1

Я направил свой старый «форд» вверх по шоссе на холм, так, чтобы можно было увидеть владения Баннерменов, расположенные у самого залива и освещенные лунным светом. Особняк отбрасывал причудливые тени, и в ночи ясно виднелась колоннада, похожая на руки гигантского скелета. По сравнению с тем разом, когда я видел его последний раз, поместье было сильно запущено и все заросло травой. Чугунные ворота в кирпичной стене были, правда, еще на месте, но сам кирпич уже весь рассохся и растрескался, а петли на воротах едва держались. Но сейчас не было времени останавливаться на подобных мелочах.

Выбоины на шоссе 242 требовали большой осторожности от водителя, но тем не менее я все время кидал взгляды по сторонам, и это было так естественно, когда человек прожил здесь первые двенадцать лет жизни, прежде чем его выбросили на растерзание в этот жестокий мир. И ему, конечно, хочется взглянуть на отчий дом, на его шрамы и царапины, появившиеся за прошедшие годы.

Сквозь деревья виднелся свет в некоторых окнах и на лестнице. С некоторой долей сожаления я смотрел на все это, потом немного притормозил и свернул с шоссе, направившись вверх по дороге к дому.

«Какой же я, черт возьми, дурак, — подумал я. — Разве я что-нибудь сделал ради этого?»

Но домой возвращался не просто блудный сын, и поэтому, не зная, каким будет прием — удачным или неудачным — я всю дорогу дымил сигаретами.

Ну и что с того, черт побери, что прошло уже двадцать три года и канули в вечность две войны? Если же вам представится такая удивительная возможность, не упускайте ее! Мой старик частенько говаривал перед смертью: «Не забывайте, что произошло с кошкой...» И после этих слов обычно смеялся, потому что звали меня К.К., или, точнее, Кэт Кей Баннермен.

Теперь-то я знаю, почему меня так назвали. Кэт-Кей — это как раз то место, где меня угораздило родиться. Только вот зачат я был во грехе. Моя мать умерла через час после того, как я появился на свет, и старик принес меня домой вместе с этим именем на устах и с позором для всех остальных членов семьи, которые так и не смогли примириться с моим существованием.

— Гм... — вырвалось у меня.

Несмываемое пятно! Внебрачный ребенок! Ублюдок! Ублюдок Баннермен! Нет, Баннермены не могли такого вынести.

Я остановил машину позади двух уже стоявших и, поднявшись по широким ступеням к парадной двери, дернул за шнур звонка. Теперь он был электрическим, и я услышал, как зазвенело где-то в глубине дома. После этого голоса, доносившиеся из дома, казалось, внезапно смолкли, а когда дверь отворилась, я увидел старую леди, которая когда-то угощала меня кофе и сэндвичами, когда меня наказывали и запирали одного в моей комнате и которая всегда рассказывала, что происходит в мире и семье.

— Здравствуй, Анни!

Она как будто застыла на мгновение, поглядела на меня поверх очков и осторожно сказала:

— Здравствуйте...

Ее голос и сейчас, спустя столько лет, оставался немного тонким и квакающим.

Я нагнулся и поцеловал ее в щеку.

Проделал я это очень быстро, и она не успела увернуться, но губы ее скривились от негодования. Но прежде чем она успела раскрыть рот, я сказал:

— Много воды утекло с тех пор, как мы виделись последний раз, Анни, но все-таки не думаю, что ты забыла того, кого когда-то называла «своим котенком».

И как свидетельство того, что память не подвела ее, брови старушки внезапно поднялись. Она вытянула руки, дотронулась до моего лица и покачала головой, словно не веря глазам. И вдруг что-то растопилось в ее взгляде, и она воскликнула:

— Кэт... Мой маленький Кэт Кей!

Я обнял ее и, оторвав от пола, прижал к себе. Щетина, выросшая у меня на щеках за эти два дня, конечно, колола ей щеки и она невольно издала слабый стон, хотя и было ясно, что искренне рада встрече. Наконец я выпустил ее из объятий.

— Просто никак не могу поверить, — сказала она. — Ведь прошло столько лет! И ты... Ты уже совсем взрослый и такой большой... Заходи же, Кэт... Заходи, заходи!

— А ты совершенно не изменилась, Анни. И от тебя все так же пахнет яблочным пирогом и мастикой.

Она закрыла за мной дверь, взяла мою руку слабыми пальцами, отступила назад и внимательно осмотрела меня.

— Да, это ты... Несомненно, это ты... И нос, который тебе перебил Руди, и шрам после того, как ты упал с дерева... И глаза, отцовские глаза...

Говоря, она смотрела на мой черный костюм из дорогой ткани, на высокую шляпу и по ее лицу было видно, что она думает: я еще не дорос до того, чтобы она считала меня солидным человеком, я для нее все еще двенадцатилетний мальчик, которого все еще оскорбляют двоюродные братья — Руди и Теодор.

— Где же теперь мои милые родственнички? — спросил я.

Она взглянула на дубовую дверь библиотеки.

— Кэт... уж не думаешь ли ты?..

— А почему бы и нет, моя старушка? И не принимай все так близко к сердцу. Что было, то прошло. К тому же я не собираюсь тут долго оставаться. Постараюсь исчезнуть до того, как обо мне заговорят. И я совершенно ничего не хочу от этих Баннерменов. Не волнуйся, все будет хорошо, и никаких криков, я ведь здесь проездом.

Старушка хотела еще что-то сказать, но потом, вероятно, передумала и показала на дверь.

— Они все там...

В ее голосе прозвучал какой-то странный оттенок: она все еще была экономкой и ее не посвящали во все тайны этого дома. Я нежно похлопал ее по плечу, нажал на обе ручки двустворчатой двери и распахнул ее.

На какой-то миг меня охватило неприятное чувство, которое всегда возникает от предвидения, что сейчас произойдет.

Я представил, как дядюшка Майлс будет сидеть в своих вечных бриджах в кресле и выслушивать очередную ложь Руди. Частенько я представлял себе эту сцену, лежа в темноте на кровати, пока не позволил себе вернуться в «лоно семьи». Я живо помнил, что старик Макколи не любил выполнять подобную работу, но получал приказы от дяди Майлса и выполнял ее на моей спине, зная, что иначе ему будет нагоняй. Нисколько не сомневаюсь: будь жив мой старик, он бы здорово отдубасил своего осла-братца за подобные приказы. Но он умер. Ему крупно не повезло. Он пошел помогать Руди, угодившему в грязную историю, схватил воспаление легких и через неделю его не стало.

Но сейчас все выглядело совсем не так, как двадцать три года назад. Дядюшка Майлс превратился в худого безобразного старика. Он сидел за письменным столом с непроницаемым выражением на лице, и оно внушало страх и выражало угрозу. Вместе с ним в комнате были Руди и Тэд, на которых, вероятно, устрашающий взгляд старика не производил должного впечатления. Они тоже здорово облысели за это время, а лица их, как и раньше, были прыщавыми и угловатыми и вообще имели довольно глупый вид.

Тэд, всегда тише и незаметней брата, и на этот раз примостился в уголке, а Руди величественно стоял посреди комнаты, нервно водя языком по губам и подбоченясь.

Кроме них в комнате были еще трое мужчин. Одного я не знал. Он сидел в кресле, нога на ногу, немного грузный, с густыми черными волосами, как у женщины, но с лицом мужественным и красивым.

Двух других я знал. Одного звали Карл Матто, второго — Пони Гейдж. Они оба были из чикагского «синдиката», и у обоих на физиономиях было написано, что ситуация им явно не по нутру.

Когда я вошел, все головы повернулись ко мне, но, видимо, никто не узнал меня. Майлс и оба его сынка вопросительно посмотрели на гостей, молча спрашивая, не из их ли я компании. Но Карл Матто неопределенно пожал плечами, и они снова с недоумением посмотрели на меня.

В следующее мгновение старикашка Майлс вышел из-за стола и, явно рассерженный, пошел на меня.

— Что это значит? — сухо спросил он.

Я мило улыбнулся.

— Обыкновенный визит вежливости, дядюшка. Приехал выразить свое уважение семье и немного отдохнуть.

Первым узнал Руди, и у него сразу перехватило дыхание. Вот-вот задохнется.

— Кэт... — наконец выговорил он. — Кэт Кей!

— Привет, Пунк! — я подошел поближе и взглянул ему в глаза сверху вниз, хорошо понимая, что его должно парализовать от страха. Когда же он, наконец, нерешительно попытался протянуть мне руку, я поднял свою и шлепнул его по отвисшим губам.

Тэдди несколько секунд сидел, как завороженный, потом вскочил и забежал за письменный стол.

— Ты... ты что, с ума сошел? — выдавил он.

— Ты не ошибся, братец, — я засмеялся и показал Майлсу, чтобы он сел куда-нибудь. Сейчас дядюшка выглядел еще хуже, чем в момент моего появления.

— Не может быть!.. Не может быть!.. — других слов он не находил. И тем не менее прекрасно понимал, что к чему.

Один из сидевших сзади, довольно прилично выглядевший мужчина, поднялся со своего места, важно приблизился к столу и пристально уставился на меня. Мы обменялись жесткими холодными взглядами. Он был примерно одного роста со мной, но на этом сходство заканчивалось, так как его внешность совершенно не внушала уважения, но в то же время настораживала. Такие неуклюжие угловатые парни частенько действуют подобно ударам хлыста.

— Вы что же, считаете, что уже объяснили, кто вы такой? — возмутился он.

Я легонько толкнул его.

— Начать с объяснений придется вам, дружище!

Толчок, похоже, благотворно подействовал на него.

— Я Вэнс Колби и волею судеб я жених Аниты Баннермен...

Анита! Черт возьми! И как только я забыл про нее? Моя маленькая кузина! Мне было двенадцать, а ей тогда только исполнилось десять. Это была крошечная малютка, ходившая за мной по пятам, как преданная собачонка. Она тоже тайком совала мне сэндвичи и поила молоком, когда меня ставили в угол... Милый маленький цыпленок!

Когда я навсегда уходил из этого дома, она дожидалась меня в темноте у ворот. Поцеловав меня на прощание, Анита убежала обратно в дом, горько плача.

— Отлично! — буркнул я.

— А теперь ваш черед, мистер...

— Баннермен. Ублюдок Баннермен! Вы, должно быть, слышали обо мне. Макс, мой старик, и Майлс, этот вот, были родные братья. И какое-то время я жил в этом доме.

— Вот как?

Только это он и сказал. Потом кивнул с понимающим видом, будто действительно хорошо знал эту историю, и посмотрел на дядю Майлса. Но тот, казалось, превратился в соляной столб.

Положение принимало все более глупый и даже нелепый оттенок. Все размазалось, как бы не в фокусе, и в воздухе появилось что-то осязаемое, что все чувствовали кожей.

Наконец я прервал затянувшееся молчание.

— Я, конечно, не ждал, что в честь меня заколют барашка, но чтобы мои родственники опустились до того, чтобы принимать в доме таких, как эти двое...

Гейдж вздрогнул, а Матто поднял руку и предупредил:

— Полегче, парень!

Но мой молниеносный удар переломил его надвое, а второй — в тыльную часть шеи — кинул на ковер, и пока Гейдж вытащил револьвер, я ткнул ему в рожу своим сорок пятым. Дуло заскрежетало по зубам. Кровь тонкой струйкой потекла по подбородку, а глаза округлились от страха. Он отлетел к стене, вскочил и по нему было видно, что он собирается довести дело до конца. Но, получив не менее увесистый удар, чем первый, он с жалобным стоном свалился рядом с Матто.

Наступила зловещая тишина. Такая тишина, про которую говорят, что она даже звенит. Я вновь прервал молчание, заметив:

— Никто не смеет говорить мне «парень».

И по очереди оглядел всех троих Баннерменов, которые никогда не называли меня по-другому.

Но она никогда не называла меня ни «мальчишкой», ни «парнем». И с порога чуть ли не шепотом позвала:

— Кэт!

Моя девочка, моя маленькая, милая девочка! Только она могла превратиться в такую хрупкую изящную женщину. У нее были великолепные пышные каштановые волосы, глубокие синие глаза и милые теплые губы, подарившие мне первый в жизни поцелуй. Прекрасная грудь подчеркивала женственность фигуры. Талия у нее стала тонкой до дерзости и переходила в божественной формы бедра, которые были самым ярким штрихом ее чувственной красоты.

— Здравствуй, Анита! — выдохнул я.

Ни пара гостей на полу, ни кровь, ни револьвер в моей руке не остановили ее. Она бросилась мне на шею и со слезами на глазах очутилась в моих объятиях. Я с радостью прижал ее к себе, а затем немного отстранил, чтобы взглянуть ей в лицо.

— Черт меня подери, Анита, как ты изменилась!

Она смотрела на меня затуманенными от слез глазами.

— Откуда ты, Кэт? Мы все думали, ты умер... Ни разу не написал! И мы ничего... ничего не слышали о тебе. Почему ты не...

— У меня же тут никого не осталось, — я приподнял ее за подбородок, — кроме тебя. И все это время я хотел приехать за тобой и забрать отсюда, но до сих пор не мог.

— Анита! — Вэнс Колби раздавил в пепельнице сигарету. Он был единственный человек в комнате, отважившийся громко заговорить.

— Легче, приятель. Как-никак мы с ней родственники. К тому же мы были большими друзьями, и наша дружба даже скреплена поцелуем. Так что веди себя вежливо, если не хочешь, чтобы тебе показали на порог.

Казалось, Анита только сейчас заметила валяющихся мужчин. Она сразу стала какой-то скованной. Глаза, только что светившиеся счастьем, потускнели, а пальцы лихорадочно вцепились в мою руку.

— Может, мы поговорим в другом месте? — шепнула она. — Пожалуйста, прошу тебя!

Я взглянул на Колби и почувствовал, как рот совершенно непроизвольно скривила улыбка. Я сунул револьвер обратно за пояс и обратился к нему:

— Не возражаете?

— Нисколько.

Я показал на Гейджа и Матто.

— Когда они придут в себя, поздравьте их с приятным пробуждением.

 

2

В детстве мы находили друг друга в летнем домике. И сейчас мы отправились туда.

Анита села в большое плетеное кресло, а я расположился на перилах и сразу же спросил:

— Ну вот, дорогая... А теперь расскажи мне, что тут происходит?

— Ничего особенного, Кэт... Действительно ничего...

— С каких это пор Баннермены принимают всяких подонков? Дедушка или мой старик сразу бы выбросили их в окно, да и дядя никогда не распахивал двери перед теми, кто был по положению ниже его. Так в чем дело?

— Ты... ты знаешь этих двоих? Знаешь, да?

— Конечно, знаю. Это люди из «синдиката», их обычно называют контролерами. Они всегда объявляются, когда у «синдиката» возникают какие-нибудь... ну, недоразумения, что ли, в финансовых вопросах. Их всегда посылают, чтобы дать толчок и удостовериться, что «синдикат» свое получит.

— А ты откуда все это знаешь?

— А что?

— И у тебя есть револьвер?

— Видишь ли, штука в том, что именно я и занимаюсь такими делами. Но ты можешь не беспокоиться. Так в чем дело?

— Я не могу тебе этого сказать, — прошептала Анита.

— Ну зачем так, дорогая? Говори, ничего не бойся. Я все пойму.

Даже в темноте было видно, как судорожно она сжала руки.

— Пожалуйста, Кэт, прошу тебя, не надо об этом!

— Я ведь довольно странный человек, Анита. Кто знает, может, мне удастся наступить Руди на хвост. Он-то частенько проделывал это со мной.

— Но они... они же не всегда вели себя так...

— Не бойся, дорогая, рассказывай.

— Нет.

Я спрыгнул с перил и встал перед ней.

— Расскажи все, Анита, прошу тебя. И я с ними рассчитаюсь. Ничего другого я не хочу от этих гнусных пресмыкающихся.

Анита медленно отвернулась, прячась от моего взгляда.

— Я боюсь, Кэт... Они, конечно, сделали тебе много зла. И никто бы на твоем месте его не забыл. Но пожалуйста... пожалуйста, прошу тебя, не усугубляй положения.

— Странный ты человек, Анита, — я приподнял ее с кресла и крепко обнял. Только потому, что двоюродным братьям и сестрам разрешается обниматься, но тем не менее это оказалось ошибкой.

Пальцы вдруг ощутили ее нежное тело, руки непроизвольно сжали ее крепче, чем было допустимо, точно ток прошел по телу, в голове зашумело и мои чувства передались ей.

Она прошептала что-то, чего я не расслышал, потому что лицо мое зарылось в ее волосах, а губы жадно искали ее губы. Она ответила со всем неистовством страсти, на которую была способна, а ее горячий язычок вошел в мой рот, обдав его пламенем. Я невольно, хоть и против желания, отстранил ее.

— Кэт... я все время ждала тебя... и никогда не верила тому, что они говорили... Они говорили... будто ты умер... И я сказала тебе еще в ту ночь, когда ты уходил, что буду ждать...

— Мы были детьми, дорогая.

— Ты же сам сказал, что вернулся ради меня...

Да, наверное, она права. Именно поэтому я свернул с шоссе на дорогу к поместью.

— Как видно, я опоздал, Анита.

Ее глаза заволокло слезами и она прижалась лицом к моей груди.

— Я понимаю... ничего уже не изменишь, — она подняла голову. — Давай лучше вернемся в дом, Кэт... Пожалуйста, вернемся в дом, хорошо?

Я расстался с ней у входной двери, даже не попытавшись войти. Черного «кадиллака» уже не было, но «бьюик» все еще стоял на месте.

Я сел в свою машину и направился обратно по той же дороге, по которой ехал сюда. Калвер-Сити находился отсюда в шести милях на восток, и у меня было девять дней до того, как мне надо будет съездить в Нью-Йорк по делам, а потом снова вернуться на побережье.

Не доезжая до города, я остановился перед второразрядным отелем, выложил на стойку пять долларов и заполнил формуляр. У женоподобного дежурного не оказалось ко мне никаких вопросов. Отказавшись от расписки, я взял ключ. Даже не попрощавшись с ним, я поднялся в номер.

Я принял душ, лег на кровать и уставился в потолок, удивляясь своему желанию замуровать Руди и Тэдди в их собственном величественном особняке. Напоследок я засмеялся над этой нелепой мыслью. Я мог бы расправиться с ними обоими одной рукой, а уж о дяде Майлсе и говорить нечего. И тем не менее в сложившейся ситуации это приобретало какой-то совершенно другой оттенок. Там ведь были еще парни из Чикаго, и шутка могла кончиться холодным душем на мою горячую башку.

Я проснулся в семь утра, позавтракал в городе и, дождавшись половины девятого, щурясь от солнца, зашел в телефонную будку.

Трубку снял Марти Синклер.

— Алло! — услышал я.

— Это Кэт Баннермен.

— Ты в Нью-Йорке?

— Нет, в Калвер-сити. Я тут задержусь немного.

— Черт возьми, ты что, с ума сошел!? Если ты...

— Погоди, Марти. Я здесь раньше жил.

— Ну хорошо, а зачем ты мне звонишь?

— Сам толком не знаю. Но тут есть кое-что интересное. Дело само по себе довольно простое, но надо вникнуть в ситуацию.

— Чтоб тебя, Кэт! Калвер-сити у нас как на ладони. Гэмблинг там сейчас легально, а сезон на коней давно прошел.

— Может, ты все же наведешь справки?

— О чем речь, конечно! Пять минут.

Я назвал номер телефонной будки.

— Позвони через четверть часа.

Он оказался весьма пунктуальным. Через пятнадцать минут я знал очень многое о человеке, которого звали Сид Ла-Порт, получил его адрес и отправился к нему. Дом пятьдесят шесть на Ривер-стрит был невзрачным зданием в конце улицы, почти у самого залива. На окнах первого этажа было написано: «Контора маклера», а на втором окна выглядели довольно грустно и кое-где были даже побиты.

Окна Сидни Ла-Порта находились примерно в центре.

Человеку, открывшему дверь, было тридцать лет, но выглядел он на все пятьдесят. На голову ниже меня и с мелким крысиным личиком. Я отлично знаю такой тип людей, главное с ними — не церемониться и не терять времени.

Поэтому я сразу втолкнул его обратно в комнату. На лбу у него мгновенно выступили капельки пота. Тем не менее такие люди всегда пытаются все же что-то возразить. На этот раз — тоже.

— Слушайте, мистер... — проблеял он. — Вы врываетесь в чужой дом и даже не считаете нужным...

— Заткнись!

Больше я ничего не сказал, зато распахнул пиджак и достал носовой платок. Он увидел кобуру с револьвером, засопел и тяжело опустился в кресло.

— Мак... я совершенно чист. Спросите Форбеса, он подтвердит. Я уже заплатил за товар. Это просто подло! На прошлой неделе я отдал шестьдесят долларов, и теперь никому ничего не должен...

— Заткнись!

На этот раз он действительно заткнулся. Я прошелся по квартире, внимательно огляделся, пока не решил, что этого достаточно, потом придвинул к нему стул, сел и уставился на него. Он посерел от страха.

— Что ты можешь сказать о Баннерменах?

Вопрос удивил его.

— О Баннерменах? — переспросил он. — Что я могу сказать о...

— Ну!?

У него задрожали руки.

— Вы... вы из полиции?

Наверное, секунд пять я молча смотрел на него. Наконец он не выдержал и опустил глаза.

— Я вообще не из Калвер-сити, — ответил я.

Его глаза продолжали метаться между моим лицом и тем местом, где был револьвер. Наконец он сказал:

— Баннермены очень важные персоны. Живут на запад от города. Черт, я... — он вдруг замолчал, но я шевельнул рукой и он снова заговорил:

— Ладно! Баннермены вообще-то слишком много о себе думают. Я, правда, не так уж много про них знаю. Двое из них постоянно шляются с какими-нибудь девочками из клуба, жадными до секса, и швыряют деньги на ветер. Старший может и стрельбу учинить. Да, собственно, и младший не отстанет. Ну что вам еще от меня надо? У них есть деньги, так пусть веселятся, как в голову взбредет.

Я посидел молча еще с минуту, вынуждая и его не вставать со стула, потом поднялся и направился к двери. У самого порога я повернулся и спросил:

— Мы с вами встречались хоть раз в жизни?

Он моментально понял намек.

— О, боже ты мой! Конечно, нет! Ни разу!

— Советую это не забывать! — угрожающе сказал я и вышел.

В городке было пять больших клубов, все недалеко от залива. Ни один не был открыт ради просто бизнеса, но все-таки в каждом что-то такое делалось, и когда я сказал, что собираюсь брать в кредит, они отнюдь не обрадовались. Но я упомянул имя Баннермен, и все сразу стало на свои места.

Те двое были большими мотами, они платили по счетам и, когда хотели, всегда могли получить в кредит. И все-таки их никак нельзя было назвать победителями, как некоторых заядлых игроков; некоторое время они веселились напропалую, а затем вдруг находили удовольствие в покое. А перед моими глазами стояли старые покосившиеся ворота, едва висящие на ржавых петлях, протертый до дыр ковер в библиотеке, и я ничего не мог понять. Видимо, слишком сильны у Баннерменов традиции и спесь, так, что они проматывали деньги, а поместье разваливалось на глазах.

Но я никогда не знал, где источник их доходов. Правда, деду моему повезло, и он во время золотой лихорадки накопил много всякого добра. Он, как говорят, напал на золотую жилу, выжал из нее все, что мог, а потом продал компании. Половину состояния он поделил между Майлсом и Максом, моим отцом, а сам не стал класть деньги в банк. Он любил держать хвост пистолетом и болтался по миру, тратя их на вино, женщин и другие утехи.

У Макса появился я, а Майлс растратился. Дело было в игорных столах, за которыми человек быстрее теряет деньги, чем приобретает. И скоро Баннермены стали совсем не теми богачами, что были раньше.

Я побывал везде, где мог услышать хоть слово о том, что меня интересовало, но потерпел полнейшую неудачу. В четверть четвертого я, наконец, добрался до городской библиотеки на Стэйг-стрит, разыскал подшивки местной газеты и принялся просматривать их. За последние две недели имя Баннерменов упоминалось несколько раз в связи с гражданскими проектами или общественной деятельностью, но ни одного намека на них в отделе происшествий.

Газеты трехнедельной давности пестрели броскими заголовками, так как в те дни случились четыре изнасилования и драки, в результате которых погибли два весьма уважаемых горожанина, убийство возле уродливого «Чероки-клуба» и облава городских властей на торговцев наркотиками. Дела, связанные с изнасилованиями и наркотиками, были успешно доведены до конца. В связи с дракой были задержаны несколько парней, но зато убийство на стоянке так и повисло в воздухе. Убили человека, который часто бывал у жены своего друга. Муж следил за ними. В газете говорилось, что это был бывший моряк, его уже однажды судили за убийство второй степени, и в ночь убийства он был в городе.

А потом я снова наскочил на Баннерменов, и снова на страницах, посвященных общественной жизни. Почти половина страницы была посвящена предстоящей помолвке Аниты Баннермен и Вэнса Колби, который обосновался в городке около двух лет назад. Когда библиотека закрылась, я поехал вверх по холму на Лэйс-стрит, где издавалась «Калвер-Сантинел» — единственная местная газета. Там я зашел в бар, расположился за столиком и заказал пива.

В половине шестого бар начали заполнять люди, желающие расслабиться после рабочего дня, и среди этой шумной толпы было весьма трудно отыскать тех, кто мог бы меня заинтересовать. И все-таки я узнал двоих, одного из которых прекрасно помнил. Это был приземистый, видавший виды мужчина, который лишился уха, когда они с моим стариком плыли на «Турине-2» с грузом канадского виски, а береговая охрана открыла по ним огонь. Мой старик потерял свою посудину, а Хэнк Фитерс ухо. В детстве я часто слышал, как они смеялись, вспоминая эту историю.

Я подождал, пока Хэнк не протиснется к стойке и не закажет порцию, подошел к нему сзади и сказал:

— Если не ошибаюсь, Винсент Ван-Гог собственной персоной, не так ли?

Он не спеша допил рюмку, повернулся и угрюмо глянул на меня. Еще ни у кого я не встречал такого угрюмого взгляда. Несмотря на довольно солидный возраст, вид у него был достаточно бодрый, точно он был готов к любому путешествию в какой угодно компании.

Я улыбнулся ему, и его взгляд потерял какую-то часть угрюмости.

— Вы помните, почему вас так прозвали? За то, что вы засунули голову в амбразуру...

— Черт побери, мальчик... Так кто ж ты все-таки такой? Один человек знал об этом, один на свете...

— И он любил называть вас Ван-Гогом, верно?

— Да, да... А ты-то кто? — повторил Хэнк.

— Ублюдок Баннермен... Мой старик частенько говаривал, что с моей матерью вы были тогда не правы.

— Кэт Кей, чтоб меня повесили! — Хэнк расплылся в улыбке и протянул мне руку. — Да, теперь я и по глазам вижу, ты его сын. Все правильно... А насчет матери ты тоже прав. Я ее видел. Это была удивительная женщина, — он схватил меня за руку и потащил за собой. — Пойдем выпьем! Черт побери, у нас есть, что вспомнить. Что это тебе вдруг взбрело в голову вернуться? А мне говорили, ты умер.

— Я тут проездом, вот и все.

— Ты видел родственников?

— Мельком.

— Все слюнтяи. Ленивые, богатые, вонючие слюнтяи. Правда, девочка что надо, зато парни и сам старик... Мир мог бы обойтись без них совершенно спокойно. Никчемные людишки... но многих они держат в руках...

— Продолжайте, продолжайте, Хэнк. Их ведь тоже можно прижать.

Он отхлебнул из стакана и поставил его не место.

— Да не в этом дело! Просто они живут здесь достаточно долго, чтобы знать, что можно делать в этом городе, а чего нельзя. Вот и пользуются. Старику, например, очень нравится, когда его имя появляется в газете. Он и делает так, чтобы это было постоянно. Захочется ему, чтобы «Сивик-театр» давал ночные представления, и он сделает все, чтобы так и было. И наоборот, если он хочет, чтобы его имя не упоминали в газете — оно там не появится.

— Ну а в каких случаях это может ему не нравиться?

— М-м... Ну, например, когда Теодор лихачил по пьяному делу и опрокинул две машины, или когда изнасиловали одну девчонку, именно он заставил ее держать язык за зубами. А когда случилось это убийство у «Чероки-клуба», он вызвался расспросить и допросить каждого, кто там был в это время. Роскошные клубы, мой мальчик, как раз и создаются для того, чтобы показать всем, какой ты богатый и могущественный, особенно в тех случаях, когда жены пытаются подняться до уровня политических деятелей, чтобы их вписали в Голубую книгу, — он усмехнулся. — Ну а что ты расскажешь о себе? Где ты, черт побери, пропадал все эти годы?

Я пожал плечами.

— В двенадцать лет убежал из дома, попал в семью фермеров-иммигрантов и жил у них, пока они все не умерли в эпидемию гриппа. Потом работал на ранчо в Техасе. Там меня заставили ходить в школу. После школы побывал в армии. В общем, покатался по свету вполне, черт меня дери, достаточно.

— Да и вид у тебя, будто ты все на свете видел.

Он поднял голову и искоса посмотрел на меня. Искоса, но внимательно и изучающе. Наконец продолжил:

— Проклятье, да ты и лицом Баннермен. Для тебя это имеет какое-нибудь значение?

— Мне важно только, что я жив.

— Да, да... Ты очень похож на них...

— Я похож на своего старика, Хэнк.

Он кивнул и допил пиво.

— Да, может быть... Значит, все в порядке? Еще выпьем?

— Нет, спасибо. У меня тут кое-какие дела. Но вообще-то перед отъездом нам бы надо встретиться еще разок.

— Конечно! Я зайду к тебе. Ты где остановился?

Я сказал ему свой адрес, оставил на столе деньги, пожал Хэнку руку и вышел на улицу к своему «форду». Теперь уж Баннермены не казались мне такими чистенькими и невинными.

 

3

В Чикаго у меня были свои информаторы, и в первую очередь Сэм Рид, который держал конный двор в двух кварталах от «Золэпа». Мы созвонились и я попросил его выяснить, что понадобилось Гейджу и Матто в Калвер-Сити, и после обычных отговорок он все же пообещал помочь, если сможет. Но в его возможностях я нисколько не сомневался. Он обязательно все разузнает. Сэм прекрасно знал, что стоит мне сказать пару слов кое-кому из знакомых, и ему мигом прищемят хвост. Он это помнил и старался никогда не вызывать у меня желания насолить ему.

После разговора с Сэмом я поужинал и снова отправился в поместье Баннерменов.

В этот вечер Анни была словно птичка, она беззаботно порхала и чирикала возле меня. Она напекла массу всякой вкуснятины, все такое, что я особенно люблю и старалась предупредить малейшее мое желание.

Майлс, Руди и Тэдди застряли в городе по каким-то свои темным делам, но Анита была у себя в комнате. Я тихо постучал к ней, и, услышав «войдите», перешагнул порог. Моя милая девочка сидела перед зеркалом и причесывалась. При виде ее я не мог не улыбнуться. Когда же она увидела меня, ее лицо осветилось очаровательной улыбкой. Анита вскочила и протянула мне руки для приветствия. Я крепко сжал ее в объятиях.

— Я ждала тебя целый день, — промурлыкала она. — Целый день!

— Я был занят, дорогая, — я немного отстранил ее, чтобы полюбоваться на прекрасное лицо.

— Знай я, что дело обернется таким образом, я бы вообще никуда не уезжал.

Жестоко было говорить такое. Улыбка сразу погасла, а большие синие глаза наполнились горечью и печалью.

— Не надо об этом, Кэт, прошу тебя.

Я кивнул и выпустил ее из объятий.

— Хорошо, дорогая. Все понимаю и больше не буду.

— Вэнс был так добр ко мне. И мне... мне было нелегко...

— Конечно, понимаю. Но все же такого не ждал.

— Мне кажется, он о чем-то задумался... он чем-то похож на тебя. Он такой воспитанный, предупредительный... и он так много делает. На меня это произвело большое впечатление.

— Что делает?

— Для меня делает...

— Например?

Анита отвернулась к зеркалу, чтобы я не мог посмотреть ей в глаза.

— Не хочется об этом говорить, Кэт.

— Милая, дорогая... всего одно слово, не больше. Если он действительно такой, как ты говоришь, значит все в порядке. Но меня удивляют и раздражают родственники, которые начали пускать в дом таких типов, как Гейдж или Матто. Это, конечно, ваше личное дело, я не собираюсь вмешиваться, но в этом доме теперь угнетающая атмосфера, и я хотел бы понять, в чем, собственно говоря, дело? А когда все мне станет ясно, я поеду дальше.

Рука с расческой на мгновение застыла, потом провела ею по волосам и кинула на туалетный столик. По-прежнему не глядя на меня, Анита сказала:

— Лучше оставь все как есть, Кэт. Так будет лучше. Я ведь тоже из этого дома и это все, что у меня есть. Так что прошу тебя ничего не делать.

Я попытался перевести разговор на другую тему:

— У тебя сегодня вечером свидание?

— Нет... Вэнс собирался остаться в городе. У него там какие-то дела с недвижимостью.

— Тогда, наверное, мы сможем съездить в клуб, выпить по рюмочке, послушать музыку... Посмотреть ревю и потанцевать... Что скажешь?

— О, с удовольствием, Кэт. Буду готова через четверть часа.

— Я жду внизу.

Но вниз я не спустился, а пошел по галерее и открыл дверь в комнату Майлса. На то, чтобы убедиться: здесь для меня нет ничего интересного, понадобилось пять минут. Дядя жил, как животное, которое не знает никаких забот. Он обожал все дорогое и в комнате не было даже намека, что у этого человека могут быть какие-нибудь заботы.

У Тэдди были несколько другие вкусы. На столе в его комнате красовался целый арсенал: два револьвера, ружье и шесть пистолетов. Кроме того, на стенах висели картины с местными видами и несколько профессионально выполненных набросков девчонок того типа, что выступают в шоу, причем с хвалебными и весьма пошленькими надписями «их дорогому Тэдди», который, похоже, позаботился, чтобы у всех них были норковые манто.

Зато комната Руди оказалась точной копией жилища его папаши. Очевидно, он тоже не отличался большим умом и любил показуху.

Я побывал и в туалете, и в кабинете, и в гардеробной, и наконец зашел в библиотеку. Книжные полки были заставлены в основном историческими романами, которым позавидовал бы любой американский мальчишка. Единственная вещь, не вязавшаяся с обстановкой — портрет женщины, статной брюнетки, в раме восемь на десять. На портрете не было никакой надписи, и я подумал, что она, наверное, не имеет отношения к дому, и что кто-то стащил ее откуда-то или сорвал с рекламы. Как бы там ни было, а Руди, выходит, тоже интересуется женским полом.

Я положил портрет на место и спустился вниз ждать Аниту. Скоро она появилась. На ней было простое черное платье, казавшееся совершенно воздушным и хорошо оттенявшим ее прекрасные каштановые волосы.

Увидев ее спускающейся по лестнице, я почувствовал какое-то стеснение в груди и несколько секунд стоял опустошенный, ругая себя за то, что напрасно потерял столько времени. Ведь она ждала меня все эти годы! Ждала! Она ждала, но когда я приехал, оказалось слишком поздно.

— Ты готов, Кэт?

— Да. Куда едем?

— Ну... ты сам говорил, в клуб...

— И причем в самый роскошный!

— Тогда в «Чероки-клуб».

— Вот и чудесно. Помчались!

Проехав вдоль побережья около пяти миль на север, мы оказались на полуострове примерно в милю длиной. На самом его конце светились огни низкого современного здания, а рядом с ним находилась автостоянка в гирляндах огней. Немного в стороне, по ту сторону дороги, были разбиты теннисные корты и два бассейна. Светящиеся на самой оконечности мыса неоновые трубки скромно извещали, что это и есть «Чероки-клуб».

— А откуда ты знаешь, где он находится? — удивилась Анита. — Его построили три года назад.

Я не стал говорить ей, что успел побывать здесь, чтобы проверить кредитоспособность Баннерменов.

— Узнал в городе, когда расспрашивал, какие тут изменения произошли без меня.

Клуб был переполнен, и если бы не Анита, я даже не нашел бы места, где припарковать машину. Они стояли по три в ряд и когда дежурный, не переставая жевать, собрался наброситься на меня с руганью, вдруг появился человек в смокинге, заметил Аниту и прогнал дежурного. После этого он поздоровался с нами и сказал:

— Извините, мисс Баннермен, этот негодяй работает здесь недавно.

— Его что, взяли на место того парня, которого недавно застрелили? — поинтересовался я.

— Да... А в эти дни у нас особенно много хлопот... — он умолк и о чем-то задумался. — Только его не застрелили, а зарезали, — добавил он как бы между прочим. — Проходите, пожалуйста, я поставлю машину на ваше обычное место, мисс Баннермен.

Я выключил мотор и мы направились к зданию.

— Смотри-ка, у тебя даже есть постоянное место на стоянке! И часто ты тут бываешь?

— Только вместе с Вэнсом, просто подышать воздухом клуба.

— Он что, игрок?

Анита испытующе взглянула на меня, но, видимо, выражение моего лица ей ничего не подсказало.

— Очень редко. В этом смысле он довольно старомоден. Предпочитает вкладывать деньги в бизнес.

— Да... весьма рассудительный парень, — заметил я.

Швейцар с метрдотелем были очень предупредительны. Но не успели мы подойти к столику, какой-то приземистый человек с седыми прядями в волосах с улыбкой поклонился Аните, словно спрашивая, откуда, черт возьми, мисс Баннермен выкопала меня. Она представила нас друг другу. Он оказался владельцем клуба, Лесли Дугласом, и как только узнал, что я тоже принадлежу к семейству Баннерменов, сразу нашел улыбку и для меня. Я понял, что Баннермены тут пользуются неизменным уважением, невзирая на то, в каком костюме приходят.

Столики в ресторане располагались полукругом вокруг танцплощадки, а в передней части зала стояли подмостки, на которых джаз из восьми человек играл что-то быстрое. В ресторане имелись еще и два бара. Один был предназначен только для мужчин и находился на втором этаже. Там же поместилось и казино — заведение высшего класса. Оно напоминало казино Лас-Вегаса или Рено, а больше всего — казино в Монте-Карло. Здесь играли по-крупному.

Я вдруг почувствовал себя так же хорошо, как хорошо чувствует себя кот, попавший в собачью конуру.

Часа два мы пили, беседовали и танцевали. На эти два часа мы превратились в детей, часто улыбались и даже хохотали, так нас все веселило. И все два часа я врал ей, рассказывая, как разумно провел эти годы. Я не хотел, чтобы она знала правду. В эти два часа любовь светилась в нас с такой силой, как не светилась никогда. И мы знали это. И ничего не могли с собой поделать...

Я прекрасно понимал, что она боится уронить честь семьи, и потому сдерживал чувства, хоть и боялся, что взорвусь в любую минуту.

Без пяти двенадцать Анита извинилась и сказала, что должна привести себя в порядок, а я заказал еще одну порцию спиртного. Заказ еще не принесли, когда я заметил рослого парня, с улыбкой приближающегося к моему столику. По пути он перекидывался словами с теми, мимо кого проходил, и наконец подошел ко мне.

Теперь он был совсем близко и я увидел, что у него перебит нос и изуродовано ухо, а под одеждой угадывались крепкие мышцы, которые могли принести мне неприятности, захоти он этого.

Кивнув на свободный стул, он спросил:

— Не возражаете?

— Нет. Садитесь, пожалуйста. Хотите выпить?

— Спасибо, я на дежурстве.

— Здорово! И это действительно так?

Он небрежно пожал мощными плечами.

— Собственно, это не имеет значения. Просто я так обычно говорю.

— Неплохо придумано. Ну и шутник же вы!

Человек этот явно хотел со мной о чем-то поговорить. Он подождал, пока я выпью, и небрежно откинулся на спинку стула.

— Думаете, шучу?

— Конечно, — ответил я, — но это, собственно, тоже не имеет значения. Просто я обычно так говорю.

— Вас, видимо, ничто не может вывести из себя?

— Профессия обязывает.

— В общем, я к вам по делу. Говорят, вы из Баннерменов. Это правда?

— Печально, но факт...

— А вы случайно не тот Баннермен, которого звали Кэт Кей?

Я испытующе посмотрел на него, пытаясь понять, что же ему нужно, потом кивнул.

— Может быть, вы меня забыли и не узнаете. Это будет совсем не удивительно, я ведь так изменился с детства. Физиономию мне покалечили на ринге. Я Пит Сальво. Мы вместе ходили в школу.

Я радостно улыбнулся и протянул ему руку.

— Черт возьми, Пит Сальво! Ты еще когда-то застрял головой в заборе?

— И ты еще помнишь об этом?

— Черт, конечно, помню! Я помню все, что мы вместе вытворяли. Да, давненько это было.

— Очень давно... — он взглянул мне прямо в глаза. — А ты занимался боксом?

— Немного.

— Оно и видно. Глупейшее занятие... Ты давно в этих местах?

— Дней пять, не больше.

— Надеюсь, нам еще доведется встретиться и провести вместе время? Тут многое с тех пор переменилось. Если захочешь кого-нибудь повидать, дай мне знать.

— Отличная мысль!

Он отодвинул стул, собираясь встать.

— Сначала, как я увидел, что ты входишь в клуб, я все пытался вспомнить, где мы могли встречаться. Ведь кое-кому нельзя появляться в этом клубе. Но потом Лесли сказал мне о тебе, и я подумал, что ты телохранитель Аниты.

— А что, разве ей так нужен телохранитель?

— Ей? Конечно, черт побери! Только, само собой, порядочный и достойный телохранитель. А здесь все слюнтяи и подлецы. Когда убили Чака Мелонена и все должны были дать полиции показания, это сброд быстро расплатился и сбежал, чтобы не попасть в газету.

— Видимо, не хотели связываться? — заметил я.

— Вот именно. Мелонен раньше служил на флоте, а кроме того провел тридцать один бой на ринге. Клянусь честью, он бы не дал даже подойти к себе ни одному из этих слюнтяев. Это был очень сильный парень... Однажды я видел, как из его дома выходила какая-то дама, — он встал, недоуменно развел руками и в заключение добавил: — Я все время брожу поблизости. Будет надо, легко меня найдешь.

— Конечно, Пит.

— И не торопись уходить, дождись следующего номера. Это особенный номер... Стриптиз в исполнении вдовы Чака Мелонена. Лесли специально нашел ей работу, чтобы хоть как-то помочь. Обычно они делают это прямо в зале. А какие у них бедра!

— Спасибо за совет, Пит. Обязательно посмотрю.

Вскоре появилась Анита. Она заметила уходящего Пита и спросила:

— Уже успел познакомиться?

— Мы знакомы с детства, вместе ходили в школу.

Вдруг свет погас и прожекторы осветили круг танцевальной площадки. Джаз заиграл что-то игривое и отрывистое, и играл до тех пор, пока не появился ведущий и жестом не привлек к себе внимание. Его выступление было коротким. Он сказал, что «Чероки-клуб» предлагает публике потрясающее зрелище — золотоволосую блондинку, которая одним своим присутствием может поджечь все подмостки страны. Итак, ирландка Мелонен и ее зажигательные ритмы, сводящие с ума любого мужчину!

Снова запиликал джаз, и на площадку вышла танцовщица. Она действительно производила впечатление, это было сразу видно. Сильные мышцы прекрасно управляли телом, да и штучки она показывала что надо. Через полчаса она скрылась за кулисами под бурную овацию.

Бесспорно, представление было интересным. Но меня заинтересовало другое: это была женщина с фотографии в комнате Руди. Правда, на фото она была брюнеткой.

— Неплохо, правда? — улыбнулась Анита. — И женщина красивая...

— Ты красивее. Ну что, едем?

— Да, пора.

Я расплатился, получил в гардеробе ее пальто, попрощался с Дугласом и мы направились к моему «Форду». Я уже убедился, что только владелец «кадиллака» может рассчитывать на благосклонность дежурного по стоянке.

Я проводил Аниту до дверей, положил руки ей на плечи и шепнул:

— Спасибо тебе за прекрасный вечер, дорогая.

Она сразу расплакалась.

— Кэт...

— Не надо...

— Но почему все должно идти именно так?

— Потому что нет другого пути. Как бы там ни было, ты действительно Баннермен, а я всего лишь ублюдок. Не забывай.

— Пожалуйста, не говори так.

— А зачем хитрить? Ведь у семьи Баннермен два конца. Тебе, например, приличествует оставаться на благородном.

В ее глазах появились какие-то лукавые искорки.

— Имей в виду, я способна на все...

Пит Сальво вышел из клуба в три тридцать утра, когда уже закрылось казино. Мы проехали миль пять, потом зашли в бар и заказали кофе. Поболтав о том о сем несколько минут, я перешел к делу.

— Что ты знаешь о Мелонен?

— Не советую тебе начинать это, Кэт. Забудь о ней. Она и Чаку принесла довольно горя. Неужели тебя интересуют такие женщины?

— А кто тебе сказал, что она меня заинтересовала?

— Ну тогда слушай. За эту шлюху досталось уже многим парням, больше, чем за любую другую. Она постоянно была то с одним, то с другим, а Чак нещадно дубасил ее ухажеров. Они вились вокруг нее, как мухи. Да, она частенько наставляла ему рога.

— А как насчет того парня, которого подозревает полиция?

— Насчет Сандерса? Он тоже подкатывал к ней, и Чак его не раз отделывал. Но эта шлюха чем-то Сандерса притягивала. Не знаю только, зачем. Может, ей было приятно смотреть, как Чак разделывает его под орех. Нельзя было Чаку приходить на ее выступление! Пускай бы дрыгала ногами хоть всю жизнь, но ему она принесла сплошные несчастья.

— А Руди Баннермен?

— Что «Руди»?

Он когда-нибудь пытался приударить за ней?

Пит нахмурился и допил кофе.

— С ума сошел! Чак бы его сразу искалечил.

— А все-таки?

— Да что тут говорить! Все так или иначе пытались, вокруг нее всегда вертелось множество парней. Ну, знаешь, как это бывает. А у Руди такая натура, что он ударяет за всеми. И на верху блаженства, если она проявила к нему интерес. Но никогда не забывает о возможных последствиях. Правда, иногда напьется в стельку и тогда...

— Вот как?

— Точно... Если он нагружается по горлышко, то и ведет себя соответственно. К тому же многие девчонки, я слышал, смеются над ним. Он... он... ну как это называется?

— Импотент?

— Вот-вот. Короче говоря, у него не стоит... И ничего не выходит. Вот девчонки и потешаются над ним, и приходится ему спать одному, ноя под одеялом от бессилия. А что ты собираешься делать?

— Да пошантажирую тут кое-кого, пожалуй... Похоже, я начинаю понимать, кому надо было шлепнуть Мелонена.

— Вот это да! Как убедишься окончательно, будь добр, в первую очередь сообщи мне. Чак был мой друг.

 

4

На следующее утро я позвонил в Чикаго Сэму Риду. Тихим, всегда хриплым голосом он рассказал все, что выяснил о Матто и Гейдже. Десять дней назад их послали в Калвер-сити вместе с «кассиром», который вез сто тысяч, чтобы вложить их в какое-то дело. Кассир вернулся в Чикаго, а эти типы остались там, чтобы убедиться, что деньги «синдиката» пошли по назначению.

Было в этом деле что-то странное. Гейдж и раньше был «контролером», но Матто, появившийся в организации несколько лет назад, занимался подобными делами от случая к случаю и только тогда, когда был сам в этом заинтересован. Иными словами, Матто мог не участвовать в любой операции. Он просто руководил. К тому же в последнее время Гейдж стал чертовски опасен.

Я поблагодарил Сэма, сказав, что не останусь у него в долгу и дал адрес отеля на случай, если он узнает что-нибудь новенькое. Он сказал, что если будет надо, он обязательно найдет меня, и повесил трубку. Я знал, что Сэм весьма неразговорчив и из него трудно выжать хоть слово сверх необходимого.

После завтрака я выяснил, где живет Хэнк Фитерс, и поднял его с постели. Сначала он разразился проклятиями, но, увидев меня, даже предложил кофе. Жил он в маленьком домишке за городом. Они с моим стариком часто вспоминали веселые похождения с женщинами, и Хэнк, видимо, так и не остепенился и не смог выбрать спутницу жизни. Квартирка у него была слишком мала для торжественного приема, но холостяку места хватало.

Когда мы сели за стол, я уточнил:

— Вы давали статью в газету, когда зарезали Чака Мелонена на стоянке у «Чероки-клуба», не так ли?

— Да, но она заняла всего пару столбцов, не больше. Писать-то было почти не о чем, слишком мало материала.

— Не могли бы вы поподробнее рассказать, что там случилось?

Он глянул на меня поверх чашки.

— Черт побери, а ты такой же, как твой отец. Втемяшит себе что-нибудь в голову, так никак это не выбьешь.

— Ну а все-таки?

Хэнк поставил чашку на стол и вытер руки.

— Да тут и рассказывать-то нечего. Когда его нашли, он был уже мертв. В груди была ножевая рана, но драки никто не видел. И вообще никто ничего не видел.

— А мотивы?

— У него в кармане остались дорогие часы за пятьсот долларов, да сто восемьдесят наличными. Так что ясно, прикончили его никак не для того, чтобы ограбить. Кроме того, он наверняка знал убийцу и не ждал от него ничего подобного.

— Могло быть и по-другому...

— Как это, например?

— Может, он и ждал какой-нибудь подлости, но не испугался. А может, просто не думал, что дело зайдет так далеко.

— Полиция не исключала и такой вариант, — Хэнк отхлебнул кофе, — но я все-таки считаю, что Чака убили врасплох.

— Почему?

— В одной руке он держал клубные спички, и одна спичка валялась рядом с трупом. Я думаю, он собирался зажечь ее, чтобы дать кому-то прикурить. Кому-то, кого отлично знал... И тут его и ударили.

— Значит, полиция тоже пришла к такому выводу?

— Нет. Там, где лежал Чак, было очень грязно. Окурки, спички и прочий мусор. Кроме того, у него из карманов тоже кое-что вывалилось. Например, сигареты. Он всегда таскал их не в пачке, а россыпью. Полиция считает, что он сам собирался прикурить, когда его убили.

Я задумчиво кивнул и допил кофе.

— Я хотел бы знать имена всех, кто тогда был в клубе.

— К чему? Чтобы проверить две сотни уважаемых граждан и посмотреть, что из этого получится? Я уже и сам пытался сделать кое-что подобное. Что еще тебя интересует?

— Еще меня интересует один человек. Человек по имени Руди Баннермен, повторяю, Руди Баннермен.

Хэнк усмехнулся и откинулся на спинку кресла.

— А почему тебе нужен именно он? В тот вечер он здорово напился сперва в казино, а потом в баре. Полиция нашла его в туалете в самом свинском виде — он блевал. Когда он услышал, что случилось, то протрезвел до того, чтобы выбраться оттуда самому, но ударить кого-нибудь ножом он был решительно не в состоянии.

— Полиция нашла оружие?

— Не думаю... Сержант предположил, что это было что-то вроде шестигранного стилета, довольно длинного, с каждой гранью примерно в три четверти дюйма шириной. А поскольку воды у нас сколько угодно, тем более и океан под носом, то избавиться от него — дело пустяковое. А найти его почти невозможно. Кто бы ни был убийца, у него была масса времени, чтобы избавиться от ножа... Мелонен пролежал мертвым минут двадцать, пока его нашли.

— Миленькая история!

— Ну да... Я рассказал только факты, а подробности придумай сам. Ну а теперь твоя очередь. Что ты собираешься делать?

— Вы что, чувствуете себя обделенным?

— Это моя профессия, мой хлеб...

— Хорошо. Еще я хочу выяснить, не было ли чего между Чаком и его женой, и еще — между его женой и Руди Баннерменом.

— Ты что, с ума сошел?

— Понимаете, у него в комнате — фотография этой женщины. Вот я и хочу тут кое-что выяснить.

— Думаю, здесь тебе не светит, мой мальчик.

— Я всегда был везунчиком, Хэнк...

Фамилию Баннермен в Калвер-сити уважали. Была только одна семья с такой фамилией, и кто бы ни родился с таким именем, он все равно считался единственным в своем роде, и на него смотрели, как на особого человека. И как о всех настолько уважаемых семьях, о Баннерменах знали почти все.

Моего, например, старика помнили почти все — от докеров до завсегдатаев клубов — и любили его. Но теперь род Баннерменов заметно изменился.

Знали люди и об «ублюдке Баннермене», но пока старик Макс держал его под крылышком, он был таким же полноправным членом семьи, как и все другие, а именно это и было мне нужно. Поэтому мне не пришлось тратить слишком много времени, чтобы взрастить посеянные когда-то семена. Теперь люди сами стремились познакомиться со мной и с моими планами. Почти без труда я выяснил, что в городе живут крупные агенты по продаже недвижимости, и отыскал одного. Его звали Саймон Хейли, и я завязал разговор с ним, сообщив, что хотел бы открыть собственное дело где-нибудь в этом районе. После того, как мы с ним выпили порядочное количество спиртного, он показал мне карту района, ткнул пальцем в какие-то точки на ней и пробормотал, что это самые подходящие места. Он не спешил и предоставил мне возможность хорошо все обдумать, и только потом приступил к переговорам.

При этом неизбежно всплыло имя Вэнса Колби. Хейли без обиняков спросил, почему я не обращусь к будущему родственнику, а я так же откровенно ответил, что он мне не нравится.

— Так-та-ак... — протянул Хейли. — Боюсь, не вы один относитесь к нему подобным образом. — Он коротко хихикнул. — И совсем не потому, что многих пугает то, что он подонок или обманщик. По-моему, он чересчур умен и хитер для нас, провинциалов. За то время, что он здесь живет, он заключил уже немало сделок.

— Понятно.

— А сейчас он собирается где-то по соседству на побережье основать городок. Вы понимаете, что это значит?

— Новый источник доходов.

— И каких! Если кто-то первый откроет там клуб, то сразу окупит все издержки, особенно если рядом будут транспортные артерии, то бишь дороги.

— Да, грандиозные планы.

— Согласен. И имейте в виду, если он примет во всем этом хоть какое-то участие, он там будет хозяином.

— Но ведь для такого грандиозного проекта нужны миллионы? Одному такое дело не поднять!

— Само собой. Но деньги будут.

— Разве он так богат?

— Нет, — Саймон Хейли лукаво посмотрел на меня. — Но на деньги Баннерменов многое можно сделать. Даже переворот. Может, и вы ввяжетесь в это дело?

— По-моему, мне такого не осилить, да и другие причины есть.

Саймон энергично закивал.

— Целиком с вами согласен. А теперь, может быть, взглянете на эти участки?

— Пожалуй, я сперва сам покатаюсь по району и посмотрю, что и как. Как только я решусь на что-нибудь, сразу свяжусь с вами.

— Вот и отлично, мистер Баннермен. Очень рад, что вы зашли именно ко мне.

— Я тоже, мистер Хейли.

Сразу после обеда я позвонил Питу Сальво и попросил его, когда поедет в клуб, заскочить по дороге ко мне. Он пообещал быть ровно в восемь и не задал ни одного вопроса.

Потом я вернулся в номер, принял душ, побрился и взялся за оружие. Я разобрал и вычистил пистолет, положил его на стол и собрался было одеваться, когда в дверь постучали. Я взглянул на часы: без четверти восемь. Не успев даже натянуть брюки, я пошел открывать, совершенно уверенный, что это Пит.

Но я ошибся. В комнату ворвались двое. Передний, Попи Гейдж, мгновенно направил короткоствольный пистолет мне в живот, и глаза его при этом сверкали, как неоновая реклама. Сзади был Карл Матто, и на физиономии у него играла такая сочная ухмылка, что я сразу понял: в таких делах он как рыба в воде. Он наслаждался каждым мгновением любимого занятия.

— Давай назад, парень, да поживее! — приказал он.

Я не собирался с ним спорить. Единственное, что я мог — это бросить полотенце, которое все еще сжимал, на лежащий на столе револьвер и молить бога, чтобы они ничего не поняли. Удайся мне это, и появится шанс с честью выйти из положения.

Гейдж, ухмыляясь заплывшим ртом, быстро обработал мне голову рукояткой пистолета. Я угадал, куда придется удар и немного отклонился, чтобы смягчить его, но Гейдж толкнул меня к кровати и снова ударил. Я упал на пол.

Матто весело подзадоривал напарника:

— Врежь ему еще, Гейдж!

И тот заработал еще усердней. Его ноги молотили меня по ребрам, по рукам, по спине, но в голову пришелся только один удар. Работая ногами, Гейдж тяжело дышал, но все время улыбался, а я думал, что я с ним сделаю, когда наступит мой черед.

Наконец он сделал небольшую передышку, и тут я слегка ошибся, повернувшись к нем лицом. Гейдж тут же ударил — словно молотом. Удар был настолько силен, что как раскаленное железо вонзился в мозг и на миг парализовал тело.

Когда я немного пришел в себя, Карл сказал:

— Ну а теперь поговорим, моя умница. Подъем!

— Помочь ему? — гнусаво улыбнулся Гейдж.

— Не порти лак на ботинках, он и сам встанет.

Я немного отполз от кровати и, пытаясь встать, провел рукой по окровавленному рту.

— Я никогда никому ничего не забываю — медленно процедил он. — И ты не исключение. Ясно?

Я лишь мотнул головой, говорить я еще не мог.

— Ты нездешний, — продолжал он. — Так чего тебе тут понадобилось?

— Я... я жил здесь раньше.

— Понятно... А зачем вернулся?

— Я в отпуске, а тут проездом.

— Дай мне... — начал Гейдж.

— Погоди немного. Пока с него хватит... Не мужчина, а какой-то слюнтяй. Ты только посмотри на его рожу, прямо бифштекс какой-то. Он и так смотает отсюда удочки, сразу видно. Ясно, он приехал, чтобы получить подачку от Баннерменов, как другие подонки. Но если будет играть не по правилам, не получит ничего, кроме мордобоя или чего-нибудь похуже. Ты видел, какая у него машина? Сколько ей лет? А одежда? Это же лохмотья! Так что — теперь договоримся, не так ли, ублюдок Баннермен?

— Слушайте...

С минуты на минуту должен подоспеть Пит, и я надеялся, что он не растеряется.

— Никаких «слушайте»! — отрезал Матто. — Умотаешь из города сегодня же вечером, а нет, так мы тебя тут и закопаем.

Я попытался ответить, но он кивнул Гейджу, и тот принялся снова обрабатывать меня.

На этот раз я даже не почувствовал боли, а просто сразу провалился в темноту — приятную и спокойную.

Пришел в себя я оттого, что меня тряс Пит Сальво. Он опоздал на двадцать минут. Я лежал полуголый на полу, а он смывал с меня кровь мокрым полотенцем. Потом взялся махать им надо мной, совсем как на ринге в перерыве между раундами.

— Это ты, Пит? — пробормотал я.

— Что тут произошло, черт побери? Дверь открыта, а ты валяешься на полу весь в крови. Кто это у тебя побывал?

Я с трудом поднялся на ноги и кое-как доплелся до кровати.

— Мне нежданно-негаданно нанесли визит эти подонки...

— Ну-ну, продолжай! Кто это? Мы их быстро пришпилим. Ты их знаешь?

— Да.

— Ну так пошли!

— Не время, Пит.

Он удивленно посмотрел на меня.

— Ты что, простишь им это?

Я мотнул головой и скривился от боли.

— Никогда!

— Тогда пошли.

Я придержал его за руку.

— Немного погодим, старина. Вначале мне надо кое-что сделать, и теперь самое подходящее время. А с этими скотами еще успеем поговорить.

— Понятно... Но как ты допустил, что они так тебя отделали?

— Я думал, это ты пришел, и открыл дверь.

— А, черт! Если бы я не заболтался со своей старухой, приехал бы раньше.

— Не будем об этом. В какой-то степени я даже рад, что так получилось. Эти парни рано или поздно захотели бы со мной рассчитаться, не тут, так в другом месте. Но после того, что они мне устроили, я уж точно не успокоюсь. — Я поднял глаза на Пита и широко улыбнулся. — И они узнают, каков он, ублюдок Баннермен! Я ведь ублюдок, не забывай!

— Черт побери, я-то знаю, что птенчиком тебя не назовешь! Только я не люблю откладывать дела в долгий ящик. Не понимаю, зачем тебе это нужно?

— Все из-за убийства, дружище. Я хочу знать, кто это сделал и почему. Ну а в общем — хватит об этом. Парень по имени Кэт наверняка бессмертен. Сколько раз я попадал в такие переделки!

— Много?

— Раз семь-восемь.

Я принял очень горячий душ, а Пит растер мне тело, чтобы хоть немного убрать кровоподтеки. В результате остались головная боль да кое-где несколько синяков.

После этого мы сели по машинам и принялись осуществлять план, в который я уже полностью посвятил Пита.

В первую очередь он обещал познакомить меня с миссис Мелонен. Я был старым другом Чака, услышал о его смерти и решил выразить соболезнование вдове. Она жила в маленьком доме на Центральной улице. Перед жилищем был разбит небольшой палисадник, а в гараже стояла уже не новая машина. Все это говорило не о роскоши, но тем не менее свидетельствовало о том, что человек, живший здесь, всячески старался скрасить жене жизнь.

На сцене эта женщина выглядела просто феноменально, но повстречаться с ней, когда она сидит, вытянув ноги, в большом мягком кресле, освещенная светом лампы, тоже приятно. Она весьма умело расставила в комнате лампы, и свет очень выгодно подчеркивал ее линии и грудь. Но ее зовущие глаза не могли скрыть того, что меня интересовало. И хотя свет и тени сбрасывали ей несколько лет, морщинки у глаз раскинули сеть и выдавали возраст. Заметна была и некоторая дряблость тела.

Но она-то наверняка считала, что выглядит не больше, чем на двадцать и что мужчины валяются у ее ног. Она все еще могла доказать это по ночам в клубе, забывая, что помогают ей профессионализм и свет юпитеров.

— Это мой друг Кэт, — представил меня Пит и повторил: — Кэт Кей... — Он специально не представил меня полностью. — Они с Чаком были друзьями, и Кэт хотел бы поговорить с вами. Так что мне, наверное, будет лучше оставить вас одних, тем более, что я уже должен быть в клубе. У вас еще час до выступления, миссис Мелонен...

Она отнеслась ко мне весьма доброжелательно. Когда Пит ушел, она переменила позу, закинув ногу на ногу, так, чтобы я оценил ее достоинства. Теперь это стало легче сделать. Когда она наклонилась над столиком, чтобы приготовить коктейли, мне осталось лишь удивляться, как это ее бюстгальтер способен удерживать груди, которые, казалось, готовы были порвать тонкую ткань и вырваться на свободу, чтобы наброситься на меня.

И все же я потратил какое-то время, чтобы унять томление и взять себя в руки. Я сел напротив нее и принял предложенный бокал, стараясь выдержать ее взгляд. Одновременно я пытался придать лицу такое выражение, которое подсказало бы ей, кто я такой и возбудило бы любопытство.

Наконец я прервал затянувшееся молчание:

— Мне очень жаль, что с Чаком такое несчастье. Он был хорошим другом. Мы вместе служили на флоте.

Она подняла бокал и сделала жест, напоминающий воздушный поцелуй.

— Не стоит теперь вспоминать об этом.

— А вам разве не жаль его?

— Он был хлюпик.

— Ну уж, извините, трудно поверить.

— И он сам виноват, что его пришили, не сомневайтесь.

— А этот парень, Сандерс...

— Слизь! Он бы и мухи не убил. Наверняка наложил в штаны, когда узнал, что полиция взяла его на карандаш.

Тремя мощными глотками она опустошила бокал и поставила его на стол.

— Выходит, он не такой, как, скажем, Руди Баннермен?

— Кто-кто?

— Руди...

— Ну, сказал тоже! Этот Руди тоже полный нуль, самый настоящий. Сопляк, который раньше времени напялил брюки. Когда все вокруг спокойно и он сам не нервничает, он, может, и ублажит какую-нибудь похотливую гусыню с проворными руками и языком... — она улыбнулась мне свободно и выжидательно. — Ну а вы? Что вы за человек, мистер Кей?

— Не знаю, что о себе говорить... Во всяком случае, хлюпиком себя не считаю.

— Да ну?! И при этом — друг Чака? У него никогда среди друзей не было настоящих мужчин.

— Все его друзья по флоту — настоящие мужчины.

Она неожиданно опустила руку, рванула застежку на юбке и та сейчас же раскрылась, окончательно обнажив то, что и так светилось даже в темноте. Она улыбнулась, приоткрыв жадный рот, и откинулась в кресле.

Я поднялся.

— Благодарю вас за доброту, дорогая. Но я ведь уже сказал вам, что Чак был моим другом. И я считаю, что какое-то время все же стоит повременить.

Про себя я подумал, что она сейчас взорвется. В подобных ситуациях женщины обычно так и поступают, а она только хихикнула и вытянула губы трубочкой:

— Ты, помнится, говорил, что ты настоящий мужчина, так, что ли?

И снова захихикала.

— Это смотря что под этим понимать.

Быстрым движением она сорвала с себя остатки одежды, бросила ее на пол и улеглась на кушетку, приняв классическую позу с раздвинутыми ногами и не переставая улыбаться.

— Только не говори «нет», — с некоторой хрипотцой сказала она и нетерпеливо задвигала бедрами, одновременно пальцами раздвигая «глазок» своего главного богатства.

Я медленно повернулся и пошел к выходу. Подойдя к двери, остановился и повернулся. Она не изменила позы и все еще продолжала призывно улыбаться. И прежде чем я подобрал подходящие слова, она опередила меня:

— Я все-таки добьюсь, что меня трахнет настоящий мужчина!

— Что ж, это не так трудно сделать, — заметил я.

Сидя в машине и катя к центру города, я уже кое-что знал. Теперь я ясно представлял мотив убийства. И сейчас передо мной стояла другая задача: как связать все это с Гейджем, Матто, ну и, разумеется, с Баннерменами. И чтобы решить эту задачу, у меня остался только один путь...

 

5

Я обогнул дом и подошел к черному ходу, заметив через окно, что Анни прибирается на кухне. Когда я осторожно постучал в дверь, она подняла голову, отставила грязный стакан и выглянула в темноту.

— Кто там?

— Это Кэт, Анни. Открой, пожалуйста.

Она радостно улыбнулась, отодвинула засов и впустила меня.

— Что за фокусы, Кэт? Почему с черного хода? Ты ведь тоже Баннермен!

— Разве ты забыла, Анни, что меня и раньше всегда пускали с черного хода? Неужели не помнишь?

— Но сейчас-то это совершенно ни к чему!

— На этот раз все-таки «к чему». Я хочу поговорить с тобой, а уж потом встретиться с ними.

Она поджала губы и отвернулась.

— Если не возражаешь... Я всего только служанка... Не стоило бы тебе об этом забывать. Так что, пожалуйста, Кэт...

— Что за чепуха, Анни! Ты здесь единственная, самая лучшая пожилая леди, которую я когда-либо знал. Если в не ты и не Анита, они бы вышвырнули меня задолго до того, как я сам собрался уйти. Я прекрасно знаю, что у тебя глаза орла и уши кролика, и в доме нет ни одной замочной скважины или достаточно толстой стены, которые бы стали тебе препятствием. И у тебя есть собственные секреты, как у Баннерменов. И если ты даже рта не раскроешь, сути дела это все равно не изменит. Если секреты не раскрываются с доброй целью, это хорошо и вполне понятно, но сейчас у них скверный душок, и если это дело принесет кому-то горе...

— Но ты... ты же можешь сделать так, что будет еще хуже.

— Значит, ты знаешь, в чем дело?

Она замешкалась на какое-то время, потом посмотрела мне прямо в глаза.

— Я... я думаю, будет лучше, если я тебе ничего не скажу.

— Конечно, я могу выяснить все по-другому, гораздо более суровым способом, но тогда это доставит кое-кому действительно очень большое горе.

Некоторое время она теребила скалку на столе, и наконец на что-то решилась.

— Это все из-за Руди, — тихо сказала она. — Это он убил дежурного на стоянке у «Чероки-клуба».

— Что!?

— Да, — кивнула Анна. — Он тогда был пьян, а когда он пьян, то не терпит, чтобы ему перечили. Когда он вышел из клуба и пошел к машине, дежурный решил, что он слишком пьян, чтобы садиться за руль, и машину ему не выдал. Тогда Руди вернулся в клуб, раздобыл нож и... и ударил дежурного.

Я посмотрел на нее со значением и спросил:

— А ты откуда все это знаешь?

— От тех двоих... Они тоже были там. Вернее, только что отъехали.

Картина начинала проясняться.

— И теперь они шантажируют его этим ножом с его отпечатками, так?

— Да...

— А что Руди?

Она печально покивала.

— Вообще ничего не говорит, и как будто ничего не помнит. Руди был слишком пьян, чтобы хоть что-то запомнить.

— А эта парочка, скорее всего, хочет деньги за молчание?

— Да, наверное... Я тоже так думаю, но точно сказать не могу.

— Сейчас есть кто-нибудь дома?

— Да, все ждут Вэнса, а те двое только что уехали.

Я поднялся, пожал ей руку, попросил особо не расстраиваться и вышел из кухни. Пройдя через холл, я распахнул дверь и увидел все семейство. У них был такой вид, точно они с минуты на минуту ждали взрыва. Мое появление оказалось совершенно неожиданным. Дядя Майлс судорожно вцепился в подлокотники и страшно побледнел. Руди, расхаживавший по комнате с руками за спиной, резко остановился и, пытаясь казаться безразличным, вцепился в кресло, на котором сидел Тэдди.

И только Анита, казалось, была рада мне. Но в ее улыбке сквозило беспокойство. И все-таки она спокойно встала с дивана и пошла мне навстречу. Наверное, я правильно прочитал ее мысли. Мне показалось, что она хочет увести меня отсюда до того, как я открою рот.

Ну нет! Даже она не помешает моим планам. Я взял ее под руку и провел к письменному столу, за которым восседал дядя Майлс, по-прежнему вытаращив глаза. Я прекрасно понимал: у присутствующих есть что сказать, но никто не решается начать первым.

Я пристально посмотрел на своего братца Руди и объявил:

— Я слышал, тебя обвиняют в убийстве, милый кузен.

Эти слова ударили их, как молния. Послышалось какое-то сопение и свист в чьей-то груди, и все как по команде вздрогнули, когда до них дошло, что я сказал. И только Анита крепко сжала мою руку и опустила глаза.

— С чего... с чего это ты взял?.. — наконец выдавил дядя Майлс.

Не поворачиваясь, я ответил через плечо:

— Только не волнуйтесь, дядюшка. Я просто прислушиваюсь к тому, что говорят в городе. А кроме того, я своими глазами видел здесь Гейджа и Матто, а зная этих ублюдков, мне оставалось только умножить два на два и получить результат. Уверен, что он вполне правильный. Во всяком случае, судя по физиономии Руди, он здорово влип, и я даже немного рад этому... Очень хочется разобраться во всем этом, но только для того, чтобы унизить вас всех. Не только Руди, а и вас, дядя, и тебя, Тэдди... Вам все равно не ходить тут больше с задранным носом. После всей этой истории над вами будут смеяться, а если им еще удастся припугнуть моего брата, убийцу, то всем Баннерменам придется очень не сладко.

Руди совершенно растерялся. Дядя сделался похож на тень, и в его груди что-то подозрительно заклокотало.

— А как же я, Кэт? — спросила Анита.

— Ты же собираешься стать миссис Колби, дорогая, так что к тебе это не будет относиться.

— А ты не думал, что он после этого не возьмет меня?

— Откуда мне знать?

— Может, и не откажется. Он всегда помогал мне, но...

— Что «но»?

Анита посмотрела на отца, молча спрашивая разрешения ответить, и наконец решилась.

— Он и так уже пытался утрясти все с этими двоими... Он и угрожал, и пытался по-хорошему, но пока ничего не добился. Они... Им нужны большие деньги.

— Сколько?

Тут Руди не выдержал и визгливо закричал:

— Анита! Уж не хочешь ли ты...

— Заткнись, Руди, — приказал я.

Он послушался.

— Давай дальше, Анита.

— Они хотят... они хотят миллион.

Я присвистнул.

— Так, так... И это, конечно, пробьет огромную дыру в семейном бюджете Баннерменов. Ну и что вы собираетесь делать?

Вместо ответа они молча переглянулись. Я усмехнулся. Наконец дядя сказал:

— Мы отлично понимаем, что... во всяком случае... одним словом, тебя это не касается...

— А в итоге получится, — я посмотрел прямо ему в глаза, — в итоге получится, что Руди соскользнет с крючка, и полицию заинтересует Сандерс. Он уже сидел и у него были причины убить Мелонена. И алиби у него нет, и когда ему сказали про убийство, он реагировал весьма своеобразно. Орудие же убийства, судя по всему, так и не нашли. А суд считает эту историю из ряда вон выходящей и наверняка присудит парню электрический стул. Как же тогда будут чувствовать себя Баннермены, зная, что один из них виновен в смерти двух человек и живет себе среди них?

Руди стало совсем плохо. Он громко застонал, схватился за живот и выскочил из библиотеки.

— Зачем ты это все говоришь... — начал было Майлс, но замолчал.

Я выпрямился и осмотрел присутствующих.

— Сам не знаю... Но я уверен, что над вашими головами висит топор. Вы всегда издевались надо мной, а я был тогда слишком маленьким и беспомощным, чтобы постоять за себя. Так что теперь можете рассчитывать на кое-какие шуточки и от меня.

— О, Кэт... — глаза Аниты наполнились слезами. Она поочередно оглядела родственников. — Не надо мстить, Кэт... пожалуйста... Они... так ничтожны... что недостойны... мести...

— Не беспокойся, дорогая. Может быть, у меня получится как-то повлиять на их характеры. Может, Руди поймет, что надо быть честным до конца и сам выйдет из этого дела.

Но при взгляде на вернувшегося Руди я понял, что он расценил мои слова как злую шутку. Руди ни в чем не собирался исповедоваться. У меня на языке вертелось еще кое-что приятное для их уха, но мне помешал Вэнс Колби. Он вошел в библиотеку как хозяин. Мгновенно оценив ситуацию, он повернулся к Аните и укоризненно спросил:

— Вы что, рассказали ему?..

Анита выпустила мою руку.

— Он узнал без нашей помощи.

Тогда Вэнс обратился ко мне:

— Могу ли я спросить, почему вас так заинтересовала эта история?

— Если вы желаете нарваться на зуботычину, милейший, то лучшего вопроса вам не придумать.

Жесткая улыбка и странный блеск его глаз придавали сцене довольно пикантный вид. Само собой разумеется, он сразу пошел на меня, совершенно не скрывая намерений.

— Значит, лучшего вопроса я придумать не мог?

Я не стал отвечать и ждать, пока он начнет действовать. Я просто хорошенько двинул его в зубы, да так, что поранил кулак. Вэнс отлетел к кушетке. Вероятно, он относился к числу тех, кто слишком много часов проводит в спортзале и успел забыть про прямой добротный удар по морде. Таких людей я встречал, и не так уж редко.

— Имейте в виду: в следующий раз я вас пристрелю, мистер Колби.

Я откинул полу пиджака, чтобы показать ему, что висит у меня под мышкой. Он ничего не ответил. Прижав руку к разбитому лицу, он пытался подняться.

— Может быть, ты поможешь ему, Анита?

— Нет! — решительно ответила она. — Я знаю, что он собирался сделать. И раньше было видно, на что он способен, так что, я думаю, ему такой урок на пользу. А встанет он и сам.

Я наклонился и по-рыцарски поцеловал ее в лоб.

— Спасибо, Анита.

Потом взял ее под руку и вместе с ней вышел из библиотеки. У входа я сказал:

— Было бы лучше просто припугнуть их, чем наводить такой беспорядок, но как бы там ни было, а ты не должна быть втянута в историю с убийством. Дело Мелонена еще далеко не закрыто, и срока давности не будет. Но есть тут что-то неясное, и я выясню, что именно. Кроме того, мне нужна твоя помощь.

— Чем помочь, Кэт?

— Рассказывай мне обо всем, что они будут делать. Ну так как, договорились?

— Договорились, дорогой... — она испугалась нечаянного слова, но потом мило улыбнулась. Протянув руки, она приложила ладони к моим щекам. — Я верю тебе...

— И все будет хорошо, дорогая, уверяю тебя.

Я поцеловал ее в губы и кончик носа, но этого оказалось недостаточно. На какое-то мгновение Анита снова очутилась в моих объятиях, и для нас не существовало больше ничего и никого. Я понимал, что причиняю ей боль, и потому почти сразу разжал руки, чувствуя, как неистово колотятся наши сердца.

— Я хочу тебя... прямо сейчас... здесь... Мы созданы друг для друга... — прошептал я.

— Да... созданы... но этого никогда не будет... хотя и мне этого хочется... нельзя...

Я отстранился от нее и пошел к машине, оставив ее на пороге. Еще долго я чувствовал горький осадок.

В отеле я сказал дежурному, что поживу тут еще некоторое время, оплатил счет и закрылся в номере. Заперев дверь на двойной засов, я сунул револьвер под подушку, принял душ и лег на кровать, включив предварительно радио, по которому передавали концерт классической музыки.

Гейдж и Матто... Они приехали в город вместе с «кассиром», который привез сто тысяч долларов. Операция была довольно важной, раз в ней участвовал сам Матто. Счастливый случай сделал эту парочку свидетелями убийства, и это обещало им сумму в десять раз больше. Но только если шантаж будет успешным.

Когда по радио начали передавать последние известия, я прислушался и первое, что услышал, было сообщение: Джой Сандерс, основной подозреваемый в убийстве Чака Мелонена, обнаружен в штате Вашингтон и уже предприняты необходимые меры к тому, чтобы власти штата выдали его.

 

6

Все утренние газеты писали об убийстве Мелонена. Говорилось, что вина Сандерса все равно что доказана и он признается на первом же предварительном допросе. Убийство расписывалось в деталях, и все требовали скорейшего суда. Правда, на одной из внутренних страниц какой-то журналист пытался воззвать к законности и критиковал полицию за халатное отношение к такому серьезному делу. Но город уже был подготовлен.

После завтрака я два часа ездил по району, осматривал участки, которые предлагал мне Саймон Хейли и делал краткие записи в блокноте, чтобы показать себя сведущим в этих вопросах, когда буду говорить с ним. Около его конторы я был в самом начале одиннадцатого, так что рабочий день Хейли только начался. Ради сделки Саймон был готов отложить все другие дела. Он провел меня в кабинет и предупредил секретаршу, чтобы нас не беспокоили.

— Ну, мистер Баннермен, как вам участки?

— Подходят мне только два. Бывшее владение Уитворда и участок Хилла... Правда, оба они страдают одним существенным недостатком...

— Как вы об этом узнали? — спросил он, не скрывая удивления.

— Раз вы спрашиваете, значит, вы и сами об этом знали. Но я отвечу. Профессия обзывает.

— Да, я знал об этом, но не думал, что этот недостаток покажется вам существенным... Ладно, в таком случае найдем для вас что-нибудь более подходящее.

— У меня есть кое-какие соображения на этот счет.

— Да?

— Дело вот в чем. Любая сделка или купчая обязательно вызовет отклик в печати, а я бы хотел до поры до времени обойтись без этого. Поэтому мне надо, чтобы вы сами приняли непосредственное участие в этом деле и постарались сделать так, чтобы участки находились или в непосредственной близости от предполагаемого нового города, который основывает мой будущий зять, или даже в районе застройки.

— Но, мистер Баннермен...

— Для моих целей это было бы в самый раз. Там будут современные красивые дома, может, появится легкая промышленность, будут шоссе — некоторые пройдут рядом с заводами Томпсона, потом туда могут протянуть железную дорогу. Так что доходы от города будут гораздо больше, чем от казино.

— Но...

— Нет, мистер Хейли. Если мои условия вас не устраивают, постараюсь найти другого маклера.

Ему нечего было сказать. Он передернул плечами и глотнул кофе.

— Ладно! Я выясню, как далеко там зашло дело и что-нибудь попробую. Но если это будет невозможно...

— ...тогда мне придется думать о других участках, — закончил я. — Сколько вам потребуется времени?

Он взглянул на настольные часы.

— Если все пойдет гладко... в любом случае к вечеру буду знать.

Я поднялся и взял шляпу.

— Ну вот и хорошо. Я загляну попозже.

— Буду ждать, мистер Баннермен, — сказал он, делая ударение на фамилии.

Хэнк Фитерс приходил на работу около девяти часов. Остановившись перед редакцией, я высунулся из машины и начал махать рукой, привлекая его внимание. Он быстро выскочил из здания и уже через секунду сидел на заднем сидении.

— Что-нибудь выяснили? — спросил я.

— Да, собственно, не знаю. Во всяком случае, я разузнал о людях, живущих неподалеку. Один наш сотрудник живет в двух шагах оттуда и у него весьма болтливая жена. Одним словом, кое-что я выяснил и на некоторые вопросы могу ответить.

— А сведения надежны или просто сплетни?

— Какая разница? Достоверно то, что жена Мелонена никогда не отличалась особой щепетильностью в поведении и развлекалась на манер мадам Помпадур. У нее слабый низ и много, очень много поклонников...

— А можно выделить кого-то?

— Только не торопись, малыш, — он улыбнулся и приподнял руки. — Дважды к ней подъезжал Руди Баннермен, и оба раза у него ничего не вышло. Однажды, например, видели, как они вместе загорали. Разумеется, Руди млел в ее обществе, но успевал-таки сматываться до появления грозного супруга.

— Повезло ему!

— Сандерс, которого подозревают, тоже не один раз пытался сблизиться с этой любвеобильной дамочкой и даже наносил ей визиты. Их два раза видели в баре рядом с домом Мелоненов. Этого вполне достаточно, чтобы повесить убийство на него.

— Что они и делают.

— Но кроме этого есть еще кое-что. Интересные детали из двух надежных источников. Один — пожилая леди, которая часто гуляет вечерами, другой — жена другого нашего сотрудника. Она, как ни странно, страдает бессонницей. Они в один голос утверждают, что к миссис Мелонен заглядывал и постоянный визитер, пока ее супруг был на ночном дежурстве в клубе.

— Есть словесный портрет?

— Довольно неопределенный... На нем всегда были пиджак и куртка, шляпа на голове и шел он всегда уверенно. Обычно он подъезжал к дому на машине в одно и то же время. Она садилась к нему и они уезжали.

— А машину не приметили?

— Ты что, серьезно думаешь, что старая мымра может в темноте определить марку машины или точно описать, как она выглядит? Говорят, машина была темного цвета. Обе считают, что это был Сандерс.

— Великолепно! А вы сами что думаете?

Хэнк пожал плечами и хмуро сказал:

— Парень был худощав... Сандерс тоже, а Руди Баннермен, наоборот, плотный и коренастый. Во всяком случае, на него не похоже. Что еще?

— Потом. Сначала я все как следует переварю.

Хэнк открыл дверцу и выскочил на тротуар. Потом, видимо, только что вспомнив, сказал:

— Кстати! Я видел человека, который очень хотел встретиться с тобой. Это хороший друг твоего отца.

— Кто именно?

— Некто Джордж Н. Уилкинсон, адвокат.

— Уилкинсон! Черт возьми, ему же наверняка за девяносто!

— Девяносто три, но держится молодцом. Я сказал ему, что ты вернулся, и он захотел обязательно повидать тебя. Он многое помнит и может оказаться полезным. Они с твоим отцом были страстными рыбаками и большими друзьями.

— Обязательно встречусь с ним до отъезда. Да, кстати, вы не знаете кого-нибудь из полиции, кому можно полностью доверять? Я имею в виду полицейского с безупречной репутацией.

— Попробую навестить его и поговорить с ним — я имею в виду с лейтенантом Граверсом — а ты позже заедешь к нему.

Я покатался по городу, вернулся в центр, нашел полицейское управление и спросил лейтенанта Граверса. Дежурный сержант перекинулся с кем-то парой фраз по телефону и объяснил мне, как пройти.

Для своего звания лейтенант был довольно молодым, но у него определенно были качества настоящего офицера. Суровый, когда нужно, всегда решительный и умный, и всегда скептически настроенный.

Когда я вошел, он окинул меня внимательным настороженным взглядом, но пригласил сесть и пожал руку. Я подумал, что если бы не оставил в машине свой сорок пятый, он наверняка заставил бы меня положить его на стол, а потом бы начал разговор. Если мое имя и произвело на него какое-то впечатление, он не дал мне этого почувствовать.

— Вы имеете какое-нибудь отношение к местным Баннерменам? — спросил он, вытаскивая пачку сигарет.

Я кивнул.

— Именно какое-нибудь. Они называют меня «ублюдок Баннермен», — он быстро вскинул глаза. — Я принадлежу к этому семейству, но родился вне брака и все такое прочее...

Он закурил.

— Да, я кое-что слышал об этой истории. Ну а я чем могу помочь вам?

— В вашем городе находятся два негодяя из Чикаго. Одного зовут Гейдж, другого Матто.

Лейтенант Граверс некоторое время молча рассматривал меня, качаясь на стуле, а потом сказал:

— Мне известно, что эти люди здесь, а вот как это узнали вы, мистер Баннермен?

Я невольно усмехнулся.

— Мне доводилось встречаться с ними в Чикаго во время одного дела. Тогда они были представителями «синдиката». Оба уже достаточно зарекомендовали себя, и я думаю, мое сообщение вас заинтересует.

— Так-так... — он глубоко затянулся. — О, я высоко ценю ваш гражданский поступок, но, к сожалению, пока мы ничего не можем предпринять против вышеназванных лиц. Или, может, у вас есть какие-нибудь основания для жалобы на них?

— Нет, но с тех пор, как я решил обосноваться здесь, я не хочу, чтобы здесь свободно разгуливали люди из этого чертового «синдиката» и вдобавок вмешивались в мои дела.

— Об этом можете не беспокоиться, мистер Баннермен. К несчастью, в тех штатах, где разрешены азартные игры, волей-неволей наблюдается приток людей со стороны. В данном случае Матто действует на вполне законном основании и официально оформляет лицензию, хотя и не указывает точного района деятельности. Но, зная местные законы, я почти уверен, что он не станет без особой надобности обходить закон и постарается не ссориться с ним.

— Благодарю, лейтенант, — я встал. — Очень приятно было узнать, что все мы надежно застрахованы от нападок уголовных элементов.

Неизвестно почему, Граверс одарил меня каким-то странным взглядом, прищурился, и по его лицу расплылась широкая улыбка.

— Благодарю за комплимент, мистер «ублюдок Баннермен».

Я улыбнулся в ответ, махнул рукой и вышел. Через пятнадцать минут я остановился у конторы Баннерменов на Майн-стрит и вошел в лифт, чтобы подняться в кабинет Руди.

Секретарша в приемной извинилась и сказала, что мистер Баннермен не велел никого пускать без особого разрешения. Пришлось сообщить, что я Кэт Баннермен. Она удивленно посмотрела на меня и в конце концов сказала, что я могу пройти.

У моего круглолицего брата был весьма маленький кабинет. Письменный стол красного дерева, антикварная мебель и изящный бар. От всего здесь так и несло богатством и самодовольством. В углу стояли палки для гольфа, над мягким диваном висели книжные полки и в довершение всего в стенной нише — стереоприемник с телевизором.

А хозяин всего этого, Руди Баннермен, лежал на диване с полотенцем на голове. Когда я вошел, он отбросил полотенце и со страхом уставился на меня.

— Привет, братец, — сказал я, придвигая к дивану стул и садясь. — Я вижу, ты удивлен? Или ты просто задумался о том, о чем обычно думают все убийцы? Думаешь выкрутиться, подсунув полиции Джо Сандерса?

— Кэт... — он нервно облизнул пересохшие губы.

— Я тебе сейчас кое-что расскажу, братец, но вначале хотел бы услышать ответы на некоторые вопросы, и советую не глупить. Мы ведь давно не дети... Иначе тебе придется изображать отбивную, и я постараюсь, чтобы это у тебя получилось.

Он ничего не ответил. Снова опустившись на диван, Руди потянулся за полотенцем.

— У тебя в комнате фотография миссис Мелонен. Где ты ее взял?

— С выставки в клубе.

— А зачем она тебе, мой дорогой импотент?

Руди привстал с мертвенно-бледным лицом.

— Я этого так не оставлю! Я позвоню в полицию и...

— Что ж, давай!

У Руди был такой вид, будто на него свалилась тонна навоза. Он начал медленно подниматься, но вдруг захлюпал носом и упал обратно на диван.

— Я задал тебе вопрос. Если ты предпочитаешь обратиться в полицию, то это, конечно, твое дело, но и там тебе его зададут.

— Она... она очень красивая женщина.

— Ты часто видел ее?

— Она не хотела видеть меня. Я — Баннермен, а такие, как она...

— Ты часто с ней встречался?

— Всего раз или два, и она мне не понравилась.

— Странно... Почему?

— Ей не надо было говорить некоторых вещей...

— Как ты убил его, Руди?

Его голова дернулась и откинулась к стене.

— Я... я не помню... я был сильно пьян... и мне было плохо...

— А когда они дали о себе знать?

— Кто?

— Гейдж и Матто. Когда они предложили тебе сделку?

— Дня через два. Они... они пришли к отцу... Вэнс тоже узнал об этом. Мы ничего не смогли сделать. Совершенно ничего, — его голос перешел в шепот.

— И когда им нужны деньги?

Он все еще лежал на боку и не мог смотреть мне в глаза, как бы стыдясь.

— В субботу, — пролепетал Руди.

Через три дня... Но для того, чтобы собрать миллион, нужны время и энергия, а этот слюнтяй мог только хныкать. К тому же все операции по превращению недвижимости в наличные должны быть сделаны как можно незаметнее. В те дни налогов и бумажной волокиты положить миллион в карман гангстеров было так же трудно, как и избавиться от этих гангстеров.

— Кто сейчас занимается этим?

— Все делает Вэнс...

— Почему именно он?

— Отец... отец плохо себя чувствует... Он через адвоката передал все полномочия Вэнсу.

Я встал и пошел к двери. Услышав, что я ухожу, Руди повернулся ко мне. В его голосе явственно послышались трагические нотки:

— Что ты собираешься делать, Кэт?

— Еще не знаю. Возможно, буду со стороны наблюдать, как закончится твоя карьера.

Пит Сальво жил в том же самом доме, где родился. Сначала я увидел какого-то мальчика, залезшего в машину, потом еще нескольких ребятишек школьного возраста, работавших на цветочных клумбах. Остальные находились в доме, а сам Пит помогал ребятам работать и ухитрялся одновременно спорить с женой.

Но он не заставил себя ждать. Для семьи Сальво визит Баннермена наверняка был событием из ряда вон выходящим, и когда он представил меня жене, она сразу исчезла в спальне и скоро появилась нарядно одетая. Пит пригласил меня выпить чашку кофе, а его жена ухаживала за мной, словно я был бароном или владельцем богатого поместья.

Пит сказал ей, что я из рода Баннерменов, но, к счастью, не упомянул, что я «ублюдок».

— У тебя есть какие-нибудь надежные контакты в городе? — спросил я.

— В каком смысле?

— Сюда из Чикаго приехали два типа. Я хотел бы знать, где они остановились.

Я описал ему Гейджа и Матто.

— Надо было бы раньше, — заметил он.

— Да, но так получилось.

— Ладно. Мне только сказать кое-кому пару слов, и их сразу найдут. Это те, что избили тебя в отеле?

— Да.

— Я так и подумал, потому что очень удивился, что они оставили тебя в живых. Можно было и раньше с ними разделаться.

— Были причины подождать, Пит.

— Ясно. А теперь — что ты с ними сделаешь теперь?

— Пока только хочу выяснить, где они. Остальное — моя забота.

— Черт бы тебя побрал, Кэт! Если они замешаны в историю с Чаком, я тоже хочу принять участие.

— Что ж, тебе, скорее всего, не придется лениться, старина. Мне понадобится твоя помощь.

— Звякни через пару часиков, я к тому времени постараюсь что-нибудь выяснить. Идет?

— Идет.

Саймон Хейли, наверное, был бизнесменом еще в утробе матери. Он ждал меня с фотографиями, которые сумел собрать и со всей нужной мне информацией. Он усадил меня в кресло и начал показывать свои сокровища, не забывая подчеркивать, каких усилий это ему стоило.

— Выкладываю вам все, мистер Баннермен, но боюсь, что время уже упущено. Вэнс Колби за девяносто тысяч получил право выбора участков. Оно действует три месяца, а сами участки стоят около четверти миллиона. А если приплюсовать все, что на них находится, то и все полмиллиона. Не могу сказать, действует ли он сам по себе, или за ним стоит кто-то еще. Но зная, как он работал раньше и вообще зная его, могу сказать, что он никогда не действовал с таким размахом. Вы понимаете, что я имею в виду?

— В какой-то степени да. Значит, на эти участки мне рассчитывать не приходится, так?

— Бесспорно. Но деньги часто меняют хозяина, а сроки выбора могут быть просрочены. И все-таки боюсь, что вам придется поискать что-нибудь другое.

Я сдвинул шляпу на затылок и провел рукой по лбу.

— Наверное, вы правы. Придется завтра еще разок поездить по району и присмотреть что-нибудь подходящее. Сожалею, что доставил вам столько хлопот.

— О каких хлопотах речь, мистер Баннермен? Можете не торопиться, и если вам понадобится моя помощь — звоните.

— Благодарю вас, мистер Хейли. Так я и поступлю, не сомневайтесь.

Выйдя из конторы, я отыскал за углом телефонную будку и позвонил в поместье. Трубку сняла Анни. Я попросил ее позвать Аниту, и вскоре услышал ее голос:

— Алло?

— Это я, Кэт, дорогая.

— Ты откуда?

— Из города. Что новенького?

Ответ был почти шепотом.

— Дядя Майлс у себя в кабинете вместе с Тэдди. У них сегодня побывало много народу, и они не хотят, чтобы я куда-нибудь отлучалась. Один из тех тоже здесь.

— Тот, что постарше? Матто?

— Да, тот самый... — и спросила еще тише: — Кэт, что с нами теперь будет?

— Не знаю, но неприятностей будет куча. Где Вэнс?

— Только что уехал. Это... было ужасно. Они не хотят идти ни на какие уступки. Хотят получить всю сумму и...

— Не надо так расстраиваться, Анита.

— Я слышала, что... что... что Матто сказал Вэнсу, что если он будет артачиться, не обойдется без жертв. Это ужасно, Кэт... Пожалуйста, помоги нам... пожалуйста. Вэнс сделал все, что мог. Он уже превратил в деньги почти всю свою недвижимость, чтобы помочь отцу... И я ужасно боюсь, Кэт.

— Спокойнее, спокойнее, Анита. У меня уже кое-что появилось. Потерпи немного.

— Я больше не могу, Кэт... О, Кэт, сделай же что-нибудь! Пожалуйста!

— Я стараюсь, дорогая. Обязательно сделаю!

Я повесил трубку и некоторое время смотрел на телефон. На карту было поставлено слишком много. Я позвонил на побережье и, связавшись с Марти Синклером, передал ему некоторые сведения и проинструктировал с тем, чтобы он потом заехал ко мне в отель. Если же у него не получится, я позвоню ему завтра утром.

Потом я вернулся к себе. Оставив машину у входа, я открыл дверь номера, вошел и включил свет...

Она лежала на моей постели в чем мать родила и в такой безмятежной позе, словно была у себя в спальне. В ее пальцах дымилась сигарета.

— Как вы сюда попали, миссис Мелонен?

— Прилетела на крыльях любви, а по правде, я наврала дежурному, что я ваша любимая жена, — она подняла руку в кольцах. — И достаточно ему было увидеть это, как он сразу почувствовал ко мне доверие и уважение... А как насчет вас?

— Что ж, кольца красивые. Но вы, похоже, недолго носили траур по мужу.

— Зачем вспоминать всякие мелочи, мистер Баннермен?

Я удивленно посмотрел на нее и она это заметила.

— Да-да, Кэт Баннермен, — подтвердила она. — И дежурный внизу так же сказал. А вы, когда были у меня, говорили, что вы настоящий мужчина. Правда, вы вовсе не служили с Чаком на флоте.

— Не служил.

— Получается, в прошлый раз просто хотели видеть меня?

— Вы просто ясновидящая!

— А зачем?

— Да так...

— И все-таки?

— Я хочу знать, за что убили вашего мужа. А прекраснейшая нимфа — довольно веский мотив. На такое может пойти и импотент. Еще я хотел узнать, насколько вы знаете Руди Баннермена.

— Я уже отвечала на этот вопрос.

— У меня есть еще один! — резко оборвал я. — Вас неоднократно видели с каким-то мужчиной, но не с Руди и не с Сандерсом. Кто это?

— Помилуйте, мистер Баннермен, у меня их так много... я имею в виду мужчин.

— Но именно с этим человеком вас видели в последнее время чаще всего.

Миссис Мелонен, видимо, никогда не разменивалась на мелочи. Она поджала губы, секунду молчала и наконец призналась:

— Это Артур Сирс. Я любила его.

— Чем он вас так очаровал?

— Красавец, с деньгами, с роскошным «бьюиком» и к тому же умеет обходиться с женщинами. Он тоже любил меня, — она улыбнулась и грациозно вытянулась. — Он пытался заставить меня бросить Чака и уехать с ним. Он обещал боготворить меня, да так оно, наверное, и было бы. Обожаю, когда ради меня мужчины готовы на все.

— Почему же не уехали?

— Чтобы Чак меня прикончил из ревности? К тому же у Сирса было не так много денег, а если я захочу уйти с кем-нибудь, то это должен быть мужчина высшего класса. Вы понимаете, о чем я?

Я прошелся по комнате и сел в кресло, а миссис Мелонен снова потянулась и соблазнительно растянулась на кровати, внимательно наблюдая за мной.

— Почему вы сегодня не на работе? — осведомился я.

— Потому что решила дождаться вас. Пит сказал мне, где вы остановились, а я еще в первый раз решила, что вы будете моим.

— А вам не приходило в голову, что я могу просто выбросить вас из комнаты в голом виде?

— Ты этого не сделаешь!

— Почему?

— Потому что ты тоже хочешь меня. Только поэтому... — она призывно вытянула руки. — Иди ко мне, настоящий мужчина!

Я не хотел этого делать, но искушение оказалось сильнее меня. Мысленно отпустив себе грехи, я подошел к кровати и наклонился над ней.

— Прикоснись к моей груди, и ты услышишь мое сердце в своей ладони. Поцелуй меня, и ты поймешь, в чем радость жизни, милый!

Я взглянул на нее и вздрогнул от захлестнувшего меня желания. Ее вид приятно щекотал нервы.

Моя рука погладила ее грудь, плавно соскользнула на живот. Ноги сразу разошлись и рука угодила в пушистый приют любви. Я приник взглядом к узкой плотной щели с розовыми пухлыми губками и с ужасом понял, что пути назад нет. И, потеряв остатки самообладания, я в диком исступлении мял нежную грудь соблазнительницы, ощущая ее трепет под моими грубыми ласками. Невыносимое наслаждение обрушилось на меня и утопило в жгучем водовороте удовольствия.

Да, это была настоящая женщина!

Как спелый плод и пышущая страстью... И я уже был рядом с ней и никак не мог утолить жажду любви. Мне понадобилось очень мало времени, чтобы понять, почему эта женщина возбуждала дикие и безумные желания у мужчин — даже у такой размазни, как Руди Баннермен.

 

7

Я встал еще до того, как она проснулась. Приняв душ, я оставил записку, в которой написал, чтобы она ехала домой и что мы встретимся позже. Вышел на улицу и позвонил Питу Сальво. Этому парню действительно не потребовалось много времени, чтобы отыскать Гейджа и Матто. Оба они остановились в «Апельсиновом Доме» на Майн-стрит и весь вчерашний вечер провели в «Чероки-клубе», расхаживая по залу и рассматривая посетителей. Часам к двум Гейдж здорово нагрузился и Матто вывел его из клуба. Пит думает, что они просто вышли проветриться.

В ресторане я узнал самые свежие новости. Джо Сандерса под конвоем везли обратно в Калвер-сити, и уже назначена дата судебного разбирательства. Да, время не ждет!

Когда я пришел к Хэнку Фитерсу, тот был еще в постели. И разбудить его оказалось делом совсем не легким. Наконец он выполз из-под одеяла, чертыхаясь и проклиная все на свете. Я сам сварил ему кофе и после двух чашек горячего напитка он быстро превратился в нормального человека.

Вообще у него было скверное настроение, потому что он провел несколько часов с лейтенантом Граверсом, но тот не сказал ему ничего определенного, кроме того, что хорошо относится к моему отцу. Вот, собственно, и все.

Но я не собирался выкладывать перед лейтенантом все карты и Хэнк это знал.

— Ты уже, конечно, побывал в центре, сынок?

— А что, в это время там можно узнать что-то интересное?

— Конечно! Там всегда можно кого-нибудь найти. Когда в городе появляется кто-нибудь из Баннерменов, все начинают юлить вокруг него. Ты чем-то больно уколол лейтенанта Граверса, когда указал ему на тех типов, и он мгновенно загорелся этим делом. Ты знаешь его суть?

— Надеюсь узнать от вас.

— Шесть лет назад «синдикат» попытался захватить влияние в нашем городе. Он даже укрепился кое-где, но штату удалось таки от него избавиться. А сейчас они снова хотят повторить маневр. Матто отправили сюда резидентом, и даже если наши законники знают, что он связан с людьми из Чикаго, они не могут этого доказать и что-нибудь сделать. У него за спиной определенно какая-то сила и он уверенно движется к вершинам... Так что, сынок, наш город ждут большие неприятности.

— Хорошенькую историю вы мне рассказали! Ну а что относительно того дела?

— Баннерменов?

— Именно.

— Я ведь репортер, сынок. Если кто нарушает закон, я рассказываю об этом в газете. Что ты собираешься делать?

— Как можно скорее вмешаться в дело Сандерса. Устроить что-то вроде суда, только с политической точки зрения. Получить поддержку полиции, газет и потребовать полного и тщательного следствия, а если будет нужно, то и отсрочки суда. Но если в этом деле не все в порядке, они все равно получат присяжных на свою сторону без того, чтобы в городе поползли слухи... Вы мне поможете?

— Само собой... Правда, сомневаюсь, что у меня получится. К тому же мне скоро на пенсию.

— Может, хоть попробуете?

— Ты втягиваешь меня в опасную авантюру, сынок.

— Разве вся наша жизнь не опасная авантюра?

Пит Сальво впустил меня в клуб, когда там еще никого не было. Мы прошли на кухню. Там Пит несколько минут рылся в ящиках с ножами, вытаскивая их один за другим, пока передо мной не очутился весь набор. Большинство ножей было обычной формы, но один привлек мое внимание. Я тщательно осмотрел его и положил во внутренний карман.

— Что ты с ним будешь делать? — поинтересовался Пит.

— Передам полицейскому врачу, который осматривал труп.

— Но ведь он сказал, что рана от стилета.

— А ты взгляни на него внимательнее, Пит. У каждого из них свой номер, и этим можно нанести такую же по форме рану. Убийца вполне мог и не выбрасывать нож, а просто положить туда, где он его взял. Во всяком случае полиция будет обязана проверить и это оружие.

— Логично, — согласился Пит.

Поскольку я был Баннерменом, доктор Энтони Уэмбер согласился провести срочную экспертизу. Сам он довольно скептически отнесся к моему предположению, но вынужден был признать, что этим ножом можно нанести рану, от которой погиб Чак Мелонен. Он не был полностью уверен в этом, поскольку рана на груди Чака была не совсем правильной формы, но провести экспертизу согласился. Для этого надо было сравнить глубину раны с длиной ножа и определить, мог ли нож такой формы убить человека. Острыми гранями нож напоминал стилет.

После внимательного осмотра доктор пришел к предварительному заключению, что его грани имеют такую же форму, что и форма раны, но все это было лишь предположением. Наконец доктор сказал, что поверит более тщательно, чтобы убедиться на все сто процентов, и при первом удобном случае известит меня. Меня или в крайнем случае кого-нибудь из Баннерменов.

Когда мы с Питом вышли от доктора, настало время сделать еще кое-что. Пит знал, что именно, и потому загадочно улыбался, когда мы подъезжали к «Апельсиновому Дому». Он подозвал прыщавого мальчишку в форме отеля и узнал к него все необходимое.

Поднявшись по лестнице, я постучал в дверь, а Пит встал так, чтобы его не было видно. Дверь открыл Гейдж. Он нисколько не испугался, потому что в руке держал пистолет. Он только сказал:

— Смотри-ка, Карл, кто к нам пожаловал. Этот слюнтяй снова напрашивается, чтобы ему дали в морду.

Матто оторвался от газеты, положил ее на стол и поднялся с нехорошей ухмылкой на гнусной физиономии.

— Тебе что, мало одного урока, пидор?

— Я уже предупреждал, чтобы вы были вежливее, — сказал я и взглянул в его сторону.

— Стой! — заорал Гейдж и встал за моей спиной, направив пистолет на меня.

Я специально встал так, чтобы они оказались спиной к двери, так что эти подонки даже не услышали, как вошел Пит. Они не подозревали о нем, пока он не трахнул их головами, да так, что они грохнулись на пол и выбыли из обращения не меньше, чем на час.

Мне потребовалось много времени, чтобы перетряхнуть их каморку, но, кроме трех револьверов тридцать восьмого калибра, патронов к ним да четырех тысяч двухсот долларов, мы не нашли ничего достойного внимания.

Первым открыл глаза Гейдж. Заметив Пита, склонившегося над ним, он попробовал сделать вид, будто все еще без сознания. Но это не прошло. Пит схватил его за ноги и поднял над полом. Я еще никогда не видел такого страха в глазах человека, как у Гейджа в этот момент.

— Посади его в кресло, Пит, — попросил я. — У нас есть для него кое-что особенное.

— Можно, я покажу мой коронный удар? После него сразу начинают искать стоматолога, — умоляюще сказал Пит.

— Побереги для второго. Я думаю, этот и так заговорит.

Пит небрежно протащил Гейджа через комнату и бросил в кресло с подлокотниками. Тот трясся от страха, так как гадал, что это такое «особенное» его ждет. Он понял, что сейчас играет не он, а другие.

С Карлом Матто оказалось намного труднее. Он тоже проделал путь до кресла, но разразился при этом отборной руганью. Питу пришлось потрудиться над ним, и я не вмешивался. Когда по его подбородку текла кровь, а глаза почти закатились, я спросил:

— Нам нужен нож, Карл... Где он?

— Сами ищите, — прохрипел он.

На этот раз у меня тоже зачесались кулаки. Сильным боковым ударом я бросил его к с стене. Он стукнулся головой и сполз на пол, уставясь на меня бессмысленными глазами.

— Сейчас ты будешь считать углы, приятель. Теперь ты в капкане.

Он буркнул в ответ что-то не самое теплое.

Пит подбежал к нему и ударил как следует. Матто сразу присмирел.

Гейдж начал издавать какие-то жалобные звуки.

— Это они зарезали Чака? — спросил меня Пит.

— Нет, не они, но участие принимали.

— Слушай, Кэт, что же мы с ними церемонимся? Давай их прикончим и дело с концом! Конечно, если это не нарушит твоих планов. А потом закопаем эту мразь...

— Никаких убийств, Пит! А то мы тоже окажемся в грязной истории.

— Но Чак был мой друг!

— Они свое получат, только не надо перегибать.

— Тебе лучше знать, Кэт.

Он подошел к Гейджу и уставился на него ненавидящим взглядом, от которого тот чуть не обделался.

— Ты знаешь место, куда можно его отвезти? — обратился я к Питу. — Такое место, где его никто не услышит?

— Помнишь курильню за вашим поместьем?

Помню ли я? Черт возьми! Отлично помню! Меня там не раз дубасил дядя Майлс, когда Руди и Тэдди наговаривали на меня.

— О, это в самый раз!

Гейдж понял, что мы собираемся делать, и кроме того он знал, что спешить мне особенно некуда. Он сразу начал жевать губами, но сначала не мог сказать ни слова.

— Послушай, — наконец выдавил он, — я ведь ничего не знаю... Я только...

— А мне это нужно только для того, чтобы другие знали, малыш. Чтобы совершенно не думали, что это Карл втянул тебя.

Мы оставили Матто валяться в номере, проехали шесть миль до владений Баннерменов и втащили Гейджа в курильню. Он не сопротивлялся, так как перед этим Пит отправил его в нокаут ударом по челюсти. Связав, мы бросили его на кучу опилок и были совершенно уверены, что когда он придет в себя и начнет орать, как поросенок, которого режут, он расскажет все и даже больше.

Я подождал Пита в машине, после чего мы подъехали к задним воротам усадьбы. При виде меня Анни заулыбалась. Она сказала, что Руди приехал вчера совершенно больной и до сих пор не вставал. Кузен Тэдди уехал по делам в город, а дядя Майлс с Вэнсом сидят в библиотеке.

Прежде чем войти, я постоял немного под дверью, прислушиваясь к его уверенному голосу. Дубовые двери были слишком толстыми, чтобы разобрать слова, но можно было понять, что говорит в основном Колби, а Майлс только односложно отвечает или поддакивает.

Когда разговор подошел к концу, я отступил в сторону, дал Вэнсу Колби выйти, чтобы он не заметил меня, и лишь после того, как он сел в машину, я прошел в библиотеку. Дядя стоял возле письменного стола с красным лицом, словно его отхлестали по щекам.

— Добрый день, милый дядюшка!

— По-моему, нам не о чем разговаривать.

— Ты думаешь?

И не мои слова заставили его поднять голову, а тон, которым они были сказаны. Я заметил, как у него отвисает челюсть и начинают трястись руки.

— Что ты имеешь в виду?

Разговаривать нам, конечно, было не о чем, и я не знал, что еще сказать. Наконец я с улыбкой произнес:

— Я ведь достаточно много знаю.

У дяди был такой вид, точно он вот-вот отдаст концы, и в тоже время на его физиономии было ясно написано, что разговор окончен. Я ухмыльнулся и вышел.

Анита как раз спускалась по лестнице. Заметив меня, она поспешила навстречу, протянув руки. Подбежала и тихо проворковала:

— Раз-два-три-четыре-пять, вышел котик погулять.

Еще когда мы были детьми и она начинала эту дразнилку, я бросался за ней и гонялся до тех пор, пока не ловил, валил на землю и делал вид, что хочу раздавить ее. Она визжала как бы от испуга и нам обоим очень нравилась эта игра.

— Здравствуй, Анита, маленькая моя! Ты сегодня занята?

— Не знаю... Дело в том, что Вэнс...

— Он только что уехал.

Она нахмурилась.

— Странно... Он даже не поднялся ко мне.

— Вероятно, его замучили дела.

Я прошел вместе с ней на кухню и крепко обнял за талию. Она доверчиво прижалась ко мне.

— Еще месяц назад он был так ласков со мной, а сейчас как-то изменился.

— Может, мы немного прогуляемся?

— Куда, Кэт?

— Да так, по разным местам. Мне нужно кое-куда заехать.

— Отлично! — Анита обрадовалась. — Я только сбегаю наверх и надену жакет.

По дороге в город я остановился у отеля и спросил дежурного, не звонил ли мне кто-нибудь. Оказывается, звонили, и не один раз: Сэм Рид из Чикаго и Хэнк Фитерс.

Я соединился с Чикаго и застал Сэма как раз в тот момент, когда он собирался уходить.

— Кэт, — сказал он, — я узнал еще кое-что о Матто. Одному парню, которого я хорошо знаю, приходилось с ним работать, и когда я его порасспросил, он мне рассказал много чего.

— Давай выкладывай!

— "Синдикат" не собирается распространять свое влияние на этот городишко. Они приехали туда по своим делам. Судя по всему, они собираются там заключить какую-то официальную сделку. И все, похоже, на законных основаниях. А Матто это дело возглавит. Если удастся, «синдикату» будет солидная прибыль. Но повторяю, все это на законном основании. И теперь всегда они будут действовать по закону... Ну как, устраивает тебя такое сообщение?

— Это кое-что проясняет, Сэм. Спасибо за информацию!

— Пустяки! Ты говорил, что в долгу не останешься.

— Можешь не сомневаться.

Я нажал на рычаг и набрал номер Хэнка. По заданию редакции он сейчас был в каком-то отеле за шестьдесят миль от Калвер-сити. Задание было неожиданным, ему сообщили о нем в последнюю минуту. Перед отъездом он позвонил мне, но не застал.

— В чем дело, док? — спросил я Хэнка.

— Кое-какие новости личного порядка... Мой коллега из газеты... ну, тот, который живет неподалеку от Мелонена... Так вот, его жена, оказывается, кое-что забыла. Один ее постоянный визитер как-то вечером, собираясь уезжать, сунулся задним бампером в другую машину. Если там что и повредил, то самую малость, и дело бы выеденного яйца не стоило, но она заметила, что отъезжавшая машина потеряла номер. Женщина подняла его и сунула под дворник оставшейся машины.

— А чья это машина? Кого из соседей?

— Она не знает, просто не обратила внимания. Ее очень возмутило, как повел себя тот человек.

— Когда это было?

— Пару недель назад.

— Что ж, отлично! Посмотрю, что можно из этого извлечь.

— Да, еще... Преодолей свою лень и навести старика Уилкинсона. Он звонил мне еще раз. Постарайся побывать у него до того, как я вернусь. Он просто сгорает от нетерпения поговорить с тобой.

— Ладно, Хэнк... Обязательно навещу. Кстати, когда вы собираетесь вернуться?

— Дня через два, не позже.

Когда я вернулся в машину, Анита посмотрела на меня с нескрываемой иронией.

— Мы еще куда-нибудь поедем?

— Я ведь только позвонил по телефону, — начал оправдываться я, — а сейчас ты увидишь застрахованного от всех случайностей детектива за работой. Во всяком случае, надеюсь, так обо мне думают...

— Почему?

— Потому что на все неясности и неприятности, которые сейчас творятся у Баннерменов, можно найти ответы совсем не те, какие ждешь на первый взгляд.

— А я думала, тебе это дело безразлично.

— Конечно, безразлично, черт возьми! Но зато ты мне совсем не безразлична. Если дело касается тебя, значит, меня оно тоже касается. До тех пор, пока ты носишь имя Баннерменов, оно должно оставаться незапятнанным, чего бы мне это ни стоило! Я же говорил: мне от них ничего не надо. Меня тут долго не было, к тому же я не настоящий Баннермен, а ублюдок. У меня никогда ничего не было, и я ничего не хочу. Я даже рад этому. Если у тебя ничего нет, ты ничего не потеряешь. А на жизнь себе я всегда заработаю, и хотя мне редко перепадают деликатесы, желудок мой на голод не жалуется. Зато я свободен и чист, поскольку никогда не залезал в долги. И не думай, я никогда не завидовал Руди или Тэдди за то, что у них есть. Я ненавижу их за то, что они пытались лишить меня даже того немногого, что у меня было... Ну ладно, хватит об этом. Меня интересует разгадка дела только потому, что в него против воли втянута ты. Другой причины у меня нет...

— Я люблю тебя, Кэт... Нельзя этого говорить, но я люблю тебя и всегда любила...

— Я знаю, дорогая.

— Но сейчас уже ничего не поделаешь. Слишком поздно, Кэт.

— Слишком поздно? — голос мой прозвучал сдержанно и неестественно. Я включил зажигание и тронулся с места.

В квартале, где жили Мелонены, я обошел почти все дома, и, звоня во все двери, расспрашивал жильцов о машине, получившей небольшие повреждения. На это ушло больше четырех часов — и все безрезультатно. Наконец, где-то около половины шестого, когда я собирался в очередной раз сесть в машину, меня остановила какая-то женщина. Погруженный в себя, я даже не расслышал ее, и меня привела в чувство Анита.

— Она что-то от тебя хочет, Кэт.

— Да, мадам?

Я сразу вспомнил ее. Я был в ее доме два часа назад.

— Я рассказала про вас мужу, когда он пришел. Это действительно была не наша машина, но той ночью у нас гостил приятель. Утром он обнаружил, что его машина немного помята, а на ветровом стекле чей-то номер.

— Очень мило, мадам, что вы рассказали мне это. Я хотел бы как можно быстрее закончить это дело, так что если сможете сообщить мне адрес вашего друга, буду вам очень признателен.

— Сейчас... — сказала она и чуть погодя добавила: — Кажется, его зовут Джек Деннер, а живет он на Третьей Северной. Номер в телефонном справочнике.

— Большое спасибо, мадам, вы мне очень помогли.

На первой же бензоколонке я остановился, нашел справочник и через минуту набирал номер Д. Деннера. Судя по всему, мой звонок его удивил. После того случая он ничего не предпринимал. Я настаивал, и он наконец вспомнил номер машины. Поблагодарив его, я повесил трубку.

Итак, трещина в стене появилась. Всегда находится слабое место, которое превращается в огромную трещину и все разваливает.

— Ты узнал, что хотел? — спросила Анита.

— Почти... Уже видны в темноте какие-то очертания, и когда загорится свет, все станет ясно. Поедем ко мне в отель. Я немного приведу себя в порядок, а потом поедем поужинаем.

— Я обещала Вэнсу...

— Вэнс подождет. У двоюродных брата и сестры, дружба которых связана поцелуем, тоже есть кое-какие права.

— Он с ума сойдет, — засмеялась она.

— Если он будет плохо себя вести, заработает еще одну хорошую оплеуху.

— Кстати, имей в виду, он никогда тебе не забудет.

— Сам напросился.

Она кивнула, но не глядя.

— Он... он всегда был такой. Знаешь, он всегда лез в драку, третировал всех в спортшколе, всегда вмешивался в чужие дела и все усложнял.

— Ничего удивительного. Когда-нибудь я расскажу тебе о себе.

Я подъехал к отелю и заглушил мотор. Распахнул дверцу, опустил ногу на землю и вдруг заметил набирающую скорость машину. Фары ее были потушены, и если бы не свет из окон отеля, я бы ее вообще не заметил.

Я крикнул Аните: «Ложись!» и вытолкнул ее через противоположную дверцу. Она упала на тротуар. А через миг прозвучали выстрелы, сопровождавшиеся яркими вспышками. Пул ударила куда-то в крышу машины у меня над головой. Посыпались осколки стекла.

Я выхватил револьвер, взвел курок и послал два выстрела в сторону машины, которая со скрежетом развернулась на гравийной дороге и помчалась в сторону города. Судя по всему, я промахнулся, а стрелять еще раз было бесполезно, машина уже унеслась.

Я помог Аните встать и отвел ее к себе в номер. Отовсюду уже высыпали люди. Дежурный администратор постучал в мою дверь и попытался выяснить, в чем дело. Я ответил, что все в порядке и что совершено покушение на мою жизнь, но, к счастью, никто не пострадал. Но на этом дело не кончилось. Дежурный, оказывается, успел позвонить в полицию, как только услышал выстрелы, а трубку снял лейтенант Граверс. Вскоре он сам появился в отеле в сопровождении сержанта в форме, а еще через несколько секунд стоял перед моей дверью, заложив руки за спину.

— Мистер Баннермен, я полагаю, вы можете дать мне удовлетворительные объяснения по поводу перестрелки, которая здесь только что произошла?

Я рассказал все, что было, но заметил, что он мне не верит. Он смотрел на меня с иронической усмешкой.

— Знаете, я уже достаточно наслушался о Баннерменах. Они, как видно, считают, что могут в этом городе делать все, что угодно. Мое начальство часто упоминает тех, кто диктует условия в этом городе и иногда даже перегибает палку в вопросах политики. И мне кажется, на этот раз я заполучу в свои руки хоть одного Баннермена... — с каждым словом его улыбка становилась все холоднее. — Нам известно, что у вас есть оружие. Это так?

Отрицать не имело смысла. Я кивнул на стул, где под курткой лежал револьвер.

— Если так... — проронил Граверс и приказал сержанту: — Конфискуйте оружие, Фред!

Я уже понял, что будет дальше, и начал одеваться. Когда я был готов, лейтенант проговорил:

— Все свои показания вы дадите в полицейском участке при свидетелях. — Он посмотрел на Аниту. — Вы тоже поедете с нами, мисс.

 

8

Они рассадили нас вокруг стола, на котором лежал мой револьвер. Лейтенант Граверс был очень доволен. Он разрешил Аните воспользоваться телефоном, и она позвонила Вэнсу Колби. Сейчас он уже ехал сюда.

Я обратился к лейтенанту и сказал, что тоже хотел бы позвонить кое-кому. После недолгого раздумья Граверс велел сержанту подключить еще один телефон. Я нашел в справочнике номер Уилкинсона, позвонил ему и, сообщив, кто я такой и где сейчас нахожусь, попросил приехать. Он очень разволновался и сказал, что немедленно выезжает.

Для человека, которому стукнуло девяносто три, он приехал достаточно быстро. На дорогу ему понадобилось не больше пяти минут. Я не видел его двадцать пять лет и нашел, что он почти не постарел за эти годы. Это был высокий старик с шапкой седых волос, величественный и благородный. И совсем нетрудно было понять, почему он стал самым уважаемым адвокатом штата.

Мы крепко пожали друг другу руки. Я очень хотел поболтать с ним о всяких пустяках, но старик сразу попросил Граверса разрешить нам поговорить несколько минут наедине, и тот был рад оказать ему такую любезность. Но по выражению лица лейтенанта я понял, что он думал. Он знал, что нам с ним предстоит долгий и трудный разговор, и старался оттянуть эту минуту.

Крошечная каморка, куда нас привели, была пропитана запахами пота и табака, поэтому я не испытывал никакой радости, переступая порог. Уилкинсон бросил на стол свою папку, вынул какие-то бумаги и придвинул их мне так, чтобы я сразу увидел помеченные места.

— Ваш отец, Кэт, полностью доверял мне, — сказал Уилкинсон. — И ваш дед почтил меня таким же доверием. А вы... доверяете мне вы?

— Конечно! У меня нет никаких причин не верить вам.

— Вот и отлично! — он вынул из кармана ручку. — Подпишитесь там, где галочки.

Я расписался, наверное, в двадцати местах, отдал ручку и сложил бумаги.

— Зачем вам это? — спросил я.

— А вы когда-нибудь знали подробности завещания вашего отца, то есть дедушки?

Я неопределенно развел руками.

— Знаю только, что он разделил состояние между отцом и дядей Майлсом. А разве нет?

— В какой-то степени да. Но были еще некоторые дополнительные условия. После их смерти деньги должны перейти к их детям. А если кто-нибудь из детей умрет, то к другим детям или к детям умершего.

— Вот как?

— Так гласило последнее завещание. Кроме того, ваш дед, зная, как его дети относятся к деньгам, поставил в завещании еще одно условие: капитал переходит к родственникам покойного, только если он не затребован прямым наследником в течение тридцати лет. Срок этот истекает как раз в субботу, то есть завтра.

— Ага, значит, я единственный и законный наследник уже истраченного капитала. К чему тогда вся эта волынка? Я-то знаю — мой старик промотал все деньги.

— В том и дело, что дед сделал оговорку, согласно которой дети не могли полностью расходовать капитал. Ваш отец был бесшабашным человеком, но и он оставил кое-какую недвижимость, которую не имел права продавать. Так что если вычесть все налоги, на вашу долю приходится не меньше двух миллионов.

— Что?! — я непроизвольно вскочил, вцепившись в край стола.

Уилкинсон задумчиво кивнул.

— Теперь понятно, зачем мне ваши подписи?

Но еще не все стало понятно, и я спросил:

— А как с дядей Майлсом и его детьми?

— Боюсь, что никак. Они уже истратили все до последнего цента, и из Баннерменов богатым остались только вы.

— Черт возьми!

— Но в завещании есть еще один пункт, который может все испортить, и это меня беспокоит. Могут возникнуть большие неприятности.

— В чем дело?

— Ваш дед был внешне очень экстравагантным человеком. Он был слишком честен и принимал закон буквально до последней буквы. И вот он оставил в завещании пункт, согласно которому наследник, замешанный в какое-нибудь уголовное дело и признанный виновным, навсегда лишается своей доли наследства, а его часть переходит к другим, которые себя ничем не запятнали.

«Не удивительно, — подумал я, — что Баннермены всеми силами стараются выйти сухими из воды. Даже выкуп в миллион долларов их не пугает.»

— И вот сегодня, как назло, лейтенант Граверс задерживает вас. Даже если вы ни в чем не виноваты, ношение оружия само по себе уголовно наказуется.

— Я постараюсь уладить этот вопрос.

— Боюсь, это будет трудно сделать.

— Не сбрасывайте меня совсем со счетов, мистер Уилкинсон. Потерпите немного... Кстати, вы не могли бы оказать мне небольшую услугу?

— Если смогу...

— Съездите, пожалуйста, к Питу Сальво и передайте ему: пусть возьмет Карла Матто и держит его с Гейджем, пока... в общем, до одиннадцати вечера. А потом пусть доставит их к Баннерменам. Мы будем ждать их там.

— Но...

— Сделайте это для меня, мистер Уилкинсон, хорошо?

— Ладно, договорились.

Сержант провел меня в другую комнату, где уже собралось семейство Баннерменов. Анита держалась в стороне и озабоченно сморщилась, когда я вошел. Я не обратил на них никакого внимания, хотя заметил, что у всех был торжествующий вид. Казалось, плохо было одной Аните.

Вэнс Колби обратился к Граверсу:

— А сейчас, сэр, если не возражаете, я хотел бы отвезти мисс Баннермен домой. Для нее это тяжелое испытание.

Лейтенант кивнул.

— Если возникнет необходимость, я знаю, где ее найти.

— А разве ее в чем-нибудь обвиняют?

— О нет, конечно, нет! — мягко ответил Граверс. — Если она нам понадобится, то только как свидетель. Ее ни в чем не обвиняют. Меня интересует только этот человек, — он показал на меня пальцем.

Даже не подняв головы, я сел на стул и подал Аните успокаивающий знак. Она попыталась улыбнуться в ответ, но это ей не удалось.

— Езжай домой, Анита, — ласково сказал я. — Все не так плохо, так что не волнуйся.

Едва они вышли, довольный собой лейтенант откинулся на спинку стула и сказал:

— А теперь рассказывайте все.

Я сунул руку в карман и вытащил бумажку с номером машины, который дал мне Джек Деннер.

— Очень интересный документ, — заметил я.

Лейтенант взял бумажку и спросил:

— К чему вы клоните?

— Выясните, кому принадлежит этот номер, и все станет ясно.

Граверс вызвал сержанта и дал ему задание срочно выяснить.

Через пятнадцать минут Фред вернулся и вручил лейтенанту записку. Тот прочитал ее и протянул мне.

— Чудесно! — развеселился я. — Вы внесли свой вклад в это дело, лейтенант.

И мы начали беседу.

Когда разговор был закончен, я взял со стола револьвер и сунул его в карман, предложив полицейским сопровождать меня в поместье.

Было 22.45, но в доме еще горел свет. Войдя внутрь, я услышал радостные и возбужденные голоса. Открыв дверь библиотеки, мы увидели, что у всех в руках бокалы, за исключением грустной Аниты. Вэнс Колби с важным видом стоял перед письменным столом, заслоняя дядю Майлса, который сидел на обычном месте. Полупьяные Руди и Тэдди как раз чокались. Но их хмель мгновенно улетучился, стоило им заметить меня. На физиономиях появилось кислое выражение, а у дяди отвисла челюсть и с губы закапала слюна. Только Колби был спокоен.

— Мы вас совсем не ждали, — сказал он.

— Я так и думал.

Я подошел к Аните и сел на подлокотник ее кресла. Анита протянула мне руку, прикусив губу, чтобы не расплакаться. Так мы сидели до одиннадцати, когда появился Пит Сальво, таща за шиворот Гейджа и Матто.

— Прекрасно! — восхитился я. — Вот теперь вся банда в сборе.

Руди упал на стул, но я приказал:

— Встать, слюнтяй! Я хочу, чтобы ты выслушал это стоя!

— Слушай, ты... — начал было Вэнс, но я оборвал его:

— А тебе лучше заткнуться и сидеть тихо, пока я буду говорить!

Немного помолчав, я начал:

— Вся эта история возникла только из-за того, что в этом штате разрешены азартные игры и здесь без труда можно загрести огромные деньги. Один человек понял это, этот сосунок, не созревший для любви, совершенно для нее не созданный и именуемый Руди Баннермен. Он загорелся такой страстью к зрелой нимфе, которая известна всем как красотка Мелонен, что чуть было не залез на нее, почти вылечившись от импотенции под влиянием ее чар. Человек, задумавший всю эту авантюру, вошел в доверие семьи и завязал контакт с чикагским «синдикатом», чтобы получить в долг деньги для осуществления этого мероприятия. Выбрав момент, когда Руди напился до чертиков, он затащил его в туалет, бросил там, а сам вышел на стоянку и прикончил Чака Мелонена ножом, взятым на кухне «Чероки-клуба». Нож он положил обратно на место, а с людьми из «синдиката» договорился, чтобы они подтвердили, что убийство совершил Руди. На самом деле свидетелей не было. Но потом вышла неувязка. Когда шантажисты потребовали денег, оказалось, что у Баннерменов их нет. Но настоящий убийца нашел выход. Короче говоря, Баннермены нацелились на мою долю наследства, если я не затребую его до определенного срока. Шансов на это было много и убийца успокоился. Прошло бы еще несколько дней и Баннермены получили бы мои деньги. Но я появился и спутал ему все карты, так как он успел истратить деньги, которые взял в долг у «синдиката». Иными словами, на кону оказалась его жизнь. Поэтому наш герой постарался избавиться от меня с помощью Гейджа и Матто. Но они не хотели моей смерти. Им надо было выгнать меня из города, пока не пройдет срок завещания. Запугать меня не удалось. Убийца запаниковал и даже попробовал застрелить меня. Он понимал, что если и не прикончит, так хоть втянет в уголовное дело, а этого тоже достаточно, чтобы лишить меня наследства. Трое Баннерменов только этого и ждали. В последнее время я не раз спрашивал себя, кто же из нас настоящий ублюдок? Сейчас наш убийца, видимо, совсем взмок от пота, не зная, каким будет мой последний шаг. Ему в голову пришла мысль влюбиться в даму, по которой изнывал Руди, и он начал с ней встречаться, назвавшись Артуром Сирсом. Она, естественно, рассказала ему о Руди и о бывшем моряке Джо Сандерсе. Когда полиция допросит Сандерса, он расскажет о телефонном звонке, когда ему сказали, что Чак Мелонен убит и что он главный подозреваемый. Парень запаниковал и решил скрыться. И все-таки Артур Сирс сделал маленькую, но роковую ошибку. Уезжая как-то от своей нимфы, он легонько толкнул бампером стоявшую поблизости машину и при этом потерял номер, а одна дотошная дама его и сунула за ветровое стекло поврежденной машины. Вот так и выяснилось, что приезжал туда не Артур Сирс, а Вэнс Колби.

Бокал выпал из руки Вэнса, а сам он непроизвольно шагнул назад и уперся в стол, судорожно схватившись за его край. Анита так сильно прижалась ко мне, что я не мог шевельнуть левой рукой, но для пистолета мне хватило бы и правой.

— А самое главное заключается в том, что тебе вовсе не Анита была нужна, — обратился я к Колби. — Тебе нужны были только деньги Баннерменов, а заполучи ты их, ты бы сразу от нее отделался.

Карл Матто с интересом наблюдал с порога за Колби.

— У тебя несколько выходов, Колби, — продолжал я. — Ты можешь воспользоваться своим револьвером, тем, из которого ты пытался убить меня, но как только ты сделаешь это неосторожное движение, я прикончу тебя на месте. Второй выход — попытаться удрать. Допустим, полиция потеряет твой след, но «синдикат» найдет тебя, когда они узнают, что дело не выгорело, и они для тебя станут опаснее полиции. Есть и третий выход, убийца! Перед дверью полицейская машина. Можешь сесть в нее и ехать в полицию вместе с лейтенантом Граверсом. А там молись, чтобы суд не присудил тебе электрический стул. Но если ты посмотришь на Пита Сальво, ты поймешь, что тебя ждет. Чак был его лучшим другом, а Пит способен на все, когда речь идет о друзьях.

Вэнс Колби приобрел цвет мела. От его надменности не осталось следа. Он стал похож на загнанного зверя, которого со всех сторон стережет смерть, и все, что он сможет сделать — это покориться судьбе.

Он медленно повернулся и пошел к двери. Там его уже ждал лейтенант Граверс. Захватив Гейджа и Матто, лейтенант посадил их в машину. Я слышал, как заурчал мотор, увидел красный сигнал над крышей, и машина тронулась к шоссе.

Я снова подошел к Аните и взял ее за руку. Казалось, она вообще потеряла способность что-либо понимать, но быстро пришла в себя и в голову ей вонзилась мысль, что судьба отдает нас друг другу и что на свете не существует никого, кроме нас двоих, кроме совсем маленьких человечков из семейства Баннерменов, которых все считали ничего не значащими, потому что у других Баннерменов было слишком много власти и могущества. Но сейчас — и навсегда — все круто переменилось.

— Итак, вы окончательно разорены, братцы. Теперь вам придется попотеть, чтобы заработать на жизнь. У вас, правда, остаются дом и земля, но они только ускорят полное разорение. Лично я не думаю, что вы выкарабкаетесь, да и позора такого вам не пережить, слишком вы тщеславны. Но лично я ничего никогда от вас не хотел, и сейчас возьму только то, что принадлежит мне по закону и что вы бесстыдно пытались украсть у меня. Вам придется жить наедине со своей нечистой совестью, а это поганое дело! Вы всегда будете помнить, что «ублюдок Баннермен» на самом-то деле не ублюдок, что это вы ублюдки. Да, самые настоящие ублюдки! — Я сделал небольшую паузу, оглядев их гнусные физиономии, и добавил: — Аниту я отсюда заберу. И об Анни я тоже позабочусь. Мне кажется, она больше не захочет оставаться в такой компании.

Я легонько подтолкнул Аниту к двери и еще раз обернулся. Руди и Тэдди были не в состоянии даже повернуть головы в мою сторону и не шевелились. Для них это оказалось слишком сильным ударом.

— Прощайте, милые братцы! — воскликнул я напоследок. — Теперь вам придется много трудиться, чтобы заработать на хлеб с маслом.

Ночь была ясной, небо в звездах, а дорога, освещенная луной, убегала на запад.

Анита тесно прижалась ко мне. Из приемника тихо лилась музыка. Мы ехали со скоростью шестьдесят миль в час. Мы с Анитой только что женились, и она все еще не могла прийти в себя. Мы почти не разговаривали. Я ждал, когда она начнет первой.

Наконец она не выдержала. Баннермены всегда были любопытны, а она принадлежала к их числу.

— Слушай, Кэт... Этот лейтенант Граверс... Он отпустил тебя? Почему? Не понимаю.

— А что тут непонятного? Я просто рассказал ему, кто я и откуда и куда направляюсь. Он принял это к сведению, вот и все.

— А куда мы сейчас едем?

— Туда...

— А ты не можешь сказать, куда именно?

Я посмотрел на нее и улыбнулся.

— Конечно могу, дорогая. Правда, это может помешать нашему медовому месяцу, но для тебя это будет даже как-то романтично. Я, видишь ли, должен получить в Нью-Йорке одного сбежавшего заключенного и отвезти его обратно на побережье.

Она изумленно уставилась на меня.

— Я думала... ты... ты...

— Да, я служу в полиции, ненаглядная моя. Я как раз ехал в отпуск на запад, вот они и поручили мне это задание, чтобы я выполнил его на обратном пути и оправдал таким образом дорожные расходы.

— О Кэт, дорогой!

— А теперь я могу вести себя, как тот полицейский миллионер, которого недавно показывали по телевизору. Теперь, надеюсь, тебе все понятно, милая? У тебя больше нет вопросов?

— О Кэт! Ты не представляешь, как мы повеселимся!

Я нежно погладил ее по ножке вверх от колена, и Анита еще теснее прижалась ко мне.

— А когда я выполню это задание, мы проведем медовый месяц уже по-настоящему. И тогда — берегись, Анита!

— Берегись, Кэт! — отозвалась она и улыбнулась.