К слову сказать, Эрик ничуть не удивился, обнаружив наутро, что чувствует себя куда более усталым, чем в тот момент, когда вечером скользнул под одеяло.

Бледный утренний свет еще только робко пробирался в щели между задернутыми портьерами. Эрик улыбнулся. Интересно, подумал он, удалось ли ему за сегодняшнюю ночь проспать хотя бы пару часов – ведь они с Марго просыпались, казалось, лишь для того, чтобы снова и снова любить друг друга. По крайней мере сейчас он чувствовал себя так, словно за всю ночь ни на минуту не сомкнул глаз. Но даже утомленный и сонный, Эрик все равно был счастлив, как никогда в жизни. В его объятиях спала женщина, которую он любил, он слышал ее спокойное, ровное дыхание, чувствовал, как она и во сне крепко прижимается к нему, и твердо знал: что бы ни случилось, ничто не сможет омрачить то глубокое и безграничное счастье, что переполняло его в эту минуту.

Ему до сих пор было странно думать о себе как о женатом человеке. Как могла красавица Марго решиться на это? И все это было правдой!

Этой ночью они не раз подтвердили свой брак, так что назад пути не было. Впрочем, Эрик и не хотел ничего менять. Ни за что на свете. Марго по-настоящему стала его женой, и новое, не изведанное ранее чувство проснулось в его душе – чувство столь могучее, что он и сам порой пугался. С этой минуты любой мужчина, осмелившийся даже подумать о том, чтобы отнять у него Марго, рисковал своей головой. Эрик твердо знал: он убьет каждого, кто только посмеет встать между ним и этой женщиной.

Она была его женой. Она стала частью его самого – отныне и навсегда. Это было чувство, которого он никогда не знал прежде и которое, он был уверен, останется с ним до конца его дней.

Марго заворочалась во сне и чуть слышно вздохнула. Ее теплое дыхание коснулось плеча Эрика в том месте, где уютно устроилась ее голова. Счастливый и умиротворенный, он нежно поцеловал ее в макушку. Хотелось бы ему сейчас спать так же безмятежно, как Марго! Но Эрик помнил о том, что еще предстояло сделать. Каким бы усталым он ни был, но спать ему не придется, пока он не будет совершенно уверен, что сдержал данную им клятву.

Странно все же, что, пробыв в постели столько времени, он чувствует себя настолько опустошенным. Еще более диким казалось вылезти из постели, встать с мягкой перины и покинуть любимую женщину, еще спавшую сладким сном. Но Эрик превозмог себя. Осторожно отодвинувшись от Марго, он высвободился из ее объятий, соскользнул с кровати и принялся одеваться.

По своей многолетней привычке Гэрин Стэйвлот встал чуть свет и уже занимался делами, когда сын постучался в его комнату. Услышав, как открылась дверь, Гэрин поднял голову и удивленно вытаращил глаза. На пороге стоял Эрик, босой, с всклокоченными волосами. Казалось, он чем-то расстроен или сбит с толку. Гэрин чуть было не расхохотался при виде сына, но сдержался. Он уже знал, что прошлой ночью Эрик достойно выполнил свой супружеский долг. После того как его силой втолкнули в спальню, единственные звуки, долетавшие из-за массивной двери, были стоны и крики наслаждения. Да и сейчас отцу достаточно было только бросить взгляд на его измученное лицо, чтобы убедиться в этом. Несомненно, минувшей ночью мальчику отдыхать не пришлось.

– Я… мне показалось, что я могу застать вас здесь, сэр, – с довольно глупым видом заявил Эрик.

Гэрин догадывался, что какая-то тревога гложет сына, но не сделал даже попытки подбодрить его или хотя бы улыбнуться. Мальчишка скверно вел себя накануне. Пусть немного попотеет: откуда ему знать, что отец давно уже не сердится.

– Как видишь, – коротко буркнул он. – Что тебе от меня нужно, Эрик?

Сын нерешительно повел плечами.

– Может, у вас найдется немного времени? Мне бы хотелось поговорить с вами.

Гэрин откинулся на спинку кресла и знаком велел Эрику сесть.

– Конечно, время у меня найдется. Разве не странно, когда новобрачный бросает в постели молодую жену, да еще наутро после свадьбы? Надеюсь, ты был добр с леди Марго, сын?

При этих словах Эрик, возившийся со стулом, вдруг побагровел так мучительно, что Гэрин едва не рассмеялся. Эрик, не смея поднять на отца глаза, вдруг принялся самым внимательным образом разглядывать свои босые ноги.

– Прежде всего, сэр, прошу простить меня за то, что так отвратительно вел себя вчера вечером. Могу уверить вас, что я… и моя жена… достигли взаимопонимания. А что до нынешнего утра, – добавил он, бросив украдкой быстрый взгляд на отца, – боюсь, она так устала, что и не заметит моего отсутствия.

Сэр Гэрин все-таки позволил себе весело хмыкнуть. Эрик снова залился краской, уставившись в пол. А Гэрин был слишком счастлив, чтобы и дальше мучить бедного мальчика.

– Похоже, ты не посрамил мужской чести Стэйвлотов, сынок. Я принимаю твои извинения. Тебе еще многое предстоит сделать сегодня. Ты всегда был хорошим сыном. Но самое главное – подари сэру Уолтеру и нам с матерью побольше внуков, и все будет забыто навсегда! – добавил он небрежно, чувствуя, что сыну отчего-то неловко. Тот пробормотал себе под нос нечто невразумительное, и Гэрин наконец сжалился. – Очень хорошо, сынок. А теперь рассказывай, что заставило тебя в такой ранний час покинуть теплую постель и красавицу жену и прийти сюда. Держу пари, ты сгораешь желанием поскорее покончить со своим делом и вернуться назад, так что не медли! Я весь внимание!

Словно ледяная рука страха сжала Эрику сердце. Он не мог заставить себя даже поднять голову и встретить испытующий взгляд отца.

– Эрик? – В голосе отца прозвучало беспокойство.

По-прежнему не отрывая глаз от пола, Эрик набрал полную грудь воздуха.

– Жофре уже успел рассказать вам о наших приключениях, отец?

– Нет. По крайней мере не Жофре. Он сказал, что слишком устал, чтобы рассказывать, а это может подождать до утра. Так что я знаю только очень немногое, да и то со слов сэра Аллина.

– А он успел вам сообщить, как леди Марго и меня схватили люди Равинета?

– Да, конечно. Эрик, сынок, а в чем дело? – Голос отца смягчился. Сейчас в нем слышалась такая искренняя тревога, что у Эрика защипало глаза. – Неужели ты думаешь, что я мог рассердиться? Забудь об этом, парень! Наоборот, я горжусь тобой, ведь ему не удалось сломить тебя и поставить на колени! И Аллин, и Жофре уверили меня, что ты никак не мог устоять против людей Равинета, хотя и прикончил с дюжину негодяев, прежде чем тебя схватили. Ты выполнил свой долг, и никто другой на твоем месте не смог бы сделать большего.

Боль в груди сделалась почти нестерпимой. Сердце бешено колотилось. Эрику казалось, что оно вот-вот разорвется. Во рту пересохло. Он по-прежнему избегал встретиться взглядом с отцом. Слова не шли у него с языка. В эту минуту ему было все равно, что думает о нем отец. Никогда прежде он не чувствовал себя таким слабым, беспомощным и несчастным. Эрик попытался что-то сказать, но с губ его сорвался лишь хриплый шепот:

– А… а сэр Аллин уже сообщил вам, что я встретился с самим Терентом Равинетом?

– Да, – не колеблясь ответил отец.

Эрик наконец поднял на него глаза. Неужели отец не понял? Разве он никогда не замечал сходства между Эриком и Равинетом? В душе сына вдруг робко зашевелилась надежда.

– Он рассказал вам о женщине, которую на моих глазах убил Равинет? Это была сестра Черного Донала.

Брови отца сошлись на переносице.

– Женщину? Равинет убил женщину? Нет, ничего такого он мне не говорил. А кто она такая?

В душе Эрика вновь воцарился мрак. Внутри его вдруг как будто что-то сломалось, и слезы, которые уже давно ждали своего часа, хлынули из глаз. Он яростно вытер их ладонью и откашлялся.

– Это была моя мать, – прошептал Эрик, чувствуя, что эту битву проиграл. Слезы жгли ему щеки.

Отец откинулся на спинку кресла и замер, пораженный, не сводя глаз с убитого горем сына. В комнате повисло молчание.

– Эрик… – вдруг негромко заговорил Гэрин.

– Почему ты никогда не говорил мне? – Слова эти вырвались у Эрика прежде, чем он смог сообразить, что происходит. Ему показалось, что говорит не он, а какой-то незнакомец. Отец изумленно взглянул на него. Но Эрику уже было все равно. – Почему ты никогда не говорил, что Терент Равинет – мой отец?

Сэр Гэрин вздрогнул.

– Он не твой отец! Твой единственный отец – я! Я, слышишь?

– Да, ты вырастил и воспитал меня! Ты был мне настоящим отцом, и я каждый день благодарю за это Бога, – ответил Эрик, вытирая глаза, – но жизнь мне дал именно он!

Слова эти еще не успели слететь с его губ, как Гэрин вскочил на ноги. Его могучий кулак с такой силой опустился на крышку стола, что массивная деревянная столешница жалобно застонала.

– Это я… я дал тебе жизнь! – яростно зазвучал его голос. – Равинет же дал тебе смерть! Ты едва появился на свет, а он бросил тебя в лесу, обрекая на неминуемую гибель… ты бы умер от голода, стал пищей диких зверей! Это я в тот роковой день спас тебе жизнь, и твоя мать, которая вскормила тебя своим молоком! А Равинет… Какое тебе дело до этого мерзавца?!

– Стало быть, именно поэтому ты никогда не говорил со мной о нем? – тихо спросил Эрик. Умоляющее выражение в его глазах ясно говорило о том, какой ответ он жаждет услышать. – Даже когда ты видел, как я отчаянно мечтаю услышать хоть что-нибудь о моих родителях?

– А что я мог тебе сказать? – рявкнул Гэрин. – Что ублюдок, породивший тебя, негодяй из негодяев во всей Англии? Да, я знал, что своим появлением на свет ты обязан Равинету, но, бросив тебя умирать, он оборвал все связи между ним и тобой! Клянусь, я даже никогда не думал о нем как о твоем отце! И мое молчание, Эрик, поверь, не было ложью. По воле Господа ты стал мне сыном, мне и твоей матери. Это он дал нам тебя, как дал Джеймса и Жофре, Алерика и Лилиор! Равинет не имеет никаких прав на тебя ни по Божьему закону, ни по человеческому! Ты наш, ты принадлежишь только нам, мне и твоей матери! Говорю тебе, сын… нет, клянусь тебе, попадись он мне на глаза хоть один-единственный раз за все эти годы, и я убил бы его, убил бы собственными руками, как паршивого пса! И не за то, что он есть, а за то, что он посмел сделать с тобой, моим сыном! И ни одно живое существо на свете не посмело бы осудить меня!

Неистовый гнев отца немного смягчил мучительную боль, сжимавшую сердце Эрика. И все же было еще кое-что, не дававшее ему покоя.

– Но я… я так похож на него. Я смотрел на него и видел собственное лицо.

Гэрин видел, какое страдание плескалось в потемневших глазах сына, и ярость его вмиг улетучилась. Он снова сел и, подперев голову обеими руками, взглянул Эрику прямо в глаза. Теперь голос его звучал с ласковой твердостью:

– Эрик, Равинет сеял свое семя случайно, как животное, и ты для него не больше чем один из многих несчастных, обреченных им на смерть. Негодяй обесчестил бедную девушку, и этот миг, когда он пролил свое семя, – единственное, что связывало вас. Жаль, конечно, что ты унаследовал его облик, но ведь даже олененок рождается того же цвета, что и его отец. Вот все, что соединяет вас… такая малость… не знаю, стоит ли даже думать об этом! Да, верно, ты и в самом деле очень похож на него, но если Равинетом всегда правило зло, то в твоем характере я с детства видел лишь доброту и благородство. Поэтому, сынок, никто никогда не сможет назвать тебя его сыном. Нет, ты наш с матерью! Да разве ты не слышал, как она говорила, что ты, с твоей смуглой кожей и темными волосами, больше других детей похож на нее? За все эти годы она и сама искренне поверила в свое утверждение, будто и вправду произвела тебя на свет. Если ты вдруг начнешь все отрицать, это разобьет ей сердце! В ее словах кроется нечто куда более драгоценное, сынок, чем все то, что досталось тебе в наследство от Равинета.

– Разве никто никогда не подозревал, что я его сын? – с надеждой спросил Эрик.

Гэрин покачал головой:

– Ни одна душа, клянусь тебе! Может, кому-нибудь это и приходило в голову, ручаться не могу. Но никто никогда даже словом не обмолвился об этом ни при мне, ни при твоей матери. Да разве кто-нибудь когда-то относился к тебе иначе, как к нашему сыну? Вспомни, Эрик! Разве кто-то относился к тебе не так, как к Алерику или Жофре? Или Джеймсу?

– Нет, – признался Эрик.

– И все же что-то грызет твою душу, – сказал Гэрин. – Как же все-таки Равинету удалось лишить тебя покоя?

– Он сказал, что ты просто терпел меня… вначале взял меня в дом как игрушку, желая унизить его самого, а потом держал у себя все эти годы, забавляясь в душе: еще бы, сына Равинета все считали твоим собственным. По его словам, ты не мог не знать, кто мой настоящий отец, но молчал… Молчал, потому что мог унизить его, превратив его сына в дрессированную обезьяну, в шута, в слугу! А сам в душе смеялся над ним! И над моей искренней преданностью и любовью. – Эрик украдкой бросил взгляд на отца. – Я не поверил ему, не поверил ни единому его слову. Слишком часто я ощущал твою любовь, чтобы поверить этому негодяю. Ты всегда растил меня как собственного сына. Клянусь всем, что для меня свято, – я ни на секунду не усомнился в тебе. Но вот что не дает мне покоя… Почему ты все же не рассказал мне об этом давным-давно? Почему, отец?

Глаза Гэрина сузились.

– Он называл тебя своим сыном, Эрик? Он говорил, что ты его сын? Скажи мне!

Никогда прежде Эрику не доводилось видеть такого выражения на обычно невозмутимом лице отца.

– Да, – тихо ответил он.

Дыхание со свистом вырвалось из груди Гэрина. Он ждал этих слов долгие годы, с того самого дня, когда подобрал в лесу брошенного голодного младенца.

И теперь лицо его прояснилось, будто гора свалилась с плеч. Теперь он знал, как ему следует поступить. Он сделает это немедленно, сегодня же. Но прежде чем он выполнит свой долг, надо облегчить душу сыну.

А Эрик в это время с тревогой следил за ним, не понимая, что происходит с отцом, и гадал, уж не рассердился ли он. В отличие от Жофре, который с детства мог ляпнуть первое, что пришло в голову, Эрик всегда заботился о чувствах близких ему людей, особенно родных. И эта деликатность, неожиданная в таком могучем и беспощадном человеке, как его сын, всегда изумляла Гэрина. Как ни странно, этот великан мог быть кротким, точно ягненок.

И Гэрин с трудом заставил себя улыбнуться, хотя сейчас ему меньше всего на свете хотелось делать это.

– Все в порядке, сынок. Не важно, что сказал Равинет. Этот человек лгал с самого рождения и останется лжецом до последнего вздоха. Я просто рад, что ты по-прежнему веришь мне, как прежде, и ни на минуту не усомнился во мне. Жаль, что тебе пришлось выслушать все эти грязные домыслы. А теперь постарайся позабыть о Равинете навсегда. Скажи, Эрик, ты понял, почему я не говорил тебе о нем?

– Да, я все понял, отец. Уж не знаю, удастся ли мне когда-нибудь забыть о нем, но, во всяком случае, я постараюсь. – Он немного поколебался и добавил: – Если вы пошлете людей схватить его, отец, не забудьте обо мне. Мне бы хотелось самому доставить негодяя в Лондон.

– Что? И уже на следующий день после свадьбы покинуть молодую жену? Невозможно! Даже не думай об этом! Сэр Уолтер придет в ярость!

– Марго поймет меня, милорд, – твердо ответил Эрик, – а с ее отцом я все улажу сам. Я поговорю с сэром Уолтером перед отъездом. Это крайне важно для меня, поймите, и постарайтесь объяснить все королю Генриху. Я все расскажу жене, когда вернусь.

Гэрин покачал головой:

– Извини, малыш, но это невозможно. Я уже послал гонцов в Лондон в ту самую минуту, как вы благополучно оказались в Белхэйвене. Поэтому не сомневаюсь, что к этому времени король уже отправил войска на поиски Равинета. Если ты примешься рыскать по округе, то можешь только помешать им. Нет, сынок, оставайся в Белхэйвене и наслаждайся медовым месяцем со своей прелестной женой. Предоставь Равинета его судьбе. Поверь, так будет лучше.

– Но, сэр, я должен…

Гэрин поднял руку, призывая его к молчанию.

– Я сказал «нет», Эрик. По-моему, этого довольно. Если мне понадобится напомнить тебе о клятве, которую ты мне когда-то принес, обещая повиноваться во всем, я непременно это сделаю. Так что обещаешь повиноваться мне по доброй воле?

Ошеломленный, растерянный, Эрик хмуро пробормотал:

– Я сделаю все, что ты хочешь, отец. И клятва здесь ни при чем.

– Ни при чем так ни при чем, – добродушно проворчал Гэрин. Он вдруг почувствовал себя неожиданно старым и усталым. – Эрик, я должен быть уверен, что все это навеки останется между нами. До сих пор мы с тобой говорили только о Равинете. Но ведь ты говорил, что встретил женщину, которая оказалась твоей настоящей матерью. – Он искоса взглянул на сына и заметил, как глаза Эрика затуманила боль. – И ты еще сказал, что Равинет убил ее. Мне очень больно слышать это, сынок. Но если тебе захочется поговорить о ней, мы с матерью всегда готовы выслушать тебя. Мы тоже часто думали о ней и сейчас скорбим вместе с тобой.

В горле Эрика закипели слезы. Он попытался проглотить комок и отвернулся, чтобы отец ничего не заметил.

Ему не часто приходилось плакать, особенно когда закончилось детство, но за последние дни, похоже, он превратился в вечно хлюпающую носом, не в меру чувствительную девицу. И именно поэтому Эрик решил: будь что будет. Лучше он сам предупредит отца, даст ему возможность привыкнуть к мысли, что его великовозрастный сын может рыдать как ребенок.

– Я могу заплакать, – с трудом выговорил он.

На лице отца появилась добрая улыбка.

– Ну что ж, я тоже могу.

Эрик изумленно вытаращил глаза:

– Ты?..

– Да, представь себе! – заявил сэр Гэрин, обнимая сына за плечи. Мужчины рука об руку направились к двери. – Ты скоро сам узнаешь: есть на свете такое, из-за чего может плакать любой мужчина, даже самый свирепый. У каждого есть те, кого он любит больше собственной жизни, – жена, дети, родители, друзья. Ты плачешь, потому что умерла женщина, давшая тебе жизнь. А я плачу, потому что ты, мой сын, горюешь, а я не могу тебе помочь. Боюсь только, что твоя мать будет плакать больше, чем мы оба. – Он криво усмехнулся и распахнул дверь. – Так что не надо смущаться, договорились?