Норман Спинрад

Схватка

В возрасте девяти лет Гарри Уинтергрин понял, что жизнь подарит тебе все, что пожелаешь, если только подобрать к ней ключ. Именно в тот год в моду вошел бейсбол, и парень, сумевший накопить наибольшее количество бейсбольных карточек, получал звание парня что надо. И Генри решил стать им.

На сэкономленный доллар он купил сотню бейсбольных карточек, совершенно не выбирая. Но ему повезло: среди них оказалась карточка с Йоги Беррой, очень редкая. Дальше, в три приема, он обменял остальные девяносто девять на еще три с Йоги Беррой, — их больше не было во всей округе. Хотя Гарри получил преимущество всего в четыре карточки, он целиком завладел рынком в смысле этого игрока. Дальше Гарри взвинтил цену на Йоги Берру до восьмидесяти карточек, что было неслыханно. Накопленный таким образом фонд помог ему завладеть всеми имеющимися в хождении карточками с Мики Мэнтлом, Уитти Мейсом и Пи Уи Рисом, словом, он стал Рокфеллером или Морганом среди фанатов бейсбола.

Гарри успешно переходил из класса в класс, овладев лишь одной наукой: умением проходить тесты. В выпускном классе он уже мог объегорить любого преподавателя, составлявшего тесты, и получил стипендию с такой легкостью, что самому стало смешно.

В колледже Гарри стал засматриваться на девочек. Имея вполне привлекательную внешность, он, без сомнения, одержал бы свою долю побед, даже не очень утруждая себя, но дело в том, что интересы Гарри Уинтергрина лежали совсем в другой плоскости.

Уже на втором курсе колледжа учеба смертельно надоела Гарри. Он понял, что самое главное в жизни — стать отвратительно богатым — так он для себя это сформулировал. Целый месяц он пристально изучал один сексуальный роман, а в следующие два месяца написал три своих и моментально продал их по 1000 долларов за каждый.

Оказавшись владельцем 3000 долларов, он купил новенький сверкающий автомобиль. Потом подъехал на нем к мексиканской границе, пересек ее и попал в ближайший город, славящийся презрением к закону. Не теряя времени, Гарри познакомился с мальчишкой — чистильщиком обуви и купил у него фунт марихуаны. Естественно, чистильщик донес на него пограничникам, которые не преминули раздеть Гарри догола, когда он шел по мосту пешком, назад в Соединенные Штаты. Ничего не найдя, солдаты спокойно пропустили его через границу. Он не протащил из Мексики ничего запретного, поскольку выбросил марихуану, как только ее купил.

Однако, воспользовавшись введенным в Мексике эмбарго на ввоз американских автомобилей, он продал свой автомобиль за 15 тысяч долларов.

С 15 тысячами долларов в кармане Гарри махнул в Лас-Вегас, город игорных домов и развлечений, где провел полтора месяца. Все это время он угощал вином новых знакомых, ссужал деньги азартным игрокам и вообще вел себя как добрый Санта-Клаус. Потратив таким образом 5 тысяч долларов, он вошел в доверие к нужным людям.

К концу этого «отпуска» Гарри Уинтергрин обладал секретной информацией по поводу конъюнктуры, которая позволила ему обратить оставшиеся 10 тысяч долларов в 100 тысяч всего за два месяца. Как ему это удалось?

Гарри Уинтергрин купил у правительственной организации джипы устаревшей модели за 10 тысяч долларов и тут же с ходу перепродал все джипы одному государству в Центральной Америке (с весьма дурной репутацией) за 100 тысяч долларов.

На эти 100 тысяч он купил крошечный остров в Тихом океане, настолько бесплодный, что ни одно правительство не шевельнулось, чтобы им завладеть. Здесь Гарри Уинтергрин обосновался как глава суверенного государства, свободного от всяких налогов, после чего начал продавать участки земли по 20 акров и всучил их двадцати миллионерам, клюнувшим на эту безналоговость. Каждому из них участок обошелся в 100 тысяч долларов. Самый последний кусок земли Уинтергрин сбыл с рук всего за три дня до того, как правительство Соединенных Штатов при поддержке ООН наложило лапу на остров и передало его в ведение своего налогового управления.

Из заработанных 2 миллионов Генри потратил значительную сумму на аренду суперкомпьютера сроком на двенадцать часов. Компьютер составил программу, позволяющую без риска заключать пари на разные суммы и по разным поводам. С его помощью 2 миллиона выросли до 20, причем люди, делавшие ставки на английские футбольные команды, вложили в это предприятие 18 миллионов.

Из этих денег Уинтергрин потратил пять миллионов следующим образом: у обедневшего арабского султаната он купил огромный кусок песчаной пустыни, затем не пожалел еще двух на создание некоей конторы по распространению слухов. Они сводились к тому, что под этой пустыней — разливанное море нефти. Еще три ушло на организацию фиктивной корпорации (под вывеской солидной нефтяной компании), которая объявила продажу этой пустыни за жалкие 75 миллионов. После периода ожесточенной торговли одной американской компании удалось вырвать у фиктивной конторы тысячу квадратных миль бесполезного песка за сто миллионов.

В возрасте двадцати пяти лет Гарри Уинтергрин был, по собственному мнению, отвратительно богат. И тут же потерял интерес к деньгам.

Теперь у него появилось желание делать Добро. И это занятие поглотило его. С помощью денег Уинтергрина было свергнуто семь неугодных миру латиноамериканских правительств, которые заменили шестью социал-демократиями и одной мягкой диктатурой. Потом он взялся за племя жителей Борнео, охотников за черепами, и обратил их в розенкрейцеров. Уинтергрин основал двенадцать пансионатов для проституток пенсионного возраста и претворил в жизнь программу планирования семьи в Индии, в результате которой двенадцать миллионов здоровых индийских женщин были стерилизованы. И ухитрился заработать на вышеуказанных проектах еще сто миллионов.

К тридцати годам Гарри Уинтергрину осточертело делать Добро. У него появилась идея, которую он сформулировал так: нужно оставить свои следы на Тропе Времени. И он действительно их оставил: сначала написал роман о короле Фаруке, получивший международное признание. Потом изобрел фильтр-мембрану, сквозь которую вода проходила свободно, но очищалась от солей. Построенный на этом принципе завод, названный именем Уинтергрина, пропускал через такие фильтры неограниченное количество влаги, причем стоимость очистки каждого галлона была минимальна.

Гарри Уинтергрин написал картину, за которую ему сразу же предложили 200 тысяч, но он бесплатно передал ее музею Современного искусства. Он вырастил вирус-мутант, уничтожающий бактерию сифилиса; вирус распространялся так же, как и болезнь, — при сексуальном контакте, и, кроме того, действовал как легкий сексуальный возбудитель. С его помощью всего за полтора года с сифилисом было покончено раз и навсегда.

Потом он купил островок в океане, у берегов Калифорнии, который являл собой торчащую из волн скалу. Он приказал высечь из этой скалы скульптуру, и с тех пор над водой высится каменный Гарри Уинтергрин высотой в сто пятьдесят метров.

В тридцать восемь лет наш герой решил, что он достаточно наследил на Тропе Времени, и это ему тоже надоело. Со свойственной ему энергией он принялся искать новые цели. Но в сорок лет ему доложили, что организм его поражен неизлечимой болезнью. У вас рак, сказали ему, он проник вглубь и разросся вширь, другими словами — дело безнадежное. Вам осталось жить на свете всего год.

Первый месяц последнего года жизни Уинтергрин потратил на поиски способа лечения. Он объездил всевозможные медицинские факультеты, больницы, клиники, лаборатории, он побывал у всех знаменитостей, у знахарей, у чудом излечившихся пациентов, у хилеров, у старушек-целительниц. Однако никто не сообщил ему, как лечить неизлечимый рак: надежного способа не было. Все складывалось так, как он и предвидел: придется браться за дело самому.

Следующий месяц ушел на подготовку. По заказу Уинтергрина в центре пустыни штата Аризона воздвигли виллу, окруженную высоченной стеной. Вилла была оборудована по последнему слову техники. Кухню напичкали автоматами, кладовую заполнили годовым запасом продуктов. В лаборатории, которая обошлась в пять миллионов, можно было вести биологические и биохимические исследования. Библиотека стоимостью в три миллиона содержала микрофильмы книг, из которых можно было узнать абсолютно все, написанное о раке. Аптека превзошла по своим запасам все фармацевтики мира: здесь было любое лекарство, существующее в природе. Здесь хранился большой запас химических веществ, в том числе радиоактивных. Короче, в аптеке, которая обошлась в 20 миллионов, было все.

В кабинете Уинтергрина стоял суперкомпьютер. К тому времени, когда вилла была оборудована, наличность нашего миллионера была почти на нуле.

Наконец Гарри Уинтергрин вошел в цитадель, где собирался достичь результата, не достижимого с точки зрения медицинских светил всего мира. У него оставалось на это десять месяцев.

Первые два месяца он пожирал книги, оставляя на сон всего три часа и поддерживая бодрость бензидрином. В книгах он не нашел ничего, кроме сухой информации. Пропустив ее через себя, Уинтергрин переселился в аптеку.

В следующем месяце он испробовал на себе ауромицин, бацитрацин, фторид с оловом, гексидрезорцинол, кортизон, пенициллин, гексахлорофен, экстракт акульей печени и еще 7312 изобретений мировой фармакологии. Ничего не помогало; он начал чувствовать боли, которые немедленно заглушил морфием.

Уинтергрин испробовал химию, радиоактивные и психотропные вещества, христианство, йогу, молитву, клизму, патентованные средства, отвары из трав, питание одним йогуртом и даже колдовство. Все это поглотило еще один месяц, а больной все худел. Ничто не помогало, а времени осталось всего полгода.

Уинтергрин был на грани отчаяния. Но вместо того чтобы признать поражение, он погрузился в созерцание своего внутреннего мира. Усевшись в кресло, он просидел сорок восемь часов, созерцая собственный пуп. Результат этой медитации был двоякий: во-первых, у него сильно заболели глаза, а во-вторых, в мозгу его всплыло понятие «спонтанная ремиссия».

В предыдущие два месяца исследований Уинтергрин столкнулся с несколькими случаями неизлечимого рака, который неожиданно исчезал, и пациент, казалось бы, безнадежный, выздоравливал. Никто не мог этого объяснить. Не в силах проанализировать это явление, ученые назвали его «спонтанной ремиссией», где «ремиссия» означала исцеление, а «спонтанная» — неизвестность причины.

Что не значило, однако, что причины не было.

Уинтергрина это заинтересовало. Можно даже сказать, что он загорелся. Он знал о нескольких безнадежных больных, которых вылечили, значит, неизлечимый рак излечим. Следовательно, проблему можно изъять из разряда неразрешимых и перевести в разряд маловероятных.

Разгадывать же маловероятные вещи было любимым занятием нашего героя.

Теперь, когда ему осталось жить всего полгода, Уинтергрин радостно принялся за дело. Из библиотеки, в которой содержалось описание любых видов рака, он выкопал все случаи спонтанной ремиссии, потом заложил все известное о ней в компьютер: истории болезни, виды лечения, возраст больных, пол, религию, расу, политические взгляды, цвет кожи, национальность, темперамент, семейное положение, рейтинг по Дану и Бредстриту, перенесенные неврозы и психозы и даже любимые сорта пива. Таким образом он запустил в компьютер исчерпывающие данные о пациентах, когда-либо спасенных от рака.

Кроме того, Уинтергрин зарядил компьютер целыми сериями взаимозависимостей между десятью тысячами отдельных, четких признаков, присущих пациентам, и спонтанной ремиссией. Если даже единственный признак, — ну, скажем, возраст, кредитоспособность, любимое блюдо, — можно было бы связать со спонтанной ремиссией, тогда это хоть что-то да значило бы.

В свое время Уинтергрин заплатил за этот компьютер 100 миллионов, это был самый лучший компьютер в мире. И он себя оправдал: за 2 минуты и 7,894 секунды он проделал всю работу и выдал ответ:

— Связей не существует.

Это значило, что спонтанная ремиссия не зависит ни от одного внешнего признака.

Менее волевой человек был бы раздавлен. Более гибкий человек зашел бы в тупик. Гарри Уинтергрина ответ компьютера не только не обескуражил — он его вдохновил.

Решительным жестом он исключил из понятия «спонтанная ремиссия» весь окружающий мир, в том числе и всю Вселенную. Таким образом из факторов, имеющих к ней отношение, остались только его собственное тело и психика, как бы парадоксально это ни звучало.

Теперь он восстал на борьбу с собственным миром, со Вселенной внутри себя. Он снова засел в аптеке, где приготовил адское зелье, которым заполнил огромный шприц. В эту смесь вошли: новокаин, морфий, кураре, влют

— редкий среднеазиатский яд, вызывающий временную слепоту, ольфакторкен — чрезвычайно редкое снадобье, отбивающее запах (им пользуются на фермах, где выращивают скунсов), тимпанолин, временно лишающий слуха (он помогает Сенаторам на некоторых заседаниях); кроме того, в смесь вошла большая доля бензедрина, плюс еще семь наркотических веществ, запрещенных законом, и Бог знает что еще. Кроме того, в зелье вошли глаз тритона и палец собачьей лапы — истинное варево ведьмы!

Приготовив снадобье, Уинтергрин улегся на самую удобную тахту, протер спиртом кожу над веной у левого локтя и всадил в себя содержимое шприца.

Сердце заработало, как поршень, кровь закипела, разнося всю эту химию по всему организму. Новокаин убил чувствительность тончайшего нерва; морфий заглушил всякую боль, влют ослепил пациента, ольфакторкен притупил обоняние, тимпанолин сделал его глухим, как пень, яд кураре парализовал.

Уинтергрин стал заключенным внутри самого себя. В эту тюрьму не мог пробиться ни один внешний раздражитель, для него наступило состояние, при котором все органы чувств полностью отключены, осталось лишь страстное желание впасть в блаженный обморок. При всей своей железной воле Уинтергрин не смог бы остаться в сознании без посторонней помощи, — ее оказал бензедрин, не давший ему уснуть навеки.

Пациент бодрствовал, все понимал, но был совершенно один в мире собственного организма; не было никаких внешних впечатлений, которыми он мог бы себя занять.

А потом заработали медикаменты, вызывающие галлюцинации: сначала одно средство, потом в паре с другим, как удары хорошего боксера-тяжеловеса.

При всей заторможенности чувств, центры головного мозга Уинтергрина остались активными, и на них пала вся нагрузка информации, поставляемой галлюциногенами. Перед мысленным взором Уинтергрина поплыли призрачные силуэты, замелькали цветовые пятна, какие-то фигуры, не имеющие ни образа, ни имени. Он слышал странные звуки, похожие то ли на перекличку духов, то ли на вопли сумасшедших. В мозгу его проносились немыслимые понятия, тело то сжимали, то рвали на куски несуществующие силы. Сенсорные центры мозга Уинтергрина напоминали мощный радиоприемник, настроенный на безумный оркестр; его наполнили бессмысленные ощущения — слуховые, зрительные, обонятельные и даже плотские.

Лекарства заглушили чувствительность пациента, но бензедрин держал его в сознании, а то, что он сорок лет был Гарри Уинтергрином, позволило ему сохранить рассудок. В течение длительного времени он пытался избежать самого плохого, зацепившись хоть за что-то в этой странной окружающей антисреде. Постепенно, сначала нерешительно, а потом со все большей уверенностью Уинтергрин начал овладевать ситуацией. Его мозг начал конструировать неправдоподобные, но полезные аналоги действий, которые не были действиями; он мысленно вызывал сенсорные данные, никогда прежде не посещавшие ни один человеческий мозг. Аналоги, которые он строил в состоянии, похожем на безумие, были просчитаны его подсознанием для того, чтобы хоть как-то понять нечто непостижимое. Эти аналоги позволили ему иметь дело со своей антисредой так, словно она была нормальной средой, и переводить превращения в мозгу на язык действий.

Уинтергрин протянул аналог руки и настроил «радиоприемник» на себя, заблокировав безумный оркестр внешней Вселенной на молчаливую пока что волну собственного организма, на Вселенную внутри себя. Потому что это был единственный выход для ума, стремящегося избежать хаоса.

Он настраивал, приспосабливал, форсировал, боролся; он чувствовал, как его мозг наталкивается на какую-то перегородку толщиной всего лишь с атом. Он бился об эту перегородку, эту призрачную мембрану, отделяющую его ум от организма, и пленка растягивалась, колебалась, выгибалась, делалась все тоньше и наконец порвалась. Как Алиса, шагнувшая в Зазеркалье, аналог его тела проник внутрь организма Гарри Уинтергрина.

Он оказался внутри самого себя.

Это был мир, где удивительное соседствовало с тошнотворным, величественное с нелепым. Сознание Уинтергрина, которое его же собственный ум рассматривал как нечто внешнее, оказалось среди широкой сети пульсирующих артерий, похожих на чудовищную систему путей-дорог. Потом это сравнение материализовалось: да, это и было разветвление дорог, по которому мчался Уинтергрин вместе со своими непонятными попутчиками. Из туго набитых сумок кто-то сыпал в стремительный транспорт всякую всячину: гормоны, шлаки, питательные вещества. Белые кровяные шарики летели мимо, как лихие таксисты, а красные проплывали не торопясь, как ландо с солидными бюргерами. Машины спешили по своим делам и застревали на перекрестках точно так же, как городской транспорт в час пик. Уинтергрин маневрировал в этом потоке, разыскивая нечто, неведомое ему самому.

Сделав левый поворот, он пересек три улицы, потом свернул вправо и подъехал к лимфатическому узлу. Тут-то он и увидел их — нагромождение белых клеток, напоминающих дикую автомобильную аварию. Навстречу ему мчался мотоцикл.

На лице одетого в черную кожаную куртку мотоциклиста выделялись только горящие, налитые кровью глаза. Куртку наискось перечеркивала красная надпись: «Раковый легион».

Выкрикнув ругательство, Уинтергрин направил свой автомобиль прямо на мотоциклиста. Он знал теперь, что перед ним раковая опухоль, карцинома.

Бах! Тр-р-рах! В-ж-ж-жик! Авто Уинтергрина разнесло мотоциклиста вдребезги, а седок взорвался, оставив после себя лишь тучу черной пыли.

Теперь Уинтергрин носился вверх и вниз по дорогам кровеносной системы, он мчался по артериям, колесил по венам, с трудом пробирался по капиллярам. Он искал одетых в черное мотоциклистов — членов ракового легиона — и беспощадно давил их колесами, обращая в прах.

Вот он оказался в темных, сырых зарослях своих легких, на белоснежном коне, с копьем-молнией в руке. Из-за сучковатых ветвей и растущих на них воздушных мешков выползали шипящие черные драконы, мелькали их красные языки, а глаза полыхали пламенем. Пришпорив коня, Уинтергрин пронзил копьем одного, потом другого, третьего монстра — и так до тех пор, пока не освободил лес от этих ползучих гадов.

А вот он облетает на самолете какую-то широкую, влажную пещеру, а над ним неясными громадами высятся внутренние органы. Под ними — бесконечная равнина блестящего, скользкого кишечника.

Внезапно из-за прикрытия огромного, пульсирующего сердца появляется звено черных истребителей с огромными кроваво-красными «Р» на крыльях и фюзеляжах. С воем они пикируют на Уинтергрина.

Мотор взревел, и Гарри рванул вверх, готовый к битве. Выписывая немыслимые виражи, он поливал противников огнем, пока наконец они не начали, — по одному, потом пачками, — падать и взрываться внизу, в области кишечника.

Со всех сторон Уинтергрина атаковал самый разный неприятель, принявший тысячу обличий: здесь были драконы и мотоциклисты, самолеты и морские чудища, солдаты и змеи, тигры и ракеты. Но вся эта нечисть была либо черной, либо красной. Черный цвет намекал на полное забвение после смерти, красный был цветом крови. Этой пакостью — злокачественными опухолями в разных ролях — кишели кровеносные сосуды, легкие, селезенка, грудная клетка и мочевой пузырь. Они проникли всюду, воители ракового легиона.

Но и Уинтергрин не отставал в перевоплощениях: он был шофером, рыцарем, пилотом, водолазом. солдатом и даже погонщиком слонов. С мрачным и диким злорадством он уничтожал своих врагов, покрывая поля сражения мертвыми, обращенными в прах карциномами.

Он дрался, боролся, воевал до тех пор, пока…

Пока наконец не увидел себя стоящим по колено в желудочном соке, который омывал стены сырой, вонючей пещеры, оказавшейся его собственным желудком. И тут на него двинулась, хрустя суставами, членистоногая тварь: это был чудовищный черный краб с кроваво-красными глазами, квадратный и приземистый. Щелкая своими сочленениями, краб двигался прямо на него, пересекая желудок. Выждав момент, Уинтергрин хищно осклабился и, высоко подпрыгнув, оказался на спине краба. Черный панцирь затрещал.

Краб лопнул под его тяжестью, как огромная, сухая тыква, колючая снаружи и полая внутри. Чудище рассыпалось на тысячи мелких осколков.

Уинтергрин остался один, наконец-то один. Он победил их всех, до самой последней гадости. Опухолей больше не существовало.

Затерянный в собственных внутренностях, стоял Уинтергрин-победитель, ищущий новых врагов, жаждущий лекарств, мечтающий о возвращении на волю.

Он ждет этого уже очень давно…

Если вы попадете в самый лучший в мире санаторий, вы услышите там о Гарри Уинтергрине, том самом Уинтергрине, который добился всего: он стал отвратительно богатым, он делал Добро, он оставил свои следы на Тропе Времени. Он же ухитрился проникнуть внутрь собственного организма, воевать там с раковыми опухолями и победить.

С тех пор он не может оттуда выбраться.