Она так и не позвонила ему насчет Дня Благодарения.

Восемнадцатого ноября вернулись Хилльеры, и Пег тут же позвонила дочери. Она хотела, чтобы Ли все-таки испекла пирожки с тыквой. Праздничный обед она планировала на двадцать третье.

– Крис придет, я надеюсь? – спросила Пег.

– Я не уверена. По-моему, у него в этот день дежурство.

– Какая досада, – сказала Пег.

Ли повесила трубку, терзаясь сознанием собственной вины.

Во вторник, предшествующий Дню Благодарения, Пег и Оррин Хилльеры оказались в магазине «Красный филин», намереваясь купить индейку к праздничному столу. У прилавка замороженных продуктов Пег, неловко повернувшись, чуть не сбила с ног Кристофера, который, возвращаясь с дежурства, зашел за продуктами к ужину.

– Кристофер! Как, неужели это ты?!

– Здравствуйте, миссис Хилльер.

Она крепко обняла его, он тоже обнял ее, стараясь не задеть ее замороженным цыпленком, которого держал в руках. С Оррином они обменялись рукопожатиями. Разговорились о поездке Оррина и Пег в Новую Англию. Хилльеры восторженно рассказывали об изумительных осенних пейзажах и крытых мостах Вермонта. Восхищались архитектурными шедеврами Чарльстона и уникальными площадками для гольфа Миртл-Бич.

Потом Пег сказала:

– Я так расстроилась, узнав, что ты не сможешь прийти к нам на обед в День Благодарения.

Плохо соображая, что происходит, Кристофер тем не менее попытался скрыть свое удивление.

– Мне тоже жаль, поверьте. Вы ведь знаете, как холостяки любят домашнюю кухню.

– Я надеялась, что ты будешь свободен в этот день, но Ли сказала, что ты работаешь.

Неожиданно для самого себя он вдруг выпалил правду:

– Но только после трех.

– После трех! О, тогда решено. Мы начнем в час, и к трем ты успеешь на работу.

Он улыбнулся.

– Спасибо, миссис Хилльер. В таком случае я обязательно приду.

– Горячий сидр будет готов уже к одиннадцати, так что приходи пораньше.

– Так мило с вашей стороны, что пригласили меня. Даже не знаю, как вас благодарить.

Пег Хилльер была польщена и легонько похлопала его по плечу.

– Чепуха, – сказала она. – Ты же для нас как член семьи.

И в качестве доказательства он получил на прощание бабушкин поцелуй.

Накануне Дня Благодарения Ли составила изысканную композицию из цветов и поручила Родни доставить ее Хилльерам. Это было нежнейшее сочетание абрикосового цвета лютиков, каланхое и веточек гранатника, увитых темным плющом и перевязанных двухцветной лентой гро-гро. Она поместила свое творение в низкую овальную вазу из полированной латуни и надписала сопроводительную карточку: «Счастливого Дня Благодарения и Добро пожаловать домой. С любовью Сильвия и Ли». Работая над букетом, Ли вспоминала День Благодарения прошлого года, когда вся семья собралась в ее доме и еще был жив Грег. Сколько же месяцев прошло с его смерти? Пять, и до сих пор она не могла примириться с тем, что он ушел навсегда. Она была готова к тому, что в праздники страдания эти будут особенно мучительными.

Ли завязала последний узелок на ленте и отошла в сторону, чтобы оценить свое творение. Подошла Сильвия и восхитилась: «Ух, ты!» Они постояли, любуясь цветовой гаммой искусно подобранных растений.

– Да это просто шедевр. – Сильвия положила руку на плечо Ли. – Я бы хотела хоть раз в жизни сотворить нечто подобное.

Ли обняла сестру.

– А мне бы хотелось получше разбираться в бизнесе. Не потому ли нам так хорошо работается вместе, а?

– Маме это очень понравится.

– Мм.

Сильвии Ли показалась какой-то притихшей и сдержанной, что было так на нее не похоже.

– Что-нибудь не так?

Ли молчала, уставившись на цветы.

– Ты думаешь о Греге?

В глазах Ли закипели слезы, и Сильвия обхватила ее за плечи, прижалась виском к ее виску.

– Просто думаю о том, что этот День Благодарения… первый без него. В этот день мы должны благодарить Всевышнего за ниспосланное нам счастье, но я вовсе не чувствую себя счастливой, особенно сейчас.

– Я понимаю, – прошептала Сильвия. – Понимаю.

Они молчали, уставившись на цветы, которые вдруг разом потускнели в их глазах. Тихим, потерянным голосом Ли призналась:

– Я так одинока, Сильвия.

– О, милая, – печально произнесла сестра.

Ли часто заморгала, вытерла слезы со щек и приободрилась.

– Черт возьми, не знаю, что это вдруг на меня нашло! Мне есть кого и за что благодарить. Вот хотя бы сейчас… – И она обняла Сильвию. – Спасибо тебе, сестричка. Мне уже лучше. Выплеснула наболевшее – и сразу почувствовала облегчение.

В этот же вечер, дома, Ли убедилась в том, что ей есть за что благодарить судьбу. Выпал снег – легкий, пушистый, накрыв землю тонкой белой простыней. Приехала Дженис, Джои остался дома, и они втроем дружно занялись приготовлением праздничных блюд – испекли четыре пирога с тыквой и сделали рагу из артишоков.

Утро Дня Благодарения встретило их голубовато-серым небом и одетыми в белоснежную мантию земными далями. Снег уже прошел, было тихо и светло. Все еще в пижаме, Ли выглянула в окно и изумленно воскликнула:

– Вот это да!

Они разоделись во все самое лучшее, отправились в церковь и уже оттуда – к Хилльерам.

Пег и Оррин жили в нескольких милях севернее Аноки, прямо у излучины Рам-ривер. Их владения занимали четыре акра очень дорогостоящей земли, усаженной красными дубами. В новом белоснежном убранстве деревья смотрелись роскошно. Корявые черные сучья резко выделялись на фоне ослепительно белого снега, словно на картине, написанной пером. Подъездная аллея была длинной и извилистой; петляя меж дубов, она выводила к приземистому одноэтажному дому из оранжево-розового кирпича. Фотография его однажды украсила страницы журнала «Образцовые дома и сады». И действительно, здесь во всем чувствовался класс и хороший вкус. Когда дом перестраивался по желанию заказчика, Пег Хилльер лично отбирала все материалы для отделки, консультируясь не только со строителями, но и с дизайнером по интерьеру из Миннеаполиса, среди клиентов которого были и высшие чины корпорации «3М», и доктора клиники «Майо», и музыканты оркестра Миннесоты. Когда Ли с детьми подъехали к дому, дверь им открыла Пег – холеная, ухоженная, хотя и несколько полноватая.

– Дорогие мои. С праздником.

Все расцеловались. Подошел Оррин, помог им снять пальто и тоже кинулся обнимать дочь и внуков.

Пег сказала:

– Напитки мы выставили в кабинете, так что идите сразу туда.

Ли сказала:

– Я купила мороженое по дороге к вам, и оно уже успело растаять. Пойду вымою руки и потом сразу же присоединюсь к вам.

В ванной комнате были аккуратно расставлены горшки с голыми веточками-прутиками; вокруг ванны, имевшей форму клеверного листа, стояли гигантские корзины с белыми и черными полотенцами. Пока Ли мыла и вытирала руки, до нее доносились смех Сильвии, приветственные возгласы других гостей. Она открыла шкафчик, достала щетку Пег и пробежала ею по волосам. Раздался звонок в дверь. Пришел новый гость, в коридоре зазвучали голоса и вскоре стихли, удалившись в сторону кабинета. Марни, младшая внучка Сильвии, влетела в ванную, зашлепав подошвами туфелек по кафельному полу.

– Привет, тетушка Ли, – сказала она.

– Привет, Марни!

– А у меня новое платье! – Оно было все в кружевах и насборено, словно пачка балерины.

– Ах, какая прелесть!

– Мама сказала, чтобы я высморкалась. – Она поднялась на цыпочки, но так и не смогла дотянуться до коробки с салфетками, что лежала на туалетном столике. Ли помогла ей. Девочка не умолкала ни на минуту, рассказывая обо всем подряд – о своих новых белых колготках и о том, что мама захватила с собой сегодня брюки и ботинки для нее, чтобы после обеда она могла поваляться с братишками в снегу.

Ли выключила свет, и они вместе вышли из ванной.

– Хочешь пойти посмотреть на цветы? – спросила Ли.

Девочка кивнула головой и подала тетушке руку.

Они пересекли холл и направились в заднюю часть дома, где из смежных друг с другом столовой и гостиной открывался изумительный вид, по праву считавшийся одним из самых главных достоинств дома. Дом стоял высоко над рекой, а его задняя стена, выходившая на восток, была полностью стеклянная. Сегодня представший взору пейзаж был поистине великолепен: внизу река несла свои воды меж лесистых заснеженных берегов, а сновавшие среди деревьев белки и голубые сойки были так живописны, что ни один дизайнер не смог бы придумать лучшего украшения для интерьера.

Два стола, составленные в сводчатом проходе между комнатами, были застланы белой вышитой скатертью, и на них уже был расставлен сервиз из баварского фарфора цвета слоновой кости, который, по замыслу дизайнера, должен был дополнить традиционный декор столовой. Интерьер столовой и гостиной был выдержан в пастельных тонах: светло-серые ковровые покрытия, строгая функциональная мебель со светлой обивкой.

В чем Пег нельзя было отказать – так это в хорошем вкусе.

Марии пританцовывала вокруг столов, вытянув ножку назад и придерживаясь за спинки стульев. Она была слишком юна, чтобы оценить, сколь изысканны обстановка и сверкающая на столах дорогая посуда.

Ли еще раз окинула взглядом свою композицию из цветов: да, пожалуй, она не уступает сервировке Пег Хилльер. Она прошлась вдоль столов, отметив, что у мамы, как всегда, продумана каждая мелочь. Ну кто, кроме Пег Хилльер, еще пользуется именными карточками у приборов?

– Это ты сделала такой букет? – спросила Марии, все еще прыгая на одной ножке.

– Да, я.

– Красивый.

– Спасибо.

Марии выбежала из гостиной. Ли бросила последний взгляд на цветы и направилась к кабинету, откуда доносились радостные возгласы, шутки и смех. Это была большая комната в передней части дома, с камином, где за латунной решеткой весело полыхал огонь. Гости сидели на коричневых кожаных диванах или стояли группками, оживленно беседуя, как это обычно бывает при встрече. Пег стояла в сторонке, у круглого столика, и наливала горячий сидр в хрустальный бокал. Добавив корицы, она протянула его…

Кристоферу Лаллеку!

Ли почувствовала, как лицо ее заливает краска, стало трудно дышать.

Он взял бокал и салфетку, улыбнувшись, поблагодарил Пег и поднес бокал к губам. Рядом стояла Дженис, смотрела на него и улыбалась.

Вот она что-то сказала, и он засмеялся, потом вновь сделал глоток. И, посмотрев на дверь, увидел Ли, застывшую на пороге кабинета. В этой ситуации он проявил большее самообладание, чем она. Со стороны трудно было даже заподозрить некоторую натянутость в их отношениях. Он опустил бокал, мягко улыбнулся и сказал, обращаясь к Дженис:

– А вот и твоя мама.

Ли прошла в комнату и двинулась в его сторону – что ей еще оставалось?

Дженис, обернувшись, взволнованно воскликнула:

– Мам, почему ты мне не сказала, что придет Кристофер?

– Я думала, он сегодня работает.

– Как выяснилось, только после трех, – сказал он и наклонился поцеловать ее в щеку. – С Днем Благодарения вас, миссис Рестон. Я рад, что все-таки смог выбраться на ваш семейный обед.

– Я тоже, – ответила она, в глубине души действительно радуясь этому. Боже, как ей не хватало его все это время. Они расстались по ее же просьбе, но она понимала, что просьба эта, вызванная обстоятельствами, но не чувствами, была величайшим обманом в ее жизни. Однажды она сказала ему, что вовсе не одинока, а Сильвии вчера призналась в обратном. И она вдруг поняла, что одиночество поселилось в ее жизни с уходом Кристофера.

На нем были серые шерстяные брюки, белая рубашка, голубой цветастый галстук и тонкий вязаный свитер с воротником-шалью. Он был хорошо сложен, подтянут, и одежда ладно сидела на нем. Она привыкла видеть его в джинсах или в полицейской форме. Летом, правда, еще в шортах. Сегодня же, в этом необычном для него одеянии, он показался ей совсем иным. Чувств, всколыхнувшихся в ней, она не испытывала со времен замужества.

Что греха таить, это было сексуальное влечение. Впервые Ли призналась в этом самой себе.

Она разглядывала его, наблюдала за тем, как он ведет себя в кругу ее семьи. Здесь, похоже, все хорошо знали его. Всем он нравился. Но, интересно, какова будет их реакция, узнай они, что она начала встречаться с ним? Встречаться серьезно?

Дженис сияла. Она стояла рядом с ним, смотрела на него восхищенным взглядом, что-то говорила, он смеялся в ответ. Вот она коснулась его руки. Прикосновение было легким, как бы случайным, но Ли знала, какие чувства женщины вкладывают в подобные жесты. Конечно, это был флирт. Гладя со стороны на этих воркующих голубков, Ли была вынуждена признать, что они были великолепной парой. Он, в свои тридцать, был полон сил, ухоженный, хорошо воспитанный. Она, двадцатитрехлетняя, с темными волнистыми волосами и безупречной кожей, без единой морщинки возле рта и глаз, в полном расцвете молодости. Видит Бог, Ли никак не могла понять одного: как могло случиться, что у него вдруг возник столь странный интерес? И почему именно к ней? Почему не к Дженис, что было бы так естественно?

Из кухни раздался возглас Пег, которой понадобилась помощь, и Оррин поручил женщинам разливать напитки, а сам отправился разделывать индейку.

Когда Ли подошла к столу с графином вина, она заметила то, что прежде ускользнуло от нее: место Кристоферу было отведено между ней и Дженис.

Не задавая лишних вопросов, она пошла к холодильнику и, достав клюквенный сок, налила его в стакан Кристофера.

Рассадка гостей прошла без обычной для этой процедуры суматохи, и все благодаря каллиграфически надписанным Пег карточкам. Кристофер оказался меж двух представительниц семейства Рестонов и учтиво усадил обеих, отодвинув для них стулья, прежде чем сесть самому.

Оррин обратился к гостям:

– Давайте возьмемся за руки и прочтем молитву.

За столом образовалось живое кольцо рук. Левой рукой Ли взяла руку Джои, правой – Кристофера. Его ладонь была мягкой и теплой. Она тут же подумала о том, что ее рука – сухая и шершавая после прополки цветов и хлорированной воды. Но словно током пронзило обоих это нежное прикосновение, связавшее не только их руки, но и сердца.

Оррин склонил голову.

– Боже Всемилостивый, в этот День Благодарения мы воздаем хвалу всем сидящим за этим столом за их здоровье, процветание и счастье. Мы благодарим тебя за твою щедрость и просим, чтобы ты не оставил нас своим великодушием и в будущем году. Мы просим, чтобы ты присмотрел за Грегом, которого нет сегодня за нашим столом, но он там, с тобой…

Ли почувствовала, как пальцы Кристофера сильнее сжали ее руку, и ответила легким пожатием.

– …и чтобы ты помог каждому из нас смириться с его отсутствием, не спрашивая тебя о том, почему ты забрал его к себе. Дай побольше сил Ли, Дженис и Джои в наступающем году. До тех пор пока мы не соберемся вновь за этим столом в этот же день… спасибо тебе, Господи, за все.

Мало кто поднял голову сразу же после молитвы. Как не сразу выпустил руку Ли Кристофер, задержав ее ненадолго под скатертью, не заметив слез в ее опущенных глазах.

– Я рад, что оказался здесь, – прошептал он и крепко сжал ее руку, прежде чем выпустить.

О, этот обед. Великолепный, ужасный, требующий от нее величайшего напряжения нервов, когда Кристофер так близко, что она ощущает запах шерсти от его свитера и может коснуться его рукава, следить за движением его рук, мелькающих над тарелкой, и все время делать вид, что ничего не происходит. Родственники, видимо, объясняли необычную задумчивость Ли молитвой Оррина, хотя сами уже отвлеклись и весело болтали.

Она заставила себя заговорить с Кристофером, чтобы не обращать излишнего внимания на свою непривычную сдержанность.

– В твоем стакане клюквенный сок, – сказала она.

– Спасибо.

– Так значит, ты сегодня дежуришь?

– Да. С трех до одиннадцати.

– Будет много работы?

– Да, вечером. На уик-энд съехались домой ребята из колледжей, так что сегодня вечером бары будут полны. А вы же знаете, что такое дети и алкоголь.

Она украдкой проследила за тем, как он управился с картофелем и подливкой, что занимали половину его тарелки.

– Ну, а что у вас? – спросил он. – Завтра – денек тяжелый, а?

– Да, ты прав, завтра и в субботу придется покрутиться. С ужасом жду этого.

– А потом сразу же начинается предрождественская лихорадка.

– Она уже началась. В нашем деле надо заранее готовить рождественские композиции, ведь в уик-энд Благодарения они уже выставляются на продажу.

Беседа их была легкой и ни к чему не обязывающей, а то, что происходило на самом деле, было скрыто от посторонних глаз. Они вели себя как друг Грега и мать Грега, так, чтобы Дженис и Джои, сидевшие по обе стороны от них, могли слышать каждое слово в их разговоре.

В два Крис посмотрел на часы и сказал, обращаясь к Пег:

– Извините, что я удираю, но через полчаса я уже должен быть на перекличке, одетый по всей форме. – Он отодвинул свой стул и встал, поправляя галстук. – А это значит, что еще нужно успеть заскочить домой.

Пег была разочарована.

– Так скоро? Но ты даже еще не попробовал пирог.

– Кто-нибудь сделает это за меня. Я уже и так объелся.

– Я тебе заверну с собой.

– О, нет, совсем не обязательно. Все было так вкусно.

Говоря, он уже отходил от стола, но Пег все-таки встала, чтобы, вопреки протестам, всучить ему кусок пирога. Оррин тоже поднялся. Поколебавшись, Ли тоже пошла проводить его до двери. Оррин снял с вешалки шерстяное пальто и клетчатый шарф Кристофера и помог ему одеться. Из кухни, со свертком в руках, выплыла Пег.

– Твой пирог. Обед в День Благодарения немыслим без тыквенного пирога. Его испекла Ли.

– Спасибо, – сказал он. – Теперь я понимаю, от кого Ли позаимствовала традицию не выпускать гостей с пустыми руками. Спасибо вам за чудесный праздник. – Он поцеловал Пег в щеку, пожал руку Оррину и поцеловал в щеку Ли.

Она открыла ему дверь.

– До свидания.

– До свидания, и еще раз спасибо.

Придерживая рукой дверь, она смотрела ему вслед, пока он шел по мокрой аллее к своему «эксплореру», который оставил за углом дома.

Налетевший порыв ветра разметал концы его шарфа, пока он открывал дверцу автомобиля. Прежде чем сесть в машину, он махнул рукой; он всегда махал ей рукой на прощание, и сейчас ей вдруг стало удивительно тепло от этого ставшего привычным жеста.

И, как всегда, с его уходом краски дня поблекли.

Ли с детьми пробыла у Хилльеров до половины седьмого, пока Дженис не заявила, что ей пора домой переодеться: вечером она собиралась встретиться с друзьями.

Дома Ли и Джои в спортивных костюмах устроились у телевизора, в то время как Дженис, включив радиоприемник, закрылась в ванной, занявшись макияжем и прической, В половине девятого за ней зашли Джейн и Сэнди. Ли и Джои остались у телевизора, на экране которого мелькали кадры старых фильмов о первых колонистах.

В девять пятнадцать раздался звонок в дверь.

Ли бросила взгляд на Джои, который распластался на диване, и обнаружила, что он сладко спит.

Она встала с кресла и пошла к двери.

На пороге стоял Кристофер в форме, его патрульная машина была оставлена у обочины – двигатель работал, и фары оставались включенными.

Она открыла дверь, и он придержал ее рукой. Ли стояла перед ним в спортивном костюме и тапочках.

– Я хочу поговорить с вами, – сказал он. Ни тени улыбки на лице, ни вкрадчивости в голосе, лишь сухая констатация факта. – Не могли бы вы на минутку пройти к моей машине?

– Джои дома.

– Скажите ему, куда идете, и выйдите, пожалуйста.

– Разве мы не можем поговорить здесь?

– Нет, при Джои – нет.

Она вдруг почувствовала, что вся дрожит. Ее удивила и одновременно напугала его решимость идти напролом.

– Хорошо, – сказала она, – я только накину пиджак.

Она открыла дверцу шкафа с одеждой и крикнула в гостиную:

– Джои, пришел Кристофер. Я выйду к нему, нам надо поговорить.

Джои перевернулся на левый бок, лицом к спинке дивана, и пробормотал что-то нечленораздельное.

На улице она прошла за Кристофером к его машине. Он открыл дверцу и подождал, пока она сядет. В машине было тепло – работал обогреватель. Их сиденья разделяла баррикада из всевозможных механизмов и аппаратуры. Левым коленом Ли уперлась в ствол винтовки. На приборной доске мигало красными лампочками радио, рядом был вмонтирован громкоговоритель. За водительским креслом спрятался деревянный ящичек, в котором стояли чашки и валялись какие-то блокноты. Задний и передний салоны разделяла стеклянная перегородка со стальной сеткой.

Кристофер сел в машину и захлопнул дверцу. Радио беспрерывно трещало, и сквозь этот шум время от времени прорывался голос диспетчера. Он протянул руку и убавил звук, потом снял фуражку и пристроил ее за громкоговорителем. Не убирая левой руки с руля, он обернулся к Ли.

После неловкой затянувшейся паузы оба они заговорили разом.

– Эти последние недели… – начал он.

– Мне очень жаль, что… – вступила она.

И обе фразы повисли в воздухе недосказанными.

Ли закончила первой:

– Мне очень жаль, что так получилось с приглашением.

– Я не об этом. Я прекрасно понимаю, почему вы не позвонили мне.

– Я повела себя как эгоистка. Извини.

– Извинения приняты. А теперь позвольте мне сказать то, ради чего я сейчас здесь.

Он откинулся на спинку сиденья, глядя прямо перед собой на дверь гаража, которая наконец-то была заперта.

– Эти последние недели были кошмаром. Мне не понравилось, как мы расстались. Я чувствовал себя несчастным, а вы?

– Одинокой. – Она тоже смотрела прямо перед собой.

Он повернул голову: мерцавшие на приборной доске лампочки отбрасывали тусклые блики на ее профиль. Красная сигнальная лампа радиоприемника подкрашивала кончики ее ресниц, щеки. Рот выделялся кроваво-красным зловещим контуром.

– Я знаю все доводы, почему нам не следует видеться. Но, чем больше я о них думаю, тем менее значительными кажутся они мне. Все дело в том, что я хочу видеть вас снова и снова, но я хочу, чтобы вы знали: я появляюсь здесь не для того, чтобы раздобыть лазанью или чтобы меня пожалели, и уж тем более не для того, чтобы занять место вашего сына. Я хочу, чтобы мы были вместе и между нами ничего не стояло. Сейчас у меня дежурство в разгаре, так что времени в обрез. Мой следующий свободный вечер – в воскресенье. Вы пойдете со мной в кино?

– А что я скажу Джои?

– Скажите правду.

– О, Кристофер, я не могу этого сделать.

– Почему?

– Ты знаешь почему.

– Но летом вы же с радостью рассказывали ему о том, как мы гуляли, купались, катались на чертовом колесе.

– Это совсем другое: тогда он почти все время был с нами.

– Нет, все зависит от того, как вы воспримете это, но не он. Если вы скажете, что идете со мной, он не станет возражать. Вам нужно сделать лишь одну простую вещь: сказать правду.

– Я боюсь, – сказала она.

Он раздраженно фыркнул, уперся локтем в боковое стекло, пощипывая нижнюю губу, уставился в окно.

– Да, боюсь! – воскликнула она, словно оправдываясь.

Он повернул голову и в упор посмотрел на нее.

– Да, это так страшно – пойти в кино. – Тон его стал еще более настойчивым. – Не надо ничего выдумывать и усложнять. Просто скажите ему: «Мы с Крисом идем в кино. Увидимся позже». И все. Потом выйдете ко мне.

Она на какое-то мгновение задумалась и, к своему удивлению, согласилась:

– Хорошо.

Ее ответ, казалось, удивил и его. Несколько растерявшись, он спросил:

– В самом деле?

– Да.

Он потянулся к радиоприемнику и усилил звук, хотя она и не расслышала позывных «Браво», служащих сигналом для полицейских Аноки.

– …автомобиль движется в северном направлении по Мэйн-стрит.

Он взял с приборной доски микрофон и сказал:

– Сорок первый сигнал принял. Вы уточнили, по какой именно улице он едет – Уэст-Мэйн или Ист-Мэйн?

– Ист-Мэйн.

– Десять ноль-четыре, – подтвердил он диспетчеру время приема сигнала и сказал, обращаясь к Ли:

– Мне надо ехать.

Она открыла дверь, и в салоне зажегся свет.

– До встречи в воскресенье.

– Я позвоню.

– О'кей. – И она вышла из машины.

– Эй, Ли?

Она наклонилась и заглянула в салон.

– Пирог был хорош. Я съел его только что во время передышки.

Она улыбнулась и хлопнула дверцей.

В воскресенье вечером особых проблем не возникло. Дженис еще днем уехала к себе в общежитие; Джои, послонявшись по дому, позвонил Денни Уитману и потом объявил:

– Я хочу съездить к Денни поиграть в видеоигры. Ты не могла бы меня отвезти?

– Конечно, – сказала она, в глубине души радуясь тому, что не придется оправдываться перед сыном за тщательные приготовления к свиданию.

Наконец, оказавшись в полном одиночестве, она вдруг разволновалась: что надеть, как причесаться, стоит ли подушиться. Видит Бог, она впервые за двадцать шесть лет собиралась на свидание. Она была в ужасе!

Она надела голубые джинсы (словно пытаясь снизить значимость события), пуловер, нанесла на лицо немного тона – так, как если бы шла на работу, с духами тоже не переусердствовала. А что делать с волосами? Она провела по ним щеткой, подумав о красивой копне Дженис и вновь удивляясь тому, как это молодой человек смог предпочесть ее дочери.

Он приехал в назначенное время, и она поспешила к двери, испытывая странное волнение, чуть раскрасневшись от нахлынувших эмоций, в который раз спрашивая себя, что же она делает.

Он был в джинсах и красной пуховой куртке. Держался он гораздо спокойнее и увереннее, чем она.

– Привет, – сказал он, переступая порог и закрывая за собой дверь. – Уже готовы?

– Если ты не возражаешь, я бы хотела позвонить Джои. Он сейчас у Денни Уитмана, играет в видеоигры. Не знаю, заезжать мне за ним или нет.

– О'кей.

Пока она говорила по телефону с Джои, Кристофер слонялся по кухне, поглядывая по сторонам, похлопывая кожаными перчатками по ноге. Взгляд его упал на форму для выпечки, в которой остался кусок персикового пирога, потом внимание его привлекла записка на дверце холодильника: «Забрать часы от ювелира». Наклонившись над кухонным столом, он прочитал объявление о предстоящих педагогических семинарах, которое, видимо, принес из школы Джои.

Голос ее звучал непринужденно, когда она сказала в трубку:

– Я иду в кино с Кристофером, но к половине десятого мы вернемся.

И после паузы:

– «Упрямец».

Он внимательно следил за ней, прислушиваясь к тому, как она отвечала на вопросы Джои о фильме, который они собираются смотреть. Она говорила еще минуту, потом повесила трубку и сказала:

– Отец Денни привезет его домой.

Кристофер благоразумно промолчал, хотя про себя отметил: «А я что говорил».

Выйдя в коридор, он помог ей надеть куртку, у машины открыл перед ней дверцу… все, как и положено на настоящем свидании.

В кино он сидел, опираясь на подлокотники кресла. Иногда они касались друг друга локтями. Во время сцены долгого поцелуя взгляды их оставались прикованными к экрану, и каждый думал о том, что чувствует в эту минуту другой.

Уже в машине он спросил:

– Вам понравилось?

– Да. А тебе?

– Не так, как книга.

– А по-моему, фильм намного лучше книги!

Картину обсуждали до самого дома. Подъехав, они заметили, что в холле по-прежнему горит свет – уходя, Ли оставила его включенным. Спальня Джои выходила окнами во двор, так что невозможно было угадать, дома он уже или нет.

– Зайдешь на персиковый пирог и мороженое? – спросила она.

– Конечно.

Они вышли из машины и прошли в дом.

Снимая куртку, она позвала:

– Джои? Ты здесь?

Ответа не последовало.

Она бросила куртку на стул в гостиной и прошла в спальню Джои, но там было темно. Когда она вернулась на кухню, Кристофер уже снял свою куртку и повесил ее на спинку стула.

– Его еще нет. Он знает, что должен вернуться домой к десяти, иначе ему не избежать взбучки.

На часах было девять сорок пять.

Она достала две тарелки, положила на каждую по куску персикового пирога, отправила его в микроволновую печь, потом вытащила из морозильника мороженое. Сразу извлечь его из коробки у нее не получилось, и она отчаянно пыталась это сделать, но лишь напрасно мучилась.

– Можно мне? – спросил он.

Она отдала ему лопатку и полезла в ящик за ложками.

В печке раздался зуммер, и она, вытащив разогретые куски пирога, поставила их перед Кристофером, подождала, пока он положит на тарелки мороженое, и отнесла их на стол, а он тем временем убрал остатки мороженого в морозильник.

Все время в движении, они то и дело задевали друг друга.

Наконец они сели за стол. В доме было очень тихо – ни звука радио или телевизора, ни снующего повсюду Джои.

Она взяла ложку и подцепила кусок пирога. Подняв глаза, она встретилась взглядом с Кристофером, который сидел не двигаясь, положив руки на край стола возле своей тарелки. Взгляд его голубых глаз был прямой, твердый, без тени улыбки.

Он сказал:

– Давайте-ка покончим наконец с этим.

Он взял из ее рук ложку, положил ее обратно на тарелку и привлек Ли к себе. Она не стала сопротивляться и тут же оказалась у него на коленях. Его руки сомкнулись на ее спине, и лицо его приблизилось к ее лицу, когда он лотянулся, чтобы ее поцеловать. И не было в этом ни дурачества, ни шутовства. Это был настоящий сексуальный поцелуй – влажный, открытый, страстный. Он запрокинул голову, открыл рот и нежно ласкал языком ее зубы, язык. Она обвила руками его шею и уступила, позволив этому случиться… и сердце ее, казалось, готово было вырваться из груди, а в легких оставалось все меньше и меньше воздуха. Они ласкали друг друга, пробовали друг друга на вкус – так, как не раз представляли в своих мечтах. И это длилось минуту, две… Она уже полулежала на его коленях, и он склонился над ней, и они стали похожи на сплетенные давним штормом стволы деревьев.

Они долго не могли оторваться друг от друга, и вот наконец он ослабил свои объятия, и губы их расстались, но были еще совсем близко. Дыхание давалось с трудом.

Он заговорил первым, голос его был сдавленным, хрипловатым.

– Я не был уверен, что смогу проглотить эти персики, не разобравшись прежде с этим.

– Я тоже, – ответила она и, соскользнув с его колен, вернулась к своему стулу.

Они взяли ложки, и каждый съел по кусочку пирога с холодным мороженым. Воздух на кухне словно накалился от страсти. Она подняла взгляд и увидела, что он неотрывно смотрит на нее, медленно вынимая изо рта ложку. Чувственный голод, преследовавший ее все эти девять лет, настиг ее, настиг внезапно, словно удар хлыста. Пронзил ее тело жгучей болью, заставив выронить ложку и вновь броситься в его объятия.

Все произошло так быстро. Только что она сидела спокойно. И вот уже она, склонившись над ним и бережно обхватив руками его лицо, возвращается к его губам, от которых оторвалась лишь мгновение назад. И, не прерывая поцелуя, она закинула ногу на его колено и словно оседлала его, уперевшись бедрами в край стола.

Его руки скользнули вниз, и он все сильнее прижимал ее к себе. Она целовала его теплый, чувственный рот, а его руки нежно обхватывали ее бедра. Поцелуй был пропитан ароматами персиков и ванили, и они наслаждались им, смаковали, растягивая удовольствие. Но все время в поле ее зрения оставалась входная дверь, а в голове стучало: «Ну, не входи пока, Джои, пожалуйста, не входи!»

Почувствовав, что уже теряет рассудок, она отпрянула, сообразив, что, наверное, пора встать с его колена.

– Я должна…

Его манящие губы не дали ей договорить. Сильные руки вновь обнимали ее, возвращая обратно на колени. Так долго длилась прелюдия, что теперь они с облегчением и беспредельной радостью окунулись друг в друга, выплеснули томившиеся чувства, пренебрегая всеми условностями. Она совершенно забыла о том, как он молод, сейчас это было не важно. Он забыл о том, что она немолода, поскольку для него возраст никогда не имел значения. В этом поцелуе они были просто мужчиной и женщиной, свободными и раскованными.

Неохотно они разомкнули объятия.

Губы их расстались, но глаза отказывались расстаться. Она все сидела у него на коленях, тяжело дыша, глядя на него с некоторым удивлением, а его руки все еще сжимали ее бедра, обтянутые голубыми джинсами.

– Может прийти Джои, – прошептала она и медленно встала с его коленей. Правой рукой он все еще придерживал ее, пока она не попятилась и не вернулась наконец на свое место.

Они уставились на куски пирога, которые уже плавали в растаявшем мороженом. Она подняла ложку и задумчиво смотрела, как капает с ее кончика белая густая жидкость.

Потом подняла взгляд на него.

– Знаешь, сколько лет прошло с тех пор, как я в последний раз этим занималась?

– Нет, но хотел бы.

– Девять лет.

– Вы шутите? Этого не может быть, это противоестественно.

Она пожала плечами.

– Вы никого не целовали с тех пор, как умер ваш муж?

– Было несколько раз, через год или около того после его смерти. Но никогда не было так, как сейчас. Всегда, целуясь с кем-то, я словно проверяла себя, способна ли еще на это, но потом почему-то хотелось поскорее добраться домой и почистить зубы.

– А что вы чувствуете сейчас?

– Что чувствую?.. Немного напугана. Слегка удивлена. Но о том, чтобы почистить зубы… смешно.

Он улыбнулся, но улыбка тут же погасла. Он подумал, насколько серьезно было то, что сейчас произошло между ними. О том, что оба уже хотели большего. О том, что все это только начало. Они сидели в звенящей тишине и пустоте, забыв о еде, и лишь молча глядели друг на друга.

Наконец Кристофер отодвинулся от стола и сказал:

– Я думаю, мне лучше уйти.

Голос его был чужим, взволнованным. Он поднялся, сунул руки в рукава своей куртки и застегнул молнию. Вытащил перчатки, но держал их в руках, не надевая.

Она сидела на краешке стула, подавшись вперед, положив руки на обтянутые голубыми джинсами бедра, глядя на него снизу вверх.

– Спасибо за пирог, – сказал он. – Жаль, что не доел.

Он посмотрел на перчатки, потом опять на нее.

– Хотя, по правде говоря, не очень-то и жаль, – добавил он.

Она робко улыбнулась и встала проводить его. Уже в дверях он обернулся.

– Может, мы еще как-нибудь встретимся?.. – Пауза затянулась. – Но у нас с вами так не совпадают свободные часы…

– Давай подождем и посмотрим, – сказала она. – У меня будут очень напряженные дни в магазине. Нам даже придется работать по вечерам до самого Рождества. Мы хотели взять еще пару человек на временную работу, но все равно сейчас мне трудно сказать, буду ли я свободна и когда.

– Конечно, – согласился он, понимая, что в такой ситуации нужна деликатность и не стоит торопить события. – Что ж, – сказал он, открывая дверь. – Я позвоню.

– Да, пожалуйста.

Запоздалая предосторожность заставила их воздержаться от прощального поцелуя. Но он был и ни к чему: то, что произошло там, на кухне, было неизмеримо глубже и значимее, и на фоне этого поцелуй в дверях выглядел бы жалким и трусливым.