Меня разбудили ароматы кофе и шипящей на сковороде яичницы с беконом.

Я зевнул, потянулся и ожил, когда вошла Лола, такая же красивая утром, как и ночью.

— Завтрак подан, мой господин.

Она вернулась на кухню, а я влез в брюки и последовал за ней. За столом выяснилось, что Лола уже звонила на работу, сказалась больной и получила разрешение несколько дней оставаться дома.

— Я вижу, у тебя там солидное положение.

Она сморщила носик.

— Им нравится моя техника моделирования.

Закончив завтрак, Лола прошла в спальню и одела костюм, уложив волосы под шляпку и решительно убрав почти всю косметику, что вовсе не портило ее вид.

— Надо выглядеть так, чтобы все решили, что я могу делать покупки только в комиссионках и ломбардах, — объяснила она.

— В это никто не поверит, милая.

— Прекрати подлизываться.

Лола стояла перед зеркалом, там и тут внося последние поправки.

— Так что мне говорить, Майк?

Я развалился в кресле и вытянул ноги.

— Возьми телефонную книгу, составь список всех магазинов и действуй.

Ты знаешь камеру... она может быть на витрине, может быть на полках. Как увидишь покупай. Помни, нам нужен адрес на квитанции. Придумай какую-нибудь историю... веди себя естественно. Я достал бумажник и выбрал несколько банкнот.

— Возьми. На такси, чаевые и камеру. Если найдешь ее.

Лола положила деньги в кошелек.

— Майк, только честно: ты веришь в успех?

— Видишь ли, это единственный шанс. Другой нити у нас в руках нет.

— Ты будешь здесь?

— Возможно, не знаю.

Я записал свой домашний адрес и адрес конторы, а затем добавил телефон Пата.

— Ищи меня в этих местах. Если попадешь в переделку, а меня поблизости не будет, обратись к Пату. Все ясно?

Она кивнула.

— Кажется, да. Должна верная жена, отправляющаяся на работу, получить прощальный поцелуй от ленивого супруга?

Я схватил ее за руку и притянул к себе, чувствуя, как по телу разливается огонь возбуждения.

— Не хочу уходить, — сказала Лола. Она улыбнулась и с порога махнула мне.

Как только она ушла, я подошел к телефону и набрал номер конторы.

— Простите, мистера Хаммера сейчас нет, — ответила Вельда.

— А где он?

— Не могу сказать. Он... Майк! Где тебя черти носят?! Почему бы тебе не заняться делом? Я никогда...

— Спокойней, цыпка. Мною интересовались?

— Еще как! Я не успевала отвечать.

— Кто звонил?

— Во-первых, человек, который пожелал остаться неизвестным; по его словам, дело конфиденциальное, обещал позвонить позже. Затем два возможных клиента; я объяснила, что ты занят, но каждый из них считал, что ради него ты бросишь все остальное.

— Они назвались?

— Да. Оба по имени Джонсон. Марк и Джозеф Джонсоны, не родственники.

Я хмыкнул. Джонсон, пожалуй, самая распространенная Фамилия в телефонном справочнике.

— Кто еще?

— Тип по имени Кобби Беннет. Я замучилась, пока записывала его имя, потому что он был почти в истерике. Кричал в трубку, что ты ему немедленно нужен, зачем — не говорил. Номера не оставил, с того времени звонил трижды.

— Кобби!.. Ладно, продолжай.

— Мистер Берин-Гротин. Хотел узнать, вовремя ли поступил в банк его чек. Я сказала, что ты с ним свяжешься. Он попросил не беспокоиться, если все в порядке. — Все не в порядке, но беспокоиться уже поздно. Сиди у телефона, детка. Отвечай в таком же духе любому. Запомни одно: ты понятия не имеешь, где я, и ничего обо мне не слышала со вчерашнего дня. Поняла?

— Да, но...

— Без «но». Говори свободно только с Патом и с девушкой по имени Лола. Если у них будут новости, попробуй найти меня дома или здесь.

Я продиктовал номер Лолы и подождал, пока она его записала.

— Майк... что это? Почему ты не можешь...

Мне уже надоело повторять.

— Меня считают мертвым, Вельда. Убийца думает, что я не ушел.

— Майк?

— Не волнуйся, я даже не поцарапан. Пуля попала в револьвер.

Кстати... надо купить новый. Пока, малышка, до встречи.

Я повесил трубку и сел на край стула, потирая руками лицо. Кобби Беннет в истерике и желает меня видеть; не говорит, зачем... Интересно, кто из звонивших был убийцей, желающим удостовериться, что я покинул бренный мир?.. По крайней мере, мне известно, кто такой Кобби.

Я надеялся, что сумею его разыскать.

Пальто помялось — лежало на стуле, — а костюм без револьвера под мышкой висел мешком. Кобура заполнила пустое пространство, но заменить оружие не могла. Я захлопнул дверь, спустился по лестнице и вышел на улицу.

На Девятой авеню я взял такси и поехал в оружейную на Ист-сайд.

Владелец магазина, судя по возрасту, стрелял еще из кремневых ружей. Не задавая вопросов, он изучил мою лицензию, сравнил фотографию с оригиналом и кивнул. Я выбрал армейский револьвер 45-го калибра и забрал свою покупку вместе с напоминанием сообщить в полицию об изменении номера оружия в билете.

...Если бы солнце сейчас клонилось к закату, мне бы ничего не стоило найти Кобби Беннета. В разгар дня сделать это было гораздо труднее. В табачной лавке на углу я наменял кучу мелочи и устроился в телефонной будке, обзванивания все его любимые заведения. И везде мне давали одинаковый ответ. Кобби Беннет исчез. Многие желали знать, кто я. «Друг», — отвечал я и вешал трубку.

Город в определенном отношении как джунгли — потеряться в миллионах его жителей проще простого. Сегодня я был этому рад. Можно бродить по улицам неделю, не будучи узнанным, если, конечно, быть достаточно осторожным, чтобы не привлекать внимания. Мимо проехало такси. Я свистнул и, когда оно остановилось, с удовольствием сел. Сказав, куда ехать, я задернул шторку и стал массировать шею.

Кольцо Рыжей потеряно. Нэнси — шантажистка? У меня из головы не выходил ее взгляд — в тот момент, когда я протянул деньги. Никогда не забуду его, потому что я сказал ей: этот род занятий — убийство.

Я и не знал, насколько был прав.

Нэнси, девушка с манерами леди и привычками бродяги. Девушка, которая вынуждена была продавать себя, чтобы жить. Нежная добрая девушка, которая должна проводить вечера дома, готовя ужин для любимого человека. Вместо этого ее терроризировал бандит. Я предложил ей помощь, и ее глаза засветились, как свечи на алтаре...

— Приехали, мистер, — сказал шофер.

Я просунул в окошко деньги и вышел, ища знакомую голубую форму. Я собирался найти Беннета кратчайшим путем. Полицейский шел мне навстречу, и я уставился в витрину, пока он не миновал меня, а потом ленивым шагом направился вслед за ним.

Люди привыкли к полицейскому. Для них он незаметный постовой или заурядное лицо в патрульном автомобиле. Они забывают, что у полицейского есть глаза и уши, и он может думать. Они не догадываются, что иногда полицейскому может нравиться его работа. Улица — его владения. Он знает каждого, знает, кто чем занимается и как проводит свободное время. Иногда ему даже не хочется принимать повышение, потому что оно отрывает его от друзей и приковывает к столу. Мой полицейский походил именно на такого человека. В его походке чувствовалась устремленность, в осанке — гордость.

Он здоровался с женщинами, сидящими у дверей, и кивал малышам.

Когда-нибудь, если случится беда, они будут кричать и звать его.

Полицейский зашел в бар, вскарабкался на табурет, а я занял место рядом с ним. Он снял фуражку, заказал корнбиф с капустой. Я взял то же самое. Ели мы оба в молчании. Вскоре двое сидевших рядом парней расплатились и ушли. Это была возможность, которую я ждал.

Развернув перед собой, как экран, газету, я достал удостоверение и значок. Полицейский, увидев их, нахмурился.

— Майк Хаммер, частный детектив. — Я говорил тихо, не переставая жевать. — За меня может поручиться Пат Чамберс. Мы работаем вместе по одному делу.

Он еще больше помрачнел, и на его лице появилось недоверие.

— Мне нужно найти Кобби Беннета, — продолжал я. — Немедленно. Вы знаете, где он?

Полицейский разменял мелочь, прошел в телефонную будку и закрыл за собой дверь.

Через минуту он вернулся и вновь принялся за корнбиф. Затем отодвинул тарелку, придвинул к себе кофе и, казалось, впервые заметил меня.

— Прочитали газету, приятель?

— Да.

Я передал газету. Он выбрал из кармана очки в роговой оправе и углубился в бейсбольные счета. Губы его шевелились, как бы при чтении:

— Кобби Беннет прячется в доме кварталом западнее. Испуган до смерти.

У нас забрали грязную посуду. Я взял пирог и еще кофе, не спеша поел, потом заплатил и вышел из бара. Полицейский все еще читал газету. Он ни разу не оторвал от нее взгляда и будет сидеть так вероятно еще минут десять.

Я нашел дом, а Кобби Беннет нашел меня. Он выглянул из окна" и я заметил белое, искаженное ужасом лицо.

— Сюда, сюда, Майк!

Теперь я внимательно смотрел, куда иду. Здесь было полно подозрительных углов. Едва я добрался до площадки, как Кобби схватил меня за рукав и втянул в комнату.

— Господи, как ты меня нашел?! Я никому... Кто тебе сказал, что я здесь?

Я оттолкнул его.

— Тебя не трудно найти, Кобби. При достаточной сноровке можно найти любого.

— Не говори так" Майк! Боже, ты меня нашел, это плохо. Предположим...

— Заткнись! Ты хотел меня видеть? Я здесь.

Кобби задвинул засов на двери и забегал по комнате, теребя руками лицо и волосы.

— Они меня ищут, Майк. Я вовремя убрался.

— Кто «они»?

— Ты должен мне помочь. Господи, Майк, из-за тебя я влип, ты меня должен и вытянуть. Меня ищут понимаешь? Надо смыться из города!

— Кто «они»? — повторил я.

До него, наконец, дошло.

— В городе, что-то готовится... Не понимаю, что однако одно: мне каюк, потому что меня видели с тобой. Что делать, Майк? Здесь оставаться нельзя. Ты их не знаешь. У них не бывает осечек.

Я встал и потянулся, стараясь показать, что мне это надоело.

— Ничего не могу тебе посоветовать, Кобби, пока ты все не расскажешь.

А не хочешь — пошел к черту.

Он схватил мой рукав и повис на нем.

— Нет, Майк" не надо... Я все скажу, только я ничего не знаю. Я просто что-то почувствовал. Насчет Рыжей. Прошлым вечером видел в городе кое-каких людей. Не местные. Они приезжали сюда прежде, когда были неприятности, и после этого исчезло несколько парней. Ясно, зачем они явились — за мной... и за тобой, возможно.

— Продолжай.

— Существует рэкет, понимаешь? Мы платим за защиту, и платим немало.

Пока мы платим, все идет гладко. Но, черт побери, кто-то видел, как я с тобой болтаю, и вот...

— Как они узнали, что ты мне говорил?

Лицо Кобби стало мертвенно-белым. — Кого это волнует? Я связан с тобой, а ты связан с этой, Рыжей!.. Почему она не сдохла раньше?!

Я ухватил его за рубашку и подтащил к себе.

— Заткнись, — процедил я сквозь зубы.

— Ах, Майк, я не хотел... Я только пытаюсь рассказать...

Я отпустил его, и он попятился назад, вытирая лоб рукавом. В слезинке, покатившейся по щеке, блеснул лучик света.

— Я не хочу умирать, Майк. Ты можешь что-нибудь сделать?

— Не исключено.

Кобби с надеждой посмотрел на меня и облизал пересохшие губы.

— Да?

— Думай, Кобби, думай. Думай о парнях, которых ты видел. Кто они такие?

Морщины на его лице углубились.

— Убийцы. Мне кажется, из Детройта.

— На кого они работают?

— Наверно на того, кто заправляет всем рэкетом.

— Имена, Кобби.

Он беспомощно покачал головой.

— Я маленькая сошка, Майк. Откуда мне знать? Каждую неделю я передаю четверть выручки парню, который передает ее дальше по цепочке. Я даже не хочу знать. Я... я боюсь, Майк. Ты единственный, к кому я могу обратиться.

От меня теперь будут шарахаться, как от чумы.

— Кто-нибудь знает, что ты здесь?

— Ни одна живая душа.

— А домохозяйка?

— Я не представлялся. И ей все равно. Как ты нашел меня, Майк?

— Не беспокойся, этим способом твои знакомые не воспользуются. Вот что нужно тебе сделать: сиди тихо из комнаты носа не высовывай, даже на лестницу. И к окну не подходи и убедись, что двери заперты.

Кобби схватил мою руку, глаза его расшились.

— У тебя есть план? Ты думаешь, я смогу выбраться?

— Посмотрим... Еды достаточно?

— Консервы и две бутылки пива.

— Хватит. Запоминай: завтра вечером ровно в девять тридцать ты должен отсюда выйти. Спускайся по улице, заверни направо и иди себе, будто ни в чем не бывало. Здоровайся с каждым знакомым. Только все время иди. Понял?

Маленькие капли пота выступили у него па лбу.

— Господи, ты хочешь, чтобы меня убили? Я не могу...

— Тогда тебя пристукнут здесь... если не подохнешь раньше с голоду.

— Нет, Майк я не возражаю! Но, боже, идти по улице!..

— Ты согласен? У меня нет времени, Кобби.

Он рухнул в кресло и закрыл лицо руками.

— Д-да. Да. В девять тридцать. — Его голова дернулась, на глазах навернулись слезы. — Что ты придумал!? Ты можешь мне сказать?

— Не могу. Делай, что велено. Тогда исчезнешь из города и спасешь свою шкуру. Но я хочу, чтобы ты кое-что хорошенько запомнил.

— Что?

— Никогда не возвращайся.

Я оставил его плачущим и дрожащим.

На город спустились преждевременные сумерки, небо застилали тяжелые тучи. Не успел я дойти до станции, как вновь зарядил дождь. Поезд только что ушел, и в оставшиеся пять минут я позвонил Лоле. Никто не ответил.

Тогда я набрал номер конторы, и Вельда сообщила, что день выдался на редкость спокойный. Трубку пришлось повесить, прежде чем она начала задавать вопросы: уже подходил поезд.

На Пятьдесят девятой я схватил такси и приехал к стоянке, где бросил машину. Мне показалось, что навстречу идет знакомый, и ничего не оставалось делать, как спрятаться. Неприятно все-таки играть покойника.

Усилился ветер, больно хлестали косые струи дождя. Редкие незадачливые пешеходы пытались ловить неостанавливающиеся такси и жались под навесы. Каждый раз, стоя перед светофором, я видел размытые очертания бледных лиц за витринами магазинов. Все с тоской глядели на низвергающиеся потоки воды...

Дождь мог сильно затруднить поиски камеры, а время так дорого!

Проклятая камера. Зачем она вообще понадобилась Рыжей? Стоп! Лола говорила о работе в каком-то ателье, вроде «Момент»... Я подъехал к магазину, дождался секундного затишья, выскочил из машины и пробился через небольшую толпу, собравшуюся у входа.

В телефонном справочнике ничего похожего па «Момент» не оказалось. Я купил сигарет и спросил у продавца, нет ли у него старого манхеттенского указателя. Он сперва покачал головой, потом скрылся в задней комнате и вернулся с потрепанной книгой, покрытой пылью.

— Обычно их забирают, — пояснил он, — но эту забыли. Вчера случайно заметил ее на полке.

Я принялся листать. Вот телефон и адрес на Седьмой авеню. Когда я набрал номер, раздались потрескивания, и оператор сообщил, что такого абонента нет.

Вот и все. Почти. Может быть контора еще существует только без телефона.

Узнав, что я еду в центр, один парень попросил подвезти его. Всю дорогу он развлекал меня непрекращающейся болтовней, которую я не слышал, затем поблагодарил меня и, шлепая по лужам, исчез в дожде.

Сзади прозвучали сердитые гудки и предупреждающий свисток полицейского. Я очнулся и стал внимательнее смотреть по сторонам. А через минуту не сдержал грязного слова: в киоске у метро продавали вечерние газеты, и каждая кричала на весь мир, что полиция начала чистить город.

Кто-то заговорил.

Остановившись у очередного светофора, я крикнул мальчишке, чтобы принес газету и дал ему доллар за труды. Ну да, вот: шапки, заголовки и подзаголовки. Полиция располагает сведениями о гигантской преступной организации.

Дадут деру! Черт бы побрал эти газеты! Почему они не могут помолчать?

Зажегся зеленый свет, и я тронулся с места. Пришлось объехать квартал с односторонним движением и втиснуться между грязным грузовиком и маленьким седаном. Нужный мне дом оказался старым, обшарпанным зданием с заколоченной лавкой тканей на первом этаже.

Я позвонил; через минуту зашумел лифт. Открылась узкая дверь, и на меня выжидательно посмотрел парень с недельной щетиной на лице.

— Где можно найти сторожа?

— Фто фы фосисе?

Я вытащил значок и монету.

— Частный детектив.

Он сплюнул табачную жвачку в шахту лифта и засунул монету в карман.

— Я сторож. Слушаю вас.

— Меня интересует ателье «Момент». Оно было зарегистрировано здесь.

— Э-э, конда еще... Уже больше года, как выехали.

— Теперь никого нет?

— Никого. Какой идиот захочет арендовать помещение в такой дыре?

— Можно посмотреть?

— Конечно, пойдемте.

Мы поднялись на четвертый этаж. Здесь сторож остановился и включил свет в коридоре.

— Комната 209.

Дверь была заперта. Парень поколдовал над выключателем, и комната осветилась.

Кто-то убирался отсюда в такой спешке, будто за ним по пятам гнался дьявол. На полу, покрытом паутиной, валялись пленки и негативы. Занавесей на окнах не было, но толстый слой грязи надежно защищал от солнечных лучей. И повсюду тончайшей пудрой лежал гипосульфит.

Я поднял несколько фотографий: парочки, гуляющие под ручку; парочки на скамейках парка; парочки, выходящие из бродвейских театров. На обратной стороне снимков карандашом были проставлены номера.

Боковую стену занимал стеллаж с выдвижными ящиками. На одном было написано: «Нэнси Сэнфорд». Там лежали квитанции и смятая записка напоминание заказать пленку. Изящный почерк, очень женственный. Наверняка Нэнси. Я взял записку и положил ее в карман.

Сторож торчал в дверях, молча за мной наблюдая. Он несколько раз вздохнул и, наконец, промямлил:

— Знаете, это место было не таким, когда они выезжали.

Я замер.

— Не понял.

Он сплюнул на пол.

— Тогда все аккуратно было сложено в углу. А сейчас будто расшвыряли.

— Кому принадлежало дело?

— Забыл имя этого типа. — Он пожал плечами. — Однажды прикатил сюда на нескольких машинах, сложился, заявил, что выезжает — и только его и видели. Жмот страшный — за все время и цента не дал.

— Ну, а люди, которые у него работали?

— Ха, пришли и, обнаружив, что он смылся, развонялись на всю округу.

Ну, а я тут при чем? Что мне им, зарплату платить?

Я пожевал спичку, оглядел в последний раз комнату и вышел. Сторож закрыл дверь, снова поколдовал над выключателем, затем зашел за мной в лифт, и мы спустились.

— Узнали, что хотели? — спросил он.

— У меня, собственно, не было определенной цели. Я... э-э... проверяю владельца. Он задолжал некоторую сумму. За пленку.

— Тут внизу еще что-то есть. Меня попросили оставить кое-какие вещи.

Я разрешил, когда она дала мне доллар.

— Она?

— Ну. Здесь работала. Рыженькая такая... милая крошка.

Он снова плюнул сквозь коричневые, как глина, зубы, и плевок разбился о стену.

— Ты газеты читаешь? — спросил я.

— Иногда смотрю карикатурки. Четыре года назад разбил очки и все никак не соберусь заказать новые. А что?

— Да так, ничего. Пойдем, взглянем на эти вещи.

Я сунул ему еще пятерку, и она исчезла в том же кармане.

Мы опустились в подвал. Воздух здесь был сырой и пыльный, с затхлым душком, почти как в морге. Ко всем прелестям добавлялся еще и непрекращающийся шорох крыс. Свет не горел, однако у парня оказался фонарь, которым он освещал стены. В темноте блестели бусинки глаз. По спине у меня поползли мурашки.

Луч перешел на пол, и мы остановились перед ящиком, поломанной мебелью и всякой хранимой годами дрянью. Мой гид поворошил этот хлам ручкой метлы, но только вспугнул несколько крыс. Вдоль стен стояли заваленные бумагами полки. Счета и расписки, ветхие гроссбухи и пачки серых листов.

Свет ушел в сторону, и сторож произнес:

— Кажется, вот.

Я подержал фонарь, а парень вытащил скособоченную коробку, перевязанную бечевой. Сверху красным фломастером на ней был)о выведено:

«Осторожно!»

— Точно.

Он кивнул и сжал губы, выискивая, куда бы сплюнуть. Наконец увидел крысу и выпустил заряд. Я услышал, как крыса дернулась, поскребла лапками и свалилась в груду бумаги. Эта штука, которую он жевал, была отравлена, не иначе.

Я развязал веревку. Возможно, я ожидал слишком многого. Моя рука с фонариком слегка дрожала, и, нагнувшись, я затаил дыхание.

Коробка была выложена промокательной бумагой, чтобы поглощать влагу.

А на дне, аккуратно разделены карточками с датой съемки, в два ряда стояли фотографии.

Я разразился всеми грязными словами, которые только знал. Еще одна куча снимков с улыбающимися в объектив парочками!.. Я бы их бросил там, если бы не вспомнил, что они стоили мне пять зелененьких.

У лифта сторож попросил меня расписаться в книге посетителей. Я нацарапал «Дж. Джонсон» и вышел.

В четверть девятого я позвонил Пату домой. Он еще не приходил, и пришлось искать его па работе. Как только я услышал его голос, то понял: что-то стряслось.

— Майк? Ты где?

— Тут поблизости. Что-нибудь новенького?

— Да. — Он глотал слова. — Я хочу с тобой поговорить. Можешь подойти через десять минут в гриль-бар?

— А что?..

— Узнаешь, — перебил Пат и бросил трубку.

Ровно через десять минут я был на месте и нашел Пата в отдельном кабинете. На лбу у него собрались морщины, которых прежде я не замечал.

Это его старило. Увидев меня, он выдавил слабую улыбку и махнул на кресло.

На столике лежала расстеленная вечерняя газета. Пат выразительно постучал по кричащему заголовку.

— Что ты об этом скажешь?

Я сунул в рот сигарету и закурил.

— Тебе лучше знать, Пат.

Он скомкал газету и в ярости отшвырнул ее.

Официант принес два пива, и Пат прикончил свое и заказал еще, прежде чем тот ушел.

— На меня давят, приятель. Знаешь, сколько на свете пройдох?

Миллионы. Девять десятых из них живут в нашем городе. И все могут голосовать. Они звонят какой-нибудь шишке и говорят, чего хотят. Очень скоро эта шишка получает много одинаковых звонков; значит, надо реагировать. И вот начинается давление. Здорово, да. У тебя на руках такой материал, а ты должен его бросить!

Второе пиво последовало за первым. Я никогда не видел Пата в таком состоянии.

— Я старался быть настоящим полицейским, — продолжал он. — Я старался следовать букве закона и честно выполнять свой долг. Какой обман... Мне звонят, напоминают, что я всего лишь полицейский капитан. Сиди, мол, тихо и не рыпайся!

— Ближе к делу, Пат.

— Все сводится к одному: убийство Энн Минор, конечно, можно расследовать, но без далеко идущих последствий.

Я стряхнул пепел с сигареты.

— Ты хочешь сказать, что с системой «девушек по вызову» связаны большие люди, которые не желают чтобы всплыли их имена?

— Да. Или я продолжаю работу и самым милым образом получаю отставку, или сдаюсь и спасаю свою шкуру.

Я насмешливо покачал головой.

— Такова плата за честность... Что же ты выбираешь?

— Не знаю, Майк.

— Скоро тебе придется решать.

Наши взгляды встретились, и Пат медленно кивнул. Скверная улыбка раздвинула его губы.

— Подсказал.

— Ты делаешь свое дело, а я позабочусь о тех, кто тебя беспокоит.

Если понадобится, я вколочу им зубы в глотку с превеликим удовольствием.

Дорогостоящие девицы — только одна сторона организованной проституции.

Рэкет, шантаж — все тесно переплелось. И ниточки тянутся на самый верх. Но стоит развязать один узел, как посыплется вся сеть. Надо поймать кого-нибудь, кто расколется, и, чтобы спасти шею, начнут колоться остальные. Так мы получим доказательства.

Я стукнул рукой по столу и сжал пальцы в кулак так, что кожа на суставах побелела.

— Сейчас они испуганы, заметают следы. Это паника, а в панике неизбежны ошибки. Нам нужно лишь быть наготове и ждать.

— Да, но сколько?

— Один из их людей взят ими на заметку, потому что болтал со мной.

Завтра вечером, ровно в девять тридцать субъект по имени Кобби Беннет покинет дом, где сейчас прячется, и пойдет по улице; где-то они его обязательно засекут. Вот и все: накрыв их там, мы откроем счет. Это снова здорово напугает их. Надо показать, что политикам не удалось замять дело.

— Беннет знает о плане?

— Он понимает, что должен сыграть роль подсадной утки. Это его единственный шанс остаться в живых, другого выхода нет. Ты расставишь по пути своих людей, готовых вмешаться... А Беннет пусть потом убирается.

Больше он не вернется.

Я написал на обратной стороне конверта адрес Кобби, пометил маршрут, каким он пойдет, и протянул конверт Пату. Тот осмотрел его и сунул в карман.

— Это может стоить мне работы.

— Это может стоить тебе и головы, — напомнил я ему. — Но если выйдет, звонить и предупреждать не будут, а поспешат смыться из города. Мы ничего не переделаем — игра стара, как Ева, — но кто-то одумается и станет жить нормально, а кто-то поскорее сдохнет.

— И все из-за одной рыжеволосой девушки.

— Да. Из-за Нэнси. Все из-за того, что ее убили.

— Мы этого не знаем.

— Брось, Нэнси была приговорена. Но я чувствую что-то еще...

— Страховая компания согласна выплатить родственникам, если таковые найдутся.

— Тут-то и зарыта собака, как сказал поэт. — Я поднялся и допил пиво.

— Позвоню тебе завтра утром, Пат. Я хочу присутствовать на операции. Дашь мне знать, если расшифруете книжечку.

Он все еще ухмылялся; а в глазах его уже горел огонь, от которого у кого угодно душа могла уйти в пятки.

— Кое-что получается. У Кандида нашли заметки, сейчас их сравнивают с символами в книжке.. Так что ему придется попотеть, когда мы его найдем. Я застыл с открытым ртом.

— То есть как это «найдем»?

— Мюррей Кандид исчез, — сказал Пат.