Среда, 24 июня 2004 года

Район Мун, Пенсильвания

Укия долго сидел убитый горем, потеряв счет времени. Умер Макс. Юноша не мог ни действовать, ни думать, едва мог дышать. Раньше он думал, что знает, что такое горе, на самом же деле это переживание оказалось безбрежным. В конце концов Укия почувствовал, что кровь в его ладони превратилась в мышь и ее тонкие усики щекочут ему руку в поисках пищи. Тогда он извлек из кожи стеклянные занозы и вобрал мышь в себя.

Что теперь делать? На этот раз он проиграл, причем сокрушительно. Что теперь делать?

Укия поднялся на ноги. Придется искать свою первую Тварь.

«Надо смотреть душой», — говорил Медведь.

Укия закрыл глаза и постарался почувствовать отражение себя. Тень его души была далеко вверху, но ее ни с чем не спутаешь.

Непокорная из Макса вышла Тварь.

Следы первой перестрелки Укия нашел в багажном отделении зала «С». Макс не был ранен — его крови на полу не оказалось; зато он разрядил свой «ЗИГ-Зауэр Р210» в трех Тварей из-за стены, разделявшей залы «А» и «С». На темном полу блестели девятимиллиметровые гильзы, стена усыпана дробью. Обескровленные Твари валялись на полу, по ним бегали встревоженные мыши; патроны Макс распределил между ними поровну, потом перезарядил пистолет, бросив дорогой магазин. Видимо, ему было все равно, останется ли он в живых. На груди каждой Твари лежало по одной гильзе: детектив сделал три контрольных выстрела в головы. Насколько смог понять Укия, случилось это все около часа назад, так что враги еще целый день будут недееспособны.

Звуки перестрелки привлекли вторую волну Тварей Онтонгарда, и Макс прикончил их в багажном отделении зала «А», опустошив обойму «зауэра» на треть, а потом перешел на «дезерт игл». Выстрелив каждому противнику промеж глаз, он отбросил две пустые обоймы.

Последняя убитая Тварь пришла одна, с ножом. Что заставило ее так поступить? На этот раз Макс прикончил противника выстрелом в грудь из дробовика; Укия увидел развороченную плоть и поморщился, вспомнив, как это больно. Но что заставило его напарника так поступить? Это не похоже ни на него, ни даже на Укию.

Он провел лучом фонарика по телу, мыши разбегались от света. На трупе были кроссовки, джинсы с дырками на коленях и разорванная в клочья синяя футболка. Луч фонарика добрался до лица жертвы — Укия хотел посмотреть, произвел ли Макс контрольный выстрел, — и все сразу стало ясно. Одна из Тварей Гекса замаскировалась под Укию.

Сходство оказалось совершенным. Это лицо он видел в зеркале тысячи раз, и хотя сейчас по нему разливалась трупная бледность, ничто не могло указать на обман. Впрочем, присмотревшись, детектив понял, что волосы Твари светлее, чем у него: темно-каштановые вместо черных. Нормальный человек не заметит этого в тусклом освещении да еще когда кругом враги.

Тварь Гекса в его собственном обличье хотела завоевать доверие Макса, а потом ударить ножом в спину. Как глупо! Его напарник сразу поймет, что это подделка; по крайней мере так думал Укия. Он присел рядом с трупом и задумался. Даже учитывая обострившиеся чувства, Макс мог вначале обмануться, а для убийства этого более чем достаточно. Насколько преуспела Тварь? Это зависит от того, получил ли Макс воспоминания Стаи. Укия вспомнил, что несколько дней назад понятия не имел о том, что вокруг него происходит. Не задействовав памяти Стаи, Макс не поймет, что такое замаскированная Тварь и как отличить ее от прототипа.

Он вспомнил, как пришел в себя в гостинице. Последнее, что он запомнил, был Макс, готовящий завтрак на ферме. Горе снова прижало его к земле, и юноша в отчаянии завыл.

Не думай об этом. Хватит. Проблем хватает в настоящем.

Только так можно двигаться дальше. Укия попытался понять, как воспоминание о том завтраке связано с получением памяти Стаи. Ага, вот: это было утром, а ночью перед этим он получил всю память Стаи, и ему было очень плохо. Значит, эта память есть и у Макса. Юноша скорчился в темноте, слезы жгли закрытые глаза. Может быть, стоит уйти и оставить это на Стаю. Они с радостью взорвут этот терминал, ни о чем не думая.

Нет, Макс теперь его Тварь. Он отвечает за него, как отец за сына.

Лампы висели таким образом, что неподвижный эскалатор целиком оставался в тени. Укия осторожно поднимался по ступеням, пробуя каждую следующую, прежде чем ступить на нее, и представлял, как Онтонгарды снимают секцию ступеней, и он падает, погружаясь во временную смерть. На полпути Укия споткнулся о еще одну Тварь в его обличье. У этой в руке остался баллончик с газом, который Ренни использовал во время его похищения. В Твари оказалось целых девять пуль, тело еще не остыло. Он был все ближе.

Взяв газовый баллончик, Укия побежал вверх. Эскалатор выходил на первый этаж, в главный коридор терминала. Согласно указателям, впереди находились ворота и залы ожидания, перед ними — столы регистрации, билетные стойки и главный вход. Где-то там был кто-то из Стаи, напуганный, раненый. Укия перешел на бег. В грязные окна зала ожидания заглядывало солнце, но в коридор свет едва проникал, и детектив бежал, переходя из света во тьму.

Вдруг впереди раздался глубокий гул дробовика, и он прибавил скорости. Через сто футов в нос ему ударил запах пороха и свежей крови, а потом Укия внезапно наткнулся на Макса, тот стоял в полосе темноты. Столкновение отбросило его на свет, он сосредоточился на напарнике, ища в нем следы принадлежности к Стае, но тот полностью оставался прежним Максом.

Укия чуть не заплакал от счастья и облегчения:

— Макс, ты цел!

Тот сделал шаг назад, оказался в полосе света и поднял дробовик на уровень груди юноши, смятение на его лице уступило место гневу:

— Проклятые убийцы!

Укия поднял руки, чтобы показать, что безоружен.

Если Макс остался собой, он никак не сможет узнать, что я настоящий. Плохо.

За спиной Макса распростерся очередной Онтонгард с лицом Укии, грудь продырявлена выстрелом в упор из дробовика, юноша старался не смотреть на него.

Да, плохо.

— Ничего у вас не выйдет! — гневно прорычал Беннетт сквозь сжатые зубы. — Я знаю, что ты — не он. Только двинься, и я убью тебя, как остальных, да простит меня Бог!

Макс был весь забрызган кровью, видно, что ему пришлось туго. На лице трехдневная щетина, нос сломан, вокруг глаз темно-фиолетовые синяки, отчего он стал похож на бешеного енота. Короткие волосы торчат в разные стороны, старая одежда изорвана, покрыта кровью, плесенью и потом с примесью страха; от былого военного лоска не осталось и следа.

Макс поднял дробовик на уровень глаз Укии, тот помимо воли поморщился.

— Скажи что-нибудь! — заорал детектив. — Хватит стоять и пялиться!

Укия пожал плечами. Почему Макс хочет, чтобы он что-то сказал? Безопаснее просто убить его, хотя это будет нелегко, даже после третьего раза.

— Я не знаю, что сказать, Макс. Возвращение из мертвых придется объяснять долго, а если прибавить сюда несколько убийц с моими лицами... — Он беспомощно вскинул руки: — Ну, что тут скажешь?

— Говори что хочешь, я даже могу поверить.

Невероятно, но факт! Возможно, Макс больше не мог убивать Укию и просто искал предлог не делать этого, а может быть, он, как-то почувствовал, что перед ним не Онтонгард. Укия стоял неподвижно, отделенный от напарника полосой темноты; наконец он решился заговорить.

— Я мог бы говорить весь день, Макс, и тогда ты бы поверил мне. Можно сказать тысячи слов, но я не знаю, чему ты сейчас поверишь. Тебе придется поверить мне или убить меня, как остальных.

Макс смотрел на него несколько секунд, потом указал вниз стволом дробовика:

— На колени, руки за голову, ноги скрестить.

Юноша повиновался, и напарник подошел к нему со спины. Укия зажмурился, готовясь к выстрелу. Больно будет совсем недолго, а потом рана затянется.

Внезапно из груди Макса вырвался долгий прерывистый вздох, и он провел рукой по спине напарника. Укия сначала не понял, в чем дело, потом вспомнил, что на нем футболка с надписью «Частный детектив. Детективное агентство Беннетта».

— Зачем ты ее надел?

Трудный вопрос. Надевая футболку, Укия ни о чем таком не задумывался.

— Не знаю. Я скучал по тебе, мне было так одиноко... Может, так я чувствовал себя хоть немного ближе к тебе.

— Вставай.

Он медленно, неуверенно встал, и Макс обнял его.

— Ты увидел меня и обрадовался, другого слова я не подберу. Я понял: эта улыбка — твоя, и счастье в глазах — тоже твое. Ты — настоящий Укия. Но это не мог быть ты! Ты был такой холодный, когда я приехал в Киттаннинг. Я не знал, может, это тоже подделка...

Укия облегченно рассмеялся, уткнувшись в плечо напарника:

— Да я это, я.

— Чем дольше ты говорил, тем больше я в это верил. Ты никогда не мог выкрутиться с помощью слов. Как я скучал! Не смей больше умирать при мне!

Юноша потряс головой.

— Я не собираюсь.

Макс отпустил его.

— Я серьезно, Укия. Я не хочу больше видеть твое мертвое тело. Это было даже хуже, чем с женой. Тогда у меня было время, чтобы подготовиться, и все равно это было ужасно.

Укия взял руку Макса, поднял рукав до локтя: на предплечье виднелся след от укола.

— Почему ты не умер, а то и что похуже?

Макс положил жесткую ладонь на щеку Укии.

— Потому что ты никогда-никогда не сделаешь мне ничего плохого, даже в виде вируса. Мне впрыснули твою кровь и оставили меняться. Я себя уже похоронил, но тут из ранки пополз черный червь, склизкий, тонкий, как волос. Я ни когда ничего подобного не видел! Больше всего я хотел его вытянуть, но боялся, что он оборвется внутри. Ну вот, потом он выполз и превратился вот в это. — Макс вытащил из нагрудного кармана мышь. — Даже твоя кровь узнала меня и отказалась причинить мне вред.

Юноша с облегчением забрал свою память.

— Ну, слава Богу! Не знаю, как бы я жил, если ты стал бы моей Тварью. — Он впитал мышь в себя. — Ладно, давай выбираться отсюда.

И вдруг Укия услышал едва различимый стон, его сопровождало ощущение боли, как будто часть его стояла вдалеке, одинокая и испуганная. Юношу потянуло в ту сторону.

— Ты слышал? Что это?

Макс прислушался, в тишине снова раздался стон.

— Похоже, кому-то плохо.

Они взглянули друг на друга и, не сговариваясь, двинулись по коридору в ту сторону, откуда раздавались стоны. Стоны становились яснее и громче, они все больше походили на плач ребенка. Укия почти бежал, так тянула его вперед чужая беда.

— Спокойно, спокойно, — повторял идущий позади Макс.

Коридор выходил в большой круглый зал с воротами для улетающих пассажиров, прямо перед ним располагалась залитая солнцем комната с туалетами. Укия, следуя за звуком, направился в мужской.

Из открытой двери навстречу ему рванулась жуткая вонь. Кто-то поставил на раковины картонную коробку, в ней лежал голенький младенец. Им явно давно никто не занимался, он несколько раз обделался, пахло от него ужасно. Младенец тряс крошечными кулачками и плакал от голода. В помещении не было ни бутылочек, ни подгузников, ни одеял, ни молочной смеси, ни одежды, только ребенок в картонной коробке.

— Бедненький!

Укия поднял малыша, не обращая внимания на грязь, и ребенок мгновенно затих, уставясь на него большими черными глазами. От младенца исходило ощущение правильности, общности, к которому юноша успел за последние дни привыкнуть, только исходило оно от мышей.

— О Господи, нет!

— Что такое? — отозвался Макс от двери.

— Это я, Макс. Этот ребенок — я.

— Что?

— Они взяли мою память и вырастили. Это я.

— Ох ты, Господь Иисус Христос верхом на осле! — выругался старший детектив. — Ладно, кто бы это ни был, нельзя оставлять его здесь с этими тварями. Помой его, и давай выбираться.

Как ни странно, вода из кранов текла: видимо, Онтонгард обеспечил себе минимальные удобства. Укия пустил воду, надеясь, что она нагреется, но струйка так и осталась холодной.

— Будет холодно, малыш, но ты потерпи, ладно?

Младенец серьезно посмотрел на него и принял холодное омовение совершенно спокойно. Юноша удивился, не обнаружив опрелостей, потом вспомнил, что это ребенок Стаи. Он снял футболку, завернул в нее мокрого, дрожащего малыша. От него исходило пугающе сильное чувство голода.

— Макс, у тебя нет шоколадного батончика?

— Укия, это младенец. Они пьют молоко и едят кашу, ты же помнишь Келли.

— Это ребенок Стаи, Макс. Он сможет переварить все что угодно.

Детектив достал из кармана «Сникерс» и бросил через комнату:

— Ну, угости его вот этим. Смотри, чтобы орехами не подавился.

Юноша снял шоколад, накрошил батончик и скормил ребенку. Голод медленно отступал.

Почему он так из-за него беспокоится? Этот младенец три дня назад был лужей его крови. Он такая же мышь, только побольше и немного измененная. Его копия, он сам отдельно от себя. Ребенок...

Младенец уткнулся в плечо Укии, удовлетворенно вздохнул и заснул.

— Давай выбираться, парень. Не хочу тебя огорчать, но если ты попадешься в руки Онтонгарду, они таких младенцев сотнями наделают.

Они побежали. Впереди послышался гром перестрелки, Макс ухватил Укию за руку, и они остановились. Тяжело дыша, Беннетт посмотрел туда, откуда они пришли, потом вперед.

— Нам туда не надо.

Укия ткнул пальцем в сторону эскалатора:

— Можно выйти там, где стойка регистрации. Макс отрицательно покачал головой:

— Если их база не внизу и не в этом корпусе, она у регистрации. В старом терминале после эскалатора улетающие сдавали веши и проходили проверку, а прилетающие спускались по эскалатору, забирали вещи и выходили к машинам, минуя охрану.

Другими словами, выйти можно было только через стойку регистрации, и там скорее всего ждали Онтонгарды.

— Проверим двери, — предложил Укия.

В каждом зале ожидания имелось четыре двери; через грязные стекла видно, что сейчас они открываются прямо в воздух на высоте тридцати футов над землей. Раньше прямо отсюда к самолетам уходили посадочные трапы, сейчас стальные двери были накрепко заперты.

— Черт, у нас нет времени вскрывать замки!

Макс знал, что только в фильмах эта операция занимает секунды. Шум перестрелки приблизился, детектив с ревом схватил стул и запустил его в окно, но стул упал, не причинив стеклу вреда. Пули «зауэра» только пустили по стеклу сеть трещин.

— Чертова безопасность!

— Кто-то идет.

Укия перехватил ребенка и достал «кольт». По коридору к ним легко бежал Ренни с дробовиком в руке, из раны на бедре текла кровь.

— Волчонок! — закричал он. — Вот уж кто везучий! Ты гляди, напарника нашел. Может, ты еще и дистанционный ключ отыскал?

— Конечно. Это же моя работа.

— Он это умеет, — подхватил Макс.

— Ура! Значит, еще повоюем. — Вожак прищурился, глядя на спящего ребенка. — А это что такое?

Он потянулся за младенцем, Укия сделал шаг назад.

— Он мой.

— Я ничего ему не сделаю, просто подержу. Юноша неохотно протянул ему Память, и Ренни бережно взял малыша на руки.

— Я не держал ребенка на руках с тех пор, как взорвался Медведь. Так странно знать, что в один прекрасный день этот малыш вырастет большим и сильным. Какие маленькие ручки! В детях людям является Бог.

— Укия думает, это его ребенок, — осмелился вставить Макс.

Ренни коротко рассмеялся:

— Конечно, его. Даже если не чувствуешь его кровь, его запах, то уж по глазам и волосам родство определить — раз плюнуть. Онтонгард наверняка пытали Память волчонка и набивали ее едой.

— Пытали? — Юноша протянул руки за ребенком. — Зачем?

— Мы стареем медленно, но когда нас ранят, клетки начинают быстро и беспорядочно делиться, чтобы залечить повреждения. Качество клеток падает, и мы стареем. Чтобы настолько вырастить мышь за три дня, они причиняли ему боль и при этом кормили, как на убой.

Укия прикрыл ладонью голову ребенка.

— Когда мы его нашли, он выглядел заброшенным и был голоден.

— Это ребенок Стаи, он еще и не такое перенести способен. Они могли позволить себе забыть его на какое-то время ради неотложных дел. Ну ладно, что имеем — не храним, потерявши — плачем. — Вожак рассмеялся. — Если мы вытащим вас отсюда, можно считать, что проект с производителем у них провалился.

— Мы можем уйти тем путем, откуда ты... — Укия не закончил фразу: в глубине терминала раздался взрыв.

— Нет, — радостно сообщил Ренни. — Не можем.

— Ты взорвал выход? — Макс задохнулся.

— Мы хотим взорвать все здание, это только начало. Мы думали, что ключ у Онтонгардов, а они управляют марсоходом отсюда, значит, придется им помешать.

— Понятно, почему Стая значится у ФБР в особо опасных преступниках, с такой-то логикой, — подумал Укия.

Ренни взглянул на него:

— Численность Онтонгарда превышает нашу в десять раз. Сегодня мы вряд ли победим, но вреда им причиним достаточно, чтобы остановить.

Юноша покраснел и отвернулся. Начали подтягиваться другие члены Стаи, все были забрызганы кровью Онтонгарда, ранены, на плечах у них ехали мыши. Среди Волков-Воинов попадались лица, знакомые только по воспоминаниям Ренни: Гончие Ада, Дикие Волки, Собаки Дьявола. Не хватало еще одной банды, да и четыре не в полном составе.

— ?Где остальные?

— ?Дворняг-Демонов мы не нашли. Не все успели вовремя, двое уже погибли.

— Ну что, — протянул Медведь, — они знают, что мы здесь.

— Об этом почти весь Питтсбург знает, — сообщил Макс.

Стая взорвалась смехом, перезаряжая оружие и перевязывая раны.

— Сидите здесь, — приказал Ренни детективам. — Мы пойдем вперед, посмотрим, как вас вытащить, пока мы тут все не взорвали. Да, и разбей ключ, Волчонок.

Медведь побежал в темноту, остальные легко двинулись за ним. Укия отдал ребенка Максу и вытащил ключ из кармана. Несколько минут он пытался разломать или погнуть его, потом — разбить с помощью стула; на нем не осталось ни царапины. Память Стаи не утверждала, что уничтожить ключ нельзя, но никто не говорил, что сломать его будет легко: его делали с хорошим запасом прочности. Юноша снова осмотрел цилиндр. Если бы Прайм уничтожил его много лет назад, все было бы настолько проще! Почему он этого не сделал? Ответа не было — точнее, он был потерян вместе с кровью Прайма.

Детектив попытался зайти с другой стороны. Имел ли Прайм доступ к ключу после прибытия на Землю? Да, в одном воспоминании он небрежно брал его в руки, напоминая Гексу, что в случае чрезвычайных обстоятельств в первую очередь следует запустить проект производителя. Прайм прятал мысли от Гекса, так что этот план остался неизвестен его потомкам. Проект производителя нужен был, чтобы отвлечь внимание верного Онтонгарда: в это время мятежник совершил диверсию с овипозитором. Значит, настоящий план предусматривал, что Гекс отвлечется, и Прайм сможет поработать с ключом. Раз он придавал ему такое значение, то должен был знать, что главный корабль на Марсе, и в первую очередь стараться уничтожить его. Однако подтверждения этой теории не было — и Стая ничего не знала о корабле. Осталось только туманное предостережение «Не буди спящих», да и то поняли неправильно.

За годы работы детективом Укия понял: бесполезно пытаться понять, что сделал такой-то человек, но узнать, что он мог сделать, обычно нетрудно. После этого остается поработать над списком по методу исключения. Он покопался в памяти Стаи и быстро понял, что выбор у Прайма был невелик: ключ не действовал при работающем защитном поле.

«Не действовал при защитном поле».

Значит, если его план касался ключа, он начинал разрабатывать его при отключенном поле. Посадка на Марс не запустила автоматическую защитную программу, иначе поле включилось бы. Гекс тоже не мог его включить: так он застрял бы на Земле, ожидая времени, когда люди начнут летать в космос. Остается одно: Прайм сам включил защитное поле с помощью дистанционного ключа, и ключ стал бесполезен. Но автоматическая защитная программа запускается одной командой. На разведывательном корабле Гексу достаточно было отвлечься на секунду, Прайм коснулся бы ключа — и все. Тогда почему он послал Гекса начать работу над опасным проектом «Производитель»?

Прайм всегда составлял запасные планы и запасные планы для запасных планов. Пусть этот проект — всего лишь прикрытие, все равно диверсия коснулась и его. Если бы Прайм не управился к моменту возвращения Гекса, в ход пошли бы его собственные измененные гены. Если появится ребенок, мать нужно будет убить еще во время беременности. А если и это не получится, проблема решится, когда он взорвет разведывательный корабль.

Многослойная диверсия. Так или иначе, первоначальный план затрагивал защитное поле. Что может занять много времени, зато гарантирует уничтожение главного корабля? При правильной постановке вопроса память Стаи выдавала ответы безотказно: нужные коды, введенные в ключ и переданные на корабль, запустят программу самоуничтожения. Чтобы преодолеть заслоны безопасности, передать код и добиться его выполнения, потребуются сотни команд, одна ошибка — и все пойдет прахом. Что еще хуже, в результате ошибки система может преодолеть последствия более ранней диверсии, и спящие проснутся.

Укия начал изучать ключ. Он состоял как бы из двух уровней: первый, верхний буфер содержал активные коды, которые передаются на корабельный компьютер при установлении связи; второй же уровень был плотно забит всевозможными командами. Среди них были и простые: «Доложить о состоянии системы», «Включить защитное поле», «Разбудить спящую команду», в активном буфере находилась как раз последняя. Если Прайм долго кодировал новые команды, они находятся в верхнем уровне. Компьютеры и пришельцев, и людей работали на простом принципе наличия-отсутствия электрического сигнала. Народ Прайма и Гекса тоже вначале считал в двоичной системе, и память прибора состояла из ячеек, число которых равнялось высокой степени двойки. В одной из этих ячеек и находился код самоуничтожения, но в какой? Память Стаи ничего не могла здесь подсказать.

Укия пожалел, что не может рассказать о приборе Максу: язык, состав деталей, да и сама концепция с трудом переводились на человеческий язык. Даже обладая воспоминаниями отца, он с трудом понимал основные принципы работы ключа.

Забудь о приборе, сказал он себе, думай о человеке. Что он знает о Прайме? Перед внутренним взором чередой шли воспоминания пришельца, виды Земли глазами чужака. Его отцу не слишком понравились буйные заросли Орегона, горы Нью-Мексико подошли бы ему больше. Животные его тоже не трогали; по правде говоря, единственной достойной спасения на всей планете он считал мать Укии. Он видел в ней красоту.

Детектив потряс головой. Нет, так он ни к чему не придет. Какой номер ячейки выбрал бы Прайм? Прайм... Простое число... он заглянул в воспоминания. Да, эта ассоциация пришла от его отца, а не от Стаи. Но какой именно номер? Подумав, он решил, что это будет самое большое число из имеющихся. Там, как подарок, лежала первая инструкция: «Передать коррекцию программы безопасности...» Закончил ли ее Прайм? Хорошо, если да, потому что Укия сделать этого не сможет. Команды самоуничтожения выглядели готовыми, так почему отец не передал их на корабль? Чего-то все же не хватало?

До завершения работы он положил бы в активный буфер команду «включить защитное поле»: если что-то пойдет не так, Прайм быстро активирует ее, и Гекс уже не сможет разбудить спящих. Но поле включилось после того, как Прайм ввел код, и до того, как он положил его в буфер. Укия тер лоб, пытаясь понять: почему так получилось? И вдруг его осенило. Прайм переборщил с конспирацией, с запасными планами. Он слишком долго готовил диверсию на главном корабле, ему просто не хватило времени. Разведывательный корабль улетел до того, как он мог запустить самоуничтожение главного корабля. Прайм не загрузил бы код в активный буфер, пока не был бы уверен в успехе на сто процентов. Он записал всю последовательность команд, но это заняло слишком много времени, и защитное поле включилось. Гекс убил Прайма и стал ждать возможности разбудить спящих.

Укия перенес код Прайма в активный буфер, стерев команду «разбудить спящих». Если получится, он завершит наконец дело отца. Подумав, он заменил команду «разбудить спящих» на нижнем уровне кодом Прайма. Гекс заметит подмену, ему придется писать новую программу для ключа, и это даст им необходимое время.

Детектив убрал дистанционный ключ в карман. Ребенок на руках у Макса проснулся и заплакал. От него волнами исходил страх, мгновение спустя Укия почувствовал приближение Онтонгарда. Из тьмы за его спиной вышли несколько Тварей Гекса.

— Ты пойдешь с нами, — произнес один из них, произносимые слова никак не меняли его лица, словно Гекс использовал его как рацию. — Пойдешь — или умрешь.

Дверь, скрытая в темноте за грудами мусора, казалось, должна была вести в кладовку. Вместо этого за ней обнаружилась паутина коридоров и дверей — проходы для службы безопасности и техников аэропорта. Они поднялись по лестнице в просторную комнату. Между компьютерами тянулись кабели, на полу вперемешку валялось оборудование, бутылки и коробки из-под пиццы. На плоские телевизоры с диагональю семьдесят два дюйма вывели обработанное изображение с канала НАСА, в результате громадная зернистая поверхность Марса занимала почти всю стену. Перед экранами расхаживал Гекс, он повернулся к вошедшим.

— Производитель, Тварь и Память. Отличная коллекция с точки зрения генетики, правда, скоро она станет никому не нужна. — Он сосредоточил внимание на Максе, и Укия постарался незаметно сместиться, чтобы закрыть друга от взгляда пришельца. — Хотя в семье не без урода. Твоя кровь не сделала из него Тварь.

— И слава Богу, — прошептал. Макс.

— Я не подчинюсь тебе, — прорычал Укия, — ни целиком, ни по частям.

Гекс перевел взгляд на него.

— На этот раз я убью тебя еще более болезненно, а потом — еще более, и продолжу, пока от тебя не останутся только воспоминания.

Укия сморщился. Пожалуй, дерзить ему не следовало.

— И все его памяти будут тебя ненавидеть, — внезапно сообщил Память с плеча Макса. — Мы выследим тебя и выкорчуем с лица земли, как сорняк.

— Не угрожай мне, Память! — Гекс смеялся. — К тому времени, как ты научишься следить, ты будешь уверен, что я твой отец.

— Ни за что! Мы будем напоминать себе правду каждую минуту дня и ночи. Мы были Волчонком, а Гекс убил нас. Мы не забудем это, даже если забудем все остальное.

Главный Онтонгард засмеялся.

— Как Прайм ухитрился стать таким безумцем? Я думал, это временная болезнь, его организм с ней справится, если я дам ему возможность выжить. Но его Твари продолжали мешать мне, эти бешеные собаки кусали меня за пятки, пока я пытался довести свое дело до конца. Его сын и его памяти оказались повстанцами и предателями, так что даже не знаю, стоит ли использовать их для выведения потомства. Оно может оказаться таким же безумным.

На этот раз Укия постарался утихомирить сына.

— Тс-с, засыпай. — И ребенок мирно заснул на руках у Макса.

— Прайм уничтожил корабль-разведчик, — начал Укия. — Даже если марсоход доберется до корабля, ты не сможешь разбудить спящих. Кроме меня, никого не осталось.

Гекс отмахнулся от него.

— Сложнее всего было попасть на Марс, что бы выключить поле. Если не найдем ключ, я что-нибудь придумаю. Я ведь делал его копии, пока не понял, что достаточно будет модифицировать оборудование марсохода. Конечно, плохо запускать в работу копию ключа без испытаний, но все должно получиться, время на отладку у меня есть. Так или иначе, а корабль будет на Земле. Правда, и от вас не стоит торопиться избавляться. Надо попробовать оснастить твою Память моими генами, так можно и от безумия избавиться.

Макс сделал шаг назад, закрывая младенца руками, и в этот миг глубоко под ними раздался взрыв. Лампы замигали, потускнели, снова засветили в полную силу; с потолка посыпалась пыль.

— Убейте проклятых собак! — закричал Гекс, и Твари ринулись вниз по лестнице с другой стороны комнаты.

Укия услышал далекий крик отчаяния, и в его мысли проник Ренни.

— Волчонок, он вас захватил?

— Да. Он рядом.

— Проклятие! Твоя душа в опасности, телу ничего не грозит. Ты сделал, что я просил?

— Я не смог.

Вожак сразу разорвал контакт, и из глубин терминала раздался волчий вой. Хор волчьих голосов поднимался вверх, он пел о страхе, решимости, ненависти и древнем враге. Все Твари остановились и прислушались. Гекс глядел на Укию:

— Что просил тебя сделать Ренни Шоу?

— Что просил Ренни Шоу?

Гекс был уже совсем близко. Укия съежился, вспомнив избиение цепью. На губах Онтонгарда появилась до странности человеческая улыбка.

— По-моему, ключи были где-то тут. Ну что ж...

Внезапно он обернулся к телевизионной стене. Марсианский ландшафт исчез с экранов, теперь их занимал главный корабль вторжения. Настолько уродливое произведение могла создать только раса, не имеющая никакого понятия о красоте. Громадный, покрытый пятнами, он щетинился оружием, которое Укия узнал по воспоминаниям Стаи; человечеству нечего было ему противопоставить. Он с трудом подавил отчаянный вой, рвущийся наружу, коснулся локтя Макса и кивком указал на дальнюю лестницу, откуда доносились звуки борьбы.

— Дайте дубликат ключа, — приказал Гекс.

— Предлагаю сделку. — Все в комнате обернулись на голос Укии. — Ренни приказал мне сломать дистанционный ключ, но я не успел. — Он медленно пошел назад. — Если вы отпустите меня, моего напарника и Память, я отдам его вам.

— Раньше ты готов был умереть за них. Что, передумал?

— Я умер, защищая свою самку. Тогда вы потеряли время и не успели причинить ей вреда. Сейчас у вас есть дубликаты, значит, нам не надо умирать. Отпустите нас, и я отдам вам ключ. Ведь мы вам больше не нужны!

— Блефуешь, — заявил Гекс. — Нет его у тебя.

Укия вытащил из кармана ключ. Сзади него в запертую дверь ломилась Стая, дерево стонало под их ударами. Он перехватил ключ.

— Отпусти нас, и я брошу его тебе. Сделаешь что-то не то — и я его сломаю.

— Ты слишком долго общался с людьми, — проговорил Гекс.

Внезапно все его Твари задвигались, одна выстрелила в юношу из дробовика и попала в бок. Он отлетел к стене, враги кинулись вперед. В это время Стая хлынула в комнату с лестницы, но Твари успели раньше: они выхватили у Укии ключ и бросили Гексу. Пока Стая дралась с Тварями, главный Онтонгард воткнул ключ в гнездо на панели компьютера и повернул. В комнате зазвучали тоновые сигналы, Медведь разбросал противников, прыгнул на Гекса, они покатились по полу. Ренни рывком поднял Укию на ноги, прижал к стене, сомкнул руки у него на горле.

— Какого черта ты наделал? Ты предал всех, чтобы спасти одну жизнь?

— Я должен был так сделать, — выдавил юноша, стараясь ни о чем не думать, чтобы не выдать себя. — Должен был.

— Надо было убить тебя тогда, при первой встрече, — прорычал вожак.

— Ты проиграл, дворняга! — орал Гекс на Медведя. — Вам никогда меня не переиграть! Я прикажу освежевать вас живыми и повешу шкуры на стену! Остановить ее!

Хеллена вырвалась из лап Тварей и кинулась к компьютерам, протянув руки к ключу. Она собиралась выдрать его из гнезда, пока передача команд не закончилась.

— Нет! — вскричали Укия и Гекс хором: первый — вслух, второй — мысленно.

Хеллена повернулась, с удивлением взглянула на Укию, и тут в ее голову ударила пуля, разбрызгав мозг по приборной панели.

— Нет! — снова вскрикнул юноша, потом начал уговаривать себя: — Она поправится, поправится.

Все в комнате замерли, глядя на Укию. Гекс с трудом повернулся в лапах Медведя, взглянул на детектива, на Хеллену, на ключ, который все еще передавал тоновые команды, и на лице его отразилось понимание.

— Он изменил код! Прервать передачу! Немедленно!

Теперь уже Онтонгард пытался добраться до ключа, а Стая сдерживала их натиск.

— Ты изменил код? — Глаза Ренни расширились от удивления.

— У него была копия ключа. Мне надо было заставить его использовать оригинал, не проверяя.

Дистанционный ключ закончил передачу. На экранах было видно, как корабль окутывается ярким светом; он задрожал, дрожание передалось почве.

— Что ты сделал? — выдохнул Ренни, не отворачиваясь от экрана. — Как?

Укия ответил вопросом на вопрос:

— Если первая попытка уничтожить корабль удалась, что бы ты стал делать, Прайм? Что можно сделать с Земли, хотя и долго? Что заставило тебя тянуть время, даже ценой рождения чудовища?

Ответ на правильно поставленный вопрос Ренни искал всего секунду:

— Закрыть выхлопные отверстия, выключить амортизаторы и включить двигатели на полную мощность.

— Не буди спящих.

Губы вожака искривились в злой улыбке, потом он нахмурился, все еще глядя на экран, схватил Укию за плечо и толкнул Макса по направлению к двери.

— Бегите!

Юноша слышал, как Ренни раздает Стае мысленные приказы. Их пропустили, Онтонгард был занят нешуточным боем.

— Что? — прокричал Укия на бегу. — Что я упустил?

— Команда корабля была планом «А» для захвата Земли. Теперь команды нет, и планом «А» стал ты.

Центр управления марсоходом находился на верхнем уровне терминала. Эскалаторы вели вниз, в главный вестибюль и к наружным дверям. Они ссыпались по ступеням, за их спинами кипела битва. Ренни на бегу выбросил дробовик.

— Ты чего?

— Я еще жить хочу.

Вожак рывком открыл дверь и вытолкнул Укию наружу.

На полукруге асфальта перед терминалом сгрудились тридцать с лишним полицейских машин, свет их фар ослеплял после темного здания. За машинами укрылись не меньше сотни полицейских, все пистолеты смотрят на Укию. Он поднял руки, внутренне сжимаясь.

Ох, больно будет!

— Не стрелять! — раздался усиленный мегафоном голос Индиго. — Это свои.

Следующим в дверь прошел Макс с ребенком на руках и тоже остановился, пораженный открывшейся картиной.

— Не стрелять! — гремела Индиго.

Вслед за ними вышел Ренни, схватил обоих за руки, оттащил подальше от дверей, и из них начали выкатываться сражающиеся по трое, по четверо. Они разлетались в стороны, скоро драка заняла весь тротуар.

— Это ФБР! — кричала Индиго в мегафон. Укия и его спутники упали возле нее на землю, тяжело дыша. — Вы арестованы! Бросьте оружие, не двигайтесь!

— Кто здесь хорошие? — спросил агента Женг офицер полиции.

Та взглянула на Укию.

— Пусть стреляют во всех, — прошептал Ренни. Юноша поморщился, но тут полицейского ранил Онтонгард, и он кивнул:

— Пусть стреляют во всех, потом разберемся.

— Открыть огонь!

Вокруг загремели выстрелы. Укия укрылся за патрульной машиной, глянул в небо. Ему вдруг показалось, что сегодня Марс светит ярко, как никогда.

Убитых упаковали в пакеты как можно быстрее, собирая мышей и хорьков. Укия и Ренни отделили членов Стаи, и Индиго отвела для них временное помещение. По правилам их требовалось отправить в морг после того, как власти разберутся в происходящем, но на следующий день тел здесь уже не будет.

Покончив с этим, Женг занялась Онтонгардом.

— Эти люди — носители смертельного вируса, передающегося через кровь, — заявила она прокурору, который приехал уже после того, как тела членов Стаи отделили от остальных. — Снимите с них отпечатки пальцев и зубов, потом сожгите. — Она указала на тело Гекса: — Вот этого сожгите первым.

Укия стоял и смотрел, как уносят главного Онтонгарда.

— Это жестоко. Ты же знаешь, они еще живы.

Индиго отвернулась.

— Они поступили с тобой жестоко. То, что хотели сделать со мной, — тоже жестоко. Об Уиле Трэйсе и агенте Уорнере я вообще не говорю. — Она покачала головой. — Только так и можно творить справедливость. Я не хочу снова рисковать жизнями этих полицейских. И потом, что такое для Онтонгарда тюремное заключение? Они его даже не отбудут! А других заключенных мы не сможем защитить от них. А если мы будем судить их, признаем виновными и приговорим к смерти, как привести приговор в исполнение? Наша Конституция написана для людей, она запрещает сжигать их живьем, а больше никак этих тварей не убьешь. Они не люди, Укия, с ними нельзя поступать как с людьми.

— Я тоже не человек, Индиго.

Она посмотрела на него, в ее серых глазах стояли слезы.

— Нет, человек, потому что ты стал человеком. У тебя есть имя, ты занимаешь место в обществе, у тебя есть свидетельство о рождении, социальная страховка, ты зарегистрирован как военнообязанный, платишь налоги и не нарушаешь закон. Ты сказал: «Вот мои мамы, мои друзья, моя возлюбленная». У тебя есть фотоальбом, любимая одежда и еда. Все, что ты делаешь, делает тебя членом общества, частью человечества. Даже Стая сохранила имена и одевается так, словно говорит всем: «Вот какое место мы занимаем в вашем обществе. Мы стоим вне закона, ходим по краю, от нас надо ждать неприятностей». У них тоже есть друзья и возлюбленные. ФБР собирает на них материалы с тех пор, как существует. Они люди, потому что стали людьми. А Онтонгард... — Она покачала головой. — Они держали меня четыре часа, Укия, и я ни разу не заметила, что у них есть душа. Это не люди, а придатки Гекса, коллективный ум, который работает как один организм. У них больше нет имен. Мы захватили нескольких из них, они понимают, что такое имена, но называть себя отказываются. У них нет личных вещей, в конуре можно найти больше, чем там, где Онтонгард жил или работал месяцами. У них нет ни друзей, ни любовников, едят они то, что под руку подвернется: пиццу, собачий корм... Они не люди, Укия, и поступать с ними как с людьми я не буду.

Какая тут справедливость? Память Стаи рассказала, насколько трудно удержать ее члена в обычной тюрьме. Даже сверхзащищенные камеры придется перестроить и расположить подальше друг от друга, чтобы Онтонгарды не имели доступа друг к другу и к другим заключенным. Потребуется больше тысячи камер, а эти твари живут сотни лет...

— Ты права, — вздохнул он. — Мы можем либо забыть о них, либо сделать все как полагается. Половинчатые решения приведут к тому, что полицейские и дальше будут умирать, а Онтонгард — разгуливать на свободе.

Индиго взяла его за руку.

— Ты ненавидишь меня теперь?

— Ненавижу? — Укия рассмеялся и обнял ее. — Как я могу ненавидеть тебя, если так сильно тебя люблю? И кроме того, Стая будет против другой девушки. Ты им нравишься, они зовут тебя Стальная Леди.

Она крепко обняла его.

— Последние три дня кто-нибудь из Стаи все время маячил на границе моего поля зрения. Они наблюдали и защищали меня. — Индиго неохотно отстранилась. — У меня еще много работы. Сегодня и завтра придется заполнять кучу бумаг и писать рапорт, а потом, если ты подождешь, я возьму отпуск, и мы поедем забрать твою семью из безопасного места.

— Это было бы здорово.

Она улыбнулась одними глазами и отправилась разбираться с оставшимися из Онтонгарда. Пока Укия смотрел, как ее стройная фигурка движется среди крупных полицейских, Макс подошел и встал рядом.

— Ты и агент Женг, — улыбнулся он. Кроме ребенка, он нес подгузники, детские вещи, банку молочной смеси и бутылочку. — Я все вижу, но поверить просто не могу.

— Она самая красивая и замечательная девушка на Земле.

— Конечно, ведь ты ее любишь. Подержи малыша. У Арна Джонсона оказались с собой детские вещи, он со мной поделился. Представляешь, у них с женой тройня! — Макс покачал головой. — Арн всегда казался таким разумным... — Он поднял подгузник. — Смотри, они такие маленькие, но малышу все равно велики!

— Он вырастет.

Укия положил Память на багажник и понял, что еще не забыл, как надевать на ребенка подгузники.

— Надеюсь, не сегодня?

Юноша пожал плечами и потянулся за маленькой футболкой.

— Ручаться я не буду. Знаешь, с ними все возможно.

На футболке обнаружилась надпись: «На радость папе». Он взял одетого ребенка и поднял на вытянутых руках, тот смотрел на него серьезными черными глазами. Рядом Макс вслух читал инструкцию к молочной смеси.

— Макс, до меня дошло.

— Что?

— У меня теперь ребенок.

— Это точно, — устало рассмеялся Макс.

— Но это... это же навсегда.

Беннетт поймал его испуганный взгляд и успокаивающе похлопал по плечу.

— Не волнуйся. Как-нибудь прорвемся.