— Ты в этом уверен? — спросил уже пятый раз за вечер Джеймс, слезая с лошади. — Я понимаю, цветы и все такое прочее, но это?

— Я знаю, ты меня считаешь дураком, но Этти любит поэзию, — сказал Мэтью, привязывая несчастного Урода к толстому стволу дерева. — Муж читал ей стихи наизусть, она их любит.

— Бет тоже читает стихи, но про себя. Если б я сделал нечто подобное, она, наверное, отругала бы меня и послала за доком Хэдлоу — проверить, нет ли у меня лихорадки.

— Ну, Этти совсем другая. Она бы так не поступила. — Мэтью вопросительно взглянул на младшего брата: — Ты прикроешь меня? Кто-то должен утихомирить Джаса и Берти.

Джеймс нахмурился:

— Если я обещал помочь, значит, помогу. Не знаю только, стоит ли это делать? Никогда не думал, что миссис Колл это может понравиться.

— Разные бывают люди, Джимми. — Мэтью пожал плечами. — Я люблю одно, ты — другое… А Господь Бог небось сидит наверху и смеется над всеми нами. А теперь давай пошли, пора.

Мариетта в последний раз провела серебряной щеткой по волосам и положила ее на туалетный столик рядом с носовым платком, на котором красовалось большое розовое пятно.

— Этот человек сводит меня с ума, — сказала она вслух, дотронувшись до платка. Мариетта задумчиво посмотрела на свое отражение в зеркале и прошептала: — Возможно ли это? Неужели?

И тут же решила, что нет, это невозможно. Простенькое личико добропорядочной женщины, слишком широкий рот, невыразительные глаза, бесцветные волосы… Отец говорил, что ее лицо излучает чистоту. Наверное, лучшего комплимента она и не заслуживает. Дэвид вообще редко упоминал о ее внешности, зато не скупился на похвалы, когда речь шла о ее интеллекте, здравом смысле и «глубине понимания», как он выражался.

Вряд ли Мэтью мог увидеть в ней нечто особенное. Нечто такое, чего она сама не замечает в себе.

Правда, он называет ее красавицей. И очень часто. А главное, она действительно чувствует себя красивой, когда он целует ее и в его глазах горит огонь желания. Той ночью в Марипозе, когда они занимались любовью, Мариетта ощущала себя прекрасной, потому что Мэтью ласкал ее, обнимая, говорил нежные слова. Он заставил ее поверить в свою красоту… Но утром она открыла глаза и обнаружила, что его нет.

— О, Мариетта, какая же ты дурочка! Он очень настойчив, и ты уступаешь. Никто раньше не объяснялся тебе в любви, и поэтому ты веришь всей этой чепухе. Ты просто круглая дура, — сказала она своему отражению.

Мариетта начала заплетать свои длинные густые волосы в косу, проворно разделив их на три части.

— Кроме того, что ты будешь делать с таким мужем? Любая женщина готова броситься ему в объятия. Как создать ему счастливую жизнь? О, он-то будет стараться, я знаю. Мэтью — хороший человек. И мог бы стать великолепным отцом. Великолепным! — Она завязала косу лентой кремового цвета — в тон элегантному шелковому халату и ночной рубашке.

Вздохнув, Мариетта снова посмотрела на себя в зеркало.

— И как ты поступишь, увидев в его глазах досаду? Досаду на то, что ему приходится разнимать пьяниц в салуне? Пьяниц! — Она закрыла глаза, стараясь забыть о сегодняшней сцене. — Нет, это не для него. Не для Мэтью Кейгана. Лучше ему пасти коров, чем жениться на мне.

Мариетта подошла к торшеру, стоявшему возле кровати.

— А вы, юная леди или сэр… — Она похлопала свой слегка округлившийся живот и притушила лампу. — Вы, пожалуйста, пожелайте мне спокойной ночи. Ваш папочка уже доставил мне сегодня массу неприятностей. Хотя Элизабет и предупреждала, что все Кейганы упрямы и твердолобы, прошу запомнить: вы наполовину Хардести, А Хардести — вы узнаете это в один прекрасный день, когда познакомитесь с дедушкой, — люди очень дипломатичные. Сейчас, я думаю, самым дипломатичным поступком…

— Этти!

Она посмотрела на окно, откуда доносился тихий настойчивый голос:

— Этти!

Мариетта закрыла глаза и застонала.

— О пресвятые небеса! — раздраженно воскликнула она. — И это посреди ночи!

Плотно запахнув халат, она выглянула в окно. Мэтью стоял в саду, держа в. руке шляпу. Мариетту поразило странное выражение его лица.

— Мэтью Кейган! — зашептала она, высунув голову из окна. — Что ты тут делаешь?

— Привет, милая. Прости, что так поздно, но я только…

Рядом с ним в кустах послышался шорох, сопровождаемый мужским смехом и громким «тс-с».

— Кто там?

Мэтью посмотрел на качающиеся ветки.

— О, это всего лишь Джас, Берти и Джимми. Я просил их остаться на крыльце, но, видишь, они все равно пришли сюда. Хотят посмотреть, как я буду валять дурака. Теперь у них есть повод смеяться надо мной до конца жизни, если, конечно, им не жаль будет каждый раз терять несколько зубов. Верно, парни? — спросил он, обратившись к кустам.

Оттуда донеслось дружное:

— Верно!

— Но что случилось? — смущенно поинтересовалась Мариетга. — Тебе нужно со мной поговорить? Неужели нельзя было подождать до утра?

— Нет, ничего не случилось.

— Может, мне лучше спуститься к тебе? Мэтью задумчиво посмотрел на нее:

— Нет, помнится, Ромео точно так же вел себя с Джульеттой. Так что ты стой там, а я буду стоять здесь, и получится очень романтично. Прав я или нет, Джимми? — спросил он, снова обращаясь к кустам.

— Но тише! Что там за свет в окне… уф! — с пафосом продекламировал чей-то голос. Очевидно, это был Либерти.

— Заткнитесь! — прошептал Джеймс. — Давай, Мэт, пора начинать. Или ты хочешь перебудить всех соседей?

— И что тогда будет? — спросил Либерти, издевательски фыркнув. — Он самого себя арестует за нарушение порядка?

— Ты настоящая заноза, Неторопливый Медведь, — пробормотал Джастис.

— Давай, Мэт! — подбадривал брата Джеймс.

— О нет! — прошептала Мариетта, сообразив наконец, в чем дело. — Нет, Мэтью, не надо.

— Много времени это не займет. Верно, парни? Они тебя расстроили? Хочешь, я от них избавлюсь? — Мэтью с тревогой посмотрел на кусты.

— Нет, дело не в них, — торопливо сказала Мариетта. — Просто уже поздно, и соседи… Может, ты придешь завтра утром? — с надеждой предложила она. — В гостиную?

— Как старина Дэви? — рассердился Мэтью. — И не думай. Молчи и слушай. А вы, ребята, тоже потише, не то я заставлю вас замолчать.

Все притихли. Мэтью откашлялся и начал:

— Давай сочтем те способы, которыми тебя люблю. Люблю тебя, как смерть, дыхание и высоту, которую… душа может прочесть, когда… хм… чувствует концы… идеала и… это, милосердия…

В кустах раздалось хихиканье. Мэтью оглянулся, злобно сверкнув глазами, и продолжал:

— О! Я люблю тебя под конец дня… со… хм… страстью… как солнца свет и свет свечей. Люблю тебя…

— Миссис Колл? У вас все в порядке? — спросил Натан Киркленд, стоявший возле калитки. — Кто с вами разговаривает? Джастис?

— О Боже! — сказала Мариетта, закрывая лицо руками.

Натан открыл калитку и направился к дому:

— Либерти? Миссис Колл?

Мариетта украдкой, сквозь пальцы, посмотрела вниз, как раз в то время, когда чья-то длинная рука высунулась из кустов и втащила туда Натана.

— Какого черта? Джим? Проклятие, ты чуть не сломал мне…

— Тише, Натан!

Мужчины начали перешептываться и смеяться.

— Что он здесь делает? — грозно спросил Мэтью.

— Не знаю, — тонким голосом ответила Мариетта, которая тоже с трудом удерживалась, чтобы не расхохотаться над этой комедией. — Честное слово, не знаю.

— Я думаю, что поздно уже сейчас принимать в доме мужчин, Этти! — сурово заговорил Мэтью. — Тем более в таком наряде.

— Но вы же здесь, сэр, — напомнила она, стараясь подавить смех, грозивший испортить все ее попытки изобразить оскорбленную добродетель.

— Я шел к Вирджилу, — донесся из кустов голос Натана. — Услышал, что в саду кто-то есть, и решил проверить, все ли в порядке.

Мэтью начал мять свою шляпу с такой силой, словно это была шея Натана Киркленда, потом нерешительно посмотрел на Мариетту. «Он достоин если не любви, то хотя бы жалости», — решила Мариетта. Она понимала, чего ему стоил сегодняшний спектакль, как трудно было этому гордецу подвергнуть себя такому унижению.

— Я не приглашала Натана. Тебе лучше уйти, Мэтью, — мягко сказала она.

Он отвернулся с мрачным видом.

— Все было чудесно, — тихо добавила Мариетта. — Это одно из самых моих любимых стихотворений. Дэвид никогда не читал мне его.

— Правда?

— Никогда! — честно ответила Мариетта. — Никогда.

— Ну а я уж забыл, на чем остановился.

— Люблю тебя я страстно, словно солнца свет и свет свечей. Люблю тебя свободно, словно человек, вступивший в бой за Правду.

— Верно, — кивнул Мэтью и грозно посмотрел на кусты. — Люблю тебя я чисто, словно те, что могут отказаться от похвал. Люблю тебя, как старые мои печали и детства дни, — произнес он уже менее уверенно.

Смех в кустах заставил его прерваться.

— Мэтью, — позвала Мариетта, и он, обернувшись к ней, продолжил:

— Люблю тебя я той любовью, что души праведников жгла. Люблю тебя своим дыханьем, своей улыбкой и слезами. И если Бог позволит, буду любить тебя я после смерти лучше.

Мэтью тяжело вздохнул, словно выполнил какое-то опасное задание, и настороженно улыбнулся.

Аудитория, сидевшая в кустах, разразилась свистом и громкими аплодисментами.

— Черт! — пробормотал он. — Я не могу закончить: они слишком сильно шумят. Можно я поднимусь к тебе?

Мариетта взглянула на свое полупрозрачное одеяние и поплотнее запахнула халат.

— Конечно, я встречу тебя у двери.

— Представление закончено, — сказал Либерти, когда Мариетта отошла от окна.

— Вперед — к победе, Мэтью! — закричал Джастис.

Когда Мариетта открыла дверь, Мэтью просто задыхался от счастья. Широко улыбаясь, он перешагнул через порог.

— Я прошу прощения за моих парней, милая. Но их невозможно было прогнать.

— Мэтью…

— Я так рад, что все кончилось, — продолжал он, заперев дверь. — Я хотел выучить диалог Ромео и Джульетты, но мне и этого стихотворения хватило. Не могу я читать то, что написано не на нашем английском. — Мэтью засмеялся.

— Мэтью… Ты что?

— Такого миленького халатика я еще на тебе не видел. — Он бросил шляпу на вешалку и с одобрением посмотрел на шелковое одеяние Мариетты. — Похож на тот, что был на тебе у Дроганов, помнишь?

— Мэтью…

Он схватил ее в свои объятия и начал целовать. Его губы были холодными после долгого стояния на улице, но от языка шел жар. Вцепившись обеими руками в толстую ткань пиджака, Мариетта всем своим существом вбирала греховную сладость поцелуя и запахи сильного мужского тела, которые навеки будут ассоциироваться в ее сознании с Мэтью: ароматы кожи, шерсти и ружейного масла.

— М-м-м… — Он с трудом оторвался от нее и улыбнулся. — Ты и на вкус хороша. Ты выйдешь за меня замуж, Этти?

«Да, — подумала она, улыбнувшись в ответ. — Да, да, да!» Мариетта уже хотела произнести заветное слово и впустить в свою жизнь счастье, ко тут четверо мужчин, стоявших на крыльце, вдруг запели:

«Я мечта-а-а-а-ю о Дже-е-е-е-нни с кашта-а-а-ано-о-о-выми волоса-а-а-а-ми, которые горят на со-о-о-лнце, как утренний тума-а-а-а-н»…

Мэтью и Мариетта одновременно захохотали.

— О Господи! Ужасные люди!

— Орут, как пьяницы, — усмехнулся Мэтью. — Надо бы арестовать их за нарушение общественного порядка.

Улыбка на лице Мариетты внезапно погасла.

— Пьяницы, — прошептала она, отпрянув от него. Мэтью удержал се за локоть.

— Этти? — Его глаза были полны нежности. — Ты еще не ответила на мой вопрос, дорогая.

Мариетта отвернулась. После всего, что Мэтью сделал для нее сегодня, его нельзя обижать.

— Сегодня я написала письмо главному прокурору. — громко сказала она, стараясь перекричать вопли, доносящиеся с улицы. — Днем, после нашей встречи. Его отправила миссис Килир.

— Главному прокурору? — изумился Мэтью. Мариетта проглотила застрявший ком в горле и опустила глаза.

— Главному прокурору Соединенных Штатов. Я познакомилась с ним в Вашингтоне. Он близкий друг моего отца.

Мэтью крепко сжал ее руку.

— Я попросила его отдать распоряжение маршалу Брауну, чтобы тот как можно быстрее восстановил тебя в должности, — с трудом закончила Мариетта.

— Что?!

— Я хочу, чтобы ты вернулся к любимой работе. Хочу, чтобы ты был свободен, — взволнованно объясняла она, стараясь преодолеть дрожь в голосе. — Я столько раз говорила об этом, но ты не слушал. Ты никогда меня не слушал!

Мэтью отпустил ее руку.

— Зачем ты это сделала?

— Я хочу, чтобы ты был счастлив! — Она наконец осмелилась посмотреть на него. — Мэтью, я очень хочу этого.

— А я хочу жениться на тебе. Это единственное… — Он вдруг замолчал, отвернулся и тяжело вздохнул.

Мариетта дотронулась до его руки:

— Мэтью, пожалуйста, пойми…

Но Мэтью рванулся к вешалке, схватил свою шляпу и сердито сказал:

— Все, хватит! Не такой я дурак, чтобы биться головой об стену.

— Мэтью!

— Спокойной ночи, миссис Колл! — Он надел шляпу, открыл дверь и вышел на улицу.

Мужчины, стоявшие на крыльце, сразу оборвали свои романтичные песнопения. Через закрытую дверь Мариетта услышала их возбужденные голоса:

— Мы победили?

— Как все прошло?

— Что она сказала?

— Мэт, что стряслось?