1

Въехав на служебную стоянку своей станции ТВ-КТБС, Джилл Лэнсинг улыбалась своим мыслям. Поставив свое «вольво» на первой же свободной площадке, она выключила двигатель. И снова улыбнулась. Сегодня наконец наступил тот день, когда ее мечта о кинообозрении, ориентированном на вкусы женщин, станет реальностью. Джилл задумала это обозрение несколько лет тому назад, во время горячего спора с одним из обозревателей, сетуя на то, что на телевидении, как и в остальной жизни, имеет место перекос в сторону интересов мужчин.

Кинообозрение «Мое кино». Ее программа. Ее шанс на успех.

Она до сих пор не могла поверить, что ее мечта скоро воплотится в жизнь.

Джилл опустила зеркало заднего вида, заглянув в него, быстро проверила, в порядке ли у нее помада и прическа, а потом вернула его на место. Потом она вышла из машины, и потоки солнечного света сразу же обрушились на нее. Она подняла лицо к безоблачно-синему небу. Даже погода была под стать ее настроению. Но, с другой стороны, погода в южной Калифорнии редко бывала плохой.

Пройдя через автостоянку, Джилл уже через считанные минуты прошла через стеклянные двери телестанции и поднялась на лифте до этажа, где располагались кабинеты сотрудников.

— Привет, Энни, — поздоровалась она с секретаршей, направляясь к своему столу. — Отличная блузка и очень тебе к лицу.

— Спасибо. Моя последняя обнова… Только не проговорись моему мужу, — улыбнулась Энни. — Ты, должно быть, ужасно рада.

Рассмеявшись, Джилл заговорщически склонилась к секретарше:

— У меня такое радостное настроение, что я могла бы поклясться, что сегодня — Рождество.

Секретарша засмеялась.

— Дана у себя. Готова и ждет. Иди к ней. И — удачи!

Джилл махнула рукой в знак благодарности и направилась по коридору в кабинет Даны Хоубен. Дана была продюсером новой передачи — и близкой подругой Джилл. Впервые они встретились три года назад, в гостях у общего знакомого. Обе недавно прошли через развод. Их раны были еще свежи — и обе нуждались в поддержке. Завязавшаяся в тот вечер дружба сохранилась и со временем лишь окрепла.

Дверь в кабинет Даны была приотворена. Джилл негромко постучала и вошла. Дана подняла голову от какой-то бумаги и улыбнулась:

— А, это ты. Отлично!

Джилл ответила улыбкой.

— Ты ведь не думала, что я сегодня опоздаю?

Бросив сумку на кресло для посетителей по другую сторону от стола Даны, она встревоженно спросила:

— А где Клейтон? — Она ожидала, что второй ведущий кинообозрения разделит ее нетерпение поскорее приступить к работе. — Только не говори мне, что он проспал!

Улыбка Даны погасла.

— У нас проблема.

— Проблема? — повторила Джилл, озабоченно хмурясь. — Что случилось?

— Дело в Клейтоне. — Поднявшись, Дана вышла из-за стола. — Его арестовали.

— Арестовали?! — Джилл недоверчиво ахнула. — За что?

— За наркотики.

— Не может быть! — Джилл прижала руку к сердцу. — Но это же наверняка какая-то ошибка. Наркотики и Клейтон? Не представляю себе такого!

— Никакой ошибки. Его остановили за превышение скорости, и полиция нашла на сиденье машины рядом с ним грамм кокаина. — Дана засунула руки в карманы блайзера. — Это его первый арест, так что в тюрьму он скорее всего не попадет. Но ему придется пройти курс лечения.

Джилл по-прежнему не могла поверить подруге, хоть и понимала, что та не могла обманывать. Клейтон всегда казался ей таким надежным и консервативным…

— Когда это случилось?

— В четверг вечером. Я пыталась тебе дозвониться. И весь уик-энд тоже. Где ты была?

— Мои родители проводили уик-энд в Сан-Франциско, Ребекка была с отцом, так что я просто… поехала. — Джилл всмотрелась в серьезное лицо подруги, и сердце у нее упало. — И это значит… Программу отложат, пока мы не найдем нового обозревателя?

— Мы его уже нашли.

— Правда? — Джилл ошеломленно помотала головой. — Ты уже смогла заменить Клейтона? Так быстро? — Дана кивнула, и ошарашенная Джилл невольно отступила на шаг. — Но, Дана, как же ты могла принять решение, не посоветовавшись…

— Привет, Джилл.

Мужской голос ласкал слух, словно теплый мягкий шелк кожу, вызвав такое яркое воспоминание, что у нее перехватило дыхание.

«Джек Джейкобс. Не может быть! — Она застыла в напряженной позе. — Только не Джек!»

Джилл еще пыталась убедить себя в том, что слух и память сыграли над ней злую шутку, а сердце у нее уже начало отчаянно колотиться и ладони вспотели. Она медленно повернулась, стараясь овладеть своими эмоциями.

Она зря надеялась на чудо. Оно не произошло.

В дверях стоял Джек, наклонив темноволосую голову и изогнув губы в озорной полуулыбке, которую она так хорошо помнила. Джилл не видела его уже пять лет — с того дня, когда, осознав всю бесперспективность их отношений, она ушла из его жизни. Быстро скользнув по нему взглядом, она попыталась найти в нем перемены. Их почти не было. Черты лица стали немного резче — но это сделало его только еще красивее и притягательнее. В лице Джека и в его манере держаться всегда было нечто необыкновенное — какая-то раскованность и вкрадчивое обаяние.

Джилл снова посмотрела ему в лицо — и их взгляды встретились. На одну секунду она вдруг снова перенеслась в прошлое и неожиданно испытала сильную боль. Ей снова было двадцать пять, и она смотрела в темно-синие глаза своего возлюбленного. Джилл, позабыв на мгновение о своей передаче, ощутила легкую дрожь возбуждения.

Усилием воли она прогнала эти неуместные ощущения, смутившись тем, что даже спустя столько времени ей достаточно только посмотреть на Джека, чтобы снова вернуться в прошлое.

— Джек, — с трудом выговорила она севшим от волнения голосом.

— Вы знакомы? — непритворно изумилась Дана.

— Были знакомы, — негромко ответил Джек. — Очень давно.

— Да что вы говорите? Вот уж действительно, мир тесен.

— Дана, извини! — С этими словами помощник продюсера заглянула в дверь. — Дэниэл просит тебя зайти к нему. Немедленно.

— Спасибо. — Дана посмотрела на часы. — Ну, ребята, наводите мосты. Я на минутку.

Джилл проводила взглядом стремительно удаляющуюся фигуру Даны, ужасно жалея о том, что не может уйти с нею. Сейчас она готова была оказаться где угодно — только не наедине с человеком, который причинил ей столько боли когда-то, что она даже не надеялась оправиться.

Повернувшись к Джеку, она поймала на себе его взгляд. Лицо у него было серьезным.

— Нет слов, Джилли? — негромко проговорил он.

Джилли. Так он ее ласково называл. Когда они были любовниками. Это имя заставило ее почувствовать себя незащищенной, ранимой. Она с трудом сглотнула:

— Как жизнь?

Уголок его рта приподнялся в кривой улыбке.

— Прекрасно. А у тебя?

— Все хорошо. — Она кашлянула. — Как дела в «Пипл»?

— Прекрасно. А как тебе нравится работать в «Лос-Анджелес таймс»?

— Очень нравится.

Он засунул руки в передние карманы светлых джинсов и осмотрел ее с ног до головы, словно замечал все детали.

— Ты прекрасно выглядишь, — пробормотал Джек, снова глядя ей в глаза. — Ты совсем не изменилась.

Не изменилась? Она чувствовала себя совсем не так, как та двадцатипятилетняя женщина из прошлого. И тем не менее его слова заставили Джилл испытать неожиданный прилив радости. Ей не должно быть дела до того, что он думает о ее внешности, ей не следует получать удовольствие от его комплимента. И тем не менее она ничего не могла с собой поделать. И это неприятное открытие заставило ее встряхнуться.

Переплетая пальцы, Джилл сказала:

— Спасибо.

Он перевел взгляд на ее губы, задержал его там на несколько томительных секунд, а потом снова посмотрел ей в глаза.

— Говорят, у тебя ребенок.

Ее чудесная Бекки! Она сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться.

— Да. Ребекке в марте исполнится пять.

— Пять? — повторил он словно про себя. — Она могла бы быть нашей с тобой дочерью.

Джилл резко втянула в себя воздух. Его слова больно задели ее.

— Ты ведь не хотел иметь семью, помнишь? — спросила она дрогнувшим голосом. — И меня ты не хотел.

— Я всегда тебя хотел, Джилли.

— Да, но ты хотел только временной связи. Ты не мог мне обещать ничего, кроме этой минуты. — Джилли всмотрелась в его лицо. — Ты думал, я буду ждать вечно? — спросила она с отчаянием. — Ты этого хотел?

Его губы скривились, и Джек стремительно шагнул к ней, остановившись совсем рядом, так что она ощутила жар его тела, поймала чуть заметный аромат пряного мыла, которым он всегда пользовался. Она зажмурилась, вспоминая, сколько чувственного удовольствия испытывала всегда рядом с ним. Она жаждала его прикосновения. Она молила Бога, чтобы он до нее не дотронулся.

— Не знаю, что я думал, — напряженно проговорил он. — Но вот чего я точно не думал, так это то, что вернусь к прощальной записочке.

На Джил его слова подействовали словно удар под дых.

— А ты предпочел бы, чтобы мы еще и говорили? Я решила, что у нас и без того было слишком много скандалов. Разве еще один что-нибудь изменил бы?

Джек чертыхнулся и отошел к окну, откуда стал глядеть на открывшуюся панораму Лос-Анджелеса. Какое-то время он ничего не говорил, а потом обернулся к ней.

— Может быть. Но мы этого никогда не узнаем, так ведь?

Что-то в его голосе, в выражении его глаз больно защемило ей сердце. Что-то похожее на сожаление. Джек изменился, вдруг поняла она. Что-то его изменило — или кто-то?

Встряхнув головой, Джил мысленно обозвала себя дурой. Какое ей дело, насколько изменился Джек Джейкобс и изменился ли вообще. Он вел себя тогда безответственно, не глядя в будущее, и она не выдержала и ушла. Ей надо беречь себя и свое сердце. Джилл напомнила себе, что их отношения закончились давным-давно.

— Будь ты настоящим джентльменом, ты отказался бы участвовать в передаче.

Рассмеявшись, он присел на край стола.

— Но я далеко не джентльмен. Ты это знаешь. А кроме того, я уже подписал контракт и не собираюсь его нарушать. — Он приподнял брови, снова став человеком, которого она знала пять лет тому назад, — нахальным, уверенным в себе, не боящимся ничего и никого. — Боишься, что я тебя буду затмевать?

— Только в твоих мечтах, Джейкобс. — Теперь она подошла к нему и посмотрела прямо в глаза. — Ты — самоуверенный, нахальный тип, закоснелый в предрассудках. Я считаю, что твои обзоры позорно однобоки, и предпочла бы работать с любым смазливым кретином…

Он растянул губы в ленивой усмешке.

— Уже перепугалась. Это мне нравится.

У Джилл вся кровь вскипела в жилах. Непонятно, почему ее это удивило. Джек всегда так на нее действовал. Он всегда умел пробить брешь в ее сдержанности и разозлить до чертиков.

— Ты, самодовольный сукин…

— Извините, — Дана быстро вошла в комнату и резко остановилась, переводя взгляд с Джека на Джилл и обратно. — Что-то случилось?

Джилл быстро повернулась к подруге.

— Я оказалась в неловком положении, Дана. Мы не могли бы поговорить наедине?

Кивнув, продюсер повернулась к Джеку:

— По коридору направо есть комната для отдыха. Вы не возражаете?

— Нисколько.

Джилл смотрела, как он выходит из комнаты. Ей никак не удавалось успокоиться. Она, к сожалению, прекрасно понимала, что ей придется работать с Джеком. Другого варианта не было. Но она все равно должна была попытаться расстроить это нежелательное партнерство.

Она встретилась взглядом со своей встревоженной подругой.

— Как ты могла сделать такое, не посоветовавшись со мной, Дана? Мы вместе с тобой придумывали эту передачу. Неужели нельзя было подождать с решением пару дней, пока ты со мной не свяжешься?

— Не было времени. — Дана подняла руки ладонями вверх. — Мы начинаем подготовку сегодня, пришлось действовать быстро. По правде говоря, нам еще чертовски повезло, что Джек согласился приступить к работе немедленно.

Дана шагнула к Джилл, сочувственно глядя на нее.

— Послушай, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, — и мне очень жаль. Но наша телекомпания немало вложила в твою программу, Джилл. И я тоже. И если уж на то пошло, то решения тут зависят не только от меня. А администрация, включая меня, сочла Джека лучшей кандидатурой. Мы решили, что вы с Джеком будете идеальными партнерами.

Идеальными партнерами!

Джилл тяжело вздохнула. Какой насмешкой прозвучали эти слова! Пять лет тому назад она и сама думала о себе и Джеке именно так. И оказалась наивной дурой.

— Как ты могла счесть его лучшей кандидатурой? Этот человек — просто неандерталец!

Дана рассмеялась и покачала головой. Ее короткие черные волосы упали ей на лоб.

— Этот, по твоим словам, «неандерталец» повысит рейтинг передачи сразу же. Зрительницы будут от него в восторге. — Джилл нахмурилась, и Дана снова засмеялась. — Согласись: кинообозреватели редко похожи на кинозвезд. А Джек Джейкобс — похож.

С этим Джилл спорить не могла. Она попыталась пойти по другому пути.

— Но мы с ним такие разные! Наш стиль изложения, наш подход к оценке фильмов. Наше социальное происхождение, наконец.

— Именно поэтому мы его и выбрали. — В темных глазах Даны горел азартный огонь. — Из ста фильмов вы с Джеком одинаково оценили только дюжину. Двенадцать, Джилл! Это чуть больше десяти процентов.

— Только потому, что он всегда не прав. Этот человек совершенно лишен вкуса.

Улыбка тронула губы Даны.

— Забавно. Он сказал о тебе то же самое.

Джилл нанесла очередной удар:

— А ты не боишься, что зрителей наши противоречия только запутают? Ты не считаешь…

— Нет. Я уверена, что это вызовет у них интерес.

Отвернувшись от подруги, Джилл отошла к окну. Внизу, на шоссе, в обычной утренней пробке скопилась вереница автомобилей. «Безнадега», — подумала Джилл.

Ей придется рассказать Дане все. Из-за передачи. И потому, что они подруги.

— Джилл?

Джилл с трудом заставила себя оторвать взгляд от транспортной развязки внизу и повернуться к собеседнице. Печально улыбнувшись, она призналась:

— Есть одна вещь, о которой ты не знаешь. Часть моей жизни. Эпизод, о котором я тебе никогда не рассказывала.

— Так расскажи сейчас.

Немного помедлив, Джилл решилась.

— Мы с Джеком были любовниками, — пробормотала она. — Задолго до нашего с тобой знакомства. Все у нас кончилось плохо. Очень плохо. По крайней мере, для меня.

— Извини, — тихо отозвалась Дана. — Мне очень жаль, что я об этом не знала.

— Я никогда не испытывала потребности вытаскивать на свет эту историю из прошлого. — Пожав плечами, Джилл снова повернулась к окну, наблюдая за ярким солнечным днем. — До сегодняшнего дня я относила ее к далекому прошлому.

— Насколько давно это было, Джилл? И что ты чувствуешь по отношению к нему?

— Если не считать презрения? — Джилл рассмеялась, и смех ее прозвучал напряженно и резко. — Он больно меня ранил. Но с тех пор прошло пять лет. — Она встретилась взглядом с подругой. — Я перестала о нем вспоминать, Дана.

Подруга засунула руки в карманы жакета и наклонила голову набок.

— Он подписал контракт, Джилл. И ты тоже. Вам придется работать вместе. Пообещай мне, что с этим проблем не будет.

— А если я не могу тебе этого пообещать?

Дана поджала губы.

— Не знаю, Джилл. Честно, не знаю. Просто не представляю себе, что тогда предпримет руководство.

Джилл поняла, что кто-то из администрации заинтересован в том, чтобы Джек был одним из обозревателей. Кто-то влиятельный. Если она будет упираться, то без работы скорее всего оставят ее, а не Джека.

Этого не будет! Она неприятностей устраивать не станет.

Джилл расправила плечи.

— Все другие кинообозрения ведут исключительно мужчины. Подавляющее большинство обозревателей — мужчины, в крупных газетах и журналах почти все ключевые посты занимают мужчины. Мы задумали нашу передачу как способ выражения мнений женской половины киноаудитории. Я хочу, чтобы наша передача получилась. Ты это знаешь, Дана.

— Знаю. Но все, что ты сейчас сказала, нельзя считать ответом на мой вопрос.

Джилл глубоко вздохнула.

— Я профессионал, Дана. Я сумею не позволить моим личным чувствам помешать мне выполнить мою работу.

— Слава Богу! — Дана прижала руку к сердцу. — Ты меня напутала, Джилл. Я хочу, чтобы наша передача имела успех. Я на это очень рассчитываю.

— Не больше, чем я, — рассмеялась Джилл. Ее возмущение немного улеглось, к ней вернулась ее обычная уверенность в себе. — По правде говоря, мне даже начинает нравится мысль о том, что мы с Джеком столкнемся лбами.

— Надеешься, что шишка будет у него? — сухо осведомилась Дана.

— Ну, ты же не думаешь, что я стану отвечать на такой вопрос? — хитро улыбнулась Джилл.

Дана скорчила гримасу.

— Нет, наверное. Я не говорила тебе, что мы подумываем, не изменить ли название передачи? Знаешь, обыграть ваши имена. Воспользоваться тем детским стишком про Джека и Джилл… На таком совпадении просто грех не сыграть.

Джилл застонала, и ее подруга рассмеялась.

— Шучу, шучу! Но, согласись, это было бы славно. Запомнилось бы. Зрители такое любят.

Джилл улыбнулась.

— Еще бы. Зрители много чего любят. Например, есть слишком много сладостей и вешать на стены безвкусные картины.

Дана снова рассмеялась.

— Обижайся, если хочешь, но у меня предчувствие, что вас будут смотреть не столько ради обзоров, сколько из-за столкновения личностей.

— Если тебе нужны конфликты…

Джилл многозначительно замолчала. Дана наморщила носик и направилась к двери.

— Наверное, мне следует взять свои слова обратно. Пошли, пригласим твоего неандертальца на чашку кофе. День будет длинный.

Джек смотрел, как Джилл быстро идет через автостоянку телекомпании. Солнце ярко позолотило ее темно-русые волосы, залило ее светом. Она не оборачивалась, не останавливалась. И она не попрощалась. Типично дня Джилл Лэнсинг.

Его раздирали противоречивые чувства. Джек прищурился, стараясь с ними справиться.

Джилл едва замечала его присутствие во время разговора с Даной, не обращалась к нему напрямую, не встречалась с ним взглядом.

А он не мог оторвать от нее глаз. Внешне она мало изменилась за эти пять лет, что он ее не видел. Стрижка стала чуть короче. Она пользовалась новыми духами. Перешла на помаду другого оттенка.

Он по-прежнему не мог спокойно на нее смотреть. У него бурлила кровь. Все чувства его обострялись — такого не бывало ни с одной другой женщиной. Джек направился к своей машине. В южной Калифорнии, которая славится обилием красивых женщин, Джилл всегда привлекала к себе внимание, хоть ее нельзя было бы назвать красавицей в традиционном смысле этого слова. И ничего экзотического в ней тоже не было. Она обладала естественной, свежей красотой, она светилась теплотой и умом. Ее карие глаза всегда смотрели прямо, ее улыбка всегда была искренней.

Но в других отношениях она очень сильно изменилась. Ведь она теперь была матерью. Она вышла замуж — и развелась. Джек резко вдохнул горячий воздух. Та Джилл, которую он знал, была более мягкой и открытой. Она никогда не скрывала своих чувств, и рядом с ней даже самый закоренелый циник готов был бы поверить в счастливое будущее.

Его вдруг охватило острое чувство потери, настолько сильное, что он изумился. Постаравшись отбросить его, он обозвал себя глупцом. Его отношения с Джилл закончились много лет тому назад. Он едва избежал катастрофы. Она хотела иметь мужа, детей, прочное будущее. Она никогда не воспринимала его таким, каким он был.

Джилл это убедительно доказала. Спустя полгода после того, как она с ним порвала, вышла замуж за другого.

Она получила то, чего хотела. Так было всегда.

Джек в отчаянии сжал кулаки. Тогда почему же ему больно на нее смотреть? Почему его охватили воспоминания и не выпускают из своих клещей? Их встреча должна была бы пройти совершенно непринужденно. Прошло много времени. Он приобрел жизненный опыт. Джек говорил себе, что ему будет интересно с ней работать. Он убедил себя в том, что они — двое профессионалов и прошлое не имеет никакого значения.

И вместо этого одного взгляда на нее оказалось достаточно, чтобы вспомнить все, что между ними было. Каково было обнимать ее, любить ее. Как она наполняла его дни светом, теплом и… покоем. И как это заставляло его чувствовать, будто он связан по рукам и ногам, теряя свою личную независимость.

И Джек вспомнил их последнюю ссору, когда Джилл сообщила ему, что беременна. Он вспомнил, какие словесные удары они нанесли друг другу, вспомнил, что испытывал, спеша на самолет, отлетающий в Канны: словно он истерзан и истекает кровью, испуган и загнан в тупик… Джек часто думал о том, что в тот момент чувствовала она. То же самое? Но у него не было уверенности даже в том, что Джилл вообще что-то чувствовала.

А больше вспоминать было нечего: он вернулся из командировки и обнаружил, что Джилл ушла. В его квартире не осталось и следа ее пребывания. Если не считать записки, которая гласила: «Ложная тревога. Оказалось, что я вовсе не беременна. Поздравляю».

Никакого ребенка не было. Домашний тест на беременность оказался неправильным.

Джек смотрел на ее записку, и перед глазами его все расплывалось. Он не знал, что думать и что делать. Казалось, вся его жизнь рассыпалась. А теперь она ведет себя так, словно больно было только ей одной! Словно их отношения касались только ее.

Снова чертыхнувшись, Джек отпер машину и сел на водительское место. Обхватив пальцами руль, он откинул голову на спинку сиденья. Он всегда был честен в отношениях с нею. Всегда. В тот вечер, когда они встретились, когда стало ясно, что вспыхнувшее между ними чувство не исчезнет, он сказал ей, что не собирается жениться, что не будет заводить семью. Никогда.

Джек хотел, чтобы она не питала иллюзий относительно их будущего, не хотел, чтобы Джилл потом возненавидела его за то, что он не оставил ей выхода, чтобы обвинила его в том, будто Джек ее обманывал.

Но Джилл ему не поверила. Она решила, что он передумает… А когда не смогла его переубедить, то отчалила.

И получила, что хотела, от какого-то другого мужчины. Ребенка. Малышку по имени Ребекка.

Джек с такой силой сжал руль, что у него онемели пальцы. Глубоко дыша, он старался успокоиться. Как уже много раз за последние пять лет, он повторил себе, что отцовство не для него. Он напомнил себе о клятве во что бы то ни стало избегать женитьбы, которой он не собирался изменять.

Но ему никогда не забыть, что он чувствовал те несколько дней в Каннах, когда думал, что в Джилл растет частичка его самого.

Снова чертыхнувшись, Джек включил двигатель. Джилл вывернула ему наизнанку всю душу — а потом повернулась и ушла. Она просто им воспользовалась.

Джек видел, как она осторожно выводит свое «вольво» на улицу. Он подождал, пока ее белый автомобиль не скроется из вида, а потом резко вывел свою машину со стоянки, завизжав шинами.

Джилл больше не сможет им воспользоваться. И будь он проклят, если снова позволит ей вывернуть его наизнанку. На этот раз, пообещал он себе, Джилл Лэнсинг может больше не рассчитывать на действие своих чар.

 

2

Питер продемонстрировал в очередной раз свою пунктуальность, подъехав ровно в назначенное время.

Джилл сжала руки на коленях, глядя, как машина ее бывшего мужа медленно заезжает в ворота. Все в ней трепетало от волнения и нетерпения. Бекки вернулась. Всего через несколько секунд она снова будет со своей малышкой!

Он остановил машину, и передняя пассажирская дверца стремительно распахнулась. Ребекка выскочила наружу и помчалась к Джилл, ослепительно улыбаясь.

— Мамочка!

— Ребекка! — Джилл со смехом присела на корточки и раскрыла дочке объятия. В следующую секунду малышка уже бросилась в них и крепко ее обняла.

— Привет, куколка, — сказала Джилл, крепко прижимая к себе дочку. — Я так по тебе скучала!

— Я тоже скучала, мамочка.

Улыбнувшись, Джилл поцеловала девочку в макушку. Ребекка радостно взвизгнула и прижалась к матери еще теснее. Ее нежный детский запах вызвал в Джилл волну радости, и она глубоко вздохнула. Две недели, когда Джилл не видела дочери, показались ей целой вечностью. И сейчас она не станет думать о том, что еще через две недели она снова с ней расстанется.

Ее бывший муж вылез из машины и направился к ним, неся сумки с вещами Бекки. Поставив их на дорожку, он засунул руки в карманы.

— Здравствуй, Джилл.

Джилл подняла голову и посмотрела на него. Напряженное выражение его лица резко контрастировало с нарочито непринужденной позой.

— Привет, Питер. — Она встала, подхватив Ребекку на руки. — Как все прошло?

— Великолепно. Как всегда.

Джилл погладила шелковые волосики Бекки — темно-русые, точно такого же цвета, как ее собственные.

— Ни кошмаров, ни насморков, ни еще чего-нибудь, о чем мне следует знать?

— Абсолютно ничего.

— Хорошо. — Она глубоко вздохнула. — Как младенец?

— Растет с каждым днем. Она…

— Она такая прелесть, мамочка! Ты бы только посмотрела. — Ребекка запрокинула голову, чтобы посмотреть матери в лицо. — Она мне улыбнулась. Я дала ей поиграть мою куклу, и она мне улыбнулась!

Питер широко улыбнулся дочери.

— Малышка улыбнулась, потому что любит свою старшую сестричку.

Бекки выпрямилась, буквально светясь от гордости:

— Я хорошая старшая сестричка!

У Джилл сжалось сердце. Ей было больно видеть, как Бекки любит свою единокровную сестру, больно из-за того, что Питер способен дать дочери то, чего не может дать она: полную семью и настоящий дом. То, о чем Джилл всегда мечтала. О чем она не перестала мечтать и сейчас.

Джилл откашлялась.

— Бекки, обними папу и поцелуй. Нам пора идти в дом.

Передав Ребекку Питеру, она смотрела, как девочка его обнимает и целует. Эти минуты были всегда очень трудными, не переставали причинять ей острую боль. Не потому, что она любила Питера, а потому, что его так любила ее дочка. Ребекка заслуживала того, чтобы иметь и мать, и отца, настоящую семью, совместные ужины и поездки, праздники и каникулы… Семью, которая по воскресеньям ходила бы в церковь, а в июле уезжала отдыхать.

А вместо этого девочку передавали от отца к матери. У нее было два дома, два комплекта игрушек и две группы друзей, разное окружение. У нее была мачеха и единокровная сестренка, и родители, которые вели вежливые разговоры при встречах, когда отвозили или забирали ее.

— Ой, смотри, — взвизгнула Бекки, указывая пальцем — Киса!

Девочка начала вырываться, и Питер спустил ее на землю. Они с Джилл смотрели, как их дочка пробежала по двору за большим соседским полосатым котом по имени Великан.

Джилл улыбнулась.

— Она так любит животных!

— Поэтому мы с Джин купили ей котенка. — Питер перевел взгляд с дочери на Джилл. — Она назвала его Киса-Киса. Ей страшно не хотелось с ним расставаться.

Его тон — снисходительно-презрительный — вызвал в Джилл страшное раздражение. Она посмотрела на Питера. Это он ее оставил, это он подал на развод. И тем не менее в разрыве обвинил именно ее! Он сказал, что она недостаточно его любила. Она была ему верной и заботливой женой, она была любящей матерью. Она осталась бы с ним навсегда, как и обещала во время свадебного обряда.

И все-таки он винил во всем ее.

Джилл вспомнила Джека. Его образ мгновенно наполнил ее ум и сердце. Чувство вины поднялось в ней — но она постаралась его подавить. Она выходила за Питера с честными намерениями. Она всю себя посвятила тому, чтобы их брак был удачным. Ей не в чем себя винить.

Она смотрела Питеру прямо в глаза.

— Возможно, если принять во внимание все обстоятельства, покупка котенка была не слишком удачной мыслью. Кроме того, мне казалось, что мы договорились пока не дарить ей домашних животных, ведь она недостаточно взрослая.

— Это ты так решила! — огрызнулся Питер. — А обстоятельства скоро изменятся.

— Не так уж скоро. Ей начинать учиться еще через год. — Джилл отступила на шаг. — Я уверена, что тебе пора, Питер. Ехать далеко.

Он схватил ее за руку.

— Нам надо это обсудить.

Джилл покачала головой.

— Не думаю. Как я уже сказала, времени у нас еще много. И кроме того, здесь Бекки.

— Она на другом конце двора, играет с котом. Нас она не слышит. — Питер понизил голос. — Эта проблема никуда не денется, Джилл. Когда Бекки начнет учиться, наше решение о совместном воспитании придется пересматривать. Если мы сделаем это сейчас, то она успеет привыкнуть к новому распорядку жизни до начала учебного года. — Он на мгновение отвернулся, а потом снова повернулся к ней и решительно добавил: — Я хочу, чтобы она жила со мной.

Джилл этого ожидала. Подобное решение не было для нее сюрпризом. И тем не менее кровь застучала у нее в висках. Она сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

— А я хочу, чтобы девочка осталась со мной. Я ее мать.

— А я ее отец.

Джилл сжала руки в кулаки: его высокомерный тон вывел ее из себя.

— Ты хороший отец, Питер, и я знаю, что ты ее любишь. И она тоже тебя любит. Я рада, что ты у нее есть, — но ее место рядом со мной.

Питер сузил глаза.

— Я с этим не согласен. И Джин тоже.

— Джин тут голоса не имеет! Родители Бекки — мы с тобой! — Она говорила быстро, не в силах совладать с охватившим ее гневом. Прижав руку к сердцу, Джилли добавила: — Я ее мать. Это я буду ее растить, а не Джин. Ведь если ты возьмешь ее к себе, то растить ее будешь не ты, а Джин. Будь честным: мы оба знаем, как много ты работаешь.

— А как насчет твоей работы? По крайней мере, Джин весь день дома!

— У меня гибкое расписание. Если мне надо быть с Ребеккой, я всегда могу освободиться. А ты можешь сказать о себе то же?

— Ясно, что мы с тобой никогда не договоримся. Вот почему надо обратиться в суд. — Питер расправил плечи. — Я не сомневаюсь, что судья согласится, насколько благотворна будет нормальная семейная атмосфера, которую я смогу обеспечить для Бекки, и отдаст ее мне.

Его слова всколыхнули в Джилл самые болезненные страхи, и у нее перехватило дыхание от боли. Что он и предвидел.

— Почему ты это делаешь? — тихо проговорила она, пристально на него глядя. — Ты еще раз хочешь заставить меня заплатить? Причинить мне боль?

— А что, если отчасти это и так, Джилл?

— Это ты захотел развода, Питер. Не я, А больнее всего сейчас будет Ребекке.

— Я не согласен. — Он пожал плечами. — И потом, остальные мои мотивы не влияют на то, что я люблю дочь и хочу, чтобы она постоянно жила со мной.

— Мамочка! Папочка! Смотрите! Бабочка!

Джилл и Питер повернулись к дочери и принялись восторгаться мотыльком.

Спустя несколько минут ее бывший муж уехал. Но их разговор мучил Джилл весь вечер, испортив удовольствие от встречи с дочерью, помешав насладиться их ежевечерними ритуалами подготовки ко сну.

Ребекка уже давно спала, а Джилл все продолжала сидеть на краешке ее постели, гладя ее по головке и напевая колыбельную. Она так любила дочку, что иногда ей казалось, что сердце у нее готово разорваться от переполняющих его чувств. Ребекка была воплощением всех радостей ее жизни, потерять ее было бы просто немыслимо! Джилл не знала, сможет ли она жить, если суд передаст воспитание дочери Питеру.

В ней поднялся ужас, который она с трудом смогла подавить. Нет. Этого не случится. Какой судья отдаст ребенка отцу, если имеется здоровая и любящая мать? Она не позволит угрозам Питера испортить ей радость от общения с дочерью. Она обратится к адвокату, подаст прошение о предоставлении ей полной опеки — и все будет хорошо.

Наклонившись к дочери, Джилл прижалась губами к ее мягкой, бархатистой щечке.

— Сладких снов, киска, — прошептала она с нежной улыбкой. — Увидимся утром.

В студии все кипело. Ведущий режиссер отдавал звукооператору последние распоряжения, рабочие сцены стояли на лестницах, ожидая окончательных решений оператора по свету, а Дана, директор программы Тим и видеооператоры ухитрялись успевать всюду.

Джилл наблюдала за бешеной активностью съемочной группы со стороны. Ладони у нее вспотели, внутри все дрожало. Она не успокаивалась ни на минуту с момента своего разговора с Питером. Консультация с адвокатом, которому она позвонила по рекомендации подруги, ничуть ее не успокоила. Он посоветовал ей не относиться к угрозе мужа слишком легкомысленно: все чаще в судейской практике случалось, что ребенка отдают отцу, особенно если он уже создал новую семью. Но он также рекомендовал ей постараться не тревожиться и договорился с ней о встрече, чтобы Джилл подробнее ввела его в положение дел.

Джилл прижала ладонь к желудку, который сводило от волнения. Она понимала, что сейчас ее нервы не выдерживают напряжения из-за передачи. Ей было страшно оказаться перед телекамерой, она тревожилась за то, как будет выглядеть, как покажет себя, понравится ли зрителям…

Джилл постаралась дышать глубже, чтобы немного успокоиться. Она не впервые выступает на телевидении, она уже просмотрела фильмы, выбранные для сегодняшней передачи, и немало времени потратила на то, чтобы решить, что скажет о каждом из них. Текст был введен в телеподсказчик вместе с инструкциями режиссера. В начале дня они с Джеком встретились со всеми выпускающими и обсудили все детали передачи, начиная с освещения и звука и кончая паузами, отведенными для рекламных роликов.

Она хорошо подготовилась к передаче, ничего неожиданного произойти не должно было, так что не стоило сомневаться в том, что справится со своей новой ролью ведущей кинообозрения.

Джек.

Джилл старалась глубоко и ровно дышать, чтобы успокоиться. Пришлось признаться самой себе, что ее волнение имело очень мало отношения к самой передаче — оно было связано с тем, что ей предстоит работать с Джеком. Он обладает способностью без труда пробуждать все ее эмоции, может заставить ее забыть о серьезности, профессионализме и необходимости контролировать события. Рядом с Джеком она может стушеваться и играть роль второй скрипки.

Она увидела, как он пробирается сквозь толпу, о чем-то на ходу разговаривая с помощником продюсера. Джек остановился на противоположной стороне площадки, и Джилл, не в силах скрыть своего любопытства, внимательно осмотрела его. Чопорные крахмальные воротнички и галстук — это не для Джека. На нем была просторная куртка, темно-синяя футболка и светлые джинсы.

И выглядел он просто великолепно! Ей очень хотелось бы думать иначе, иметь возможность посмотреть на него — и не испытать при этом восхищения и волнения, но это было невозможно. Этот дьявол буквально источает мужскую притягательность!

Джилл нахмурила брови. Дана и другие представители руководства телекомпании решили, что для передачи они с Джеком должны стремиться к более моложавому, хипповатому, раскованному внешнему виду, к чему-то среднему между видеожокеями хит-парадов МТБ и традиционными ведущими ток-шоу.

Если честно, то немалую роль в этом решении сыграл Джек. Он убеждал всех, что «Мое кино» должно отличаться от других кинообозрений, ведущие которых похожи на университетских профессоров-мумий. Он напомнил всем, что, в конце концов, их передача должна быть легкой и развлекательной, а не занудной лекцией об искусстве для домохозяек.

И вот она, тридцатилетняя женщина, профессиональный кинокритик, облачена в до смешного миниатюрный кусочек эластика. Нахмурившись, Джилл попыталась одернуть вниз подол синего мини-платья. Если бы не огромная сетчатая шаль, перекинутая через ее правое плечо, то она чувствовала бы себя полуголой.

Она снова посмотрела на Джека, который был одет так непринужденно. Это все он виноват — и она готова его придушить.

Казалось, Джек прочел ее мысли: он вдруг поднял голову и встретился с ней взглядом. Долгую минуту он смотрел ей в глаза, а потом его губы растянулись в самоуверенную, нахальную улыбку.

Ей показалось, что от этой улыбки сердце у нее остановилось.

Вскинув руку в шутливом салюте, он повернулся и ушел. Пробормотав проклятие, она сжала кулаки. Чтоб его черти взяли! И чтоб черти взяли ее собственную неспособность не обращать на него внимания. Ей было очень трудно работать рядом с ним эти последние два дня. Она была полна решимости не дать ему над собой власти, полна решимости не вспоминать прошлого, не думать о нем.

Но у нее абсолютно ничего не получилось. Как Джилл ни старалась, какие решения ни принимала, стоило ей на него посмотреть, и она вспоминала все: хорошее и плохое, вершины восторга и боли. Стоило ей на него посмотреть, и она вспоминала обвинения Питера и то, какую роль Джек невольно сыграл в ее теперешней ситуации.

И она невольно гадала, что думает Джек, когда смотрит на нее. Что он вспоминает? И вспоминает ли вообще?

Она мысленно обругала себя. Нельзя об этом думать! Они с Джеком будут совместно работать и обеспечат новой передаче успех — и этим их отношения ограничатся.

Решительно расправив плечи, Джилл снова стала смотреть на площадку, где ей с Джеком предстоит появиться через несколько минут. Телезрителям будет казаться, что они сидят в кинотеатре, где на экране показывают эпизоды фильмов. Их кресла напоминали обычные места в зале, только они были чуть больше, немного отодвинуты друг от друга и развернуты так, что они с Джеком могли смотреть друг на друга.

Скоро начало. Скоро она должна будет оказаться лицом к лицу с Джеком.

Можно было подумать, что ее мысли обладают силой волшебного заклинания: Джек мгновенно оказался рядом с ней. Она не взглянула на него — в этом не было нужды. Она определила бы момент его появления, даже будь она глухой и слепой. Его присутствие наэлектризовало воздух вокруг. Она ощутила его жар, его энергию, уловила его аромат, запахи его пряного мыла, его шампуня, его кожи.

— Роскошное платье, — проговорил Джек спустя несколько секунд, и в голосе его прозвучал смех.

Его низкий голос ласкал ее, словно мягкий, нежный шелк. Джилл постаралась подавить чувство удовлетворения — и чисто женское торжество, которое испытала, прочтя в его глазах одобрение.

— Сейчас так принято называть пятнадцать сантиметров эластика? Интересно, — небрежно бросила она.

— Я бы тоже так сказал. — Джек понизил голос: — Очень интересно.

У нее вспыхнули щеки, и она возмущенно повернулась к нему. Этот мужчина может даже рис уговорить расстаться с его белизной!

— Заткнись, Джейкобс. Это ты виноват в том, что меня вынудили напялить этот шутовской наряд, и, как только у меня появится возможность, я с тобой за него сквитаюсь!

Он искренне расхохотался, откинув голову назад:

— Эй, нечего на меня смотреть с такой ненавистью. Не я выбирал это… платье.

Джилл почувствовала, как уголки ее губ невольно приподнимаются, но постаралась спрятать улыбку и приняла воинственную позу.

— Если бы не твоя гениальная идея, я сейчас была бы в удобной юбке и блайзере!

— И напоминала бы старую деву-библиотекаршу, — насмешливо протянул он.

— Это лучше, чем сексуальная дурочка!

— Это вопрос вкуса. — Встретив ее взгляд, Джек расхохотался и поднял руки, словно сдаваясь. — Но не волнуйся — на дурочку ты не похожа. И не смогла бы походить, даже если бы тебе это понадобилось для того, чтобы спасти твою жизнь. А вот что до сексуальности… то это другой разговор.

И она снова ощутила наслаждение, волнение, возбуждение. И досадливо поморщилась. Почему ему так легко ее достать? Он это делает просто играючи!

— Более невозможного человека я просто не знаю!

— Надо полагать, это означает, что ты не признаешься мне, как ты оценила фильмы этой недели?

— Что? Ты хочешь, чтобы я отказалась от эффекта неожиданности?

— Я не люблю неожиданностей. Неужели забыла?

Джилл захлопала ресницами, изображая наивное изумление.

— Ах, действительно! Но Дана с Тимом ждут от нас именно сюрпризов. Может, тебе следует, пока еще не поздно, выйти из игры?

Уголки его рта чуть заметно дрогнули.

— Держи карман! Но попытка была неплохая.

— Стараюсь, — со сладкой улыбкой отозвалась она.

— Угу. — Он перевел взгляд на площадку. — Похоже, все уже готово. Боишься?

— Чуть-чуть. А ты?

— Чуть-чуть.

Джек снова улыбнулся, а Джилл склонила голову набок. Тот Джек, которого она знала, не боялся ничего и никого. К каждой новой трудности, к каждому новому препятствию он подходил так, словно это была страна, которую ему предстояло завоевать. Так он подходил к жизни, так он подходил и к ней, Джилл.

Только на этот раз она не позволит себя завоевать.

— Ничуть ты не боишься, — пробормотала она. — Ты получаешь удовольствие от выброса адреналина. Ты любишь опасности. Мне кажется, чем ближе ты к краю пропасти, тем тебе интереснее.

Джек медленно скользнул взглядом по ее фигуре, а потом снова посмотрел ей в глаза.

— Тогда ты была самой крутой, самой опасной пропастью в моей жизни.

У Джилл перехватило дыхание и отчаянно заколотилось сердце.

— Я знаю, что ты пытаешься сделать, Джек. И ничего у тебя не получится, так что можешь прекратить.

— Прекратить что, Джилл? Что я делаю?

Он прикоснулся к ее щеке кончиком пальца, так легко, что она могла бы решить, что ей это только показалось — если бы вся ее кровь не кинулась ей в голову, если бы от волны жара у нее не подогнулись коленки.

Джилл резко отдернула голову.

— Ты пытаешься вывести меня из равновесия. Пытаешься сделать так, чтобы я потеряла самоконтроль.

— И зачем мне это может понадобиться? — мягко спросил он. — Мы же — одна команда.

«Одна команда». На нее нахлынули воспоминания, а с ними — боль утрат и несбывшихся надежд. Она покачала головой.

— Не думаю. Ты никогда не играл в команде, Джек. Насколько я помню, ты всегда гордился тем, что держишься одиночной. Тем, что ты свободен, что ничем и никем не связан.

— Люди меняются. И я в том числе…

— Не настолько.

Джек смотрел на нее, и что-то в его взгляде ее тронуло. Безотрадность? Боль? А потом он вдруг озорно улыбнулся.

— Не тревожься, Джилли. Я не буду на тебя сильно наседать.

— Наседать? — изумленно переспросила она.

— Ну конечно, — протянул он, пожимая плечами. — Ведь ты — более молодой и неопытный член команды.

— Да что ты говоришь? — Она приподняла брови, принимая вызов. — Попробуй только меня недооценить — и тебе придется трудно. Я могу быть безжалостной.

— Похоже на объявление войны. — Он подался к ней. — Советую хорошенько подумать, чего ты хочешь, Джилли. Потому что я всегда буду стремиться выиграть.

— И я тоже. — Она смело встретила его взгляд. — Думаю, у нас с тобой иначе и быть не может. Теперь.

Джек открыл рот, собираясь что-то ответить, но вынужден был снова его закрыть: к ним с улыбкой подходила Дана.

— Ну, ребята, готовы? — поинтересовалась она.

— Готовее некуда. — Джек встретился с Джилл взглядом: — Так, напарница?

Джилл гордо подняла голову:

— Так.

— Во время записи я буду у пульта, — пообещала Дана, пока они шли к площадке. — Если будут проблемы, то в студии останется Тим. Мы с ним сможет связаться через наушники.

Она протяжно вздохнула: было видно, что Дана на пределе.

— Не тревожьтесь, если вдруг запнетесь или ошибетесь. В этом и состоит прелесть записи: если понадобится, можно сделать новую. — Она указала на их места. — Как только вы сядете, последний раз проверят освещение, и мы начнем. Вопросы есть?

Ни у нее, ни у Джека вопросов не было. Не успела Джилл снова подумать о том, насколько она волнуется, как вступительная часть передачи уже закончилась, и они уже смотрели первый отрывок фильма.

Пока Джилл смотрела эпизод, у нее отчаянно колотилось сердце и ладони стали влажными. «Любовь делает выбор». Ей этот фильм понравился. Это была история о дебильном мальчике, его одинокой матери и мужчине, который появляется в их жизни и навсегда ее меняет. Фильм ее тронул, бесстыдно сыграл на ее чувствах.

Эпизод закончился, и, как и было договорено, Джилл повернулась к первой камере.

— Режиссер Ивен Филдман создал трогательную историю о том, как непросто любить больного ребенка и как осложняются семейные отношения, когда в семью вторгается посторонний человек. Впервые появившийся на экранах Брайен Джеймс прекрасно исполнил роль маленького Стива, а Мериэл Стрип, как всегда, бесподобна в роли его матери, женщины, которая разрывается между двумя очень разными, но одинаково сильными предназначениями.

Джилл легко вздохнула, сама удивляясь тому, что совсем недавно испытывала такое сильное волнение.

— Глубокое впечатление произвел на меня сценарий Пита Ролингса. Ему удалось найти нечто новое в старом как мир треугольнике: мать и ребенок, мать и любовник. А еще в фильме есть и заботливый отец, которого великолепно сыграл Бен Кингсли, и странноватая соседка, идеально воплощенная Мерседес Руэл.

Тут она повернулась к Джеку.

— Должна признаться, что «Любовь делает выбор» — это один из лучших фильмов, которые я видела в течение этого года. В нем масса доброты, надежды и реализма.

Какое-то непонятное выражение промелькнуло на лице Джека и молниеносно исчезло. Джилл поняла, что первый выстрел в их войне сделан.

— Я с интересом выслушал тебя, Джилл! Ну, что я могу сказать? Мы с самого начала не сошлись во мнениях. — Джек одарил ее своей раздражающе-сексапильной улыбочкой и перевел взгляд на камеру. — Мне кажется, вся история не только надуманная, но и переполнена идиотскими сантиментами. Не могу себе представить, чтобы можно было допустить больше фальшивых нот, чем это сделал Ролингс. Это ни в какое сравнение не идет с его предыдущими работами.

Джек приподнял руки, повернув их ладонями вверх.

— Мериэл Стрип сделала все, что только позволил материал, но мальчик, игравший Стива, был предельно неуклюж. А Кингсли и Руэл просто не могли достойно себя показать в таких примитивных ролях. — Он снова встретился с ней взглядом. — На мой взгляд, тут ты сильно промахнулась, Джилл.

Она подалась вперед, искренне изумившись.

— Только не говори мне, что та сцена, где мать выбирает для сына больницу, не произвела на тебя впечатления! И ты не ощутил той боли, которую она в тот момент испытывает, не сопереживал ей в необходимости принять решение в такой трудной, безнадежной ситуации?

— Именно это я и говорю. Мне это все показалось настолько натянуто, настолько… пережато. Я ни на секунду не забывал, что сижу перед экраном. И смотрю не слишком удачно снятый фильм.

Джилл покачала головой, возмущенно-недоверчиво. Это относилось и к его словам, и к снисходительному тону.

— Если этот фильм не затронул твоей души, то, наверное, у тебя ее вообще нет, Джек.

— Возможно. А может быть, это твой вкус чересчур уклоняется в сторону сентиментальности? — Он пожал плечами. — Но, вероятно, такое качество присуще большинству женщин.

Она вся ощетинилась.

Сентиментальность? Присуще женщинам? Да как он смеет…

— Не имеет значения, какие проблемы поднимает фильм — мужские или женские. Если он хороший, так хороший.

— Вот именно. И на мой взгляд, этот фильм хорошим назвать нельзя.

— А на мой — нужно!

Джек снова повернулся к камере и обезоруживающе улыбнулся.

— А теперь — Сильвестр Сталлоне в своей самой удачной после первого «Рокки» роли.

Они отсняли всю передачу почти без дублей. Джилл совершенно не понравился новый фильм Сталлоне, и она обозвала его хламом, специально рассчитанным на мужиков. Джек охарактеризовал его как увлекательнейший фильм, который держит зрителя в напряжении все два часа. Относительно третьего фильма, полной избитых штампов комедии, они пришли к общему мнению, но на совершенно различных основаниях. И неохотно похвалили еще один — некоммерческий фильм об уличных шайках Лос-Анджелеса.

Джилл закрыла за собой дверь гримерной и привалилась к ней. Ее била сильная дрожь, силы, казалось, оставили ее, и она боялась упасть. Запись передачи прошла совершенно не так, как она рассчитывала и надеялась. Она представляла себе оживленный, но серьезный обмен мнениями и взглядами. Она планировала держаться дружелюбно, но твердо.

«Твердо?» — подумала Джилл, прижимая ладони к пылающим щекам. Одна чуть заметная, понимающая улыбочка Джека превратила ее во вспыльчивую спорщицу. Она только что не обозвала Джека негодяем, привыкшим принижать женщин. Она даже спросила его, где именно он получил образование! Сердце у нее колотилось, адреналин в ее крови превысил все нормы. Она одновременно полностью контролировала ситуацию — и совершенно не управляла собой.

Спорить с Джеком было так здорово! Она завелась с пол-оборота. Зажмурив глаза, Джилл слышала, что сердце ее до сих пор не сбавило свой отчаянный ритм. Обмениваясь с ним уколами, она ощущала, что живет. Что полна бодрости и энергии. Но ведь жизнь с Джеком всегда была интересной и волнующей. И в физическом, и в умственном отношении.

Джилл оторвалась от двери и прошла к зеркалу. Она рассматривала свое отражение, едва узнавая себя в этой разрумянившейся женщине с ярко горящими глазами, которая смотрела на нее из зеркала. Да, с Джеком нельзя расслабляться, всегда надо поддерживать форму. И сейчас, и пять лет тому назад. Когда они были любовниками, он заставлял ее отдаваться, заставлял ее чувствовать себя красивой и желанной. С ним она забывала о том, насколько важно быть серьезной и владеть ситуацией, забывала, что в жизни можно полагаться только на саму себя.

Она печально покачала головой и напомнила себе, что с ним не всегда было легко. Было не до радости, когда они причиняли друг другу боль. И в конце их совместной жизни слез было больше, чем смеха.

— Джилл? — окликнула ее Дана, негромко постучав в дверь. — Можно к тебе?

— Входи, Дана! — отозвалась она, тревожно поворачиваясь к двери. Ее подруга, наверное, не меньше Джилл изумилась внезапному повороту передачи и перемене, которая произошла в самой Джилл. Что Дана подумала?

Продюсер вошла в гримерную, осторожно закрыв за собой дверь. Она встретилась с Джилл взглядом, и та не смогла понять выражение лица подруги.

Наступил час расплаты.

Джилл глубоко вздохнула.

— Я знаю, что ты удивлена, Дана. Я тоже. И мне ужасно неприятно, что я позволила ему меня достать. Но когда он сказал такое об этом чудесном фильме… — Она покачала головой. — Я пыталась прикусить язык, я пыталась сохранять профессиональную выдержку и придерживаться тона, который мы выбрали, но я просто… не смогла. Джек знает, чем меня задеть.

Она снова сделала глубокий вдох.

— Хоть мы это не планировали, но у меня такое чувство, что передача получилась. Все шло само собой! Но если ты недовольна, то, конечно, мы…

— Недовольна?! — прервала ее Дана. Засмеявшись, она прошлась по комнате. — Вы были просто великолепны! — Она подошла к Джилл и взяла ее за руки. — Просто неподражаемы!

— Неподражаемы? — Джилл смотрела на подругу, начиная успокаиваться. — Тебе действительно понравилось?

Дана снова рассмеялась.

— И всем остальным тоже. По-моему, у нас получилось великолепно!

Джилл улыбнулась, а потом даже засмеялась, сама удивляясь тому, насколько беззаботно звучит ее смех.

— Ты думаешь, нас ждет удача? — спросила она взволнованно. — Разве можно угадать заранее такое?

— Продюсеры такие вещи чувствуют. — Дана ее обняла. — Как вы с Джеком друг на друга действуете — это что-то невероятное! Разве что электрических искр не видно было. Такая парочка — просто мечта продюсера. Вот подожди, посмотришь запись… Глаза у тебя сверкали, щеки горели. Вид у тебя был такой, будто ты готова то ли его целовать, то ли убить на месте.

Джилл даже застонала, страшно смутившись, и Дана ухмыльнулась.

— Надо отдать Джеку должное. Он — просто прирожденный шоумен. Как он подстраивал свои отзывы под твои — это просто что-то невероятное! У него настоящий талант импровизатора. Из него вышел бы прекрасный актер.

— Что ты хочешь сказать — «подстраивал»? — Джилл нахмурилась. — Он не читал по телеподсказчику?

— Нет. Он вживую реагировал на твои слова.

Джек не читал свой текст! Он импровизировал! Джилл снова нахмурилась: ей совсем не нравилось то, что пришло ей в голову.

Дана тревожно смотрела на подругу.

— Я сказала что-то не то?

— Конечно, нет! — Джилл постаралась, чтобы ни ее лицо, ни слова не отражали ее чувств. — Я удивлена, только и всего. И я рада, что передача тебе нравится.

— Очень! — Дана вернулась к двери, и, остановившись у нее, снова повернулась к Джилл. — Кстати, ты была права относительно этого платья. Это — не твое. К следующей передаче мы подберем тебе что-нибудь более консервативное.

— Слава Богу!

Дана улыбнулась.

— Главное, мы хотим подчеркнуть то, какие вы с Джеком разные. Знаешь — он будет раскованный, а ты…

Тут Дана запнулась, и Джилл вскинула брови:

— Ты хочешь сказать «чопорная»? «Синий чулок»?

Дана откашлялась.

— Нет, мы хотим нечто более мягкое. Более… романтическое.

— Романтическое?

— Ну, знаешь… женственное.

— Более женственное?

— Пышные юбки, кружевные воротнички. Нечто в таком роде. Джек — мужчина, ты — женщина. Ваши отзывы о фильмах отражают это.

— Похоже, не только наши отзывы, но и наша одежда. — Джилл недовольно хмыкнула. — Я считала, что цель нашей передачи — дать женской части телеаудитории соответствующий взгляд на фильмы. У меня такое ощущение, что вместо этого я участвую в показе мод. Не могу поверить, чтобы моя одежда имела заметное влияние на успех нашей передачи.

— Это нелепо, правда? Но если перемена в твоей внешности увеличит зрительскую аудиторию, то твои обзоры услышит большее количество женщин! — Дана взялась за ручку двери и решительно ее повернула. — Ну, заканчивай переодевание, мы сможем поговорить и после.

После того, как за Даной закрылась дверь, Джилл вернулась к туалетному столику и уселась перед зеркалом. Голова у нее шла кругом от всего, что произошло за последние несколько часов. Улыбнувшись, Джилл начала снимать с лица яркий макияж. Дана считает, что передача будет иметь успех! Она говорит, что они с Джеком были великолепны!

«Джек — прирожденный шоумен. Из него вышел бы просто прекрасный актер».

Вспомнив эти слова, Джилл перестала улыбаться. Насколько он изменил свои тексты ради эффекта? Не может быть, чтобы он пошел на такую низость и изменил их кардинально!

Или может? Джилл нахмурилась. Когда Джеку чего-то очень хочется, он способен на все.

А ему очень хотелось оставить свое клеймо на обозрении «Мое кино».

Взяв со столика щетку, она принялась вычесывать из волос лак. Неделю назад Джилл твердо руководила направлением передачи. Все было продумано, она владела ситуацией и своими чувствами. Джек подписал контракт — и бабах! Все пошло не так. Она уже не решает даже того, во что будет одета.

Джилл замерла, сжав щетку в руке. Джек полностью управлял ситуацией. У него с самого начала были свои планы на передачу, и, зная, чем ее можно зацепить, он их осуществил.

Джилл, ничего не подозревая, сыграла ему на руку!

Сжав губы, она бросила щетку на столик. Ей не нравился ход собственных мыслей — хотелось бы думать, что она ошиблась.

Джилл не терпела неопределенности, поэтому она быстро переоделась в твидовые брюки и крахмальную белую блузку, надела уличные туфли и, не дав себе времени передумать, решительно вышла из гримерной и направилась в комнату Джека, расположенную напротив.

Джилл постучала в дверь — и в следующую секунду Джек уже ее открыл. Она почувствовала, что у нее на секунду замерло сердце. На нем были только тесные джинсы — и все. Да и те были полурасстегнуты и немного спустились с бедер, открыв плоский живот.

Она невольно скользнула взглядом по его обнаженной груди… и ниже. Ее пальцы зудели от желания последовать за взглядом, и она поспешно спрятала руки в карманы брюк и посмотрела Джеку в лицо.

Он приподнял брови, не скрывая того, что находит ее поведение забавным. У нее от смущения загорелись щеки.

Господи, она же буквально пожирала его взглядом! Конечно, его это позабавило.

Джилл расправила плечи.

— Мне бы хотелось кое-что выяснить.

— Заходи.

Он открыл дверь шире и шагнул в сторону, пропуская ее в комнату.

Она скользнула мимо него в гримерную. Остановившись на середине комнаты, Джилл резко повернулась к нему.

— Ты сымпровизировал свои обзоры ради эффекта?

Вид у Джека был изумленный:

— Извини?

— Дана сказала мне, что ты импровизировал на передаче. Ты не читал с телеподсказчика.

— Он мне был не нужен. Я и без него знал, что хочу сказать. — Джек шагнул к ней. — Тебя это не устраивает?

Джилл уперла руки в бока.

— Да, если ты изменил свое мнение только для того, чтобы оно противоречило моему. Ты это сделал?

— Я изменил язык, только и всего.

Кровь кинулась ей в голову.

— Только и всего?! — изумленно повторила она. — Люди на основании наших обзоров будут решать, смотреть ли им эти фильмы. Мы — журналисты! У нас обязательства…

— Это ты журналистка, Джилл. Я же специалист по кино. — Он подошел к ней так близко, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом. — И вообще не нужно столько пыла, мы же говорим о кино! А не о мировой политике.

— И что ты на самом деле думаешь о фильме «Любовь делает выбор»?

— Я считаю его надуманным и чрезмерно сентиментальным. Как я и сказал перед камерой.

— Но не то, что он полностью лишен художественных достоинств?

— Нет. — Джек внимательно ее осмотрел. — Но этого я и не говорил.

— Ты только что не обозвал его мыльной оперой!

— А ты назвала фильм Сталлоне хламом.

— Но я так действительно думаю.

— И я тоже говорил, что думаю. — Джек наклонил голову так близко, что его дыхание коснулось ее щеки. Джилли ощутила жар его тела, хоть он к ней и не прикасался. — Знаешь, в чем на самом деле проблема, Джилл? Ты не выносишь, чтобы с тобой не соглашались.

— Это неправда!

— Правда. — Джилл попыталась отвернуться, но он поймал ее руку и заставил остановиться. — Вот почему ты хотела вести это обозрение с Клейтоном. Это было бы так удобно! Ты могла бы стать главной, всем управлять! Все бы шло по-твоему.

— Я хотела вести обозрение с Клейтоном потому, что я его уважаю.

Джек сузил глаза.

— Потому что ваши мнения сходятся. Мои слова ты не опровергла.

— Ты отвратителен!

— Я честен.

— Честен? По отношению к кому, Джек? Не ко мне. И, конечно, не к себе самому.

— О чем это ты говоришь, Джилли? О передаче? Или о нашем прошлом?

Она вздернула подбородок и возмущенно потребовала:

— Сию же минуту отпусти меня!

— Так, значит, теперь мы говорим о прошлом. Прекрасно. — Джек крепче сжал пальцы. — Я был с тобой честен, Джилли. До предела честен. Но тебе это было не по вкусу. Ты хотела, чтобы я тебе лгал, строя несбыточные планы на будущее. Ты хотела, чтобы я говорил тебе о том, чего не чувствовал — и не мог чувствовать. И я об этом жалею. Но я был честен.

— Я тебя презираю, Джек Джейкобс. И не могу понять, почему я когда-то с тобой сблизилась.

У него потемнели глаза и заиграли желваки на щеках. Он притянул ее к себе.

— Ты, наверное, целых пять лет мечтала мне это сказать. Теперь ты довольна? Или хочешь повторить еще раз?

Джилли уперлась ему в грудь кулаками.

— Одного раза достаточно, спасибо. Но я предпочла бы больше никогда с тобой не встречаться!

— Сомневаюсь, чтобы ты действительно хотела именно этого.

Его голос чуть охрип, и одну опьяняющую секунду он не сводил глаз с ее губ. А когда он снова встретился с нею взглядом, Джилли прочитала в его глазах сильное чувство. Но какое? Гнев? Страсть? Между ними существовали узы, порожденные близостью, — эти узы сохранились даже тогда, когда близости уже не стало.

Несмотря на все, что между ними было, — а может быть, именно благодаря этому, она знала этого человека так, как не знала больше никого — даже мужчину, который был ее мужем.

И Джек знал ее так же хорошо.

Он наклонил голову еще ниже.

— Или ударь меня, или поцелуй, Джилли. Ведь тебе именно этого хочется!

Под своей рукой она ощутила бешеный ритм его сердцебиения, жар его тела. Она попыталась высвободиться.

— Не обольщайся! Ты на меня не настолько сильно действуешь.

Он притянул ее еще ближе.

— Ты так и не научилась лгать, Джилл Лэнсинг.

— А ты — мерзкий сукин…

— Ну, так что ты выберешь? Ты меня ударишь или…

Он снова перевел взгляд на ее губы, и Джилл показалось, что она оказалась в эпицентре урагана.

Она пошевелила прижатыми к его груди пальцами, борясь с влечением, ощущая его крепкое жаркое тело.

— Я не хочу тебя целовать, — прошептала Джилл, но ее глухо прозвучавшие слова оказались до смешного неубедительными. — А насилия я не признаю.

Джек придвинулся к ней еще ближе. Ее руки оказались зажатыми между ними, но это не уменьшало контакта их тел.

— Ударь или поцелуй! — снова потребовал он.

Его губы были всего в сантиметре от нее. Джилл застонала от страсти. И боли. Ей действительно хотелось поцеловать его — так сильно хотелось, что она вся дрожала. Ей достаточно только чуть приподнять лицо, и она ощутит прикосновение его губ. Наконец-то, спустя столько лет! Она сможет вспомнить их вкус и забыть обо всем.

Забыть обо всем!

Так она жила пять лет тому назад. И теперь она снова собирается превратить свою жизнь в череду счастливых и несчастных дней. Джек Джейкобс причинит ей боль, как делал это и прежде.

Но теперь она должна думать не только о себе.

Ребекка!

Мысли о дочери, Питере и скорой встрече с адвокатом ворвались в ее ум и вмиг отрезвили ее. Она не может себе позволить забыть обо всем. Ей надо думать о Ребекке.

Джилл напряглась:

— Отпусти меня, Джек. Сию же минуту.

— Разве ты этого хочешь?

— Да. — Она прокашлялась и снова повторила, уже тверже: — Да. Я этого хочу.

Одну секунду он не двигался, а потом разжал руки и отступил от нее на шаг.

— Хорошо.

Джилл не двигалась. Без его тепла, без опоры его сильного тела она почувствовала себя осиротевшей. Руки у нее горели от соприкосновения с его обнаженной грудью, губы ныли от обманутого ожидания поцелуя.

Сожаление, мучительно-сладкое сожаление поднялось в ней — но Джилл расправила плечи и гордо подняла голову. За эти пять лет ее жизнь изменилась — она сама изменилась. На этот раз она не попадет под чары Джека.

— Больше ко мне не прикасайся, — негромко, но решительно проговорила она. — Ты уже давно потерял на это право.

Джек сунул руки в карманы джинсов.

— Боишься, что в следующий раз уже не сможешь обманывать себя относительно того, чего тебе на самом деле хочется?

Он читает ее мысли!

Мысленно осыпая его проклятиями, Джилл круто повернулась и, не отвечая на его слова, ушла из его гримерной.

 

3

Джек стоял перед домом Джилл, засунув руки в задние карманы джинсов, и смотрел на ее окна, в которых горел свет. Сегодня он оказался лжецом и мошенником. Соглашаясь вести кинообозрение, он пообещал себе, что встреча с Джилл ничего для него не значит, что его мысли и силы будут по-прежнему подчинены собственным целям.

Ну и шутка! Он поймал себя на том, что наблюдает за тем, как она ходит по студии, обнаружил, что прислушивается к ее голосу, к ее смеху, заметил, что все его мысли поглощены ею. Он хмыкнул, выражая презрение к себе. Он ведет себя как впервые влюбившийся подросток!

Как он всегда вел себя рядом с Джилл Лэнсинг.

Джек покачал головой. И, как подросток, он во время передачи подначивал Джилл, чтобы вывести ее из себя, сорвать с нее маску хладнокровного профессионализма, доказать ей, что у нее по-прежнему осталось к нему чувство. Ему почему-то было крайне важно доказать ей, что она совершила ошибку, уйдя от него.

Хоть он никогда не сомневался в том, что их расставание было к лучшему — для них обоих.

Силуэт Джилл промелькнул за одним из окон, и он резко втянул воздух, ощутив болезненное возбуждение. Почему она обладает над ним такой властью? Почему ему достаточно только мельком ее увидеть — и у него перехватывает дыхание?

Их прошлое…

Оно не закончилось. Во всяком случае, не для него. Она ушла из его жизни, и их отношения оборвались. Не было долгой, мучительной смерти. Не было последней злой ссоры. Не было времени смириться с концом.

Как это ни странно, но для него Джилл по-прежнему оставалась его любовницей. Его тело по-прежнему реагировало на нее именно так. Мысль о том, что она близка с другим — пусть даже с человеком, за которого вышла замуж, — действовала на него словно красная тряпка на быка.

Джек разразился проклятиями. Это просто сумасшествие! Он давно уже не любовник. Он не имеет на нее никаких прав, он не может ее ревновать. Им надо работать вместе. Спокойно и слаженно. Ради успеха их передачи и собственной карьеры. Джек нахмурился. Ему незачем мечтать о ее поцелуях. Ему не стоит заставлять ее мечтать о его поцелуях. И ему нельзя провоцировать ее на ссоры.

Их ссоры всегда кончались одинаково — в постели.

Он с трудом сглотнул вставший в горле ком: на него нахлынули яркие воспоминания. Воспоминания о том, как он обнимает Джилл, нагую, полную страсти, о том, как она стонет от наслаждения в его объятиях. О том, как она смотрела на него, когда он ее любил, — словно для нее он был единственным мужчиной на всем белом свете.

Сердито нахмурившись, Джек встряхнул головой, прогоняя эти воспоминания. Сегодня вечером он пришел, чтобы увидеться с Джилл и извиниться перед ней за утренний инцидент. Предложить ей мир. Попробовать все обговорить. Может быть, если они обсудят все проблемы, им удастся покончить с прошлым и примириться.

Если вспомнить о том, как он себя вел сегодня, когда Джилл зашла к нему в гримерную, неудивительно будет, если она вышвырнет его вон.

Проклятие! Ему так сильно хотелось ее поцеловать, что он даже закусил губу, чтобы отогнать навязчивое желание. Но ничего не мог с собой поделать. Он хотел видеть ее в своих объятиях, в своей постели. Он хотел заниматься с нею любовью.

И Джилл тоже хотела его — не менее сильно, Джек в этом не сомневался. Но, как и он, она понимала, что возвращаться к прежним отношениям им не следует. Джек понял это по ее глазам, по тому, как она в яростном отчаянии цеплялась за него…

Связь с Джилл была бы для него катастрофой. Он будет последним дураком, если забудет уроки прошлого. Он — человек взрослый, разумный, выдержанный. Он должен управлять своими чувствами и страстями.

Если он как следует постарается, то сможет не обращать внимания на то, что осталось между ними. Никаких проблем.

Джек снова тихо чертыхнулся. Тогда почему же ему пока так плохо удавалось это делать?

С сегодняшнего вечера все будет иначе, пообещал он себе, шагая по мощеной дорожке к калитке. Комплекс, в котором жила Джилл, состоял из трех двухэтажных зданий, с общим двором и калиткой. Строения викторианского стиля были окрашены в пастельные тона: городские жилища для людей с достатком, строгие и уютные одновременно.

Джек позвонил в дверь. Она ответила почти сразу же, и ее хрипловатый, сонный голос ударил ему в голову как выдержанное вино. Напомнив себе о принятых недавно решениях, он постарался справиться с этим ощущением.

— Это я. Джек. Нам надо поговорить.

Джилл помедлила.

— Сейчас неподходящее время, Джек.

Было время, когда она встретила бы его с распростертыми объятиями, каковы бы ни были обстоятельства. Время, когда в голосе ее прозвучала бы радость, а не сомнение. Эта мысль больно уколола его сердце — и он снова обозвал себя глупцом.

— Я хочу только немного поговорить, Джилли. О сегодняшнем дне. О нашей передаче.

Она поколебалась еще пару секунд, но потом согласилась.

— Я сейчас открою.

Через секунду он уже распахнул калитку и вошел на центральный двор. Наполненный ароматами цветов, освещенный только отблесками света из ближайших домов, уютный дворик производил впечатление экзотического уголка. Днем тут бывало прохладно и тихо, а ночью его темные уголки и уединенные скамьи казались созданными специально для влюбленных.

Джек прошел к дому Джилл и оказался у двери как раз тогда, когда она ее отворила. На ней был розовый халат, стянутый на талии. Сшитый из какой-то шелковистой гладкой материи, он облегал ее тело, только намекая на его формы, но не открывая их. Она была босая, и волосы у нее были растрепаны.

Для задуманного им разговора Джилл выглядела совсем неподходяще — слишком соблазнительной и притягательной.

Он заставил себя посмотреть ей в глаза.

— Привет, Джилли.

— Что случилось, Джек?

— Надеюсь, я тебя не разбудил?

Она покачала головой и отвела взгляд.

— Я работала. — Джилл сделала пару шагов назад. — Заходи.

Он зашел и, осмотревшись в ее со вкусом обставленной прихожей и гостиной, вдруг ощутил такой резкий прилив воспоминаний, что у него перехватило горло. Она купила этот кожаный диван кремового цвета незадолго до их встречи, а кресло ему в тон и стеклянный кофейный столик на бронзовых ножках — сразу после того, как они съехались. Подушки с неярким узором были новые — хоть у них дома были похожие, пейзаж над камином удивительно напоминал тот, что висел у него дома… Тот, что они купили вместе.

Но он заметил и много изменений. Весьма значительных. Здесь жил ребенок. На полу и полках валялись игрушки, в углу стояла полная игрушек корзина, перед телевизором высилась покосившаяся башня из видеокассет с детскими фильмами, готовая вот-вот рухнуть.

Джилл проследила за направлением его взгляда.

— Извини за беспорядок. У меня не было времени на уборку — Бекки только недавно легла.

Джек заставил себя спокойно улыбнуться, хоть в груди у него странно ныло.

— Не надо оправдываться, Джилл. Ты не ждала гостей. И вообще — ты видела мой дом в самые худшие моменты.

Джилл улыбнулась, хоть он и заметил, что она пыталась спрятать улыбку.

— У тебя была типичная холостяцкая квартира.

— Пока ты туда не переехала.

Он моментально пожалел об этих словах — они прозвучали слишком многозначительно. Джилл ощутила то же самое: он понял это по тому, как она отвела взгляд, по тому, как у нее покраснели щеки.

Он чертыхнулся про себя. Ничто так не испортит разговор и не собьет их с толку, как напоминания о прошлом. Джек откашлялся.

— Я пришел не для того, чтобы ворошить прошлое, Джилл. Я пришел поговорить о передаче.

— Ты это уже говорил. — Она жестом пригласила его сесть на диван. — Присаживайся. Хочешь кофе? Или чего-нибудь покрепче?

— Хорошо бы кофе.

— Ты по-прежнему пьешь черный?

Он кивнул, и Джилл прошла на кухню, быстро вернувшись с двумя дымящимися чашками.

— Он без кофеина, — сказала она, проходя через гостиную и подавая Джеку чашку. При этом полы ее халата чуть разошлись, и перед взглядом Джека мелькнул нежный холм груди и розовый сосок. И его мгновенно пронизала искра желания.

Он с усилием перевел взгляд ей на лицо, и в ее глазах успел поймать ответный прилив страсти — и изумление. Джек с трудом сглотнул — во рту у него вдруг пересохло. Если он сейчас поднимет руки и просунет ладони в вырез ее халата, обхватив ее груди, то напрягутся ли ее соски от его прикосновения? Застонет ли она, подавшись к нему навстречу, как сделала бы пять лет тому назад?

Джек поймал себя на том, что его рука невольно тянется к ней за ответом на эти вопросы, — и поспешно обхватил пальцами горячую кружку, приняв ее из протянутой руки Джилл.

— Спасибо, — с трудом проговорил он и сам заметил, что голос его звучит хрипло и неестественно.

Джилл выпрямилась и свободной рукой поспешно поправила запах халата.

— На здоровье, — напряженно ответила она, отворачиваясь. Щеки у нее пылали. Отойдя к креслу, она опустилась в него, подобрав под себя ноги.

Она боялась встретиться с ним взглядом и смотрела в свою кружку. Джек перевел взгляд на окно и ночь за ним.

Несколько минут оба молчали. Часы на каминной полке громко отсчитывали каждую уходящую секунду, и их звук, казалось, рикошетом отлетает от стен. Шум транспорта с шоссе Пасифик Кост проникал через открытые окна вместе с прохладным осенним ветерком.

Джек опять кашлянул:

— Это чертовски неловко. Все. Что я здесь сижу. Что мы вместе работаем.

Она встретилась с ним взглядом, и в ее глазах он прочел чувство облегчения:

— Да, очень.

Джек покрепче обхватил пальцами кружку.

— Но, с моей точки зрения, в этом нет необходимости.

Джилл отставила свой кофе и сложила руки на коленях.

— Продолжай.

— Нас объединило общее прошлое. Но думать надо о настоящем. И будущем.

Встав, он подошел к окну. Оттуда на него молча, насмешливо смотрела темная ночь. Джек поднес кружку к губам и сделал глоток горячего и горького напитка.

— Я пришел, чтобы извиниться, — проговорил он наконец. — За сегодняшнее. Я вел себя недостойно.

Он услышал, как зашелестел ее халат — она поменяла позу.

— Я и сама не была образчиком профессионализма.

— Я предлагаю заключить мир. — Повернувшись, Джек встретился с ней взглядом. — Нам придется вместе работать. Мы оба хотим, чтобы наша передача была удачной.

— И ради этого ты готов сделать все, что можешь?

— Да. — Джек внимательно всмотрелся в ее лицо. Пять лет тому назад, когда она на него смотрела, в ее взгляде была страсть. Всегда. Теперь ее лицо осталось сдержанным, недоверчивым. Он не смог справиться с разочарованием и сожалением по прошлому и тому, что у них все тогда так закончилось. — А ты?

Она кивнула.

— Я помогла выработать концепцию кинообозрения. Мне важна судьба передачи.

— Прекрасно. — Он сделал еще глоток кофе, стараясь сбить поднимавшуюся в нем волну нетерпения. И неутоленного желания. — Тогда у нас все должно получиться.

— Надо понимать, у тебя есть план.

— Угу, у меня есть план. Под названием «Вежливая беседа». Мы перед камерой забываем о прошлом.

Джилл дернулась, словно получив пощечину. Он увидел, как она старается взять себя в руки.

— В чем дело?

— Ни в чем.

— Я сказал что-то неприятное для тебя?

— Нет. — Она покачала головой. — Итак, мы забываем о прошлом. Раз — и все?

— Я уверен, что могу это сделать.

— Великолепно! И я тоже. — Джилл гордо подняла голову и бросила на него гневный взгляд. — Почему бы не начать прямо сейчас? Нам надо вежливо поговорить о передаче. — Встав с кресла, она остановилась рядом с ним и посмотрела ему прямо в глаза. — Я не хочу, чтобы ты менял свои комментарии о фильмах ради дешевого эффекта.

Джек сощурился.

— Ты собираешься учить меня работать?

— Мы — партнеры. Мы оба заинтересованы в успехе передачи. И я считаю, что твое сегодняшнее поведение попахивает дешевкой и ложью.

— Я не согласен с тобой. И не стоит меня походя оскорблять.

Покраснев, Джилл подняла голову еще выше.

— Этот разговор начал ты, а не я.

— Я пришел, чтобы попробовать растолковать тебе…

— Растолковать мне! — Она шагнула к нему. — Мне ничего не надо растолковывать. Это ведь ты извиняешься, а не я!

— Не за свой комментарий. Он был в точку. — Джек приблизился к ней вплотную, так что теперь, чтобы смотреть ему в лицо, ей приходилось запрокидывать голову. — Неужели ты не понимаешь? Не имеет значения, что именно мы будем говорить о фильмах, — главное, как мы будем это делать. Именно из-за этого нас будут смотреть. Мы же не фильмы продаем, Джилл. Мы продаем нашу передачу.

— Но если мы не высказываем искренне собственного мнения, то мы — не обозреватели. Мы — циркачи. Я училась не для того, чтобы давать представления. Это — не моя профессия.

Джилл хотела отвернуться, но Джек поймал ее за локти и удержал.

— Я не менял моих мнений, Джилл. Я только чуть иначе их выразил. Картину со Сталлоне великим произведением не назовешь, но развлечение это великолепное. И, на мой взгляд, «Любовь делает выбор» — безнадежно фальшивый фильм.

Отпустив ее руки, он отступил на шаг.

— Главное, что мы сегодня были великолепны. И ты это знаешь. Но тебе это не понравилось, потому что не ты владела ситуацией. А ты всю свою жизнь из-за своих родителей стремилась управлять ходом событий.

У Джилл болезненно забилось сердце.

— Это — подлый удар. Даже для тебя, Джек.

— Это правда! — Он заставил себя не повышать голос. — Ты всегда хотела, чтобы все шло по-твоему. Все. И никаких компромиссов. И этому ты тоже научилась от своих родителей.

Она резко выпрямилась, переполненная возмущением:

— А как насчет твоих родителей, Джек? Насчет твоего детства? — На этот раз отвернуться попробовал он, но Джилл удержала его за плечо. — Печально, правда? Мы столько времени были вместе, а я даже не знаю, кто ты такой.

Он смотрел на нее, сжав зубы, его переполнял гнев.

— Но ты ведь все равно хотела быть со мной, правда? До той минуты, когда решила, что пора уйти. — Джек рассмеялся холодным жестким смехом. — Постоянный контроль над собой, над окружающими… У тебя все всегда сводится к тому, чтобы выйти из любой ситуации победителем.

Она отдернула руку, словно обжегшись.

— Так вот как ты представляешь себе мир? Вежливый разговор? Бьешь в самое больное место.

— Эй, я что-то не заметил, чтобы ты старалась не сделать мне больно.

— Очень жаль, что не заметил.

Отвернувшись, Джилл скрестила руки на груди.

Джек смотрел на нее — на непримиримо выпрямленную спину и напряженные плечи, и его охватило сожаление.

— Черт, Джилли. Извини. Я опять сорвался.

Она покачала головой.

— Брось. Ты не виноват. Дело в нас обоих. Мы не могли вежливо разговаривать и когда были любовниками — не понимаю, почему мы вдруг начали надеяться, что теперь у нас это получится. Мы всегда…

— Мамочка?

Оба стремительно повернулись к двери. Там стояла маленькая девочка, одной рукой прижимая к себе плюшевого зайца, а другой протирая сонные глазки.

Джилл кинулась к ней:

— Бекки, малышка, почему ты встала?

— Мне показалось, что я слышу папин голос. — Девчушка посмотрела на Джека и смущенно отвела взгляд. — Папочка тут?

— Нет, малышка, — прерывающимся голосом пробормотала Джилл. — Это — мистер Джейкобс. Мы вместе работаем.

Девочка снова взглянула на него, а потом уткнулась лицом в плечо Джилл.

— А почему нет папочки?

Джек посмотрел на Джилл. Лицо ее напряглось от усилий скрыть от него — и от дочери — свои чувства. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, — он и сам не знал, что именно, но Джилл покачала головой, остановив его.

— Извини, — прошептала она. — Мне надо уложить Бекки.

Джек проводил ее взглядом. Его раздирало множество сложных чувств. Джилл явно было больно, когда Ребекка спросила ее об отце. Он еще не видел Джилл такой ранимой. Он вспомнил, как девочка обвилась вокруг матери, как прижалась к ее плечу. И как на это ответила Джилл. С какой трепетной любовью. Глядя на нее, Джек ощутил, насколько сильна ее привязанность к дочери, — он как-будто прочувствовал то, что она испытывала тогда, считая, что беременна.

Джек пошел в ту сторону, куда скрылась Джилл, и попал в короткий коридор. Он приказывал себе умерить собственное любопытство, сказал себе, что это было бы недопустимым вторжением в ее жизнь, — но, несмотря на это, все же очутился у двери в детскую.

Джилл сидела на краешке кровати дочери. Джек как раз успел увидеть, как она заботливо поправила ей одеяло и ласково пригладила волосы. И все время она говорила что-то нежное и успокаивающее — слов он не мог разобрать и не хотел бы, но их звучание сказало ему все.

У него в горле встал ком. Он уже давно знал, что Джилл стала матерью. Общие знакомые сообщили ему о ее замужестве, беременности, разводе… Но он не осознавал, что все это значило для Джилл.

Джек с трудом сглотнул. Теперь он все осознал. И для этого ему достаточно было увидеть ее полный преданности взгляд, обращенный к дочери, услышать нежные слова, которыми она ее успокаивала, заметить, с какой лаской Джилл гладит шелковые волосики девочки.

Он сжал кулаки. Новое ощущение подействовало на него с такой силой, что он едва мог дышать. Джилл и Бекки соединяет такая связь, которой ему никогда не понять и не испытать.

Казалось, Джилл вдруг почувствовала его присутствие: она подняла голову и встретилась с ним взглядом. Он прочел в ее глазах удивление и недовольство его вторжением.

Ему здесь не было места. Он не имеет никаких прав на ее дочь — и на их жизни. Эта горькая истина отрезвляюще подействовала на Джека. Резко повернувшись, он стремительно ушел в гостиную. Ему не стоит встревать в отношения матери и дочери. Они его не касаются — и никогда не коснутся.

Ребекка могла бы быть его ребенком.

Но не была.

Отбросив эту мысль и те противоречивые, непонятные чувства, которые она в нем вызвала, он подошел к каминной полке и начал рассматривать выставленные на ней фотографии. Фотографии Ребекки: младенцем на руках у Джилл, ее первые неуверенные шаги, ее первую Пасху, девочку, украшающую елку на Рождество.

Ни на одной из фотографий не было мужчины, который мог бы быть отцом Ребекки, — хоть этот факт Джека и не удивил. Он нахмурил брови. Он часто думал о том, как тот выглядит, всегда считал его своим врагом, соперником. Ему было жаль, что эти чувства не направлены на какой-то конкретный образ.

— Джек?

Он медленно повернулся и встретился взглядом с Джилл. При виде ее встревоженного лица у него в горле снова встал ком.

— Извини, Джилли. Я поддался порыву. Я не имел права идти за вами, — виновато произнес он.

— Да, не имел. — Голос ее звучал глухо. Она стиснула пальцы. — Думаю, тебе лучше уйти.

Джек понимал, что она права. Он и так пробыл слишком долго — а ведь он пришел сегодня для того, чтобы отдалиться от нее, а не сблизиться с ней еще сильнее.

Мысленно ругая себя последними словами, Джек подошел к ней и встал рядом.

— У тебя такой печальный вид.

— Да?

Она попыталась отвернуться, но он поймал ее за подбородок и мягко повернул ее лицо к себе.

— С Ребеккой все в порядке?

В ее взгляде промелькнула паника. Смертельный страх.

— Все прекрасно. У нее иногда бывают кошмары — она скучает по…

По папочке. Непроизнесенное слово тяжело упало между ними, оставив после себя напряженную тишину. Джек поспешил ее заполнить.

— Ты всегда хотела быть матерью и говорила, что у тебя это получится. Ты была права. Ты — хорошая мать, Джилл. Это сразу видно.

У нее на глаза навернулись слезы благодарности, и они сделали Джилл такой трогательной и беспомощной, что у него захватило дух.

— Спасибо, — прошептала она.

Джек прикоснулся пальцами к ее щеке.

— Извини, Джилли. За то, что я тут наговорил. Я ведь пришел не ссориться. Я не хотел сделать тебе больно.

Ей понадобилась вся ее воля, чтобы не подставить доверчиво свое лицо под его губы, чтобы не уткнуться к нему в грудь, не расплакаться. Вот так между ними и было в последние месяцы их связи. Они отчаянно и зло ссорились — а потом исступленно друг друга любили. Они были одержимы друг другом. Она не могла позволить себе снова восстановить эти отношения — как бы ей этого ни хотелось.

— Знаю. Все дело в нас. Мы не умеем не спорить. — Сделав усилие, она отдалилась от него — от его обжигающего прикосновения. — Мы спорили обо всем на свете. Помнишь? О фильмах. О еде. О друзьях. Вся наша жизнь представляла собой череду словесных и эмоциональных поединков.

— Но мы ведь и смеялись тоже. Помнишь? Нам вместе было весело!

Джилл покачала головой.

— Под конец — нет. Тогда мы нанесли друг другу уже слишком много ран. И в конце между нами не осталось ничего хорошего, кроме потрясающего секса.

У него напряглось лицо. Джек отвернулся и отошел к окну. Долгое время он молчал, а она смотрела на его напряженно выпрямленную спину, и сердце ее охватывала нестерпимая боль. Он казался таким одиноким, когда стоял у темного квадрата окна! Непобедимым — и невероятно ранимым.

Она невольно шагнула к нему, но тут же остановилась, заставив себя слушаться голоса рассудка. Было безумием впускать его в свой дом. А еще большим безумием было надеяться на то, что между ними может быть мир. Они навсегда останутся противниками.

И всегда будут причинять друг другу боль. Только сейчас Джилл поняла, что Джек тоже был задет тем, что между ними было тогда. Прежде она так не думала, ей всегда казалось, что их расставание его не затронуло.

Словно прочтя ее мысли, он повернулся и встретился с нею взглядом. Его глаза потемнели от нахлынувших чувств.

— Ты меня хоть когда-то любила, Джилли?

Он произнес эти слова так тихо, что она даже подумала было, что ослышалась. Однако выражение его лица подсказало ей, что он спросил именно это.

— Ты же знаешь, что да!

— Знаю? — Он вернулся к ней и снова обхватил ее лицо ладонями. — Ты вышла замуж так быстро после… нашего разрыва.

Она облизала губы.

— Если бы я осталась одна, я не вынесла бы… И мне надо было подумать о своем будущем.

Его пальцы сжались немного сильнее.

— И твои чувства ко мне касались только твоего желания стать матерью… иметь мужа и семью?

— Нет! — Она снова решительно покачала головой. — Как ты можешь такое говорить? Как…

Его пальцы зарылись в ее волосы.

— Я знаю, что между нами было больше, чем просто секс! Намного больше!

Джилл чуть слышно застонала. Ей хотелось сказать ему, что он ошибся, что для нее все их отношения сводились к сексу. Но это было бы ложью. Она не любила бы его так отчаянно и не была бы так больно ранена, когда поняла правду относительно их будущего, если бы их отношения были чисто физическими.

— Тогда что же между нами было? — тихо, но настоятельно спросила Джилл, и в голосе ее звучали близкие слезы. — Скажи мне, что это было! Потому что я понятия не имею.

В его глазах отразилось отчаяние:

— Не знаю! Черт подери, я…

Он оборвал фразу и наклонился к ней, пока его лицо не оказалось совсем близко.

Джилл прерывисто вздохнула, предвкушая его прикосновение: сердце у нее колотилось, груди так налились желанием, что им тесно стало под шелковым халатом. Она уперлась кулаками ему в грудь.

— Скажи мне, Джек! Скажи, что это было.

Он не стал тратить лишних слов, а просто прижался к ее губам жадным поцелуем. Джилл прижала ладони к его груди — а потом уцепилась за его свитер, уцепилась так крепко, словно оказалась в вагончике «американских гор», уходившем в самый отчаянный, самый умопомрачительный вираж.

И, подобно «американским горкам», поцелуй действовал столь же головокружительно. Поцелуй лишил ее воли и способности соображать. Он довел ее до исступления и напугал до полусмерти.

А потом Джек ее отпустил — так неожиданно, что она пошатнулась бы, если бы не цеплялась за его свитер. Джилл молча уставилась на него, все еще не опомнившись и не восстановив дыхания.

— Ты могла бы стать лучшим, что было в моей жизни, — с горечью пробормотал он. — Это единственное, в чем я уверен.

— Могла бы стать?

Джилл так трясло, что она невольно уцепилась за его свитер еще крепче, боясь, что если его отпустит, то не устоит на ногах.

— Если бы я тебе позволил это сделать. Если бы ты не ушла.

Она подавила стон боли:

— Я ушла потому, что поняла: у нас нет будущего. Я хотела иметь будущее, а не глухой тупик.

Он отступил на шаг, заставив ее опустить руки.

— Это очевидно. Ведь ты вышла замуж, не прошло и полгода.

Рассвирепев из-за того, что в его голосе прозвучало осуждение, Джилл парировала:

— Можно подумать, тебе это было важно! Давай не будем лгать друг другу, Джек. Я тебе никогда не была нужна. Ты не хотел ничего мне обещать.

— Я не мог ничего тебе обещать, Джилли. Это не одно и то же. — Он сжал кулаки, стараясь не потерять самообладания. — Дело в том, кто я. И ты не ошиблась — да, это связано с моей семьей. С моим детством.

Джек направился к двери, но, оказавшись у нее, снова повернулся к Джилл, и глаза его были темными и холодными. Джилл не могла поверить в то, что этот человек только что обнимал ее с такой страстью, целовал с таким жаром.

Несколько секунд Джек молча смотрел на нее, а потом покачал головой.

— Ну вот, теперь ты знаешь обо мне немного больше. Доброй ночи, Джилли.

Он осторожно закрыл за собой дверь. Несколько секунд Джилл молча смотрела ему вслед, а потом со стоном упала на диван и разрыдалась.

Обратно Джек вел машину на такой скорости, что, если бы его остановил дорожный патруль, он оказался бы в тюрьме — одним штрафом за такое он не отделался бы. Резко затормозив, Джек остановился у своего дома и только теперь заметил, что сжимал руль настолько сильно, что у него онемели пальцы. Как онемело все внутри.

У Джилл был ребенок. Она была матерью.

До сегодняшнего дня этот факт не был для него реальностью. Пока он не увидел милое заспанное детское личико, материнство Джилл оставалось для него абстракцией. Она родила ребенка от другого мужчины. Это было частью ее жизни, причем важнейшей частью, которую он никогда не сможет с нею разделить.

Он откинул голову на спинку сиденья. Перед его глазами возник образ Ребекки: растрепанные волосы такого же цвета, что у Джилл, огромные темные глаза, робкая улыбка и тоненький ребячий голосок.

У него сжалось сердце, и он еще сильнее вцепился в руль. Ребекка могла бы быть его ребенком — но не была. Она принадлежала другому мужчине. Джилл принадлежала другому мужчине.

Джек сидел, не в состоянии двинуться с места. У него в голове бешено крутились сказанные Джилл слова, словно дразня его: «А ведь это не слишком умно — выбрасывать то, что могло бы стать лучшим в твоей жизни».

Это была не глупость. Не безумство.

Это было необходимо сделать, чтобы выжить.

С проклятием Джек открыл дверцу машины и вышел. Отворив массивную дверь, он вошел в свой пустой дом, включил свет и отправился на кухню за пивом. Вытащив банку из холодильника, он открыл ее — но пить не стал. Прислонившись к дверце, стал вспоминать прошлое — и своего отца.

Джек обвел взглядом просторную кухню и гостиную, которая была видна оттуда, где он стоял. Что бы его отец подумал об этом доме? Что бы он подумал о той жизни, которую Джек себе создал? Его дом был типичным калифорнийским жилищем: просторные комнаты со множеством окон и стеклянным потолком в одной из них. Мебель была выдержана в стиле юго-запада, и он приобрел несколько хороших образчиков индейской керамики и ткачества.

И тем не менее его дом далеко ушел от Троттер Джанкшн, городка в Айове, и того тесного домишки, в котором рос он и его сестры.

Хмурясь, Джек поднес банку к губам. Неужели он не был в Троттер Джанкшн уже шесть лет? Он не вел счет годам, но теперь понял, что это действительно так. Они с Джилл тогда жили вместе, и она убедила его поехать на свадьбу его сестры Сью.

И он поехал — но непримиримая вражда между ним и отцом омрачила празднество. И это несмотря на то, что они старательно избегали друг друга, что не обменивались ни словами, ни взглядами.

Разводясь, Сью обвинила их в том, что они своей враждой сглазили ее семейную жизнь. И хоть потом она извинилась за свои слова, они причинили Джеку немалую боль. Потому что он очень любил сестру. И потому, что поступился гордостью, чтобы быть с ней в день ее свадьбы.

Больше он туда не возвращался.

И не вернется.

Джек вспомнил об отце и о злых, горьких словах, которыми они обменялись двенадцать лет тому назад. Отец предсказал Джеку, что из него ничего не выйдет, что он никогда ничего не добьется. Отец велел ему не возвращаться — если только он не будет готов приползти на брюхе и умолять о прощении. Джек не собирался ползти. Или умолять. Никогда.

Джек сделал большой глоток пива, и холодная жидкость горечью обожгла ему язык. Он разговаривал с сестрой всего неделю тому назад. Она сказала, что у старика здоровье стало сдавать, и посоветовала Джеку подумать о примирении с отцом. Она даже попробовала его убедить в том, что отец раскаялся.

Неужели это могло быть правдой? Джек снова отхлебнул пива. Он в этом сомневался. Единственное, в чем Билли Джейкобс в своей жизни раскаивался, так это в том, что не вовремя трахнул свою подружку. В результате на свет появился Джек — и отец неустанно ему напоминал, что именно из-за него вынужден был отказаться от своей мечты стать музыкантом и оказался мужем и отцом.

Джек снова чертыхнулся. И тем не менее когда речь зашла о мечте, его отец ожидал — нет, требовал! — чтобы его единственный сын сделал то же самое. Отказался от нее. Остался жить в крошечном городке с одной только фабрикой, в окружении кукурузных полей — в том городке, который его отец всю жизнь ненавидел, — и выбрал себе ту же работу, которая превратила его отца в ожесточившегося старика без всяких надежд.

В конце концов Джек высказал ему все, что о нем думал, и объяснил, где он видел его с его требованиями, — и уехал из дома, чтобы начать самостоятельную жизнь. Все, что Джек осуществил, все, чего он добился, было сделано им одним, без семьи, без помощи.

Он подошел к мойке и посмотрел на свое отражение в окне над ней, пытаясь найти сходство с отцом, выискивая мрачную складку у губ и непримиримо сжатые зубы, устало поникшие плечи и горький блеск в глазах. Джек нахмурил брови. Он этого не увидел — и дал себе слово, что не увидит никогда.

Он никогда не станет таким, как Билли Джейкобс. Он никогда не откажется от своей мечты.

Джилл!

Ее образ вдруг встал у него перед глазами, принеся с собой тоску и сожаления, настолько острые, что он даже застонал. Поспешно отвернувшись от окна, Джек прошел к выключателю и выключил в кухне свет.

Он никогда не станет таким, каким был его отец. Чем бы ему при этом ни пришлось пожертвовать.

 

4

Джилл посмотрела на гримершу — странноватого вида девицу по имени Мэнди — и хмыкнула, одновременно смешливо и сочувствующе.

— Неприятности с мужчиной, а?

— Как всегда. — Гримерша вздохнула. — Все они просто негодяи. Если бы я их так не любила, я бы ни с одним больше дел не имела. Закиньте голову чуть назад, пожалуйста.

Джилл послушалась, и гримерша еще раз вздохнула.

— Выворачивают вас и вашу жизнь наизнанку, ставят с ног на голову, а потом смотрят на вас как невинные младенцы, думают только о постели и потом еще спрашивают, что это с вами. Вы только подумайте! То есть — о чем только они думают!

Джилл не ответила — но Мэнди и не ждала от нее ответа. Она закрыла глаза, и гримерша приступила к своему делу. Мэнди была женщиной разговорчивой, и обычно Джилл слушала ее только вполслуха. Но этим утром гримерша напала на тему, которая была близка и самой Джилл. Она была абсолютно согласна: все мужчины — негодяи, особенно Джек Джейкобс, ее бывший муж Питер и адвокат, с которым ей предстояло вскоре встретиться.

Адвокат! Джилл вспомнила свой телефонный разговор с ним, и у нее сжалось сердце.

«Сейчас же конец двадцатого века, и взгляды на воспитание детей сильно изменились. Судьи часто отдают детей отцам. Всегда существует вероятность, что судья примет решение в пользу вашего бывшего мужа».

Вероятность, что она потеряет Ребекку! Как она сможет это перенести?

— Расслабьте лицо, пожалуйста. Вы хмуритесь.

— Извините, — пробормотала Джилл, стараясь выполнить просьбу Мэнди. Она попыталась не думать о дочери — ее мысли перенеслись на Джека.

С того вечера, когда он побывал у нее дома, прошла очень напряженная неделя. Джилл надо было писать обозрения для газеты, смотреть новые фильмы, готовиться к следующей передаче. Ее мать приезжала в город по делу, и они с Ребеккой провели с ней приятный вечер. Угроза Питера и встреча с адвокатом все время над ней висели, а Ребекка простудилась — впервые за эту осень.

И при всем этом ей все-таки не удавалось не думать о Джеке! Джилл старалась, она напоминала себе о плохих моментах их отношений, о том, как больно он ее ранил, она снова и снова повторяла данную себе клятву больше не иметь связей с такими, как Джек. Она еще раз перебрала в уме то, чего хочет от мужчины и отношений с ним. Ей нужен человек, который захочет быть отцом и мужем, который подарит ей любовь, о которой она мечтала всю жизнь. Она еще раз напомнила себе, что всего этого с Джеком у нее не будет.

И ничего не помогло. Мысли о нем вторгались даже в ее сны, которые вдруг стали отчаянно-эротическими. Эти видения странно переплетались с теми, где фигурировали Ребекка и Питер и предстоящий процесс об опеке. Каждое утро она просыпалась усталая и измученная. За всю неделю у нее не было ни одной спокойной ночи.

А через полчаса Джилл предстояло снова встретиться с Джеком перед телекамерами. Тысячи людей увидят ее малейшую реакцию, любой оттенок выражения ее лица. По ее телу прокатилась волна тревоги, и она постаралась дышать глубже, не открывая рта. Ей необходимо вести себя по-профессиональному сдержанно. Ей необходимо вести себя так, словно он — только ее коллега, такой же кинообозреватель, как она.

Ей надо забыть то, что неделю назад он ее целовал, — и что она сгорает от желания снова ощутить его поцелуи.

Джилл сжала кулаки. Почему простое прикосновение губ одного человека к губам другого может вдруг оказаться таким потрясающим? Таким катастрофическим? Таким незабываемым?

Боже правый, в прикосновении его губ не было ничего простого, ничего легкого! Джек властно овладел ее губами. Он был господином. А она отдавалась колдовству его поцелуя так же быстро и бездумно, как и в прошлом.

— Вы снова хмуритесь, — упрекнула ее Мэнди.

— Извините. Больше не буду.

Джилл расслабила лицо. С того вечера ее преследовали не только воспоминания о том поцелуе. Она не могла забыть тоскливого выражения его глаз, когда он прощался с нею. Она не могла не думать о его словах: «Ты могла бы стать самым лучшим, что было в моей жизни… если бы я тебе позволил».

Эти слова повторялись в ее голове снова и снова, словно дразнили ее. Если бы только Джек не сказал ей этого! Если бы только он оставил все как было! Если бы только она не повернула тогда голову в комнате Ребекки и не увидела, как он смотрит на них — с горькой тоской.

Между ними было не просто сексуальное тяготение. Между ними было настоящее чувство.

Он не был к ней безразличен.

«Но этого мало, — напомнила она себе. Он не любил ее так же сильно, как она любила его. Но что-то все-таки было…» Джилл была уверена, что он испытывал к ней какое-то чувство.

— Если вы еще раз так нахмуритесь, миз Лэнсинг, то я за результаты не отвечаю.

— Больше не буду. — Джилл встретилась взглядом с гримершей. — Говорите со мной, Мэнди. Расскажите о людях, которых вам приходилось гримировать.

Не нуждаясь в дальнейших поощрениях, Мэнди начала рассказ об известном актере — звезде мыльных опер и о том, как он попросил ее о помощи, когда в студию неожиданно явились все три его возлюбленные. Забавный рассказ гримерши помог Джилл больше не думать о Джеке — и, казалось, уже в следующую секунду она очутилась рядом с ним перед камерами.

— Извини! — возмущенно проговорила она, поворачиваясь к Джеку, — но в сценарии Билла Плезанта души не больше, чем в асфальтовом катке! Не могу поверить, что ты назвал этот фильм женским!

Джек высокомерно улыбнулся.

— Я уверен, что многие критики именно так его и охарактеризуют. В конце концов, ведь в нем на первом месте — романтическая любовь. Юноша встретил девушку, юноша захотел девушку, юноша получил девушку…

— Романтическая любовь? — прервала она его, встряхивая волосами. — По чьим это, интересно, понятиям? И обрати внимание на свои слова, Джек. Главный герой — мужчина. Сюжет фильма построен исключительно на его потребностях и целях. И теперь объясни, с чего это вдруг он стал женским фильмом!

Джек покачал головой.

— Хорошо, назовем его фильмом отношений. Демографически говоря, это всегда считалось женской областью. — Он взмахнул рукой. — Как насчет сцены в кафе, когда они знакомятся? Их взгляды встречаются — и вы видите, как между ними возникает влечение. Оно такое сильное, что хоть лампочку к нему подключай. Если это не любовь, Джилл, тогда что же?

Джилл вспомнила полную эротической атмосферы сцену и содрогнулась. Глядя на Джека, она могла представить себе в этой ситуации себя и его. Их отношения начались похожим образом. И достаточно только вспомнить, чем они закончились!

— Это не любовь, а похоть. Мужская версия романтизма. — Она ехидно улыбнулась. — Но ты, конечно, разницы в этом не видишь.

Ее выпад попал в цель, она это поняла по тому, как он едва заметно сжал губы, как по его лицу пробежала тень. Он подался вперед и улыбнулся немного опаснее:

— Может, мне никто этого не объяснил как следует. Хочешь взять это на себя, мисс Лэнсинг?

У нее застучало сердце и румянец залил не только лицо, но и шею. Джилл вдруг показалось, что она вся пылает. Но она гордо выпрямилась, стараясь не выдать волнения.

— Не мечтай об этом, Джейкобс. Такие уроки я лучше дам гадюке.

— Ну, меня называли и похуже.

— Не сомневаюсь. — Она одарила его еще одной улыбкой и снова повернулась к центральной камере. — А теперь режиссер «Посмешища» и «Дураков в космосе» представляет нам свою новую комедию.

Остальная запись прошла в том же духе, и к тому моменту, когда они поговорили о всех четырех фильмах, отобранных для этой передачи, Джилл уже раздирали тысячи самых противоречивых эмоций и желаний. Он ее злил — он ее возбуждал. Ей хотелось его избить — ей хотелось его целовать. Ей хотелось отказаться участвовать в передаче — ей хотелось спорить с ним до тех пор, пока он сам и весь Лос-Анджелес не убедятся в том, что он ошибается.

К сожалению, все эти реакции были неуместны — и Джилл некуда было девать излишек адреналина, бурлившего в ее крови. Она встала и разгладила юбку с внешним спокойствием, удивившем даже ее саму. Улыбаясь и благодаря членов съемочной группы, мимо которых она проходила, она вышла из студии.

Сделав несколько глубоких вдохов, Джилл пыталась собраться с мыслями. Сердцебиение ее утихло, восстановилась способность мыслить нормально. «Я не потеряла контроля, — сказала она себе. — Над передачей. Над своими чувствами. Над своим поведением». То, что происходило во время записи, было всего лишь результатом… Чего?

Профессионального интереса. Ну, конечно! Как ей ни трудно работать с Джеком, но делать передачу с ним очень интересно. Это просто невероятно удачный шанс добиться профессионального признания. Такой шанс бывает один раз в жизни. Это…

Это чушь свинячья.

Джилл нахмурилась. Правда заключалась в том, что их словесные перепалки ее возбуждали. Они были полны невысказанных намеков. Атмосфера была наэлектризована их взаимным влечением. Джилл хотелось выставить его на посмешище почти так же сильно, как ей хотелось до него дотронуться. И когда их взгляды встречались, то в глазах Джека она читала те же желания.

Их с Джеком чувство было необычайно сильным и импульсивным. Почти неуправляемым. Оно постоянно заставляло ее разрушать все барьеры, которые она вокруг себя воздвигла. Стоит ей очутиться рядом с Джеком, все ее клятвы и благие намерения куда-то исчезают — и она остается беспомощной, открытой и полной желания.

И так было всегда.

Никто другой так на нее не действовал. Даже тот мужчина, который был ей мужем. На нее нахлынули чувства вины и сожаления. Питер обвинял ее в том, что она мало его любила, что она не любила его так, как любила Джека.

Джилл возмущенно это отрицала. Снова и снова.

Возможно ли, что Питер не ошибся? Неужели это она сама виновата в том, что их брак распался? Джилл сжала кулаки — она не хотела признавать за собой вины. Она была хорошей женой. Хорошей матерью. Она отдавала семье всю свою энергию. Она…

Она никогда не забывала Джека.

Эта истина, в которой она наконец-то призналась себе, была очень неприятна. Питер не слишком сильно ошибся. Джилл считала, что он в своей ревности просто выдумал глупости по поводу ее холодности, но, может быть… может быть, он действительно ощущал ее томление по Джеку?

Это было больно. Очень больно. Если это правда, то она не была честна по отношению к Питеру. И к себе. Если это правда, то она никогда не отдавала семье всю себя.

И теперь, если Джилл не будет крайне осторожной, то окажется в очень неприятном положении. Она призналась себе в этом — и сердце у нее упало. Казалось бы, в отношении Джека осторожность не должна была представлять для нее проблем. Он ее ранил и очень больно. Ей с Джеком от жизни нужны были совершенно разные вещи, у них не могло быть общего будущего. В ее возрасте сомневаться в этом уже не приходится — и в ее возрасте пора прислушиваться не к сердцу, а к рассудку.

Но это она уже тоже пробовала. Она последовала совету рассудка — и к чему он ее привел? Сначала — к тяжелому разводу, а теперь — к процессу относительно опеки над Ребеккой. Ее милая Бекки — что с нею станет, если они разлучатся? Джилл начала захлестывать паника, которую ей удалось подавить только огромным усилием воли. Ей нельзя отчаиваться, никак нельзя!

— Роскошная передача! — сказала Дана, подойдя к ней сзади.

Джилл постаралась спрятать свои тревоги и медленно повернулась к подруге.

— Ты не считаешь, что надо что-то переснять? Даже ту часть, когда я…

— Особенно эту часть! — Дана рассмеялась изумлению Джилл. — Ты все никак не можешь к этому привыкнуть, правда?

— Наверное. — С легкой улыбкой Джилл заправила непослушную прядь волос за ухо. — Я рада, что ты довольна.

— Мы с Тимом подумываем о том, чтобы внести некоторые изменения в передачу. Надо бы обсудить это с тобой и Джеком. — Она взглянула на часы. — Ты не могла бы зайти ко мне в кабинет через…

— Великолепный выпуск, Лэнсинг, — к ним не спеша подходил улыбающийся Джек. — Мне особенно понравилась та часть, где ты обозвала меня гадюкой. Удачная находка.

Джилл рассмеялась:

— Не тревожься, я говорила совершенно искренне.

— Этого я и боялся. — Он повернулся к Дане: — Как ваши впечатления?

— Что все просто здорово! Но я как раз говорила Джилл, что хотела бы видеть вас у себя через час. Нам надо обсудить некоторые изменения, которые мы хотим внести в передачу. Мы с Тимом хотим, чтобы вы оба участвовали в обсуждении.

— Через час? — переспросила Джилл, качая головой и вспоминая о пугающей ее встрече с адвокатом. — Не смогу, Дана. У меня назначена встреча… Слишком важная, я ее отложить не могу. — Она заметила, что у нее дрожит голос, и постаралась взять себя в руки. — Постараюсь вернуться через полтора часа.

Джилл почувствовала на себе вопросительный взгляд Джека, но продолжала смотреть на Дану. Если она посмотрит на него, то обязательно разрыдается. А этого ей вовсе не хотелось — да и ему тоже. Он это ясно продемонстрировал при их прошлой встрече.

Дана снова взглянула на часы.

— Меня это устроит. А как насчет тебя, Джек?

Он невнятно пробормотал что-то утвердительное, и Джилл поспешно попрощалась, не желая, чтобы ее начали расспрашивать.

Джек догнал ее, когда она уже выходила из здания на яркое калифорнийское солнце.

— Джилл, постой!

Она повернулась к нему — и увидела в его глазах вопрос. И озабоченность. Она испугалась, что не сможет сдержаться, и отвела взгляд. Ей никогда не удавалось скрывать от Джека свои чувства, но сейчас ей меньше всего хотелось бы с ним объясняться. И не только сейчас, но и вообще.

Она сделала над собой усилие и улыбнулась:

— В чем дело?

Он нахмурил брови и пристально всмотрелся в ее лицо.

— Я хотел убедиться в том, что с тобой все в порядке.

— Все хорошо, — поспешно ответила она. — Просто я опаздываю, вот и все.

Джек поймал ее за руку и задержал:

— Ты уверена? Больше… ничего?

У нее ком подкатился к горлу. Больше всего ей хотелось бы сейчас уткнуться лицом ему в плечо и высказать все свои страхи и чтобы он обнимал ее и утешал. Только он не сможет ее утешить — и его не будет рядом, чтобы оказать ей поддержку. Он уже ей это продемонстрировал с полной убедительностью.

Джилл высвободила свою руку и вздернула подбородок вверх.

— Да, уверена. И твои вопросы только меня задерживают.

Он отступил на шаг, стискивая зубы.

— Извини, что позволил себе за тебя тревожиться, — напряженно бросил он. — Виноват.

Резко повернувшись, он ушел. Джилл секунду смотрела ему вслед: к ней вдруг снова вернулось все то же томление, лишив ее способности двигаться, мыслить, действовать. Она чуть было его не окликнула — но, вовремя опомнившись, повернулась и бросилась к своей машине.

Где же она? Кажется, Джек задал себе этот вопрос уже в сотый раз за последние минуты. Он тайком взглянул на часы, не желая лишний раз напоминать Дане, что Джилл опаздывает.

Опаздывает уже на двадцать пять минут! Он почти не слушал, о чем говорят Дана и Тим. Джилл не имеет привычки опаздывать. Она всегда была пунктуальна — даже чересчур.

Что-то случилось.

Джек почувствовал это давно, понял по ее глазам, по тому, как она сжимала губы, услышал в ее голосе. Но он позволил своей мужской гордости пересилить тревогу.

Ее холодное равнодушие было вдвойне трудно вынести, если учесть, что всю эту неделю он только и думал, что о ней, о том, какими были ее губы, когда он ее целовал, — и о том, как ему хотелось бы снова это сделать.

Ему не следовало уступать соблазну и сладости ее поцелуя. Джек сердито нахмурился. Он ведь дал себе слово, что не даст ей снова вывернуть его наизнанку…

— Извините за опоздание! — Джилл стремительно вошла в кабинет Даны. — Моя встреча затянулась, а потом я попала в ужасную пробку. — Она секунду помедлила, а потом уселась на первый же свободный стул — как раз напротив Джека. — Я много пропустила?

Пока Дана объясняла Джилл, о чем они уже успели поговорить, Джек внимательно смотрел на свою партнершу. Она недавно плакала! Потом она приложила немало усилий, чтобы это скрыть, но не смогла спрятать покрасневшие и припухшие глаза. Но даже если бы ей удалось скрыть все следы своих слез, он все равно увидел бы, насколько она расстроена. На ее лице отражалась боль. Казалось, она вот-вот совсем расклеится.

Он ей нужен.

Эта мысль только успела придти ему в голову, как он уже называл себя идиотом. Джилл не нуждается в его утешении и защите — больше того: они ей нежеланны. Она ясно дала ему это понять пять лет тому назад, а потом еще раз, совсем недавно, тем вечером, когда он приходил к ней. Ему следует об этом помнить.

Джек заставил себя сосредоточиться на том, что говорит Дана. Он слушал предложения продюсера и директора, высказывал замечания и выдвигал собственные предложения — и все время его мысли возвращались к Джилл. Что могло так на нее подействовать?

Дана с Тимом завершили разговор. Джилл встала и попрощалась, сказав, что ей предстоит еще одна встреча.

«Ну, нет!», — подумал Джек, направляясь следом за ней. Что-то происходит — и он намерен выяснить, что именно.

Не успел он дойти до двери, как его поймал Тим.

— Джек, ты не задержишься еще на секунду?

Джек смотрел, как Джилл исчезает за углом. Мысленно чертыхаясь, он повернулся к собеседнику и с улыбкой ответил:

— Конечно, Тим. В чем дело?

Двадцать минут спустя Джек вышел из здания телестудии и направился к стоянке. Хоть он и не сомневался, что Джилл давно уехала, он все равно искал ее взглядом — и даже остановился от изумления, увидев у выезда со стоянки ее белое «вольво».

Поддавшись порыву, он стремительно бросился к своей машине, на ходу доставая из кармана ключи. Добравшись до машины, Джек быстро сел, включил зажигание и передачу — все чуть ли не одним движением. Он и сам не знал, на что рассчитывает, следуя за нею, — но все равно это сделал.

Он добрался до выезда как раз тогда, когда Джилл вывела свою машину на улицу. Он последовал за ней на безопасном расстоянии и два раза даже проехал на желтый свет, чтобы не потерять ее из вида. И все время, пока он за ней ехал, он обзывал себя болваном. Идиотом. Он приказывал себе отстать, поумнеть, наконец. Повернуть в обратном направлении и ехать по своим делам.

Но вместо этого даже тогда, когда Джилл остановила машину у закусочной «Макдональдс» в нескольких милях от телестудии, он последовал за нею, припарковал машину и стал смотреть, как она входит внутрь. Спустя несколько секунд он увидел, как Джилл прошла на игровую площадку, поздоровалась с какой-то молодой женщиной — и тут к ней подлетела Ребекка и бросилась в объятия матери.

Она приехала к Ребекке! Джек прищурился, чтобы лучше видеть происходящее. Малышка казалась ему в полном порядке — здоровой и счастливой. Он наклонил голову. А вот Джилл — та обняла дочь почти с отчаянием и прижала к себе, закрыв глаза.

Джилл обнимает дочь так, словно боится больше ее не увидеть!

Нелепость.

Джек нахмурился. Что с ним происходит? Он следит за своей бывшей любовницей и нынешней коллегой, словно старый и одинокий сплетник. Ее жизнь и проблемы его совершенно не касаются. Она дала ему это недвусмысленно понять, когда ушла от него, даже не попрощавшись.

Злясь на самого себя, Джек продолжал обзывать себя последними словами, но все-таки открыл дверцу машины и вышел на стоянку. Черт подери, решил он, он никогда не умел следовать советам — даже своим собственным.

В закусочной было почти пусто: время ленча уже прошло, а время обеда еще не наступило. Он взял кока-колу и порцию жареного картофеля и направился к площадке для детей.

Джилл оказалась за одним из крайних столиков: она наблюдала, как ее дочь резвится в манеже с шарами.

«У тебя последний шанс поступить разумно, Джейкобс. Поворачивай и уходи».

Вместо этого он сделал глубокий вдох и остановился у ее столика:

— Какая встреча!

Джилл резко выпрямилась и медленно повернулась к нему. Их взгляды встретились — и в ее глазах он прочел неприкрытую боль.

— Вот уж не знала, что ты посещаешь детские площадки «Макдональдса», — пробормотала она.

Он улыбнулся и сел напротив нее.

— Ужасно захотелось жареной картошки!

С этими словами он отправил кусок в рот.

Она не улыбнулась.

— Странно, что ты оказался именно в этом «Макдональдсе» — и именно сейчас.

Джек невинно улыбнулся:

— Мир тесен.

— Мамочка! Смотри!

Джилл повернулась к дочери и помахала ей рукой, когда малышка кинулась в море шаров. Спустя несколько секунд она снова встретилась с ним взглядом.

— Ты поехал за мной?

— Да, — честно признался он.

Джилл стиснула пальцы:

— Почему? Мне кажется, после того вечера нам уже нечего друг другу сказать.

— Мамочка!

Джек снова проследил за тем, как она смотрит на малышку, увлеченную игрой. А что бы интересно сказала Джилл, признайся он ей, насколько она — а теперь и ее дочь — его привлекает? Если бы она знала, как тепло становится у него на душе, когда он просто на них смотрит? Он обнаружил, что смотрит на них так, как замерзающий на улице может смотреть на ярко освещенное окно, за которым тепло и уютно.

Джек постарался прогнать эту мысль. Он приехал потому, что когда-то они с Джилл были очень близки. И хотя их отношения закончились очень давно, он все равно испытывал к ней интерес. Ему было небезразлично ее благополучие. А его тяга к матери и дочери — это всего-навсего любопытство. Джилл так мечтала о материнстве, что теперь наблюдать за нею в этом качестве очень интересно. Вот и все.

Он снова повернулся к Джилл.

— Я поехал следом, потому что заметил, как сильно ты расстроена, и подумал, что, может быть, я… тебе нужен.

Джилл посмотрела на него полными слез глазами, а потом поспешно отвела взгляд.

— Ты нужен был мне пять лет назад. А теперь нет. Сейчас я хочу побыть с Ребеккой. Пожалуйста, уходи.

Джек не послушался и стал смотреть на беззаботно игравших в шары ребятишек.

А потом он перевел взгляд на печальный профиль Джилл:

— А ты помнишь, каково это — вот так веселиться? Быть такими свободными от всех забот?

Секунду она молчала, а потом покачала головой:

— По-моему, я никогда не была такой беззаботной. Мое детство было таким… холодным. Таким… тихим. — Она откашлялась. — И я дала себе слово, что обязательно обеспечу Ребекке счастливое детство. Детство, полное смеха и радости.

Он продолжал смотреть на нее.

— И любви?

— Да, — прошептала она. — И особенно любви.

Потянувшись через стол, Джек взял ее за руку.

— Я надеюсь, ты не думала, что мои… сомнения относительно брака и детей имеют какое-то отношение к тебе. Ты — прекрасная мать, Джилл. И я никогда не сомневался в том, что ты будешь именно такой.

Она высвободила свои пальцы и встала.

— Извини, мне надо удостовериться, что Ребекка…

— С Ребеккой все в порядке. — Джилл снова поймал ее руку. — Джилли, не надо!

Она кусала губы — Джек понял, что она изо всех сил старается спрятать свои чувства. Он ощутил, как отчаянно дрожат ее пальцы.

— Что не надо? — с трудом выговорила она охрипшим голосом.

— Не надо меня отталкивать. Не убегай. Скажи мне, что случилось.

— Пожалуйста… уходи. Я не хочу изливать душу. Не здесь, не при Ребекке.

У Джека замерло сердце. Леденящий душу ужас, который начал подкрадываться к нему с тех пор, как Джилл сказала о важной встрече, и который подполз совсем близко, при виде отчаяния в ее взгляде, когда она вернулась на совещание, овладел им окончательно.

Он стиснул ей пальцы.

— Джилли, ты не… не больна?

Джек затаил дыхание, пристально вглядываясь в ее лицо. Взгляд ее смягчился, губы чуть разжались и изогнулись в мягкой улыбке.

— Нет, Джек. Со мной все в порядке. Насколько я знаю, мое здоровье в полном порядке, — в ее голосе сквозила благодарность.

Он вздохнул с облегчением.

— Я рад. Я подумал… что ты…

Он не договорил. Джилл снова улыбнулась.

— Спасибо за заботу.

Она снова посмотрела на Ребекку. Малышка вместе с остальными детьми увлеченно подбрасывала шары в воздух, хохоча от радости.

Ее улыбка поблекла.

— Когда мы с Питером разводились, мы заключили временное соглашение относительно того, кто растит Ребекку. Конечно, мы оба хотели это делать, так что казалось самым простым и логичным просто поделить ее время между нами. Она живет две недели у Питера, потом две — у меня.

Джилл стиснула пальцы на коленях.

— Он живет в Сан-Диего, так что, если не считать того, что я по ней отчаянно скучала во время ее отсутствия, все получалось хорошо.

— До недавнего времени.

— Да. — Джилл встретилась с ним взглядом и снова поспешно отвела глаза, с трудом сглотнув. — На следующий год Ребекка начинает учиться, и такие переезды исключены. Надо наконец решить, где она будет жить — здесь или там.

От этих слов у него стало горько во рту. Джек подозревал, что сейчас услышит, и все-таки спросил ее:

— И?..

— И Питер хочет, чтобы опека досталась ему. — Джилл так крепко сжала руки, что на фоне ее синей юбки костяшки пальцев казались неестественно белыми. — Я не могу потерять ее, Джек. Просто… не могу.

Протянув руку, он бережно накрыл ею ее стиснутые пальцы. Ему было больно за Джилл: какая-то часть его души, о существовании которой он прежде даже не подозревал, отозвалась на ее боль.

Он медленно поглаживал ее руки, пытаясь ее хоть немного успокоить.

— Но ты же ее мать, Джилл. И хорошая мать. Это видно всем. Разве есть вероятность, чтобы судья…

— Очень большая вероятность, — прошептала она с ужасом. — По крайней мере, так говорит адвокат, с которым я сегодня встречалась.

Так вот где она была! Джек снова начал поглаживать ей руки.

— Что он сказал?

Джилл прерывисто вздохнула. Джек снова ощутил, как дрожат ее руки.

— Он сказал, что сейчас многие судьи принимают решение в пользу отцов. Он сказал, что судья рассмотрит нас обоих как родителей: насколько мы благонадежны, какой дом и окружение можем создать для Ребекки.

— Но ты же хорошая мать! — упрямо повторил Джек. — Ты так сильно любишь дочь! Ни один судья, будучи в здравом уме, не станет вас разлучать.

— Я работаю, — пробормотала она. В голосе ее звучали гнев и отчаяние. — Это аргумент против меня, понимаешь?

Его захлестнуло возмущение.

— И твой бывший муж тоже работает. А как ты, к дьяволу, могла бы обеспечивать Ребекку, если бы не работала?

— Питер женился во второй раз. — Теперь уже Джилл держала Джека за руку. — Его жена — только мать и домохозяйка. Она печет пирожные, занимается рукоделием и ведет благотворительную работу от лица церкви. Они живут в симпатичном домике в округе, где полно других детей и мамочек, которые не ходят на работу. — Она сжала зубы. — Оказывается, на многих судей это производит глубокое впечатление. Они считают очень важным, чтобы ребенок попал в полную, нормальную семью…

Джек негромко чертыхнулся и повернулся к Джилл.

— Но это все не делает ту женщину лучшей матерью! Все это вовсе не значит, что она любит Ребекку больше, чем ты!

— Я это знаю, но как мне это доказать, Джек? Если судья предрасположен считать все эти вещи очень важными, как мне доказать, что это не так?

Джек огорченно вздохнул:

— Черт, Джилли! Я не знаю.

Несколько секунд стояла напряженная тишина, а потом Джилл наконец проговорила:

— Моей матери никогда не было рядом со мной. У нее все время были встречи, поездки или обеды с клиентами. Мы не возились с ней на кухне с каким-нибудь пирогом и не занимались рукоделием, она не мыла и не бинтовала мне коленки, когда я падала, и не сидела рядом со мной, когда я болела и не могла ходить в школу. И я дала себе клятву, что не буду такой, как она. И я не такая! Но что, если… — она содрогнулась, — что, если судья этого не поймет?

— Джилли, посмотри на меня! — Выражение ее глаз раздирало ему душу. Больше всего на свете ему хотелось бы обнять и утешить ее. Ему хотелось бы все исправить. — У тебя хорошая карьера — как и у твоей матери. И этим сходство между вами ограничивается. Ребекка для тебя важнее всего, и ты ради нее готова на все. Я знаю тебя и не сомневаюсь в этом.

— Но адвокат сказал…

— Он ошибся. — Джека переполнял гнев, и он снова поймал ее руку. — Я готов подвесить этого ворона вниз головой за то, что он так тебя напугал.

— Он меня подготовил! Я должна знать, что мне грозит. Я должна подготовить себя на случай… если… на случай…

Джилл снова замолчала, борясь со слезами. Джек держал ее за руки, ощущая непреодолимую потребность ее защитить. Ему хотелось притянуть ее к себе, оберегать, победить всех угрожающих ей драконов.

— Ты ее не потеряешь, — сказал он голосом, полным стальной решимости. — Этого не произойдет.

— Мамочка, я хочу пить! — Ребекка подбежала к столику и резко остановилась, заметив Джека.

Джек улыбнулся:

— Привет.

Девочка посмотрела на мать, а потом, словно ободрившись, снова на Джека.

— Я тебя уже видела.

— Я — Джек.

Ребекка улыбнулась, и от уголков ее глаз разбежались морщинки — точь-в-точь как у Джилл. У Джека от чувства острой нежности и жалости к Джилл и Ребекке сжалось сердце.

— Как в стишке, — сказала девочка, залезая на стул между ним и Джилл. — «Джек упал, башку сломал». А «башка» — это значит его голова.

Джек серьезно кивнул:

— Я тоже об этом что-то слышал.

— Это правда. — Ребекка посмотрела на его поднос. — Мне можно жареной картошки?

Джек посмотрел на Джилл.

— Если мама позволит.

— Надо попросить вежливо, — укоризненно заметила Джилл, хотя никакие строгие нотки не могли скрыть сквозившую в ее глазах нежность.

Малышка подняла к нему личико и взмахнула ресницами.

— Пожалуйста, Джек, можно мне немножечко картошки?

Секунду он смотрел на нее, совершенно покоренный, а потом улыбнулся и придвинул ей поднос.

— Можешь съесть всю. Но, боюсь, она уже остыла.

— Ну и пусть, — ответила девочка, внимательно выбирая себе самую поджаристую. — Я люблю, чтобы еда была холодная.

Джилл нежно провела рукой по головке дочери.

— И правда. Когда мы едим в ресторане, я прошу официанта на секунду поставить ее порцию в морозилку.

— Но они почти всегда решают, что мама пошутила! — Ребекка обиженно фыркнула. — И мне приходится на нее дуть. А это ужасно долго.

— Неприятно.

— Неприятно, — повторила за ним Ребекка. — Фу!

Она скорчила рожицу, сунула ломтик картошки в рот и принялась выбирать следующий. При прошлой встрече Джек не оценил, насколько Ребекка развитая и общительная девочка. И хоть он не слишком разбирался в детях, но ему показалось, что малышка очень сообразительная. Просто умница.

— Доедай, киска. Нам пора.

— Почему?

— Уже поздно, а мне надо еще кое-что сделать.

— А Джек с нами пойдет?

Джилл удивленно взглянула на дочь:

— Не думаю.

— Почему?

— Ну… я… он… — У Джилл покраснели щеки. — Не думаю, чтобы ему захотелось идти с нами в химчистку и магазин. Правда, Джек?

Он встретился с Джилл взглядом. Она молча умоляла его подтвердить ее слова.

— Я бы очень хотел пойти с тобой, Ребекка, но сегодня не могу. Ты меня пригласишь в другой раз?

Она мрачно кивнула, не отрывая глаз от недоеденной порции жареного картофеля, а потом со вздохом придвинула его Джеку:

— Ладно.

Джек шутливо нажал ей пальцем на кончик носа, а потом, поймав себя на непривычном жесте, поспешно отдернул руку и снова придвинул ей поднос.

— Пожалуйста, бери, Ребекка. Я уже поел.

Просияв, она повернулась к матери:

— Можно, мамочка? Можно — ну, пожалуйста!

Джилл посмотрела на Джека, и взгляд ее был так переполнен любовью, что его снова пронзила боль.

— Да, можно, — кивнула головой Джилл.

 

5

Спустя две недели Джилл завела машину на служебную стоянку, поставила ее на первое же свободное место и выключила зажигание. Опустив зеркальце, она привычно проверила свой внешний вид — и подумала о Джеке. За время, которое прошло с того дня, как она излила ему душу в «Макдональдсе», они почти не разговаривали. Джилл старалась его избегать и встречалась ним только тогда, когда это надо было для очередной передачи.

Джек ей в этом способствовал. С того дня на детской площадке он ни разу сам к ней не подходил, не поддразнивал ее и не пытался ее очаровать. Он ни разу не заговаривал о чем-то, что не имело бы прямого отношения к передаче. Непринужденно Джек вел себя только во время записи, а в остальное время казался скованным, словно тоже сожалел о том разговоре.

Но по какой бы причине Джек ее ни сторонился, Джилл была только рада: ей очень нужно было какое-то время сосредоточиться на своих мыслях. Так она смогла восстановить хоть немного свое эмоциональное равновесие. Ей не следовало расслабляться, чтобы не наделать ошибок.

Потому что стоит ей немного потерять бдительность, и Джек снова овладеет ее сердцем.

Нахмурившись, Джилл снова сжала руль. Что с ней происходит? Почему, спустя столько лет, после всего, что между ними произошло, она по-прежнему не может оставаться к нему равнодушной? Это нелепо и необъяснимо. Так же, как и то, что мысли о нем мешают ей думать, не дают спать и напрочь лишили аппетита.

Джилл встряхнула головой. Теперь, когда Ребекка снова была у Питера, у нее появилось слишком много времени на размышления, на воспоминания о прошлом, на беспокойство о будущем. Когда Бекки приедет, ее жизнь снова вернется к нормальному напряженному ритму. Мысли о Джеке и их прошлом снова отойдут на свое место: в сны и самые темные ночные часы.

Джилл сделала несколько глубоких вдохов. Отойдут ли? Или она просто обманывает себя — как это было уже не раз? Ей было больно видеть Джека рядом с Ребеккой. Он так хорошо с ней разговаривал! Он очаровал ее дочь так же быстро и легко, как много лет назад покорил и ее саму.

Джек мог бы быть отцом Ребекки! Джилл опять вздохнула. Когда-то ей больше всего хотелось, чтобы он стал отцом ее детей. Она мечтала об этом и молила Бога, чтобы это так и было.

Но, не считая тех головокружительных недель, ее мечты не осуществились и молитвы не нашли ответа.

Джилл надеялась, что сможет его изменить. Она надеялась, что, когда он привыкнет к мысли об отцовстве, он будет счастлив.

Джилл вышла из машины, сильно хлопнула дверцей и направилась через стоянку. Какой она была наивной дурой! Он все время повторял ей, что не собирается жениться, что не хочет обременять себя семьей. Он был с самого начала честен с ней, но она его не слушала, она не верила этому. Она думала, что если она ему дорога, то он переменится.

Может быть, он и переменился бы — если бы она действительно была ему дорога. Но это было не так.

Джилл улыбнулась и приветственно махнула рукой одному из операторов, обогнавшему ее, а потом спрятала руки в карманы жакета. Конечно, оказалось, что она в тот раз не была беременна. Домашний тест ошибся. Она принадлежала к тому меньшинству, ради которого на коробке были напечатаны всякие оговорки.

Если бы только она сходила к врачу прежде, чем сообщать Джеку о своей беременности. Если бы только…

Она покачала головой. Если бы только — что? Тогда она могла бы по-прежнему себя обманывать? И продолжать втайне считать, что Джек ее любит? Что он еще переменится?

Если бы она ждала, когда произойдет эта чудесная перемена, у нее сейчас не было бы Ребекки. А ради того, чтобы иметь Ребекку, не жаль испытать любую боль.

Джилл поднялась по ступеням ко входу в студию, прошла сквозь стеклянные двери и поднялась на лифте на свой этаж.

Секретарша с улыбкой с ней поздоровалась. Джилл ответила на ее улыбку.

— Доброе утро, Энни. Дана меня ждет?

— Ждет. Я позвоню ей, что вы идете.

— Спасибо.

Джилл пошла по коридору, мысленно готовясь к предстоящему разговору. Дана назначила эту встречу в самую последнюю минуту и не пожелала рассказывать, что именно собирается обсуждать.

Джилл остановилась у двери в кабинет продюсера, сделала глубокий вдох, стараясь сосредоточиться на работе, — и заглянула к Дане. Продюсер сидела у себя за столом, что-то записывая в блокнот с желтыми листками. Джек еще не явился.

— Привет. Я слишком рано?

Дана подняла взгляд от работы, улыбнулась и пригласила Джилл в свой кабинет.

— Нет, ты как раз вовремя. Заходи и садись.

Джилл устроилась на одном из стульев, стоявших перед столом Даны, и посмотрела на часы.

— А что Джек?

— Джека не будет. Я сегодня с ним уже разговаривала.

Джилл нахмурилась. Что-то в выражении лица Даны ее встревожило: то ли возбуждение, то ли выражение смущения. У нее появилось нехорошее предчувствие: Дана собирается сказать что-то такое, что Джилл совсем не понравится.

— Что-то не так?

— Нет. — Дана покачала головой. — Хорошая новость. Прекрасная новость. Но… Я решила, что мне надо обсуждать ее с тобой без свидетелей.

У Джилл оборвалось сердце.

— Ну, хорошо, Дана. Ты уже меня порядком заинтриговала. Выкладывай.

Дана ухмыльнулась.

— Извини. Ты же знаешь меня — я всегда храню серьезность! — Она сложила руки на столе перед собой. — Начальство довольно нашим кинообзором. Очень довольно. У нас такое чувство, что у передачи большое будущее. И, похоже, зрители тоже так считают.

Джилл заметила, что Дана с трудом справляется с возбуждением. У нее тоже начало колотиться сердце.

— Ну?!

— У нас прошло всего четыре передачи, — продолжила Дана, — а мы уже получили сотни звонков и писем. — С этими словами она подняла мешок с почтой и вывалила его содержимое на стол. В нем оказалось такое количество писем и открыток, что они не поместились на крышке стола и немалая их часть соскользнула на пол. — Письма поклонников.

Пораженная Джилл уставилась на гору почты.

— И это все — в ответ на «Мое кино»?

— По правде говоря, это все — в ответ на вас с Джеком.

— На меня с Джеком? — недоуменно переспросила она. — Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать — они от вас в восторге. Так сказать, от вашего дуэта.

Джилл откинулась на спинку стула, ощутив странную слабость во всем теле.

— Прежде чем отвечать, послушай.

Дана взяла кипу листков, скрепленных вместе и начала читать вслух:

— «…Джек и Джилл вместе просто великолепны! Я всегда включаю телевизор, чтобы посмотреть, как они будут метать громы и молнии…» «Когда эти двое перестанут ссориться и помирятся?..» «Джеку бы ее просто поцеловать!..» «…Пусть эти двое, наконец, помирятся. Разве они не понимают, что им суждено быть вместе?..» «…И с чего это она обозвала его бездушным человеком?..» «Действуй в том же духе, Джилл! Покажи этим заносчивым мужчинам их место…» «…Какой красавчик этот Джек! Если Джилл он не нравится, прилагаю свой адрес и телефон…» «…Женщина снова доказывает свое превосходство над мужчиной…» «…Как всегда, мужчина без труда побеждает женщину…»

Прочитав каждую цитату, Дана передавала письмо с выделенным маркером отрывком Джилл. Джилл уставилась на листки, все еще не смея поверить своим глазам.

Дана вручила Джилл последнее письмо.

— Я могла бы продолжать еще очень долго, но все остальное — это варианты того, что я уже тебе прочла.

— Это… просто невероятно! — пробормотала Джилл.

— Ты сознаешь, что происходит, Джилл? — Дана сделала многозначительную паузу. — Вы с Джеком привлекли внимание зрителей. Они рассматривают вас как пару, а передачу — как нечто вроде захватывающей истории любви.

— Они рассматривают нашу передачу как историю любви? — Джилл помотала головой. — Но… мы же просто даем отзывы о кинофильмах!

— Помнишь ту шумиху, которая несколько лет назад шла вокруг рекламных роликов кофе? Они ведь тоже собирались просто продавать растворимый кофе! А кончили тем, что создали телефильм, по которому потом был издан роман.

— Господи! Я просто слов не нахожу! — Джилл посмотрела на письма, прочла некоторые из них, положила обратно на стол. — Чтобы столько людей не поленились написать… Это просто невероятно!

— Знаю. Но так уж вышло. И с каждым днем мы получаем все больше звонков и писем. — Дана развела руками. — Между вами с Джеком что-то есть. Какие-то токи, какие-то флюиды. Камера это передает.

— У нас успех, — пробормотала Джилл, а потом вдруг облегченно улыбнулась. — «Мое кино» — хит!

Дана рассмеялась.

— Как только я увидела вас с Джеком рядом, я начала подозревать, что перед камерой у вас получится нечто необычайное. После первой же записи я не сомневалась, что успех передаче обеспечен!

Джилл встала и прошла к окну. Она прикоснулась к стеклу кончиками пальцев, стараясь справиться с охватившими ее противоречивыми чувствами. Она была встревожена и радостно взволнована одновременно.

— Я не сомневаюсь, что тебе непросто к этому привыкнуть, — если принять во внимания твои прежние отношения с Джеком.

Джилл оглянулась на подругу, испытывая к ней глубокую благодарность за ее понимание.

— Да, конечно. Это такая горькая ирония судьбы! Я так старалась справиться с моими чувствами к Джеку, погасить ту чертову искру, которая всегда ощущается между нами! И теперь… я вдруг узнаю, что именно она-то и нравится зрителям.

Она снова повернулась к окну и, глядя на день за стеклом, задумчиво нахмурилась.

— Не считая Ребекки, эта передача и ее успех — самое главное достижение в моей жизни. И сейчас успех ей обеспечивает именно то, с чем я так долго боролась.

Дана сочувственно вздохнула.

— Ну а если не брать во внимание передачу, Джилл: ты уверена, что тебе следует бороться с тем, что есть между вами с Джеком? Может быть, на этот раз у вас двоих все получится?

— Нет! — Джилл снова отвернулась от окна и встретилась с подругой взглядом. — С Джеком ничего не может получиться, потому что у нас с ним нет будущего. Можешь мне поверить.

— Извини. — Дана снова глубоко вздохнула. — И прошу у тебя прощения за мою следующую новость.

Джилл тревожно посмотрела на Дану, чувствуя, как от нехорошего предчувствия у нее засосало под ложечкой:

— Какую?

— Начальство решило, что вы должны как можно больше показываться на людях вместе.

— Вместе? — недоуменно переспросила Джилл. — Почему обязательно вместе?

Вид у Даны был явно смущенный.

— Мы считаем, что это было бы хорошей рекламой для передачи.

Это было бы прекрасно для передачи — но как насчет ее собственного спокойствия? Джилл стиснула кулаки. Как насчет того, чтобы поберечь свой душевный покой? Как насчет Ребекки?

Она заставила себя выпрямиться.

— Что именно ты имеешь в виду, говоря «как можно больше»? Ты собираешься указывать мне, как я должна проводить мое свободное время?

— Нет, конечно! Мы говорим о твоей профессиональной деятельности. Кинопремьеры, широкие показы картин и прочие подобные мероприятия, которые проводит студия.

— Ясно.

— И еще. Принято решение поддержать кинообозрение хорошей рекламой. Мы будем работать на полную катушку. Рекламные щиты и плакаты на автобусах. Тридцати- и шестидесятисекундные рекламные ролики в передачах нашей телекомпании. Объявления в газетах и по радио. Мы все считаем, что у передачи есть шанс стать популярной по всей Америке, — и мы готовы приложить все усилия к тому, чтобы это произошло.

Джилл вернулась к стулу, с которого недавно встала, и тяжело опустилась на него, не веря своим ушам.

— По всей Америке? — потрясенно переспросила она. — Ты и правда так думаешь?

— Угу. — Дана присела на краешке стола. — Наш канал уже принялся за дело. В субботу вечером у нас в студии должен состояться крупный прием для рекламодателей, представителей прессы и промышленных воротил. И кроме того, мы договорились, что вы с Джеком дадите интервью обозревателю телепрограмм из твоей газеты. Он тебе сегодня позвонит, чтобы уточнить время встречи. А наши рекламщики уже готовят проекты кампаний в печати и на радио. На следующей неделе тебе, наверное, предстоит пару раз поработать с фотографами. — Дана протяжно выдохнула. — Ну, что скажешь? Сказка, правда?!

Правда? Джилл не была в этом убеждена. Конечно, ее радовал успех передачи, но как насчет того, что ей придется чаще видеться с Джеком?

Джилл снова вспомнила две последние недели и что она каждый раз чувствовала при виде него, вспомнила, какими глазами он смотрел на Ребекку и как ей не удавалось прогнать его из своих мыслей… А еще она вспомнила о Питере и о скором слушании дела об опеке.

Она снова посмотрела на гору писем. Показ по всей Америке… Неужели это действительно возможно?

Переведя взгляд на Дану, она вдруг рассмеялась.

— Да, сказка! Совершенно невероятно! Все мои мечты становятся явью!

— И ты готова тесно сотрудничать с Джеком?

— А у меня есть выбор?

Дана немного помолчала, но потом покачала головой:

— Нет, наверное.

— Тогда все будет в порядке. Я сделаю все, что вы сочтете нужным.

Телефонный звонок наконец вырвал Джилл из крепкого сна. Потянувшись за телефонной трубкой, она свалила со столика будильник.

— Алло! — пробормотала она, нетерпеливо смахивая с глаз растрепавшиеся волосы.

— Джилли. Это я.

— Джек? — Она нащупала часы и, щурясь, рассмотрела циферблат. Без четверти час! Она села в постели, чувствуя, как у нее начинает колотиться сердце. — Что такое? Что-то случилось с…

— Нет. Все в порядке. Я просто… — Он смущенно закашлялся. — Я не мог заснуть. Я все… думал о тебе.

Джилл только болезненно поморщилась. Воцарилось молчание: она не могла придумать, что можно ему сказать. Оборачивая телефонный шнур вокруг пальца, она ждала, что скажет Джек.

— С той нашей встречи в «Макдональдсе» я… я не перестаю тревожиться. Как у тебя дела? — наконец произнес он.

Его хрипловатый, неуверенный голос заставил Джилл вспомнить о других полуночных звонках, — звонках, когда он говорил о своей страсти. У нее в горле встал ком, который ей никак не удавалось проглотить.

— Ничего, — прошептала она. — Бекки сейчас у отца. Я… скучаю по ней.

— Мне очень жаль, Джилли.

— Ты тут ни при чем. Ты не имел никакого отношения к…

— Мне очень жаль относительно сегодняшнего разговора с Даной. Относительно передачи.

Она промолчала, и спустя несколько секунд Джек нарушил паузу:

— Я знаю, что ты планировала для передачи совсем другое направление. Ты ее видела в ином свете. И я понимаю, что в некотором смысле известие Даны было для тебя неприятным.

— В некотором смысле да, — негромко согласилась она. — И тем не менее это было прекрасное известие. Просто великолепное.

— Я хотел сказать тебе, что не собирался вмешиваться в твои планы. Не хотел, чтобы фокус передачи изменился.

Джилл на секунду зажмурилась. Его слова, его честность проникли ей в самую душу, послужили целительным бальзамом, залечивающим ноющие раны.

— Я это знаю, Джек. Все дело в нас с тобой. Мы оба изменили передачу. Как бы мне хотелось это отрицать, но я понимаю, что это так.

Спустя пару секунд он рассмеялся — неестественно и напряженно. Джилл услышала в его смехе усталость и горечь.

— Хочешь посмеяться, Джилли? Я считал, что вся эта штука, эта передача, — это будет пустяк, нечто вроде развлечения. Я думал, что я… что ты мне совершенно безразлична.

Он прерывисто вздохнул.

— Я ошибся. Я не могу спать, я не могу работать, не могу — Джек по привычке негромко чертыхнулся. — Я по-прежнему тебя хочу. По-прежнему хочу тебя любить. Так же сильно, как всегда…

Его слова действовали на нее, словно физические удары.

Он хочет ее! Так же сильно, как она — его. Так же, как раньше.

По телу ее разлился жар.

— Джек… я…

— Не надо ничего говорить, Джилл. Мы оба знаем, что больше говорить не о чем.

Даже зная, что он прав, ей страшно хотелось сказать очень многое. Но Джилл понимала, что слова ничего не изменят.

Между ними тянулось молчание, наполненное только звуком их взволнованного дыхания и громким биением их сердец.

И наконец, когда ей уже начало казаться, что еще секунда — и она закричит, не выдержав напряжения, Джек снова негромко чертыхнулся.

— Ты была тогда права. Между нами давно все кончено. Все кончилось еще задолго до того, как ты от меня ушла. А может, ничего и не начиналось.

Джилл отчаянно сжала телефонный шнур и молча ждала. Грудь ее стянула давящая боль.

— Это не ты была виновата Джилли. Я хочу чтобы ты это знала. Дело во мне. Я действительно не подпускал тебя ближе.

— Почему? — прошептала она, и голос у нее дрогнул от подступающих слез. — Почему ты не подпускал меня к себе?

Он помедлил.

— Потому что знал — если я тебя подпущу, то никогда не смогу с тобой расстаться. А этого я допустить не мог. Извини, что я… разбудил тебя, Джилли. Спокойной ночи.

Долгое время после того, как Джек повесил трубку, она продолжала сидеть неподвижно. В голове у нее не смолкали его слова. Наконец, когда у нее уже совершенно онемели пальцы, она повесила трубку и свернулась под одеялом.

Сон не приходил еще очень долго.

Этот короткий разговор изменил их обоих. В течение следующих двух недель они с Джеком вели себя крайне осторожно. Они присутствовали на приеме, организованном в их честь, два раза позировали фотографам, приняли участие в утреннем ток-шоу телеканала и даже помогали вести благотворительный вечер «Спасите китов», но все это время общались на чисто профессиональном уровне.

Джилл прилагала все усилия, чтобы не говорить о личном, старалась чтобы их тела не соприкасались, а взгляды не встречались.

И тем не менее Джилл по-прежнему ощущала между ними все то же притяжение. Слова Джека о том, что он по-прежнему ее хочет, что он жаждет ее любить, все время оставались с нею, сводя на нет все ее попытки держаться хладнокровно и официально.

Джилл сделала глубокий вдох. Она сильно опасалась, что сегодня эта комедия окажется ей не по силам. Сегодня им с Джеком предстоит ехать в одном лимузине и вместе сидеть в темном кинозале на премьере нового фильма Стивена Спилберга, а потом присутствовать на банкете, где будет масса звезд: пить шампанское, разговаривать, может, даже танцевать.

Как она сможет держаться весь вечер сдержанно? Как сможет не смотреть ему в глаза, скрывать волнение, которое всегда испытывает рядом с ним? И как сможет она оставаться равнодушной, когда он прикоснется к ее руке или талии, помогая выйти из машины?

Джилл прижала ладони к пылающим щекам. А ей действительно хочется не уступить ему?

Да.

И нет.

Джилл разглядывала себя в большом зеркале в спальне. Оттуда на нее смотрела женщина, которая очень мало напоминала ту, что она привыкла видеть. Щеки у нее разрумянились, глаза сверкали. Вид у нее был одновременно радостно-возбужденный и почему-то испуганный.

Закрыв глаза, она постаралась дышать глубоко и ровно, попыталась успокоиться. Откровенность, с которой той ночью говорил Джек, ее тронула. Он поделился с нею своими сокровенными чувствами. Он заглянул себе в душу — а потом позволил сделать ей то же самое. Для этого ему понадобилась особая отвага.

Джек переменился. На смену бесшабашности пришла зрелость, заносчивость сменилась спокойной уверенностью в себе. Джилл смутно почувствовала это при первой их встрече, когда он попытался попросить у нее прощения за прошлое, но ясно этого не осознавала до этого ночного разговора.

Джек стал таким мужчиной, о котором она всегда мечтала. Если бы только он мечтал о такой женщине, как она! Если бы он мечтал о семье и любви, которая продлилась бы до конца их жизни!

В этом он не переменился.

В комнату стремительно вбежала Ребекка — и остановилась, увидев мать. Глаза у нее округлились.

— Ты просто красавица, мамочка! — Она наморщила носик. — И пахнет от тебя хорошо.

Джилл улыбнулась дочери.

— Спасибо, малышка. Хочешь побыть со мной, пока я собираюсь?

— Конечно. — Ребекка вскарабкалась на кровать — Маргарет говорит, чтобы я тебе не мешала, а то ты опоздаешь.

— Вот как? — Джилл подошла к туалетному столику, взяла серьги и вдела их в мочки ушей. Маргарет присматривала за Ребеккой с того времени, как той исполнилось три месяца, — и просто обожала девочку. Она прекрасно знала мать с дочерью и их привычки. — А ты что ей сказала? — спросила Джилл, снова поворачиваясь к дочке.

— Я пообещала не мешать.

— Хорошо! — строго проговорила Джилл. — Ты знаешь правила. Когда меня нет, главная тут — Маргарет и ты должна слу…

Прозвенел звонок, и у Джилл замерло сердце.

Джек! Он приехал слишком рано.

— Я! Я! — Ребекка соскользнула с кровати и помчалась к двери. — Я открою!

Джилл проводила дочь взглядом, а потом, прерывисто вздохнув, снова посмотрела в зеркало. Ее платье, сшитое из старинного кружева черного цвета, необыкновенного фасона, очень шло ей. Чехол плотно обтягивал тело и кончался немного выше колен. Она уложила волосы на затылке и скрепила гребнем, который принадлежал ее бабушке. В ушах у нее были черные хрустальные серьги, которые тоже остались ей от бабушки Лэнсинг.

Джилл прижала ладонь к животу. Она так нервничала, что в течение дня даже не могла заставить себя поесть. То ей хотелось уехать куда-нибудь подальше, то она принималась мечтать о том, что могло бы произойти этим вечером. И не потому, что на нем будут присутствовать многие известные лица мира кино, и не потому, что там будут кинозвезды и падкие на сенсации репортеры, и даже не потому, что этот вечер может сыграть важную роль в ее дальнейшей карьере.

А из-за Джека.

Потому что она в него влюбилась. Снова.

Джилл поспешно отвернулась от зеркала. Отойдя к кровати, она опустилась на самый край, обхватив себя руками за талию. Как она могла снова попасться в ту же ловушку? Она стала старше и опытнее и прекрасно знает, что ей необходим для счастья совсем другой мужчина, чем Джек.

Он никогда ее не полюбит.

Он никогда не станет Ребекке отцом.

Но как она может иметь будущее, если не перестает любить Джека? Джилл уже один раз сделала такую ошибку — и от этого пострадали другие. Сильно пострадали.

Она застонала и спрятала лицо в ладони. Что ей делать? Как ей пережить такое?

— Мамочка! Смотри! — Бекки примчалась обратно в спальню с мягкой игрушкой, в спешке едва не наступив на подол ночной рубашки. — Смотри, что Джек мне принес!

Ребекка остановилась перед Джилл, и та взяла у нее из рук плюшевого медведя. На нем была розовая балетная пачка и пуанты, а на мордочке — забавное выражение. Это была идеальная игрушка для ее малышки. Откуда Джек мог узнать, что Ребекка больше всего любит плюшевых медведей?

Джилл погладила пушистую игрушечную голову.

— Это очень мило со стороны Джека. А ты не забыла сказать спасибо?

— Ой!

Ребекка схватила медведя и выбежала из комнаты.

Джилл с улыбкой покачала головой. Сердце у нее сильно и мерно билось в груди. Поступок Джека ее удивил и тронул. Почему Джек купил Ребекке этого симпатичного мишку? Ему не было необходимости что-то приносить ее дочери — и Джилл почти жалела, что он это сделал. Как ей оставаться холодной и отстраненной, когда стоит только на него посмотреть — и она вспомнит его внимание и радость дочери?

Мысленно попросив Бога поддержать ее в сегодняшний вечер, она встала, взяла сумочку и накидку и вышла из спальни.

Джилл обнаружила его в гостиной: присев рядом с Ребеккой на корточки и наклонив голову, он с глубоким вниманием слушал какой-то ее рассказ. Джилл незаметно осмотрела его: черный смокинг, белоснежная рубашка, галстук-бабочка… Она улыбнулась, увидев его в столь непривычной для Джека одежде, хоть и вынуждена была признать, что выглядит он превосходно.

Словно ощутив на себе ее взгляд, Джек поднял голову:

— Привет!

Джилл вдруг почувствовала себя так, словно она снова стала глупенькой шестнадцатилетней девушкой.

— Привет.

Он медленно осмотрел ее с головы до ног:

— Ты выглядишь просто потрясающе.

Джилл с удовлетворением увидела в его взгляде чисто мужскую гордость собственника. Сердце у нее отчаянно забилось, и она невольно подняла руку к груди — но тут же поспешно ее опустила.

— Спасибо. Я не была уверена… то есть я… Спасибо.

Джек с улыбкой выпрямился.

— Ребекка рассказывала мне об одном из своих мишек.

Джилл с трудом сглотнула.

— Это ее любимые игрушки. Спасибо тебе за подарок. Очень мило с твоей стороны.

Джек с улыбкой взъерошил Ребекке волосы.

— Мне самому это доставило удовольствие. Готова?

Джилл кивнула и, дав Маргарет последние указания и поцеловав Ребекку, вышла с Джеком в черную бархатную ночь. Прохладный воздух обжег ее пылающие щеки, и она подняла глаза к звездам.

— Чудесная ночь!

— Да, — согласился он, — чудесная.

Джилл встретилась с ним взглядом и покраснела. Он улыбнулся ее нескрываемому смущению и предложил ей согнутую в локте руку:

— Карета ждет. Едем?

Она мгновение колебалась, а потом положила руку на сгиб его локтя. Он прикрыл ее пальцы ладонью и прижал ее руку к себе.

Джилл приказала себе не терять чувства реальности. Джек просто играет роль галантного, внимательного спутника. Но ей трудно было сохранять спокойствие, когда у нее колотилось сердце и перехватывало дыхание, когда каждое его прикосновение, каждый взгляд заставлял ее трепетать.

Волна дрожи пробежала по ее телу, и Джек мгновенно повернулся к ней:

— Тебе холодно?

— Нет, все хорошо. — Она заставила себя улыбнуться.

Они подошли к лимузину, где их поджидал шофер. При их приближении он кивнул и открыл перед ними дверцу. Джилл села в роскошный автомобиль, внутри которого, стоял запах дорогой кожаной обивки. Джилл устроилась на мягком сиденье, наслаждаясь тем, как в нем утопает ее тело.

Джек влез следом и сел напротив нее. Откупорив маленькую бутылочку шампанского, он налил ей бокал. Когда она брала бокал из его рук, пальцы их соприкоснулись. Это мимолетное прикосновение было для Джилл как ожог, и рука у нее невольно дрогнула, расплескав шампанское.

— Черт!

— Постой-ка! — Джек потянулся к ней с салфеткой и быстро промокнул небольшую лужицу на ее колене. — Ничего страшного. Пока будем ехать, все высохнет.

Она заставила себя улыбнуться:

— Спасибо.

Джек поднял свой бокал и заглянул ей в глаза:

— За успех нашей передачи!

Она чокнулась с ним и поднесла бокал к губам. Шампанское оказалось прекрасным: холодным и несладким, какое она больше всего любила. Пузырьки приятно щекотали ей нос и горло.

— Нервничаешь?

— Нет, конечно. Просто…

Просто что? Просто у нее голова кружится от одного его присутствия? Настолько остро ощущает его близость, запах его тела и его прикосновения, что, кажется, у нее сердце готово выскочить из груди? Так жаждет его ласки, что вся дрожит?

Сказать ему правду было немыслимо.

Джилл кашлянула.

— Я чувствую себя немного глупо из-за того, что еду на премьеру, словно я какая-то знаменитость.

— А ты и есть знаменитость, — суховато ответил он. — Видишь?

В этот момент их лимузин поравнялся с автобусом. С его бока на них смотрели их собственные изображения.

На рекламном плакате они с Джеком оба повернулись лицом к камере. Его губы изгибались в привлекательной, немного вызывающей улыбке, от которой у нее так часто кровь бросалась в голову. Она стояла рядом, чуть склонив голову, глядя на него с выражением досады. По плакату шла надпись: «Джек и Джилл — да или нет?»

Она вскрикнула: изумленно и недовольно.

— Я не ожидала, что они появятся так быстро. Когда их наклеили?

— Кажется, сегодня. Первый раз я увидел его днем.

Лимузин обогнал автобус, и Джилл вздохнула с облегчением.

— Странное ощущение, правда? — мягко спросил Джек.

— Очень странное. Нелегко будет привыкнуть к тому, что, куда бы я ни поехала, я всюду буду видеть себя. И в таком крупном масштабе.

Он повернулся назад, чтобы еще раз взглянуть на плакат.

— А как тебе надпись?

— Дана меня предупредила, что кампания будет построена на романтической стороне передачи, так что я хотя бы не удивилась. А как относишься к этому ты?

Джек на мгновение задумался.

— Я понимаю, чего они хотят добиться. И, на мой взгляд, это сработает. — Он откинулся на спинку сиденья и сделал глоток шампанского. — Мы всегда можем делать вид, что эти слова относятся к тому, понравится ли нам какой-то фильм или нет. И придется к этому привыкать. К началу следующей недели такая реклама появится повсюду.

Джилл нахмурилась:

— Знаю. И это меня тревожит.

— Что?!

— Я тревожусь за Ребекку. Как она это воспримет? Я боюсь, как бы, видя меня… ну, повсюду… она не растерялась.

Джек с улыбкой подался вперед.

— По-моему, ей это очень понравится. Если бы я был ребенком, то решил бы, что это — класс!

Джилл улыбнулась:

— Наверное, ты прав. Иногда я излишне много тревожусь.

— Это вполне понятно. Особенно если принять во внимание все обстоятельства.

Джек снова откинулся назад, а Джилл стала смотреть в окно. Между ними воцарилось молчание, наполненное взаимным влечением, восставшим из прошлого и неопределенными невысказанными мыслями о настоящем.

Джек наблюдал за Джилл. Они практически не разговаривали по-настоящему с той ночи, когда он ей позвонил. Они работали бок о бок, но без настоящего взаимодействия, без… близости.

Ничего более трудного он в своей жизни еще не испытывал.

Ему все время хотелось подробно рассказать ей, как у него прошел день, его так и подмывало шептать ей на ухо шутливые комментарии на все происходящее, ему не хватало ее смеха, он жаждал заслужить ее улыбку…

Он не уступил своим желаниям — так же, как и настоятельной потребности прижать ладонь к ее гладкой теплой щеке или прикоснуться губами к нежным улыбающимся губам.

Но это было тогда. Сегодня Джек чувствовал себя полностью лишенным самообладания, той силы воли, которая была ему необходима, чтобы удержаться от близости с нею. Сегодня она выглядела такой желанной… доступной. Мягкой, женственной — и нуждающейся в заступнике.

И это последнее обстоятельство трогало его больше всего.

Джек сильнее сжал пальцами ножку бокала. Он не может быть ничьим заступником. Никогда. Ему не следует об этом забывать.

Он откашлялся.

— У тебя есть планы на День Благодарения?

Джилл покачала головой.

— Ребекка будет у Питера, а мои родители уехали по делам за границу.

— Мне очень жаль. Я знаю, как много значат для тебя семейные праздники.

Джилл тихо вздохнула:

— Что ж, это — жизнь. Я привыкла.

Но Джек по ее лицу видел, что она вовсе ни к чему не привыкла. Мысль о том, что праздник Благодарения она проведет одна, причиняет ей боль.

Он заметил неровную трещину в коже сиденья, секунду хмуро ее рассматривал, а потом снова встретился с Джилл взглядом:

— А почему ты развелась… с ним?

— Не я стала инициатором развода. Это он подал на развод, — без всякого выражения ответила она.

Джек с трудом удержался от изумленного возгласа.

Муж подал на развод с Джилл? Значит ли это, что она по-прежнему любит этого типа? Что, если бы он ее не бросил, она и сейчас была бы за ним замужем?

От этой мысли он похолодел.

— Нам не следовало жениться, — негромко проговорила она. — Теперь я это вижу. Это была ужасная ошибка.

— Но тогда у тебя не было бы Бекки.

Эти слова сорвались у него с языка раньше, чем Джек успел сообразить, что именно говорит. Он сам удивился, как подобная мысль пришла ему в голову.

Не успела Джилл ничего ответить, как он подался вперед и озорно ей улыбнулся:

— А у меня на День Благодарения весьма серьезные планы!

— Правда?

— Да. Я собираюсь напроситься на обед к кому-нибудь из ни о чем не подозревающих друзей.

Она рассмеялась:

— Все тот же неподражаемый Джек!

— Конечно, ты меня знаешь. — Он снова вспомнил прошлое и улыбнулся. — А помнишь тот День Благодарения, который мы праздновали вместе?

Он почувствовала, как Джилл напряженно застыла, но не стал жалеть, что задал ей этот вопрос. Джек хотел вспомнить тот день — пусть даже все последние пять лет он проклинал себя за то, что никак не может его забыть. Тот день был особый. Самый особый за время их отношений.

Джек подался вперед и поймал ее руку, обхватив тонкое запястье сильными пальцами.

— Ты помнишь, Джилли?

Она посмотрела на их соединенные руки, а потом подняла взгляд на его лицо.

— Как я могу забыть, Джек? Ведь именно в ту ночь… — Она встряхнула головой. — Я помню, как ты смеялся над моим желанием приготовить для нас двоих нафаршированную индейку и все, что к ней положено. Ты счел мои домашние устремления довольно глупыми.

Он нахмурился:

— Это неправда.

— Да? Насколько я помню… — Она снова покачала головой. — Давай не станем копаться в прошлом: это нам обоим пойдет на пользу.

Он гладил тыльную сторону ее руки большим пальцем — медленно, успокаивающе.

— Лучшего Дня Благодарения у меня в жизни не было. Я был просто в восторге, Джилл и.

Она посмотрела ему в глаза, и волна нежности захлестнула сердце Джека.

— На следующий год я пытался его воссоздать. — Он негромко рассмеялся. — Моя индюшка снаружи обгорела, а внутри осталась сырой. Я не успел ее до конца оттаять и поэтому прибавил жару в духовке, чтобы она быстрее запеклась.

Джилл улыбнулась.

— Аппетитно.

Он снова рассмеялся и переплел ее пальцы со своими.

— Смейся, смейся. Кончилось тем, что я пошел и купил упаковку готового жареного цыпленка под названием «Особый рецепт полковника». У меня гостила сестра, Сью, — и, можешь мне поверить, на нее это произвело глубочайшее впечатление. Она тоже назвала меня неподражаемым.

Джилли засмеялась:

— Ты просто ничего не можешь с собой поделать!

Он секунду смотрел на их сцепленные руки, а потом поднес их к губам, и почувствовал, как у Джилл задрожали пальцы.

— Ты права, Джилли. Я просто ничего не могу с собой поделать.

— Джек, не надо!

— Знаю. — Он провел губами по костяшкам ее пальцев и отпустил ее руку. — Но иногда я просто… забываю.

Лимузин поехал очень медленно, и Джек посмотрел в окно. Впереди он увидел одно из самых знаменитых мест Голливуда — Китайский театр Мэнна. Поклонники, рвущиеся увидеть парад знаменитостей, выстроились вдоль тротуаров и у входа в театр. Пресса тоже была широко представлена: со всех сторон начали сверкать фотовспышки. Толпа обезумела.

— Приехали, — пробормотал он — И как раз вовремя — похоже, прибыли герои дня.

Джилл проследила за направлением его взгляда, а потом со стоном откинула голову на спинку сиденья.

— Как бы мне хотелось обойтись без всего этого! Я не из тех, кто любит паблисити.

— Кто же нам мешает сбежать отсюда?

— Ты не сбежишь! — возразила Джилл.

— Хочешь спорить?

Джек протянул ей руку. Джилл уставилась на нее одновременно недоверчиво и с тоской.

— Дана нам за это головы открутит!

Он рассмеялся:

— Когда прогуливаешь, всегда рискуешь. Ведь тебя могут и поймать.

Джилл со смехом покачала головой:

— И вызывают к директору? Ну уж, нет! Дана жестче, чем тебе кажется.

Их лимузин остановился. Шофер вышел и открыл им дверцу.

— Ну, давай! — сказал Джек.

Когда они вышли из лимузина, снова загорелись вспышки, толпа разразилась приветственными криками, репортеры рванулись вперед. Как только стало ясно, что они — не всемирно известные звезды, интерес к ним мгновенно упал. Ничуть не смутившись, а скорее развеселившись, Джек улыбнулся и помахал собравшимся рукой.

Джилл наклонилась к нему.

— Получаешь удовольствие, а?

Он обхватил ее рукой за талию.

— Просто работаю на зрителей.

— Это Джек и Джилл! — закричала какая-то девица у самого ограждения. — Он такой милашка!

Джек послал ей воздушный поцелуй, и поклонница взвизгнула от восторга.

Спустя несколько секунд они уже входили в помещение театра. Джек наклонил к ней голову.

— Не так уж страшно, правда?

Джилл приподняла лицо навстречу ему:

— Тебе-то хорошо говорить. Меня милашкой никто не назвал!

Он придвинул лицо еще ближе. Ее дыхание коснулось его губ: их разделяла всего пара дюймов. Джек ощутил прилив жадной страсти, совсем забыв, где они находятся.

В ее глазах он увидел ответное желание, такой же жар. Он знал, что, если еще немного наклонит голову, Джилл подастся ему навстречу, и мысленно проклял окружающую их публику.

Джек с трудом заставил себя выпрямиться.

— Пойдем, надо найти свои места.

В зале было множество знаменитостей. Многие приехали со своими детьми. Джек увидел Кевина Костнера и Сьюзан Сарандон, Мишель Пфайфер и Вупи Голдберг. Он узнал директоров студий и режиссеров мирового класса, автора последнего нашумевшего бестселлера, названного в обзоре «Нью-Йорк таймс», и самого популярного ведущего дневного ток-шоу.

Но ему хотелось смотреть только на Джилл. Она сидела рядом с ним, нетерпеливо выпрямившись, сложив руки на коленях, и не отрывала взгляда от пустого экрана. Он ощутил в ней детское нетерпение, волнение, вызванное искренней любовью к кино.

Джек улыбнулся. Джилл — женщина особая. Необычайная. Как это было только что в лимузине, его вдруг захлестнули воспоминания. О той ночи Дня Благодарения, о том, как они любили друг друга, когда на их губах еще задержалась сладость традиционного тыквенного пирога со взбитыми сливками, о том, как она потребовала, чтобы они на следующий же день поставили рождественскую елку, о том, как они потом занимались любовью под ее мигающими гирляндами каждую ночь, пока не убрали елку на следующий день после Нового года.

Благодаря Джилл он чувствовал себя молодым и беззаботным. Она заставляла его смеяться. Она заставляла его чувствовать себя… любимым. У него вдруг перехватило горло, и он с трудом справился с волнением. Ничего такого он с тех пор уже не испытывал.

Свет погас. На экране появились первые титры, зазвучала основная мелодия фильма. А он все смотрел на нее, и аромат ее духов, одновременно чувственный и невинный, волновал его, будоражил все его чувства.

Джилл поймала на себе его взгляд и встревоженно всмотрелась в его лицо:

— Что такое?

Он покачал головой, и губы его тронула легкая улыбка.

— Я никак не могу на тебя насмотреться.

Даже в темном зале было заметно, как она покраснела. Джилл отвернулась, явно смутившись, потом снова посмотрела на него.

— Все равно перестань.

Но он не отвел взгляда. Просто не мог.

Через несколько секунд она снова повернула голову и прошептала:

— Джек! Фильм начался.

— Правда?

Она нахмурила брови:

— Прекрати, пожалуйста!

Он ухмыльнулся, наслаждаясь ее смущением:

— Слушаюсь и повинуюсь.

Ему удалось сдержать слово и смотреть на экран. Фильм, классическая картина Спилберга, рассказывал о волшебстве и фантазии детства, снова оживляя его для взрослых. Главным героем был маленький мальчик, который искал отца. В поисках ему помогали три его любимые мягкие игрушки, которые он оживил потому, что всем сердцем пожелал, чтобы это случилось.

В финале картины Джек услышал, как Джилл хлюпнула носом, и, протянув руку, сжал ее пальцы. Его и самого захлестывали эмоции. Словно ощутив его чувства, она переплела свои пальцы с его. Они сидели неподвижно, пока не прошли последние титры и в зале не зажегся свет.

Джилл выпустила его руку и тайком утерла слезы. Кинофильм тронул и его душу — он невольно начал вспоминать собственное детство и свои отношения с отцом. Стряхнув с себя грусть, он улыбнулся своей спутнице.

— Уж не плачете ли вы, мисс Лэнсинг?

Она шмыгнула носом и гордо подняла голову.

— Конечно, нет! Я для этого слишком искушена и закалена жизнью.

— Правильно. — Он встал. — Пусть только тебя не видит никто из твоих зрителей, иначе им не понадобится смотреть передачу, чтобы узнать твое мнение.

Она тоже поднялась на ноги.

— Ты в этом так уверен? То, что я плакала, — это еще не значит, будто я считаю этот фильм лишенным недостатков.

Джек рассмеялся.

— По-моему, я так хорошо тебя знаю, что мог бы написать твой отзыв за тебя.

— Высокомерный поросенок!

Он снова засмеялся, и они пошли по проходу.

В фойе была настоящая давка. Какой-то журналист из «Энтертейнмент Тунайт» узнал Джека по его работе в «Пипл» и попытался выяснить их мнение о фильме. Оба ушли от ответа, посоветовав тем, кого это интересует, посмотреть кинообозрение с их участием.

После того, как Джека чуть ли не двадцать раз остановили, толкнули и отпихнули в сторону, он пробормотал:

— Давай выбираться отсюда. Я знаю прекрасное кафе, где всю ночь подают начос и лучший в мире коктейль «Маргариты».

— А как же прием?

— Я за то, чтобы сбежать с него. — Он озорно улыбнулся. — У меня вдруг появилось острое желание отведать под звездами мексиканской еды.

Джилл ответно улыбнулась.

— Дане нелегко было достать нам приглашения.

— Она поймет. Речь-то ведь идет о «Маргаритах» мирового класса!

Джилл не могла устоять и со смехом согласилась.

 

6

В уличном кафе действительно делали такой прекрасный коктейль «Маргариты», каких Джилл еще никогда не пробовала. Хотя, сказать по правде, она не решилась бы утверждать, что дело было только в самом коктейле, а не в том, что она пьет его вместе с Джеком.

Она глотала сладкий ледяной напиток и не сводила глаз с Джека. Он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, и разговаривал с владельцем кафе. В лимузине он снял с себя галстук, смокинг и широкий пояс, закатал рукава рубашки до локтя и расстегнул воротник. Вид у него был безмятежный, уверенный и невероятно мужественный.

Джилл улыбнулась про себя и сделала еще глоток замороженного напитка. Почему мужчина в парадном костюме всегда кажется таким сексапильным? Она уже не скрывала улыбки. Может быть, потому, что он не просто надел парадный костюм, но и сумел органически слиться с ним?

Не любой мужчина, вдруг поняла она. Этот мужчина — Джек.

Ее мужчина.

Щеки у нее начали гореть, и она поспешно отпила еще немного «Маргариты». Такие мысли чреваты опасностью. Такие мысли заставят ее говорить и делать такое, о чем она будет потом жалеть.

Владелец ресторанчика отошел, и Джек повернулся к ней. Вопросительно приподняв бровь, он заметил:

— Вид у тебя как у кошечки, которая добралась до сливок.

— Да неужели?

— Да. — Он медленно обвел ее взглядом. — Довольный, но все еще голодный.

Ее щеки запылали еще сильнее.

— Наверное, это из-за текилы.

Она закинула голову и стала смотреть на черное небо и крупные яркие звезды. Уличное кафе, украшенное гирляндами крошечных лампочек, сливалось с усеянным звездами небом. Джилл втянула в себя ночной воздух. Почти пустой дворик, негромкая музыка и теплый душистый ветер заставляли ее чувствовать себя так, словно она оказалась в ином мире, в месте, созданном специально для них двоих.

Опять опасные мысли!

Джек наклонился к ней.

— О чем ты сейчас думаешь?

Джилл посмотрела на него. Ей пришлось отчаянно бороться с желанием сказать ему откровенно, что именно она сейчас думала, не начать ли с ним открыто и бесстыдно флиртовать.

— Я пыталась догадаться, как ты обнаружил этот ресторанчик. Он ведь в стороне от популярных мест.

Джек улыбнулся.

— Если честно — то когда пытался найти совсем другое место. Французское бистро, которое мне кто-то похвалил. Но безнадежно заблудился и, умирая с голоду, остановился здесь.

— А, так ты по-прежнему не любишь схемы и карты, — поддразнила его Джилл.

Он рассмеялся.

— Если бы я пользовался картой, то никогда не обнаружил бы это кафе.

— Это правда. — Она провела пальцем по посыпанному солью краю бокала, потом поднесла палец к губам и слизала с него соль. После сладкого напитка резкий вкус соли был очень приятен, и Джилл повторила это еще раз. И еще.

— Если ты сделаешь это еще раз, Джилли, то я за свои поступки не отвечаю.

Она изумленно замерла, не донеся палец до рта. Глаза Джека, потемневшие от страсти, не отрывались от ее губ. Ее тело залила волна жара, и Джилли поспешно опустила руку на колени.

— Спасибо, — сказал он напряженным голосом.

— Не за что.

Джек улыбнулся:

— У тебя это всегда здорово получалось, знаешь?

Она отвела глаза, но тут же снова посмотрела на него:

— Что получалось?

— Сводить меня с ума, не прилагая к этому никаких усилий.

Джилл хотела что-нибудь ответить, сказать что-то нейтральное, что-то, что хоть немного сняло бы растущее в ней напряжение.

Она сделала глубокий вдох.

— Это кафе напоминает мне тот мексиканский ресторанчик, куда мы с тобой заходили. Как он назывался?

— «Дос Гайз».

Джилл рассмеялась.

— Точно! Я там с тех пор не бывала.

— Никто не бывал. — Он провел пальцем по запотевшему бокалу. — Они закрылись.

— Правда? А готовили там так вкусно!

— Муж с женой, которые им владели, развелись, и… — Джек пожал плечами: — Все там стало не так.

«Все не так!» — повторила она про себя. Так же, как чувствовала себя она, расставшись с Джеком. Она поспешно отогнала печальную мысль.

— А помнишь, когда мы туда пошли первый раз?

Она кивнула, стараясь все же не погружаться в глубины воспоминаний.

— В день нашей первой встречи.

— Нас познакомили на премьере, — пробормотал он. — Помнишь?

— Еще бы. Мы возненавидели друг друга с первого взгляда. — Ее губы изогнулись в улыбке. — Ты заставил меня пойти куда-нибудь, чтобы спокойно посидеть и поговорить о фильме. Я не могла поверить, что ты действительно хочешь его раскритиковать.

— А я не мог поверить, что ты от него в восторге.

— Мы спорили несколько часов! — Она негромко засмеялась. — Но ты так меня и не переубедил.

— А вот и переубедил. — Он протянул руку через стол и накрыл ее пальцы своей ладонью. — Я совершенно отчетливо помню, как тебя переубеждал.

— Неправда! — рассмеялась она, пытаясь убрать руку. Джек поймал ее пальцы и поднес к губам. Он прикоснулся ими к тыльной стороне ее ладони. Джилл даже вздрогнула от наслаждения.

— Правда. — И он торжествующе улыбнулся. — Примерно шесть часов спустя. В постели.

Жар залил ей щеки, сердце начало отчаянно колотиться. Джилл вспомнила, насколько она была шокирована собственным поведением. Просто поражена. Она никогда прежде такого не делала, никогда не была такой смелой, такой страстной. Она вспомнила, что была с ним и ласковой кошечкой, и разъяренной тигрицей. Джек смог пробудить к жизни все ее существо, такие ее стороны, о существовании которых она даже не подозревала.

Джилл приподняла брови, изображая изумление:

— Но мы же не занимались любовью в первый же день знакомства!

— Ну так назови его вторым, — сказал он, удовлетворенно блеснув глазами. — Было уже почти утро.

Смутившись, она отвела взгляд. Это была правда. Их отношения начались бурно, их влечение друг к другу оказалось внезапным и непреодолимым. Она вдруг превратилась в женщину, которую сама не узнавала.

— Не надо, Джилли, — пробормотал он, поглаживая ее пальцы. — Не надо стыдиться. Я мужчина, но для меня это произошло точно так же. Я терял контроль просто глядя на тебя, не говоря уже о том, что ты могла со мной сделать одним самым невинным прикосновением. — Он добавил еще тише — Так же, как можешь это сделать сейчас.

Раскрыв руку Джилл, он нежно поцеловал ей ладонь. Голова у нее закружилась от резкого прилива крови. Она вдруг ослабела, тело ее наполнилось томлением по нему, начало пульсировать страстью.

— И наши отношения не были только плотскими, — проговорил он, глядя ей в глаза. — Помнишь, как мы разговаривали?

Она нервно облизала губы.

— Мы бесспрерывно ссорились.

— Мы просто так бурно все обсуждали. — Он поднялся, не выпуская ее руки, и протянул ей вторую руку. — Потанцуй со мной, Джилли.

Она покачала головой.

— Больше никто не танцует.

— Больше никого тут и нет.

Джилл оглядела пустой дворик. Шофер их лимузина сидел у бара и смотрел ночное ток-шоу. Перед ним стояла чашка кофе. Владелец ресторанчика сидел за столиком под крышей, поглощенный разговором с единственным, кроме них, посетителем.

Она беспомощно посмотрела на Джека:

— Но…

— Пошли, Джилли. — Он понизил голос до волнующего шепота: — Потанцуй со мной.

Она протянула ему руку, и Джек помог ей встать. Они вышли на свободное пространство между столиками, и Джек притянул ее к себе.

Джилл закрыла глаза и постаралась дышать ровно и глубоко — и ее начали опьянять ароматы ночи, дыхание Джека, прикасавшееся к ее коже, близость его тела. Если бы она умерла и попала в рай, то раем, конечно же, была бы вечность в его объятиях.

Джилл позволила ему притянуть себя ближе, и они начали ритмично двигаться под тихую мелодичную музыку. Джек вел ее. Они двигались как одно существо, интуитивно угадывая каждое следующее движение друг друга. Так было всегда, когда они танцевали, целовались или… любили друг друга. Так было с самого начала.

Она чуть слышно застонала от наслаждения, и он прижал ее к себе еще теснее. Их тела подходили друг другу так, словно были специально для этого созданы. Уголки ее губ чуть приподнялись в улыбке. Ни с кем и никогда ей не было так хорошо и удобно. Можно было подумать, что их внутренние схемы зеркально повторены, как фотография и ее негатив. Соединяясь вместе, они создают идеальное изображение.

Она никогда не могла этого понять.

Но сегодня у нее не было желания — и воли, — чтобы с этим бороться.

— Мне тебя не хватало, Джилли, — пробормотал он, поправляя пряди волос, которые упали ей на шею, высвободившись из-под гребня.

Она подняла голову и заглянула ему в лицо:

— Правда, Джек?

— Неужели ты не веришь! — Он опустил голову и провел губами по дуге ее бровей, а потом поцеловал ее в волосы. — Ни с кем и никогда я не испытываю такого, как с тобой.

— Знаю. — Ее руки скользнули по его груди и легли ему на плечи. Продолжая двигаться в такт музыке, Джилл переплела пальцы у него за шеей. — У меня все точно так же.

— Что с нами случилось? — Джек обхватил ее лицо ладонями и заглянул ей в глаза. — Сейчас все так хорошо — так естественно. Почему мы с тобой тогда разошлись?

Он наклонился к ней еще ближе и легко прижался губами к ее губам — пробуя ее вкус, вновь ее изучая, заново создавая ее и себя вместе. Чувства накатывались на нее теплыми, щекочущими волнами Джилли с силой уцепилась за его плечи.

Поцелуи Джека. Джилл все о них помнила. Его вкус. Запах его тела. Как он наклонял голову, прижимаясь к ее губам. Звуки, которые вырывались из его горла, когда он ее любил.

Эти воспоминания были приятными. Очень приятными. Встав на цыпочки, она теснее прижалась к нему. Ответила на его поцелуй. Джилли ощущала его возбуждение так же остро, как и свое собственное, — и наслаждалась этим ощущением, уверенностью, что прошедшие пять лет не ослабили его желания.

Со стоном Джек прервал их поцелуй. Он тяжело дышал от страсти. Их взгляды встретились, и в его глазах Джилл прочла желание… и неуверенность. Сомнение, которого она прежде никогда в Джеке не замечала. Она всегда знала, что желанна ему, и это было ей приятно, но эти колебания, ранимость, которую она теперь в нем заметила, ее глубоко тронули. Очень глубоко.

— Что случилось? — снова повторил он свой вопрос, заглядывая ей в глаза, погружая пальцы в ее волосы, высвобождая их из-под гребня. Старинное украшение со стуком упало на вымощенную плитками площадку. — Как мы за несколько секунд смогли из всего сделать ничто?

Джилл открыла рот, собираясь ответить, но не успела — не дожидаясь ее слов, он снова прижался к ее губам. Как умирающий от жажды, он пил ее поцелуи. Она отвечала ему с не меньшей страстью, прижимаясь к нему, впустив его язык в свой рот… Она принимала все, что он готов был ей дать.

И всем своим сердцем мечтая о том, что он никогда ей дать не захочет.

Джилл постаралась отогнать эту мысль и ощущение безнадежности, которое та принесла с собой. Она будет думать только о сегодняшней ночи, об этой минуте. Завтра наступит еще не скоро.

Джек переплел свои пальцы ее волосами. Джилл прижалась к нему еще теснее. Он ощутил вкус текилы и лайма, аромат ночи и ее духов. Она снова закрыла глаза, вбирая в себя все детали, надеясь запечатлеть каждую в памяти так, чтобы никогда больше не забыть ни малейшего нюанса.

— Джилл… Джилл… — Он оторвался от ее губ и начал целовать местечко, где у нее за ухом отчаянно бился пульс. — Я не мог опомниться, когда ты ушла от меня, — пробормотал он. — Я просто… не мог… поверить… когда ты… Как ты могла выйти за него замуж?

Джилл открыла глаза. Его слова бесцеремонно вторглись в этот волшебный мир.

«Я не мог поверить, когда ты от меня ушла… Как ты могла выйти за него замуж?»

Джек произнес эти слова таким тоном, словно он был жертвой, а она — преступницей. Он произнес их так, словно она ушла холодно, не оглянувшись и не испытывая боли.

Это он ее оттолкнул, он не оставил ей другого выбора, как только уйти. Ей надо было жить дальше.

Это разбило ей сердце, заставило страдать столько времени.

Джилл уперлась ладонями ему в грудь, не в состоянии сдержать охватившего ее гнева, и резко оттолкнула его. Джек, ни о чем не подозревая, разжал объятия, и, запрокинув голову, она заглянула ему в глаза, все еще замутненные страстью.

— Почему ты не мог поверить? — спросила она тихо, но с явным негодованием. — Потому что я была так глупо, так безоглядно в тебя влюблена?

Она увидела, как к нему возвращается ощущение реальности, увидела, как его возбуждение спадает, сменяясь недоумением. А потом изумлением. Нахмурившись, Джек покачал головой:

— Я не это имел в виду.

— А что же тогда ты имел в виду? Объясни!

Он разжал руки.

— Что ты меня не предупредила. Ты просто взяла и уехала. А меньше чем через шесть месяцев я услышал, что ты вышла замуж за другого.

— А чего ты ожидал? Что бы ты сделал на моем месте? Ты дал мне понять, что я тебе не нужна. — Она обхватила себя руками: ей вдруг стало очень холодно. — Ты сказал мне, что не любишь меня. Что не хочешь на мне жениться. У нас с тобой не было будущего.

— Это неправда! Я был готов к тому, чтобы пойти на компромисс. Я тебе это сказал, когда уезжал. А вместо этого ты ушла. — Он судорожно сжал кулаки. — У тебя даже не хватило порядочности самой сообщить мне о ребенке.

— Порядочности? — Она резко отстранилась, давясь слезами. — Когда я сказала тебе, что беременна, ты пришел в ярость. Ты обвинил меня в том, что я попыталась обманом заставить тебя на мне жениться.

— Я был молод и вспыльчив. Ты застигла меня врасплох. — Он понизил голос. — Я знаю, что ты меня не обманывала, Джилли. Нечестность тебе не свойственна.

Она вызывающе посмотрела на него:

— Теперь об этом легко говорить, правда?

— Все должно было быть только по-твоему, да? — Джек отступил от нее на шаг. — Никаких компромиссов. Ничье мнение тебя не интересует. Вот почему ты ушла, вот почему даже не потрудилась позвонить мне и сказать про твою беременность. Я имел право знать!

— Да неужели? — Она плотнее обхватила себя руками. — Ты дал мне ясно понять, что отцовство не для тебя. Ты недвусмысленно высказал мне все свои чувства.

— Поэтому ты быстренько осмотрелась и нашла себе кого-то другого — кто был готов сделать все, как ты хотела.

У нее к щекам прилила кровь — а с нею и гнев.

— А что ты знаешь о компромиссах, Джек? Что ты знаешь о том, как договариваться и уступать? Господи, ты настолько жесткий человек, что шесть лет не разговаривал с собственным отцом!

Ее выпад попал точно в цель. Джек стиснул зубы. Джилл мгновенно пожалела о сказанном. Но вернуть эти слова обратно было уже нельзя.

— Спасибо, Джилли. Это было мило с твоей стороны. — Выражение его лица было таким же саркастическим, как и его слова. — Теперь, когда ты снова владеешь ситуацией, ты почувствовала себя лучше?

— Я ухожу.

— Ну конечно же! Очень трудно отказываться от старых привычек, правда?

— Будь ты проклят!

Она резко повернулась и направилась к бару. Джек пошел следом за ней. Шофер лимузина вскочил, оставив недоеденную порцию начос. Бросившись к автомобилю, он распахнул перед ними дверцу.

Прежде чем Джилл успела сесть, Джек ее догнал. Поймав ее за локоть, он повернул ее лицом к себе:

— Я спросил тебя, что с нами случилось. Ты мне напомнила. Вот это и случилось.

— Что? — парировала она. — Мой уход? Мое нежелание идти на компромисс, соглашаться на полумеры?

— Нет, — тихо ответил Джек. — Наше нежелание идти на компромисс. Я не снимаю с себя ответственности, Джилл. Но виноват был не только я. Ты тоже сыграла свою роль в нашем расставании.

Она мгновение смотрела на него, ощущая, что у нее все так же отчаянно колотится сердце. А потом медленно покачала головой.

— Нет. Ты не оставил мне почвы для компромисса. Я хотела иметь семью, Джек. — Она прижала ладонь к его груди. — Я хотела детей. А ты не хотел ни того, ни другого. И что я должна была сделать — отказаться от своей мечты, вечно ждать того, что никогда не произошло бы?

— В тот последний день, перед отъездом в Канны, я сказал тебе, что готов попробовать все наладить, найти компромисс. У нас было все, Джилл, — и тут ты…

— Нет. — Она снова покачала головой и высвободила свою руку, которую он продолжал сжимать. — У нас могло бы быть все. Но не было. Потому что тебе не хотелось ничего давать. Тебе никогда не хотелось делиться собой.

Он с досадой поморщился и провел рукой по волосам:

— Ты снова ставишь меня в безвыходное положение! Каких слов ты от меня ждешь?

— Никаких. Говорить уже нечего.

Оба стояли друг против друга не двигаясь. Джилл снова увидела, как в его взгляде появилась тоска, которой она прежде никогда в нем не замечала. Но это выражение быстро исчезло, сменившись стальной решимостью и холодной отстраненностью. Она сказала себе, что эта минутная слабость была плодом ее фантазии.

Она собралась сесть в машину, когда Джек пробормотал ее имя, остановив ее. Джилл обернулась.

Поколебавшись, он покачал головой.

— Садись. Шофер ждет.

Джилл села в машину. Джек последовал за ней. На этот раз не было ни шампанского, ни тихого смеха, ни приятной интимной обстановки. На этот раз они сидели напротив друг друга, но старались не смотреть друг другу в глаза, не разговаривали и не улыбались.

Машина поехала, пожирая мили. И с каждой милей тишина все сильнее разъедала ей душу. Этот вечер начался так хорошо! Мгновения, проведенные в его объятиях, были полны наслаждения.

Как она могла так себя обмануть? Как она могла ослабить бдительность и позволить себе забыть — пусть всего на несколько дивных секунд, — как больно Джек ее ранил?

Джилл прижала пальцы к губам, которые еще горели после его поцелуев. Поймав себя на этом жесте и ужаснувшись тому, что подумает Джек, она поспешно уронила руку на колени. Пять лет назад она сумела продолжить свою жизнь без него. Без его прикосновений, без его поцелуев, без того волшебства, которое было между ними. И за эти годы память о том, как чудесно ей было с ним, поблекла.

И вот теперь она снова все вспомнила. Воспоминания вернулись к ней с прежней силой. Как она будет жить теперь? Как сможет забыть?

Завтра наступило гораздо раньше, чем она ожидала.

Лимузин остановился у ее дома. Шофер вышел из автомобиля и открыл Джилл дверцу. Она начала вылезать, ощущая на глазах жгучие слезы. Джек снова поймал ее за руку и удержал. Она встретилась с ним взглядом.

— Я провел ту неделю в Каннах, думая о нас с тобой — и о ребенке, который, как я считал, растет в тебе. Пытался понять, что надо сделать, как будет лучше для всех нас. Я вернулся домой на два дня раньше, с обручальным кольцом и речью, которую повторял, пока не заучил наизусть. А тебя уже не было.

От этих его слов у Джилл захватило дух. Ее мир перевернулся.

Джек собирался сделать ей предложение! Он был готов на ней жениться! Ей трудно было в это поверить, но она понимала, что он не лжет.

— Не тебе одной было больно, Джилли. — Он отпустил ее руку. — Вспомни об этом, когда тебе снова захочется во всем обвинить меня одного.

Долгое мгновение она смотрела на него, и слезы готовы были хлынуть из ее глаз. А с ними слова — извинения, мольбы и сожаления.

Джилл встряхнула головой. Прошлого ничто не изменит. Ничто не сотрет ту боль, которую они причинили друг другу. Рубцы от прошлых ран слишком глубоки.

Не сказав ни слова, она вылезла из машины и пошла к калитке. Джек не стал провожать ее до двери — но она этого и не ждала. С тоской в сердце Джилл стояла на ступеньках, глядя, как уезжает лимузин.

Спустя неделю слова Джека по-прежнему не давали ей покоя. Джилл хмуро смотрела в зеркало, застыв перед ним с баночкой кольдкрема в руках. Оказывается, Джеку было больно, когда он вернулся домой и обнаружил, что она от него ушла и что ребенка у них нет — и никогда не было.

Джилл никогда не представляла ситуацию в таком свете, считая, что пострадавшей стороной была она одна. Она его любила, а он ее — нет. Черное и белое, все очень просто. Так ей было легче его ненавидеть, легче было отказаться от всякой надежды на совместную жизнь с ним и уйти.

Неужели в их с Джеком разрыве она тоже сыграла свою роль, — роль, в которой никогда себе не признавалась?

Теперь Джилл не знала, что ей думать. Теперь она не могла перестать думать о Джеке и их прошлом. Она не могла спать, не могла нормально работать, она почти лишилась аппетита и постоянно ловила себя на том, что все время думает о Джеке — прошлом и настоящем. Мысли о нем не давали ей покоя ни днем, ни ночью.

Со вздохом Джилл окунула пальцы в крем и начала покрывать им лицо и шею. С помощью салфетки она сняла грим, а потом протерла кожу влажным тампоном.

Джек был готов на ней жениться. Он сказал, что вернулся из Канн, приготовившись к этому. Но что бы от этого изменилось?

Ничего. Если даже он и хотел на ней жениться, то не по любви. Он принял это решение только из чувства долга и вины.

И все же он был готов идти на компромисс, готов был пойти навстречу. А она — нет. Джилл нахмурилась. Может быть, он прав. Может быть, ей действительно всегда нужно, чтобы все шло по ее, всегда нужно было распоряжаться и владеть ситуацией. Ей не хотелось бы так думать: она считала такие черты весьма непривлекательными.

Джилл сжала кулаки, вспоминая свое безрадостное детство. Она так много времени проводила одна или с людьми, которые присматривали за ней за деньги. Ее родители были людьми занятыми. Она была нежеланным ребенком: ее родители заводить детей не собирались. И дали себе слово вести прежний образ жизни, словно рождение дочери ничего не изменило.

И они это сделали. Джилл приходилось добиваться от них тех крох внимания, которые ей изредка перепадали. Она привыкла полагаться только на себя, поняла, как важно быть целеустремленной и решительной.

Так что, возможно, Джек был прав. Может быть, она ушла от него потому, что не хотела идти на компромисс. Но что бы изменилось, если бы она осталась? Скорее всего, ничего. Джилл встряхнула головой. Прошлого не изменить. Оно осталось позади. Есть только будущее — но в этот момент оно казалось еще более трудным, чем прошлое.

Ребекка.

Джилл поднесла руку к виску и начала его растирать, надеясь хоть немного смягчить боль, которая в нем пульсировала. Рекламная кампания была в полном разгаре. Куда бы она ни приходила, всюду были их с Джеком фотографии: на рекламных щитах, автобусах, в светской хронике «Лос-Анджелес таймс». А подпись «Джек и Джилл: да или нет?», казалось, дразнила ее со всех сторон.

Похоже, Ребекке нравилось повсюду видеть фотографии матери, и ее преподаватели из подготовительной группы уверяли ее, что не заметили никаких перемен ни в настроении Ребекки, ни в ее поведении.

А вот Питер, напротив, воспринял случившееся болезненно. На днях он позвонил ей, пылая гневом, и заявил, что она представляет опасность для эмоционального равновесия дочери. Ребекка, как он утверждал, ведет себя напряженно, кажется расстроенной и все время плачет. Он дал понять Джилл, что на суде воспользуется этим фактом.

Его звонок напугал Джилл. Очень сильно. Она моментально перезвонила своему адвокату, и тот уверил ее, что угрозы Питера — сплошная чушь. Но ее страхи не улеглись. Она знала, что Питер готов воспользоваться всем, чем угодно, лишь бы выиграть дело.

Джилл содрогнулась. У нее не было возможности положить конец рекламной кампании — кроме как только отказаться от участия в передаче. Ее успех пока еще не шел на убыль, хоть Джилл по-прежнему не могла понять причины этого успеха. Письма и звонки шли сплошным потоком, и их передача становилась одной из самых популярных в Калифорнии.

Взяв щетку, она начала расчесывать волосы. Неизвестно почему, но они с Джеком пробудили огромный интерес зрителей. Те или возненавидели, или полюбили одного из них и зациклились на том, что ведущие кинообозрения должны сблизиться. Они решили, что Джек и Джилл идеально подходят друг другу.

Она тоже так думала. Когда-то.

Джилл швырнула щетку на столик и встала, возмутившись своим мыслям и своей слабости. Паблисити было частью ее работы. Как и их с Джеком совместные появления на публике. Пройдя через гримерную, она вышла в коридор. Она будет участвовать в рекламной кампании, и охотно — если только это не будет вредить Ребекке или ставить под угрозу ее шансы получить опеку над дочерью.

— Привет, Джилли!

Она вздрогнула от неожиданности, только сейчас заметив Джека. Он шел по коридору, направляясь в ее сторону. Руки он засунул в передние карманы брюк, под мышкой у него торчала газета.

— Привет! — Она всмотрелась в его лицо. — Я думала, ты уже ушел.

— А я уже ушел. А потом увидел вот это и вернулся. — Он протянул ей газету. — Мы опять попали в колонку светской хроники.

Джилл посмотрела газету, которую Джек уже развернул так, чтобы заметка оказалась снаружи. Там была и фотография, которую сделали на открытии нового кинозала в торговом комплексе. Она закусила нижнюю губу. Они присутствовали на открытии ради рекламы, и Джек вел себя крайне театрально: встал перед ней на колено, чтобы поцеловать ее руку, играя роль пылкого влюбленного.

У нее заалели щеки. Зрители были в восторге. Дана и администрация телеканала были довольны. Джек, похоже, тоже наслаждался всеобщим вниманием: он был словно рожден для славы.

А Джилл чувствовала себя неловко и неуверенно. Она не могла управлять своими эмоциями, когда рядом находился Джек, и ей это было страшно неприятно. К тому же ей было неприятно сознавать, что они своим поведением вводят в заблуждение многочисленных телезрителей.

Джек же, судя по всему, относился к происходящему спокойно.

— Почитай подпись.

Она подняла взгляд на Джека, потом перевела его на подпись.

Репортер узнал, что они с Джеком когда-то были любовниками.

У нее оборвалось сердце. Видел ли эту газету Питер? Ее охватила паника. Если видел, то он придет в настоящее бешенство. И его гордость будет ущемлена. Джилл достаточно хорошо его знала, чтобы в этом не сомневаться. Не усомнилась она и в том, что Питер попробует обернуть это против нее. Он ненавидит Джека. Он почти патологически ревновал ее к нему, еще когда они только поженились, отказываясь верить ее клятвам, что она больше не любит своего бывшего возлюбленного.

Но не послужит ли это фото против нее на суде?

— С тобой все в порядке?

Она пожала плечами.

— Конечно.

Но ей не удалось его обмануть. Он поймал ее руки и внимательно всмотрелся в ее лицо. Джилл постаралась не показать, как она расстроена и испугана, но по его лицу поняла, что это ей нисколько не удалось.

— Ничего страшного не произошло, Джилли, — мягко сказал он. — Ну и что, если люди будут знать, что когда-то мы были любовниками? Такое в жизни часто случается.

— Дело не во мне и не в том, что я думаю. Это… — Она с трудом сглотнула, пытаясь справиться со слезами, которые ее душили и могли вот-вот хлынуть из глаз. — Не важно. Мне пора.

Она попыталась высвободить руки, но Джек сжал их сильнее.

— Будь со мной откровенна, Джилл. Здесь кроется что-то более серьезное, чем просто подпись под газетной фотографией. В чем дело?

Она помедлила.

— Дело в Питере. Он недавно мне звонил и был в ярости из-за развернутой рекламы. Он считает, что это вредит Ребекке, и говорит, что он… воспользуется этим против меня.

Джек разразился проклятиями.

— Ну и подонок! Единственное, что может повредить Ребекке, так это его решение судиться с тобой из-за опеки.

— Мой адвокат говорит, что, по его мнению, моя известность не повлияет на решение судьи, но я не могу не тревожиться. — Она снова встретилась с ним взглядом. — А что, если повлияет? Я боюсь, Джек!

Снова чертыхнувшись, на этот раз негромко, он притянул ее к себе.

— Знаю, малышка. Но все будет хорошо.

— Хотела бы я быть в этом уверенной! Но я слишком хорошо знаю Питера.

Он погладил ее по голове.

— Я могу с ним поговорить. Может быть, он…

— Нет! — Джилл быстро подняла голову. — Не связывайся с Питером. Не знаю, что он может сделать, если вы двое вдруг встретитесь лицом к лицу.

Джек нахмурился.

— Почему? Он со мной даже не знаком.

— Не важно. — Она покачала головой. — Просто пообещай мне, что не станешь с ним встречаться. Пожалуйста!

Джек взял ее за плечи.

— Только если ты объяснишь мне, в чем дело.

Джилл поняла, что он говорит серьезно, и, прерывисто вздохнув, сказала:

— Питер винит тебя, мое чувство к тебе, в том, что наш брак распался.

— Но это же безумие! Мы с тобой расстались прежде, чем ты с ним познакомилась. Я впервые встретился с тобой всего несколько недель тому назад.

— Он этому не верит. Он всегда ревновал к тебе. Он обвинял меня в том, что я с тобой встречалась, пока мы были женаты. — Джилл сжала руки. — А когда я доказала ему, что не изменяла, он обвинил меня в том, что я все еще… люблю тебя. Вот почему он со мной развелся.

Джек в изумлении разжал руки.

Она секунду смотрела на него, потом отвела взгляд.

— И эта рекламная кампания… подтверждает то, в чем он и так был уверен, Я так боюсь, как бы он чего-то не сделал! Как бы этим не воспользовался против меня.

— Что я могу сделать?

— Ничего. — Она со вздохом покачала головой. — Мне пора идти, меня ждет Ребекка.

Повернувшись, Джилл поспешно пошла по коридору, ощущая на себе пристальный взгляд Джека.

 

7

Солнечные лучи врывались в окно спальни Джека, создавая островки света на его постели. Реальность начала оттеснять его сон, отодвигая мир грез. Джек со стоном спрятал голову под подушку. Ему снился приятный сон — слишком приятный, чтобы добровольно променять его на будничную реальность.

Джек снова застонал, стараясь удержать сон — такой несбыточный и чудесный. Но тот от него ускользал, и, негромко чертыхнувшись, Джек отбросил подушку и сел в кровати. Зевая, он потянулся, наслаждаясь ясным солнечным днем. В доме стояла гулкая тишина. Тишина и одиночество царили в его жилище. Не доносилось ни запаха свежесваренного кофе, ни пригоревшего тоста. Не хлопали двери, не звенели детские голоса. И на краю постели не сидела Джилл, улыбаясь ему так, словно его пробуждение — большая радость для нее.

Все это было волшебным сном.

Еще один День Благодарения в одиночестве.

Джек поправил подушки у себя за спиной и откинулся на них. Хмурясь, он пригладил волосы пальцами и вспомнил свой вчерашний разговор с сестрой. Сью уговаривала его приехать на праздник Благодарения домой, настойчиво приглашала его.

— Ну же, Джек! — убеждала его она. — Ведь это же День Благодарения! Нам надо всем быть вместе.

Джек старался говорить непринужденно, хотя сам напрягся так, что у него свело мышцы шеи и плеч.

— Извини, Сью, но ничего не получится.

— Ты мог бы прилететь на четверг, а в пятницу вернуться обратно, — продолжала настаивать она, не отступая. — Тебе не придется пропустить ни одного рабочего дня. А мама будет так счастлива!

Джека охватило чувство вины. И желание повидать близких — такое острое, что сжалось сердце.

— Мама через несколько недель приедет с Бонни и близнецами.

— Это совсем не то же самое, как видеть нас всех за праздничным столом.

— Давай не будем об этом, сестричка.

Сью сказала с досадой:

— Ты совершенно такой же, как папа, Джек, знаешь? Эгоистичный сукин сын.

В нем поднялся гнев.

— Тогда почему ты мне звонишь, Сью? Если я такой эгоистичный сукин сын, зачем тебе меня приглашать?

Несколько мгновений сестра не отвечала, а потом грустно призналась:

— Я это несерьезно. Просто… Ты мой брат, и я тебя люблю. Мы все тебя любим и… хотели бы, чтобы ты был с нами.

Джек стиснул пальцами телефонную трубку, стараясь справиться с душившими его чувствами.

— Знаю. И я… тоже хотел бы быть с вами. Но наши с отцом отношения препятствуют этому. Я не могу… пойти на уступку. И не пойду.

Тут он заставил себя засмеяться, но даже сам понял, насколько его смех получился неестественным и безрадостным.

— И вообще, если мы с отцом будем испепелять друг друга взглядами, у остальных испортится аппетит.

Джек тряхнул головой и повернул голову к окну спальни и яркому дню, который вступал в полную силу. После этого разговора его начали преследовать мысли о доме и прошлом.

Дом.

Джилл.

Его голова была полна ею, воспоминаниями о том волшебном Дне Благодарения, который они провели вместе, картинами их последнего вечера в мексиканском ресторанчике, когда они танцевали, и видениями из недавнего сна, где Джилл сидела на краешке его кровати и улыбалась ему.

Он прерывисто вздохнул, ощущая сосущую боль в груди, раздираемый воспоминаниями. Будет ли Джилл на этот раз готовить индейку и все прочее, как в тот год, когда они были вместе? Он улыбнулся, вспомнив ее в переднике с оборками, снова ощутив манящие ароматы, наполнившие их дом. Тогда она встала на рассвете, чтобы поставить тесто для пирогов, и в тот день они три раза любили друг друга.

В вечер премьеры он снова обнял Джилл, целовал ее. Это было такое же волнующее, невероятное ощущение, как и прежде. Или, может быть, оно стало даже более сильным.

Почему она по-прежнему так сильно на него действует? Прошло уже так много лет, они оба столько пережили…

Джек еще раз пригладил волосы пальцами. Он никак не может не думать о Джилл, о том, что она сказала ему при последней встрече. Эти слова снова прозвучали у него в голове, словно дразнили его:

«Питер винил тебя в том, что наш брак распался. Он развелся со мной потому, что считал, что я по-прежнему люблю тебя».

Джек сбросил с себя одеяло, поднялся с постели и прошел к окну. Ему вдруг показалось, что солнце с безоблачного голубого неба смотрит на него с насмешкой.

Неужели это была правда? Она по-прежнему его любила? Он покачал головой. Вряд ли. Ее бывший муж оказался глупым закомплексованным ревнивцем. Питер получил сокровище — и был настолько слеп, что этого не понял.

А он сам понимал?

Чувствуя, как от всех этих воспоминаний и размышлений быстро портится его настроение, Джек хмуро смотрел на солнечный день. Он — другое дело. Он — человек несемейного склада. Он не собирается взваливать на себя ни обязательств, ни семейных уз. Он давным-давно выбрал для себя другую дорогу — единственно приемлемую для него. Он не может с нее свернуть — и не свернет.

Но это не значит, что он равнодушен к Джилл. Это не значит, что он не страдал, когда она ушла. Подняв руку, он постарался размять напряженные мышцы. Она обвинила его в том, что он не отдавал себя полностью их отношениям. Если это было так, то почему ему было так больно, когда эти отношения закончились? Если он не вкладывал душу в их отношения, то почему до сих пор, спустя пять лет, они его терзают?

«Забудь об этом! — приказал он себе. — Пусть она думает обо мне что хочет. Все позади. Между нами ничего нет…»

Джек покачал головой. Кого он хочет обмануть? Если бы их отношения закончились, то он не думал бы о ней целыми днями. Она не снилась бы ему. Если бы все было позади, то от их поцелуя он не испытал бы такой мучительной боли.

И он не боялся бы за нее, его не волновало бы, что Джилл может лишиться дочери.

Выругавшись, он отвернулся от окна. Неужели она действительно может потерять Ребекку? Есть ли вероятность, что их кинообозрение и связанная с ним реклама могут повредить Джилл в глазах суда?

У него тревожно сжалось сердце. И чувство вины за ту роль, которую он сыграл в этих событиях — пусть и невольно.

Это настоящее безумие. Он просто псих. Джек нервно провел пальцами по волосам. Он позволил себе войти в ее жизнь. В жизнь Ребекки. Зачем он это сделал? Когда он в прошлый раз был связан с Джилл, то чуть не забыл данную себе клятву оставаться свободным. Он чуть не забыл те уроки, которые преподал ему отец.

Ему надо немедленно исчезнуть из жизни Джилл, разрядив тем самым создавшуюся ситуацию. Ему надо перестать думать о ней и ее дочери и сосредоточиться на собственной жизни, — на жизни, которую он себе запланировал и ради которой трудится, на жизни, которая идет именно так, как ему хочется.

Сегодня, в этот праздничный день, Ребекка будет с отцом, в окружении семьи за обильным столом. Джилл этот семейный праздник проведет одна. И ей наверняка будет грустно. Может быть, ему удастся скрасить ей этот день.

Джек нахмурился. Как ни неприятно ему было в этом признаваться, но сегодня он не хотел оставаться один. Он хотел провести День Благодарения с Джилл.

Не обращая внимания на тысячи доводов, почему ему не следовало бы совершать опрометчивых поступков и не видеться с нею, он направился в ванную комнату, под душ.

Джек добрался до ее дома в полдень. Судя по стоянке, большинство ее соседей куда-то уехали. Ее белое «вольво» было одной из немногих машин, оставшихся на стоянке.

Он нажал кнопку домофона. Она ответила почти сразу же, и голос ее прозвучал хрипловато и резко. На секунду звук ее голоса лишил его способности думать и говорить.

— Да? — повторила она. — Кто там?

— Джилли… Это я, Джек. У тебя все в порядке?

Несколько мгновений она не отвечала.

— В порядке, — после паузы произнесла она.

Между ними наступило молчание. Испытывая неловкость, не зная, чем объяснить свой визит, Джек кашлянул:

— Я надеялся, что… Я бы хотел зайти, Джилли.

Она снова помедлила. Ему показалось, что она хмурится в этот момент.

— По-моему, это ни к чему.

Джек сжал кулаки, чувствуя, как его переполняет разочарование — и желание.

— Джилли. Сегодня же День Благодарения. Я один. И ты тоже. — Он поднял глаза на ее окна. — И больше ни с кем я не хотел бы быть.

Она еще мгновение колебалась, потом произнесла:

— Сейчас я тебя впущу.

Она отключила замок, и Джек открыл чугунную калитку, а потом прошел через двор к ее двери. Когда он оказался у дома, Джилл сразу же открыла ему.

На ней был передник вроде того, что ему запомнился с того давнего Дня Благодарения. Под ним были шорты защитного цвета и белая футболка. Джек перевел взгляд на ее лицо. Щеки у нее разрумянились, пряди волос выбились из-под заколки и падали на щеку и шею. По лбу шла мучная полоса, нос тоже был в муке.

Она плакала.

У него оборвалось сердце.

— Ты в порядке?

— Ты уже второй раз это спрашиваешь за последние пять минут. — Он заметил, что она старается держаться спокойно. — У меня что — больной вид?

— Нет. — Чуть понизив голос, он шагнул к ней. — Печальный.

Джилл повернулась к нему спиной и направилась в дом. Он пошел следом. За дверью его встретили ароматы жарящейся индейки и пирогов. Но это отвлекло его лишь на мгновение, и уже в следующую секунду он мог думать только о Джилл.

Она стояла спиной к нему посредине комнаты, напряженно выпрямившись. Руками она обхватила себя.

— Э-э… черт, Джилли. Мне очень жаль.

Она не повернулась.

— Ты пришел, чтобы заставить меня плакать?

— Нет. — Подойдя сзади, Джек обхватил ее руками и притянул к себе. Ее тело била дрожь — от напряжения и усилий сдержать слезы.

Он прижался щекой к ее волосам.

— Я знаю, что ты по ней очень скучаешь.

Она трепетно вздохнула.

— Очень. Так скучаю, что…

Он обнял ее крепче, разделяя ее боль.

— Мне это ненавистно, Джек. Ненавистно, что она не со мной. Это несправедливо. Так не должно быть…

— Знаю, — пробормотал он, потершись щекой о ее шелковые волосы.

Повернув ее к себе, Джек заглянул в полные слез глаза. Подняв руки к ее влажным щекам, он поймал пальцами ее слезинки и нежно смахнул их.

— Иногда жизнь мне просто отвратительна.

Она попыталась улыбнуться, и он погладил ее по щеке.

— Ты такая красивая.

Джилл резко выпрямилась:

— Джек!..

— Знаю. — Джек нагнул голову и прикоснулся губами к ее лбу, бровям, носу. — Мне не следует к тебе прикасаться. Но стоит мне на тебя посмотреть… и все мои честные намерения летят в тартарары.

Он поцеловал ее — нежно, но настойчиво. Она бессильно приникла к нему, обхватив руками за плечи.

Но уже в следующую секунду Джилл высвободилась, хоть он и видел, что она вся дрожит.

— Мне надо проверить пироги в духовке. Извини.

Джилл поспешно прошла на кухню, зная, что Джек идет следом. Ей не следовало его впускать. Не сегодня — сегодня она чувствует себя слишком одинокой и ранимой. Как она сможет от него защититься, если ее единственное желание — прижаться к нему и остаться рядом с ним навсегда?

Но с Джеком никакого «навсегда» не существует. Ей следует об этом помнить.

Джилл трясущимися руками открыла духовку проверить пироги. Ей потребовалось сделать над собой огромное усилие, чтобы сосредоточиться на приготовлении праздничного обеда.

— Пахнет тут дивно.

Она с трудом проглотила стоящий в горле ком.

— Спасибо. Ты знаешь мое отношение к праздникам.

— Да. — Он помолчал. — Знаю.

Джилл обругала себя за неудачные слова и, поспешно надев рукавички, начала вынимать противень.

— Помочь?

— Нет, все в порядке. Спасибо.

Она вынула пироги из духовки и накрыла клетчатым полотенцем.

— Похоже, ты сегодня ждешь гостей.

— Да.

Джилл искоса посмотрела на Джека — и мгновенно об этом пожалела. Он стоял в дверях — крупный, красивый, мужественный. И полный желания принадлежать кому-то, не быть одному.

Он гневно бы отрицал это. Но что-то в его взгляде — что-то юное и потерянное — сказало ей, что она не ошиблась. У нее на кончике языка вертелось приглашение, ей хотелось, чтобы он остался. Назвав себя дурой, она удержалась.

— Хочешь кофе? — спросила она.

— Очень. — Он прошел к мойке, уселся на край кухонного столика и благодарно улыбнулся: — Спасибо.

У нее вдруг быстрее забилось сердце. Присутствие Джека все вдруг изменило, заметила она. Ее кухня, ее дом почему-то перестали казаться пустыми. Ей снова стало уютно. Так же, как и в ту секунду, когда в дом вбегала Ребекка.

И столь же внезапно она ощутила себя женщиной. Живой, чувственной, желанной.

Джилл приказала себе опомниться и достала из шкафчика кружку. Просто ее воображение в очередной раз разыгралось. Она слишком долго была одна, она соскучилась по Ребекке, она…

Истомилась по Джеку.

Нахмурившись, она налила в кружку кофе, а потом автоматически плеснула туда немного молока и добавила пол-ложки сахара. Подавая Джеку чашку, она надеялась, что он не заметит, как у нее дрожат руки. Он взял кружку и встретился с ней взглядом. Джилл приказала себе отвернуться, сказать что-нибудь нейтральное. Но вместо этого продолжала тупо смотреть на него, пока их пальцы не соприкоснулись.

— Как раз как я люблю, — пробормотал Джек, принимая из ее протянутой руки кружку кофе.

У нее покраснели щеки, и она поспешно отодвинулась. Но разве можно убежать от любви? Он наполнял ее чувства, заставляя ее сердце и ее разум выйти из-под контроля. Боже милосердный, что же ей теперь делать?

Отвернувшись, Джилл проверила индейку и без всякой нужды полила ее подливкой, все время ощущая на себе его взгляд.

Обещая себе, что не позволит своим эмоциям выйти из-под контроля, она поставила жаровню обратно в духовку. Ей нельзя терять бдительность. Нельзя вспоминать, что она чувствовала, когда между ними еще все было хорошо.

Джилл захлопнула духовку, стараясь справиться с волной воспоминаний. Воспоминаний о том, как они прижимались друг к другу, еще разгоряченные любовью, только утолив страсть, как смеялись какой-нибудь остроумной шутке, как Джек обнимал ее, пока она спала. И о словах, которые они бросали друг другу в ту ужасную последнюю ночь.

Джилл глубоко вздохнула, сняла рукавички и кинула их на столик. Чтобы хоть чем-то занять руки, она налила себе полчашки кофе, долила до краев молоком и всыпала туда две полные ложки сахара.

— А, я вижу, что ты по-прежнему любишь добавлять в молоко с сахаром немного кофе! — с улыбкой сказал Джек.

Она встретилась с ним взглядом, но тут же быстро снова отвела глаза:

— Я никак не совладаю с этой привычкой, хоть время от времени и пытаюсь.

Между ними снова наступило молчание. Джилл еще раз проверила духовку, а он не спеша пил кофе. С улицы донесся детский смех. Этот звук заставил ее вздрогнуть, и она снова поспешно взялась за чашку.

— Красивый день, — пробормотала она, понимая, что слова ее звучат глупо, но чувствуя острую потребность прервать неловкое молчание.

— Очень. — Джек снова оперся о столик. — Как и вчерашний. И позавчерашний.

— Ты так говоришь, словно об этом жалеешь.

Он посмотрел на нее, а потом отвернулся, нахмурившись:

— Наверное, жалею. Наверное, мне не хватает серого низкого неба и обильного снегопада.

Джилл поставила чашку на столик.

— Похоже, ты скучаешь по Айове.

Джек поднял лицо к потолку, потом снова перевел взгляд на нее.

— Сью звонила. Уговаривала приехать домой.

— И теперь ты жалеешь, что не поехал.

— В какой-то мере да.

Джилл удивило это признание. В нем читались мысли и чувства, которые он не высказал — но которые не смог скрыть.

— Ты этого не ожидала, правда? — Он хмыкнул, выражая отвращение к самому себе. — В тот день, когда она мне позвонила, когда я отказался даже говорить о приезде домой, Сью назвала меня эгоистичным сукиным сыном. Она сказала, что я — вылитый отец.

Джилл открыла рот, желая как-то его утешить, успокоить — но тут же спохватилась: она поняла, что не знает, что сказать и как ему помочь.

Джек покачал головой.

— День Благодарения в Троттер Джанкшн обычно бывает облачный. И холодный — в воздухе уже ощущается близость зимы. У них уже, наверное, выпадал первый снег.

Он говорил почти про себя, не отводя взгляда от окна.

— Помню, как я ходил по полям, как под ногами хрустел снег, а щеки и руки обжигал мороз. — Джек улыбнулся. — Это было так приятно. Я всегда любил мороз.

— Похоже, ты скучаешь по родным местам.

Он снова встретился с ней взглядом.

— Да.

Джилл прикоснулась к его руке, легонько погладив ее.

— Так поезжай домой, Джек. Просто сядь на самолет — и поезжай.

— Все не так просто.

— Просто. — Она махнула рукой в сторону телефона. — Возьми трубку, набери номер любой авиакомпании. Господь свидетель, я бы хотела иметь такую возможность. — Джилл вздохнула. — Я хотела бы иметь сестер, племянников и племянниц, как у тебя. Я хотела бы иметь семью, которая проводила бы праздники вместе. Семью, которая с тобой в горе и в радости…

Он прижал ладонь к ее щеке.

— Я знаю, Джилли. Но наши с отцом отношения… — Джек покачал головой. — Ты не понимаешь. Ты не…

— Да, не понимаю. — Она накрыла его руку своей. — Но хотела бы понять. Расскажи мне, Джек. Скажи, что между вами случилось.

Он колебался, и она прижала его руку еще крепче.

— Ведь ты поэтому сегодня пришел, правда? Потому что хотел поговорить?

— Нет. — Он заглянул ей в глаза. — Я пришел сюда, потому что хотел быть с тобой. — У нее на секунду остановилось сердце, а потом забилось с удвоенной силой. Джек начал нежно поглаживать пальцами ее щеку. — И потому что никак не мог перестать о тебе думать.

Джилл отстранилась от него:

— Мне душно.

Не дожидаясь его ответа, она прошла к двери, которая вела на небольшую веранду и вышла туда.

Ветерок был теплым, солнце сияло вовсю. Джилл подняла к нему лицо, подставив его теплым лучам и нежному прикосновению ветерка, ожидая, пока ее мысли немного придут в порядок.

Джек вышел следом за нею и остановился рядом. Джилл не поворачивалась к нему — не решалась на него смотреть. Она по-прежнему подставляла лицо солнцу, зажмурив глаза.

— Вчера я получила от родителей открытку, — сказала она. — Поздравительную. Там стояла подпись «Любящие тебя мама и папа». Почерк был незнакомый: подозреваю, что открытку отправила секретарша — отца или матери. — Она сжала руки в кулаки. — А Ребекке они открытки не послали. Господи, она же их внучка!

Джилл повернулась к нему.

— Даже ребенком мне приходилось отвоевывать себе место в родительских сердцах. Мне приходилось всего добиваться самой. Я ненавидела свое одиночество. Изолированность, с которой я бессильна была бороться. Мама и папа были заняты — своей работой, своей жизнью, друг другом. У них не было времени любить меня — пусть даже мне этого хотелось больше всего на свете. Каждое Рождество я просила Санта-Клауса об одном и том же. Я так этого и не получила.

И теперь… — Спазм сдавил горло, так что она с трудом смогла продолжить: — Я снова одна. Я создала семью — и потеряла ее.

Глаза у нее наполнились слезами. Джилл их сморгнула, снова вспоминая Ребекку, свое неудачное замужество, свою нескладную любовь к Джеку.

— А ты сам создаешь себе одиночество! Ты изолируешь себя от своей семьи. От людей, которые тебя любят и хотят с тобой быть. Пять лет назад ты оттолкнул меня. Я не могу этого понять. Что ты за человек?

Он нежно прикоснулся к ее щеке и тотчас снова опустил руку.

— Сколько я себя помню, я всегда слышал от моего отца, как я испортил ему жизнь. Как то, что мама забеременела, стало самой большой ошибкой его жизни и как он всем ради меня пожертвовал.

Джек хмуро посмотрел на небо, словно он оказался снова в Айове и ожидал увидеть серые тучи, а не яркую голубизну, а потом снова взглянул на Джилл.

— До женитьбы мой отец был руководителем музыкальной группы. И хорошо играл. Его группа сделала пару записей. Он много мне рассказывал о том, как они ездили на гастроли, выступали с концертами. — Джек стиснул кулаки. — За все мои восемнадцать лет жизни дома он улыбался только этим воспоминаниям!

— Но ты ведь преувеличиваешь! Он же не мог быть таким…

— …Таким озлобившимся? Таким черствым? Он встретился с ней взглядом, и его глаза горели гневом. Но Джилл поняла, что этот гаев был направлен не против нее. Джек все еще не простил отцу все, что он сделал, — и чего не сделал.

Джилл бессильно опустилась на садовый стул. Ее захлестывала острая жалость к Джеку. Джек не сел — он начал взволнованно метаться по веранде. Она сложила руки на коленях, следя за ним взглядом, понимая, как трудно ему дается этот рассказ.

— Восемнадцать дней рождения я отпраздновал в этом доме. Мой отец не пришел домой ни в один из них. Ни в один! — У Джека презрительно скривились губы. — Когда у одного из нас был день рождения, он не приходил домой всю ночь. Чтобы наказать маму за то, что она нас родила. Чтобы наказать нас за то, что мы родились — и испортили ему жизнь.

Джилл сидела в оцепенении под впечатлением от его рассказа.

— А что же твоя мать? — тихо спросила она. — Почему она…

— Осталась с ним? — закончил он за нее вопрос. Джилл кивнула. — По-моему, из чувства вины. В конце концов, как он любил ей напоминать, он отказался из-за нее от всего. — Тут лицо Джека смягчилось. — Она делала все, что могла. Она старалась сделать праздники торжественными, радостными. Как и наши дни рождения. Она очень нас всех любила. Но некоторые вещи не загладишь. Всякий раз, когда его не было, мы остро ощущали его отсутствие — даже острее, чем чувствовали бы его присутствие.

Джилл с трудом сглотнула. Ей было за него больно, ей очень хотелось бы найти такие слова, которые смягчили бы его муку, — но она знала, что таких слов не существует.

Джек покачал головой, щурясь от яркого света.

— Он ненавидел свою жизнь. И в то же время он хотел, чтобы у меня жизнь была такая же. Он отказался от своей мечты — и требовал, чтобы я отказался от моей.

Джилл подалась вперед.

— Как это?

На лице его отразился гнев.

— Я хотел уехать из нашего крохотного городка. Собирался учиться на кинофакультете в Беркли. Я из кожи вон лез, оценки у меня были великолепные. Меня приняли. — Он встретился с Джилл взглядом, и выражение его глаз заставило ее похолодеть. — Отец, узнав об этом, издевательски расхохотался. Он назвал меня дураком. Он сказал мне, что я никогда ничего не добьюсь.

— Ох, Джек!

— Вся моя жизнь, все, чего я хотел, его не устраивало. Он никогда не видел во мне ничего хорошего. — Джек разжал пальцы. — И знаешь, что он хотел? Чтобы я закончил старшие классы и начал работать с ним на фабрике.

Джилл встала и подошла к нему. Ей было больно за гордого, самолюбивого юношу, которым был тогда Джек. И за него теперешнего — тоже.

— И ты уехал.

— Я сказал ему, что уезжаю. Я сказал ему, что мои мечты осуществятся, потому что я в себя верю. Потому что я этого добьюсь. — Джек тряхнул головой. — А он пообещал, что станет со мной говорить только тогда, когда я приползу к нему на брюхе. Он сказал, что тогда, может быть, и разрешит мне вернуться домой… если я буду его умолять. Я тогда же решил, что никогда и ни за что не вернусь обратно.

Джилл обхватила его лицо ладонями.

— Похоже, он очень несчастный человек. Мне кажется…

— Только не надо его жалеть. Он этого не заслуживает.

Она гладила его лицо, стараясь успокоить его. Такой гордый, такой упрямый! И он потерял столько времени, — времени, которого уже не вернешь.

— Я жалею не его. Я жалею маленького мальчика, который его очень любил.

Джек ответил ей не сразу.

— Если я его когда-то и любил, то это было настолько давно, что уже забылось.

Джилл продолжала на него смотреть, испытывая страшное волнение. Она вдруг поняла, что Джек открылся ей. Впервые он поделился с ней своими самыми тайными чувствами, частичкой своего сердца. Впервые она хотя бы отчасти поняла, что сделало Джека таким, какой он есть.

Она его любит.

Сознание этого факта окрепло в ее душе. Господи, она его любит! По-прежнему. Несмотря на все, что случилось в прошлом, несмотря на то, что узнала сегодня. Она его любит.

В ней поднялся страх — леденящий душу, лишающий сил. Она стремительно отвернулась. Джек верил в нее, в ее талант. Он ей доверяет, он на нее полагается, она ему симпатична. Но он никогда ее не любил. Что ей делать? Как уберечь себя от боли?

Джилл пыталась найти какие-то слова, сделать что-то, что изменит ее чувства. И в то же время она была уверена, что их ничем не изменить. Если их не изменили эти пять лет и масса горьких сожалений, то что могут сделать какие-то слова?

Питер был прав. Она никогда не переставала любить Джека.

Джилл прижала руку к горлу — и тут же уронила ее.

— Мне надо… проверить индейку. Извини.

Она стремительно бросилась обратно в кухню. Оказавшись там, Джилл остановилась у плиты, растерянно на нее уставившись.

Она прижала руки к пылающим щекам. Что она делает? О чем думает? Она не должна его любить!

Джилл пребывала в полной растерянности. Своих чувств ей не изменить, слишком поздно. Слишком поздно…

— Джилли? — Она услышала, как Джек вошел в кухню и закрыл за собой дверь. — С тобой все в порядке?

Она не повернулась. Не откликнулась. Просто не могла. Она зажмурилась. Господи, что же ей теперь делать?

Он пересек комнату и остановился у нее за спиной. Легко прикоснувшись к ее волосам, он спросил:

— Тебя расстроили мои слова? Я… причинил тебе боль?

Он причинил ей боль — сильную. В прошлом.

Но в прошлом он никогда не открывал ей душу. Он никогда не делился своими воспоминаниями, своими чувствами. Сегодня все было иначе.

Эта истина вдохнула в нее искру надежды. Если он перед ней открылся — значит, есть надежда. Надежда, что он ее полюбит, надежда, что у них есть общее будущее. Слабая — но все-таки надежда. В ней вспыхнула радость, прогнавшая страх, оттеснившая неуверенность.

— Джилли?

Он снова прикоснулся к ее волосам, и она закусила губу.

— Ты ничего плохого не сказал и не сделал, Джек. Дело во мне.

— Я не понимаю.

Джилли повернулась и положила ладони ему на грудь и посмотрела ему в глаза. От него исходил жар. Под джемпером мощно билось его сердце.

Джилл посмотрела ему в глаза. Ее собственное сердце колотилось так сильно, что она боялась потерять сознание.

— Я хочу, чтобы мы любили друг друга. Я хочу, чтобы мы стали любовниками, — решительно произнесла она.

— Джилли! — Он резко втянул в себя воздух. — Ты понимаешь, что ты говоришь? Что ты делаешь?

Понимает ли она это? Она заглянула в свое сердце — в свою душу. Самое страшное уже произошло. Защититься от любви к нему невозможно. Ее сердце уже давно принадлежит ему.

И уже давно ничто не казалось ей таким правильным, таким естественным.

— Да, — прошептала она, становясь на цыпочки и прижимаясь к нему. — Я хочу, чтобы мы стали любовниками. Ты против?

— Как ты можешь спрашивать? — Он обхватил ее лицо своими сильными ладонями. — Я так тебя хочу, что у меня дух захватывает. Я засыпаю с мыслями о тебе, представляя тебя рядом. И просыпаюсь с теми же ощущениями.

Она приподняла лицо навстречу ему.

— Тогда больше не заставляй меня ждать.

И он с радостью ей подчинился. Со стремительностью, рожденной долго сдерживаемой страстью, Джек приник к ее губам в долгом поцелуе. Их языки встретились и переплелись. Он погрузил пальцы в ее волосы, привлекая ее к себе.

Джилл пыталась представить себе, что принесет ей следующий час, где она окажется еще через неделю, — и поспешно прогнала эти мысли. Она так долго мечтала снова оказаться с ним! Так долго — кажется, целую вечность. И она не будет портить этой минуты тревогами, а завтра пусть будет что будет.

Он подхватил ее на руки и, на миг отстранившись от ее губ, пробормотал:

— Куда?

— Наверх, в мою спальню.

Джек быстро поднялся по лестнице, Джилл невольно удивилась, что он двигается так легко, неся ее на руках. В спальне было темно — она не открывала занавесок, чтобы не впускать в комнату солнце. Джек подошел к окну и рывком отдернул занавески. В комнату ворвался солнечный свет, теплый, ослепительно белый, и залил комнату и кровать. Затопил их обоих.

Джек отнес ее к незастеленной постели, и они упали на смятые простыни. Джек снова приник к ее губам в таком властном поцелуе, что у нее перехватило дыхание. Но она ответила на его поцелуй с не меньшим жаром, оплетая его язык своим. Они издавали негромкие страстные стоны, — стоны нетерпения, слишком долго не находившего удовлетворения желания.

Джилл не терпелось прикоснуться к его коже, и она начала сражаться с его одеждой, так же как он — с ее. Они отодвинулись друг от друга на секунду, которой хватило, чтобы она стянула через голову его джемпер, и тут же снова сплелись в объятиях, словно разлучились не на одно мгновение, а на целую вечность.

Последовав ее примеру, Джек сорвал с нее футболку. Под его руками ее кожа была гладкой и теплой, как нагретый солнцем атлас. Он почти благоговейно провел пальцами по ее ключицам, по плечам и рукам…

А потом он приник губами ко всем тем местечкам, которые только что исследовал руками, наслаждаясь тем, как она выгнулась ему навстречу и застонала. Он так долго этого ждал! Ждал, чтобы прикоснуться к ней и ощутить аромат ее кожи. Услышать, как она страстно шепчет его имя. Ему не хватало ее — гораздо сильнее, чем он считал до этой минуты. Ни одна женщина не волновала его так, как Джилл. Ни одна женщина так его не трогала.

С этой мыслью пришла волна беспокойства, пришло предупреждение. Джек прервал поцелуй и осторожно положил Джилл на спину. Приподнявшись на локтях, он с нежностью посмотрел на нее.

— Ты так прекрасна, — чуть слышно сказал он. Она покраснела, и он снова улыбнулся. — Мне особенно нравится этот оттенок розового.

Кончиками пальцев он выводил замысловатые узоры по ее порозовевшей коже и кружевному лифчику, полускрывшему от него ее груди. И от этой ласки ее соски набухли и натянули ткань.

Он просунул палец под кружево, подразнив ее этим прикосновением, а потом убрал руку. Джилл вцепилась в простыню: ей хотелось большего, хотелось ощутить прикосновение его губ и языка. А он продолжал ее мучить, просто любуясь ею, чуть поглаживая, прижимая ладонь, изредка легонько проводя губами по ее плоти.

И наконец, не сдерживая желания, Джилл запустила пальцы в его волосы и прижала его лицо к своей груди. И Джек ее не разочаровал. Он расстегнул переднюю застежку ее лифчика, и спустя секунду его руки и губы уже ласкали ее по-настоящему.

По ее телу побежали волны страстной дрожи, и она выгнулась, прижимаясь к нему всем телом.

— Джек… Джек… ты мне нужен.

Она поспешно начала расстегивать его джинсы. Ее пальцы нашли язычок молнии и потянули его вниз. Он оказал ей ответную услугу, путаясь пальцами в пуговичках шортов, сдвигая их с ее бедер.

Оказавшись наконец нагими, они прижались друг к другу — плоть к теплой плоти. Испытывая невероятное блаженство, Джилл начала прикасаться к нему. Исследуя. Узнавая заново. Когда-то она знала его тело почти так же хорошо, как свое собственное. Она знала, что ощущает, дотрагиваясь до его кожи пальцами, как его тело разгорается от ее прикосновений. Она знала, какие мускулы напрягаются и перекатываются у него под кожей, когда он сжимает ее в объятиях. Она знала, какие ласки ему приятнее всего.

И сейчас, когда Джилл начала свое исследование, у нее включилась сенсорная память. Она оживала с каждой минутой, проснувшись впервые за эти пять лет. Джек мало изменился. Его тело стало крепче, шире. Теперь это было тело мужчины, окончательно созревшего, сильного.

Губы Джилл двигались вместе с ее руками: пробовали, узнавали, ласкали, дарили и получали наслаждение.

Она замерла у глубокой впадины у него на боку. Легко проведя по ней указательным пальцем, Джилли спросила, повернув к нему голову:

— Что это?

Голос у нее был глухим от страсти.

— Шрам. Пустяк.

— Это не пустяк. Шрам очень большой. — Она нахмурила брови. — Откуда он у тебя?

— Два года назад, — пробормотал он, обхватив ее лицо ладонью, — когда я шел по центру… Какой-то тип попробовал меня ограбить. У него был нож, и…

— Нож! — воскликнула она, вздрогнув. Джек, тебя же могли убить!

Он притянул ее к себе, успокоительно поглаживая по плечу:

— Но меня не убили. Это был скользящий удар. Даже кость не задета. Пустяк.

Ножевое ранение! Она словно сама на себе испытала эту боль. Она могла его потерять. И ей пришлось бы узнать об этом из газет. Или от знакомых.

У нее к глазам подступили слезы, но она постаралась с ними справиться.

— Где ты был, когда это случилось? Это было ночью? Или днем? С тобой кто-нибудь…

— Это неважно. — Он прикоснулся губами к ее губам. — Со мной все хорошо, Джилли, хорошая моя. Все хорошо.

— Нет, важно! — яростно возразила она. — Ты был в опасности!

— Спасибо, что тебе это важно, — прошептал он, снова целуя ее.

Она обхватила его руками.

— Я больше не хочу ждать, Джек. Люби меня.

— Но ты не…

— Нет. — Она приложила пальцы к его губам. — Я хочу тебя и не могу больше ждать…

Джек всмотрелся в ее лицо. Его собственное напряженное выражение лица говорило о том, с каким трудом он себя сдерживает.

— Ты уверена?

Джилл теснее прижалась к нему.

— Разве ты не чувствуешь? Я хочу именно этого. Только этого.

Его самообладание улетучилось. Она поняла это по его взгляду, по его напряженному телу.

— Подожди, — хрипло попросил он. — Одну минуту.

Свесившись с кровати, он поднял свои джинсы и достал из кармана бумажник. Найдя в нем то, что ему было нужно, он быстро вернулся к ней — в полной готовности.

Джилл смотрела на него, и в ее душе боролись самые противоречивые чувства. И сильнее всего ощущалась обида. Из-за их прошлого, из-за тех слов, которые они бросили друг другу столько лет назад.

— Я не стала бы тебя обманывать, — прошептала она.

— Знаю. — Он обнял ее и поцеловал — медленно и крепко. — Но я не рискую, милая. Никогда.

— Поэтому ты всегда носишь с собой презервативы. На всякий случай.

Ее тон заставил его улыбнуться.

— Мне нравится, когда ты ревнуешь. И — да, я всегда ношу их с собой. Но успокойся, милая. Эти штуки уже давно лежат без дела у меня в бумажнике.

Она тоже улыбнулась:

— Много-много месяцев?

Он негромко рассмеялся и перевернул ее на спину.

— Больше. Гораздо больше. — Он на секунду замер над нею, и улыбка сбежала с его губ. — Ты так прекрасна, Джилл. Ты — особенная женщина. Другой такой нет на свете…

Она обвила его ногами. Сердце ее стучало, радость и желание переполняли Джилл, и эта смесь эмоций ее опьяняла. У них есть надежда. На этот раз у нее с Джеком есть шанс на счастливый конец.

«Я тебя люблю!»

Эти слова так и рвались с ее языка, но Джилл заставила себя промолчать, как ни больно ей это было. Ей мучительно хотелось сказать ему все, что она чувствует. Но она понимала, что если это сделает, то он сбежит из ее дома так стремительно, что она и ахнуть не успеет.

И вместо этого, выгибаясь ему навстречу, она сказала:

— Ты мне нужен.

Медленно, все время продолжая смотреть ей в глаза, он вошел в нее. Наслаждение разлилось по ее телу. Она ахнула и крепче обхватила его руками и ногами, цепляясь за него, давая себе молчаливую клятву никогда его не отпускать.

Они двигались вместе — сначала медленно, постепенно наращивая напряжение и страсть, а потом, когда их чувства вырвались за пределы контроля, за пределы разума, все быстрее и быстрее. Джилл выкрикнула имя Джека. Он заглушил ее крик губами, одновременно застонав от блаженного восторга.

Джек упал на нее, бормоча нежные слова, осыпая ее лицо поцелуями. Они лежали так еще очень долго, обнимая друг друга, и каждый ушел в свои мысли, свои надежды и страхи. Их разгоряченные тела остыли, сердца забились в нормальном ритме. Джек осторожно перевернулся на бок, уложив Джилл рядом. Он смотрел на нее, и его грудь переполняли эмоции. Чувство нежности было настолько сильным, что он не находил подходящих слов, чтобы выразить их. Джек осторожно сдвинул влажные пряди волос у нее со лба.

Как он мог ее отпустить?

И как теперь, после того, как он снова держал ее в объятиях, он сможет принять будущее, в котором ее не будет?

Он обещал себе, что не станет снова сближаться с Джилл. Он клялся, что не даст ей снова вывернуть себя наизнанку. И вот он с ней и настолько взволнован, что плохо соображает, что к чему.

«Ты ведь точь-в-точь такой, как отец, ты это знаешь, Джек?»

Нет, он не такой, подумал Джек, и мышцы его шеи напряглись. И никогда таким не будет.

Джилл открыла глаза и посмотрела на него. Тревога и обида отразились на ее лице.

— Не надо, — прошептала она. — Не надо жалеть… Да еще так скоро…

— Я пришел сюда не для этого.

— Знаю. — Ее губы изогнулись в улыбке, и она погладила его плечи. — Если бы ты пришел за этим, я тебя в тот же миг выставила бы за дверь.

Он утонул пальцами в прядях ее волос, разметавшихся по подушке.

— Ты просто потрясающая женщина!

Она порозовела от удовольствия.

— Спасибо.

Джек наслаждался тем ощущением, которое испытывал, когда ее шелковистые волосы скользили между его пальцами.

— Когда к тебе приходят гости?

— В четыре.

— Мне можно остаться?

— Конечно. — Она нахмурила брови. — Ты и правда поверил, будто я тебя выставлю?

— Я подумал, может быть… может, ты ждешь кого-то, кто… — Он откашлялся, злясь на то, с каким трудом ему даются эти слова. Тревожась тому, насколько ему неприятно думать о том, что она могла ждать какого-то другого мужчину. — Что мое присутствие может вызвать неловкость.

— Потому что у меня будет кавалер?

— Да.

Джилл улыбнулась.

— Я сегодня жду друзей. Просто друзей. Человек десять.

Он улыбнулся, ощущая прилив облегчения и радости.

— В твоей жизни нет мужчины? Я имею в виду близкого тебе?

— А если бы я сказала, что есть? — поддразнила его она.

Джек шутливо зарычал.

— Я буду вынужден принять решительные меры.

— Решительные? Гм-м-м… — Она переплела пальцы у него за спиной и слегка выгнулась, так что ее груди едва прикоснулись к его коже. — Звучит любопытно.

Он снова опрокинул ее на спину.

— Вот ты как думаешь? Ты — жестокая женщина, Джилл Лэнсинг.

Она улыбнулась ему и нарочито-невинно захлопала ресницами.

— Кто — я?

— А кто же еще. — Джек рассмеялся и сел, удерживая ее на спине руками и ногами. — И ты очень ловко избегаешь прямых ответов на мои вопросы. — Он наклонился над ней. — Ну, так у тебя еще кто-то есть?

— А если я откажусь отвечать?

— Я защекочу тебя до смерти. Так что можешь выбирать.

Она вдруг перестала улыбаться и погладила его по щеке.

— У меня больше никого нет, Джек. Иначе меня бы здесь не было.

В нем поднялось чувство облегчения. А с ним еще что-то — теплое и сладкое. Что-то, вызвавшее в нем желание никогда с ней не расставаться. Наклонившись, он прижался к ее губам.

Они снова начали ласкать друг друга, на этот раз медленно, с бесконечной нежностью. Оба нашли время получить наслаждение и подарить его: они прикасались друг к другу, обменивались поцелуями и негромкими словами нежности.

Джилл хотелось бы произносить и слышать совсем иные слова. Но она утешала себя уверенностью в том, что она Джеку не безразлична.

Освещение в спальне изменилось, став мягче. В комнату пробрались тени и улеглись в углах, у краев кровати… Джилл взглянула на часы и резко села.

— Что случилось? — сонно спросил Джек.

— Уже почти три! — Она сбросила простыню и вскочила с постели. — Я ни за что не успею все приготовить!

— А что тебе осталось сделать?

— Не спрашивай — слишком много! — Она застонала и, смахнув со лба растрепавшиеся волосы, принялась собирать разбросанную одежду. — Это просто катастрофа!

— Я тебе помогу. — Он слез с кровати и потянулся за джинсами. — Говори, что надо делать.

— Ну, конечно! — Она влезла в шорты и поспешно принялась искать футболку. — Можно подумать, я не знаю, как ты хозяйничаешь на кухне!

— Это было пять лет тому назад. — Он надел джемпер и ухмыльнулся. — Думаю, я смогу тебя удивить.

 

8

Джек действительно ее удивил. Пока она чистила картошку, он пропылесосил комнаты, а пока она делала закусочные бутербродики — начинял сельдерей. Потом Джилл заканчивала сервировку буфета с закусками, а он устраивал бар.

Джилл молча улыбнулась и покачала головой, когда он повязал передник и склонился над мойкой, заставленной грязными мисками и кастрюльками. Пять лет назад он скорее умер бы, чем нафаршировал сельдерей, не говоря уже о том, чтобы надеть фартук. Его мужское кредо этого не позволяло. Сегодня он не только умело и весело управлялся с домашними делами — казалось, он получает от них удовольствие.

Знает ли сам Джек, насколько он изменился за эти пять лет? Джилл пыталась это понять, внимательно в него всматриваясь. Знает ли он, насколько привлекательнее сделали его эти перемены?

Он поднял взгляд и поймал ее на том, что она его разглядывает. Ухмыльнувшись, он поинтересовался:

— Что? Никогда еще не видела мужчину по локоть в грязной воде?

Она ответила на его улыбку:

— Этого мужчину — нет.

Джек вытащил руки из мыльной воды и послал ей воздушный поцелуй, вместе с которым по комнате разлетелись мыльные пузыри.

— Если подождать подольше, может произойти все что угодно.

Неужели такое может случиться, гадала она двадцать минут спустя, сидя у себя в комнате перед туалетным столиком и торопливо накладывая макияж. Если она наберется терпения, неужели дождется его любви?

— Ты прекрасно выглядишь.

Она подняла взгляд. В дверях ее комнаты стоял Джек, и его потемневшие от страсти глаза пристально на нее смотрели.

У нее загорелись щеки.

— Спасибо. Ты тоже.

Он вошел в комнату и остановился позади нее, положив руки ей на плечи. Он тоже принял душ, и теперь от него пахло ее мылом и шампунем. Этот аромат смешивался с его собственным запахом, и она жадно втянула в себя этот аромат, взволнованная их близостью и уверенностью в том, что в эти мгновения он принадлежит ей.

Джек подался к ней, продолжая глядеть ей в глаза через зеркало. Его пальцы медленно и ритмично гладили ей плечи.

— Ты даже не представляешь себе, сколько силы воли мне понадобилось, чтобы не залезть с тобой в душ.

Джилл не отводила глаз от его отражения. Соски ее мгновенно набухли и болезненно заныли под шелковой блузкой. Она живо представила себе их вдвоем под душем: теплая вода стекает по обнаженным телам…

— Не представляю? — прошептала она. — Напрасно ты в этом так уверен.

Его руки скользнули по ее плечам и нырнули в глубокий вырез блузки, обхватив нагую грудь.

— Я хочу тебя до безумия.

Ее щеки пылали. Она откинулась назад, прижимаясь к нему, ощутив его возбужденную мужскую плоть. Его пальцы скользили по ее телу, лаская ее, зажигая в ней огонь.

Джилл поймала его руки и откинула голову назад. Он наклонился еще ниже и прижался к ее полураскрытым губам… И тут раздался звонок в дверь. Разочарование, острое до боли, пронизало ее тело. Она глухо застонала.

Джек улыбнулся, не прерывая поцелуя.

— Пусть подождут.

Желание именно так и сделать нахлынуло на нее, совершенно ее ошеломив. Она представила себе, как они с Джеком занимаются любовью здесь, на ковре, а в дверь настойчиво звонят, снова и снова. Джилл представила себе, как друзья у калитки недоумевают, где она, и тревожатся, не случилось ли с ней чего-то плохого.

— Не могу, — прошептала она, хотя пальцы ее сильнее сжались на его руках, словно не желая его отпустить.

— Знаю. — Джек еще раз страстно поцеловал ее, а потом отстранился. — Надо открыть.

Она задрожала и обхватила себя руками: без его прикосновений ей вдруг стало холодно.

— Иначе все догадаются, чем мы тут занимались.

Он помог ей встать.

— Об этом в любом случае никому и догадываться не надо будет. По тебе сразу видно, что ты — женщина, которую заставили прерваться на самом интересном месте.

Джилл прижала ладони к горящим щекам. Она была смущена, прекрасно понимая, что Джек прав, но не знала, что можно с этим поделать.

Он негромко засмеялся и взял ее за руку. Переплетя ее пальцы своими, Джек ласково потянул ее с собой.

— Пошли. Я же просто шучу — никто ни о чем не догадается. Конечно, если мы не заставим их слишком долго ждать.

Но Дана сразу же обо всем догадалась. Она пришла со своим спутником — красивым молодым человеком, которого Джилл увидела впервые, — почти сразу же за первой группой гостей, и Джилл увидела в ее взгляде сначала удивление, а потом понимание.

Джилл старалась как можно дольше избегать ее расспросов. В конце концов Дана все-таки поймала ее на кухне без свидетелей.

— Ну, я вижу, вы с Джеком наконец разобрались в своих отношениях! — Дана прислонилась к кухонному столику, с улыбкой глядя на Джилл. — Какой сюрприз!

Покраснев, Джилл негодующе посмотрела на подругу.

— Прекрати, Дана!

Та рассмеялась:

— Злишься?

— Занята, — возразила Джилл, вынимая из духовки противень с горячими бутербродами. — Так что иди развлекайся. Я скоро приду.

Не обращая внимания на ее слова, Дана выбрала себе бутерброд. Подув на него как следует, она откусила кусок и восхищенно пробормотала с набитым ртом:

— Готовишь ты лучше всех!

Джилл сняла рукавички и бросила их на столик.

— Спасибо.

— Когда это случилось?

— Что «это»?

— Ну да, ты же меня понимаешь. Это. Вы с Джеком.

Джилл с досадой вздохнула. От Даны ничего не скроешь. Оглянувшись через плечо, проверяя, не слышит ли их еще кто-то, она призналась:

— Сегодня. Но не тревожься — на нашей работе это никак не отразится.

— У меня что, встревоженный вид? — Дана улыбнулась и взяла еще один бутерброд. — На самом деле я считаю, что так и должно было случиться. Когда между двумя людьми такое притяжение, как между тобой с Джеком, им надо быть вместе.

— Спасибо за совет. К несчастью, однако, будущее не зависит только от нас с тобой. А мне еще надо думать о Ребекке.

— Джек производит на меня впечатление человека, который любит детей.

Джилл вспомнила ту встречу на игровой площадке, мишку, которого Джек купил Ребекке, его серьезные разговоры с девочкой. Улыбка тронула ее губы.

— Ребекке он нравится. Понравился в первую же минуту, что на нее совсем не похоже. Обычно она медленно привыкает к новым людям.

— Ну, вот видишь. — Дана потянулась было за еще одним бутербродом, но потом, словно передумав, отдернула руку. — Прекрасный кандидат в папочки.

Улыбка Джилл погасла.

— Может, ты так и думаешь, но у Джека на этот счет другие идеи.

— И что это должно означать?

— Это означает, что Джек не намерен… — Джилл встряхнула головой. — Давай не будем. Я сейчас не настроена обсуждать мою личную жизнь. Лучше поговорим о твоей.

Дана поспешно перевела взгляд на противень.

— О моей? Что ты имеешь в виду?

— Не надо лукавить. — Джилл начала перекладывать бутерброды с противня на блюдо. — Рассказывай-ка о красавце, которого ты сегодня сюда привела. Это новый поклонник?

— В некотором роде.

Дана попыталась засмеяться, но у нее ничего не вышло.

— В некотором роде? — повторила Джилл, выразительно поднимая брови. — Ты о нем никогда не упоминала.

— Знаю. — Дана вздохнула. — Мы с Полом познакомились три месяца тому назад. И просто с ума сходим друг по другу.

Джилл встряхнула головой:

— Теперь понятно, почему у тебя такой унылый вид.

Дана мяла в руках салфетку.

— Я ничего тебе не рассказывала, потому что… — тут она глубоко вздохнула, — … я боюсь, что надо мной будет смеяться вся наша студия.

— Смеяться? Это еще почему? Потому что у тебя сногсшибательно красивый парень? Давай не будем!

— Теперь ты лукавишь. Разве не понятно, почему я чувствую… неловкость из-за наших с Полом отношений?

— Нет. Почему?

— Потому что я для него слишком стара.

— Ах, Дана, ты не…

— Да… — Она начала рвать скомканную салфетку на кусочки. — Между нами девять лет разницы, Джилл. Девять! Почти десять. Не говоря уже о том, что мы совершенно разные люди…

Джилл заметила, что подруга готова расплакаться. Переполняясь сочувствием, она легко коснулась ее плеча.

— А тебя это так волнует?

Дана покачала головой и прерывисто вздохнула:

— Не настолько, чтобы перестать с ним встречаться. Мне с ним хорошо. Весело. — Она опустила взгляд вниз, потом снова посмотрела на Джилл. — Это не просто физическое влечение. Между нами что-то есть — и это наполняет мое сердце…

Ее слова оборвались, и Джилл накрыла ее руку ладонью.

— Тогда забудь об остальном, Дана. Если тебе с ним хорошо, не упускай его. Сражайся за него.

— Тебе легко говорить, Джилл. — Дана выпрямилась и смахнула непрошеные слезы. — Перенеси это на свои отношения и посмотри, что у тебя получится. Извини.

Последние слова Даны врезались в память Джилл. Она показалась себе настоящей лицемеркой. Словно у нее перед носом что-то происходит, а она делает вид, что ничего не видит.

Неужели ей действительно легко? Она пыталась это понять, обходя комнату и разговаривая с друзьями. Джилл и правда давала Дане легковесные советы, хотя сама не могла разобраться со своей жизнью. Вместе с Джеком она счастлива. И несчастна. Так же, как Дана с Полом.

Она посмотрела через плечо коллеги-журналистки, с которой в этот момент говорила, и поискала глазами Джека. Он, сидя на диване, разговаривал с ее редактором из «Таймс». У нее сжалось сердце. Может быть, она совершила ужасную ошибку, расставшись с ним пять лет назад? Она его любила — он давал ей счастье. И тем не менее она ушла от него, потому что хотела получить все — по максимуму идеальные отношения, идеальную жизнь.

Тут Джек поднял на нее глаза. Он не улыбнулся, не сделал никакого приветственного жеста, но, поймав его взгляд, Джилл стиснула пальцами спинку стула. Жаркий и властный взгляд его словно сказал ей: «Я тебя хочу. Жаль, что мы не одни. Ты моя».

Этот взгляд наполнил ее решимостью. Да, она будет за него бороться. На этот раз она не сбежит, она не отступится. На этот раз он ее полюбит.

Остаток вечера прошел как в тумане. Эти мысли ее не покидали — как и воспоминание о том взгляде Джека. Еда была вкусная, общество — приятное, но ей хотелось, чтобы все поскорее ушли, чтобы она могла остаться наедине с Джеком.

Помимо собственной воли она все время поглядывала на него. Джилл казалось, что с каждой минутой желание заполняет каждую клеточку ее тела. Она понятия не имела, о чем говорила с друзьями, не помнила даже, с кем именно говорила.

Чуть ли не в миллионный раз за этот вечер Джилл пробормотала слова извинения и, подняв взгляд, увидела, что Джек на нее смотрит. Он ей улыбнулся особой улыбкой: зовущей, хищной, полной чувственного обещания. Она ответила ему не менее обещающей улыбкой.

Он пробормотал что-то своему собеседнику и направился к ней. Джилл смотрела на него, чувствуя, как во рту у нее пересохло. Он двигался по комнате легко и решительно, притягивая к себе взгляды всех окружающих женщин: уверенный в себе и своей власти мужчина.

Власти над нею.

Он остановился рядом с Джилл.

— Когда эти люди собираются уходить? — прошептал он ей на ухо. — У них что — нет домов?

— Наверное, спрашивать об этом гостей невежливо? — Она улыбнулась. — Может быть, нам притвориться, что у нас кончилось спиртное.

— И тогда они попросят еще кофе с пирогами.

Она рассмеялась:

— Циник!

— У меня есть идея.

— У меня тоже. Но за такое можно попасть под арест.

— Не такая идея, ведьмочка. — Он наклонился и слегка прикоснулся к ее губам. — Пойду заручусь поддержкой. Я сейчас.

Спустя несколько секунд он вернулся в сопровождении Даны и ее спутника. С искрящимися смехом глазами Дана протянула ей руку:

— Мы прекрасно провели время, Джилл. Большое спасибо за то, что ты нас пригласила.

Джилл немного удивленно посмотрела на Джека и пожала Дане руку.

— Вы уже уходите?

— О да, — ответила та довольно громко. — Уже довольно поздно, а я знаю, что у тебя завтра… дела.

Тут Джилл все поняла и улыбнулась.

— Я очень рада, что вы оба смогли прийти. — Она проводила своих гостей до двери. — Спасибо за компанию, Дана. — Она с улыбкой повернулась к Полу: — Было очень приятно познакомиться, Пол. Надеюсь еще не раз видеть вас в своем доме.

Он поблагодарил ее и Джека. Перед расставанием Джилл поцеловала Дану в щеку.

— Спасибо за мудрые слова, — прошептала она. — Ты была права.

Дана нахмурилась, не понимая в чем дело.

— Но я ничего тебе не…

— Советовала. Хоть и не впрямую. — Джилл улыбнулась смущению подруги. — В следующий раз я все тебе расскажу.

— Ну, как скажешь. — Дана надела легкое пальто. — Еще раз спасибо. Увидимся в студии на следующей неделе.

План Джека сработал. Не успела Дана уйти, как начали собираться и другие гости. Не прошло и получаса, как Джилл с Джеком остались вдвоем.

Они, не в силах больше сдерживаться, бросились друг другу в объятия.

— Ты просто гений! — прошептала она, осыпая поцелуями его лицо и шею. — Я боялась, что мы никогда не останемся вдвоем!

— Не гений, а просто мужчина, оказавшийся в отчаянном положении. — Джек зарылся лицом в ее волосы. — Господи, я думал, что умру от желания!

— Я тоже. — Джилл запрокинула голову, и Джек губами и языком ласкал ее шею. — Это была настоящая мука.

— Можно больше не ждать…

— Слава Богу!

Они начали снимать друг с друга одежду, путаясь в пуговицах и молниях. Отскочила пуговица… лопнул шов… ее шелковая блузка порхнула на пол…

Наконец спустя, казалось, целые века разлуки они снова соединились, прижались плоть к плоти, опустились на ковер.

— Не надо медлить, — невнятно проговорила Джилл, не прерывая поцелуя, притягивая его к себе. — Не заставляй меня ждать!

— Конечно, милая. — Он лег на спину, увлекая ее за собой. — Я и не смог бы.

Она осыпала поцелуями его плечи и грудь, ощущая его страсть в жаре его повлажневшей кожи, в мощном биении сердца, в бурных нетерпеливых ласках.

Приподняв ее бедра, Джек опустил ее на себя. Она выгнулась навстречу ему, и с ее полураскрытых губ сорвался стон восторга.

Они любили друг друга с яростью, порожденной желанием, с неистовой страстью, которая всегда была необъяснимой частью их отношений.

А потом Джилл упала к нему на грудь, задохнувшаяся, счастливая. Джек обхватил ее руками и нежно прижал к себе.

— Устала? — тихо спросил он, целуя ее волосы.

— Да. — Она устроилась поудобнее. — Безумно.

— Хочешь, чтобы я остался на ночь?

Джилл подняла голову, удивившись его вопросу. Пять лет назад он без разговоров решил бы, что она этого хочет. Но ведь пять лет назад у них за плечами не было прошлого.

— Да, — прошептала она. — Я хочу, чтобы ты остался. Но только если тебе самому этого действительно хочется.

Его губы изогнулись в улыбке, и он перекатился на бок, увлекая ее с собой, так что они лежали теперь лицом к лицу.

— Хочется.

Она ответила ему улыбкой.

— Я рада. И знаешь что?

— М-м-м?

— Можешь больше об этом не спрашивать.

Свет ударил ему в закрытые глаза. Сонно застонав, Джек перевернулся на бок, чувствуя себя невероятно усталым.

— Просыпайся, соня!

Джек с трудом разлепил веки. На краю кровати сидела Джилл, свежая, улыбающаяся и полностью одетая. В руках у нее дымилась кружка кофе. Он снова застонал.

— Кто открыл жалюзи?

— Твоя покорная слуга. Естественно.

В голосе Джилл звучал смех. Джек накрыл лицо подушкой.

— Ты — бессердечная и жестокая женщина.

— Каждому должно хоть что-то хорошо удаваться.

Он приподнял подушку, чтобы бросить на нее негодующий взгляд.

— Который сейчас час?

— Почти восемь. — Она улыбнулась, отпивая глоток кофе. — Пора вставать.

С новым стоном он обвел ее взглядом с ног до головы.

— Ты уже оделась?

— И душ приняла. — Джилл сделала еще один глоток. — Разочарован?

— А ты как думаешь? — Он сел в постели и, протянув руку, отнял у нее кофе. — Как я могу насладиться твоим телом, когда ты его так тщательно скрыла?

— Хороший вопрос. Но я хотела, чтобы мы не опоздали.

— Опоздали? — Джек поднес кружку к губам, сделал глоток и поморщился на чрезмерную сладость напитка. — Куда?

Она подалась к нему:

— В торговый центр, естественно. Сегодня ведь официально начинаются рождественские распродажи.

— Великолепно. Проснулся, чтобы услышать смертный приговор. — Джек отхлебнул еще кофе, ощутив прилив бодрости. Он подозрительно посмотрел на Джилл. — Какие еще виды пыток предусмотрены в твоем расписании на праздник Благодарения?

— Ну… Раз Ребекки не будет до воскресного вечера, я подумала, что сейчас самое время…

— Остаться в постели и весь день заниматься любовью. — Улыбнувшись, он потянулся к ней. — Превосходная мысль!

Джилл шутливо шлепнула его по рукам.

— Нет. Я подумала, что сейчас самое время пойти в магазин игрушек. Ведь Ребекка весь этот год была умницей.

— И ты намерена забаловать ее до неприличия.

— Конечно. У тебя есть возражения?

— Это у меня-то? — Он приподнял брови в притворном изумлении. — Ничуть.

Джилл снова отняла у него кофе, задумчиво морща лоб:

— Ты умеешь собирать детские игрушки?

— Смотря какие.

— Она хотела такой джип с моторчиком, чтобы он мог ездить. Розовый, как у Барби.

— Розовый, как у Барби? — смеясь, повторил он, с ужасом воздевая к небу руки. — Звучит сурово.

— Ах ты, болтун!

— Это я-то? — проговорил Джек с наигранным недоумением. — Ну, и что еще у тебя запланировано на этот мучительный праздник?

— Сегодня начинается показ двух новых фильмов, и мне надо их посмотреть, чтобы обсудить в очередном газетном обзоре.

— Ладно. — Джек допил остаток кофе и поставил кружку на тумбочку. — А как насчет елки и того, чтобы украсить дом? Ты всегда делала это сразу после Дня Благодарения. Это традиция.

Ее улыбка погасла.

— Теперь у меня новая традиция. Я делаю все это вместе с Ребеккой.

Джилл начала вставать, но он поймал ее за руку и удержал. Глаза его были полны сожаления.

— Черт, Джилли, извини… Я забыл.

Она секунду смотрела на Джека, а потом со вздохом отвела глаза.

— И я тоже. Вчера и этой ночью. И утром на несколько минут.

— Эй! — Джек переплел ее пальцы своими. — Разве это преступление?

— Я — ее мать!

— И это значит, что ты не имеешь права на несколько часов стать просто женщиной? — С нежной улыбкой он усадил Джилл рядом с собой. — Это же совершенно естественно, разве ты так не считаешь?

— Ты не понимаешь. Ты ей не отец… Ты ее не любишь. Ты не боишься, что ее потеряешь.

Джек резко выпрямился и ровным голосом проговорил:

— Да, я ей не отец. Но это и не нужно для того, чтобы знать, что ты хорошая мать не потому, что думаешь о своей дочери каждую минуту. И еще я знаю, что бесконечные тревоги из-за судебного процесса никак не повлияют на решение судьи.

Джилл уткнулась лицом ему в грудь, признавая, что он прав, что она чересчур остро на все реагирует. Потому что безумно боится потерять дочь. Протяжно выдохнув, она спросила:

— Как это ты стал таким умным?

Он провел пальцами по ее волосам.

— Как ты и сказала, я смотрю на происходящее немного со стороны.

Она подняла к нему лицо.

— Извини.

— Тебе не за что извиняться, Джилли, — улыбнулся Джек.

— Нет, есть за что! То, что я тебе сказала… это было несправедливо.

Он наклонил голову и поцеловал ее, нежно и крепко.

— Ничего, — пробормотал он потом, чуть отодвинувшись. — Я справлюсь.

Джилли улыбнулась, запуская пальцы в его растрепанные волосы:

— Ну так справляйся.

Со стоном наслаждения он именно так и сделал.

Остаток праздника пролетел как один час. Джек с минимумом проклятий и травм собрал Ребекке джип и огромный кукольный дом, без которого, как он решительно заявил Джилл, девочке просто не прожить. Они ели остатки праздничного угощения, бродили в толпе по торговому центру и посмотрели фильмы, которые Джилл предстояло обсудить в своей колонке. Один из них оказался просто поразительным, так что они сделали невозможное: без споров согласились, что произошло рождение нового шедевра.

Однако самым удивительным была их близость. Они любили друг друга так самозабвенно и так часто, что Джилл просто потеряла счет.

К воскресному вечеру оба совершенно выдохлись. Джилл посмотрела на часы, улыбнулась и откинулась на спинку дивана. Меньше чем через два часа Ребекка уже будет дома. Они с Джеком как раз успеют поесть, не спеша любить друг друга — а потом пора будет прощаться.

Закрыв глаза, Джилли улыбнулась. Если не считать отсутствия Ребекки, по которой она скучала, праздник прошел просто чудесно. Они с Джеком разговаривали, смеялись и просто радовались тому, что они вместе. Это напомнило ей о том времени, когда их отношения только-только начинались.

Она услышала, как хлопнула входная дверь, и Джек энергично начал подниматься по лестнице. Повернувшись, она улыбнулась ему, когда он вошел в комнату с коробкой пиццы.

— Мой спаситель!

Подойдя к ней, он поставил пиццу на плед, который Джилл расстелила на ковре, и картинным жестом открыл коробку.

— Как ты и просила: со всем на свете, кроме анчоусов.

Они принялись за еду, но Джек не успел откусить и первый кусок, как замер, изумленно глядя на нее.

— Ты пьешь пиво!

Она удивленно приподняла бровь.

— Женщины иногда это делают.

— Но ты же его ненавидишь!

— Раньше ненавидела. А теперь полюбила. Особенно с пиццей.

Протянув руку, он приложил ладонь ей ко лбу.

— Жара нет. Но что, если это все равно заразное? — Он шутливо передернулся. — Тогда мне вдруг начнут нравиться невероятно слащавые фильмы. Это будет настоящая катастрофа!

Смяв салфетку, она кинула ею в него.

— Тебе не хочется повысить качество твоих обозрений?

Рассмеявшись, Джек притянул ее к себе.

— Не ехидничай, иначе я не дам тебе моей пиццы.

— Твоей пиццы?!

— Я же ее покупал.

— Но принес в мой дом.

— Ведьма.

— Тиран.

Джек прервал ее смех губами. После долгого и крепкого поцелуя он неохотно ее отпустил.

— От этой перепалки у меня разыгрался аппетит.

Взяв кусок пиццы, он запустил в нее зубы.

Снова рассмеявшись, Джилл покачала головой.

— Видно, ты стареешь. Я помню время, когда наши перепалки вызывали у тебя другое чувство… более романтическое.

— Не старею, — поправил он ее. — Вызреваю. Как хорошее вино.

Джилл потянулась за следующим куском пиццы.

— Ах, не надо! То же мне — как хорошее вино!

Он вскинул брови:

— А как что?

— Как заплесневелый перезревший сыр!

Джек возмущенно воскликнул:

— Ты мне за это заплатишь, Джилл Лэнсинг!

— Только когда ты поешь! — поддразнила она его.

— Правильно. Мы, старики, знаем, что в жизни самое важное.

Они продолжали есть в дружелюбном молчании: каждый был занят своими мыслями. Когда они покончили с пиццей, Джилл удовлетворенно вздохнула и прислонилась к ножке дивана.

— В меня больше ни кусочка бы не влезло, даже если от этого зависела бы моя жизнь.

— Великолепная пицца. — Джек бросил остаток своего куска обратно в коробку. — Но я с тобой солидарен. Хватит. — Он притянул Джилл к себе с озорной улыбкой. — Когда Ребекка должна вернуться?

Джилл прижалась к нему, только что не замурлыкав от удовольствия.

— Через час с небольшим. Времени у нас должно хватить.

Запустив пальцы ей в волосы, он притянул ее голову так низко, что его губы оказались у самого ее рта.

— На что, ведьмочка?

Джек прекрасно знал, на что, но Джилл решила ему подыграть: ей тоже нравились их шутливые перепалки, полные чувственных намеков.

— Чтобы любить друг друга, — прошептала она, прикоснувшись к его губам и сразу же отстранившись. — В последний раз перед твоим уходом.

Джек вдруг замер и приподнял голову.

— Перед моим уходом? — переспросил он.

— Да. — Она снова поцеловала его. — Пока Питер не привезет сюда Ребекку.

— О! — Джек весь напрягся. — А я и не знал, что так скоро уйду отсюда.

Джилл выпрямилась и отодвинулась от Джека, почувствовав себя ужасно неуютно без его объятий.

— Но ты же знал, что Ребекка сегодня днем вернется! Ты знал, что Питер привезет ее домой.

Джек нахмурил брови. Лицо у него было напряженным.

— Конечно, я это знал. Вот чего я не знал, так это того, что ты хочешь выставить меня за дверь перед ее возвращением.

— Дело не в Ребекке, — сказала она, удивившись его реакции. — Дело в Питере.

— В Питере?

— Да.

Теперь ей стало ясно, что Джек разъярен. Джилл мысленно чертыхнулась. Она была уверена, что, учитывая отношение мужа к их прежней близости и ее беспокойство по поводу скорого судебного слушания, Джек поймет, почему ей не хочется, чтобы они с Питером встречались лицом к лицу. Очевидно, он этого не понял.

Она встала и нервно начала собирать остатки их обеда, ощущая на себе взгляд Джека. Джилл была не готова к спору, неизбежность которого стала ей очевидна, и направилась в кухню. Пройдя к мойке, она поставила туда грязную посуду и пустила воду.

Джек пришел на кухню следом за ней и поставил на стол коробку из-под пиццы. Повернувшись к Джилл, он требовательно спросил:

— Ты выставляешь меня, потому что не хочешь, чтобы Питер увидел меня здесь?

Она подставила тарелку под струю горячей воды.

— Да, если ты не возражаешь.

— Но я возражаю. Решительно возражаю. — Джек со злостью выключил воду. У Джилл упало сердце, но она повернулась к Джеку и постаралась спокойно встретиться с ним взглядом. — Ты меня стесняешься?

— Нет! — Она покачала головой, изумившись подобному предположению. — Конечно, нет!

Он сунул руки в передние карманы джинсов.

— Мы здесь делаем что-то нехорошее?

Джилл прикусила нижнюю губу:

— Нет…

Хмурясь, Джек вгляделся в ее лицо:

— Голос и вид у тебя не слишком убежденные. Ты никогда не умела врать, Джилли.

— Дело не в этом. — Она снова покачала головой. — Я не думаю, что мы делаем что-то нехорошее. Но боюсь, что Питер придерживается другого мнения.

— Тебе ни с кем не разрешается встречаться? — Джек недоверчиво поднял брови. — Ему позволено второй раз жениться, а у тебя не может быть друзей?

Джилл стиснула руки в кулаки.

— Конечно, могут! Просто мне не хотелось бы, чтобы он решил, будто мы… Ну, ты понимаешь…

— Что мы — любовники.

— Да.

— Но это так.

У нее вспыхнули щеки.

— Я должна думать о Ребекке! Пока надо мной висит суд, я не могу дать Питеру оружие, которым он сможет против меня воспользоваться. А когда дело доходит до тебя, он совершенно…

Зазвенел звонок домофона. Посмотрев на часы, Джилли нахмурилась, нажимая кнопку ответа. Когда в домофоне раздался голос ее бывшего мужа, сердце у нее оборвалось. Пообещав ему, что сейчас выйдет, она отключила домофон и повернулась к Джеку.

— Это Питер. Он приехал немного раньше. — Она встревоженно закусила губу. — Он никогда не приезжал раньше времени!

— Ну, значит, это судьба.

Она посмотрела на Джека, взглядом умоляя его понять сложность ситуации:

— Пожалуйста, Джек! Я не хочу, чтобы он узнал, что ты здесь.

— И что я должен сделать? Выйти черным ходом, словно вор, или спрятаться в спальне, словно трус?

— Дело не в этом!

— Чушь!

— Он никогда не заходит в дом. Просто пусть он не знает, что ты здесь. — Она нервно переплела пальцы рук. — Пожалуйста! Ради меня.

Джек с досадой поморщился, уступая ее мольбе.

— Это гадко, Джилл. Мы ничего дурного не делали.

— Дело в тебе, Джек. Он тебя ненавидит. Я же говорила тебе, что он думал, пока мы были женаты, а если он узнает, что мы с тобой… что теперь мы…

Джилл не договорила. Джек чертыхнулся.

— Ладно, Джилл. Один-единственный раз. Но не жди, что я стану прятаться, стоит только на горизонте показаться твоему бывшему супругу.

Джилл с облегчением перевела дух. Встав на цыпочки, она прижалась к его губам.

— Спасибо. Огромное.

Она сбежала по лестнице ко входной двери. Быстро ее открыв, Джилл собиралась было радостно поздороваться с дочерью — но приветственный возглас замер у нее на губах. За дверью оказался только Питер — Бекки нигде не было видно.

Джилл с трудом справилась с испугом и дрогнувшим голосом спросила:

— Где Ребекка?

— Ждет в машине с Джин.

— В машине, — повторила она, глядя через двор в сторону улицы. — Почему?

— Нам надо поговорить.

Джилл посмотрела на бывшего мужа, только сейчас заметив его решительный вид и упрямо сжатые челюсти. Вид у него был такой, словно он готов вступить в бой.

Снова почувствовав прилив страха, она призвала на помощь все свое самообладание:

— С Ребеккой ничего не случилось?

— С ней все в порядке, естественно. Я очень о ней забочусь.

Этим он хотел сказать, что она о ней заботится плохо. Страх ее стал уступать место гневу.

— Тогда я не представляю себе, о чем нам говорить друг с другом.

— Неужели? — Он протиснулся мимо нее в прихожую и закрыл дверь.

Она нахмурилась, ощущая, как в висках у нее начинает пульсировать кровь.

— Как ты смеешь?! Это мой дом!

— А ты как смеешь? — парировал он. — Ребекка — моя дочь!

— И что эти слова должны означать? Я никогда не ставила под сомнения твои права или не давала тебе…

— Что у тебя с Джеком Джейкобсом? — прервал ее Питер.

Джилл невольно отступила на шаг, пораженная таким вопросом:

— Чем вызван твой идиотский вопрос?

— Вашими портретами на любом автобусе южной Калифорнии…

Их рекламная кампания. Опять.

— Ради Бога, Питер, не надо! Это сделано в целях рекламы нашей передачи.

— Это — позор. Это просто непристойно.

Она вздернула вверх подбородок, придя в ярость.

— Ничего подобного. Ты ведешь себя так, словно на фотографиях изображен половой акт.

— Эта подпись…

— Говорит о том, понравятся ли нам просмотренные фильмы.

— Черта с два! — Он повернулся к ней, уперев кулаки в бедра. — Я видел вашу передачу. Между вами ощущается влечение.

— Ты сошел с ума, Питер. Когда речь заходит о Джеке, ты теряешь рассудок. — Она шагнула к нему. — Мне нужна дочь. И я хочу, чтобы ты ушел.

Она повернулась к двери и взялась за ручку. Питер поймал ее за руку и сжал ее так сильно, что Джилл с трудом сдержала крик.

— Ты с ним спишь?

Джилл было так больно, что у нее на глазах выступили слезы. Она постаралась их скрыть, как и свой испуг, увидев во взгляде бывшего мужа что-то дикое, чего никогда раньше не замечала. И ее это напугало.

— Отпусти мою руку, Питер.

Но он только сильнее стиснул пальцы. Джилл знала, что наутро у нее будут синяки.

— Я не желаю, чтобы моя дочь встречалась с этим типом. И не хочу, чтобы он дарил ей игрушки. — Он дернул Джилл изо всей силы, так что она едва не упала. — И не хочу все выходные слышать от нее: «Джек то, Джек это».

Джилл вырвала руку.

— А может быть, я не хочу, чтобы Ребекка проводила время с Джин.

— Она моя жена.

— А раньше была твоей возлюбленной.

— Ты с ним спишь.

Дрожа от гнева, она указала ему на дверь:

— Вон!

Но он только угрожающе придвинулся к ней:

— И что, по-твоему, об этом скажет судья? Что ты путаешься с тем же мужчиной, который…

— Вы слышали, что сказала Джилл. Убирайтесь вон!

Джилл и Питер повернулись к лестнице. Джек стоял на предпоследней ступеньке, устремив на Питера свои синие глаза с выражением едва сдерживаемой ярости. Кулаки у него были стиснуты почти так же крепко, как зубы. Больше всего Джеку хотелось бы сейчас как следует двинуть ее бывшему муженьку по роже. И хотя в душе Джилл хотелось бы именно этого, она понимала, что сейчас это было бы самым неразумным шагом. Ей надо было думать о Ребекке.

Она открыла было рот, собираясь сказать что-то, сама еще не зная что, но Питер ее опередил.

— Ах ты, подонок! — Питер шагнул к Джеку, покрывшись от злости пятнами. — Мне бы следовало тебя убить!

— Можете попытаться. — Джек высокомерно взглянул на противника, который выглядел гораздо менее внушительно. — Но, на мой взгляд, это было бы несколько чересчур. Кажется, мы даже никогда не встречались.

— Так я не ошибся. — Питер бросил на нее осуждающий взгляд. — Ты с ним спишь.

У нее от гнева разгорелись щеки. Джилл злилась и на зацикленность Питера насчет нее и Джека, и на Джека, который позволил себе слишком много.

— Мы — коллеги, Питер. Ради Бога, неужели ты снова примешься за…

— А что, если бы мы и спали друг с другом? — Джек спустился с лестницы и остановился прямо перед своим противником. Будучи заметно ниже ростом, Питер вынужден был запрокинуть голову, чтобы смотреть Джеку в лицо. — Вы ведь явно спите с кем-то еще.

— Она — моя жена!

— Она не всегда ею была. — Джек понизил голос. — Сколько времени прошло с вашего расставания с Джилл, когда вы начали встречаться с вашей теперешней женой? Или вы начали, еще когда были женаты на Джилл?

По лицу Питера пробежало какое-то странное выражение, похожее на панику, и у Джилл не осталось сомнений. Потрясенная, она поняла, что Питер ей изменял. Он начал встречаться с Джин еще до того, как они расстались! Подумать только, ведь она считала себя виноватой перед ним!

— Это ни в какие ворота не лезет! — продолжал возмущаться Питер, заметно сбавив тон. — Это просто чушь какая-то!

— Это еще пустяк по сравнению с тем, в чем вы обвиняете нас. — Джек заговорил еще тише. — И прежде чем запугивать Джилл «тем, что скажет судья», вам, наверное, следовало бы подумать, что он скажет о вашем собственном поведении.

— Ты ничего не сможешь доказать, Джейкобс.

— И вы тоже. — Джек подбородком указал ему на дверь. — А теперь, насколько я понял, Джилл просила вас уйти.

Джилл поспешила выйти раньше Питера, испугавшись, как бы он не попытался увезти Ребекку. Ей не следовало тревожиться: Питер шел на несколько шагов позади нее.

При виде матери Ребекка выскочила из машины, сияя улыбкой:

— Мамочка!

Джилл засмеялась и раскрыла объятия. Радость очистила ее от оставшегося после столкновения с Питером гадкого осадка. Бекки бросилась Джилл на шею.

— Я по тебе скучала, киска, — сказала Джилл, крепко прижимая к себе девочку. — Очень-очень сильно.

— Я тоже по тебе скучала, мамочка.

Джилл отстранилась, чтобы увидеть лицо дочери.

— Я оставила тебе тыквенного пирога.

Малышка наморщила носик.

— А я люблю яблочный.

— Знаю. — Джилл снова улыбнулась и поцеловала ее нежную щечку. — Его я тебе тоже оставила.

Питер поставил чемоданчик с вещами Ребекки на тротуар.

— Обнимешь папочку на прощание?

Ребекка повернулась к отцу, и он подхватил ее на руки. Джилл перевела взгляд на Джин, дожидавшуюся их в машине. Та смотрела на Питера с таким видом, словно вот-вот расплачется. Джилл почувствовала прилив жалости к этой женщине, которая оказалась втянутой в неприятную войну между нею и Питером.

Попрощавшись с Ребеккой, Питер сел в машину и уехал. Только тогда Бекки заметила Джека, стоявшего у входа во двор и помахала ему.

— Привет, Джек! Ты мне что-нибудь принес?

— Бекки! — Джилл укоризненно посмотрела на девочку.

Джек подошел к ним и взял из рук Джилл чемоданчик.

— Сегодня — нет, милочка.

Улыбка Бекки сразу погасла.

— Я потеряла мишку, которого ты мне подарил. Мы всюду его искали, но так и не нашли.

Джилл встретилась с Джеком взглядом. Ребекка взяла игрушку с собой к отцу, так что не было никаких сомнений в том, что именно с ней случилось. И почему. В ней поднялась волна возмущения — и то же чувство она прочла в глазах Джека.

— Ничего. — Джек взъерошил Бекки волосы. — Я куплю тебе другого.

Малышка сразу же повеселела и всю дорогу до дома болтала о том, как провела праздник. Когда она убежала к себе в комнату поздороваться с игрушками, Джек повернулся к Джилл.

— У твоего бывшего мужа серьезная проблема. И мне не нравится, что он втягивает в это дело Ребекку.

Джилл потеряла над собой власть и повернулась к Джеку, дрожа от ярости.

— Тебе не нравится, что он втягивает в это дело Ребекку?! А что, по-твоему, испытываю при этом я? Я же ее мать!

Джек нахмурился.

— Я не сомневаюсь, что ты расстроена и зла.

— И испугана. — Она сжала руки, пытаясь говорить как можно тише, чтобы Ребекка ее не услышала. — Сегодня ты рискнул моими шансами получить над Ребеккой опеку. Я просила тебя не показываться, пока Питер будет здесь, — и вместо этого ты стал размахивать кулаками, словно герой дешевого боевика!

У него от ярости потемнели глаза.

— Перестань, Джилл. Ты же не думала, что я буду стоять и смотреть, как этот паскудник тебе угрожает и причиняет боль?

— Он не причинял мне…

— Правда? Тогда что вот это? — Джек поймал ее за руку, и Джилл поморщилась. Там уже начали появляться синяки. — Может быть, нам следовало бы сфотографировать вот это и показать судье.

Джилл опустилась на диван.

— Он никогда так себя не вел. Он всегда был добрым, мягким человеком. Пока мы были женаты, он никогда не обижал меня. — Она на секунду закрыла лицо ладонями, но быстро опустила руки. — Но когда речь заходит о тебе, Питер начинает страшно ревновать и теряет контроль над собой.

— Это ненормально. Ему следовало бы обратиться к психотерапевту.

Джилл нехотя согласилась:

— Это… не совсем нормально.

Джек перестал расхаживать по комнате и посмотрел на нее.

— Что ты хочешь этим сказать?

Она глубоко вздохнула, ощущая, как у нее в душе встает ком стыда и сожаления. Глядя на сжатые на коленях руки, Джилл объяснила:

— Когда мы были женаты, Питер обвинял меня в том, что я не люблю его так сильно, как любила тебя. Он обвинял меня в том, что я… так тебя и не разлюбила. Что я вышла за него просто от отчаяния. — Тут она посмотрела на Джека. — И он был прав.

Джек не мог сдержать восклицания, но выражал ли он недоверие, изумление или боль, Джилл сказать не могла. Она отвела глаза.

— Я выходила замуж, не сознавая этого. Я поняла это только потом. Я никогда его не любила так, как должна жена любить своего мужа.

Она подняла голову, изображая равнодушие.

— Так что, как видишь, он имел право негодовать. Это он потребовал развода — но у него была уважительная причина. И теперь я страшно боюсь, как бы он не воспользовался этим. Я боюсь, что он найдет способ отнять у меня Ребекку. И в душе, пусть это и глупо, я чувствую, будто сама навлекла все эти неприятности на нас с Ребеккой.

Джек ничего не сказал. Он не мог сейчас разобраться в своих чувствах, не знал, что можно ей ответить. Джилл продолжала его любить, выходя замуж за Питера? Это не укладывалось у него в голове. Теперь ему стали понятнее ее страхи, ее странное отношение к бывшему мужу и разводу. Он хотел бы этого не понимать — тогда ему не было бы за нее больно. И он не считал бы себя ответственным за все, что с ней произошло.

— Ох, Джилли… — Джек опустился рядом с ней на корточки и взял ее руки в свои. — Ты выходила замуж с добрыми намерениями, ты старалась сохранить свою семью. Ты не должна чувствовать себя виноватой в чем-то и корить себя за то, что от тебя не зависело.

Он поднес ее руки к губам.

— И ты не должна ожидать наказания за грех, которого даже не совершала. Ты — прекрасная мать. Ты старалась быть хорошей женой. Только это судья и увидит.

В ее глазах отражалась раздирающая его душу неуверенность. В этот момент Джеку хотелось обнимать ее, защитить от всех невзгод, всю свою оставшуюся жизнь убеждать ее в том, что все будет хорошо.

— Джилли… — Он прикоснулся к ее лицу, нежно проведя пальцами по ее щеке. — Если ты продолжала меня любить, то почему ты тогда ушла?

— Потому что ты меня не любил, — прошептала она. — Потому что ты не мог дать мне того, что мне было так необходимо. Потому что я не верила, что у нас есть будущее…

В эту секунду, пока он искал ответ, в комнату снова влетела Ребекка, и мгновение для откровенности миновало. Джек решил не мешать общению матери с дочерью и поспешил домой, но ему долго не удавалось забыть то, как Джилл на него смотрела, — и какие чувства он при этом испытывал.

Джек остановил машину у своего дома и выключил двигатель. Он зашел слишком далеко, влип слишком сильно. Стоит ему взглянуть на Джилл, и у него сердце готово вырваться из груди. И, глядя на Ребекку, он испытывает нежность — совершенно неуместное чувство. Он Ребекке не отец, не брат, не дядя… Тогда почему же ему так важно будущее этой девочки?

Выйдя из машины, Джек прошел в дом. На кухне он вытащил из холодильника банку пива, открыл ее и стал смотреть в окно над мойкой. Вскоре он отставил банку, так ее и не пригубив: его мысли были полны воспоминаниями об отце, перед глазами вставали картины из прошлого, настолько яркие и четкие, словно он видел их только накануне, а не много лет тому назад.

Он вспоминал, как отец каждый день приходил домой с фабрики в четверть шестого. Он входил в дом, молчаливый и угрюмый, мрачно сжав губы. Руки у него были в мозолях и ссадинах после многочасовой работы со станками. Действовал он всегда одинаково. Ни с кем из них не поздоровавшись, он входил в дом и садился в гостиной, где в углу был выставлен его саксофон — некое подобие храма неосуществленных надежд. Иногда он сидел и смотрел на инструмент, пока в комнате не становилось совершенно темно. Джек так остро ощущал неудовлетворенность и горькие сожаления отца, что у него все валилось из рук и он не мог ничем заниматься.

«Это все ты виноват, — часто повторял он Джеку. — Ты, твоя мать и остальные. Оставайся свободным и холостым, если не хочешь закончить свои дни как твой старик».

Его старик.

Джек смотрел на свое отражение в темном стекле, пытаясь найти, как это случалось нередко, хоть какой-то намек на сходство с отцом. Он всю свою жизнь старался на него не походить. Он принимал все решения, решался на все перемены именно с учетом того, чтобы как можно дальше отойти от этой опасности.

Джилл продолжала его любить, выходя замуж за Питера!

Джек сжал кулаки, когда подумал об этом. Она ушла от него потому, что он не мог дать ей того, без чего Джилли не могла жить.

Он прижал кулаки к холодному стеклу. Что он делал эти последние три дня? Как он мог сознательно пойти на то, что настолько пагубно для них обоих? На близость, которая в конце концов принесет им обоим несчастье?

Джек отчаянно выругался. Потому что рядом с Джилл он забывал свои клятвы оставаться свободным. Он забывал о реальностях жизни, о своих страхах перед будущим. Рядом с Джилл он ощущал только ее саму и чувствовал только… счастье.

Зазвонил телефон. Это была Сью.

— Отец болен, — объявила она без всяких предисловий.

На Джека ее слова подействовали как удар в солнечное сплетение.

— Что?!

— Ты меня слышал. Отец болен. — Она вздохнула с досадой. — К врачу он не ходил, но вид у него отвратительный и сил совсем нет.

Джек закрыл глаза, ощущая, как кровь гудит у него в ушах.

— Он отказывается обращаться к врачу? А чего он хочет? Сесть перед своим алтарем в гостиной и умереть?

— Вот именно.

Джек замешкался, не зная, что ответить.

— Этот человек совершенно невыносим, ты это знаешь? Он упрямый, злой и мстительный.

— Правда. — Она откашлялась. — Я считаю, что тебе надо приехать с ним повидаться.

— Мы об этом говорили перед праздником. Мне казалось…

— Я тревожусь за тебя.

— За меня? — Джек нахмурился. — Это еще с чего?

— Я тревожусь, что с тобой будет, если отец умрет, а ты с ним не помиришься. Подумай об этом, Джек.

Они поговорили еще несколько минут, прежде чем совершенно ошарашенный Джек повесил трубку.

Его отец умирает? Неужели он действительно настолько болен?

Джек с трудом вздохнул, ощущая, как в нем борются десятки самых противоречивых чувств.

Что с ним будет, если его отец умрет, а он так с ним и не простится?

Джек этого не знал. Он нахмурил брови. Нет, он совершенно не может предсказать собственной реакции.

 

9

— Так ты побудешь с Джеком, пока я разговариваю с редактором?

Остановившись на красный свет, Джилл повернулась к дочери.

— Да, мамочка. — Ребекка вытащила изо рта леденец. — Мне нравится, когда ты оставляешь меня с Джеком. Я могу тогда делать что хочу.

Джилл только выразительно подняла глаза к небу и снова стала смотреть вперед. В прошедшие со Дня Благодарения недели Джек много времени проводил с Ребеккой. Уже прошло Рождество, Новый год, день Святого Валентина… Казалось, ему искренне нравится бывать с ее малышкой. Его не смущали детские развлечения, он всегда был готов усесться на пол и поиграть с девочкой — и в результате этого Ребекка его просто обожала. И тем не менее Джилл ощущала, что Джек отстраняется от Ребекки, очевидно, страшась сильно привязаться к девочке.

— Может, мы пойдем есть чизбургеры.

Зажегся зеленый свет, и Джилл поехала через перекресток.

— Не думаю, золотко. Я уеду всего на час.

— О! — Ребекка откинулась на сиденье с искренним отчаянием на мордашке.

— Может быть, мы потом сходим вместе.

— Может быть, — огорченно повторила за матерью Ребекка.

— И потом, ты же захватила с собой все свои самые любимые игры.

Ребекка мгновенно повеселела и повернулась назад, проверяя кипу игр на заднем сиденье.

— Я хочу сначала играть в «Мышеловку».

Джилл обогнала машину, которая еле ползла по ее ряду, а потом снова перестроилась на свою полосу.

— Я уверена, что Джек возражать не будет.

Ребекка задумчиво нахмурила брови.

— Мам?

— Да?

— Я Джеку нравлюсь?

Такой вопрос явился для Джилл полной неожиданностью. Бросив на дочку удивленный взгляд, она снова стала смотреть вперед.

— Очень, киска. А почему ты об этом спросила?

Несколько секунд Ребекка не отвечала, но потом, пожав плечами, объяснила:

— Он не пришел смотреть на наше представление.

Джилл крепко стиснула руль, вспоминая тот день: свой гнев и обиду Ребекки. Они уже собирались ехать на утренник подготовительной группы, в которую ходила Ребекка, когда Джек позвонил, чтобы предупредить их о том, что он не придет. Он сказал, что от него в последнюю минуту потребовали еще один обзор. Якобы ему позвонил редактор.

Дело было вовсе не в этом. Джилл ощутила в его голосе отчуждение.

Стена.

В эти недели, с тех пор как они с Джеком снова сблизились, «стена», как она мысленно называла это, то появлялась, то снова исчезала. То между ними все было просто прекрасно, настолько прекрасно, что у Джилл сердце переполнялось радостью и все ее надежды оживали. А потом вдруг снова воздвигалась стена, и, казалось, проще было бы пролезть через колючую проволоку под током, чем приблизиться к Джеку.

Это стало настолько предсказуемым, что Джилл уже знала, чего ожидать.

Протянув руку, она сжала тонкие детские пальчики.

— Он не мог. У него была срочная работа. Он же сказал тебе, что ему очень жаль.

Малышка вздернула вверх подбородок.

— А папочка бы обязательно смог придти.

Это было больно, как и то, о чем ей пришлось напомнить дочери:

— Но ведь Джек тебе не папа.

Снова остановившись перед светофором, Джилл посмотрела на дочь. У Ребекки дрожали губки и подозрительно блестели глаза. У Джилл в горле встал ком. Ей не хотелось, чтобы ее отношения с Джеком причинили ее девочке боль. Она обещала себе, что этого никогда не будет. А теперь она вдруг поняла, что это уже произошло. Когда Джилл сблизилась с Джеком, Ребекка оказалась втянутой в их отношения.

Прежде Джилл этого не осознавала. Но ведь после развода она ни с кем регулярно не встречалась. Позади нее просигналил какой-то нетерпеливый автомобилист, и, вздрогнув, она снова сосредоточилась на дороге. Зажегся зеленый свет, и можно было ехать.

— Мам?

— Да, киска?

— У меня две мамочки: ты и мама Джин.

Джилл подозревала, к чему ведет Ребекка, — но ей очень хотелось бы ошибиться. Она сделала глубокий вдох, готовясь отвечать на трудный вопрос.

— А два папочки бывают?

Она с трудом сглотнула:

— Конечно, малышка.

— Джек не хочет стать моим вторым папочкой.

Джилл изумленно посмотрела на Ребекку. Она ошиблась. Она ждала вопроса, может ли Джек стать ее отцом. Но такое… Джилл прикусила губу, стараясь не выказать своих чувств.

— Почему ты так думаешь, сладкая моя?

Ребекка пожала плечами и начала копаться в своей сумке, разыскивая какую-то игрушку. Джилл не стала продолжать разговора. Она и так знала, почему ее дочь так думает. Как и она сама, Ребекка ощутила отчужденность Джека. Почему Джилл раньше об этом не подумала? Как она могла оставаться настолько слепой?

Она сильнее сжала руль. Потому что в отношении Джека она всегда была слепой! Она старалась проводить с ним как можно больше времени, она была безоглядно в него влюблена и поглощена их отношениями — а время незаметно летело.

Джилл снова вспомнила эти недели, проведенные с ним. Они занимались любовью: страстно и нежно, отчаянно и неспешно. Они смеялись и болтали, проводили время вдвоем и с Ребеккой. Передачи «Мое кино» стали привычными, но по-прежнему имели огромный успех.

Если не считать тех минут, когда между ними вдруг вставала стена отчуждения, было чудесно снова оказаться вместе с Джеком. Радостно. Естественно.

Было так легко представлять себе, каково было бы стать настоящей семьей. Им троим. Было легко воображать, что он ее любит, что он хочет стать Ребекке отцом.

Но это были только фантазии.

Джилл постаралась взять себя в руки. Джек никогда не говорил ей о своей любви, не упоминал о будущем, никогда не связывал свою жизнь с ней и ее дочерью. И никогда этого не сделает.

Ребекка это ясно поняла — а ведь ей всего пять лет.

Джилл снова вздохнула, ощущая, что эти мысли разъедают душу. А чего она ждала? Она с самого начала знала, что он ее не любит, но убедила себя в том, что это не имеет значения, что постепенно его чувства станут сильнее и глубже.

Она уговорила себя, что у них есть реальный шанс быть счастливыми, построить общее будущее.

Она была наивной дурой. Они остались все теми же людьми, какими были пять лет тому назад, теми же людьми с теми же бесперспективными отношениями. Ей надо порвать с ним, пока это еще возможно. Пока Ребекка не полюбила Джека и не привыкла на него полагаться.

С отчаянно бьющимся сердцем Джилл свернула на улицу, где жил Джек.

— Вон Джек! — закричала Ребекка. — Мамочка, смотри!

Он стоял на крыльце и махал им рукой: высокий, сильный, невероятно красивый. На нем был кремовый толстый свитер и полинявшие джинсы, волосы у него были еще влажные, щеки чисто выбриты. Увидев машину, он улыбнулся и приветливо помахал им рукой.

У нее оборвалось сердце. Она так сильно любит его — как же может она с ним расстаться?

«Время, — сказала она себе, поворачивая к его дому. — Ему просто нужно время, чтобы завершились происходящие в нем перемены».

Джек начал спускаться им навстречу и оказался у машины, как только она остановилась. Он открыл Ребекке дверцу, и малышка выскочила на улицу.

— Джек! Джек! Смотри, во что мы будем играть!

Она бросилась к задней дверце и стала пытаться ее открыть. Когда ей наконец это удалось, она поспешно забралась на заднее сиденье, уронив стопку коробок с играми. Джек рассмеялся.

— Ого, «Мышеловка»!

— Она хочет начать с нее, — сказала Джилл, обходя машину.

Джек поймал ее и прижался к ней в коротком страстном поцелуе, удержав на секунду дольше обычного. Когда он ее отпустил, Джилл встретилась с ним взглядом. Что-то в его лице заставило ее сердце больно сжаться. Он казался печальным, почти потерянным. Подняв руку, она легко прикоснулась к его щеке.

— Все в порядке?

— В полном.

Губы его раздвинулись в механической улыбке, но она заметила, что в глазах его застыло напряженное выражение. Она встревоженно нахмурилась.

— Ты сможешь побыть с Бекки? Если нет, я позвоню Маргарет.

— Ну нет. Мы с Бекки собираемся прекрасно провести время. — Он повернулся к машине, где малышка все еще копалась в коробках с играми. — Правда, Ребекка?

— Правда! — откликнулась она.

Джилл собиралась было снова начать расспрашивать Джека о том, что случилось, — но тут до нее дошло, в чем дело, и у нее оборвалось сердце. Стена. Снова возведена, и стала она еще выше обычного. Она отвернулась, чтобы помочь Ребекке, ощущая горечь разочарования. Когда она утром разговаривала с Джеком по телефону, все было прекрасно. Что произошло за это время, почему он снова от нее отстранился?

Собрав вещи и игрушки Ребекки, они направились к дому. Девочка трещала не переставая, Джек молчал. Как только они вошли, Ребекка обняла Джилл на прощание и бросилась разыскивать нового котенка Джека, оставив их с Джилл вдвоем в прихожей.

Джилл скрестила руки на груди, ощущая прилив холодной безнадежности.

— Ну, наверное, мне лучше ехать.

Джек взглянул на нее, но тут же отвел взгляд, явно поглощенный собственными мыслями.

— Наверное.

Она глубоко вздохнула и окликнула его:

— Джек!

Он снова встретился с ней глазами.

— Да?

— Ты уверен, что тебе не сложно с ней побыть?

— Уверен.

Джилл прикусила нижнюю губу и повернулась, собираясь уходить. У нее было такое ощущение, что Джек хочет ей что-то сказать, что ему что-то от нее нужно. Она обругала себя дурой.

Оказавшись у двери, она остановилась и оглянулась.

— Меня не будет час, максимум полтора. Если тебе что-то понадобится, можно позвонить в газету.

— Нет проблем.

Джилл уже взялась за ручку двери, когда он поймал ее за руку:

— Джилли?

Остановившись, она снова повернулась к нему:

— Да?

Секунду ей казалось, что он ничего не скажет. А потом Джек притянул ее к себе и уткнулся лицом ей в волосы, крепко обхватив ее руками. Она ощутила в нем какое-то отчаяние, острую потребность человеческого контакта. Он обнимал ее так крепко, словно боялся, как бы она вдруг не исчезла.

Джилл ответно обняла его, почувствовав, что они близки так, как в День Благодарения, когда он рассказал ей о своем отце и прошлом.

Шли секунды. Было слышно, как на кухне Ребекка пытается выманить спрятавшегося котенка. С улицы доносились крики шумной компании подростков.

Джек разжал руки. Джилл подняла голову и заглянула в его глаза, полные неприкрытой боли. Но уже в следующую секунду она исчезла.

— Джек? — прошептала она, ощутив дрожь испуга. — Все в порядке?

Он отстранился и неубедительно улыбнулся.

— Все прекрасно.

Джилл нахмурилась, откровенно ему не поверив.

— Разве для того, чтобы я тебя обнял, должно случиться что-то плохое? — Он снова шагнул к ней. — Видимо, я слишком редко это делаю. Похоже, мне надо исправить положение дел, и как можно скорее.

Она резко выдохнула, успокаиваясь.

— Вот как?

Джек придвинулся к ней еще ближе, и она ощутила на своей щеке его дыхание.

— Конечно. Мне нравится тебя обнимать, мисс Лэнсинг. По правде говоря, мне нравится делать и еще кое-что.

Он положил руки ей на талию, подержал их там несколько дразнящих секунд, потом опустил ниже. Склоняя голову, он провел губами вдоль ее щеки к ушку.

— Может быть, сегодня, — прошептал он, — я смогу подробнее рассказать тебе, что именно.

Ее захлестнула волна жара, сердце начало биться быстрее.

— Сегодня, — прошептала она, приникая к нему.

Он тихо рассмеялся, а потом легонько прикусил ей мочку уха.

— А сейчас, могу поспорить, твой редактор гадает, почему тебя все еще нет.

Слова Джека не сразу до нее дошли, а потом она отскочила от него, взглянула на часы и застонала:

— Роб терпеть не может, когда я опаздываю! Он считает непунктуальность серьезным недостатком.

Приподнявшись на цыпочки, она поспешно поцеловала его в губы, еще раз крикнула Ребекке «До свидания!» и выбежала на крыльцо.

Джек проводил ее взглядом, и улыбка его поблекла, сменившись тяжелой маской печали. Джилл вывела машину на улицу и с ревом понеслась дальше, а он отвернулся от двери.

Умирает! Его отец умирает!

Как это может быть правдой?

Он прижал ладони к глазам. Ему хотелось обо всем рассказать Джилл: было бы легче, если бы он с кем-то поделился своими чувствами, мог на кого-то опереться — пусть всего на мгновение.

Но он не из тех, кто ищет посторонней помощи. Он ни у кого не просит эмоциональной поддержки. Он со всеми своими проблемами справляется сам. Всегда. За одним исключением придет другое, а потом еще и еще. Он и так уже слишком привык к Джилл, к ее улыбкам и нежности, к ее теплу.

Из кухни донесся веселый детский смех. Его губы невольно тронула улыбка. И к Ребекке он тоже слишком привязался. Он поймал себя на том, что предвкушает ее шалости, наслаждается ее милой доверчивостью. Иногда, когда она на него смотрела, он вдруг начинал чувствовать себя великаном, способным завоевать весь мир и положить к ее ногам.

Тут на него снова нахлынули мысли об отце, и он ощутил, как у него сжимается сердце.

«Любовь! — часто издевательски говорил его отец. — Она тебя поймает в ловушку, парень. А потом выжмет из тебя все соки».

Джек провел пальцами по волосам. Любил ли когда-нибудь его отец ту женщину, на которой женился? Был ли он когда-то настолько ею очарован, что не мог представить себе, как проведет без нее всего час, не говоря уже о целой жизни? И любил ли он когда-нибудь своих детей, чувствовал ли он себя великаном, глядя на них?

Джек этого не знал. Но если отец не любил Салли Джейкобс, тогда зачем он на ней женился? Зачем он оставался с женой и детьми, а не сбежал, много лет назад, как это делает множество мужчин?

Джек растирал затылок, задумчиво нахмурив брови. Сью позвонила ему совсем недавно — меньше часа тому назад. «Рак, — сказала она. — У отца он повсюду».

На него нахлынуло множество самых разных чувств. Горе и отчаяние. Ужас. И страшное смятение. Он не мог разобраться в своих эмоциях, не мог решить, что следует делать, что необходимо делать.

— Джек? — дернула его за рукав Ребекка. — Мы можем теперь проиграть в «Мышеловку»?

Джек посмотрел на нее и только тут заметил, что стоит в прихожей у незакрытой входной двери, глядя в никуда. Он даже не заметил, когда девочка бросила котенка и пришла к нему.

— Конечно.

Он попытался улыбнуться, но губы не слушались его. Ребекка наклонила голову, вопросительно глядя на него.

Джек отвернулся от ее умненького любопытного личика, взял коробку с игрой и закрыл входную дверь. Они отправились в гостиную, уселись на пол, и Джек принялся складывать устройство для игры. Правил они не соблюдали. Джек просто устраивал сложную ловушку, а малышка приводила ее в действие, снова и снова.

Но обычно, пока он ее собирал, Ребекка болтала, хихикала и рассказывала ему обо всем на свете — и даже пыталась ему помогать. Сегодня она молчала.

Джек искоса посмотрел на нее и обнаружил, что она разглядывает его, нахмурив лобик.

— Ты хочешь играть?

Она кивнула, но продолжала на него смотреть. Он снова сосредоточился на устройстве ловушки.

— Что случилось?

Он встретился с ней взглядом, а потом снова перевел его на игровое поле.

— Ничего, малышка.

— У тебя грустный вид.

Джек снова посмотрел на нее:

— Грустный?

— Как у мамочки, когда за мной приезжает папочка. Когда она говорит мне: «До свидания». — Ребекка поджала губки. — А кому ты сегодня сказал: «До свидания»?

Он чуть не задохнулся. До свидания. Он так и не попрощался с отцом. И теперь, возможно, уже никогда не сумеет это сделать.

— У меня болен отец, — ответил он тихо, хрипло. — И я… мне трудно…

Горло сжало судорогой, и он замолчал, а Бекки вложила свои пальчики в его руку, с трудом ее обхватив.

— Он очень болен?

— Да, — еле выговорил Джек.

Девочка секунду помолчала, словно размышляя над его словами. Она придвинулась к нему и положила голову ему на руку.

— Когда я очень болею, мамочка сидит у моей постели всю ночь.

У него на глаза навернулись слезы, но он поспешно их сморгнул, мысленно обозвав себя дураком.

— Правда?

— И дает мне мороженое. Мне от него всегда становится лучше.

Он провел рукой по шелковым волосикам девочки. Ее доброта его тронула, как и ее детское наивное сочувствие.

«Как себя чувствуют такие открытые и доверчивые существа? — подумал он, снова приглаживая ей волосы. — Как себя чувствуешь, когда не боишься будущего?»

— Она — хорошая мамочка, — пробормотал он.

Ребекка тихонько вздохнула в знак согласия.

— Если бы она заболела, я бы тоже сидела у ее постели всю ночь.

Джек улыбнулся и поцеловал ее в макушку.

— И дала бы ей мороженого?

Она кивнула:

— Конечно. Я люблю мамочку больше всех.

Потом они играли в «Мышеловку» и еще во множество самых разных игр. Но, смеясь вместе с девочкой и ласково ее поддразнивая, он не переставал думать о ее словах. Что-то в них не давало ему покоя. Но он никак не мог понять, что именно.

Джек оторвал взгляд от дороги и взглянул на Джилл, сидевшую рядом с ним в машине. Спина ее была непримиримо выпрямлена, руки стиснуты на коленях. Она смотрела в окно не отрываясь. Но, несмотря на ее сдержанный вид и показное самообладание, Джек понимал, что она на грани срыва. Лицо у нее было мертвенно бледным, линия губ говорила о страдании, глаза блестели от невыплаканных слез.

Она боялась. Боялась будущего. Боялась потерять дочь.

Он с трудом сглотнул и снова стал смотреть вперед. Они возвращались после встречи с адвокатом, последней перед слушанием дела об опеке, назначенном на следующую неделю. Джек не хотел ехать, понимая, что и так слишком вовлечен в ее жизнь, но не смог отказать Джилл.

Адвокат подробно рассказал им, как будет проходить слушание, какие вопросы она может услышать от судьи и адвоката Питера, и откровенно высказался относительно того, какие у нее шансы на выигрыш — и от чего они зависят.

Адвокат считал, что у нее неплохие шансы. Это было хорошим известием. А плохие они уже знали: существовала вероятность того, что судья примет решение в пользу Питера.

Джек сдвинул брови и стиснул пальцы на рулевом колесе. Весь разговор с адвокатом был для него кошмаром. Он ощущал страх Джилл и был бессилен ее успокоить. У него было такое ощущение, словно одного негромкого слова утешения будет достаточно, чтобы он полетел с какого-то невидимого обрыва прямо в пропасть чувств и эмоций. В пропасть, из которой он уже больше никогда не выберется.

Поэтому он продолжал оставаться хладнокровным и сдержанным. Он задавал взвешенные, четкие вопросы. Джек надеялся на то, что потом, когда ее будут пожирать страхи и сомнения, он сможет успокоить ее фактами.

И все это время ему хотелось как следует вмазать адвокату за то, что тот, просто развалясь в удобном кресле, хладнокровно предупреждает Джилл о том, что она может потерять Ребекку. Ему хотелось промчаться по шоссе, разыскать Питера Найта и избивать его до тех пор, пока он не признается в том, что ведет себя как последний подонок, и не пообещает оставить Джилл и Ребекку в покое.

— Что, если я ее потеряю? — вдруг прошептала Джилл, поворачиваясь к нему. Лицо ее посерело.

Джек постарался придать своему голосу твердость:

— Этого не будет.

Она перевела взгляд на свои сжатые пальцы.

— Ты уверен на все сто процентов? — Он помедлил с ответом, и Джилли чуть слышно застонала. — По крайней мере, спасибо за то, что ты мне не лжешь.

Он вполголоса чертыхнулся и остановил машину на красный свет.

— Стопроцентной уверенности у меня нет, но я готов дать девяносто пять процентов, что судья присудит опеку тебе.

— Правда?

Она смотрела на него с такой надеждой, что ему стало больно. Он сделал глубокий вдох.

— Да, правда. Как и сказал твой адвокат, хорошо, что Ребекка — девочка. С сыном было бы сложнее. И то, что у Питера уже есть еще один ребенок, тоже дочь, также говорит в твою пользу.

Зажегся зеленый свет, и он поехал через перекресток.

— И ведь он сказал тебе, что угрозы Питера относительно наших отношений и твоей работы в кинообозрении — это просто шум? Судью интересует только одно: какие вы родители. И точка. Он должен исходить из интересов девочки.

— Питер — хороший отец. — Она снова стиснула пальцы. — Он очень сильно любит Ребекку, сильнее просто невозможно. И это меня пугает. Судья это увидит, он услышит показания Джин на этот счет, и мать Питера будет распространяться об этом. А кто расскажет, какая я чудесная мать? Учительница из подготовительной группы? Женщина, которая присматривает за Ребеккой?

Она чуть слышно всхлипнула, и Джек понял, с каким трудом она продолжает держаться.

— Адвокат Питера будет подчеркивать, что я работаю, что Питер может дать Ребекке традиционную семейную жизнь: собака, младшая сестра, куча детей по соседству. Этого я ей дать не могу.

Джек поморщился. Это были минусы. Адвокат прямолинейно честно высказал все, что говорит в пользу Джилл, и что — против.

Джек колебался, не желая расстраивать ее еще больше собственной неуверенностью.

— Не надо ожидать худшего, Джилли. Старайся поменьше тревожиться. Так будет только хуже тебе и Ребекке.

Она прикусила губу и отвернулась, оставив этот бесполезный разговор. Джек последовал ее примеру, хоть и понимал, что ничем ей не помог, что теперь было не время для логических рассуждений. Ей было слишком больно.

И ему тоже.

«Отец был прав, — мрачно подумал Джек. — Нельзя иметь все сразу: любовь и семью — и блестящую карьеру. Что-то обязательно будет страдать, кому-то будет больно. Пусть даже только тому, кто пытается иметь одновременно все». Он и прежде понимал истинность отцовских слов, но пытался не согласиться с реальностью — хотел этого больше всего на свете из-за своих чувств к Джилл и Ребекке.

Они подъехали к дому, и, не дожидаясь его, Джилл вылезла из машины и быстро пошла к калитке — почти побежала. Он пошел следом за ней, удивляясь такой спешке. Он понял ее причину в ту секунду, когда Джилл увидела Ребекку. Он забыл, что девочка днем должна была вернуться от отца. У Джилл просветлело лицо, и она подхватила малышку на руки.

— Я по тебе скучала, киска. Очень-очень.

— И я тоже.

Зажмурившись, Ребекка тоже крепко обняла мать.

— Вам с Маргарет было весело?

— Угу. — Малышка улыбнулась и вырвалась из объятий матери. — Мы тебе кое-что сделали.

— Вот, куколка. — В комнату вошла Маргарет с тарелкой печенья. Она вручила ее Ребекке, и та гордо продемонстрировала кривые кусочки теста, посыпанные сахаром.

— С виду — просто здорово, — пробормотал Джек, рассматривая угощение.

— Объедение! — подхватила Джилл.

— Можешь попробовать, — с сияющей улыбкой предложила Ребекка. — Они для тебя и мамочки.

Зазвонил телефон, и, взяв одно печенье, Джилл ушла в соседнюю комнату, чтобы ответить на звонок.

Звонила Дана.

— Джилл, ты уже дома. — Услышав в голосе подруги облегчение, Джилл почувствовала мощный прилив благодарности. В эти последние недели Дана очень ей помогла: оказывала ей моральную поддержку, служила настоящей опорой. — Ну, как?

— Нормально. В общем, как я и ожидала. Мы только-только вошли.

Дана безнадежно хмыкнула:

— Я надеялась на какое-нибудь чудо. Например, что Питер вдруг опомнится и передаст опеку над Ребеккой добровольно.

Джилл по привычке начала наматывать телефонный шнур на указательный палец.

— Нет, боюсь, что на такой поворот событий рассчитывать нечего.

— Мне искренне жаль, Джилл. И если тебе что-нибудь понадобится — звони, не стесняйся. И скажи Джеку, что к нему это тоже относится.

Джилл озадаченно нахмурилась.

— Джеку? Что ты имеешь в виду?

— Ну, из-за болезни его отца, ты же знаешь. Могу себе представить, как тяжело он это принимает.

Джилл посмотрела в сторону двери и увидела в соседней комнате Джека и Ребекку. Он сидел на корточках перед ее дочерью, жевал печенье и был поглощен тем, что она ему рассказывала.

«У Джека болен отец? Когда он об этом узнал?»

— Джилл? Нас не прервали?

— Нет, все в порядке. — Она откашлялась. — Джек не упоминал о болезни отца. Это серьезно?

Дана секунду не отвечала, потом негромко чертыхнулась.

— У него рак. Очень запущенное состояние…

У Джилл из пальцев выскользнуло печенье, расколовшееся на мелкие кусочки на деревянном полу.

— Рак? Ты точно знаешь?

— Джилл, врачи говорят, что надежды нет.

Он умирает, поняла Джилл, испытывая острое сочувствие к Джеку. Как ему должно быть трудно! Он должен чувствовать себя просто ужасно — особенно если учесть, насколько у него с отцом были плохие отношения.

Но он ей ничего не сказал.

Джилл наклонилась, чтобы собрать крошки. Руки у нее так дрожали, что ей едва удалось это сделать. Как Джек мог ей ничего не сказать? Она была совершенно ошеломлена. Как он мог утаить от нее столь важное? Она-то считала, что они близки настолько, что должны делиться всем.

В Джилл поднялась боль — и ощущение того, что ее предали…

Дана вежливым покашливанием напомнила о себе:

— Послушай, Джилл, мне очень неловко. Я не должна была…

— Нет, Дана, извиняться надо не тебе.

— Он сказал мне это только потому, что ему может понадобится уехать.

— Я понимаю, Дана. Тебе не надо мне ничего объяснять. — Джилл сделала глубокий вдох. — Спасибо за звонок, я очень ценю твое внимание. Я перезвоню попозже.

Она положила трубку, а потом некоторое время стояла, слепо глядя перед собой, стараясь справиться с наплывом чувств, которые грозили полностью ее захватить. Боль и ущемленная гордость. Гнев и отчаяние. Сочувствие и жалость к Джеку.

Какая она была слепая дурочка, какая наивная идиотка! Тем утром в День Благодарения он чем-то с ней поделился. Он рассказал ей о своем прошлом, об отце, о своих чувствах. И она цеплялась за это, лелеяла те минуты в своем сердце, как символ того, что их отношения не безнадежны, что у них есть шанс…

Она ошибалась.

Они и сейчас не ближе, чем пять лет тому назад. Он — все тот же эгоистичный мужчина, и у них все те же бесперспективные отношения.

Джилл сжала кулак, и остатки печенья рассыпались в мелкие крошки. Джек не хотел сегодня с ней ехать к адвокату: она поняла это по его глазам, когда обратилась к нему с этой просьбой. Теперь она жалела о том, что попросила его сопровождать ее. Она нуждалась в его моральной поддержке, она хотела, чтобы рядом оказался кто-то, кто помог бы ей взять себя в руки, если дело примет скверный оборот.

У нее защипало глаза от слез.

Как ей хотелось бы быть рядом с ним. Ей хотелось обнять его и успокоить. Ей хотелось переживать вместе с ним и хорошее, и плохое. Но он не дает ей это делать.

Джек все время отстранялся от нее.

Стена, которой он окружил себя в тот день, когда присматривал за Ребеккой, больше ни разу не исчезала — никогда. Даже когда они любили друг друга. Не надо было быть гением, чтобы понять, что происходит: он уже тяготится отношениями с ней. Он из чувства жалости дожидается конца судебного процесса, чтобы об этом объявить.

Слезы, навернувшиеся ей на глаза, грозили вот-вот пролиться. Джилл гордо выпрямилась и направилась к Джеку. Она с самого начала знала, что это должно случиться, — нет причины плакать и закатывать истерики.

Джилл нетерпеливо смахнула слезы, покатившиеся у нее по щекам. Она больше так не может. Если Джек не хочет открыть ей свое сердце, если он не собирается дать ей всего, то им придется распрощаться.

— Маргарет? — Она набрала побольше воздуха в легкие. — Ты не могла бы еще немного задержаться? Мне надо поговорить с Джеком.

— Конечно. — Маргарет переводила взгляд с нее на Джека, вопросительно хмуря брови. — Мы с Бекки можем выйти во двор полюбоваться на рыбок.

Услышав, как за ними закрылась входная дверь, Джилл повернулась к Джеку.

— Это звонила Дана, — тихо объяснила она. — Она сказала мне, что у тебя болен отец.

Лицо Джека застыло.

— Да.

— Мне очень жаль. — Она спрятала дрожащие руки в карманы брюк. — Когда ты об этом узнал?

— Пару недель тому назад. В тот день, когда оставался с Ребеккой.

Новое озарение откликнулось в ее душе острой болью. Джилл поняла, что надеялась услышать от него какое-нибудь объяснение, пусть самый беспомощный предлог, который извинил бы его молчание. Теперь у нее уже не оставалось никакой возможности обманывать себя относительно его чувств.

— Я чем-то могу помочь?

Замкнутое выражение его лица больно ранило ее душу.

— Спасибо, Джилли, но я должен справиться с этим один.

Эти слова были для нее равносильны пощечине.

— Но тебе вовсе не нужно справляться с этим одному! Разве ты не понимаешь, Джек? Нет ничего страшного в том, что ты обопрешься на меня, в том, что я буду тебе нужна.

Он ничего не ответил, и Джилл быстро отвернулась, чтобы как-то справиться со своими чувствами, взять себя в руки. Спустя несколько секунд она снова повернулась к нему.

— Почему ты мне ничего не сказал?

На этот раз отвернулся Джек. Очень долго он молчал, а потом покачал головой:

— Не знаю.

Вот уж прекрасный ответ.

Джилл решила не прекращать этот трудный для них обоих разговор:

— Что между нами происходит? Чего тебе нужно от наших отношений?

Затравленное выражение его лица поразило ее. Он уже один раз смотрел на нее с таким видом: в тот день, когда она сказала ему о своей беременности. Невольно помотав головой, Джилл отступила от него на шаг.

— Нам нужны совсем разные вещи. Так было пять лет назад — и осталось сейчас.

— Я не хочу тебя потерять, Джилли. Я уже один раз тебя терял и не хочу, чтобы это случилось снова.

— Тогда женись на мне, — тихо проговорила она, подходя к Джеку. Она приложила ладонь к его щеке. — Если ты не хочешь меня терять, женись на мне. Стань Ребекке отцом. Она уже тебя любит.

Он накрыл ее руку своей.

— Не делай этого, Джилли. Не сейчас.

— А когда? Через неделю, через год? Через десять лет? Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на тупиковые ситуации.

— Так вот что у нас было? Тупик? — Джек поднес ее пальцы к губам. — У меня было совсем другое впечатление.

Она заглянула ему в глаза, чувствуя, что сердце у нее вот-вот разобьется.

— Но ведь это не тебе хотелось получить невозможное. Тебе легче жить, оставляя все как есть…

Джек уронил ее руку и, подойдя к окну, выглянул во двор. Внизу играла Ребекка. Глядя, как она гонится за соседским котом, он услышал ее смех. Она внезапно остановилась, словно почувствовав его взгляд, и посмотрела вверх. Заметив его, девочка улыбнулась и помахала рукой — и у него замерло сердце. Что подумает Ребекка, если он перестанет приходить? Может быть, она решит, что больше ему не нравится?

Он снова повернулся к Джилл, чувствуя, как в нем комом встает неутоленное желание.

— Тогда почему же ты снова со мной сблизилась, зная о моем отношении к семейным узам и твоих устремлениях?

— Я могу задать тебе тот же вопрос.

Он поднял лицо к потолку, мрачно сдвинув брови. Он вспомнил своего отца — отца из детства: мрачного, озлобленного, недовольного жизнью. И подумал об отце теперешнем — смертельно больном.

«Если любовь тебя поймает, она выдавит из тебя все соки».

«Хочешь закончить жизнь так, как я, парень?»

Джек пытался сохранить душевное равновесие и способность рассуждать, но поднимающиеся в нем чувства делали это нереальным. Он не хочет окончить жизнь таким, как отец, он поклялся, что этого не будет. И тем не менее…

Он посмотрел на Джилл. Последние недели были чудесными — неправдоподобно прекрасными. Но что происходит потом? Неужели можно жениться, не поступаясь при этом своими привычками и образом жизни?

Джек сокрушенно вздохнул:

— Я снова с тобой сблизился потому, что я… не могу перед тобой устоять. И никогда не мог.

У нее на глазах показались слезы.

— А я тебя люблю. Вот и вся суть наших отношений — и в прошлом, и сейчас. Печально, правда?

— Джилли… мне очень жаль. Я не хотел причинять тебе боль. Мне хотелось бы…

Она подняла руку, призывая его замолчать.

— Не давай невыполнимых обещаний и не объясняй мне, почему ты меня не любишь. Это слишком больно.

Он подошел к ней и обхватил ее лицо ладонями. Щеки у нее были мокрые от слез.

— Давай пока не будем делать никаких выводов. Когда я сказал, что не хочу тебя потерять, я говорил правду. Мы можем пойти на компромисс, найти решение, которое…

— Какой может быть компромисс в любви и верности? — Она накрыла его руки своими. — Компромиссов тут нет, Джек. — Джилл на секунду сжала его пальцы, а потом отступила от него на шаг. — А я так больше не могу, — чуть слышно проговорила она, и голос у нее вдруг охрип. — Мне надо все — или ничего.

Он рассмеялся — зло и жестко, и даже сам это услышал.

— Понял. Все та же история, все та же Джилл. Все должно быть по-твоему, иначе ты уходишь. Никаких компромиссов, никаких обсуждений. Ты должна всем распоряжаться.

Джилл отступила еще на шаг, и на лице ее отразилась боль. Она обхватила себя руками, словно защищаясь.

— Это нечестно. Речь у нас не о деловых переговорах. — Она прижала ладонь к его груди. — Мы говорим о человеческих отношениях, о любви и семье.

— Нечестно? Пять лет тому назад ты сделала точно то же, что и сейчас. — Он выругался. — Ты ушла, потому что я не мог дать тебе «все». А как насчет того, что я мог тебе дать? Насчет того, что я тебе давал? Это вообще ничего не стоило?

Он шагнул вперед, протягивая вперед раскрытую ладонь.

— Если то, что я тебе говорю, — неправда, тогда что ты, к черту, делаешь? И почему ты это делаешь?

Джилл вскинула голову:

— Пытаюсь уберечься от боли. Пытаюсь избавить себя от многих месяцев или даже лет тоски, от горьких воспоминаний. И хочу избавить Ребекку от того же.

Он покачал головой.

— Не надо припутывать сюда и Ребекку. Речь идет о тебе. Ты снова хочешь сбежать. Во второй раз.

— Это ты мне говоришь? — возмутилась она, и в голосе ее явственно звучала боль. — Это ты бежишь. И не надо себя обманывать — это имеет самое прямое отношение к Ребекке. Она улавливает все, что мы чувствуем — все, что ты чувствуешь. То, как ты эмоционально отчужден от нее. И от меня.

Джек открыл было рот, собираясь опровергнуть ее слова, но она подняла руку, не дав ему говорить.

— Она спросила меня, нравится ли она тебе. Она спросила, почему ты не хочешь стать ей вторым папой. Твое равнодушие причиняет ей боль.

Джек невольно отступил на шаг. Такие мысли как-то не приходили ему в голову. Он вспомнил о равнодушии и апатии отца, о том, как ему не хватало отцовской любви. И как было больно ее не иметь.

Неужели он причинил Ребекке такую же боль?

— Когда? — напряженно спросил он. — Когда она это сказала?

— Пару недель тому назад. — Джилл покачала головой. — Но какая тебе разница.

Джек смущенно провел пальцами по волосам.

— Я не хотел ее ранить. Я просто не хотел, чтобы она слишком ко мне привязывалась.

— Или, может, это ты не хотел слишком к ней привязываться? Или ко мне? — Подойдя к нему, Джилл заглянула ему в лицо. — Я люблю тебя, Джек. Но больше я так жить не могу. Мне надо, чтобы ты тоже меня любил.

Ему казалось, что он вот-вот потеряет власть над своими чувствами. Снова обхватив ее лицо ладонями, он попытался ее переубедить:

— У тебя было такое безрадостное детство, что теперь, если тебе не пообещают идеальной любви, ты бежишь в страхе. Ты боишься, что тебя отвергнут, Джилли.

Она прижала ладони к его груди, ощущая кожей мягкую шерсть вязаного свитера.

— А чего боишься ты, Джек? Того, что тебя будут любить?

Он сжал ее лицо чуть сильнее.

— Я не могу изменить своих чувств.

— И я тоже.

Джек нежно провел пальцами по ее щекам, наслаждаясь прикосновением к ее гладкой коже. В нем тугой пружиной сжалась боль.

— И что мы будем делать теперь?

У нее из глаз снова полились слезы — медленно покатились по щекам, увлажняя и его пальцы.

— Скажи мне ты, Джек. Я не хочу расставаться.

Он попытался найти подходящие слова, чтобы попытаться ее в чем-то убедить, как-то успокоить, — но тут же остановился, осознав, что они попали в безвыходное положение. Наклонившись, он прижался к ее губам, ощущая вкус ее слез. Почувствовала ли она вкус его сожалений и печали?

Испытывая такое ощущение, словно сердце у него разрывается на сотни кровоточащих кусочков, он опустил руки, повернулся и ушел.

 

10

Джек выехал на своей взятой напрокат машине на дорогу к двухэтажному каркасному дому и отключил двигатель, однако выходить из машины не торопился. «Шесть лет», — подумал он, обводя взглядом неказистое здание. Шесть лет прошло с тех пор, как он сидел вот так, глядя на то, что он называл домом.

Сощурившись, он всмотрелся внимательнее. Дом был недавно выкрашен: прежний белый цвет сменился на мягкий желтый. Дуб перед домом, казалось, увеличился втрое и стал гигантом по сравнению с тем деревом, на которое он карабкался в детстве. Его ветви теперь тянулись к небу, и сейчас они были покрыты почками, которые вскоре должны были уже раскрыться. А в остальном почти все осталось прежним.

Джек с удивлением понял, что ему приятно здесь оказаться. Открыв дверь автомобиля, он вышел, громко захлопнул дверью и прислонился к ней. С другой стороны, где бы он ни оказался сейчас, это место было бы приятнее, чем то, в котором он провел несколько последних дней.

Последние дни были настоящим адом.

Он потер рукой щеку, на которой отросла двухдневная щетина. Как ни больно ему было это признать, но у них с Джилл ничего не вышло. Он не в состоянии дать ей то, что ей нужно и что она заслуживает: любовь и верность, традиционную семью.

Но ему страшно ее не хватало. Настолько сильно, что временами ему казалось, что он сходит с ума. Он был в таком отвратительном настроении, что даже самые его терпеливые знакомые посоветовали ему срочно обратиться к психоаналитику, чтобы окончательно не спятить.

Джек не стал никого слушать и поехал домой. Повидать отца и близких и примириться с прошлым. И может быть — получить ответы на важные вопросы. Если эти ответы вообще существуют.

Занавеска на одном из окон зашевелилась, и в окне показалось маленькая мордашка. Шон, решил он, улыбаясь, и приветственно помахал рукой. Мальчуган изумленно разинул рот, и занавеска снова опустилась.

Джек ухмыльнулся, пытаясь угадать, узнал ли его мальчишка, или сейчас взволнованно сообщает взрослым, что у дома стоит какой-то незнакомец. Он никого не предупредил, что приезжает. Джек и сам не знал толком почему — но он не хотел, чтобы отец узнал о его намерении.

Он направился к дому — и тут входная дверь распахнулась. Оттуда выскочила Сью, а за нею — его мать, Бонни и близнецы. Если за эти годы семейная традиция не изменилась, то он приехал как раз в тот момент, когда все сидели за воскресным обедом.

— Джек! — хором закричали все, и в следующую секунду его уже обнимали, целовали, дергали за руки и хлопали по плечу.

— Наконец-то ты дома! — сказала его мать со слезами на глазах.

— Почему ты не позвонил? — нахмурилась Сью. — Я бы встретила тебя в аэропорту.

— Ты нам что-нибудь привез, дядя Джек?

— Мальчики! Не забывайте, как себя надо вести! — Бонни взглядом попросила у него прощения. — Добро пожаловать домой, Джек.

Смеясь, Джек ответил на все вопросы по очереди, давая увлечь себя в дом. Его мать настояла на том, чтобы он присоединился к обеду, и ему сейчас же поставили прибор.

Дом! Он оглядел комнату, заметив выгоревшие обои в цветочек, буфет красного дерева, принадлежавший его бабке, фарфор, заказанный матерью по каталогу. Все будило воспоминания — даже еда, которую подала мать. Вареная курица с клецками, зеленая фасоль с чрезмерным количеством животного жира, домашний яблочный пирог… Во время еды перед ним вставали картинки из прошлого — включая и то, как он тайком скармливал фасоль пристроившемуся под столом псу.

Его сестры рассмеялись, когда он им об этом напомнил. Его мать укоризненно пощелкала языком.

— Твой отец быстро разобрался, что происходит, и стал на время обеда сажать пса на цепь.

— Да, Джек, — подхватила Сью. — Тебе еще повезло, что он не посадил на цепь тебя. Он так разозлился!

Все снова рассмеялись, а Джек скорчил рожу.

— Наверное, я бы предпочел сидеть на цепи, чем есть овощи. Он потом несколько месяцев заставлял меня есть двойную порцию, чтобы наверстать то, что я не съел.

Разговор стих. Джек решил, что каждый вспоминал свое детство — и думал о Билли Джейкобсе.

Откашлявшись, он бросил салфетку на стол.

— А где папа? В больнице?

— Наверху, спит. — Бонни встала и начала убирать со стола. Лицо ее выражало угрюмое неодобрение. — Он отказался оставаться в больнице.

— Вопреки рекомендациям врача, — прибавила Сью, тоже вставая. — Они мало что могли ему предложить — только продлить жизнь. Я могла бы понять желание вернуться домой, если бы ему хотелось быть с близкими. Но он хочет только, чтобы его оставили в покое.

— Близнецы уверены, что он их ненавидит. — Бонни взяла стопку тарелок. — Казалось бы, перед смертью у него должно было бы возникнуть желание хоть немного с ними побыть!

«Все по-прежнему», — подумал Джек. Даже умирая, отец остался к ним равнодушен.

— Девочки, не надо, — дрожащим голосом попросила мать. — Вашему отцу осталось жить недолго. Если он хочет провести эти дни в одиночестве, то у него есть на это право.

Бонни посмотрела на Джека, выразительно поднимая глаза к небу. Сью сочувственно сжала плечо матери. Джек понял, что его сестры приехали из любви и сочувствия к матери, а не ради Билли Джейкобса.

Но его сестры уже примирились со стариком: тем, что остались рядом, что регулярно приходили в дом. А он — нет.

Пришло время для решительного объяснения.

Джек сделал глубокий вдох и встал из-за стола. Как бы отец к нему ни относился, надо с ним увидеться, стать лицом к лицу с прошлым. Пусть даже ему очень этого не хочется.

— Мне можно подняться наверх?

Мать молча кивнула, и Джек вышел из комнаты, ощущая на себе взгляды всех близких. Они поняли, что ему необходимо побыть с отцом вдвоем. Он оценил по достоинству их чуткость, хотя встреча прошла бы легче, если бы при ней присутствовали другие. Тогда у него появилась бы передышка, во время которой можно было бы привыкнуть к тому, что он снова видит отца — и что тот настолько болен. У него была бы возможность спрятать свою неуверенность. Свое отчаяние.

Джек поднялся по лестнице, без колебаний направившись к двери бывшей спальни родителей, которая теперь была превращена в комнату отца. Дверь была приоткрыта, и он напряженно выпрямился, не скрывая от себя того, что ему меньше всего хочется зайти в эту комнату.

И больше всего.

Джек решительно сжал зубы. У них с отцом уже нет времени на игры, уклончивость и споры. Больше нет времени.

Джек шире открыл дверь и вошел в спальню. При виде отца — исхудавшего, потонувшего в двуспальной кровати — у него перехватило дыхание. За те шесть лет, что они не виделись, отец постарел на целую жизнь. Его посеревшая от болезни кожа туго обтягивала лицо, глаза провалились и были обведены темными кругами.

Он полулежал на горе подушек, устремив взгляд в угол комнаты. Джек проследил за направлением его взгляда. Там был установлен его саксофон — точно так же, как когда-то в гостиной.

Джек нахмурился. Занавески на окнах были широко раздвинуты, и в комнату лился яркий свет. На ветке дерева за окном громко распевала какая-то птица.

Но его отец предпочитал смотреть в темный угол. Как всегда.

В нем начал подниматься гнев, но Джек сумел с ним справиться. Он приехал примириться с отцом, а не продолжить войну.

— Здравствуй, папа.

Его отец повернулся и взглянул на него. Несколько долгих секунд он не отвечал, а только разглядывал его с равнодушной опустошенностью.

— Так, значит, ты приехал домой.

— Да. — Отец ничего не добавил, и Джек сунул руки в карманы. — Чтобы повидаться с тобой.

— Потому что я умираю?

— Да. И потому, что ты — мой отец.

Отец закашлялся, и этот звук пугающе гулко разнесся по тихой комнате.

— И что я должен тебе сказать? Спасибо?

Джек покачал головой и сделал еще шаг к кровати.

— Может быть, «Добро пожаловать домой». Или — что ты рад меня здесь видеть.

— Как хочешь.

Отец снова стал смотреть в угол комнаты, словно исключив Джека из своего мира.

Как он всегда его исключал.

На долю секунды Джек снова стал ребенком — заброшенным, обиженным, рассерженным. Мечтающем о внимании отца, о его любви. В нем волной поднялась потребность громко возмутиться, и, чтобы сдержаться, ему понадобились вся его зрелость и сила воли.

Он давно перестал быть ребенком. Он больше не нуждается в том, что отец отказывается ему дать. Он может прожить и без этого.

— Мне жаль, что прошло так много времени. Мне жаль, что наша ссора так затянулась. Не надо было этого допускать.

— Избавь меня от твоих извинений. — Его отец снова закашлялся, а потом содрогнулся, по-прежнему не глядя на него. — Они мне совершенно не нужны.

Близнецы промчались вверх по лестнице, а потом понеслись по коридору, смеясь и крича, наполняя дом жизнью. Радостью.

Отец повернулся к нему.

— Заткни этих мальцов, ладно? Я умираю — и все равно не могу остаться в тишине! — Он откинулся на подушки, слабый и обессилевший. — Здесь ничего не меняется.

Джек представил себе смеющиеся лица племянников — и гнев, который ему удалось подавить, снова поднялся в нем, грозя разрушить его самообладание.

— Это все, чего ты хочешь, папа? Остаться наедине со своим прошлым? Со своими разбитыми мечтами? — Джек кивнул головой в сторону угла. — Провести свои последние часы, взирая на свою святыню?

Его отец кинул на него возмущенный взгляд:

— Убирайся. Ты меня слышишь? Я не хочу никого из вас видеть. Я хочу остаться один.

Джек сузил глаза, ощущая, как кровь бьется у него в висках.

— Я приехал сюда не для того, чтобы с тобой ругаться, но с меня хватит. Ты — подлый и жалкий эгоист, ты это знаешь? Тебя окружают любящие тебя люди, а ты только и можешь, что перебирать воспоминания и жалеть себя. И никогда ничего другого ты не мог.

Джек презрительно хмыкнул.

— Сколько я помню себя, ты винил меня и всех остальных в своей неудавшейся жизни. Ты сам во всем виноват. Мы не имели к этому никакого отношения. Ты не считаешь, что пора бы тебе наконец прозреть и перестать обвинять других в твоем собственном выборе?

У отца на щеках загорелись пятна лихорадочного румянца, из-за которых он вдруг стал казаться не таким больным, как несколько минут тому назад.

— Я от всего отказался ради вас, детей, и ради вашей матери. Я мог бы быть музыкантом… мог иметь собственный ор…

Его слова прервал приступ сильнейшего кашля, и секунду Джек колебался, продолжать ли этот разговор. Но потом он решил, что завтра может оказаться уже поздно, а он не собирался всю свою оставшуюся жизнь пережевывать так и не высказанную правду.

— Ради нас ты ни от чего не отказывался, папа. Ты сам захотел бросить музыку — скорее всего потому, что был не уверен, что сможешь чего-то добиться.

Он приблизился к кровати еще на шаг, ощущая, как у него бешено колотится сердце.

— А что до твоей дальнейшей жизни — то ты ее просто пустил на ветер. Ты всех нас отверг. Ты все потратил на сожаления о том, от чего отказался, вместо того, чтобы сосредоточится на том, что у тебя было. У тебя прекрасная семья, которая оставалась с тобой, несмотря на то, что ты не заслуживал их любви и преданности. Ты — счастливчик, и всегда им был.

— Вот как — и ты злишься на своего старика? — Отец слабо приподнял руку. — А тебе надо было бы меня благодарить. Посмотри на себя. Ты добился успеха, у тебя есть все, о чем ты мечтал. Тебе никогда не приходило в голову, что твои успехи — это в немалой степени моя заслуга? Я помог тебе стать таким, какой ты есть, — пусть я и сукин сын.

Джек ошеломленно уставился на отца.

— Что?!

— Ты меня слышал. Это я научил тебя, как надо жить. Я! — Отец прерывисто вздохнул. — Как ты считаешь, ты смог бы добиться столького, если бы на тебе висела семья? Чего бы ты добился, если бы тебе не так сильно хотелось отсюда вырваться? Ты — мой единственный сын, я не собирался сидеть и смотреть, как ты губишь свою жизнь так, как погубил ее я.

Джек с трудом сглотнул, впервые осознав истину.

Его отец был озлобленным и несчастным человеком не потому, что когда-то любил, а потому, что отверг любовь.

Боже правый! Джек замотал головой, чувствуя, как правда обжигает его, словно огонь. Он давал себе клятву не стать таким, как отец, — а сам сделал именно это!

Отец научил его быть таким же. Отвергать любовь. Оставаться в одиночестве.

Что сейчас сказал отец? Что Джек добился всего, о чем мечтал? Добился ли? Разве та жизнь, которую он сейчас ведет, — это то, чего ему всегда хотелось? Разве он может смотреть в будущее и быть довольным тем, какой он есть и что имеет?

Джек подумал о Джилл, и у него сжалось сердце. Джилл воплощает в себе то, о чем он всегда мечтал. Идеал — это их отношения, их любовь и страсть, счастье, когда она смотрит на него полным любви взглядом, когда Ребекка доверчиво берет его за руку… Вот о чем он мечтал всю жизнь.

Джек с трудом проглотил вставший в горле ком. Джилл заполнила пустоту, которая была в его душе. Она дает ему счастье — с ней он ощущает себя полноценным человеком.

Он ее любит!

Сердце у него гулко застучало в груди. Он любит ее больше жизни. И всегда любил.

Его отец хорошо обучил его — настолько хорошо, что он чуть было не отказался от самого большого чуда на свете, от самой важной вещи в своей жизни.

От любви. От любви Джилл.

Джек посмотрел на отца, впервые увидев его таким, каким он был на самом деле: несчастным и заблудшим человеком, потратившим всю свою жизнь на борьбу с призраками. Его гнев вдруг испарился, сменившись сожалением. Жалостью. У его отца было все — но он отказывался это замечать. Отказывался это признавать. И теперь было уже слишком поздно.

«Если бы мамочка заболела, я сидела бы у ее постели всю ночь».

Джек улыбнулся вставшей в его голове картине: воспоминание было таким далеким, что казалось чуть ли не фантазией. Один раз отец сидел с ним всю ночь. Джеку было шесть, и он горел в жару. В ту ночь ему виделись чудища, всевозможные звери скалили зубы и рычали на него. Его отец не отходил от него — успокаивал, рассказывал истории из своего детства. И когда он проснулся на следующее утро, отец все еще был рядом.

Возможно, это был единственный случай, когда Билли Джейкобс проявил отцовскую заботу — но и он был в счет. Это было нечто, что стоило помнить. Нечто значительное.

Джилл!

Его сердце переполнилось радостного блаженства: он способен любить. «Это и есть смысл жизни», — подумал он.

Он посмотрел на измученное и постаревшее лицо отца, и гнев и страх, которые определяли всю его жизнь, исчезли навсегда. Они сменились состраданием. И любовью.

Схватив единственный в комнате стул, Джек подвинул его к кровати. Усевшись, он ухмыльнулся пораженному отцу:

— Скажи, папа, ты по-прежнему любишь шоколадное мороженое?