Шел дождь. Черт возьми, кажется, в Нью-Йорке всегда идет дождь. Несильный, моросящий, но я был уверен, что все нужные мне люди сидят сейчас дома, в тепле у телевизоров. Можно было пройти весь Бродвей и не встретить ни души, лишь у Метрополитен-опера еще слонялись идиоты, которые при виде артистов сбивались в стадо, создавая пробки на улицах, но мне было наплевать на этих знаменитостей. Несколько кварталов отделяло от Бродвея тот переулок, где находился дом Чемберлена. Вот там и проживала знаменитость, которая меня действительно интересовала.

У нашей организации все-таки было одно преимущество. Несмотря на то, что она была гражданской, финансировались мы так хорошо, что не было ничего, чего бы не могли купить или разведать. Мартин Грэди основал нелегальную организацию не из показного патриотизма, а из высочайшего презрения к тем методам, которые вынуждены были применять официальные структуры, управляемые политической близорукостью, индивидуальным террором и абсолютной тупостью. Мы были самой большой и самой лучшей организацией, и если бы кто-то не сделал, чтобы мы оставались такими всегда, то США скоро бы потерпели крах.

Прежде всего, я сделал все возможное, чтобы добыть информацию. Оскар Мак-Доуэлл был метрдотелем в старом известном отеле и имел связи по всему городу. Он немного помогал нам прежде и знал, как действовать в таких случаях. Спустя всего полчаса я получил то, что хотел – пропуск в комнату на девятом этаже, чей обитатель был в театре и не собирался возвращаться до полуночи. Я заставил Вентли сделать дубликат ключа и почувствовал себя увереннее.

Когда я вошел в дом Чемберлена и поднялся на девятый этаж, то отметил, что Фед и Ани находятся здесь же. Я нашел комнату 937, закрыл за собой дверь и взглянул на часы: двадцать пять минут одиннадцатого. Через двадцать минут должна была начаться операция.

Ньюарк-Контроль договорился с двумя ребятами, чтобы они устроили перестрелку или хотя бы небольшой скандал в холле девятого этажа, и я надеялся, что они окажутся неплохими актерами. Я достал несколько пузырьков с чернилами, краску, кувшин с водой и вылил половину всей этой гадости на кровать. Затем позвонил, чтобы горничная сменила простыни, а сам уселся в кресло, включил как можно громче телевизор и прикрылся газетой. Ей понадобилось целых шесть минут, чтобы добраться до моего номера. В ее поведении было что-то странное, она не походила на горничную в гостинице. Странная выпуклость под форменной блузкой тоже наводила на размышления. Для женщины-полицейского она была слишком плохой актрисой. Она чересчур спешила вернуться, и у нее ушло гораздо больше времени, чем требуется горничной, чтобы перестелить постель.

Около 10.45 я позвонил портье, спросил, работает ли бар, и услышал утвердительный ответ. Затем подошел к двери, так и не дав ей увидеть свое лицо. Когда я открыл дверь, то заметил спины двух парней с автоматами, которые поспешно влетели в лифт, держа оружие наготове. Две последующие минуты были самыми длинными за весь вечер. Слишком быстро – и Мартел заподозрит неладное. Слишком медленно – и те двое вернутся.

Я повернулся, вошел в его комнату и услышал, как за моей спиной защелкнулся замок. Я выхватил 45-й и быстро проговорил:

– Привет, Мартел!

Он знал меня. Он слишком долго занимался нашим делом, а память на лица – одна из привилегий нашей профессии. На миг его физиономия помертвела, в глазах промелькнул ужас. Он все еще не понимал, что случилось.

– Вы от…

– Нет, я не от ваших. Не кричите…

– Тогда, что…

– Вы говорили что-нибудь?

– Не думаю…

– Другие тоже не думают. Они пока не знают, что вы собираетесь сказать.

– Кто вы? Страх усиливал его акцент.

– Частный индивидуалист с особенными полномочиями. Я знаю, что у вас есть информация, которая может нейтрализовать оппозицию. Но вы здесь с другими целями.

– Я ничего не просил.

Его глаза уставились на дверь.

– Давайте решим, что я вас понял, Мартел. Я имел дело с вашими людьми почти всю сознательную жизнь. Итак, вы перешли на нашу сторону. Бежали… Вы здесь, но это не означает, что у вас не осталось преданности своей родине. Вы немецкий националист – таким и умрете. Если бы у вас имелся выбор, то вы бы продолжали оставаться там, с ними, поддерживая и оправдывая их политику везде и всегда. Итак, вы перебежчик, но это отнюдь не означает, что вы стали предателем до конца. Единственное, на что вы надеетесь – это политическое убежище и время, чтобы исполнить свое частное дело – вашу главную цель.

Его глаза немного сузились, и он взглянул на меня несколько менее настороженно.

– А что же это, по-вашему, за главная цель?

– Найти Еву Верд, любимую и единственную.

Я заметил капельки пота, медленно проступающие на его лбу. Его глаза на секунду встретились с моими. В них была боль и надежда.

– Она – приз, – продолжал я. – Они поймают эту рыбку, и тогда вы от них не вырветесь.

– Тогда что же мне делать?

– Устроить шторм, приятель. Дайте то, что они от вас требуют.

Мартел потер руки, потом они безвольно повисли вдоль ручек кресла. Он встал и подошел к окну.

– Я не могу этого сделать. Я отказался. Я просил политическое убежище, и они обеспечили его мне. Большего я не могу желать.

– Вы хотите ее смерти?

Он повернулся, точно ему выстрелили в спину, весь его лоб покрылся холодным потом.

– Нет, нет! Для нее нет никакой…

– Тогда вы – приз, Мартел. До тех пор, пока не заговорите, вы большая ходячая мишень для разного рода стрелков – и ваших, и наших. Выбирайте между любовью к своей стране и любовью к Еве Верд. Сейчас вы находитесь между ними, но можете потерять и то, и другое.

Это его добило. Я пришел слишком быстро, и решать надо было сразу. Мартел рухнул в кресло и закрыл лицо руками. Затем поднял на меня глаза и сказал:

– Я не могу… не могу говорить.

– Где она, Мартел? Он покачал головой. Глаза его помертвели.

– Я не знаю! Не знаю!

– Если они поймут, что все это из-за женщины, то она умрет. Они будут на месте, как только вы выдадите себя одним неосторожным словом, и убьют ее, а потом и вас. Он поднялся с кресла.

– Если бы я был уверен, что она в безопасности…

– Наши агенты найдут ее.

– Но у нас есть свои люди среди ваших, не забывайте! И как только…

Я взглянул на часы. Пора было сматывать удочки.

– Если она будет в безопасности, вы заговорите? Он посмотрел на меня, на мой 45-й и кивнул.

– Если она… то да.

Когда я добрался до холла, они все еще угоманивали тех двоих из Ньюарк-Контроля, только теперь к ним присоединились два копа, и все уже входило в колею – скандал затихал. Я выбрался из отеля, поехал к себе и позвонил Рондине. К телефону никто не подошел.

– С этим покончено! К черту! – разозлился я и рухнул на кровать, даже не снимая с себя пальто. Потом закрыл глаза и стал думать о завтрашнем дне.

«ПЛАТОН», – сказал Грэди. Смертельный случай. Он знал почти все, но конец этого дела был ему так же неясен, как и всем остальным. Я должен был дойти до конца или хотя бы дожить до него. Если нет, то где-то кто-то нажмет красную кнопку, и из маленького столкновения вырастет Война – та, которая превратит весь наш маленький шар в сплошную массу атомного горючего. А то, что знает один человек, может, в конце концов, привлечь лучших людей на нашу сторону.

Сперва я не услышал стука в дверь. Когда же постучали снова, я взял оружие в руку и встал, готовый открыть огонь, если в дверном проеме возникнет кто-то, кого я не имею чести знать.

– Войдите, – спокойно произнес я.

Дверь открылась. В свете, который падал из холла, я увидел, кто это, и вложил револьвер в кобуру.

– Хэлло, киска, – кивнул я Рондине.

Она увидела оружие и выражение моей физиономии – пасть тигра-людоеда, который повсюду видит опасность. Оживление медленно погасло в ее глазах, и она шепнула:

– Тайгер!

Я не дал ей закончить.

– Как ты сумела меня найти? Она вошла в комнату и слабо улыбнулась.

– Тот клерк, который дежурит у портье, оказался очень вежливым. Он знал, кто искал меня и не застал дома, поэтому он позвонил мне сам и сообщил о мистере X. Талдоне, который звонил мне дважды.

– За такие вещи люди, подобные мне, умирают на месте. Как ты сюда попала?

Рондина села и вытянулась в кресле.

– За мной никто не следил. Я немного интересовалась этим и тренировалась в ваших классах, прежде чем попала в Америку. Помнишь?

– Может быть, крошка, но ты не знаешь все ходы и выходы. Теперь мне нужно срочно отсюда выбираться.

– Прости, Тайгер, но ты часто звонил мне и раньше…

– Забудь об этом.

Я успел сообразить, как больно могу ранить ее своим тоном, и улыбнулся, чтобы смягчить его, но было поздно. Я стоял, рассматривая неправдоподобную красоту женщины, которую чуть не прикончил недавно, которую, как я думал, остро ненавижу, потому что был убежден, что она настоящая Рондина, чуть не убившая меня когда-то.

Даже теперь я чувствовал огонь желания, и это было так сильно…

– Ты лишил меня свадьбы, Тайгер. Я долго ждала своей первой брачной ночи, и уже некоторое время пытаюсь забыть…

– Когда наступит наша ночь, крошка, тебе не захочется ее забывать! Я все объясню…

Она медленно покачала головой, и ее темно-рыжие волосы упали вдоль лица тяжелыми прядями.

– Ты еще не рассчитался со мной, Тайгер. Ты можешь забыть па время об этом, а я – нет.

– Послушай, крошка…

– Прежде чем ты исполнишь свой долг, отдай мне брачную ночь.

– Рондина…

– Я знаю все, что должно произойти. Я теперь знаю то, что не знала прежде и не могла бы узнать никогда.

Она мягко улыбнулась, встала с грацией какого-то большого прелестного животного и очень медленно стала снимать свой твидовый костюм. Все, что под ним было – это тонкая ночная рубашка из черного прозрачного нейлона, которую она приобрела специально для этой ночи. Она так плотно прилегала к телу, что казалась ее второй кожей, сквозь которую просвечивала еще одна, серебристая. Прекрасная симметрия се грудей и бедер, тяжелых, словно снопы пшеницы… Когда она повернулась и направилась к кровати, то их призывное колыхание было как вызов мне – ее мужчине.

Она откинулась на подушки и призывно посмотрела на меня.

Я уже знал, на что это будет похоже, – дикая радость плоти, непомерный огонь желания, – потому что однажды, чтобы удержать ее, я был с ней близок. Теперь она хотела удержать меня, заставив иметь ее вторично, и знала, что я не смогу ей отказать.

Я шагнул вперед и, теряя над собой власть, коснулся ее тела. Неожиданно раздался звонок. – Пусть, – прошептала она. – Пусть! Я поднял трубку.

– Талдон слушает.

– Рей Уоттс, Тайгер. Ты приказал позвонить тебе, как только я что-нибудь разнюхаю. Ты чистый?

– Валяй, Рей.

– Мы проследили крошку Верд из Солнечной Долины до Л. А. Во время пути она четыре раза меняла документы. Некоторое время она работала на оптическом производстве, что-то связанное с художественной фотографией, потом в качестве технического советника под именем Элен Велн.

– Почему она сменила имя?

– Все, что мы могли предположить, так это то, что она хотела избежать огласки и всего, что связано с прошлым. На нее слишком косились несколько лет подряд.

– У нее есть семья в Германии?

– Нет никого. Это единственная причина, которая помогла ей прижиться здесь.

– Где она сейчас?

– Неделю назад подходящая по приметам женщина вышла из автобуса «Л. А. – Нью-Йорк». Мне кажется, она у нас где-то под боком. Может, покопаться еще тут, в Нью-Йорке?

– Нет, я займусь сам, так будет быстрее.

– У меня есть фото. Она настоящий атлет, и ты ее сразу опознаешь.

– Как у нее с политикой?

– Брось это, дружище. К ней сразу подступило несколько групп, которые хотели использовать ее перебежку на нашу сторону в своих целях, но она не пожелала иметь с ними ничего общего. Она придерживается данных, записанных в ее гражданских бумагах.

– Под каким именем?

– Под старым.

– Адрес?

– Дом 165, Хунгосс, Л. А.

– Когда ее ждут обратно?

– Л. Г. «Продикцион» начинает новую картину через два месяца, и она работает там дублером, то есть подменяет звезд – трюкачка. Я понимаю, особая известность ей ни к чему, но с се фигурой она и сама скоро прославилась бы.

Я мог бы еще добавить, что она слишком умна для трюкачества, но промолчал.

– Билл Коплейн просил передать, что ждет твоего звонка. Он чист. Отель на 30-й улице.

– Хорошо, Рей, я ему позвоню.

Я повесил трубку, нашел в справочнике его домашний телефон и позвонил. На втором гудке кто-то поднял трубку и спросил настороженным голосом:

– Да?

– Билла Коплейна.

– Кто его спрашивает?

– Это неважно, приятель. По делу, из агентства. Позовите его.

– Да, но…

– Тогда забудь, – буркнул я и положил трубку.

Потом позвонил Вилли Гиббонсу и осведомился, что происходит у Коплейна. Ему не составило труда быстро ответить:

– В газетах уже промелькнула заметка: самоубийство при помощи газа. И адрес, и имя были Билла Коплейна, тридцати шести лет, не женат, работает в агентстве Реймонд с командировками в Лос-Анджелес.

Он еще что-то говорил, но я поблагодарил Вилли и повесил трубку.

– Тебе опять надо убегать?

– Не я выбираю дорогу.

Я не мог смотреть на нее, поэтому схватил пальто и шляпу, влез в них, проверил, есть ли у меня запасные обоймы к 45-му, взял «лейку» и вышел. Когда я закрывал дверь, мне показалось, что послышались рыдания, но я снова уходил в джунгли, а там не плачут.