С той минуты, как Сара ступила на кухню Эммы Докинс, она поняла, что нашла нового друга. Эмма сразу кинулась к ней, оторвавшись от железной печки, заключила в объятия и проговорила:

— О Боже, какой это был для вас день! Я слышала обо всем — ни одна женщина на свете не выдержала бы всего этого!.. А сейчас садитесь и выпейте чашечку крепкого кофе, пока девочки помогут мне накрыть на стол. Хорошая горячая пища снимет с вас все напряжение… Вот они, мои дочери — Лепи, ей уже двенадцать, и Джинива, ей десять. А это мой муж Байрон… Слушайте все, — обратилась она к членам своего семейства, — перед вами Сара Меррит, о которой я вам говорила, новая женщина в нашем городе.

Летти была худощавая черноволосая красотка, с кожей цвета яичной скорлупы — почти точная копия своего брата, в женском варианте. Джинива еще не растеряла детскую пухлость, а на щеках у нее намечались прелестные ямочки, которые вскоре должны будут вскружить голову не одному юноше в городе. Байрон выглядел таким же обычным и заурядным, как раскатанный кусок теста, кожа его была как бы все время покрыта мучным налетом — следствие его ежедневной работы. Он был худ, с гладкими темными волосами, с руками, испещренными голубыми венами, которые казались еще бледнее его чисто выбритого лица. Глядя на него с Эммой, Сара не могла не удивиться, откуда взялись у Летти и у Джоша такие красивые черты лица.

Байрон подошел к Саре, застенчиво пожал ей руку и остался стоять неподвижно, уперев руки в бока, — излюбленная поза здешних мужчин.

Еда была восхитительна: голубцы, начиненные рисом и оленьим мясом, богато приправленные луком и всевозможными специями, в сопровождении бесконечного количества свежего теплого хлеба. Но масла на столе не было. Эмма объяснила: нехватка пастбищ делает молочное животноводство почти невозможным, им занимаются только в высокогорных долинах, а здесь в основном разводят коз. А взамен масла в городе употребляют присоленный свиной лярд.

Сара не преминула отметить этот факт в своей записной книжке, добавив, что в мясных лавках продают главным образом дичь и домашнюю птицу.

На десерт у них был шикарный торт с корицей и яблоками и, конечно, кофе.

Девочки помогали подавать на стол, убирали и мыли посуду без всяких напоминаний со стороны матери, и на Сару произвели большое впечатление их хорошие манеры и готовность к работе. Видно было, что у Докинсов крепкая семья и отношения в ней простые и теплые. Сару здесь приняли как старого друга, она не испытывала ни малейшей неловкости. За столом было много разговоров и смеха; Сара узнала, что все трое детей помогают отцу в пекарне, но никто из них не ходит в школу. Последним годом их учебы был прошлый год в Айове.

Эти сведения Сара также взяла на заметку, записав на отдельной странице блокнота под заголовком «Необходима школа».

— Сколько же детей, как вы думаете, живет сейчас здесь? — спросила она.

Вопрос привел в затруднение чету Докинсов, они начали вспоминать и называть по именам и фамилиям семьи, где были дети, а Сара записывала все это вместе с адресами в свой неиссякаемый блокнот.

Когда вся посуда, кроме кофейных чашек, была убрана со стола, Сара сказала:

— И еще хочу поблагодарить вас за вашего сына, который так помог Брэдигану наладить выпуск газеты. Он сделал великое для меня дело!

— Ни к чему особенно благодарить нас, — ответил Байрон. — Парень очень уж хотел, а вся его дневная работа в пекарне была окончена.

— И все-таки с вашей стороны так благородно! Что касается Джоша, он прекрасно справился с новым для него делом, и вместе с Брэдиганом они отпечатали триста двадцать пять экземпляров газеты.

— Триста двадцать пять! — воскликнули все хором.

— Да, и Брэдиган уверяет, их без труда можно будет продать. Будем считать, что Джош ступил на стезю настоящего газетчика, и, если захочет продолжить, я буду только рада.

Глаза у юноши, сидящего напротив, радостно расширились, а Сара продолжала:

— Джош говорил мне, его интересует печатное дело. Если бы вы согласились освободить мальчика от работы в пекарне, я охотно стала бы платить ему пятьдесят центов в день за помощь в типографии.

У Джоша отвалилась челюсть. Его родители поглядели друг на друга, Сара не сводила глаз с юноши.

Поскольку все продолжали молчать, она добавила:

— Брэдиган хвалил его как работника. У него есть чувство ритма, которое очень нужно в печатном деле. А в день выхода газеты он бы мог, если не против, заняться продажей на улицах. И еще много всяких дел…

— Па… — наконец выговорил Джош, — Можно мне?

Байрон перевел взгляд на жену.

— Эмма, что ты думаешь?

Она повернулась всем телом к Джошу.

— Тебе это больше по душе, чем заниматься пекарным делом, как твой отец?

Джош наклонился вперед, взгляд его перебегал с отца и матери на Сару и обратно и остановился на матери.

— Пятьдесят центов, ма, — проговорил он. — И еще мисс Меррит сказала, что научит меня делать набор.

— А возможно, со временем, и писать статьи, — добавила Сара. — Это не заменяет школу, но, пока ее нет в Дедвуде, такая работа тоже полезна для образования. Он ведь будет все время иметь дело со словами, а подумайте, — разве есть на свете что-нибудь сильнее, чем слово? Особенно печатное. Мой отец любил всегда повторять: человек, который умеет заставить слово вести себя как следует, может то же самое сделать и с человеком… Перед Джошем могут открыться большие возможности.

— Ну… я думаю, — Эмма как бы уговаривала сама себя, — поскольку нам в пекарне помогают девочки…

Байрон не дал ей договорить.

— Если ты хочешь этого, сын, — заключил он, — я так полагаю… мы не имеем права тебя останавливать.

Джош оттолкнул свой стул и вскочил с радостным криком:

— Да, хочу! И я смогу все делать, что вы сказали, мисс Меррит, и еще больше, если потребуется! Буду ходить от дома к дому и предлагать подписаться на газету, а еще подметать каждый день к вечеру все помещение и отгребать снег от входа зимой, и приносить топливо, и… и разносить ваши письма куда нужно… Обещаю, вы не пожалеете, что взяли меня, мисс Меррит!

— Я не сомневаюсь в этом, — с улыбкой ответила Сара.

Позднее, когда они вдвоем с Эммой остались на кухне, Сара заметила:

— Я страшно рада, что почти сразу после прибытия сюда нашла Джоша. Он будет, я чувствую, настоящим помощником.

Эмма штопала носок, натянутый на старый деревянный шар, служивший когда-то украшением кровати. Иголка равномерно ходила между раздвинутыми пальцами руки. Не поднимая глаз, она сказала:

— Печально, когда дети становятся взрослыми. Понимаешь, что нужно отпустить их из дома, но, когда до этого доходит, чувствуешь, что не готова. Подумать только… Джош уходит от нас, чтобы начать зарабатывать деньги… Сам… впервые…

Она перестала на какой-то момент двигать иголкой, заканчивая про себя свои думы.

Сара наклонилась к ней, положила руку на ее локоть. Глаза двух женщин встретились.

— Могу я спросить… Вы боитесь, что он… научится чему-нибудь плохому, уйдя из дома?

— О нет, совсем не то, — возразила Эмма. — Джош хороший, умный мальчик. Говоря по правде, я и не думала, что он будет всю свою жизнь замешивать тесто.

Сара откинулась обратно на спинку стула с некоторым облегчением.

— Глядя сейчас на вашего сына, — проговорила она, — я вспомнила, с какой готовностью начинала помогать в этом же деле своему отцу. Мне было двенадцать, когда он впервые разрешил мне заняться набором. Для начала он дал мне короткую заметку, строк на пятнадцать, не больше. А в самом тексте говорилось, помню, о том, как надо сушить цветочные семена перед зимними холодами… Когда я закончила набирать, отец был ужасно доволен и спросил, как это я смогла так быстро справиться с заданием. Секрет был прост: я давно уже, когда появлялась возможность, играла в наборщика, подражая в этом отцу, имитируя его движения, жесты, как то умеют делать все дети. Поэтому, когда дело дошло до первого настоящего набора, я уже знала нужные движения, ритм, даже могла, не глядя, находить некоторые литеры.

— Вы были очень близки с отцом? — спросила Эмма. Лицо Сары озарилось нежностью.

— Всегда.

— А с матерью?

Сара опустила взгляд.

— Моя мать убежала с другим человеком, когда мне только исполнилось семь лет. У меня остались о ней смутные воспоминания.

— О, Сара, как это печально.

— Я сумела справиться с этим. У меня была моя сестра Адди. И был отец… И у нас была экономка.

Эмма сочувственно смотрела на нее некоторое время, затем снова принялась за штопку.

— Значит, у вас есть сестра?

По тону, которым она это сказала, было ясно, что определенные слухи достигли ее ушей.

— Да, — ответила Сара.

— И это правда, что вы приехали сюда из-за нее и нашли вашу сестру в заведении у Розы?

— Да, правда. — Сара смотрела куда-то вдаль. — Не могу понять, почему она оказалась там.

— Извините, что я заговорила об этом.

— У меня к вам никаких претензий, Эмма. И какая разница? Весь город знает.

— Разве не странно, два ребенка из одной семьи… — снова заговорила Эмма. — И такие разные судьбы.

— Ну… мы с сестрой, в общем-то, всегда были разными. — Сара задумчиво разглаживала скатерть на столе. — С того времени, как я начала разбираться в таком понятии, как внешняя красота, я почувствовала разницу между Адди и мною. Было понятно почти сразу: у нее красивая внешность, у меня — мозги в голове. И в школе, и потом, когда мы подросли, она была из тех, кого старые дамы гладили по головке, а я — кого похлопывали по плечу. Разница была заметна, вы понимаете?

Эмма подняла голову и взглянула на Сару, ожидая продолжения.

— Дети всегда хотели дружить с ней, и мальчики, и девочки, в то время как меня немного сторонились, словно я их чем-то отпугивала. Но у меня и в мыслях такого не было. Я вела себя так, как умела. Когда другие шли играть, я предпочитала оставаться дома и читать книжки. Адди мальчики дергали за косички, а меня спрашивали, как пишется какое-нибудь трудное слово. Адди выиграла состязание на самую симпатичную девочку, а я была победительницей в конкурсе на составление слов… Наш отец тоже относился к нам по-разному. Сестру всегда баловал как малого ребенка, я же с ранних лет стала помогать ему в типографии. Он научил меня всем премудростям, я сделалась его правой рукой… Не поймите меня неправильно — я вовсе не жалуюсь, я гордилась, что была такой. Но временами у меня закрадывалась мысль: почему Адди не ходит на работу — так, как я? Теперь я понимаю: я была счастливее, чем она. Если бы она в свое время выучилась чему-то, возможно, не стала бы тем, чем стала сейчас.

— Никакой вашей вины нет в том, что она попала в дом к Розе! — воскликнула Эмма.

— Вы так думаете? Порою я себя спрашиваю: способствовала ли я как-то тому, что она удрала из дома? Или, иначе говоря, сделала ли я все, чтобы этого не произошло? Я знала, что она была не слишком счастлива, но ни разу не выбрала времени сесть и поговорить с ней по душам. С того момента, как мать оставила нас, Адди стала выглядеть грустной маленькой девочкой. Когда подросла, сделалась, пожалуй, еще более печальной и замкнутой. Видимо, боль в ней все нарастала…

— Ну, ну, не вините себя понапрасну, — утешала Эмма. — Я почти не знаю вас, но могу представить, как трудно было вам самой расти без матери и все такое.

Сара вздохнула, чуть выпрямилась на стуле.

— Боже, не много ли мы говорим о грустных вещах?

Эмма улыбнулась и вновь наполнила кофейные чашки. Ставя кофейник на плиту, она спросила:

— А что вы думаете о нашем шерифе?

Сара быстро взглянула ма нее.

— Видите, как волосы встают дыбом у меня на затылке? — улыбнулась она.

Эмма рассмеялась, села на стул, отхлебнула кофе из чашки.

— Тут гуляет уже много слухов о вас обоих, — заметила она.

— Это не слухи, а чистая правда. Мы терпеть не можем друг друга.

— Но почему? С чего началось?

— Начал он! — Сара вспыхнула от гнева. — В тот вечер, когда я сюда прибыла и отправилась разыскивать сестру, кого, вы думаете, я увидела первым, входящим в заведение Розы? Вашего уважаемого шерифа, вот кого!

— Он не женат, а в расцвете лет. Чего же вы другого ожидали?

— Эмма!

Сара широко раскрыла глаза, даже приоткрыла рот от изумления.

— Я смотрю на вещи реально, — отвечала та. — Мы только что закончили с вами подсчитывать, сколько здесь живет семей. Насчитали всего несколько замужних женщин. Прибавьте к этому себя и девушек с верхнего этажа. И это на триста миль вокруг. А мужчины всегда остаются мужчинами.

— Шерифу платят за то, чтобы он поддерживал какие-то нормы, а не попирал их! — воскликнула Сара.

— Конечно. И я не оправдываю его. Просто говорю о мужской природе.

— И тем самым оправдываете!

— Возможно.

— Но почему?

— Потому что, я думаю, он честный человек, когда дело касается закона, и потому что у него очень трудная работа — утихомиривать весь городок.

— А если бы ваш Байрон стал посетителем дома Розы? Вы бы тоже простили ему?

— Но он не ходит туда! Еще чего!

— А если бы ходил?

— Мы говорили с ним как-то об этом. Ему хорошо и у себя дома.

Сару поразило, что такие вещи, выходит, обсуждаются семейными парами. Да и весь разговор привел ее в замешательство, но она постаралась скрыть смущение, поднеся ко рту чашку с кофе.

— Ну вот… — Эмма отложила работу, хлопнула рукой по столу. — Вот у нас и произошла первая размолвка. Это знак того, что мы станем добрыми друзьями.

— Я слишком придирчива, знаю. Но я рассматриваю случай… как бы это сказать… целиком. Не в отдельных деталях.

— Полагаю, так и следует делать женщине вашей профессии, — согласилась Эмма. — Но для меня это выглядит просто как один из соблазнов, которые мир приготовил для мужчины. И моя забота — чтобы мой мужчина не имел причин поддаваться подобному искушению…

Они замолчали на какое-то время, как бы изучая одна другую, отдавая себе отчет, что были непривычно откровенны друг с другом в этом самом первом своем споре.

— Итак… — начала Эмма.

— Итак…

— Друзья?

— Друзья.

Эмма сжала руку Сары, лежащую на скатерти.

По дороге к себе в гостиницу Сара продолжала думать о словах Эммы. Если бы подобный разговор состоялся у нее с какой-либо женщиной раньше, до приезда в Дедвуд, то, скорее всего, Сара не захотела бы продолжать знакомство с такой собеседницей. Но ей нравилась Эмма, она не могла не уважать эту женщину, несмотря на ее, по меньшей мере, странные взгляды. Она ценила их начавшуюся дружбу и мечтала, чтобы с годами эта дружба окрепла. Кроме того, Эмма была женой и матерью, почитаемой в городе женщиной, состоявшей в истинном браке… Да, но как же она может так снисходительно относиться к поступкам шерифа?!

И почему Сара продолжает ее уважать после этого?! Возможно, сама еще не стала до конца взрослой и принципиальной?

Эта мысль вызвала у нее некоторое недоумение, потому что она всегда считала себя слишком рано повзрослевшей, ставшей такой по причине ухода матери из семьи, когда вынуждена была сделаться опорой для младшей сестры, а затем и для отца в его работе, в которую со временем входила все больше и больше. И, как ни странно, зависимость от семьи и работы делала ее в то же время все более независимой, позволяла проявить свои способности и возможности по самым разным поводам уже в том возрасте, в котором ее сверстницы умеют лишь вышивать новые узоры по канве. Серьезная по натуре, она старалась добиться возможно большего успеха во всем, что делала, бросая вызов самой себе, и, чем чаще отец хвалил ее, тем настойчивее она работала и сумела великолепно овладеть редкой для женщины профессией настоящего мастера-типографа.

И в общем, вполне возможно, произошло вот что: она столь долго играла роль взрослой, что истинное взросление могло еще и не наступить по-настоящему, задержавшись где-то по пути. Но уж эти два дня в Дедвуде своими встречами и событиями несомненно ускорят процесс ее взросления, подтолкнут его к высшей точке!

Во-первых, конечно, Аделаида… Кто может сказать, каких усилий потребует от Сары создавшаяся ситуация, какой выход может быть найден?

Потом этот шериф… За короткое время она столько пережила из-за него, что уже чувствует себя на несколько лет старше.

А теперь Эмма… Хорошая, добрая женщина, настоящая жена и мать, протянувшая ей руку дружбы, но уже вознамерившаяся — Сара понимала это — немного поучить ее терпению и выдержке…

Что ж, Эмма, разумеется, имеет полное право на собственные взгляды в отношении того, хорошо или не очень, если представители закона сами наведываются в публичные дома, вместо того чтобы требовать их немедленного закрытия, но она, Сара, намерена применить все свои силы — как женщина и как журналист — для того, чтобы вразумить людей и заставить их прикрыть эти заведения и очистить от них город…

На следующее утро Сара поднялась рано, захватила чистое белье и одежду и отправилась в баню, где с наслаждением погрузилась по плечи в медный чан с горячей водой. Откинувшись назад, она окунула в воду распущенные волосы и постаралась выбросить из головы все мысли, кроме одной: что ей сейчас хорошо, легко и бездумно…

Она вымыла волосы, протерла полотенцем, собрала в узел на затылке и, захватив грязное белье, прошла в прачечную. Открыв туда двери, она лицом к лицу столкнулась с Ноа Кемпбеллом. Он тоже нес сверток с бельем.

Оба замерли на месте.

У него был вид, словно стадо буйволов прошествовало по его лицу. Оно цвело всеми цветами радуги: синим, лиловым, розовым. Левый глаз был похож на лопнувший помидор, а нижняя губа больше, чем у губошлепа Голландца Ван Арка. И на голове Кемпбелла не было шляпы, чтобы прикрыть все эти изъяны.

Достаточно было одного взгляда на его лицо, чтобы Сара почувствовала, как ворот платья сжимает ей горло.

— Шериф, — выдохнула она, принужденно кивая. Он ответил таким же кивком.

— Я очень сожалею, — проговорила Сара.

— Уверен в этом, — ответил он насмешливо.

— Как ваш друг мистер Блевинс?

— Давайте проясним одну вещь, мисс Меррит. — Его рот под усами презрительно сжался. — Вы не нравитесь мне и я не нравлюсь вам, и зачем эта дурацкая болтовня, если мы случайно столкнулись друг с другом? Оставьте меня в покое и дайте заниматься своей работой. Будем делать вид, что мы терпим друг друга.

Он повернулся и пошел в глубь помещения, оставив ее стоять у входа с покрасневшим лицом и в некотором замешательстве.

Когда он совсем исчез из виду, ее губы сжались в такую же полупрезрительную гримасу, как у него… Невыносимый, невозможный веснушчатый грубиян!

Она продолжала вся кипеть от возмущения, когда подошла к дому Эммы.

Вытирая руки о длинный белый передник, Эмма спросила:

— Ну, кто расстроил вас сегодня?

— Шериф, кто же еще?!

— Вы столкнулись с ним?

— Возле бани. Он невозможен!

— Наверное, он думает то же самое про вас… Вот, возьмите горячую булочку и остыньте немного… Вам обоим придется довольно часто наталкиваться друг на друга в таком маленьком городе, как наш, и потому лучше поскорее привыкнуть.

Сара откусила огромный кусок булочки и стала прожевывать его, пренебрегая правилами приличия.

— Я собираюсь, — сказала она, когда смогла внятно говорить, — избавить город от него или от публичных домов, или от того и другого вместе. Помяните мои слова, Эмма!

Та рассмеялась.

— Что ж, успеха вам.

Появился молодой Джош, и его приход несколько остудил Сару.

— Доброе утро, мисс Меррит

— Привет, Джош. Почему бы тебе не называть меня по имени?

— Я попытаюсь.

Сара улыбнулась. Хорошие все-таки ребята у Эммы и Байрона.

— Я готов приступить к работе, — отрапортовал Джош.

— Я тоже. Пойдем вместе.

Сара позволила себе взять еще несколько булочек, и они отправились в редакцию «Кроникл» День был превосходный, в городе царило оживление, и мысли о шерифе быстро улетучились из ее головы.

— Я вот думаю, — сообщила она своему новому помощнику, — не лучше ли будет для дела, если мы первый выпуск газеты разладим всем бесплатно? Как считаешь?

Джош был удивлен и польщен тем, что с ним советуются.

— Но ведь, послушайте! — воскликнул он. — Если продать ее даже по самой малой цене, можно выручить три доллара и двадцать пять центов!

— А если сейчас распространить ее без денег и завоевать расположение людей, то следующий выпуск можно будет сделать на двух полосах и получить за каждый по три или по четыре цента, а может, и целых пять. Что ты думаешь об этом?

Они пришли к решению раздать первый выпуск даром. В помещении редакции Сара повесила на плечи Джоша брезентовую сумку с газетами и отправила разносить их.

— Оставляй по одному экземпляру, — напутствовала она его, — у порога каждого дома и в каждом учреждении. А потом пройдись по ущелью и раздай всем старателям, кого увидишь.

— Хорошо, мэм. — Он открыл дверь.

— И еще… постой, Джош!

— Да?

— Обойди все дома, но кроме тех, которые в том районе… В плохом. Понимаешь меня?

— Да, мэм. — Он уже вышел.

— Джош! Еще одно. Вручи один экземпляр шерифу прямо в руки. Чтобы он взял его. Хорошо?

— Конечно, мэм.

Когда Джош ушел, Сара взглянула на часы. Она вспомнила, что согласилась испытать Патрика Брэдигана в качестве наборщика и что они назначили встречу на восемь утра. Сейчас было уже двадцать минут девятого, а ирландца не видно.

Он прибыл все же без десяти девять — с воспаленными глазами и в коричневом сюртуке из твида, из кармана которого торчала верстатка, с красным шарфом повязанным вокруг шеи.

— Шикарное утро, мисс Меррит, — приветствовал он, снимая поношенную черную шляпу и кланяясь чуть не в пояс.

— Добрый день, мистер Брэдиган. Если не ошибаюсь, мы договаривались встретиться в восемь?

— Разве? — Буква «р» у него звучала рассыпчато. — А я думал в девять. Я говорил себе, что такая прекрасная молодая леди, как мисс Меррит, должна хорошенько выспаться, чтобы глаза у нее были точь-в-точь такие же яркие, как наши горные колокольчики.

— И угодили пальцем в небо, мистер Брэдиган. — Он нравился ей, но она не хотела попадаться на удочку его лести, понимая, что это не основа для их будущих деловых отношений, если таковые начнутся. Она продолжала тоном легкого упрека:

— Если собираетесь работать у меня, то прошу сразу иметь в виду, что я не выношу позднего спанья и опозданий, и невыполнения обещаний или договоренностей. Поскольку я решила выпускать газету дважды в неделю, мне нужно быть уверенной, что я могу полагаться на своих сотрудников, на то, что они будут здесь всегда вовремя.

Он снова снял шляпу, прижал к сердцу и низко поклонился. (Она уже поняла, что он был большой любитель кланяться.)

— Примите мои извинения, мисс. Я запомню все, что вы сказали.

— Хорошо, тогда разрешите мне… Могу я задать вам несколько вопросов?

Он вернул шляпу на прежнее место:

— Можете,

— Сколько вам лет, мистер Брэдиган?

— Стукнет тридцать два на Святого Августина.

— Вы опытный типографский работник?

— Да.

— Где вы работали раньше?

— От Бостона до Сент-Луиса и в десятке городов между ними.

— На каких печатных станках?

— На малых, таких, как «Галлис», «Коттреллс», «Поттерс» и на больших тоже — «Гоу», десять цилиндров. Знаете?.. Даже имел дело с одним из новых «Либерти», который получил золотую медаль в Париже, в прошлом году.

— Ну и как он?

— Красота! Печатает чисто, как горный ручей у нас в Ирландии, и краску распределяет здорово. А педаль там одна! Просто не давала уставать моей бедной спине.

— Что же вы оставили эту работу?

— Оставил?.. Ну, понимаете… — Он прокашлялся и почесал висок. — Была там одна юная леди… Она поразила меня в самое сердце…

Он опять прижал руку к этому месту и воззрился в потолок с удрученным видом.

«Обычная история, — подумала Сара. — Наверняка заявлялся на работу нетрезвый, и его уволили. Или, может, пришел как-нибудь в себя после длительной пьянки и вдруг решил: хватит, надо уезжать отсюда!..»

— С какой скоростью вы можете работать?

— Две тысячи «эм» в час.

Сара подняла брови. Это было очень много.

— Две тысячи?

— Да, если использовать миньон.

Он назвал один из видов типографского шрифта.

— Как вы вчера видели, — сказала она, — я работаю главным образом с кезлоном. Мой отец применял кезлон.

— Тоже хорош. Я работал и с ним.

— Я приму вас на работу, мистер Брэдиган. Попробуем. Оплата — полтора доллара в день, с восьми до шести.

— Меня устраивает.

— Тогда договорились. — Она протянула ему руку, и, когда он взял ее, Сара почувствовала легкую дрожь его ладони. — За успех «Дедвуд кроникл», — добавила она и дважды встряхнула его нетвердую длань.

— За успех «Кроникл», — откликнулся он, и она отняла свою руку.

Ведя его в глубь помещения, Сара заметила:

— Прежде всего я хотела бы повесить отцовские стенные часы. Я привыкла к их тиканью в нашем старом доме, мне будет не хватать их.

С помощью Брэдигана она разыскала среди коробок и ящиков знакомые с детства часы — в красивом корпусе из орехового дерева, с ручным орнаментом, с разукрашенным маятником и восьмидневным заводом. Когда их повесили на стену, она поставила стрелки на девять часов девять минут, прикрыла стеклянную дверцу и толкнула маятник. Потом отступила назад, любуясь ими.

— Вот так. Хорошо, — сказала она. — Подождите, пока услышите, как они бьют. У них такой красивый, прямо церковный звон, когда отбивают четверть.

— Да, — отозвался Брэдиган, раскачиваясь на пятках.

Некоторое время они слушали мерное тиканье, потом Сара спросила:

— Есть в городе штукатурка?

— Штукатурка?

— Ну, строительный гипс. Эти часы так красиво смотрелись у нас в Сент-Луисе на оштукатуренной стене.

— Нет, насколько я знаю. Ни в одном доме здесь нет таких стен.

— Значит, в этом помещении будет первая, — заявила Сара. — Я закажу сегодня штукатурку по экспресс-почте… Вы уже завтракали, мистер Брэдиган?

— Завтракал? Я?!

— У меня с собой свежие булочки, прямо из пекарни. Хотите попробовать?

Когда Сара протянула ему булку, он отступил назад, подняв кверху обе ладони,

— Нет, нет, только не это! Мой желудок не принимает таких вещей с утра пораньше. Но если не возражаете, я угощу себя глоточком виски — так, чтобы смазать пружины.

Из одного из многочисленных карманов своего сюртука он вытащил небольшую флягу, открыл ее и, подняв вверх два пальца, сделал два глубоких глотка.

Глядя на него, Сара понимала, что спорить или как-то сопротивляться этому бесполезно, и, хотя ей была неприятна его склонность к спиртному и манера, с которой он его употреблял, она могла догадываться, что начни она возражать и ставить какие-то преграды, и вмиг потеряет работника, умеющего набирать со скоростью 2000 эм в час.

Она уже поняла, кто он такой: бродячий типограф с верстаткой в кармане, кто подолгу не задерживается ни на одной работе, следуя по тропе жизни за такими же, как он бродягами. В стране сейчас полно людей, которым наскучила их работа, которые отвернулись от рутины и однообразия, что та несла с собой, и превратились в своего рода дервишей с фляжками спиртного на поясе, чьи руки зачастую охватывала дрожь до тех пор, пока два-три основательных глотка не смачивали им горло. Сара нагляделась на десятки таких за годы работы с отцом — они приходили, начинали работать, но вскоре уходили — и навсегда.

Поскольку Патрику Брэдигану еще до начала работы понадобилось «смазать пружины», Саре стало ясно, что так будет каждый день: без «смазки» ему не успокоить свои дрожащие руки.

Она отошла от него, чтобы найти статью, которую написала, — о вчерашних беспорядках и о своем аресте. Протягивая ему блокнот, спросила:

— Разберете мой почерк? Не трудно читать?

— Так же легко, как молитвенник моей старой матери.

— Хорошо, тогда занимайтесь своим делом. Вы знаете, где что находится, а я займусь своим.

Снова она взглянула на часы — девять тридцать — и принялась распаковывать книги и прочие вещи, стараясь не показывать вида, что наблюдает за ним.

А он делал все как надо — все так, как учил ее когда-то отец: снял верхнюю одежду, засучил рукава рубашки, потому что манжетами вполне можно было перемешать и спутать литеры; потом смерил ширину вчерашних колонок, установил длину строки; после чего взял в левую руку верстатку — большой палец внутри, остальные снаружи, поддерживают донышко… Совершенно правильный прием… И хотя Сара уже отвернулась, она чутко улавливала звуки — щелк, щелк, щелк, — когда он начал набирать полосу… Левый локоть в наклонном положении — так удобней всего работать верстаткой… Все, как надо… Щелк, щелк, щелк… Правильные промежутки… «Выключает» строку… Все в четком, почти синкопическом ритме.

Да, он не солгал. Он действительно работает очень быстро. Три строки были набраны, прежде чем часы пробили четверть. Бой часов не отвлек его, он только заметил:

— Вы правы. Красивый звон…

Под столь любимую ею «музыку» набора Сара продолжала распаковывать свои пожитки, благодаря судьбу, которая послала ей такого опытного помощника. Она подумала об отце, о том, как всего год назад они вместе занимались этим же делом; подумала и о своем будущем: о будущем газеты, которая вроде бы в надежных руках. Пока что…

Вспомнила и о Ноа Кемпбелле — интересно, прочитал он уже ее редакционную статью?

Подумала об Адди — наверное, спит сейчас в своей каморке после ночи, проведенной с такими мужчинами, как Кемпбелл…

Да, в городе нужны изменения, и она, Сара, сделает все, чтобы они произошли…

Брэдиган закончил набор статьи, вставил его в раму, которая придерживала литеры, запер с помощью клиньев, наклонил, чтобы проверить — еще до того, как отнести в машину и начать делать оттиски. С помощью лопаточки нанес краску и ровно распределил ее по всей поверхности — всего четырьмя взмахами руки, что тоже свидетельствовало о большом умении и сноровке.

Сделав первый оттиск, он показал его Саре.

— Спасибо. — Надев очки, она стала медленно проверять работу.

Для заголовка Брэдиган выбрал вполне подходящий шрифт, абзацы и отступы были чистыми, никаких ошибок или пропусков. Быстрая, безукоризненная работа.

Сара сняла очки, вернула ему оттиск, улыбнулась.

— Думаю, мы с вами поладим, мистер Брэдиган, — сказала она.

Все утро Сара занималась устройством помещения, отрываясь от работы, только чтобы отвечать на приветствия жителей, которые заглядывали поздравить ее с выходом первого номера газеты.

Джош вернулся, раздав все экземпляры, и сказал, что нужно еще. Они с Брэдиганом запустили пресс, а Сара отправилась повидаться с доктором Терли и адвокатом Лоренсом Чаплином. Она вручила доктору его гонорар и узнала заодно, что Тру Блевинс чувствует себя значительно лучше.

После этого пошла в банк Элиаса Пинкни — взять еще золотого песка и уточнить, какого рода рекламу хотел бы тот давать в ее газете.

Увидев, что она входит в помещение, он выскочил из-за стола и кинулся к ней с протянутой рукой.

— Мисс Меррит, о, мисс Меррит, как приятно снова увидеть вас!

— Спасибо, мистер Пинкни.

Его фамилия удивительно соответствовала внешности: щеки, лысина, рот были розовыми, как попка младенца, особенно когда он бурно приветствовал Сару и тряс ей руку.

— Все в городе только и говорят о первом выпуске вашей газеты! Все в городе… Мы так гордимся, что у нас теперь есть она… И вы… Она и вы…

— Я должна поблагодарить вас за то, что вы помогли мне сделать это, мистер Пинкни.

— Одно удовольствие, одно удовольствие служить вам!

Сара сделала усилие, чтобы освободить руку от его хватки, и незаметно вытерла ладонь о юбку.

— Помещение, которое я получила с вашей помощью, меня вполне устраивает, — продолжала она. — Я бы хотела оставить его за собой на любых приемлемых условиях. Могу арендовать или купить.

— Проходите сюда, мисс Меррит, — предложил он, беря ее за локоть. — Садитесь, пожалуйста.

Он усадил ее возле своего стола и впился жадным пристальным взглядом. Она внутренне содрогнулась, представив себе, что вдруг он вылущится сейчас из своей одежды, как зерно из шелухи, и прыгнет на нее. Он был весь какой-то пухлый, безволосый, розовый, с женскими, лишенными растительности ручками и женским розовым и безволосым лицом.

— Пожалуй, лучше всего аренда, мистер Пинкни, — самым деловым тоном сказала Сара, — Остановимся на этом.

— О, к чему спешить? — откликнулся он, махнув Рукой, и поплотнее устроился на стуле. — О вашей газете только и разговоров. Только и разговоров. Мастерски сделана. Мастерски сделана.

От его повторов одних и тех же фраз ей стало почти дурно. Однако нужно было продолжать беседу.

— Спасибо, спасибо, мистер Пинкни, — проговорила она. — Я наняла хороших помощников — мистера Брэдигана и Джоша Докинса. Без них я бы не справилась со своевременным выпуском и распространением газеты.

— Как часто вы собираетесь ее печатать?

— Дважды в неделю.

— А… Превосходно. Превосходно.

Он наклонился к ней так, что она почувствовала его дыхание. Оно отдавало запахом чеснока, и она удивилась, зачем он наедается им с самого утра.

— И еще я хотела бы поговорить с вами о рекламе, пока я здесь. Какую вы думаете давать?

— Конечно, конечно…

Все время, что они говорили о делах, он продолжал зазывно улыбаться и так смотрел на нее, что Сара начала испытывать боязнь замкнутого пространства, ей захотелось скорее вырваться отсюда на волю. Три раза она затрагивала вопрос о плате за помещение, но он отказывался называть цену. И хотя у него был клерк, занимавшийся денежными делами, он сам достал для нее из сейфа золотой песок, сам пересыпал в ее кошелек и, возвращая его, коснулся несколько раз ее руки. Она еле удержалась, чтобы не отдернуть ее, но сумела не сделать этого, а любезно поблагодарила и откланялась, пожелав ему удачного дня… Однако не тут-то было.

— Одну минуту, мисс Меррит, одну минуту! — Он снова ухватил ее за локоть.

Она уже догадалась, что за этим последует, и была готова к вежливому отказу.

— Я хотел спросить, не окажете ли вы мне честь в один из вечеров поужинать со мной?

«Господи, что сделать, чтобы не видеть его розовой блестящей лысины?!»

— Очень благодарна вам, мистер Пинкни, — сказала Сара, — но у меня в эти дни так много дел. Наладить выпуск газеты, собрать материал, познакомиться с городом… Даже нет пока еще приличного жилья.

— Возможно, я сумею помочь в этом.

— О нет. Не смею больше пользоваться вашим великодушием. Боюсь, жители города начнут испытывать ко мне ненависть — ведь список желающих купить жилье так велик.

— У меня много собственности в этом городе, мисс Меррит. Скажите только, где бы вы хотели жить? Я в состоянии все устроить и без всяких скандалов. Без всяких скандалов.

И все, что от меня требуется, — пообедать или поужинать с ним. И позволить гладить мою руку и дышать чесноком в подбородок. До этого уровня достает его рот, когда мы стоим».

— Еще раз благодарю вас, мистер Пинкни, но лучше я дождусь своей очереди. В гостинице, в общем, не так уж плохо.

Он улыбнулся и протянул руку для пожатия. Она дала ему свою, и некоторое время он опять держал ее во влажной ладони.

— Предложение остается в силе, — настаивал он. — В любое время готов отужинать с вами… Отужинать с вами…

Когда она выходила из банка, уже смеркалось.

А ведь он хотел подкупить ее! Дать взятку! Освободить от платы за помещение, предоставить жилище — и все это, чтобы она согласилась на его предложение… Кровь бросилась ей в лицо, стало жарко. Нет, он не ушел далеко от шерифа Кемпбелла! Тот предлагал прямо, а этот только пытался скрыть свои гнусные намерения под вежливой личиной.

Она вполне отдавала себе отчет в изъянах своей внешности. Знала, что выглядит заурядно; что у нее слишком длинный нос, слишком высокий рост, что она умнее, чем этого требуют от женщин большинство мужчин. Но все же она женщина. А большего, видимо, и не нужно в таком городе, как Дедвуд, с его катастрофической нехваткой слабого пола. Поэтому любая женщина может здесь чувствовать себя на высоте… Это оскорбляло Сару. Если внимание к ней мужчин объясняется только дефицитом, они могут на нее не рассчитывать!.. Никогда!..

Сара вернулась к себе в типографию вся взмыленная и едва перевела дух, как раскрылась дверь и вошел шериф Кемпбелл.

Она сразу поняла по выражению его лица, что он прочитал ее статью в газете,

Она с вызовом смотрела на него, пока он шел решительными шагами по комнате, и в самом звуке этих шагов чувствовалось отчетливое желание вошедшего не разговаривать с ней, но просто размазать ее по стенке, как штукатурку. Однако он заговорил.

— Вот ваша лицензия. — Он бросил на стол, где она начала раскладывать деревянные печатные формы, лист бумаги.

— Спасибо.

— Повесьте ее на стену.

— Я так и сделаю.

Она не успела договорить эту короткую фразу, как он уже был возле дверей и захлопнул их с треском за собой. Никаких слов прощания, никаких приветствий в сторону Брэдигана или Джоша — просто дробь шагов, «повесьте это», опять стук шагов, хлопок двери.

Сара, Джош и Патрик переглянулись с некоторым удивлением и едва собрались раскрыть рот, чтобы что-то сказать, как дверь снова отворилась и шериф опять ворвался в комнату. Не проходя в глубь помещения, он еще от дверей ткнул пальцем в сторону Сары и прорычал:

— А вы, леди, задолжали мне шляпу!

С этими словами снова вышел, хлопнув дверью с такой силой, что дверца часов, висевших на стене, отворилась.

— Ручаюсь, он прочитал то, что вы написали, — резюмировал Патрик.

— Ну и прекрасно!

Она бросила на стол деревянную форму, и две другие подскочили и чуть не свалились на пол. Такими же решительными шагами, как Кемпбелл, она подошла к часам, захлопнула дверцу, потом вернулась к столу, закончила начатую работу, после чего проследовала к входной двери.

— У меня еще кое-какие дела, — сообщила она. — Вернусь через пару часов.

Ох, как ей надоели все мужчины в этом чертовом городе!..

Она увидела вывеску магазина Тейтема и вошла в него. С десяток мужчин, находившихся там, разом повернулись в ее сторону. Не глядя ни на кого, Сара прошла направо, где были полки с шляпами. К ней приблизился сам хозяин. Он был похож на бобра — с торчащими зубами, плоским носом, густыми волосами, растущими почти от бровей и приглаженными с помощью помады. Улыбка у него была широкой и приятной.

— Мисс Меррит?

— Да.

— Я Эндрю Тейтем. Благодарю вас за газету.

— Не стоит благодарности, мистер Тейтем. Надеюсь, она вам понравилась.

— Очень понравилась. Мы счастливы, что вы оказались в нашем городе.

— Спасибо.

— Вас интересуют шляпы?

— Да.

— К сожалению, у нас пока еще нет дамских.

— Мне нужно не для себя. Для мужчины.

— Для мужчины? — повторил он в крайнем изумлении.

— Совершенно верно.

— Какого цвета?

— Черного… Нет, пожалуй, коричневого. — Будь она проклята, если купит ему шляпу того цвета, который он предпочитает!

— Какой размер?

— Размер?

Об этом она не подумала. Что-нибудь на бычью голову, если учесть поведение и манеры этого человека.

— Это для шерифа Кемпбелла, — сказала она. Десять пар ушей нацелились на нее со всех сторон магазина при этих словах.

— А-а… Э-э… — Тейтем долго тянул эти звуки, потом потер рукою свой плоский нос. — По-моему, у Ноа размер семь с половиной.

— Очень хорошо.

— Тогда вот эту…

Он снял шляпу с полки, надел ее на свой кулак и прокрутил другой рукой, демонстрируя все ее достоинства.

— Она называется «Хозяин равнин», — добавил он, — и, ручаюсь, нет на всем белом свете мужчины, который не захотел бы носить эту шляпу. Мы ее получили прямиком из Филадельфии. Настоящий «Джей Би Стетсон», сделанный из натурального меха нутрии, с шелковой лентой и подкладкой. И смотрите… Весит всего шесть унций Каково?.. Тулья — четыре с половиной и поля — четыре дюйма. Видите? — Теперь он держал шляпу обеими руками, слегка подбрасывая в воздух. — Она защищает от солнца и от дождя, и ею можно ударить, если нужно, как хлыстом, она может служить подушкой и можно из нее напоить вашего коня, а также раздуть или затушить костер. — Он продемонстрировал, насколько возможно, все эти действия. — Уверен, Ноа будет счастливейшим человеком в этой шляпе!

— Прекрасно. Я беру ее.

Все в магазине к этому времени глазели только на них. Сара молила Бога, чтобы Тейтем наконец угомонился и пошел к своим весам взвешивать золотой песок.

— Хотите знать, сколько она стоит? — спросил он так громко, что его мог бы услышать сам Джей Би Стетсон в Филадельфии.

— Сколько?

— Двадцать долларов.

Двадцать долларов! Она сумела скрыть свои чувства и прошла за Тейтемом к весам, где тот отмерил одну унцию золота под непрерывный гул голосов посетителей.

Когда все необходимые условия для покупки были выполнены, Сара сказала:

— Могли бы вы отправить эту шляпу по назначению, мистер Тейтем?

Владелец магазина был несколько ошарашен.

— Конечно… это можно… Но, я думаю, Ноа сейчас как раз у себя в конторе, а она в нескольких шагах отсюда.

— Благодарю вас, — проговорила Сара. — Значит, вы сделаете то, о чем я просила? Отправка может подождать до завтра.

— А что я должен буду сказать? Кто посылает это?

— Скажите, что мисс Меррит всегда возвращает свои долги.

— Я сделаю это, мисс Меррит. Клянусь, сделаю это…

Она вышла из магазина Тейтема с лицом, залитым краской, чем была недовольна. Ей сейчас хотелось быть мужчиной; ведь только они в этом мужском городе могли чувствовать себя свободными от посторонних взглядов и бесконечного любопытства. А она не только женщина, но еще и журналист, первый издатель газеты, что делает ее чересчур заметной для всех. Сверх всякой меры!..

Сара нисколько не сомневалась: слух о том, что издатель «Кроникл» купила шляпу для шерифа, засадившего ее вчера в кутузку, с быстротой молнии облетит весь городок. И, разумеется, люди будут недоумевать: почему она это сделала?.. Ну и пусть разводят руками и чешут в затылках! Она-то знает почему. Потому что хочет, чтобы между ними не было никаких отношений! Свой долг она заплатила сполна — и все. Теперь у них нет необходимости общаться друг с другом. Никогда в жизни!

Ее решительное настроение изменилось к тому времени, когда она очутилась возле заведения Розы, куда и направляла свои шаги. На этот раз дверь была заперта, ей пришлось стучать. На стук появилась Флосси.

— Что надо?

— Я хочу видеть мою сестру.

Флосси окинула ее долгим презрительным взглядом, задержала его на ее сомкнутых губах, изящной одежде и затем ткнула пальцем себе за плечи.

— Туда, сзади…

Сара вошла в главный холл, проследовала через кухню и там, за ней, обнаружила Адди в маленьком дворике. Та снимала с веревки высохшее белье. Двор был окружен грубым забором из нетесаных досок, здесь стояло несколько бочек с водой и возвышалась огромная поленница, примыкавшая к задней стене дома.

У Адди были влажные волосы, одета она была в застиранный зеленый халат. Сара некоторое время молча смотрела на нее, потом спустилась по четырем деревянным ступенькам и подошла к сестре.

— Здравствуй, Адди.

Та посмотрела на нее через плечо и продолжала заниматься своим делом.

— Что ты хочешь? — спросила она резко.

— Я принесла тебе экземпляр первого выпуска моей газеты.

— Слышала про нее.

— Она похожа на ту, что делал отец. Тот же шрифт и формат. Подумала, может быть, это вызовет у тебя приятные воспоминания.

Адди сдернула последнюю вещь с веревки, бросила ее в корзину. Потом уперла корзину одним краем в бедро, прошла мимо Сары, поднялась по четырем ступенькам, ведущим на кухню.

— Можешь держать свои воспоминания и свою газету при себе, — обронила она, проходя.

— Адди! Ну, пожалуйста… Почему ты такая озлобленная?

Адди задержалась в дверях, поглядела на Сару

— Удивляюсь, что ты приходишь сюда, такая важная, добропорядочная журналистка! Разве совсем не заботишься о своей репутации?

— Я думаю не о своей, но о твоей.

— Да, слышала. Об этом ты написала в своей статейке.

— Я хочу, чтобы ты прочитала ее. Возьми. — Сара протянула ей газету.

— Оставь меня в покое!

С этими словами Адди вошла в дом и закрыла за собой дверь.

Сара некоторое время тупо смотрела на то место, где только что стояла ее сестра, затем взглянула на газету, которую держала в руке. Вот этим ей предстоит теперь заниматься здесь — кто знает, сколько еще времени…

Она глубоко вздохнула, плечи у нее опустились. За что она бьется? Для кого? Для чего? Ради сестры, которая желает оставаться шлюхой? Ради этого унылого грязного города, который она уже не любит? Ради уважения кучки мужчин, не имеющих ни малейшего понятия о том, как себя вести с приличными женщинами?

Она жалеет, что приехала сюда. Жалеет, что нашла свою сестру. Что оставила Сент-Луис… Зачем, зачем она это сделала?..

Она чувствовала разочарование и ужасную, неимоверную усталость. Сара снова прошла через заведение, оставила газету на одном из столов в гостиной, закрыла за собой дверь и медленно двинулась по улице.