Тинкер не понимала, чувствует она раздражение или облегчение оттого, что ее вытеснили с середины зала. Конечно, ей не нравилось находиться в центре всеобщего внимания, но все же хотелось бы знать больше о назревающих событиях. И в то же время она чувствовала, что, оставшись в зале, не может не быть центром внимания.

Воробьиха с явным неудовольствием восприняла приказание проводить Тинкер, хотя и старалась скрыть, что кипит от злости.

Бесчисленные покои дворца представляли собой настоящий лабиринт залов, коридоров, открытых двориков и лестничных пролетов. Повсюду стояли вооруженные стражи. Сначала они следовали мимо стражей клана Огня, провожавших их холодными взглядами, но на одном из перекрестков определенно вступили на территорию клана Ветра, ибо теперь все стражи были одеты в голубое и низко кланялись, а в их глазах читалось неприкрытое любопытство.

В конце концов они вступили в большую красивую комнату, обставленную тяжелой мебелью красного дерева.

— Это личные апартаменты Волка, Который Правит, — объявила Воробьиха, замедлив шаг. — Вы будете спать здесь до своего отъезда в Питтсбург. — И она пошла через комнату.

— Что?

— Это личные апартаменты дому и доми, — медленно, словно недоразвитому ребенку, объяснила Воробьиха на ходу. — Сюда! — Они вошли в спальню размером с бейсбольное поле. — Вы будете спать здесь, пока королева не разрешит нам уехать в Питтсбург.

Тинкер молча смотрела на огромную кровать. Она не могла оторвать глаз от этого покрытого атласными простынями расправленного ложа. Неужели Ветроволк собирался спать с ней на этой кровати? Наверняка в таком огромном дворце нашлось бы и другое место, где он мог бы переночевать. Или он заранее предположил, что она согласится на это? Или ее отказ спать с ним плохо сказался бы на его репутации, на его чести? Но разве в такой большой спальне нельзя выкроить укромный уголок так, чтобы об этом никто не узнал?

Или ей хочется лежать рядом с ним на этой кровати?

— Снимите же этот наряд, — быстро сказала Воробьиха, и вдруг Тинкер поняла, что эльфийка повторила это не один раз. — Это платье вы будете надевать только на официальные церемонии. — Воробьиха подала ей что-то белое и струящееся. — А это ваш ночной пеньюар.

Тинкер автоматически начала размышлять о том, как вылезти из парадного платья, но потом, собравшись с мыслями, поняла, что, во-первых, за ее спиной стояли Пони и незнакомая эльфийка в одеянии воина, а во-вторых, она вовсе не собиралась переодеваться в прозрачную штуковину, которую держала Воробьиха. Она скрестила руки на груди и сердито посмотрела на Воробьиху.

— Я хочу, чтобы мне вернули мою одежду.

— Она в стирке. Пока это — единственное, что вы можете надеть помимо парадного платья.

Ну и ну. Тинкер оглянулась на Пони. Он принял это за разрешение заговорить совсем на другую тему.

— Прошу прощения, зэ доми. Это — Солнечное Копье. Я хорошо знаю ее. Она отважная и способная. Я выбрал ее, чтобы она прислуживала вам по вечерам и в таких местах, куда я не могу за вами последовать.

Солнечное Копье низко поклонилась:

— Живу, чтобы служить, зэ доми.

У Тинкер словно ноги подогнулись.

— Ты хочешь оставить меня одну?

— Даже секаша должны спать, — оборвала ее Воробьиха. — Он же с ног валится от усталости.

Тинкер мгновенно почувствовала вину: Пони и в самом деле совершенно измотан. Он, наверное, ни разу толком не поспал с тех пор, как они оставили охотничий домик Ветроволка.

— А все из-за этого идиотизма, — пробормотала она по-английски, а потом приказала по-эльфийски: — Иди. Поспи. — Ей пришлось прикрикнуть на Пони, чтобы он ушел.

Когда в комнате остались одни женщины, Тинкер вернулась к мыслям о том, как выбираться из платья, и поняла, что одной ей не справиться.

— Не поможете мне расстегнуть крючки?

Любопытно, что, испытывая раздражение, эльфы издают те же самые звуки с придыханием, что и люди. Воробьиха швырнула пеньюар на кровать и подошла расстегнуть крючки. Ее бледные изящные руки были холодны как лед и дрожали. То ли она испытала потрясение оттого, что ее прежде считали ключевой фигурой, то ли злилась, что Тинкер и здесь заняла ее место? Ну, если ей хотелось занять его снова, она могла получить его обратно. Пожалуйста!

Тинкер осторожно высвободилась из платья, и Воробьиха понесла его в просторную, но совершенно пустую гардеробную. Пеньюар из белого шелка, хотя и не был таким тесным, как парадное платье, все же совпадал с ним по покрою: длинные рукава, узкий лиф, широкая, ниспадающая до полу юбка. Когда она натягивала его через голову, ее словно обдало массой холодного воздуха, и прохлада заструилась по телу. В этом платье она чувствовала себя голой. Взглянув в зеркало, Тинкер наморщила носик: тесно прилегающая ткань не оставила места воображению; казалось, она с головы до ног облита сливками.

— Ничего другого у вас нет?

— Для отдыха ничего, — ответила Воробьиха, вернувшись с парой изящных белых тапочек, под цвет пеньюара.

— А где сапожки, которые вы показывали мне на корабле? — Тинкер скинула бронзовые туфельки и передала их Воробьихе.

— В сапогах во дворце ходить не положено.

— Но где они?

Воробьиха посмотрела на нее как на равную, стараясь скрыть все, что чувствует, но тем не менее буквально излучая неприязнь. Может, эльфы — тайные психопаты? После минуты ледяного молчания, Воробьиха ответила:

— Они в гардеробной вместе с другой обувью.

Один-ноль в пользу команды гостей.

— На этом все? — спросила Воробьиха.

— Да, — ответила Тинкер, мечтая избавиться от всех эльфов, а особенно от психически неуравновешенной Воробьихи.

Воробьиха кивнула, Солнечное Копье отвесила глубокий поклон, и наконец Тинкер осталась одна.

Она отправилась в гардеробную. Помимо платьев, которые подгоняли под нее на госсамере, там висело несколько других, очень вычурных нарядов — свидетельство того, что Ветроволк задействовал целую армию белошвеек. Лучше бы он вначале посмотрел на все с точки зрения здравого смысла: Тинкер с ходу возненавидела все эти наряды.

Если честно, все платья выглядели восхитительно и виноваты были лишь в том, что носить их полагалось ей. У каждого платья стояла пара подходящих к нему туфелек. Тинкер обнаружила и две пары сапог, одну из замши, а другую — из лакированной кожи, с подметками из твердой кожи и каблучками из древесины железного дерева. И хотя эти сапожки не были такими же тяжелыми, как рабочие ботинки, они радовали ее сердце больше любых туфелек или тапочек.

Еще она обнаружила чудесный шелковый плащик, который оказался ей впору. По темно-голубому, почти синему фону плыли белые перистые облака, средь которых ненавязчиво бегали серые волки.

Надев сапожки и плащ, Тинкер почувствовала, что готова завоевать мир. Стараясь избегать кровати и связанных с нею ассоциаций, она обошла спальню по кругу: помещение показалось ей до нелепости стерильным, вроде комнат в общежитиях обсерватории, которые отмывали после отъезда одного ученого и перед приездом следующего. Только здесь было больше места и дверей. Она пошла по часовой стрелке от гардеробной: современный туалет с импортной туалетной бумагой, традиционная ванная, выложенная плиткой в цветах клана Ветра, французские двери, ведущие на балкон.

С тех пор как госсамер прибыл в Аум Ренау, сумерки успели смениться глубокой ночью. Созвездие Первого Волка поднималось над горизонтом, сияя самой яркой звездой на мохнатом плече. В воздухе пахло розами, соснами, древесным дымом. Внизу обнаружился дворик, почти затерянный в море темноты. Эльфийские светлячки маячили в воздухе, как надпись ВЫХОД над открытой арочной дверью. Тинкер оглянулась назад — на большую кровать, на дверь, за которой стояла Солнечное Копье, охраняя ее, потому что она — доми Ветроволка, и дальше — на большой зал, заполненный эльфами, уверовавшими в то, что будущее вращается вокруг нее, Тинкер, главной, ключевой фигуры.

Ничего не оставалось, как быстро спуститься с балкона во дворик.

Побег оказался не лучшей идеей. Это стало понятно сразу. Ей-богу, стоило бы научиться просчитывать не один или два шага вперед, а три или четыре. Куда, черт побери, собиралась она идти? Не намерена же она пешком вернуться в Питтсбург. Невозможно избежать будущего. Сейчас она способна только заблудиться.

Из темноты выступила какая-то фигура, преграждая ей дорогу.

— Стой, кто идет?

— Я… я… — Хорошо хоть, что она сообразила: теперь ее личность полностью зависит от личности Ветроволка. — Я Тинкер зэ доми.

Страж крякнул от удивления и зажег волшебный фонарик, приведя в действие чары каким-то гортанным заклинанием. Шар в его руке полыхнул непереносимо белым, но страж сжал его рукой, уменьшив интенсивность света. Вероятно, неподалеку проходила мощная линия силы. Подумав о ней, Тинкер сразу почувствовала, как невидимое тепло заструилось вокруг нее. Даже в темноте, поглощающей яркие блики света, прорывающиеся сквозь пальцы эльфа, она видела магическую энергию, наполняющую воздух, как воду — лунный свет.

В свете фонаря стало видно, что страж — секаша, вооруженный длинным луком, бледными оперенными волшебными стрелами и мечом из древесины железного дерева. Рядом с такой линией силы просто невозможно было бы носить металлическое оружие. Татуировка указывала на принадлежность стража к клану Ветра, и Тинкер испытала удивительное облегчение. Защитное заклятие вокруг него было активировано, хотя она и не слышала, чтобы он произнес для этого какое-либо заклинание; магия словно текла по замысловатым темно-голубым линиям, и синеватая аура очерчивала его тело.

Воин поднес фонарик ко лбу Тинкер, высветив знак gay .

— Ах, зэ доми!

Он убрал свет, режущий ей глаза, но не уходил.

— Что-то не так? — спросила Тинкер.

Воин задумался, а потом позвал кого-то, тихо свистнув. Мгновение спустя из темноты возник второй страж.

— Кто это? — удивился подошедший, заметив Тинкер.

— Это новая доми Волка, Который Правит, — сказал первый. Интересно, что он использовал слово «новая», которое означало «первая», а вовсе не «новейшая». — Я… я не знаю… могу ли я позволить ей пройти?

Второй страж оглянулся на что-то скрытое во тьме, а потом прищелкнул языком.

— Она — домана клана Ветра. — Он отвесил низкий поклон. — Желаете проследовать этим путем, доми?

Теперь уже они заставили ее удивиться.

— Пожалуй, — сказала Тинкер.

Первый страж тоже поклонился и отошел в сторону, освобождая путь:

— Прошу прощения, зэ доми.

— Прошу прощения.

Она медленно двинулась вперед, опасаясь, что они передумают. «Я безобидна. Я безобидна».

— Так это она? — тихо пробормотал второй. — Я слышал, что она маленькая, но чтобы такая крошечная!

— Да, это выставляет ее бой с они совсем в другом свете!

— Храбрость дракона, как говорится.

Смущенная, хотя и обрадованная этими словами, Тинкер так вспыхнула, что ей стало жарко. После общения с Воробьихой она боялась, что все эльфы, за исключением Пони, ее недолюбливают. Но, похоже, недолюбливала ее одна Воробьиха. А стражи, очевидно, решили, будто она имеет право приблизиться к таинственным камням.

Выбравшись на открытое пространство, Тинкер мгновенно позабыла о существовании и стражей, и Воробьихи.

Монолиты, похожие на молчаливых великанов, стояли, образуя исполинский круг. Эльфийские светлячки мелькали в темных тенях, отбрасываемых камнями. В воздухе клубилась магия. Тинкер прошибло горячим потом; она почувствовала себя такой легкой, что подумала со страхом: сейчас ее унесет. Она сделала шаг вперед, и что-то брякнуло у нее под ногой, заставив отскочить назад.

Ее путь пересекал канал линии силы, вырезанный в каменных плитах, покрывавших площадь. Она вгляделась в него, и постепенно ее глаза выделили почти невидимый пурпур потенциальной магии. Магическую энергию в таком зримом количестве Тинкер видела только на своем электромагните. Сделав еще шаг назад, она подумала о своей одежде. Внезапно оказалось важным, что все застежки — деревянные и кожаные. А как же сапожки? Воробьиха, помнится, говорила, что они не годятся для дворца. Тинкер отошла подальше и сняла сапоги. Сквозь ткань носков она почувствовала, каким гладким и теплым был камень, устилавший площадь.

Держа сапожки в руке, она перешла через канал и отправилась дальше, к камням. Привлеченные движением воздуха, эльфийские светлячки подплыли к ней и осветили дорогу. Оказывается, она изрядно ошиблась, издали оценив высоту монолитов в девять или десять футов. Камни росли и росли, пока Тинкер, приближаясь, пересекала широкую площадь, и вот уже поднялись над ней, как громадные башни. Заклятия, сделанные из полированных гранитных блоков, были навечно врезаны в поверхность монолитов. В свете роящихся светлячков, отражающих сияние полированного камня, Тинкер принялась изучать сложные эльфийские узоры.

Заклятия, начертанные на монолитах, не были похожи на что-либо, с чем ей приходилось сталкиваться прежде, и поэтому она никак не могла догадаться об их функции. Однако, обнаружив в углублении ближайшей скалы подвижную точку, Тинкер поняла, что монолиты представляли собой слои вложенных пластин, то есть огромные макрочипы. Они могли приводить в действие сложные чары, питаемые большими количествами магии, подаваемой линиями силы. Но какие именно чары? И почему Воробьиха не хотела, чтобы она знала об этих камнях?

Кто-то приближался к ней: шаги громко отзывались на каменной брусчатке. Тинкер обернулась — к ней через площадь шел Ветроволк, одетый все еще в тот самый, бронзового цвета костюм. Увидев его, Тинкер, как обычно, испытала бурю противоречивых эмоций. И сама не знала, что чувствует. Облегчение. Желание. Гнев.

— Тинк.

И она вспомнила, как он целовал ее шею и шептал: «Доверься мне, моя маленькая дикарка Тинк».

Издав нечто вроде рычания, она метнула сапожки в его голову и сразу об этом пожалела. А если бы она и в самом деле задела его по лицу? Она не хотела причинить ему боль — нет, конечно, хотела, но не очень сильную.

Ветроволк увернулся, и сапоги пролетели мимо, даже не задев его волос.

— Что-нибудь не так?

— Да! Посмотри на меня!

— Ты прекрасна.

— Зачем ты сделал это со мной?

— Я не хотел, чтобы ты умерла. И ты не хотела умирать.

— Я думала, ты выяснил, что я чем-то больна! Я думала, ты хочешь вылечить меня! — Она показала на свое острое ушко. — Ты не сказал мне, что решил сделать из меня эльфа!

— Я думал, ты поняла. — Он скользнул рукой сквозь ее волосы и кончиками пальцев коснулся ее уха. — По крайней мере, насколько могла.

Его прикосновение послало электрические разряды по всему ее телу. Она хотела его, хотела так сильно, что это ужаснуло ее. Она отпрянула, дрожа от желания — от чего-то большего, чем желание.

— Играй честно. Я не тупая, ты знаешь. Я бы поняла.

— Понадобилась бы целая человеческая жизнь или даже больше, чтобы понять, как это — быть эльфом. Разве способен полевой цветочек, приютившийся в корнях железного дерева, понять, что значит взметнуться ввысь и стоять лицом к лицу с чистым небом? И может ли этот цветок понять, каково встречать без страха суровую зиму, вместо того чтобы сладко заснуть под землей до весны? Может ли он представить себе, что значит выживать среди полыхающих молний и лесных пожаров?

Она толкнула Ветроволка в плечо, достаточно сильно, чтобы он сделал шаг назад.

— О, только не надо мне этой метафизики! «Хочешь стать эльфом?» — вот все, что ты должен был спросить, и я бы знала, какое решение принимаю. Я чувствую себя так, словно ты обманул меня! Я доверилась тебе, а ты меня предал!

— Мне очень, очень жаль, что тебе кажется, будто я обманул тебя, — сказал он низким, искренним голосом. — Но время так поджимало, и я торопился. Нельзя было упустить эту возможность. Я думал, что ты все поняла, насколько могла понять, и что ты полностью согласна. Я бы никогда не предал тебя.

Она страстно не хотела верить ему, но… поверила. Раз с его стороны не было злого умысла — обвинять его бессмысленно. В конце концов, она же дала ему свое согласие, каким бы глупым ни казалось оно теперь.

— Ты можешь изменить меня обратно?

— Неужели умереть человеком лучше?

— Не умереть человеком, а жить человеком.

— Так плохо быть эльфом?

— Нет. Да. Я не знаю. Мне не нравится, что за мной все время кто-то ходит. — Она не назвала имя Пони, чувствуя, что этим предала бы его. — И мне не нравится, когда, потрясая мечами, являются какие-то незнакомцы и требуют, чтобы я все бросила и отправилась с ними. Мне не нравится носить эти дурацкие одежды, и мне не нравится, когда на меня смотрят как на тупое, грубое, невежественное существо. И мне не нравится, высказывая все это тебе, выглядеть жалким нытиком.

— А!

Ветроволк молча смотрел, как она подбирает сапожки. Тинкер ужасно разозлилась и поняла, что не может больше стоять без движения; ей отчаянно хотелось кричать, но излишняя цивилизованность, увы, не позволяла. Ей было слишком стыдно вопить и ругаться без провокации, после того как она швырнула в Ветроволка сапоги. Если бы он сказал что-нибудь, хоть слово, позволившее ей выплеснуть свои чувства, она бы с радостью этому предалась. Но он стоял и смотрел…

— Тинкер, прости меня. — Ветроволк подошел к ней только тогда, когда она обулась. Если он разгуливает здесь в обуви, то почему она должна оставаться в одних носках. — Я не хотел сделать тебя несчастной.

— Но в этом ты как раз преуспел.

Он развел руки, предлагая покой и не прося о прощении. Тинкер смотрела на него и чувствовала, как гнев покидает ее, а остается одна лишь боль. Она прильнула к нему, дала обнять и поцеловать в висок.

Так они стояли несколько минут недвижимо и молча, пока боль не улетучилась и верх не взяло любопытство.

— Что это за монолиты?

— Чародейские камни клана Ветра. Отсюда домана клана Ветра черпают свою силу, — просто сказал Ветроволк.

— Что они делают?

— Магия позволяет путешествовать сквозь миры. И магия дарует право пересекать миры.

— Не понимаю.

— Зовешь власть, и она приходит.

Тинкер покачала головой, показывая, что не считает его слова внятным объяснением.

— Я тебе покажу.

Ветроволк отошел в сторону и вытянул вперед правую руку. Большой и указательный пальцы были выпрямлены, а остальные странным образом согнуты.

— Даааааааааэ.

Сначала неким органом чувств, о существовании которого она раньше не подозревала, а потом и кожей Тинкер ощутила ритмичное движение воздуха, подобное пульсации басового усилителя. Это «заработала» магия. Рука Ветроволка выполняла функцию начертанного заклинания, а его голос запускал резонанс, канализующий магическую энергию в определенную последовательность, установленную данным заклятием. Приведенные в действие чары продолжались бы до самой своей отмены или до тех пор, пока в округе не истощилась бы вся магия.

Тинкер поняла это в ту минуту, когда откликнулись чародейские камни. С помощью того же «магического органа чувств» она обнаружила, что все вокруг внезапно ожило. Медленное, почти невидимое течение, которое она заметила раньше, ускорилось, устремляясь к каменным великанам. Достигнув монолитов, фиолетовое сияние магической энергии поползло вверх по очертаниям заклятия. Поначалу цветовой эффект, столь близкий к концу видимого спектра, был едва заметен, но потом налился силой и стал ярче. Тинкер увидела, как воздух вокруг монолитов начал преломляться, но не от жара или света, а от чего-то другого, отдающегося эхом в ее «магическом органе».

«Позволяет путешествовать сквозь миры… Дает власть, чтобы пересекать миры».

Ветроволк говорил о квантовом эффекте на уровне гиперфазы. Он мог перемещать магию туда, где находился. Судя по тому, что чувствовала Тинкер, Ветроволк создал с помощью заклинания мост между собой и чародейскими камнями, и теперь накопленная магическая энергия устремилась назад, вдоль квантового уровневого резонанса.

Активированная магия давила на Тинкер, словно ожидая дальнейших указаний.

Ветроволк пошевелился и произнес еще один гортанный гласный звук. Потом подал Тинкер знак молчать и не двигаться, и она, опасаясь, что запустит что-нибудь не то, замерла. Энергия начала медленно сворачиваться.

— Тебя научат, как этим пользоваться, — прервал Ветроволк молчание, когда, по его мнению, разговаривать стало безопасно.

Тинкер издала негромкое: «О!», которое до сих пор сдерживала в себе.

— Я и не подозревала, что эльфы могут так управлять магией! Я никогда не видела ничего подобного в Питтсбурге.

— Только домана способны призывать магию. Только домана клана Ветра могут взывать к этим камням.

Возможно, монолиты каким-то образом были закодированы на определенный геном, с тем чтобы домана лишь одного клана могли устанавливать правильный резонанс с чародейскими камнями.

— А у других кланов есть свои камни?

— Да. У всякого нормального клана их несколько. У клана Ветра их пять. Радиус действия ограничен одним мэем.

«Мэй» был довольно странной единицей длины, приблизительно в тысячу миль, и то при очень грубой оценке, словно точное расстояние не имело никакого значения. До сих пор мэй для Тинкер не имел смысла.

Она взглянула на свои руки. Воспоминание о магической энергии было навязчивым, словно зубная боль.

— Ты сделал это, чтобы я смогла призывать магию?

— Да, но нужно долго учиться.

— А я случайно не сотворю такое?

Он покачал головой:

— Механизмы запуска очень сложны.

Это звучало успокаивающе. Опасность не больше, чем зевком превратить себя в котлету. Но неужели — у Тинкер это в голове не укладывалось — Ветроволк подарил ей огромную власть? Почему ей? Любая эльфийка, из числа тех, что она здесь видела, возможно, и не равна ей по интеллектуальному уровню, но молода и красива. Почему за последние сто десять лет Ветроволк не влюбился ни в одну из них? Черт, ведь и Воробьиха крутилась у него прямо под носом, и к тому же она отмечена знаком gay.

Тут Тинкер пришло в голову, что хотя внешне Воробьиха не хуже эльфийских аристократок, она по-прежнему относится к низшей касте.

— А Воробьиха имеет доступ к этим камням?

— Нет. Генетически она не домана.

— Почему?

— Потому что это больше не практикуется. — Ветроволк подал Тинкер руку, и они пошли к воротам. — Да, когда-то давно мы свободно поднимали низкокастовых на уровень способностей домана. Но это происходило во время войны. Теперь мы так не поступаем.

— А как же я?

— Ты была человеком, простой смертной. Это два абсолютно разных случая. Жестокая необходимость в сравнении с простым удобством.

У ворот их встретили и бесшумно двинулись следом две тени в форме секаша. Тинкер со стыдом поняла, что одна из них — Солнечное Копье. Пришла ли она с Ветроволком или, спустившись с балкона, опекала Тинкер с самого начала? Что, черт побери, могла подумать о ней эта женщина, видя, как она бегает в темноте и кидается сапогами в Ветроволка? Тинкер поморщилась, как от боли, и припомнила весь разговор с Ветроволком. На каком языке они спорили? На английском. Слава богу.

— А ты можешь… Пожалуйста… Можешь мне объяснить, что ты все-таки со мной сделал? В целом.

— Ты уверена? Это разговор не из легких. Ты столько испытала, что тебе тяжело будет это слушать.

— Ничего. Я хочу знать.

— Прекрасно. Я использовал чары превращения, активируемые моей спермой, и принял меры предосторожности против радикальных изменений оригинала. Это чародейство считается совершенно безопасным. Много тысяч лет назад основу его разработал клан Кожи, и с тех пор оно только совершенствовалось. Я принял все меры предосторожности, чтобы оно стало абсолютно безопасным.

— Какие меры предосторожности?

— Абсолютной гарантией против возможной контаминации была твоя девственность.

Она вспыхнула:

— Ты шутишь!

— Нет. Для любого чародейства необходим ключ-источник. Сперма лучше всего. По самой своей природе, она модель жизни. — Значит, догадка Лейн была верна! — А вот наличие двух источников грозило бедой.

— Но ведь девственность — не обязательное условие. Достаточно одного-двух дней воздержания.

Ветроволк покачал головой.

— Сперма мужчины остается активной от трех дней до недели. Сперма эльфа — почти год.

— Год?

— А у того, кто эльф лишь наполовину, — полгода.

— Год? Целый год?

— Таков побочный, и не всегда приятный, эффект бессмертия, — признал Ветроволк. — Поэтому, в частности, мы не такие бабники, как люди.

— Да, в таком случае превращение — рискованное мероприятие.

— Но ты была девственной, и я не волновался. — Он легонько коснулся пальцем кончика ее уха. — Ты моя и только моя.

Они добрались до «своих» апартаментов.

Не доходя до спальни, Тинкер остановила его:

— Ты… Мы… Там только одна кровать.

Он поднял голову.

— В твоей спальне? Да.

— А у тебя другая спальня?

Не говоря ни слова, он распахнул перед ней дверь. Несомненно, это спальня принадлежала Ветроволку: его запах просто висел в воздухе. Открытая дверь гардеробной позволяла увидеть массу превосходной одежды. По всей комнате было разбросано множество занятных, красивых или забавных вещей, принесенных когда-то вечером и позже оставленных без внимания.

Две спальни? Разве женатые люди не разделяют одну, общую? Или Ветроволк затеял эту историю с ее замужеством только для того, чтобы контролировать ключевую фигуру? Конечно, это более вероятно, чем любовь с первого взгляда. Тулу была права: Тинкер не знала своего сердца. Мысль о том, что Ветроволк мог не хотеть ее, причинила ей такую боль, что она и представить себе не могла. Сбитая с толку и несчастная, она свернулась клубочком на скамеечке у подножия кровати.

Ветроволк закрыл дверь, обеспечив им уединение от секаша, и сел рядом.

— Я понимаю, как это трудно. Я хотел дать тебе время все обдумать и привыкнуть.

«Чего я хочу? Чего?» «Я хочу его».

Тинкер протянула руку и коснулась его волос. Она бы, наверное, оробела, если бы встретила его взгляд, но он не шелохнулся, и тогда она провела рукой по его волосам, наслаждаясь их мягкостью. Нежно отвела прядь с уха и провела пальцем по его очертаниям.

Ветроволк шевельнулся, и она поспешно отдернула руку.

— Нет, продолжай, пожалуйста, — пробормотал он.

— Да?

— Я так этого хочу.

Она прильнула к нему и зарылась лицом в волосы. Прежде ей не доводилось разглядывать чье-либо ухо. Может, человеческое ухо менее изящно и таинственно, потому что у него меньше изгибов и завитков? Тинкер поцеловала мочку уха, а потом точку пульса под ухом, а потом мощный столп шеи. Тут она заметила, что дрожит, сама не зная отчего: то ли от страха, то ли от возбуждения.

Она ткнулась лицом в его плечо и прошептала:

— Возьми меня.

Его руки сжали ее в нежном объятии.

— Не надо торопиться, Тинк. Давай будем вместе изучать, что доставляет нам наибольшее наслаждение.

— По-моему, ты это знаешь…

Его рубашка из шелка цвета бронзы, согретая его телом; сквозь нее видно, как перекатываются его мышцы. Он заполнил собой все ее чувства, и она показалась себе такой маленькой.

— А теперь ты меня боишься.

Можно ли полностью раствориться в его объятиях?

— Я боюсь, что ты не хочешь меня.

— Ты — все, чего я хочу. — Его дыхание согрело ей шею; от его тепла волны дрожи бежали по ее телу. — В тебе — моя вселенная.

Тинкер подняла глаза и увидела, что он смотрит на нее внимательно и нежно.

— Значит ли это, что ты любишь меня?

— Любовь — слишком маленькое слово, чтобы передать то, что я чувствую.

Придется принять это за «да».

Она и не заметила, в какой момент с нее слетел плащ или когда были расстегнуты крючки пеньюара. Но когда она обнаружила, что полураздета, пеньюар уже был спущен ниже груди и вздернут выше талии. Ветроволк покрывал легкими поцелуями внутреннюю сторону ее бедра, и она не хотела его останавливать. Она приподняла бедра, чтобы он мог спустить с нее трусики. Он держал ее в ладонях, большими пальцами раскрывал перед собой, и его дыхание было самым сокровенным из прикосновений. Ее трясло от желания чего-то большего, и она шептала: «Пожалуйста». Он наклонил голову, и наслаждение потекло в нее, словно жидкость, стекающая с его языка.

Лишь позже, когда его мягкие волосы рассыпались по ее голым ногам, она поняла, что все было так, как в том давешнем сне.