь заплатить ни за что десять тысяч долларов?

Но Дюфрейн плотно сжал губы и размышлял. Два арбитра продолжали обсуждение. Лицо Джесси было непроницаемо, но Мелчер все равно прожигал его ненавидящим взглядом. Озабоченный своей виной за прошедшую ночь и переполненный гневом из-за того, что Мелчер мог выжать из него все до пенни, Джесси мучился от одной неотвязной мысли: предположим, они заплатят достаточно денег этому стервятнику, чтобы ему хватило на жизнь. Предположим, они сделают этого чертового дурака таким богатым, что он сможет обосноваться на одном месте и торговать туфлями до второго пришествия. Предположим, они устроят его удобно и уютно прямо здесь и все, что ему будет еще нужно, это женщина. Такое неприятное решение, по крайней мере, сглаживало муки совести Джесси из-за прошлой ночи. Если бы ему удалось так устроить, Эбби получила бы все, в чем нуждалась и чего хотела – этого торговца туфлями с тупой физиономией, средства для открытия настоящего дела и достаточно денег, чтобы она до конца своих тусклых дней ходила в красной лайке! Дюфрейн представил себе лицо Эбби, когда она пришла к нему ночью и сказала: «Дэвид Мелчер ушел и никогда не вернется. Ты мой последний шанс, Джесси». Воспоминания о том, что последовало дальше, заполнило воображение Джесси. В этой женщине было слишком много огня, чтобы отдавать ее таким как Мелчер, но она, возможно, была права, когда говорила, что на Разъезде Стюарта у нее нет более удачного выбора. Уж лучше пусть у нее будет Мелчер, чем никого вообще. Джесси вышел из задумчивости и подхватил нить продолжавшегося спора.

– ...думаю, вряд ли неизбежность прожить остаток жизни частичным калекой не будет принята к сведению в суде, вы так не считаете? Вы также должны принимать во внимание и тот факт, что мистер Мелчер думал, что он защищает железную дорогу от вооруженного вора, – самодовольно вещал Краули.

Хадсон, в конце концов, потерял терпение.

– Мистер Краули, – раздраженно вставил он, – я бы хотел кое-что заявить для протокола. Мне надоело выслушивать, как фамилию Дюфрейн склоняют повсюду в предположении, что он дорожный грабитель, хотя это самое нелепое обвинение в мире! Я спрашиваю вас, для чего человеку грабить его собственный поезд?

– Джим! – гаркнул Дюфрейн, но его друг не обращал на него внимания.

– Да, вы не ослышались. Джентльмены, Джесси Дюфрейн – основной совладелец и держатель акций РМР. Другими словами, он является собственником железной дороги, в ограблении которой его обвиняют.

Макс сидел в своем углу как большой зеленый кузнечик со сложенными крыльями. Краули выглядел так, словно пытался выплюнуть гусиное яйцо, застрявшее в горле. Мелчер, казалось, пытался проглотить точно такое же. Дюфрейн сидел с каменным лицом, смотрел в окно на голубое небо, в котором маячила вершина водяного бака. Хадсон сделал паузу для пущей эффектности. Первым заговорил Мелчер.

– Если вы думаете, что это приуменьшит ваши обязательства перед мисс Абигейл, то это не так. То, что вы являетесь владельцем большой железной дороги, не извиняет вас за ваши действия по отношению к ней. Вы, может быть, не помышляли об ограблении того поезда, но что касается мисс Абигейл, тут вы виновны в самых злостных, непростительных нарушениях за...

– Заплати ему! – огрызнулся Джесси, весь сжавшись. Ему надо было заткнуть этого человека, так как он заметил, что начальник станции как сова уставился на него из своего угла. Ему не надо было особо напрягать слух, чтобы услышать, что говорилось в этой комнате.

– Погоди минутку, Джесс...

– Я сказал, заплати ему, Джим, и я именно это имел в виду! – рявкнул Дюфрейн.

Мелчер не мог поверить своим ушам. Только секунду назад, поняв, как он ошибся в намерениях Дюфрейна на том поезде, он мог бы поклясться, что с деньгами ничего не получится. Он не удержался, чтобы не заговорить:

– Деньги для успокоения совести...

– И ты тоже заткнись, ничтожество, если хочешь выжать из меня так много! – выпалил Джесси, вскакивая и указывая пальцем на Мелчера. – Джим, сделай, как я сказал.

– Погоди минутку, Джесс, железная дорога частично и моя. Я хотел бы получить некоторые объяснения, прежде чем мы дадим ему то, что он хочет.

Внезапно Джесси покачнулся. Скрип стула заставил Мелчера отодвинуться подальше от стола.

– Я хочу поговорить с тобой, Джим. Выйдем.

Дюфрейн не обращал внимания на любопытные взгляды на улице. Взбешенный, мрачный он стоял на веранде станции, засунув большие пальцы в карманы жилета, и рассеянно смотрел на блестящие сковородки, выставленные на обозрение перед магазином напротив.

– Джесс, я должен был сказать им, что мы владельцы, – увещевал его Хадсон.

– Все в порядке, Джим, это все равно всплыло бы раньше или позже. Я только не хотел, чтобы это узнала Эбби до того, как я покину город, вот и все.

– Здесь происходит что-то, чего я не понимаю, и, может быть, это не мое дело, но хотел бы чтобы ты лишний раз подумал о своем поспешном решении удовлетворить запросы этой пиявки.

– Я уже обдумал, и мое решение неизменно.

– Ты уверен/ – С несколькими условиями, и деньги будут выплачиваться из моих прибылей, а не твоих.

Они тихо разговаривали несколько минут и потом, вернувшись, заняли места за импровизированным столом.

– Мистер Краули, – обратился Хадсон, почти игнорируя его клиента, – если железная дорога выплатит мистеру Мелчеру десять тысяч долларов за ущерб, мы в свою очередь требуем с его стороны выполнения некоторых условий. Во-первых, мистер Мелчер должен объявить в местной газете, что железная дорога не несет никакой ответственности за происшествие, которое вызвано не столько тем, что мистер Дюфрейн имел при себе револьвер, сколько тем, что ваш клиент ехал в одном из наших вагонов, когда был ранен. Заявление ни в малейшей степени не должно чернить имя мистера Дюфрейна или мисс Абигейл Маккензи, а напротив, сделать предельно ясным, что мистер Дюфрейн не грабил поезда, а мистер Мелчер ошибся в его намерениях. Если пожелает, он может указать, что действовал, по его мнению, из лучших побуждений, но это единственное оправдание, которое он может дать своим действиям.

Наше второе условие заключается в том, Ч1о мистер Мелчер вложит не менее двух третей полученных денег в дело на Разъезде Стюарта Он может выбрать любой вид предприятия но оно должно быть в этом городе и не может быть продано в течение пяти лет.

Третье условие заключается в том, что мистер Мелчер никогда не будет ездить поездами РМР. Он, конечно, может использовать железную дорогу для транспортировки товаров для своего предприятия, но ноги его никогда не должно быть в наших поездах.

Мы хотим, чтобы эти пункты были зафиксированы на бумаге и заверены нотариусом вместе с добавлением, что если какой-нибудь из этих пунктов будет нарушен, мистер Мелчер должен будет выплатить РМР всю сумму, десять тысяч долларов, по первому требованию.

Краули хранил молчание, приподняв вопросительно бровь в сторону Мелчера. Тот не мог оправиться от потрясения. Это была месть Дюфрейна за подозрение в ограблении. Он был достаточно богат и влиятелен, чтобы позволить себе выплатить десять тысяч долларов на дело, которое в будущем все равно стало бы его собственным! Лицо Мелчера пылало, руки дрожали, он не понимал, почему надо было инвестировать деньги в Разъезд Стюарта, да и не хотел знать. Будучи зависимым от этого самодовольного человека, он боялся услышать его обоснования, которые могли оказаться не менее отвратительными, чем его наглые ультиматумы.

– Я согласен, – тусклым голосом проговорил Мелчер, – но с одним условием со своей стороны.

– И каким же? – спросил Хадсон.

– Дюфрейн в приватной обстановке при... принесет извинения мисс Мак... Маккензи.

– Ты заходишь слишком далеко, Мелчер! – забушевал Дюфрейн. Его лицо побагровело. – Любое неприятие между мной и мисс Маккензи не имеет ни малейшего отношения к этой встрече и, более того, это не твое дело!

– Вы сделали это моим делом, сэр, однажды утром, когда прямо у меня перед глазами позволили себе неслыханные вольности!

– Хватит! – взревел Дюфрейн.

Макс чуть не проглотил язык. Джесси вскочил на ноги, чуть не опрокинув стол. Кувшин опасно накренился, стаканы закачались, один из них завертелся и в конце концов опрокинулся, расплескав воду по столу и на колени Мелчера. Дюфрейн, расставив ноги и сжав руки в кулаки, злобно смотрел на него.

– Наши проблемы, мои и Эбби, уже решены, так что ни слова больше о ней, понятно? Вы можете забирать свои десять тысяч в уплату за вашу кровь, за ваш палец или за что там еще и жить в роскоши остаток ваших дней, или я выйду отсюда, оставив эти деньги у себя в кармане, и вы меня больше никогда не увидите! Что вы выбираете?

Мелчер уставился на черные усы, снова представляя в воображении это наглое, голое тело, насмехавшееся над ним и мисс Абигейл. Как бы он хотел, чтобы пуля попала в Дюфрейна на четыре дюйма левее. Но если бы он высказал свою мысль вслух, он потерял бы десять тысяч из личных прибылей этого дьявола. Дэвид не сомневался, что скажи он еще хоть слово, он увидит только спину Джесси, а не деньги. Поэтому он прикусил язык и решил больше не настаивать на извинении мисс но он Абигейл. Его гордость была уязвлена, только кивнул.

– Очень хорошо. Я дам в газеты информацию, какую вы хотите, но вы больше никогда не должны появляться на Разъезде Стюарта. Вам нечего здесь делать.

Они оба понимали, что подразумевают Абигейл Маккензи. Дюфрейн сделал последний тщательно подготовленный выпад.

– Вы забываете, Мелчер, что я владею здесь собственностью, на которой вы в данный момент стоите. Не указывайте мне, куда я могу, а куда не могу ходить... по делу, конечно, – закончил он саркастически, приподняв одну бровь.

Хадсон, пытаясь сгладить враждебность между ними, вставил:

– Больше, пожалуй, нечего добавить, – и поспешил закончить дело, – мистер Краули, если вы останетесь, мы составим соглашение, заверим его до моего отъезда из города, а мы проследим за получением в течение трех дней банковского чека мистером Мелчером в любом месте, какое он укажет. Вы понимаете, что мистер Дюфрейн должен лично снять такую сумму со своего счета в Денвере.

– Да, понимаю. Если это приемлемо для мистера Мелчера, это приемлемо и для меня.

Мелчер напряженно встал.

Дело завершилось, Хадсон и Дюфрейн вышли в сухую полуденную жару, которая ничуть не охладила пыл Джесси.

– Что с тобой случилось, Джесс? – Хадсон взял друга за локоть. – Я никогда не видел, чтобы ты так защищался и нападал из-за женщины.

– Женщины, черт! Я только что отписал десять тысяч заработанных тяжким трудом долларов этому пискуну! Как я после этого должен себя чувствовать?

– Погоди, Джесс. Именно ты сказал дать ему их, а я считал, что это слишком много не только для того, чтобы заткнуть его, но и по любой другой причине. Так что же произошло в доме мисс Маккензи?

Джесси отыскал взглядом конец крыши дома Эбби, над декоративным фасадом шорной мастерской и шорной лавки. Сквозь зубы он ответил:

– У тебя пытливый ум, Джим, а у меня есть характер. Именно поэтому ты следишь за делом в целом, а я – на местах. Давай так все и сохраним, и прибереги свое расследование для таких типов как Мелчер, хорошо, приятель?

– Ладно... как хочешь. Но если ты пытаешься спасти репутацию мисс Маккензи, как насчет начальника станции с его ушками на макушке и выпученными глазами? Не знаю, что означало замечание о непозволительных вольностях в спальне леди, но оно может послужить источником всяких неожиданных толков, как только сорвется с языка нашего начальника станции. Может мне вернуться и дать ему на лапу или ты сам это сделаешь?

– Черт побери, Джим, не хватало мне унижений от этого Мелчера так тут еще и ты?

Хадсон понимал, что его друг не в настроении, и потому посчитал полученный от него нагоняй немного преувеличенным. Но Джесси все-таки что-то мучило. Хадсону оставалось только гадать, что бы это могло быть.

4 – Будь практичным, – добавил Хадсон.

– Ну так возвращайся на станцию и поступи практично по своему усмотрению. Я за сегодняшний день уже достаточно потерял... своей практичности.

Они договорились встретиться в гостинице перед отъездом, а затем Хадсон вернулся на станцию, а Дюфрейн пошел в салун, приковывая к себе взгляды всех жителей города за исключением Эрни Тернера, который храпел за столиком, уронив голову в лужу пива.