Роберт принес шампанское, его в город завозили много, принимая во внимание количество питейных заведений и богатство жителей. Лосиное жаркое, приготовленное Адди, оказалось вполне приемлемым вкупе с жареным картофелем и морковью и удивительно вкусным кукурузным хлебом. Настроение собравшихся за ужином было праздничное, даже до того как сообщили о причине встречи. Четверка друзей провела много приятных часов вместе еще до разлада между Робертом и Адди, так что их воссоединение уже явилось поводом для праздника.

Когда разложили жаркое, Роберт наполнил бокалы и поднял свой, взяв Адди за руку.

— Адди и я хотим сделать заявление, хотя оно, может, не особенно вас удивит. Но мы хотели бы, чтобы вы были первыми, кто узнает… — Глаза его загорелись, остановившись на Адди.

— Мы собираемся пожениться, — закончила она. Сара и Ноа заговорили вместе.

— О-о-о, Адди… Роберт, это прекрасно!

— Давно пора.

— Поздравляем. Ничего лучше и быть не может…

Сара поднялась и обошла вокруг стола, чтобы обнять их обоих. Ноа последовал за ней.

— Это как-то связано и со мной. Признаю, я довольно круто поговорил с тобой вчера, Роберт. Но я подумал: или я лишусь хорошего друга, или вобью немножко здравого смысла в твою голову. И когда же это событие свершится?

— Когда? — Роберт взглянул на Адди. — Мы еще не обсуждали этого. Все было решено только три часа назад.

Адди улыбнулась.

— Скоро, я надеюсь.

— Я тоже, — поддержал ее Роберт.

— Вы, полагаю, будете венчаться в церкви? — поинтересовалась Сара.

— Да.

— И обряд будет совершать Матесон? — спросил Ноа.

— Он ведь священник, — ответил Роберт.

— Хочу предложить тост, — провозгласил Ноа. — За Роберта и Адди, которые полностью принадлежат друг другу. Пусть день вашей свадьбы будет безоблачным, и такой же будет вся ваша жизнь!

У них было много тем для разговора — две свадьбы, два дома, четыре судьбы, тесно связанных друг с другом ко всеобщему удовольствию. Они обсудили даты, порядок празднования, приготовление дома к событиям, решив, что он вполне подойдет для Роберта и Адди, когда они поженятся через неделю после бракосочетания Сары и Ноа и их переезда в свой дом.

Они посмеялись над упрямством Роберта, которому потребовалось так много времени, чтобы сделать Адди предложение. Они также представили себе реакцию Бертла Матесона на просьбу совершить церемонию бракосочетания женщины, за которой он ухаживал, с другим. Они даже поговорили о Розе и ее заведении. Это был хороший знак, что данная тема не была для них табу. Быть может, стоит пригласить некоторых девушек от Розы на свадьбу Адди, ведь им было бы так приятно? А миссис Раундтри, не будет ли ее взор источать смертельный яд?

Ужин давно закончился, тарелки и блюда убраны в раковину, а они все еще сидели за столом, тихо переговариваясь, не торопясь завершить вечер. Роберт наклонился вперед, почти полулежа, облокотившись на руку и крутя свой стакан на скатерти. Он произнес задумчиво:

— Да, ты прав, Ноа. Я не могу представить себе другую пару, так созданную друг для друга, как мы с Адди. Мы прошли через многое и все оставили позади: ее побег из дома, пребывание в заведении Розы, наконец, то, что сделал с ней ее отец… Что может быть тяжелее, чем это? Но мы пережили все, и теперь наша свадьба, как свежий ветер, принесет много нового в нашу жизнь.

Наступило молчание, которое нарушила Сара, заговорив с некоторым напряжением в голосе:

— А что сделал с ней отец?

Роберт оставил свой стакан в покое и поднял голову. Адди украдкой делала ему знаки, чтобы он не говорил ничего больше, на лице ее был написан ужас. Роберт выпрямился.

— Так что же сделал с ней отец? — спросила Сара Роберта.

Он смотрел то на одну, то на другую.

— А Сара не знает?

Лицо Адди стало пепельно-серым.

— Забудем об этом, Роберт.

— Чего я не знаю? — Сара переводила взгляд с сестры на Роберта.

— Да ничего. — Адди схватила свою чашку с блюдцем и вскочила со стула.

— Сядь, Адди, — тихо приказала Сара.

— Надо заняться мытьем посуды.

— Сядь, Адди, я говорю.

Ноа сидел неподвижно и молчал, не понимая, что происходит.

Адди села, поставила чашку с блюдцем обратно и устремила взгляд на Сару.

— Пожалуйста, объясни, в чем дело.

— Да ни в чем. Эта проблема нами с Робертом исчерпана. Ему не следовало заводить разговор об этом.

— Но он завел. А теперь я хочу знать, в чем все-таки дело. Что тебе сделал отец?

Глаза Адди заблестели. Она стукнула кулаком по столу, так что чашки и блюдца заплясали.

— Черт возьми, Роберт! Ты не имел права!..

— Адди, я очень сожалею. Но я думал, что ты давно уже рассказала сестре обо всем, после того как ты поделилась со мной. И вообще, если она не знает, как мог об этом узнать Ноа?

Вмешался Ноа.

— Боюсь, я не имею ни малейшего понятия, о чем идет речь.

— Конечно, ты знаешь. Ты упомянул об этом как-то, когда говорил мне о своем намерении жениться на Саре, помнишь?

— Не помню, Роберт, к сожалению, нет.

— Ты рассказал Ноа?! — крикнула Адди в ужасе.

— Нет, я ничего не говорил Ноа. Я думал, он знает. Думал, что ему рассказала Сара. Мы говорили тогда о вас, вот и все.

— Довольно! — резко бросила Сара. — Я желаю знать, что сделал отец Адди.

Адди зажала руки между коленями и опустила глаза.

— Ты не должна хотеть знать это, — прошептала она.

— Роберт! — потребовала Сара.

— Я не могу говорить об этом. Это должна сделать Адди.

— Ну хорошо. Тогда говори ты, Адди.

Адди продолжала глядеть вниз, слезы повисли на ее ресницах. Ноа сидел, скрестив руки, ничего не понимая.

— Да скажет мне что-нибудь наконец в чем дело! — крикнула Сара, стукнув кулаком по столу.

Все молчали.

Прошло несколько минут, и Роберт произнес извиняющимся тоном:

— Я виноват, Сара. Очень сожалею. Пожалуйста, не надо больше об этом.

— Я не могу согласиться, так же как и ты не согласился бы, если бы в таком тоне шла речь о твоем отце. Что же наш отец сделал?

Роберт протянул руку и сжал плечо Адди.

— Скажи ей, Адди. Скажи и покончим с этим.

Ноа стал подниматься из-за стола.

— Извините, но это, кажется, чисто семейное дело.

Адди схватила его за руку.

— Нет, останься. Если ты собираешься быть нашим родственником, ты должен это услышать тоже.

Ноа оглядел всех. Сару, с недовольным выражением лица глядящую на Адди, Роберта с виноватой миной, поникшую Адди. Он опустился на стул.

Адди облокотилась на стол и взяла в руки чашку. На правой щеке ее застыла слезинка, но она не плакала. Она казалась внешне спокойной и, не глядя ни на кого, изучая узор на своей чашке, начала говорить:

— Когда наша мать покинула дом, отец заставил меня занять ее место… в постели.

Роберт положил руку на ее запястье и надавил на него большим пальцем.

Ноа схватился рукой за подбородок, потом прижал ее к щеке.

Сара смотрела на сестру с открытым ртом.

— Я тебе не верю, — прошептала она. Адди встретилась с ее взглядом.

— Увы, Сара, это правда.

— Но… ведь тебе было тогда всего три года.

— Да, это так, — проговорила Адди с глубокой грустью. — Мне было всего три года, потом четыре, пять, десять, одиннадцать, двенадцать. А когда мне исполнилось шестнадцать, я не смогла больше это выносить, и тогда я убежала.

— Но наш отец был хороший, искренний, богобоязненный человек. Он не мог совершить такой отвратительный поступок.

— Да, он был именно хорошим, искренним, богобоязненным человеком с тобой. Но у него была вторая натура, Сара. А ты видела только ту, которую он хотел тебе показать.

Сара покачала головой, глаза ее были широко раскрыты от ужаса.

— Нет, я бы знала, я бы… да и ты бы…

— Ты хочешь сказать, я бы выдала это как-то? Сначала он вынудил меня дать обещание никому ничего не говорить, а потом мне было слишком стыдно…

— Но как он мог… — Рот Сары широко раскрылся. Казалось, она закричит, позовет на помощь.

— Он делал вид, что утешает меня, потому что я очень тосковала по матери. Он сказал, что это будет наш маленький секрет и я не должна никому ничего говорить. А тебя он заставил поверить в то, что перевел меня в отдельную комнату потому, что я писала в постель. На самом деле он хотел проникать ко мне в комнату незамеченным. А почему, ты думаешь, он не разрешал миссис Смит жить в доме вместе с нами? Потому что она…

— Нет! — вскричала Сара, вскочив. — Я не желаю больше слушать! Ты лжешь! — По лицу ее струились слезы. Глаза были широко раскрыты, лицо страшно побледнело. — Отец не мог такого сделать. Он любил нас и заботился о нас. Ты, ты клевещешь на него, а его больше нет, и он не может защититься.

Она, рыдая, побежала по лестнице наверх.

— Сара! — Ноа побежал за ней, прыгая через две ступеньки. Он услышал ее рыдания и вошел в комнату. Она лежала ничком на кровати в темноте.

— Сара, — нежно позвал он, сев рядом.

— Уходи! — Она извернулась и ударила его, не видя. — Не прикасайся ко мне!

— Сара, извини, я глубоко сожалею… — Он нащупал ее плечо и попытался повернуть ее и обнять.

— Не трогай меня, я сказала! Не трогай, не прикасайся ко мне никогда! — кричала она во весь голос. Он отдернул руку, а она продолжала, уткнувшись в подушку, рыдать так, что тряслась кровать. Он не знал, что делать, но хотел поддержать ее, помочь пройти через это испытание.

— Сара, пожалуйста, разреши мне помочь тебе…

— Мне не нужна твоя помощь, мне ничего не нужно. Только оставь меня в покое.

Ноа смотрел на расплывчатые очертания ее фигуры в темноте и слышал рыдания. Он подошел к окну и глядел в ночь, потрясенный, потерянный и беспомощный. Господи, ее отец, ее отец!.. Он был ей больше чем отец, он был ее воспитатель, пример для подражания. Она не только выучилась у него своей профессии, но восприняла строгие моральные принципы. По крайней мере, так она думала,

«Боже мой, какой опустошенной она себя должна теперь чувствовать!»

Он думал об Адди. Бедная, хорошенькая, обиженная и оскорбленная, простоватая Адди, которая несла в себе все годы эту тайну и оберегала сестру от страшной правды. Она убежала от отца, вступила в жизнь, ведущую к моральной и физической деградации, и он, Ноа, был одним из тех, кто способствовал ее унижению. Как он теперь посмотрит ей в глаза?

А Роберт, который случайно раскрыл ужасную правду?! Роберт, который никогда не обидит ни одно живое существо!

Ноа готов был оставаться здесь в темноте до тех пор, пока все не утихнет и не придет облегчение. Какой настоящий друг будет прятаться, когда приходит беда?

Сара рыдала громче и отчаянней, так что у Ноа буквально переворачивалось все внутри.

Он опять попытался ее успокоить.

— Сара, — начал он, подойдя к кровати, сев рядом с ней и касаясь ее вздрагивающей спины. — Сара, то, что было, уже не изменить.

Она резко приподнялась и закричала:

— Он был мой отец, понимаешь! Он был мой отец, а оказался лжецом, грязным лицемером, животным!

Ноа не знал, что сказать. Он продолжал сидеть на кровати и попытался обнять ее.

— Убирайся! — закричала она. — Оставь меня в покое! Оставь меня в покое!

Ее страстность и безумие ужаснули его. Он стоял рядом с кроватью в полной нерешительности, а она сидела на краю, тело ее поникло и сотрясалось от рыданий.

— Хорошо, хорошо, Сара. Я ухожу. Но я зайду завтра узнать, как ты себя чувствуешь. Ладно?

Она не ответила и продолжала плакать.

— Я люблю тебя, — прошептал он. Она осталась в той же позе, слезы лились из ее глаз. Внизу Адди сидела, тесно прижавшись к Роберту, через плечо которого было перекинуто посудное полотенце. Они тихо разговаривали. Когда Ноа вошел в кухню, они повернулись к нему, руки их были сплетены, как будто они боялись расстаться друг с другом.

Ноа остановился возле них. Все хранили напряженное молчание.

— Она в плохом состоянии, — тихо произнес Ноа.

— Пускай она выплачется, а потом я поднимусь к ней, — предложила Адди.

— Она не дает мне даже прикоснуться к себе.

— Ей нужно побыть одной какое-то время.

Ноа кивнул и продолжал стоять в грустном молчании.

— Адди, я очень, очень сожалею. Прости меня, — сказал он наконец.

— Что ж теперь делать? Мы должны постараться преодолеть это и сделать нашу жизнь счастливой.

— Я ничего не знал… Я имею в виду, когда я приходил и видел тебя у Розы, я… — Его взгляд перешел на Роберта, потом вернулся к Адди. — Это все очень неловко, но сказать об этом нужно. Я бы не приходил туда, если бы знал… Я думал, вы, девушки, вам… в общем, я думал…

Ей стало жаль его, и она прикоснулась к его руке.

— Да, так все думают. Что мы, девушки, без ума от этого. Но послушай, Ноа. Это не твоя вина. То, что сделал со мной мой отец… Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым. Я думаю, на сегодня в этом доме достаточно переживаний для одного дня.

Ноа перевел взгляд на Роберта.

— Роберт, — начал он и запнулся, подыскивая слова.

— Моя проклятая болтовня…

— Но ведь ты не знал.

— Саре это не поможет.

Они помолчали несколько мгновений, потом Ноа положил руки им на плечи и притянул к себе.

— Вы, ребята, хорошие люди, И вы будете счастливы, я знаю. И мы с Сарой тоже будем счастливы. Мы пройдем через это и станем двумя супружескими парами, которые будут играть в карты воскресными вечерами.

Они стояли в кружок, головы и руки их соприкасались. Ноа прервал молчание.

— Ну, мне надо идти. Скажите Саре, что я зайду завтра. Ты пойдешь к ней, Адди?

— Да, обещаю.

Ноа кивнул и слегка улыбнулся.

Мужчины пожали друг другу руки и опять обнялись. Молчаливый союз двух людей, не желающих расстаться. Наконец они отодвинулись друг от друга и прокашлялись, скрывая свои чувства.

— Увижусь с вами обоими завтра.

Наверху в своей комнате Сара неподвижно лежала на боку, сжимая мокрый носовой платок. Губы ее распухли, глаза болели. Время от времени ее тело сотрясали рыдания.

Теперь все сходилось. Абсолютно все.

Отец, которого жена бросила ради любовника, больше не женился, даже не встречался с другими женщинами. Адди после ухода матери была безутешна, мочилась в постель, перешла в другую комнату, свою собственную, становилась с годами все печальнее. Хотя с течением времени она должна была более или менее привыкнуть к отсутствию матери. Отец, сначала одобрявший появление Роберта в их доме, стал проявлять к нему антипатию, когда Роберт подрос и начал обращать внимание на Адди. Исчезновение Адди вслед за неудачами отца. Ее приобщение к древнейшей профессии, как продолжению ее роли дома. Ее твердое нежелание говорить об отце и принять деньги в наследство после его кончины. Даже ее отказ работать в редакции газеты, как Сара. Теперь ей все было понятно.

Ей повезло, Саре, которая поумнее.

Но не Адди, которая покрасивее.

Она застонала и прижала отяжелевшую руку к лицу. Ей было стыдно за то, что она жаловалась на Адди за ее нежелание помогать в работе отцу, как это делала она, Сара. Из темноты появилась Рулер, вспрыгнула на кровать и устроилась за ее спиной, уютно мурлыча, как бы спрашивая: «Что случилось?» Она протянула руку, нащупала ее мягкое, теплое тело, прижала его к своему животу и стала греть его. Странно, но кошка пришла к ней именно тогда, когда нужно, хотя ее хозяйкой была Адди.

На некоторое время Сара забыла обо всем, сконцентрировав внимание на мурлыканье кошки, тепле ее тела, приятном молочном запахе ее шерсти. Ее прикосновение действовало успокаивающе, так же как и на Адди, еще в доме Розы.

Роза.

Отец.

Действительность вернулась во всей ее мерзости, заставив Сару содрогнуться и теснее прижаться к кошке.

Наверное, так же чувствовала себя Адди, каждую ночь, совсем одна, после того как отец надругался над ней.

Нет, Адди было хуже, несравненно хуже. Чувствуя себя виноватой, запуганная, полная ненависти, отчаяния, совершенно беспомощная… К кому ей было обратиться, на кого опереться? Кто поверил бы девочке, зная безупречную репутацию Айзека Меррита, уважаемого всем Сент-Луисом?

Внизу погас свет, послышались шаги на лестнице в темноте… кто-то вошел в комнату, подошел к кровати. Сара молчала, отвернувшись к стене. Адди прилегла рядом, перекинув руку через ее талию и положив ладонь на руку Сары, лежащую на Рулере. Она гладила руку Сары. Младшая сестра старалась поддержать старшую, защитить ее от того, что ей самой пришлось вынести без всякой защиты.

На глаза Сары вновь навернулись слезы. Она чувствовала лицо Адди, прижатое к ее спине. Они долго лежали без движения, наконец Сара не выдержала.

— Все это время, — начала она хрипло, — я думала, что это я заставила тебя убежать, сделав что-то нехорошее.

— Нет. Ты совершенно ни при чем. Ты была моей опорой, понимала ты это? Ты и сейчас ею являешься,

— Какая же я опора? Я чувствую себя, будто меня ударили изо всех сил большим кулаком туда, где ко мне прижимается Рулер. Я не в состоянии двигаться и… рассуждать.

— Быть может, это к лучшему, что ты теперь все знаешь.

— Я себя от этого не чувствую лучше.

— Я знаю, сейчас нет, но потом…

— Теперь, когда секрет раскрыт, я удивляюсь, почему мне потребовалось так много времени, чтобы понять все. Только я никогда не знала… — Сара проглотила комок, вставший в ее горле, — никогда не знала об отцах… — Она не смогла закончить.

— Шш-ш, не плачь больше. — Адди гладила волосы Сары. — Не надо, не стоит. Это случилось очень давно, и я уже пережила все. Подумай. У нас всех есть будущее. Как сказал Ноа, скоро мы будем составлять две супружеские пары и играть в карты воскресными вечерами.

Сара прижала пальцы к губам, из глаз ее лились слезы.

Помолчав, Адди добавила:

— Роберт просил передать, что он очень сожалеет.

Сара прерывисто вздохнула. Потом повернулась на спину и положила Рулера между собой и Адди.

— Добрый Роберт, как он, должно быть, любит тебя.

— Он и тебя любит. Он ужасно себя чувствует, причинив тебе горе.

— Когда ты рассказала ему об этом?

— В канун Рождества.

— В канун Рождества!.. — То был вечер, который положил начало ее новым отношениям с Ноа.

— Был жуткий вечер. Роберт пришел к Розе с намерением взять меня на ночь, но он не смог заставить себя сделать это за деньги. Я расплакалась и рассказала ему все об отце, и тогда-то он заставил меня уйти от Розы. Он считал, что ты должна все знать, но я не видела для этого оснований. Ты всегда очень любила отца, для тебя он был вроде Бога. Я знала, что ты так воспримешь это. Но, Сара, надо позабыть обо всем. Главное — чтобы я была счастлива с Робертом.

— Нет, это еще не все. Тот факт, что мой отец оказался лицемером, проповедуя одно, но делая другое, что он был грязным, омерзительным преступником, растоптавшим жизнь собственной дочери, имеет большое значение. Я чувствую себя очень виноватой, Адди, что ничего не понимала, не помогла тебе, ругала тебя за нежелание работать в редакции газеты. — Сара повернулась на бок и посмотрела в лицо Адди. — Понимаешь, Адди, он отнял у тебя все и отдал мне. Как мне жить теперь, зная это?

— Как жить? Да вспоминая, что ты сделала для меня. Ты приехала сюда в поисках меня, ты привела ко мне Роберта. Если бы не вы, я бы умерла в этом борделе, веря, что не заслуживаю другой участи. Ведь все эти годы я думала, что я ничтожное, отвратительное, ни на что не годное создание. Я думала, что я гожусь только для одного акта. Но теперь, Сара, я больше так не думаю. Ты и Роберт вернули мне достоинство и самоуважение.

Они лежали несколько минут в молчании. Руки их ласкали теплую шерсть кошки, черпая в ней какое-то успокоение.

— Адди, а отец… — У Сары было так много вопросов, которые она боялась задать.

— Ты можешь меня спрашивать обо всем, если хочешь. Я больше не стыжусь, потому что знаю, что не виновата ни в чем. Но что тебе даст, если ты услышишь правду? Тем не менее расскажу ее тебе. Настоящие отношения начались, когда мне было двенадцать лет. До тех пор он только ласкал и целовал меня. А теперь подумай хорошенько, прежде чем задавать мне дальнейшие вопросы.

Наступило долгое молчание, в темноте роились мрачные картины. Наконец Сара проговорила:

— Хорошо, я не буду задавать вопросов. Но я должна признаться в одном, можно?

— В чем же?

— Я всегда завидовала твоей красоте.

Пальцы их рук соприкоснулись на шерсти Рулера.

— А я всегда завидовала твоему уму и способностям. Я думала, что, если буду поспособнее, он разрешит мне приходить в редакцию, как тебе, и перестанет нуждаться во мне по другой причине.

— О Адди! — Сара взяла ее голову и приблизила к своей, так что их лбы соприкоснулись.

— Мир далек от совершенства, не так ли? — сказала Адди. Она хранила относительное спокойствие, когда Сара горько рыдала, но сейчас ее голос звучал так, будто она сама вот-вот расплачется.

Сара же теперь обрела твердость. Она погладила Адди по голове, обняла ее за шею.

— Ты права, дорогая. Мир далеко не хорош. — Они заснули, лежа рядом, не раздеваясь, измученные переживаниями. Среди ночи Адди проснулась, сняла туфли с себя и с Сары, которая только слегка пошевелилась и что-то пробормотала во сне.

— Ложись под одеяло и спи, — велела Адди.

На следующее утро Сара встала поздно и пришла в редакцию с большим опозданием. Лицо ее выглядело как слишком, туго набитая подушка. Патрик глянул на нее искоса и сделал большой глоток из своей фляжки. Джош уставился на нее и заметил:

— Вы очень плохо выглядите, Сара. Вы не заболели?

В голове ее шумело, глаза болели, нос распух. Невозможно было собраться с мыслями. Она побыла в редакции до одиннадцати часов, потом махнула рукой и пошла обратно домой, чтобы лечь в постель.

Позже Адди зашла в ее комнату и осторожно потрясла за плечо.

— Сара, проснись.

Сара открыла глаза, затуманенные сном, силясь понять, почему она в постели среди бела дня.

— О-о-ох, — простонала она, перевернувшись на спину и закрыв глаза рукой.

— Ноа здесь.

Сара пыталась прийти в себя.

— Ты спишь уже четыре часа. Он приходит в третий раз, и я подумала, что теперь тебя пора разбудить. Ты хочешь его видеть?

Сара заставила себя сесть, пошатываясь.

— Нет, пожалуй, не хочу.

Она провела рукой по растрепанным волосам и посмотрела вокруг, пытаясь понять, где она. Солнце играло на подоконнике. У ног ее спала Рулер. На письменном столе лежал журнал, рядом с ним хрустальная ручка.

— Который час?

— Четверть четвертого.

Сара подвинулась к краю кровати и спустила ноги на пол.

— Как ты себя чувствуешь?

— Отлично. Так что мне сказать Ноа?

— Скажи, что я спущусь через пять минут.

— Хорошо. — Адди пошла к двери. Указав на кувшин и таз, она добавила: — Я принесла тебе теплой воды.

Сара встала, пошатываясь на нетвердых ногах, как новорожденный жеребенок. Она умылась, причесалась и с сомнением посмотрелась в зеркало. Да, выглядела она не лучше, чем утром. Глаза красные, кожа под глазами вспухла, губы распухли. А Адди, наоборот, воспряла. Возможно, Роберт был прав: поделившись своей тайной, она освободилась от тяжелой ноши. Если это так, то Сара чувствовала, что эта тяжесть теперь легла на ее плечи.

Она сменила мятое платье и спустилась вниз. Ноа сидел в холле на кушетке в полной служебной выкладке — с револьвером в кобуре, в коричневом кожаном жилете, со звездой шерифа. В руках его была шляпа, ее подарок. Он поднялся, как только она вошла.

— Привет, — поздоровался он и после небольшой паузы спросил: — Как ты себя чувствуешь?

— Опухшей, слабой и плохо соображающей.

— Я забеспокоился, когда, придя в редакцию, не застал тебя.

— Я провела очень плохую ночь.

— Могу себе представить. Ты, наверное, разговаривала с Адди?

Адди ушла в кухню, чтобы они могли быть вдвоем.

— Да.

Ноа положил шляпу на кушетку, подошел к ней и взял ее за руки. Она скрестила их и отвела взгляд. Оба молчали.

Наконец Сара сделала движение назад, так что ему пришлось отпустить ее.

— Боюсь, я не очень хорошая собеседница сегодня. — Проклятые слезы опять подступили к ее глазам, и она отвернулась, чтобы скрыть их. — Прости меня. Я знаю, тебе это может показаться странным. Да и мне тоже. Мне нужно немного времени, чтобы привести в порядок мысли и чувства.

— Конечно, — тихо согласился он. — И не беспокойся обо мне. У меня полно дел на работе. Когда ты отдохнешь и захочешь меня видеть, дай мне знать.

— Спасибо, Ноа. Я так и сделаю.

Она почувствовала, как внутри ее растет холодность к нему: ей не хотелось встретиться с ним взглядом, были неприятны его прикосновения. Его визит был продиктован заботой и вниманием, однако она не испытывала никакого чувства благодарности за его попытку облегчить ее переживания, утешить ее.

Взяв шляпу, он удалился, идя тихими шагами, как на похоронах.

Когда он ушел, Сара села на стул, закрыв глаза и скрестив руки. Ей казалось, что так чувствуют себя в состоянии комы, когда вокруг идет жизнь, а ты ее не видишь и не слышишь.

В кухне Адди гладила занавеси. За задней дверью раздалось громкое мяуканье. Это Рулер просилась в дом. Адди открыла дверь.

— Ты идешь или нет?

Дверь закрылась. Утюг зашипел на плите. Снаружи слышались звуки проезжавшего фургона, щебетанье птиц. « Ты непростительно плохо обошлась с Ноа. Да, но я страдаю. Может быть, он тоже страдает». Такие мысли пронеслись в голове Сары, пока она сидела, закрыв глаза.

Его страдания, если они и были, мало значили для Сары. Она попыталась открыть глаза, подняться со стула, вернуться к нормальной жизни. Как может Адди гладить занавески в кухне, будто ничего не произошло, будто земная ось не сдвинулась?!

Сара подошла к двери в кухню. Адди взглянула на нее.

— Ноа ушел?

Сара кивнула.

— Он очень беспокоится о тебе.

— Кофе есть?

Адди удивленно посмотрела на Сару.

— Да, думаю, есть.

Сара налила кофе и пошла с ним наверх, не говоря ни слова ни о Ноа, ни о том, что было вчера. Единственными ее словами были:

— Я не очень голодна, так что не готовь много на ужин.

На следующее утро она пошла на работу и погрузилась в ежедневную рутину, стараясь изгнать проклятые образы и воспоминания из головы, но это плохо получалось. Вот ее отец сидит, на корточках перед Адди — эта картина то и дело возникала перед ее мысленным взором. Сара пыталась прогнать ее, отвлечься, но ловила себя на том, что ручка с пером неподвижно зажата в руке, а мышцы живота непроизвольно сокращаются. Хотя она была незнакома с подобной стороной жизни, но как-то видела совокуплявшихся собак. Из дома выбежала женщина со щеткой и стала колотить кобеля, крича: «Слезай с нее, слезай, проклятый!» Но это не возымело действия. Собаки сцепились и находились в ее дворе в подобном положении неслыханно долго, и все дети в округе могли наблюдать это зрелище.

Иногда Сара представляла себя со щеткой в руке, которой она колотила своего отца, стоявшего в позе того кобеля. Эта картина проносилась в ее мозгу в какую-то долю секунды, тем не менее она чувствовала себя потрясенной после этого.

Ночью ее посещали подобные же видения. Перед тем как заснуть, лежа в соседней с Адди комнате, она пылала гневом против отца. Ее мучили кошмары во сне, и она просыпалась с сильнейшим сердцебиением.

Прошло четыре дня, но она все еще не виделась с Ноа. Пять, шесть дней, и вдруг он появился перед окном ее комнаты в редакции, подняв руку в приветствии. Она ответила ему тем же жестом, но не вышла и не пригласила его зайти, а продолжала работать.

Через неделю после печально закончившегося ужина Ноа пришел к ним домой во время обхода ранним вечером.

Адди отворила дверь на его стук. Они сидели с Робертом на кушетке, обсуждали предстоящую свадьбу, и Адди занималась подготовкой своего платья для торжественной церемонии.

— Ноа! — вскричала Адди радостно. — Заходи, заходи.

— О-о-о, Ноа! — воскликнул Роберт, вскочив с кушетки и тепло пожимая ему руку. — Где ты пропадал? Мы только что говорили о тебе.

— Я держался в стороне от Сары в эти дни. Как она?

— Вся ушла в себя, вдали от всех.

— И от тебя?

— Боюсь, от всех нас.

Ноа вздохнул. Он выглядел обеспокоенным.

— Она дома?

— Я позову ее, — предложила Адди. Сара сидела за письменным столом и писала, когда Адди открыла дверь и объявила с порога:

— Пришел Ноа. Он хочет тебя видеть.

Сара оглянулась. На ней была длинная белая ночная рубашка, поверх наброшена старая шаль цвета спелой тыквы, Волосы заплетены в косу. Прошло несколько секунд, прежде чем она ответила.

— Передай ему, что я спущусь.

Через пять минут она сошла вниз, одетая в темно-красное платье, на ногах были высокие ботинки на пуговицах, волосы собраны в аккуратный пучок на затылке. Когда она вошла, разговор прекратился. Она остановилась и смотрела на собравшихся, сидевших на кушетке и на стуле.

Ноа встал, держа шляпу в руне.

— Здравствуй, Сара, я не виделся с тобой довольно долго.

— Привет, Ноа.

Никто не улыбнулся.

— Можно с тобой поговорить минутку?

— Конечно.

— Выйдем, — предложил он.

Она пошла вперед и остановилась, выйдя наружу и сделав несколько шагов. Ноа закрыл дверь и надел шляпу. Было темно, луны не видно, только из окон падал свет на камни вокруг дома. В воздухе стоял легкий запах дыма. Внизу сверкали огни пивных на Мейн-стрит.

Он не знал, как начать разговор. Наконец проговорил:

— Я думал, ты дашь знать о себе.

Она молчала.

— Адди говорит, что ты все время молчишь.

— Адди много времени проводит с Робертом.

— Поэтому ты не говоришь с ней, да?

— Я размышляла… оценивала…

— Оценивала меня?

— Нет, не тебя. Жизнь.

— И к чему же ты пришла?

— Что она хрупка и ненадежна.

— Сара… — Он коснулся ее плеча, но она отшатнулась. Уязвленный, он отдернул руку и ждал, что она взглянет на него, но она продолжала смотреть в сторону.

— Почему ты избегаешь меня?

— Я не избегаю.

— Нет, избегаешь.

— Я стараюсь выйти из своего состояния.

— Разреши мне помочь тебе. — Ноа потянулся к ней, но Сара опять отклонилась и подняла руки.

— Не надо!

— Не надо?! — резко повторил он, оскорбленный ее отпором. — Полагаю, что ты меня любишь, тем не менее ты не разрешаешь мне даже дотронуться до тебя.

— Просто сейчас я не могу этого переносить. Понятно?

После минутного раздумья Ноа сказал:

— Но я же не такой, как он. И я не виноват в том, что он сделал.

— Ты не понимаешь. То, что он сделал, чудовищно. Я просто не могу пережить это. Я так любила его всю жизнь, и вот в одно мгновение все мои представления о нем были развеяны. Мне нужно время, чтобы прийти в себя, ты должен это понять.

— Время? Сколько времени? И пока ты переживаешь все это, ты будешь отталкивать меня?

— Ноа, пожалуйста… — прошептала она.

— Что «пожалуйста»? — резко спросил он. Она опустила голову.

— Пожалуйста, не трогать тебя? Пожалуйста, не целовать? Пожалуйста, не жениться?

— Я так не говорила.

Он вглядывался в ее опущенное лицо, в горле его стоял ком, он был в смятении, обижен, не знал, что сказать.

— Матесон хотел поговорить с нами о бракосочетании.

Она посмотрела в сторону, вглядываясь в темноту.

— Поговори ты с ним.

Он издал короткий звук, отдаленно напоминающий горький смех, пронзивший темноту, как нож, всаженный в дерево. Отвернувшись, он смотрел вниз, на город, предчувствуя катастрофу.

— Сара, ты хочешь все отменить?

Прошло несколько мгновений, прежде чем она ответила:

— Я не знаю.

— Тогда решай окончательно. Ведь осталось всего две недели.

Она подошла к нему и положила руку на плечо.

— Бедный Ноа. Я знаю, ты не понимаешь.

— Нет, ни черта не понимаю, — произнес он изменившимся голосом и отошел, оставив ее одну в темноте.

Он передал их разговор Роберту, который, в свою очередь, поделился услышанным с Адди.

Вечером следующего дня Адди беседовала с Сарой.

— Что ты делаешь, Сара? Ведь ты же любишь Ноа.

— Ничего еще не решено,

— Но он сказал Роберту, что ты отказалась говорить с Бертлом Матесоном относительно свадьбы.

— Это не означает, что я не выхожу за него замуж.

— Так ты выйдешь?

— Пожалуйста, не приставайте ко мне.

— Не приставать к тебе! — Адди плюхнулась на кровать Сары, вырвала книгу, которую та читала, из ее рук и заставила ее посмотреть себе в глаза.

— Ты знаешь, что ты делаешь? Ты собираешься из-за нашего отца разрушить и свою жизнь. Никто, как бы он ни был порочен и зол, не должен властвовать над другим человеческим существом, тем более из могилы.

И Адди вышла из комнаты.

Прошло два дня. На третий день Ноа прислал записку с Фрименом Блоком.

«Дорогая Сара,

Разреши мне пригласить тебя на ужин сегодня. Я зайду за тобой в семь часов.

С любовью, Ноа».

— Ответь, что я согласна, — сказала она Фримену.

Сара обдумывала слова сестры. Да, отец не должен разрушить ее жизнь, особенно после того как он исковеркал жизнь Адди.

Она надела красивое платье из плотного белого батиста на две кружевные нижние юбки и приколола к нему брошь, подаренную Ноа. Был прекрасный майский вечер. Она хотела доставить удовольствие Ноа, показать ему, что она любит его, что ей радостно его видеть, что она помнит, как наслаждалась невинными ласками и поцелуями в дни, предшествовавшие катастрофе.

На нем был новый черный костюм, купленный к предстоящей свадьбе, высокий и широкий воротник подпирал подбородок, а серебристо-серый галстук с широкими концами был закреплен жемчужной булавкой. На голове красовался не «стетсон», а черный цилиндр.

Когда она увидела его на пороге, ее сердце затрепетало. Он заговорил медленно и спокойно, как будто с некоторой опаской.

— Привет, Сара.

— Привет, Ноа.

— Ты прекрасно выглядишь.

— Ты тоже.

Оба принужденно улыбнулись.

— Ты готова?

— Да.

Они спустились вниз по склону, глядя прямо перед собой, не прикасаясь друг к другу, обмениваясь ничего не значащими фразами. Ужин проходил у Кастера, где можно было получить самое лучшее, что только город мог предложить: были поданы моллюски с пряностями, фазан в винном соусе, оладьи с пастернаком и редчайший из деликатесов — свежее холодное коровье молоко. Они выпили молоко до капли, но съели не больше половины того, что лежало на блюдах.

После ужина он повел ее посмотреть представление в театре Ленгриша. Там показывали комедию под названием «Хэнки-пэнки, или Обманные проделки», которая вызывала гомерический хохот у зрителей. Они досидели до конца, но происходящего на сцене почти не понимали.

После спектакля он проводил ее домой. Был приятный весенний вечер. Тонкий серебряный месяц освещал горы, над ущельем висели звезды. Они подошли к дому. В окнах не было света, дверь была закрыта. Они остановились, и Ноа повернулся к Саре.

— Кажется, сегодня у нас было этого не слишком много.

— Чего «этого»?

— Ну, ухаживания. Я пригласил тебя, зашел за тобой, мы были очень внимательны друг к другу. Кажется, именно так должно теперь быть…

— Да.

— Ты чувствовала себя хорошо, спокойно со мной?

— Вполне,

— А если я тебя поцелую, ты все равно будешь себя хорошо чувствовать?

Она знала, что подобное произойдет, готовила себя к этому. Ужасно, что нужно себя готовить к подобным вещам. Что же случилось с женщиной, которая только недавно лежала на новом матраце, купаясь в солнечных лучах и наслаждаясь в объятиях этого мужчины?! Почему же, когда он приблизился к ней, сердце ее наполнилось неизъяснимым страхом?! Он был нежен, внимателен, терпелив, и она любила его. Совершенно непонятно: она действительно искренне любила его… но лишь на расстоянии.

В темноте у ступенек крыльца он положил руки ей на плечи. Она понимала, что его приглашение, ужин, представление, изысканная внимательность — все только прелюдия к данному моменту, моменту истины.

— Ты же не Адди, и я не твой отец. Помни об этом. — Он слегка прикоснулся губами к ее рту. Она почувствовала, что задыхается, но подождала, думая, что это ощущение пройдет. Но оно только усиливалось. Однако она подавила сопротивление, положила руки ему на грудь и разомкнула губы, когда его язык притронулся к ним. Она наклонила голову, повинуясь его движениям, и старалась возродить былую доверчивость. Ничего не получалось. Где-то в глубине рождалось рыдание, оно поднималось вместе со страхом. Когда оно вот-вот должно было вырваться, она оттолкнула его. Он отступил.

— Не могу! — Она тяжело дышала, как будто ее преследовал кто-то, хватала ртом воздух, слезы текли из глаз. — Не могу, — прошептала она, отворачиваясь и прижимая руку ко рту, в ужасе от того, что она, не желая того, унижает и ранит его. Что же ей делать?! Как ей любить и в то же время отталкивать его? Она сознавала, что он не такой, как ее отец, он не обидит ее. Но не могла победить свое отвращение даже к таким невинным ласкам.

— Будь ты проклят, Айзек Меррит! — вскричала она. — Гори ты вечным огнем в аду!

Гора Морайа откликнулась эхом на ее возглас. И воцарилось мрачное безмолвие.

Ноа стоял рядом, не зная, что делать. Она не оставляла надежды на их будущее. Кого винить в этом?

— Я так боюсь, — призналась она. Плач прекратился, но голос ее дрожал.

— Теперь уже нечего бояться!

Сара повернулась к Ноа, держа руки у рта.

— Ты покидаешь меня?

— Нет, это ты меня покинула. В ту самую минуту, когда узнала правду об Адди.

— Но я не хотела этого. Я просто… Я не могу… Это было… О-о-о, Ноа, я не хочу терять тебя.

— Нет, хочешь. Ты боролась со своими чувствами с той минуты, как я тебя впервые поцеловал. Теперь я знаю, и мне от этого легче. Нельзя все время выпрашивать любовь. Настоящие чувства идут с двух сторон. Так что давай положим конец нашему несчастью, Сара. Не думаю… — Он замолчал, вздохнул, поднял руки, потом уронил их. — Какая теперь разница? У нас все равно ничего не получится.

Она стояла, онемев. Ее будущее таяло как дым.

— Ты поговоришь с Матесоном или это сделать мне?

— Ноа, может быть, я… — Она не знала, что сказать у нее не было никаких мыслей.

— Я поговорю с Матесоном, — отрезал он. И, помолчав, добавил: — Ну, вот и все. Хочу сказать «будь счастлива», но слова застревают в горле.

— Ноа!.. — Она протянула к нему руку. Он повернулся и пошел. Она видела в бледном свете луны его новую шляпу и плечи, становившиеся все меньше с каждым шагом вниз по склону холма. Дойдя до подножия, он остановился на несколько секунд, обернулся и крикнул:

— Будь счастлива, Сара!

И продолжил свой путь, уходя из ее жизни.