Все началось с невинного вопроса.

— Даниил, а что такое свадьба?

Он глянул на сестру, устроившуюся по другую сторону циновки с глиняной посудой. Они припозднились с утренней трапезой. Давно пора открывать дверь кузницы, но сегодня Даниил не торопится. Чуть не до утра гулял он на свадьбе у своего нового друга Нафана, сына сборщика податей. Теперь ноги-руки еле двигаются, голова плохо соображает. Только бы Лия перестала мучить его бесконечными вопросами.

Как же мало девочка знает о мире за глинобитными стенами. Что, бабушка никогда ей ничего не рассказывала? Когда они только поселились здесь, в доме Симона, брат с сестрой ели и работали почти всегда в молчании. Не привыкший к одиночеству, Даниил постепенно стал разговаривать с Лией, как раньше с Самсоном, просто думал вслух, не ожидая ответа. И Самсон, и Лия все больше молчали, но, к удивлению юноши, оказалось, что сестра все запоминает. Скоро Лия стала задавать вопросы, странные, не по возрасту детские, являя полное незнание жизни. Позже, после знакомства с Такой, вопросы посыпались один за другим. Она хотела все узнать о девушках, живущих в селении, — что они носят, о чем говорят, чем занимаются. Он старался отвечать как можно подробней, понятно, что его слова — словно окно, откуда сестра смотрит на мир и на людей, тех самых, кого так боится увидеть лицом к лицу. Теперь, болезненно морщась при каждом слове, он пытался описать ей свадьбу.

— Это такое торжество, — медленно приступил он к рассказу, — когда мужчина приводит в дом невесту. Его друзья собираются вместе и желают ему счастья.

— А у невесты есть подруги?

— Само собой разумеется, такую кутерьму устроили, болтали без остановки и все разом.

— А сколько народу пришло на свадьбу Нафана?

— Не так уж много, наверно, меньше, чем обычно. Конечно, я не был на свадьбах с тех пор, как… — с той самой далекой ночи, когда он нес факел в свадебной процессии дяди. Он заторопился дальше. — Понимаешь, Нафан стыдится своего отца — он сборщик податей и прикарманивает деньги — и поэтому отказался от его помощи. Наверно, свадьба была бедная, но Нафан доволен.

— И вы ели всякие вкусности?

— Да, лепешки и фрукты, и пили виноградное вино, — как же он не подумал, даже в голову не пришло принести ей хоть чуточку.

— Рассказывай дальше, Даниил! — глаза девочки сверкали.

Вот бы ему обрести дар слова, но нет, он не Иоиль:

— Сперва мы отправились в дом невесты. Для Нафана и Деворы приготовили гирлянды из цветов, свадьба была в саду, потому что в доме слишком мало места.

— А невеста красивая?

— Не знаю. Нафану, наверно, нравится.

— Такая же красивая, как Така?

В первое мгновение Даниил ужасно смутился, но потом вспомнил, Така — единственная девушка, которую сестра знает.

— Нет, — честно ответил он, — не такая красивая.

— А платье? Расскажи про платье, — Лия улыбалась, щеки ее раскраснелись.

— Платье… — тут он совсем растерялся. — Кажется… да, белое. А на голове тонкое покрывало и цветы. И мы все пошли к новому дому Нафана — настоящая свадебная процессия. Мальчишки играли на дудках, мы несли факелы, а старики бросали на невесту рис и зерно.

— Зачем?

— Такой обычай… Чтобы у нее была хорошая, большая семья. И все пели, и кричали, хлопали в ладоши и притопывали ногами.

Он замолчал, заметив тревогу в глазах сестры. Даже упоминание о крике ее расстраивало. Она не могла вообразить, что такому шуму и гаму можно радоваться. Он встал, принялся убирать посуду. Но Лия не двигалась, растревоженная его рассказом.

В конце концов она спросила:

— А невеста Нафана теперь все время живет с ним в одном доме?

— Конечно. Как наши мама с папой.

— Даниил, — медленно произнесла девочка, — а когда ты приведешь сюда невесту, куда я денусь?

— Что за глупый вопрос, — от неожиданности он заговорил почти грубо. — Я не собираюсь жениться.

— Почему?

— Потому что у меня нет времени для подобных глупостей. Придется подождать до тех пор, пока мы не избавимся от последнего римского солдата.

— А Нафан сделал глупость, да?

— Нафан — другое дело, — Даниил окончательно потерял терпение. — Я дал клятву. Цель моей жизни — прогнать отсюда этих римских хозяев.

В ушах звенело от собственного голоса. На кого он кричит — на Лию или на самого себя? Он сердито схватился за плащ. Ему так больно, будто она нечаянно задела открытую рану, о которой он и не подозревал.

— Римляне наши хозяева? — удивленно спросила она.

— А ты разве не знаешь?

Она сидела молча. Но стоило ему открыть дверь мастерской, он понял — на подходе еще один вопрос. Нет, больше он слушать не будет. Хватит с него на сегодня. Но слова настигли его, оглушили, поймали в сеть.

— А солдат, он иногда приходит в мастерскую, тот, что на лошади. Он римлянин?

— Да, и пусть сгниют его римские кости.

— Тогда он — твой хозяин?

— Спроси его. Он скажет — да.

— Но, Даниил, это глупо. Он совсем мальчишка, меньше тебя и совсем не такой сильный. И по дому тоскует.

— Какая разница, кто сильней, — бушевал Даниил. — У него меч. И целая римская армия за спиной.

— Даниил, за что ты так злишься на римлян?

Гнев душил его. Что он может ей ответить?

За то, что они с тобой сделали! Отняли у тебя родителей и хорошую жизнь, отняли возможность выпить из брачной чаши на своей свадьбе. Они все у тебя отобрали, и только одно осталось — брат, и он за тебя отомстит!

Нет, надо бежать отсюда, а иначе он задохнется. На него свалился такой груз, какого ему не осилить разумом и не поднять. И уже на ходу, бросившись к двери, он все же спросил:

— А откуда ты взяла, что он по дому тоскует?

Ее глаза заволокло голубоватым туманом:

— Мне просто так кажется.

Девочка низко наклонила голову, встала на коленки — скатать циновку.

Он резко хлопнул дверью. Проклятье! По дому тоскует! Этакий самодовольный верблюд!

Но откуда она вообще знает про тоску по дому?

Никак не сосредоточиться на работе. Кровь стучит в висках. Детские вопросы Лии выпустили наружу бесов, которых он так старательно запирал внутри. Сколько еще можно жить такой жизнью? Весь день у горна думал он о пещере в горах. Дважды клал молот, выходил из мастерской и, стоя на пороге, глядел вдаль — туда, где очертания далеких холмов дрожат в жарком мареве, а за ними встает бездонная голубизна летнего неба. Ему долго удавалось обуздывать себя, подавлять тревогу, заталкивать в угол нетерпение, выбивать их могучими ударами молота по наковальне. Но сегодня они вновь накинулись на него, и в сто раз сильней. Целый день он работал с неистовой страстью, пытаясь вколотить жажду свободы в неподатливый металл, стараясь не смотреть на далекие холмы. Ближе к вечеру отложил молот, тщательно прикрыл угли землей, как делал перед наступлением субботы, и запер дверь мастерской.

— Мне надо уйти, — объяснил он сестре. — В доме достаточно еды и питья, и масла в плошке хватит на всю ночь.

— А ты вернешься? — она, наверно, почувствовала бесов, толкающих его в спину.

— Конечно. Заложи дверь на засов.

Вот она, дорога к холмам. С каждым шагом спадает усталость. А перед утомительным подъемом почувствовал — воздух становится прохладней. Легкий ветерок в вершинах кипарисов. С каждым вздохом легкие наполняются свободой.

Долгими ночами в доме Симона представлял он себе этот миг — снова в родной пещере. В первую минуту все было так, как он воображал — крики удивления, радость возвращения домой. Но волнение быстро улеглось. Рош, наскоро разузнав новости, вернулся к неоконченному спору, полному взаимных проклятий. Даниил отправился бродить по лагерю, заметил пару новых лиц, но долгожданный бурный восторг не приходил. Он понимал, чего ему не хватает. Карабкаясь вверх по тропинке, он так надеялся увидеть знакомую фигуру, неистово мчащуюся навстречу. Но, конечно же, у черного великана найдутся и другие дела, не сидеть же ему днями и ночами, высматривая его, Даниила. Но почему Самсона вообще нигде не видно? Он потрогал камень — горн еще теплый на ощупь.

— Как тебе жизнь в селении? — спросил Иоктан, сбрасывая огромную охапку хвороста, принесенную им для костра.

Показалось ему, что в голосе подростка звучит враждебность — или, может, зависть?

— П-п-принес чего-нибудь пожрать?

Даниил удивился. Ему и в голову не пришло нести сюда еду.

— Теперь с мясом плоховато, — усмехнулся Иоктан. — Пастухи выставляют засады, похоже, от нас научились. П-п-побили двоих, сильно побили. Пастухи в дурном расположении духа, и Рош приказал на время затаиться.

Даниилу вдруг пришло в голову, что, пока он жил в пещере, ему казалось — овцы на склонах ничьи, бери не хочу. А теперь он знает, как зовут владельцев отар, и они совсем не богатые люди.

— Ничего, — присвистнул Иоктан, — терпения Роша хватит ненадолго.

Даниил рассмеялся, отгоняя тревожные мысли:

— А где Самсон?

— Кто знает. Самсону никто не указ.

— И Рош ему позволяет?

— Попробуй не позволь. Сдается мне, Рош уже давно жалеет, что освободил эту неразумную скотину. Смотри! Вот и он. И что принес!

Великан показался у входа в пещеру. На плечах — огромный баран весом со здорового мужчину, а ему явно не тяжелее кролика. Самсон сбросил тушу к своим ногам, стоит, ухмыляясь, глядя то на одного, то на другого и ожидая похвалы. С криком радости Даниил бросился к нему. Широкая белозубая улыбка разделила надвое черное лицо. Даниил расплылся в ответной улыбке. Гигант переступил через овечью тушу, и вот он уже на коленях перед Даниилом. Юноша схватил могучие руки, крепко сжал. Они стоят, не произнося ни слова, только улыбаются друг другу.

Двое обитателей пещеры бросились к туше, с яростью шакалов сдирают шкуру. Другие тащат хворост для костра, готовят вертела. Все валом валят из пещеры, прослышав про грядущий пир. Рош только глянул сердито, но ничего не сказал.

Пока жарилось мясо, Даниил никак не мог решить — говорить Рошу об отряде или нет? Не хотелось портить впечатление — лучше уж рассказать, когда наберется целая армия. Да и день сегодня неподходящий, Рош явно в плохом настроении.

— Твой приятель Иоиль, — спросил между делом вожак, — встречаешь его иногда?

— Да, довольно часто.

— Не выпускай его из виду, — гаркнул Рош. — Он мне скоро понадобится.

Больше ничего не сказал и не очень-то вслушивался в рассказ Даниила о жизни в мастерской Симона.

Ночью Даниил сидел у костра. Хорошо! Потрескивает хворост, взметаются язычки пламени. Брюхо набито жареной бараниной. Спина опирается на камень, чувствует лопатками знакомые вмятины.

— Неплохо вернуться домой!

— Неп-п-плохо сытно пожрать, — Иоктан ладонью вытер жир, капающий с подбородка. — Надо тебя за это благодарить.

— Ты хочешь сказать — Самсона?

— Самсон принес барана ради тебя. Он точно знал, что ты придешь. Он всегда все знает. Он, может, и глухой, а с-с-слышит и то, что далеко. П-п-посмотри на него, уставился на тебя, словно ты — его божество. Думаешь, случайно у нас сегодня такой роскошный пир после целой недели поста?

И еще кое-кто знал, почему в лагере появилась баранья туша. Даниил взглянул на вожака, маленькие глазки над спутанной курчавой черной бородой пиявили Самсона. Как же он его не любит. Да, сколько ни объедайся Рош запретной бараниной, в жизни не простит того, кто не подчинился его приказу.

Наступила ночь, Даниил лежал без сна. Звезды над головой, такие огромные, такие близкие. Чистый, прохладный воздух, ни дыма, ни уличной вони. В животе полно мяса и доброго вина, рядом спят его товарищи. Именно так долгими душными ночами в селении он себе и представлял счастье. Но сон все не приходил. Кузнец ворочался, пытался устроиться поудобнее на каменистой земле. За эти недели он позабыл, каково спать на камнях. Да и мысли его никак не могли угомониться.

Перед ним мелькали разные картины. Лия в одиночестве за дверью, заложенной на засов. Иоиль, читающий свиток. Така в полосатой головной повязке у двери в кузницу. Симон — отвернулся и ждет, пока Даниил согласится принять в дар все, чем он владеет.

Симон нашел себе другого вождя. Даниил вспомнил, как однажды ел с товарищами Симона. Молчание, когда Иисус встал благословить скудную трапезу. Каждый взял меньше, чем нужно, чтобы хватило тем, кто ждал снаружи. Что объединяет этих людей? Вот сегодня, кому, кроме Самсона, есть дело до того, что он вернулся?

Он вдруг вспомнил о маленькой черной козочке, любимице Лии. Может, сейчас в селении из-за их пира какой-то ребенок лег спать голодным?

Он встал еще до восхода солнца. Самсон тут же вскочил на ноги. Даниил положил на плечо великана руку. В черных глазах вопрос — нет сил его вынести. Юноша покачал головой и, тихо ступая между спящими, вышел из пещеры. Самсон даже не пытался следовать за ним.

Как же хочется взять с собой чернокожего гиганта. Но каково будет этакой громадине в тесной клетке кузницы? Все селение всполошится при виде него, Лия от страха снова забьется в угол. Нет, место Самсона здесь, на свободе, в горах.

А он сам — где его место?

Горящих углей в горне почти не осталось. Он разгреб золу, обнаружил пару еле теплящихся угольков, попытался раздуть огонь — вернуть его к жизни. Открыл дверь в жилую комнату. Лия подняла голову, голубые глаза совсем неживые — погасли, как и огонь. Она не расчесала волос, не приготовила завтрак. Даниил раздраженно заметил, что кувшин с водой почти пуст, теперь придется идти к колодцу и ждать там в окружении хихикающих женщин. Он наклонился, подхватил кувшин — все, дверца клетки опять захлопнулась.