В последнюю пятницу сентября было решено отпраздновать открытие футбольного сезона. Каждый год Том ужасался, представляя, что предстоит пережить на этой неделе. Сорванные и пропущенные уроки, раздраженные учителя, всеобщее «одичание» учеников, включая пьянство и объятия в коридорах. Поток жалоб от жильцов близлежащих домов, в чьи дворы молодежь врывалась или въезжала на машинах, а некоторые даже мочились там. Для Тома эта неделя означала многие часы дополнительной работы в школе, где ребята что-то придумывали, украшали спортзал, рисовали плакаты.

Хотя у всего этого была и обратная сторона. Эта неделя помогала многим ученикам сдружиться, и дружба потом сохранялась надолго. Такие же товарищеские отношения складывались между ребятами и учителями, занятыми одним делом. Открывались новые стороны характера многих парней и девушек, они были полны энтузиазма и фантазии, поскольку принимали участие в том, что очень их интересовало. Учителя часто удивлялись той ответственности и неиссякаемой выдумке, а в некоторых случаях и качествам лидера, что были до этого скрыты. В течение этой недели ученики использовали всю свою изобретательность, чтобы решать различные проблемы и работать вместе так же, как вместе они танцевали, участвовали в фестивалях и писали лозунги.

Но эта неделя приносила в школу Хамфри и еще кое-что — жизненную энергию, которой так не хватало в другое время, и тот темп, что притягивал и вовлекал всех ребят. Для многих кульминация праздника наступала не во время футбольного матча в пятницу вечером, а днем, когда короновали так называемых «короля и королеву».

Вначале, конечно, надо было выбрать претендентов на трон. Во вторник, стоя у дверей спортзала во время «выборов», Том ощущал, какое вокруг царит напряжение. Волновались секретарши, подсчитывавшие голоса, волновалась Нэнси Холлидэй, учительница ораторского мастерства и единственная из учителей, знающая результаты. Нервничали десять ее учеников, поклявшихся не разглашать секрета и готовых произнести вступительную речь в следующие полчаса. Напряженность читалась и на лицах классных любимцев, которым выпадал шанс выйти на сцену в сопровождении одного из учеников Нэнси.

Это волнение словно передавалось по воздуху, и ребята, заполняющие спортзал, вели себя буйно, как никогда. Гремел оркестр, барабаны, казалось, стремились обрушить потолок. Солнечный свет, отражаясь от пола, заливал зал золотом. Красный цвет царил повсюду: на зрительских местах и на той половине спортзала, где будут сидеть выпускники — красные свитера, помпоны, бейсболки и куртки с белыми вышитыми инициалами школы.

Среди проходящих мимо Том, скользя взглядом по толпе, искал Клэр. Дома ничего не изменилось. Холодность между ними не исчезла за две недели, общая кровать превратилась в место испытания терпения. Клэр по вечерам начала проводить репетиции, так что целыми днями они с Томом почти не виделись и встречались только в постели, чтобы лежать, скованно придерживаясь своей половины матраса и притворяясь, будто рядом никого нет. Когда наконец Клэр появилась в зале, сердце Тома подпрыгнуло. Он улыбнулся, но она с кислым выражением лица посмотрела мимо и прошла дальше.

Веселье началось. Оркестр заиграл школьный гимн. Команды болельщиков разразились приветственными криками. Потом выступали помощники капитанов футбольных команд, пародировали тренера Гормэна. А затем на середину зала вышли, выстроившись в линию и танцуя, шестеро игроков из команды. На голом торсе каждого красовалась верхняя часть купального костюма, чем-то; набитая, и, задирая мини-юбки, парни вскидывали волосатые ноги, неуклюже пытаясь изобразить канкан. Одним из танцоров был Робби.

Том стоял у стены, где кончались зрительские места, и хохотал. Парни развернулись, виляя бедрами, взялись за руки и так же грациозно, как стадо буйволов, подпрыгнули. Уперев руки в колени, они вихлялись и тряслись, их фальшивые груди прыгали вверх-вниз, а зал помирал от смеха, заглушая даже музыку.

Том уже забыл, когда в последний раз так беспечно смеялся. Он повернулся, ища на зрительских местах Клэр. Она тоже хохотала, глядя на сына, откинув голову назад и открыв рот так, что щеки ее округлились и напоминали спелые яблочки. При виде ее веселья сердце Тома сжалось. Ему так хотелось бы вернуть все то, что они имели, и эту способность вместе наслаждаться жизнью и отдыхать, развлекаясь. Сейчас им надо было сидеть рядом, смеяться над тем, как разошелся их сын, и видеть радость в глазах друг друга. Но Клэр сидела возле кого-то из учителей английского, одинокая в толпе, а он был одинок здесь, на своем месте. Посмотри на меня, Клэр, ты же знаешь, где я. Я здесь, и я жду, когда же закончится эта холодная война между нами. Пожалуйста, посмотри, ведь это для нас Робби так старается.

Но она не смотрела. Пародия кончилась, и президент выпускного класса успокоил толпу, коротко объяснив, каким образом выбирались претенденты на трон. Напряжение возрастало, все голоса стихли. Лентяи и двоечники еще больше ссутулились, лидеры классов, наоборот, расправили плечи. Ученики Нэнси Холлидэй вышли на середину зала, чтобы представить избранных.

Сабра Букер, хорошенькая уравновешенная девица, глубоким контральто изложила краткий перечень заслуг первого кандидата: отличник, член ученического совета, имеющий достижения в различных видах спорта, член математического клуба. Эти определения подходили дюжине ребят и девушек. Когда Сабра отошла от микрофона, оркестр заиграл свой вариант торжественного марша. Она вышла на середину зала, оглядывая ряды зрителей, потом двинулась вперед, останавливаясь и оглядываясь, даже возвращаясь, нагнетая напряжение, пока наконец не подошла к плотному светловолосому парню по имени Дули Леонард. Когда он поднялся, удивленный и довольный, покрасневший, вся школа разразилась аплодисментами и приветственными криками, а парень под руку с Саброй Букер вышел на сцену. Следующей была названа претендентка в «королевы», Мадлен Кроу, и ее проводил до сцены высокий старшеклассник по имени Джеми Белдоуэр.

После этого Терри Макдемот, которая в прошлом году встречалась с Робби, отправилась на поиски следующего кандидата. Она, как и другие, тянула время, бродя по залу и вглядываясь в ребят, пока решительным шагом, как бы говорящим «вот он», не подошла к группе парней. И выбрала Робби. Том ощутил гордость, глядя, как сын поправляет одежду типичным жестом подростка, смущенного и обрадованного одновременно. Пока Робби пробирался к сцене, Том взглянул на жену. Она сияла и аплодировала, словно какой-то фанат рока на концерте. Потом посмотрела на мужа — таким сильным оказалось притяжение и привычка, что она не успела совладать с собой — и он впервые за эти недели почувствовал настоящую теплоту в ее взгляде. Это всколыхнуло все эмоции в его душе, пока, мысленно хваля сына, его родители стояли, разделенные рядами шумной молодежи и все еще удивленные тем, что «рекордсменом во всех известных видах спорта» является их Робби. Челси подпрыгивала и хлопала вместе с другими болельщиками. Учителя, стоявшие рядом, поздравляли Тома, Клэр, тоже, казалось, купалась в счастье, разговаривая о чем-то с сидящими поблизости. Том смотрел, как Робби шел к сцене под руку с Терри Макдемот, девушкой, которой старший Гарднер всегда; симпатизировал. Они оба улыбались и о чем-то болтали, , а весь зал скандировал:

— Роб, Роб, Роб!

После этого выдвижение кандидатов продолжалось, музыка то стихала, то снова принималась греметь. Выбранные сегодня счастливчики будут купаться в лучах славы до конца учебного года, а в памяти их одноклассников — и до конца жизни. Клэр тоже когда-то, учась в старших классах, была претенденткой «на трон», но тогда Том еще не знал ее. Он только видел ее фото тех времен, с длинными завитыми волосами на прямой пробор.

Началось представление последнего кандидата, и список его заслуг звучал так похоже на все остальные, что Том вначале почти не обращал внимания — участие в различных кружках, высокая успеваемость, достижения во многих видах спорта. Потом директор уловил название клуба, которого не было в их школе — что-то испанское, и поднял голову, наблюдая, как оратор — ученица по имени Сандра Гиббонз отправилась на поиски названного кандидата. Какое-то внутреннее чувство подсказало Тому, еще до того, как она остановилась, что Сандра выберет Кента Аренса. Когда она так и сделала, зал разразился бурными аплодисментами. Футбольная команда приветствовала нового героя стоя. Голос по радио перекрыл гром оркестра:

— Да, мы совсем забыли предупредить… Большую часть жизни он провел в Остине, штат Техас. Он здесь только три недели. Вот каких людей мы принимаем в Хамфри Хай!

Кент был слишком изумлен, чтобы сразу подняться с места, Сандра протянула ему руку, а Том украдкой взглянул на Клэр. Шокированная происходящим, она хлопала, словно во сне. Челси окаменела, закрыв руками рот, Робби на сцене послушно аплодировал, не в силах что-либо изменить или проявить как-нибудь свои чувства. Снова посмотрев на Клэр, Том не увидел ее лица — она наклонилась, садясь на место, потом, когда уселись все вокруг нее, она бросила на мужа взгляд, который жег, как лазер, и, казалось, был способен испепелить его. Она отвернулась первой. Если и была на ее лице улыбка, сейчас от нее не осталось и следа.

Музыка все гремела, пока Кент шел к сцене и пожимал руки другим кандидатам. Он остановился напротив Робби, и с расстояния в тридцать футов Том ощутил их нежелание прикасаться друг к другу. Они, однако, обменялись рукопожатием, как того требовал протокол, а затем Кент занял место возле одной из «королев», которая поцеловала его в щеку. Том, как директор школы, должен был поздравить всех. Он направился к сцене, раздираемый самыми противоречивыми эмоциями, ирония судьбы в очередной раз сыграла с ним шутку. Пожимая Робби руку, он улыбнулся и увидел в глазах сына немой вопрос. Миг его славы утонул в пучине житейских передряг, и, хотя Том был директором и не имел права показывать, кого он любит больше, он еще оставался отцом, и поэтому обхватил Робби за шею и прижал его к себе.

— Я просто чертовски горд за тебя, — прошептал он на ухо сыну.

— Спасибо, па.

Том пожимал одну за другой протянутые руки — девушек и парней, пока не подошел к Кенту и они обменялись рукопожатием, первым с тех пор, как узнали друг о друге. Гарднер накрыл их руки своей свободной и почувствовал, что его пальцы сжали так сильно, что обручальное кольцо впилось в один из них. Он не ожидал, что нахлынувшие чувства застанут его так врасплох и ему придется бороться с желанием обнять Кента, пряча повлажневшие глаза. Но за его спиной не сводила глаз со сцены Клэр и застыла в смущении Челси, поэтому ему оставалось только надеяться, что Кент прочтет все в его взгляде.

— Поздравляю, Кент. Мы гордимся тем, что ты учишься в нашей школе.

— Спасибо, сэр, — ответил Кент, — я тоже горжусь тем, что я здесь, но не уверен, что заслужил все это.

— Твои одноклассники считают, что заслужил. Можешь радоваться, сын.

Это случайно вылетевшее слово всколыхнуло их души, а рукопожатие все продолжалось. Том увидел, как глаза Кента расширились от удивления, а потом отвернулся, чтобы обратиться с речью ко всему залу.

Ему было очень трудно собраться с мыслями — за ним стояли оба его сына, а перед ним сидели жена и дочь, но Том подавил в себе все личное, чтобы оно не мешало его работе.

— Каждый год я жду наступления этого дня, когда старшеклассники проголосуют за тех десятерых из вас, кто для них является примером и в учебе, и в дружбе, и в школьной жизни. Наверное, это правда, что раньше для нас выборы короля и королевы превращались всего-навсего в конкурс красоты. Но сегодня те, что стоят перед вами, представляют собой цвет нашей школы, ее гордость. Они проводят в этих стенах гораздо больше обязательных тридцати часов в неделю, и мы высоко ценим такие их качества, как дружелюбие, щедрость души, уважение к старшим, отмечаем их успехи в учебе и спорте и многое другое.

Продолжая говорить, Том оглядывал зрительские места. Остановившись взглядом на Клэр, он обнаружил, что она сидит, скрестивши руки на коленях, и рассматривает ремешок своих часов. Следующую минуту она не сводила глаз с Робби. Складывалось впечатление, будто она намеренно отказывается встречаться взглядом с мужем. Речь Тома закончилась, в заключение выступил тренер и поблагодарил тех учителей и ребят, что подготовили сегодняшнюю программу. Вслед за капитанами команд болельщиков весь зал подхватил школьный гимн, и на этом празднование завершилось. На сцену сразу ринулась целая толпа, Клэр обнимала Робби, делая вид, что не замечает Тома. Его сердце упало, все, что он сейчас хотел, это чтобы жена подошла к нему и сказала: «Просто не верится, правда? Какого сына мы вырастили!»

Но всеобщее ликование вокруг только подчеркивало их с женой разобщенность, и Тому оставалось лишь ходить по залу и принимать поздравления от всех, кроме самого дорогого человека. Потом он обернулся и заметил Челси, которая смотрела на него несчастными глазами. Ее щеки горели, и он понял, как она обижена тем невниманием, что ее мать проявляет по отношению к ее отцу в такой торжественный момент. И еще в глазах дочери он прочитал смущение из-за Кента, и колебания, стоит ли поздравлять отца. Не успела Челси ничего решить, как кто-то заговорил с Томом и отвлек его внимание. Разыскивая брата, Челси ощущала полную неразбериху эмоций в своей душе — то она летела, как на крыльях, то словно натыкалась на преграду, которую выстраивала перед ней суровая действительность.

— Робби! — Наконец найдя брата, она обняла его с нарочито сияющим видом. — Я так горжусь! Мистер Претендент на трон!

— Да, я такой, — наклоняясь к ней, проговорил брат, и Челси услышала в его голосе ту же самую подавленность и замешательство, которые испытывала сама из-за того, что мама не замечала папу, а Кент Аренс стоял тут же, на этой сцене.

Робби отпустил ее, и теперь в этом море веселья им уже обоим приходилось прятать свои истинные чувства. Что же происходит с их семьей? И когда вся школа узнает об этом?

— Послушай, — сказала Челси, — я знаю, что ты заслужил это. Ты наверняка победишь.

Брат слабо улыбнулся, и теперь ей предстояла еще встреча со сводным братом, которого она когда-то поцелована. Она посмотрела в его сторону и заметила, как он быстро отвернулся. Челси видела такие сцены в фильмах, когда двое в толпе притворялись, будто им нет дела друг до друга. Кент повернул голову, и их взгляды встретились над шумящей и волнующейся толпой, но тот поцелуй казался им обоим слишком ужасной ошибкой, и смущение победило и на этот раз. Челси отвернулась, не поздравив его.

В этот вечер вся семья Гарднер собралась за ужином и устроила представление с демонстрацией согласия и единства. Но Челси им не удалось обмануть. Даже праздник в честь Робби не смог уничтожить разобщенность между родителями. Слишком явно Том и Клэр обходили друг друга, стараясь не прикасаться даже в тесноте кухни, слишком быстро мама отводила глаза, если отец смотрел на нее. И даже имя Кента не упоминалось здесь, хотя шансы всех остальных кандидатов в короли и королевы тщательно взвешивались и обсуждались. В конце ужина Робби с любовью посмотрел на родителей и сказал:

— Слушайте, ребята, я знаю, что есть такая традиция — каждого кандидата провожают на место коронации оба родителя. Так я хотел убедиться, что вы там будете.

— Конечно, будем, — хором ответили Том и Клэр.

— По одному с каждого моего бока.

— Точно.

— Да.

— А после вместе явитесь на танцы?

— Конечно, — ответил Том. Помолчав, Клэр проговорила:

— Так и будет, — но при этом не отрывала взгляд от тарелки.

Теперь всегда, когда Робби или Челси пытались как-то помирить родителей, возникала эта заминка. Отец старался преодолеть ее, и Клэр делала вид, что тоже старается, но все оставалось по-прежнему. Дети не знали, как заставить мать простить их отца.

Позже вечером Челси сидела на своей кровати, уставясь в стену. В углу на кресле валялось домашнее задание, у нее не было ни малейшего желания открывать учебник и браться за ручку. В доме было тихо, мама, как всегда, ушла на репетицию, а папа сидел в гостиной с финансовым отчетом. Робби сразу, как только смог, ушел к Бренде, стремясь скрыться от домашней напряженности, а Челси не могла даже позвонить Эрин и поговорить обо всем. Ведь тогда все в школе узнают об этом, и их семья сразу станет предметом для сплетен. Эрин уже пыталась выспрашивать и с любопытством посматривала на Челси, особенно когда упоминалось имя Кента. Она знала — что-то произошло.

«Да уж, конечно, произошло», — думала Челси. Семья разваливается, она пытается заставить маму и папу поговорить друг с другом, а по ночам плачет у себя в комнате, и еще старается всеми силами избегать Кента, и больше всего хочет выговориться, объяснить все Эрин. Но этого делать нельзя! Потому что то, как поступил отец — ужасно, и то, как она поступила с Кентом — тоже ужасно. И неизвестно, может, мама права, что отвергает отца, и она тоже должна отвергать Кента, и вообще, как же ей с ним теперь обращаться, раз они родственники? Если бы только она могла поговорить обо всем с Эрин. Хоть с кем-нибудь! Но даже кураторы в школе могут сплетничать. У них кабинет как раз рядом с папиным, и, если они все узнают, ему будет еще хуже. Челси, свернувшись калачиком и закутавшись в свитер, тихо лежала в темноте.

В это самое время на репетиции сорокалетний одинокий учитель английского по имени Джон Хэндельмэн наблюдал, как возводят декорации. Он поглядывал на Клэр, улыбаясь и словно предлагая ей поделиться тем, что ее беспокоило и о чем они еще не говорили.

На следующий день после провозглашения кандидатов «на трон» Том обнаружил в своем школьном почтовом ящике записку:

Уважаемый мистер Гарднер,

Миссис Холлидей сказала всем нам, кандидатам, что по обычаю к месту «коронации» нас должны сопровождать родители. Я бы хотел, чтобы Вы знали — я бы очень гордился, если бы Вы шли рядом со мной. Не волнуйтесь, я не стану об этом просить, потому что не хочу причинить Вам никакого беспокойства. Просто я хотел, чтобы Вы об этом знали.

Том почувствовал, как слезы подступают к его глазам. Ему пришлось скрыться на время в мужском туалете, дожидаясь, пока спокойствие возьмет верх над эмоциями.

В этот вечер, когда Клэр вернулась с репетиции, муж дожидался ее, приняв душ и сидя на кровати в пижамных брюках и благоухая лосьоном после бритья. Она скользнула под одеяло и выключила настольную лампу. Протянув руку в темноте, Том попытался поцеловать жену, но она оттолкнула его и сказала:

— Не надо, Том. Я не могу.

Церемония «коронации» состоялась в актовом зале школы, в пятницу, в два часа дня. Все родители собрались в комнате позади зала, готовясь сопровождать своих детей.

Клэр впервые увидела Монику Аренс. Она не была хорошенькой, но дорогая одежда и стильные украшения, придавали ей светский шик. Тщательно выполненная прическа не приукрашивала лицо, но на страницах любого модного журнала можно было увидеть такую же. То, в чем отказала ей природа, Моника создала для себя сама. Она держалась так, словно говорила: «Поосторожней со мной».

Клэр повернулась к Монике и ее сыну спиной, притворяясь, будто их нет в комнате. Однако она понимала, что Том, как директор, должен уделять внимание всем и поздравлять родителей всех кандидатов. Когда он заговорил со своей бывшей любовницей и пожал ей руку, Клэр не смогла удержаться и посмотрела на них. Ревность и обида уничтожили всю радость этого дня, и она обвиняла мужа в том, что именно по его вине не испытывала счастья по поводу такого события. Идя рядом с Робби к трибуне, она не излучала материнской теплоты, как другие, просто сопровождала сына с левой стороны, а Том — с правой. На ступеньках родители поцеловали Робби, потом сели рядом в первом ряду. Во время всей церемонии Клэр не обменялась с мужем ни словом, ни взглядом, она смотрела только на сына и ни на кого другого.

В каждом ее движении и позе Том видел что-то показное, неестественное. Она слишком высоко поднимала руки, когда аплодировала, слишком задирала подбородок, наблюдая за происходящим. Иногда она встряхивала головой, а когда Дьюк Леонард был выбран королем, Том понял, что Клэр негодовала в душе, поскольку по понятным причинам надеялась, что это место займет Робби. С упавшим сердцем Гарднер признавался сам себе, что ему совсем не нравится, как она себя ведет. Те качества, за которые он полюбил когда-то Клэр, исчезли, и именно он был в этом виноват.

После они танцевали вместе на праздничной вечеринке, и он обнаружил, что можно отвергать в женщине непримиримость и все же любить эту женщину. Потому что он все еще любил свою жену. Обнимая ее в танце, он ощутил нахлынувшее желание и попытался крепче прижать Клэр к себе. Она выгнула спину, стремясь держаться подальше, и сказала:

— Думаю, сейчас подходящее время, чтобы поговорить с тобой, Том. Я приняла решение, но молчала, пока не закончится праздник, чтобы не портить его для детей. Ну что ж, теперь веселье подходит к концу, а я не могу продолжать жить, как ни в чем не бывало. Я хочу развестись. Том остановился, почувствовав мгновенный укол страха.

— Нет, Клэр, перестань, мы можем…

— Я думала, что справлюсь с этим, но не смогла. Я несчастна, мне больно, все время хочется плакать. Я не могу видеть тебя в своей постели каждую ночь.

— Клэр, так нельзя. Нельзя отбросить прочь восемнадцать лет жизни, не пытаясь их спасти.

— Я пыталась.

— Черта с два ты пыталась! Ты… — Он понял, что кричит и танцующая рядом пара обернулась и смотрит на них. — Пошли! — приказал Том и за руку потащил жену из зала, по коридору, мимо бассейна, пока не привел ее к стеклянным дверям своего кабинета.

— Отпусти меня! — требовала Клэр. — Том, Бога ради, ты уже устроил спектакль, вырвавшись из зала таким образом!

В кабинете он с силой захлопнул дверь.

— Мы не разводимся! — прокричал Том.

— Не ты один принимаешь решения!

— Мы даже не пытались ничего обсудить!

— Что обсуждать? Лично я ничего не сделала!

— Вот именно — ничего, чтобы спасти наш брак! Ты даже не пыталась простить меня!

— Простить, в то время, когда ты продолжаешь с ней путаться?

— Я с ней не путаюсь! Клэр, я люблю тебя!

— Я тебе не верю.

— Ты мне не веришь. И считаешь, что нам нечего обсуждать?

— Не обвиняй меня, ты! — Она ткнула мужа в грудь. — Не смей меня обвинять! Не я изменяла тебе! Не я прижила сына, из-за которого теперь страдают наши дети! Не я умалчивала об этом восемнадцать лет. Я наблюдала за тобой, когда называли претендентов на трон, и видела выражение твоих глаз. Тебе хочется признать его, Том, неужели ты сам не понимаешь? Ты просто умираешь от желания, чтобы все узнали, что он твой сын. Ну что ж, пусть узнают! Но не жди, что я останусь с тобой. Мне и так тяжело работать с тобой в одном месте и выполнять твои приказы день за днем! Ты никогда не думал, как меня все начнут жалеть, когда все выяснится?

— Давай не будем никому сообщать. Пойдем вместе к психологу. Надо спасать нашу семью, Клэр.

Она отступила на шаг, потом, воздев руки к потолку, проговорила:

— Я не хочу быть вместе с тобой, Том. Он запаниковал.

— Клэр, пожалуйста…

— Нет… — Она отступила еще на шаг. — Не хочу, у меня такое чувство, будто меня предали, и я злюсь на тебя, и готова… просто броситься на тебя в любой момент! Это такой стресс, что каждое утро я встаю и не знаю, смогу ли весь день работать. В учительской я выслушиваю твои распоряжения, когда все, что мне хочется делать, — это сыпать проклятьями. Завидев тебя в коридоре, я обхожу тебя за две мили. И я больше не могу притворяться перед детьми за столом.

— Подумай, что ты говоришь! Клэр, что с тобой случилось? Это несправедливо. А как же уважение, ведь мы обещали всегда уважать друг друга, когда ссоримся?

— Его нет, — она заговорила спокойнее. — Вот что пугает меня больше всего, Том. Я теперь не уважаю тебя. И когда я поняла это, то поняла и то, что все эти годы твердила банальности. Уважение — легко о нем говорить, когда твой брак не подвергался никаким испытаниям. Сейчас я отношусь ко всему этому совсем по-другому.

— Мне противно это слышать!

— Или я опротивела?

— Перестань, Клэр, разве я когда-нибудь давал тебе повод так считать? Мне противна твоя надменность, эта хорошо рассчитанная холодность, которую ты можешь по желанию включать, словно душ. Тебе словно бы нравится меня наказывать. Ты обращаешься со мной так, будто мой грех нельзя простить.

— Да, сейчас я не могу тебя простить, особенно когда мне каждый день об этом напоминает твой сын, входя ко мне на урок.

— Если ты хочешь, чтобы его перевели, я так и поступлю. Я уже говорил тебе это.

— Перевод не поможет. Он существует, и он твой. И его мать живет здесь поблизости, и ты с ней виделся. Я не могу больше все это выносить, поэтому и хочу развестись.

Сжав зубы, Том проговорил:

— Между мной и Моникой Аренс ничего нет. Почему ты мне не веришь?

— Я хотела бы, Том… хотела бы. Почему ты не рассказал мне о том, что встречался с ней тогда, в автомобиле?

— Я… — Подняв руки, он бессильно уронил их. — Я не знаю. Я должен был, но не смог. Извини. Я боялся.

— И я тоже боюсь. Неужели непонятно?

— Тогда почему ты сбегаешь от меня?

— Потому что мне требуется время, Том. — Она прижала руку к сердцу, ее голос звучал мягче. — Я не могу простить тебя. Я не могу видеть тебя. Я не могу спать с тобой. И я не знаю, что сказать детям. Мне нужно время.

— Сколько времени?

— Не знаю.

Чем меньше она злилась, тем страшнее становилось Тому.

— Клэр, пожалуйста, не делай этого.

— Я должна.

— Нет, не должна.

Он взял ее за руку, но она отвернулась.

— Не надо. Я уже все решила, — спокойно произнесла Клэр.

— Мы могли бы…

— Пожалуйста, не начинай сначала, Том. Потрясенный всем услышанным, он отвернулся к окну и к семейным фотографиям на подоконнике. На фоне темноты снаружи его отражение казалось силуэтом без лица. Лампы дневного света окружали этот силуэт сиянием. Он видел и отражение Клэр. Она стояла напротив его стола, высоко подняв голову, и смотрела в спину мужа. Вся ее поза выражала решимость. Том вздохнул и потерянно спросил:

— А как же дети?

— Они останутся с тем из нас, кто будет жить в доме.

— Ты не хочешь попытаться все обсудить, даже для их блага?

— Не сейчас.

— Это их убьет. Особенно Челси.

— Я знаю. Это тяжелее всего.

Том чувствовал себя так, словно ему поставили капельницу с какой-то огненной жидкостью и теперь она заполняла все его вены, начиная от сердца. Он умоляюще произнес:

— Тогда попытайся, Клэр, ради детей.

Если бы она продолжала злиться, он мог бы надеяться на то, что есть смысл продолжать спор, но она говорила с ним так спокойно, как с ребенком, которого укладывала спать.

— Я не могу, Том. Ради себя.

— Клэр! — Он сделал два шага по направлению к ней, но она слегка отшатнулась, словно предупреждая его не прикасаться к ней. — Господи, — потерянно прошептал он, и тяжело опустившись в кресло, закрыл лицо рукой.

Прошла минута. Две. Клэр стояла, не двигаясь, ожидая, а идея развода как будто нависала над ними, ширясь и захватывая все большее пространство. Том опустил руку и посмотрел не жену.

— Клэр, я люблю тебя, — вложив в эти слова все, сказал он. — Пожалуйста, не делай этого.

— Я не могу иначе, Том. Я знаю, ты мне не поверишь, но не только ты испуган. Я сама боюсь. — Она прижала руки к груди. — Я всегда была из тех женщин, что любят очень сильно, и всегда в глубине души боялась, что не смогу жить без тебя. Я всегда думала: «Он женился на мне, потому что был вынужден», и все эти сомнения разъедали мою душу и заставляли считать, что я любила тебя больше, чем ты меня. А потом всплыла вся эта история и та… та испуганная женщина внутри меня победила. Я и не знала, что она там есть, но потом она заявила о себе, а я думала: «Откуда она? Ведь это все не я говорю, и не я так поступаю?» Но сейчас мне приходится быть такой. Мне приходится отдаляться от тебя, иначе мне очень больно. Ты можешь понять это, Том?

Он попытался ответить, но перехватило горло.

— Н… нет, — наконец выговорил он надтреснутым голосом.

Клэр продолжала так же спокойно, без слез:

— Как ты можешь это понять, когда я сама не понимаю?

Она подошла, глядя на фотографии — их семья, такая счастливая и беззаботная. Клэр прикасалась к рамкам так, словно гладила по головкам их детей, когда они были еще совсем маленькими.

— Прости меня, Клэр. Сколько раз мне надо повторять это?

— Не надо повторять.

— Тогда почему ты не дашь нам еще хотя бы один шанс?

— Не знаю, Том. Мне больше нечего сказать.

Наступила тишина, прерываемая только музыкой, доносящейся из зала, где танцевали их дети. Он вздохнул и вытер глаза. Потом она взяла одну из фотографий и некоторое время внимательно рассматривала ее, прежде чем поставить на место, осторожно, будто вор, знающий, что в соседней комнате спят хозяева. Наконец Клэр повернулась и сказала:

— Пусть мне придется уйти. Ты можешь остаться в доме, если хочешь.

Том подумал, правда ли это, что человек может умереть от разбитого сердца.

— Я не могу так поступить. Не могу заставить тебя уйти.

— Раз я настаиваю на разъезде, то я и должна уйти.

— Детям и без этого будет плохо.

— Значит, ты хочешь, чтобы я осталась, а сам уйдешь?

— Я хочу, чтобы мы оба остались, Клэр, разве это непонятно?

Он почувствовал, что сейчас расплачется в голос. Она подошла к двери и спокойно произнесла:

— Я уезжаю.

Том подскочил, обежав вокруг стола, схватил жену за руку.

— Клэр… — Еще никогда в жизни он не был так напуган. — Господи… — Она даже не вырывалась, этого не требовалось, ведь их отдаление произошло много дней назад. — Куда ты пойдешь?

Она пожала плечами, отсутствующе глядя на ковер. Потом взглянула на него и спросила:

— А ты бы куда пошел?

— Наверное, к отцу. Она опустила голову.

— Ну что ж…

Так все и было решено: эти три слова и ее опущенная голова, и Тому ничего больше не оставалось. Они ушли с вечеринки вместе, оставив детей праздновать и радоваться своей молодости и победе в шумном, кипящем жизнью зале. Теперь, когда все разрешилось, Клэр не возражала против того, чтобы вместе с мужем дойти до парковки, освещенной синим светом, и сидеть с ним рядом в автомобиле, быстро преодолевшем пару миль до дома, и ждать, пока Том откроет дверь и пропустит ее впереди себя.

Они остановились в темноте, окруженные знакомыми предметами, которые приобретались годами — мебелью, лампами, картинами, всем тем, что они покупали вместе в те времена, когда будущее казалось им таким определенным.

— Когда ты уедешь? — спросила Клэр.

— Завтра.

— Тогда сегодня я буду спать на диване.

— Нет, Клэр… — Он схватил ее за руку. — Нет, пожалуйста.

— Не надо, Том.

Она мягко высвободилась и пошла по коридору. Он поднял лицо, словно обращаясь к Богу, и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, сдерживая рыдания. Быстрее, медленнее, быстрее, медленнее, пока ему не удалось взять себя в руки. Потом он направился в спальню и остановился в дверях. Клэр была уже в ночной рубашке, и, увидя его, устало замерла, словно ожидая, что сейчас он начнет к ней приставать. Вместо этого он проговорил:

— Можешь оставаться здесь. Я буду спать на диване. Когда в час ночи Челси вернулась домой, она обнаружила отца на веранде, сидящим в кресле-качалке. Холодная ночь окружала его, и он смотрел в темноту ничего не видящим взглядом.

— Папа, ты в порядке? — спросила Челси, на несколько дюймов открывая дверь.

Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил:

— Я в порядке, детка.

— Почему ты здесь сипишь? Уже холодно.

— Не мог заснуть.

— Ты действительно в порядке?

— Конечно. Ложись спать, детка. Она немного помялась.

— Хорошая была вечеринка, правда, па?

Челси видела только его силуэт в темноте. Отец даже не повернул головы в ее сторону.

— Да, хорошая.

— И я так горжусь Робби, хоть он и не победил.

— Я тоже.

Она немного подождала, но продолжения не последовало.

— Ну… тогда спокойной ночи, па.

— Спокойной ночи.

Через пятнадцать минут вернулся Робби, и Челси дожидалась брата в его комнате.

— Шш, — прошептала она, — это я.

— Челе?

— Что-то случилось.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты сейчас не проходил через гостиную?

— Нет.

— Папа все еще сидит на веранде.

— Они с мамой рано ушли.

— Я знаю.

Оба задумались, потом Челси сказала:

— Он никогда не засиживается допоздна, всегда говорит, что ему не хватает времени.

Они снова обеспокоено замолчали.

— Ну… — произнес Робби, — я даже не знаю. Ты с ним говорила?

— Немного.

— И что он сказал?

— Почти ничего.

— В этом-то вся и беда, они с мамой теперь почти ничего не говорят.

Утром Челси проснулась вскоре после девяти и, поднявшись, направилась в ванную. Проходя мимо открытой двери в спальню родителей, она увидела отца, который был чем-то занят. Он надел старые вещи, а на кровати стояли картонные коробки и два открытых чемодана. Челси остановилась, босая, в длинной, до колен, футболке с динозавром.

— Папа, что ты делаешь?

Он выпрямился, держа в руках стопку белья, потом запихнул его в чемодан и протянул дочери руку.

— Зайди сюда, — тихо сказал Том.

Она приблизилась, взяла отца за руку, и они присели на край неубранной постели среди коробок. Том обнял дочь и прижался щекой к ее волосам.

— Детка, мама хочет, чтобы я уехал на некоторое время.

— Нет! — хватая и сжимая в кулаке ткань его футболки, проговорила Челси. — Я так и знала! Пожалуйста, не делай этого, папочка! — Она не называла его папочкой с тех пор, когда училась еще в начальной школе.

— Я собираюсь пожить немного у дедушки в хижине.

— Нет! — Она вырвалась из его объятий, плача. — Где мама? Она не может заставить тебя это сделать! — В сильном возбуждении Челси кинулась вниз по лестнице, Том поспешил за ней. Девочка кричала, не переставая. — Ты не можешь заставлять его уйти! Мама, где ты? Что здесь происходит? Вы муж и жена! Ты не можешь притворяться, что между вами все кончено, и выгонять его к дедушке! — Клэр поймала ее в самом низу. — Мама, ты ведь его жена! Что ты делаешь?

Робби выскочил из своей спальни, разбуженный криком, и тоже стал спускаться по лестнице.

— Что происходит? — Он был взъерошенный, заспанный, со вспухшими глазами.

— Папа от нас уходит, Робби. Скажи ему, чтобы не делал этого! Скажи маме, чтобы она его не прогоняла! — Челси захлебывалась от рыданий.

— Челси, мы же не разводимся, — попыталась успокоить ее Клэр.

— Еще нет, но разведетесь, если он уйдет! Мама, не отпускай его! Папочка, пожалуйста… — Она поворачивалась то к одному из них, то к другому.

Это было так непохоже на их семью — крики и плач ранним утром, в коридоре у главного входа в дом. Том призвал к спокойствию:

— Мы с мамой все обсудили вчера вечером.

— Тогда почему вы так поступаете? Вы никогда нам ничего не говорите! Вы притворяетесь, будто все в порядке, а сами даже не смотрите друг на друга! У тебя есть любовница, папа, в этом все дело?

— Нет, Челси, но мама мне не верит.

— Ма, почему ты ему не веришь? — Она резко повернулась к Клэр.

— Дело не только в этом, Челси.

— Но если он говорит, что это не так, то почему ты ему не веришь? Почему вы не обсуждаете ничего с нами? Мы с Робби тоже члены семьи, и мы имеем право высказаться. Мы не хотим, чтобы он уходил, правда, Робби?

Робби сильно ссутулился, все еще не в себе от внезапного пробуждения. Он стоял у шкафчика для верхней одежды в растянутой черной футболке и старых спортивных штанах и выглядел совершенно сбитым с толку.

— Мама, почему ты хочешь, чтобы он ушел? Сдержанное поведение сына немного остудило эмоциональный накал всей этой сцены.

Клэр ответила:

— Просто мне надо немного побыть одной, вот и все. То, что случилось, подавляет меня, и я не знаю, как еще поступить.

— Но если он уйдет, то будет так, как говорит Челси. Как же вы тогда сможете помириться?

Клэр опустила голову. Робби посмотрел на отца.

— Папа?

— Я всегда буду в вашем распоряжении или в ее распоряжении, как только понадоблюсь.

— Нет, не будешь. Ты будешь у дедушки.

— Вы можете позвонить в любое время, и я приеду, и мы каждый день будем встречаться в школе.

Робби обессилено облокотился на дверную раму и прошептал:

— Вот дерьмо.

Никто не сделал ему замечание, как было бы прежде. Наступила гнетущая, тяжелая тишина, полная горя, страха и сомнений. Все они подумали, как им придется сталкиваться друг с другом в школе, а их друзья начнут задавать вопросы. Они представили себе будущее семьи, разделенной на два дома. Наконец Том проговорил:

— Послушайте, вы двое… — Он притянул детей к себе, обнял, те пассивно подчинились. — Я не перестал вас любить. И мама не перестала. Это никогда не произойдет.

Челси ответила:

— Если бы вы нас любили, вы бы не расставались. Том встретился глазами с Клэр поверх детских голов и понял, что даже это ее не переубедило. Она переживала за них, и за себя, но за их с Томом отношения — нет. Она хотела разъехаться, и ничто не могло поколебать ее в этом решении. Теперь она научилась выражать свои мысли даже без помощи слов — позой либо жестом — и сейчас она желала только одного: «Уходи. Я занята собой и так будет». Обнимая детей, он смотрел на жену, видел ее эгоизм, и это было отвратительно. Клэр стояла в дверях, скрестив руки, и все, — а он один пытался успокоить детей. Наконец она что-то поняла из его взгляда и, подойдя, погладила детей по плечам.

— Пойдемте… Я приготовлю вам завтрак. Но им был нужен совсем не завтрак.

Покидая дом, Гарднер ощущал такую боль, словно у него вырывали сердце. Он захлопнул чемодан и постоял рядом с ним. Суббота, яркий осенний день во всем его великолепии, золотые листья, начинающие опадать. Все звуки, доносящиеся с соседних дворов, были кристаллически чисто слышны, даже мельчайшие из них, такие, как щелчок захлопнутого окна. Само время года подразумевало печаль, с последними теплыми деньками и возможностью побыть на природе, с увядающими цветами у дверей домов, хотя трава еще пока пышно зеленела.

Том подавил тяжелый вздох и заставил себя вернуться в дом, чтобы попрощаться. Дверь в комнату Челси была закрыта. Он постучал.

— Челси?

Она не ответила, и он вошел. Дочь сидела на подушке, прижав к себе розового игрушечного медвежонка, и, обиженно поджав губы, смотрела на оконные занавески. Том. подошел и сел рядом.

— Мне надо идти, — хриплым шепотом проговорил он, поправляя прядку волос за ее левым ухом.

Челси словно не замечала его. На ее нижних ресницах дрожали слезы.

— Ведь ты помнишь дедушкин номер, если я зачем-нибудь тебе понадоблюсь, правда, солнышко?

Ее лицо как будто окаменело, только огромная слеза скатилась по щеке, оставив влажную дорожку.

— Я люблю тебя, детка. И кто знает, может быть, мама права. Может, если мы поживем раздельно, то она успокоится.

Челси даже не моргала, хотя ее глаза, должно быть, горели. Он встал и повернулся, чтобы идти.

— Папочка, подожди! — Она спрыгнула с кровати и обхватила его, голос Челси донесся едва слышно, заглушенный футболкой, к которой она прижималась лицом: — Почему?

У него не было ответа, поэтому он поцеловал ее в голову и вышел.

Клэр была на кухне, стояла у стола, словно заняв оборонительную позицию и поставив между собой и мужем стул. Неужели ей так необходимо защищаться, как будто он ее избивал, подумал Том. Он по-прежнему любил ее, как только она этого не понимала? И не видела, как тяжело ему расставаться со всем, что было для него так дорого?

— Их сейчас нельзя надолго оставлять одних. А у тебя репетиции. Не хочешь, чтобы я приходил по вечерам, когда не занят?

— С каких это пор ты не занят по вечерам?

— Послушай. Я не собираюсь стоять здесь и спорить с тобой. Ты хочешь, чтобы я ушел, и я ухожу. Просто не оставляй их без внимания. Теперь у них возникнет сотня новых проблем, и я не хочу, чтобы они страдали еще больше, чем сейчас.

— Ты говоришь так, как будто я их больше не люблю.

— Знаешь, Клэр, я начинаю в этом сомневаться.

Нанеся этот последний удар, он вышел из дома и отправился в гараж. Робби стоял, облокотившись о переднее крыло его машины, скрестив руки и носком кроссовки ковыряя гравий подъездной дорожки. Том достал ключи, некоторое время смотрел на них, потом перевел взгляд на склоненную голову сына.

— Помогай маме, когда только сможешь. Ей тоже трудно, ты же понимаешь.

Робби кивнул, продолжая пинать камешки.

Вокруг них шелестела листвой безразличная осенняя природа. Солнечные лучи играли на лобовом стекле машины. Тени от деревьев становились прозрачнее день ото дня. Не так давно они с Робби точно так же, прислонившись к автомобилю, говорили о моральном выборе и как он формирует характер человека. Оба вспомнили о том дне и как жестоко тогда подшутила над ними жизнь.

— Послушай, сын. — Том стоял теперь перед Робби, положив обе руки ему на плечи. — Я буду беспокоиться о вас с Челси. Если ты заметишь что-то необычное, пугающее в ее поведении, сообщи мне, ладно? Я имею в виду курение, или выпивку, или она начнет встречаться с разными парнями, или задерживаться допоздна — что угодно, хорошо?

Робби кивнул.

— И я попрошу ее об этом же в отношении тебя.

Сын перестал ковырять носком землю, не в состоянии скрывать больше свое горе. Крупные слезы задрожали в его глазах, он раздувал ноздри, стараясь сдержаться, но не мог даже поднять голову и посмотреть отцу в глаза. Том крепко обнял его.

— Не думай, что плакать — стыдно. Я и сам в последнее время часто плакал. Иногда это помогает. — Он отступил на шаг. — Мне надо идти. Позвони дедушке, когда будет необходимо.

Только когда он захлопнул дверцу и опускал окно, Робби отошел от машины и посмотрел на отца. «Куда он теперь пойдет? — подумал Том. — С кем поговорит? Что будет твориться в доме после того, как я уеду? Господи, не дай ему превратиться в жертву депрессии и мстительности, как те сотни детей, что прошли через мой кабинет после развода их родителей. Не дай им с Челси измениться в худшую сторону».

— Эй, выше нос, — с фальшивой бодростью проговорил Том, — я еще не свел с ней счеты.

Не дождавшись ответной улыбки сына, он завел мотор и выехал со двора.