Глава 10

Лонд, 2168

– Что это за штука? – Машина, стоящая в середине площади, смотрела на Кэрол, как огромное ржаво-красное насекомое. – Что она делает?

– Сейчас время устанавливать Мировое Древо этого года, – ответила леди Августа.

– Это что, вроде рождественской елки? Вряд ли это сооружение украсит площадь.

И тут Кэрол замолчала, потрясенная увиденным. Прекрасные дома, некогда окружавшие площадь, лежат в развалинах. Только три-четыре дома, кажется, обитаемы. На месте прежних жилых домов тут и там зияют дыры, как пустоты в челюсти между разрушенными зубами. Через одну такую дыру даль видно до самого горизонта.

Кэрол поискала глазами дом, который она знала лучше остальных, а когда нашла, то поняла, почему леди Августа не явилась к ней в ее комнате. Ее спальня, как и комнаты самой леди Августы, исчезла. От Марлоу-Хаус остался только один этаж. Груды камней перед зданием и по обеим его сторонам – очевидно, остатки верхних этажей. Парадная дверь забита досками самой разной толщины, укрепленными железными скобками.

Площадь по-прежнему существовала как незастроенное пространство, но трава, деревья, кусты и цветочные клумбы исчезли, а на месте всего этого появилось прочное покрытие серого цвета. На этой площадке несколько человек в висящей лохмотьями черной одежде суетились у скрежещущего непослушного механизма.

Кэрол содрогнулась. Все, что попадалось ей на глаза, было грязно-серым или черным, сломанным, противным, шумным. И холодным. Все еще шел ледяной дождь, капли его потоками бежали по ее плащу. Влага просачивалась сквозь толстые подошвы удобных расхожих ботинок. Вода капала с волос и стекала по шее.

– Если это Рождество будущего, оно совершенно не похоже ни на какое известное мне Рождество. И елки тоже нет.

Предмет, который устанавливали на площади при помощи ржавого механизма, был не настоящим деревом, а тяжелым сооружением из металла, такого же серого и тусклого, как и небо над площадью. Его ствол достигал по меньшей мере двадцати футов в окружности, а в длину был раза в три выше суетящихся вокруг него людей. Вдоль громоздкого ствола шли искривленные выступы, видимо, изображающие ветви. Вверху металлическое чудовище разделялось натрое, и распростертые, как руки, ветви оканчивались такими же искривленными пальцами. Все это обвивала толстая металлическая проволока – гротескная имиация виноградной лозы.

– В жизни не видала ничего отвратней, – сказала Кэрол, глядя на пятнадцать пальцев, устремленных вверх. Казалось, они ждут – или алчно жаждут – схватить нечто огромное.

– Лучше, чтобы тебя никто не слышал, – предупредила леди Августа.

– Это и есть Мировое Древо, о котором шла речь? – И когда леди Августа кивнула, Кэрол спросила:

– А зачем оно?

– Я расскажу тебе кое-что, чтобы ты не наделала бед. Рождество больше не празднуют. Спустя столетие после твоего времени его забыли, так же как и прочие праздники, связанные с религиями. Великие Вожди Народа объявили, что эти празднования приобрели чересчур материальный и коммерческий характер и посему утратили свое истинное значение. К тому же праздников было очень много, около двухсот в году. Постоянные празднования мешали производительности труда. Поэтому в интересах экономического возрождения после ужасной двадцатилетней депрессии, которая привела мир на грань хаоса, ввели Новый Календарь, и все старые праздники упразднили.

– Как, и Валентинова дня нет, и Дня всех святых, и денег на них нельзя потратить? – спросила Кэрол легкомысленно, но, поразмыслив, сказала серьезно:

– А я думаю, что уничтожение праздников могло только помешать экономическому оздоровлению. Одно запрещение Рождества могло вызвать падение спроса.

– Напротив, когда не стало праздников и люди перестали уделять столько времени подготовке к ним, продуктивность труда возросла, и надежды Великих Вождей оправдались. Нововведения оказались очень успешными.

– Но если у людей нет выходных, это несправедливо. Такая жизнь не может нравиться простым людям.

– Рада слышать, что тебя заботят простые люди. Было время, когда они тебя не заботили. Время, когда ты приветствовала бы запрещение любого праздника, в особенности Рождества. – И леди Августа продолжала:

– Великие Вожди немного разбирались в элементарных потребностях простых людей. Так, они установили четыре главных праздника, по одному в начале каждого астрономического времени года. Празднуют зимний и летний солнцеворот, весеннее и осеннее равноденствие. В честь каждого из этих событий проводят трехдневные торжества.

– Довольно долгие выходные, – заметила Кэрол.

– Именно, хотя по Новому Календарю еженедельных выходных нет. Просто после каждых десяти рабочих дней дается день отдыха и три дня сверх того в начале нового года. – Леди Августа помолчала, чтобы Кэрол усвоила сказанное.

– Судя по всему, это ужасная эпоха.

– Это мирная эпоха. Хотя, возможно, ей и не хватает очарования, – ответила леди Августа. – После десятилетий этнических и религиозных войн, терроризма и экономических переворотов большинство людей благодарны за прекращение насилия и не протестуют против репрессивных законов. Большинство, – повторила она с ударением, – но не все.

– Экономическое возрождение, о котором вы упомянули, очевидно, еще не дошло до этой части города. – Кэрол перевела взгляд с полуразрушенных зданий на ржавую машину, отъехавшую в сторону, и на мерзкую скульптуру, водруженную на низкое бетонное основание точно в центре площади. – Видимо, правительство еще не расчистило этот квартал после последней войны или потратило деньги на обновление промышленности. У этих рабочих вид явно не процветающий.

– На самом деле они счастливчики, – сказала леди Августа. А когда один из рабочих заметил двух женщин и что-то сказал своим товарищам, те замолчали, уставясь на них, и леди Августа добавила:

– Нам лучше войти в дом.

Она провела Кэрол мимо груды обломков сбоку Марлоу-Хаус, потом по остаткам ступенек вниз на двор к черному ходу. Когда-то здесь была прихожая и дверь с четырьмя большими стеклами в верхней части. Теперь эта очаровательная низкая дверца исчезла, ее заменили прочной деревянной преградой, закрывающей доступ в нижний этаж дома. Леди Августа постучала. Не получив ответа, постучала еще раз, посильнее, но, как и в первый раз, сохраняя определенную последовательность различных ударов.

– Это условный знак? – спросила Кэрол.

– Всегда лучше знать, кто идет. Где же этот человек? Нас могут арестовать, пока он откроет.

Кэрол уже приготовилась спросить, почему их могут арестовать, хотя они ничего не сделали, но деревянная преграда подалась, и человек средних лет с прямыми грязными волосами уставился на нее.

– Впусти нас, БЭС, – приказала леди Августа. – Я привела гостью к твоему хозяину.

– Я никого не называю хозяином. Я свободный человек. – Но БЭС еще немного приоткрыл дверь, чтобы впустить их.

В темном, неприбранном, заставленном вещами помещении Кэрол узнала бывшую кухню. В соседней комнате, где когда-то была столовая для прислуги, она разглядела кровать и комод – очевидно, здесь помещался БЭС. Сам он был одет в многослойную поношенную одежду темного цвета.

– Он в книжной комнате, – сказал БЭС, указывая пальцем на лестницу для прислуги, которая вела наверх. Не сказав больше ни слова, он водрузил на место деревянные засовы и запер их.

– Сюда. – Леди Августа стала подниматься по лестнице.

Кэрол шла за ней. Единственный уцелевший из верхних этажей содержался в чистоте, но нуждался в капитальном ремонте. Прекрасная ореховая обшивка холла была сильно повреждена, а мраморный пол покрыт трещинами. Нескольких черно-белых плит недоставало. Электричества, видимо, не было, потому что на столах и скамьях стояли свечи и масляные лампы. Искусственное освещение было необходимо – все окна забиты неотесанными досками в несколько слоев и не пропускают дневной свет.

Подойдя к библиотеке, леди Августа не остановилась и не постучала. Показав жестом, что Кэрол должна идти с ней, старая леди распахнула дверь и вошла.

На окнах были задернуты тяжелые коричневые занавеси, и поэтому не было видно, что здесь, как и во всем доме, окна и двери, за исключением одной, забиты досками. Книжные полки были почти пусты. На письменном столе горели две свечи в надбитых подсвечниках. Ковра не было. Но несмотря на грустные перемены в обстановке, комната все же странным образом походила на ту библиотеку, которую Кэрол помнила со времени своей службы в Марлоу-Хаус и какой она видела ее в далеком прошлом. В этой комнате граф Монфорт поцеловал ее в тот вечер, когда давали бал в честь их обручения.

За столом сидел мужчина – в этом нельзя было ошибиться; он сидел, наполовину отвернувшись от двери, закутавшись до плеч в одеяло оливкового цвета. Он что-то писал, но Кэрол видела, что его рука замерла, а плечи напряглись, когда они вошли.

– Это ты, Авга? – Услышав этот голос, Кэрол остановилась.

– Я. – Леди Августа шла к нему. – Я привела друга.

– Твоим друзьям здесь всегда рады. – Человек встал, сбросив одеяло с плеч. Он повернулся. Кэрол увидела его лицо и убедилась воочию, что слух ее не обманул.

– Николас!

– Не совсем так, – поправил он, – я Ник.

– Это та женщина, о которой я тебе говорила, когда была здесь в прошлый раз, – сказала леди Августа тому, кто назвал себя Ником. – Она сможет вам помочь.

– Я не буду спрашивать, можно ли положиться на ее честность, – ответил Ник. – Если бы ей нельзя было доверять, ты ее не завербовала бы.

Он протянул правую руку, и Кэрол, словно загипнотизированная, вложила в нее свою и почувствовала, как крепко обхватили ее его длинные мозолистые пальцы.

– Как тебя зовут? – Голос был таким же, каким она его помнила, глубоким и слегка насмешливым. Его мужское обаяние было так велико, что Кэрол потеряла всякое соображение, слыша его голос и чувствуя прикосновение его руки, и не могла произнести ни слова – так заныло у нее сердце. Ник по-своему истолковал ее колебание.

– Здесь ты можешь назвать себя другим именем, если хочешь, но мне нужно знать и твое настоящее имя, – сказал он настойчиво, еще крепче сжимая ее руку. – Мои друзья считают, что назвать свое настоящее имя – значит проявить доверие и дружелюбие.

– Я Кэрол Симмонс, ЗОВИ МЕНЯ «ЛЮБОВЬ МОЯ». СКАЖИ, ЧТО ТЫ МЕНЯ УЗНАЕШЬ.

– Ты будешь Кэр. – Он отпустил ее руку, и Кэрол почувствовала себя осиротевшей, одинокой, заброшенной в чужом мире. Это был ее Николас, и все же это был не он. Сердце говорило, что это тот человек, которого она любит, но рассудком она понимала, что это не так, что этого не может быть.

Он стал разговаривать с леди Августой, и Кэрол воспользовалась этим, чтобы как следует рассмотреть его. Теперь она увидела разницу между Николасом, графом Монфортом, и Ником, человеком из будущего. Волосы у Ника такие же черные и блестящие, но прямые, на затылке завязанные тесемкой в конский хвост. Одет он в такое же поношенное темное одеяние, какое она видела на Бэсе и на рабочих на площади – толстую черную рубашку с раскрытым воротником, темно-серые брюки, свободную серую куртку. На локтях и коленях заплаты, но одежда чистая.

Ник выше, тоньше и как-то крепче, чем тот, кого она любила в XIX веке. Скулы выдаются больше. Но крупный, красиво изогнутый рот тот же, и глаза такие же острые и испытующие, как были, хотя ей не хватало таящихся в них привычных насмешливых искорок. Впрочем, она понимала, почему этих искорок нет. В это время и в таком месте не до смеха.

– Значит, ты придешь на собрание? – спросил Ник у леди Августы. – Будь осторожна, Авга. Вчера забрали еще двоих.

– Не бойся. Со мной ничего не случится.

– Вы оставляете меня? – воскликнула Кэрол, не понимая, как она обойдется без своей спутницы в таком странном месте.

– Я оставляю тебя там, где ты должна быть.

– Я позабочусь о твоей безопасности. – Ник слегка прикоснулся к ее руке. Кэрол потерялась в его взгляде, а когда смогла оторваться от его глаз и оглядеться, леди Августы в комнате уже не было.

– Примемся за дело, – сказал Ник. – Сначала расскажи, что ты умеешь.

– Думаю, ничего – из того, что может быть вам полезно. Я не знаю, зачем леди… зачем Авга привела меня сюда. Что она говорила обо мне?

Кэрол пыталась сосредоточиться. Конечно, леди Августа намеревалась дать ей еще какой-то урок здесь, в будущем, и нужно понять, что это за урок.

К несчастью для планов леди Августы, Кэрол сбивала с толку неожиданная встреча с человеком, так похожим на того, кого она любила и кого потеряла, как ей казалось, навсегда. Ей хотелось упасть в его объятья, но она знала, что, если она это сделает, он примет ее за сумасшедшую. Она твердила себе, что это не Николас, что это другой человек, но не могла убедить себя в этом. Леди Августа ушла, и Кэрол не могла получить от нее подтверждения тому, что она чувствует. Ее предоставили самой себе в мире, который, судя по уже увиденному, полон опасностей.

– Авга сказала, что ты замечательный и изобретательный человек, который может во многом помочь мне. Из ее рекомендаций я заключил, что ты обладаешь какими-то особенными уменьями.

– Какими уменьями? – Она надеялась, что получит от него какие-нибудь сведения о том, чем они будут заниматься. Но в ответ встретила задумчивый взгляд, такой знакомый, что у нее чуть не остановилось сердце.

– Авга, конечно, говорила тебе, что мне можно доверять, – сказал он.

– Мне нужно знать больше, – уклончиво возразила она.

– Мне тоже. – Он прислонился к письменному столу и стоял, скрестив руки на груди. Кэрол изо всех сил боролась с желанием подойти к нему, охватить руками его шею и поцеловать. Потребность почувствовать, как его руки обнимают ее, была всепоглощающей.

– Может быть, ты подробней изложишь, зачем Авга привела тебя?

– Честное слово, я не знаю, зачем она меня привела и чем я могу вам помочь. – В эти мгновения Кэрол окончательно убедилась в своих чувствах и поэтому сказала то, что велит ей сердце:

– Но я точно знаю, что мы с тобой встречались прежде, в другое время и в другом месте. Я была поражена, найдя тебя здесь.

Он схватился за край стола, словно боялся упасть, потеряв опору. А может быть, испугался, что будет падать сквозь века? Он смотрел на нее так, будто изучал каждую ее косточку, кровеносный сосуд, нерв, каждую клеточку, изогнутые ресницы и прядь светло-каштановых волос. Какое-то время он смотрел на ее губы, потом встретился с ней глазами и заговорил. У Кэрол сложилось впечатление, что за эти безмолвные мгновения он совершил долгое увлекательное путешествие и прибыл, куда стремился.

– Ты из прошлого, – сказал он так спокойно и тихо, словно речь шла о погоде.

– Разве Авга не предупредила тебя? Он не отрывал взгляда от ее глаз, и ей трудно было говорить разумно.

Возможно, я не должна была ничего говорить. – Но она знала, что все сделала правильно.

– Авга сказала только, что я тебя узнаю.

– И ты узнал? – Она ждала ответа, уже зная в глубине души, каким он будет, и едва дыша от страха, что ошибается.

– О да, – его голос был еле слышен, – я хорошо тебя знаю. Ты столько раз снилась мне по ночам. Когда ты вошла в комнату, мне показалось, что ты тоже меня знаешь.

– Знаю. Совершенно точно. Небольшая разница есть, но ты – тот самый человек. Теперь я уверена.

– Мы были любовниками?

– Очень недолго. – Кэрол удивилась, почувствовав, что краснеет. – Слишком недолго.

– Вот как. – Он улыбнулся, и ей показалось, что солнце вышло из-за туч, чтобы покончить с холодом и мраком.

– Кэр, – сказал он, и это короткое тяжелое слово прозвучало для нее как ласка.

– Здравствуй, Ник. – Она подошла к нему так близко, что могла бы до него дотронуться. Он все еще стоял, прислонившись к столу, и не изменил позы, чтобы обнять ее, как она ожидала. Он просто поднял руку, погладил по волосам и привлек ее голову себе на плечо. Она тоже подняла руку и положила ему на грудь, чтобы ощутить биение его сердца и понять, что это на самом деле ее любимый. Им было достаточно стоять так. И они стояли долго-долго, пока Ник не заговорил, все так же не двигаясь.

– Раз это дело рук Авги, я больше не спрашиваю, зачем ты здесь. – Она чувствовала на своей коже его теплое дыхание, его слегка шершавая щека касалась ее лба. – Авга – замечательная ведьма.

– Она не ведьма, – пробормотала Кэрол, касаясь губами его крепкой, как колонна, шеи. – Она призрак.

– Не говори мне больше ничего. Я не хочу знать, как она перенесла тебя сюда. Мне достаточно, что осуществилась мечта моей юности.

– Если ты жил раньше, возможно, какая-то потаенная часть твоего подсознания помнила меня и вызывала эти сны.

– Тише. Я уже сказал, что не хочу объяснений. Причины и здравый смысл здесь ни при чем.

Ей очень хотелось послушаться, но она не могла не думать о том, где находится и что происходит. А также о том, каких поступков ждала от нее леди Августа на этот раз.

– Ник. – Она подняла голову с его плеча и посмотрела ему в глаза. – Что за опасность я здесь ощущаю? Почему все вокруг такое серое, унылое, бесцветное?

– Насколько Авга посвятила тебя в ситуацию? Нет, пойми меня правильно, – быстро продолжал он, – я вижу, что выражение твоего лица изменилось. Это не отговорка с моей стороны. Просто мне будет легче рассказать, чем я занимаюсь, если я буду знать, что тебе рассказала Авга.

– Она говорила о Великих Вождях, которые, по-видимому, восстановили мир после эпохи насилия. Еще она упомянула новшества с календарем. Судя по ее словам, большинство людей с радостью приняли реформы этих Великих Вождей, кто бы они ни были.

– Реформы? – Он коротко иронически рассмеялся. – Великие Вожди занимаются только законами и требованиями, а теперешнее Правительство так давно у власти, что большинство людей просто не знают, что значит свобода.

– Авга говорила, что не все согласны с Правительством. Ник, а кто они, эти Великие Вожди?

– Это совет из трех человек, возглавляющий Всемирное Правительство. Если кто-то из них стареет и умирает или погибает от вероломства двух остальных, что случалось несколько раз за последние десятилетия, Правительство выбирает из числа своих членов нового Вождя. Народ в этих случаях ничего не решает. Я, а также некоторые другие находим, что эта система не правильна.

– Это диктатура. Или, точнее, хунта.

– Детям преподают только тщательно отобранные куски истории. И они вырастают, не зная, какой была жизнь до прихода к власти этого Правительства. Все, кто лично помнит прежние времена, уже умерли, кроме горстки стариков.

– Авга говорила о насилии и войнах.

– Последние сто лет до прихода к власти Вождей были ужасны. Для тех, кто знает, где искать, сохранились кое-какие записи; Я нашел и прочел некоторые из них. Первая группа Вождей действительно установила мир, это правда, и нашлось очень немного неразумных людей, ставших к ним в оппозицию, потому что все устали от постоянного кровопролития. Семьдесят лет мы живем в мире, но мы заплатили за него чересчур высокую цену. Свободы больше не существует. Правительство указывает, где жить, какую работу выполнять и даже какую носить одежду. Заговорила Кэрол:

– Авга сказала, что старинных праздников тоже больше нет. С тех пор как принят Новый Календарь. – Она покачала головой. – Вот уж не ожидала от себя такого! Но, понаблюдав, с каким безразличием устанавливают на площади это безобразное Мировое Древо, я возжаждала увидеть живое деревце, которое там обычно ставят. Мне не хватает шума и суеты рождественских дней, не хватает духа радости, который их сопровождает. Что же с того, что торговцы и агенты коммерциализировали праздники? Истинный дух Рождества не купишь, это знает любой, у кого есть хотя бы пара мозговых клеток. Вся коммерческая чепуха – не более чем глазурь на пышном и питательном пироге старинной традиции. Ведь в понятие Рождества входит еще и забота о ближних. – Она замолчала, потому что Ник смотрел на нее блестящими глазами.

– Ты – именно то, что нам нужно, – сказал он. – Что мне нужно.

– Нам, – повторила Кэрол. – Ты говорил о друзьях. Они относятся к Правительству так же, как ты?

– Мы решили изменить нынешний способ правления. Мы хотим, чтобы простые люди могли высказывать свою точку зрения на законы и на наказания за их нарушения.

– Никто, имеющий власть, не отдаст эту власть добровольно. Если вы хотите настоящих перемен, а не косметического ремонта, вам предстоит борьба. И придется убеждать Людей присоединиться к вам. Эта работа слишком велика для маленькой группы.

– Мы все знаем. Мы готовы рискнуть жизнью. Ты будешь с нами?

– Кажется, я уже с вами. Но, Ник, – предупредила она, увидев, с какой радостью он услышал ее ответ, – я же не знаю, сколько времени леди Августа разрешит мне оставаться в этом веке. У нее своя повестка дня, и меня она не послушает.

– Леди Августа? – переспросил он. – Так зовут Авгу на самом деле? Я читал о дворянских титулах. Теперь их не существует. Великие Вожди стали контролировать всю жизнь, и титулы и фамилии были упразднены.

– Когда я знала тебя раньше, ты тоже был дворянином. Думаю, ты им и остался.

– Ты торопишься с выводами, – сказал он в той насмешливой манере, которую она так любила. – Ты меня не знаешь. Я мог стать совсем другим человеком.

– Если бы это было так, я не чувствовала бы к тебе того, что чувствую.

– А что ты чувствуешь? – По-прежнему опираясь о стол, он обнял ее за талию и притянул к себе. – Скажи мне это, Кэр.

– Дело в том, – начала она, пытаясь противиться мощному эмоциональному давлению, которое он на нее оказывал, – что леди Августа… Авга может вдруг решить, что я усвоила тот урок, который она хотела мне дать, переместив меня сюда. Если я исчезну не попрощавшись, не думай, что я захотела бросить тебя. Я просто могу не успеть ничего сказать перед отбытием.

– А может, тебе вообще не придется отбывать?

– Не тешь себя напрасной надеждой. Я здесь не надолго. – Было мучительно трудно смотреть в его зеленые глаза, произносить эти слова и не расплакаться. Сердце у нее разрывалось при мысли о том, что ей суждено опять потерять его.

– В таком случае я постараюсь, чтобы мы не тратили времени зря. – Его руки скользнули по ее спине. Он прижал ее к себе, а она положила руки ему на плечи, а потом обняла его. – Можно тебя поцеловать, Кэр?

– Конечно, можно. – Она увидела, что его губы изогнулись в очаровательной улыбке. Она протянула ему губы, и он поцеловал их, сначала осторожно, как если бы не был совершенно уверен, что ему хочется того, что она предлагает.

Она понимала, почему он так нерешителен. Она чувствовала примерно то же самое. Но если Ник, которому она снилась, сомневался, совпадает ли реальность с фантазией, Кэрол нужно было заглушить воспоминания о действительности. Она была не настолько глупа и не думала, что перед ней было физическое осуществление того Николаса, который когда-то ласкал ее. Но она верила, что душа или дух Николаса, которые она по-прежнему любила, ожили в человеке, обнимающем ее. Хотя эта уверенность лежала за пределами логики, она знала, что это так, потому что не испытывала никакой вины или угрызений совести из-за охватившего ее желания. Если бы он не был новым воплощением того Николаса, которого она любила, она не захотела бы – да и не смогла бы – принадлежать ему.

Он немного отодвинулся, чтобы лучше видеть ее.

– Да, ты – та самая, – прошептал он. – Теперь я уверен. Я узнал вкус твоих губ и вспомнил, что ощущал, обнимая тебя, словно это уже было на самом деле. Но ты права: тебя могут забрать от меня. Всякий мой сон о тебе кончался нашей разлукой, и я просыпался в слезах. – Он отпустил ее. Оторвавшись от стола, он пошел в дальний конец комнаты и остановился у книжных полок, повернувшись к ней спиной. – Считается, что слезы не к лицу мужчине. Но для времени, в котором я живу, я не обычный человек. – Он сделал жест в сторону немногочисленных книг на старых полках. – Я слишком много читаю и в результате слишком много думаю о разных опасных вещах. Я пытаюсь успокоить нетерпение своего сердца, слушая старинную музыку. Мне снятся сны, которые не могут осуществиться. И все же один из этих слов – здесь, со мной. Если может осуществиться один сон, почему не могут остальные? Твое присутствие придает мне храбрости, Кэр. – Он повернулся к ней, лицо его посветлело. – Если ты здесь и мы с тобой понимаем, что мы значим друг для друга, быть может, я со своими друзьями смогу одолеть тиранию Великих Вождей и Всемирного Правительства. Глядя на тебя, я преисполнился надежды. – Но тут он замолчал, и все тело его напряглось. В холле раздались шаги.

– Это мы, Ник, – сказал мужской голос, и напряжение Ника ослабло.

– Боже мой, как же можно так жить! – воскликнула Кэрол. – Когда ты слышишь чьи-нибудь шаги, ты каждый раз готовишься к нападению?

– Я на свободе только потому, что очень осторожен, – ответил Ник и, возвысив голос, сказал:

– Я здесь. Входи, Эл.

Вошел мужчина, одетый, как и все, в темную поношенную одежду, за ним еще кто-то. Оба были среднего роста: каждый был укутан так, что Кэрол не сразу различила: второй вошедший – женщина. Пол ее нельзя было определить, пока она не заговорила.

– Я же знала, что мы вернемся в полной сохранности. – Женщина сняла большую вязаную шапку, из-под которой показались белокурые волосы, заплетенные в косу. Ее голубые глаза искрились от смеха. Ник обнял ее. – А ты беспокоился.

– Я всегда беспокоюсь о вас. – Ник повернул ее так, что свет упал ей на лицо.

– Ни царапинки – ни на мне, ни на нем. – Она заметила Кэрол. – Кто это? Я никогда не встречала ее в Лонде.

– Кэр – наш новый член. Ее привела ко мне сегодня Авга. Кэр, это моя старшая сестра, Пен. И ее любовник Эл.

– Пен? – Заглянув Нику в глаза, Кэрол увидела, что он заметил ее реакцию и понял, что этих людей она тоже узнает. Конечно, он спросит о них позже. Сейчас у него были другие заботы.

Вас никто не видел? – спросил он у Эла. Нет. Мы были осторожны. Но все же стоит показаться на люди до захода солнца. Тогда не придется объяснять, где мы были вчера и сегодня. Ясно, что сидели дома из-за дождя и гололедицы, как и все. Теперь проясняется, и Мировое Древо уже установили, так что будет естественно, если мы выйдем посмотреть на него.

– Я пойду с вами. Кэр, ты тоже пойдешь. – Ник взял ее за руку. – Если мы не будем достаточно часто появляться на улице, Правительство решит, что мы что-то замышляем, и к нам пришлют малоприятных агентов для расследования.

– Ты хочешь сказать, что правительственные шпики постоянно следят за вами? – в ужасе спросила Кэрол.

– Почти все время, но их трудно заметить, – сказала Пен.

– Что за жизнь у вас! Вроде как в бывшем СССР.

– Из книг я знаю, что наша гораздо хуже, – сказал Ник. – Пен, Эл, быстро докладывайте, пока мы не ушли.

– Мы побывали в четырех группах, – сказала Пен. – Все согласны с твоим планом. Мы начинаем действовать на следующий день после торжеств в честь Зимнего Солнцеворота.

– Я, – заявил Эл, – думаю, что мы не должны зависеть от группы Бена. Женщин в этой группе нет, а мужчины немногим лучше простых головорезов. От них больше беспокойства, чем помощи.

– Пока нас так мало, выбирать не приходится. Нужно использовать любого, кто хочет с нами работать.

Ник подождал, пока его сестра и Эл выйдут из комнаты, а потом обратился к Кэрол:

– Позже мы с тобой доведем до конца то, что начали. Я обещаю, Кэр, что это «потом» у нас будет.

– Но ты скажешь мне, что ты и твои друзья собираетесь делать? Мне кажется, вы устраиваете что-то вроде забастовки против Правительства?

– А если так, ты будешь со мной? Авга сказала, что тебя прислали помогать нам.

– На самом деле меня прислали учиться, хотя я никак не могу догадаться, что это за урок. – Она глубоко заглянула в его зеленые глаза и увидела там такую же страсть, какая пылала и в ней. По его улыбке она поняла, что он оценил двойной смысл ее последующих слов:

– Да, Ник. Я с радостью буду с тобой.

 

Глава 11

Все четверо пробрались по развалинам, окружавшим Марлоу-Хаус, и вышли на площадь. Рабочие ушли, видавший виды ржавый механизм уехал с ними, и теперь несколько человек стояли вокруг Мирового Древа, рассматривая его.

– А у этих пальцев есть какое-нибудь назначение? – спросила Кэрол, глядя на искривленные металлические ветви.

– Они для Шара, – ответила Пен. – На рассвете первого Дня Зимы Шар прилетает отдохнуть на ветках Мирового Древа. Он остается там до конца празднования Солнцеворота и напоминает нам о том, что тепло вернется.

– Не задавай здесь вопросов, – шепотом предупредил Ник, наклонившись к ней. – Услышат и поймут, что ты не из Лонда.

– Ах да, шпионы, – так же шепотом ответила она, улыбаясь так, словно они с Ником любезничали, – буду осторожна.

Как верно заметил Эл, погода прояснялась, но становилось все холоднее. Неожиданно подул сильный ветер, из туч, все еще медливших на небе, повалил снег, и вся площадь, и Мировое Древо, и люди – все покрылось белым. Ник, смеясь, подставил лицо летящим хлопьям.

– Люблю снег, – сказал он Кэрол, – на какое-то время все в мире становится чистым, резкие очертания и безобразие сглаживаются. Когда идет снег, я почти готов поверить, что мир может опять стать свежим и новым.

– Глубокой зимой даже это чудовище в центре площади кажется живым деревом, – согласилась Кэрол. Она посмотрела на Мировое Древо не так враждебно: на его металлических ветвях теперь лежал тонкий белый покров. – Посмотри – и снег, и солнце.

В воздухе еще порхали снежинки, но тучи, отдав обременявшую их влагу, утончились и уже не закрывали солнце. Мутное рассеянное желтое сияние постепенно растекалось по небу, само же солнце было подернуто тонкой пеленой. Налетел последний снежный шквал, снежинки сверкали в неярком свете солнца, словно крупинки золота.

– Как красиво, – прошептала Кэрол, глядя на Ника, стоявшего, подняв лицо к снежному потоку и золотому свету. Снежинки усыпали его черные волосы. На лоб и щеки тоже падал золотой порошок, который тут же таял, соприкоснувшись с теплой кожей. Она подумала, что навсегда запомнит его таким тонким, прямым, смеющимся, с мерцающими каплями золотой влаги на лице, окутанным дымкой и солнечным светом.

Глядя на его мужественную красоту и силу, она ощущала такую любовь, что сердце у нее просто разрывалось. Она знала, что радость, которая охватила ее в эту минуту, не продлится долго. Очень скоро время и леди Августа разлучат их. Это неизбежно. Но пока… теперь…

Он посмотрел ей в глаза. Ласково улыбнулся – ив зеленой глубине его глаз она увидела Вечность.

Позже, вечером, Ник попросил:

– Расскажи, как выглядят дома и площадь в твое время.

Солнце село, и снежная буря кончилась; но по мере того как небо очищалось, начинало подмораживать, и все четверо, дрожа от холода, были вынуждены перебраться с площади в относительно теплый дом. Они собрались в кухне; Ник и Кэрол сели рядом на деревянной скамье в конце комнаты, несколько в стороне от своих товарищей, чтобы поговорить наедине, насколько это было возможно. БЭС, совмещающий в своем лице лакея, кухарку и вообще всю прислугу Ника, тушил мясо в большом горшке на открытом огне, разведенном на месте бывшей плиты, так что дым выходил через старый дымоход. Пен, которая отказалась от предложенной Кэрол помощи, сообщив, что сегодня ее очередь работать на кухне, двигалась между посудным шкафом и столом. Она поставила на стол по меньшей мере десяток надбитых тарелок и разномастных приборов, а Эл открыл покрытую пылью бутылку вина, только что принесенную Бэсом из подпола. Они переговаривались между собой, и никто не обращал внимания на то, что Ник и Кэрол говорили друг другу.

Кэрол рассказывала, каким был район вокруг Марлоу-Хаус в ее время, она говорила быстро, не сводя глаз с остальных, чтобы прервать свой рассказ, как только кто-нибудь подойдет поближе.

– Цветы и трава в летнее время, – сказал Ник задумчиво.

– А на рождественской елке в центре сквера – маленькие разноцветные лампочки. – Кэрол продолжала описывать украшения и праздничную атмосферу Лондона.

– Никогда не видел рождественской елки, – сказал Ник.

– Если бы ты спросил меня несколько дней тому назад, я ответила бы, что их видела слишком много. Теперь я думаю, что рождественских елок не может быть слишком много. А что будет, Ник, если ты найдешь елку и украсишь ее?

– Никто не поймет, что это такое. – Он отрицательно покачал головой. – К тому же в Лонде больше нет деревьев, их нет и на много миль вокруг. А если бы я и нашел елку, мне бы не разрешили принести ее сюда. Остается смириться и видеть чудесные рождественские елки твоими глазами, так же как я вижу весь тот исчезнувший мир.

Говорить дальше они не могли, потому что пришли еще люди. Каждого впускали только после того, как БЭС убеждался, что это действительно член их сообщества. Последней появилась леди Августа, по-прежнему в драном платье. Как теперь понимала Кэрол, леди Августа, оделась так, чтобы не отличаться от остальных. Но жалкая одежда не могла скрыть ни врожденной манеры держаться с достоинством, ни повелительного характера этой женщины. «Авга» играла важную роль в маленькой группе Ника.

– Это наша собственная ведьма, – шепнула Пен, – она приходит и уходит, когда ей вздумается, и никто не знает, где она, когда ее нет в Лонде. Мне кажется, она умеет становиться невидимой. Ник говорит, что это невозможно. Но я не уверена.

За столом в этот вечер сидело четырнадцать человек, включая Авгу и Кэрол. И их действительно «включили» – никто не оспаривал решения Ника принять Кэрол в группу, и все открыто говорили в ее присутствии о своих планах.

– Почему вы решили начать восстание через два дня после Зимнего Солнцеворота? – спросила Кэрол, немного послушав разговоры собравшихся. – Почему не в тот же день, ведь полиция и прочие официальные деятели будут заняты торжественными церемониями?

– Как раз по этой причине предыдущие попытки переворотов предпринимались именно в дни торжеств. – Говорившую звали Джо, это была невысокая женщина с рыжими волосами, неравнодушная, как показалось Кэрол, к Бэсу. – В результате Правительство теперь усиливает охрану на все торжественные дни, мобилизуя Народную Гвардию.

– А если переждать Солнцеворот, Правительство отзовет их и какую-то часть отправит в отпуск. – Это сказал Люк – гибкий, черноволосый, с оливковой кожей и темными томными глазами. Он посмотрел на Пен, кивнувшую в знак согласия с его словами. – У нас больше шансов преуспеть, если мы нанесем удар, когда Великие Вожди расслабятся и будут поздравлять друг друга с благополучным завершением еще одного празднества.

Кэрол совершенно очаровали отношения конспираторов друг к другу. Она была убеждена, что Люку очень нравится Пен, и все же они с Элом были друзьями, и Люк часто следовал советам Ника и Авги. Но мнение выслушивали все. Поэтому Кэрол решила сказать то, что думает:

– На что вы надеетесь, поднимая восстание против системы, управляемой Всемирным Правительством, если вас так мало? Даже если есть другие группы, похожие на вашу, которые собираются координировать свои действия с вами, все равно это ничего не меняет, вас слишком мало. Восстание будет подавлено, и Правительство позаботится, чтобы никто никогда не узнал, что вы сделали.

– Мы знаем, что рискуем, но идем на риск, – сказал Ник. – Мы должны попытаться. Рано или поздно какой-нибудь группе мятежников повезет. Тогда поднимутся другие и присоединятся к нам, и движение начнет расти, на сторону оппозиции перейдет большинство населения, а это откроет дорогу реформам. По крайней мере, каждый получит право голоса в принятии законов. Мы сформируем новое, лучшее правительство, которое будет считаться с волей народа.

– Не так-то это просто, как вам кажется, – воскликнула Кэрол. – Истинная демократия основана на свободолюбии, а вы привыкли к подчинению. Я слушаю ваши разговоры вот уже два часа, и мне ясно, что вы в меньшинстве. Живя под властью Великих Вождей, большинство людей перестало думать своей головой. Они хотят, чтобы им указывали, что делать. Такую инерцию очень трудно преодолеть.

– И все же мы попытаемся. – Лицо Пен посветлело от того, что она видела внутренним взором и что вместе с ней видели остальные. – Мы будем продвигаться постепенно. Первая задача – свергнуть Всемирное Правительство, и мы собрались здесь для того, чтобы обсудить тактику восстания.

– Простите меня, – сказала Кэрол, – я не собиралась выливать на ваши мечты ведро холодной воды. Я просто хотела указать на некоторые ловушки, которые вас подстерегают.

– Нам нужны твои предостережения, – заметил Ник. – Иногда надежды и мечты о будущем заводят нас слишком далеко.

– Не хотелось бы мне разрушать чьи-то мечты. Я согласна с тем, что вы пытаетесь сделать. Но я не хочу видеть, как кто-то из вас будет страдать.

– Придется чем-то жертвовать, – продолжал Ник. – Здесь каждый готов отдать жизнь за наше дело. Но запомни, Кэр: когда мы победим, любой человек сможет праздновать любой праздник. Тогда, обещаю тебе, мы поставим рождественскую елку.

– Что поставим? – Пен в недоумении посмотрела на брата, но Ник улыбался, глядя в глаза Кэрол.

Она улыбнулась в ответ. Его энтузиазм и надежда действовали вдохновляюще. Кэрол могла бы рассказать и побольше насчет свержения репрессивных режимов. Она могла бы привести примеры из опыта XX века, рассказав о странах, где совершенно непохожие группы работали вместе, пока не завоевывали свободу, а после этого начинали кровавую борьбу друг с другом, в которой гибли самые слабые и беспомощные члены общества.

Но Кэрол ничего не стала рассказывать. Вместо этого она целый вечер слушала споры, и на сердце у нее с каждым услышанным словом становилось все тяжелее. Некоторые из тех, кто сейчас сидит рядом с ней за столом – а возможно, и все, – погибнут в этой борьбе. Но они верят, что игра стоит даже и такой цены, ибо наградой будет политическая и религиозная свобода. Несмотря на страх за этих людей и на свой еще не изжитый цинизм, Кэрол понемножку впитывала их идеализм и надежды на будущее.

К концу вечера Кэрол заметила, что леди Августа наблюдает за ней и на ее морщинистом лице написано одобрение.

– Вы этому хотели меня научить? – спросила Кэрол, когда все разошлись.

– Отчасти. Но это еще не все. Самый трудный урок будет и самым последним.

– А что это будет?

– Придет время получить этот урок – и ты узнаешь, что делать.

– Кэр, – прервал их Ник, – Пен и Джо проводят тебя в женскую спальню.

– Но… я думала… – Кэрол в замешательстве посмотрела на него. Она думала, что они проведут ночь вместе.

– Я должен уйти, – сказал Ник. – Сегодня ночью у меня важные дела. Не спрашивай какие. Иди с Пен. Она тебя ждет.

– Что ты собираешься делать? – вскричала Кэрол, глядя, как Ник, БЭС и Люк надевают тяжелую уличную одежду. Ей сразу же представилось, как трое заговорщиков пытаются взорвать железную дорогу или электростанцию.

Ник, казалось, прочел ее мысли.

– Никакого насилия, уверяю тебя. Среди прочего мы хотим навестить еще одну группу диссидентов, обсудить окончательно кое-какие планы, чтобы не пришлось встречаться во время торжеств, когда гвардейцы особенно подозрительны.

Он засмеялся, и все ее опасения улетучились.

– Авга пойдет с нами, так мы в безопасности.

– А я могу пойти?

– Лучше останься. – Он положил руку ей на плечо, и она убедилась, что он понял причину ее беспокойства. – Завтра начнутся праздники, они продлятся три дня. Каждый сможет свободно заниматься тем, что ему нравится. – Он подождал, пока Кэрол не наклонила голову в знак согласия, и убрал руку.

– Делай как он говорит, – еле слышно шепнула леди Августа.

– А завтра я еще буду здесь? – спросила у нее Кэрол. – А послезавтра? Я бы хотела посмотреть на эти знаменитые торжества.

– Ты пробудешь в этом времени три, а может быть, и четыре дня. Столько, сколько понадобится.

– Благодарю вас.

– Благодарить будешь, когда увидишь, что будет впереди, – отрезала леди Августа с оттенком прежней резкости в голосе. И добавила, глядя на Кэрол так, словно ей было жаль молодую женщину:

– Ты такой же великий оптимист, как и Ник. Удивительно. Вот уж никогда не подумала бы.

Спальни находились под кухней, на месте бывшего погреба для хранения продуктов. В обеих комнатах было чисто, но меблированы они были скудно, и в воздухе чувствовался слабый запах сырой земли.

– В одной комнате спят женщины, в другой – мужчины, – объяснила Пен, провожая Кэрол в женскую спальню. – БЭС каждый раз запирает наружную дверь и задвигает все засовы, так что мы в безопасности.

– Неужели все спят здесь? Вроде Ник сказал, что ты и Эл… то есть разве вам время от времени не требуется уединение?

– Наверху есть комнаты, – сказала Пен, – просто здесь внизу мы в большей безопасности.

– Как ужасно жить так!

– Я мечтаю о другой жизни, – сказала Пен, – мне бы хотелось, чтобы у меня была комната с окнами, которые не страшно открыть, чтобы впустить свежий ветер, когда жарко. Иногда я мечтаю о ярких красках. Однажды я видела жену одного из Великих Вождей, когда он приехал в Лонд с визитом. На ней было длинное одеяние в точности такого же цвета, как небо. Как, наверное, замечательно одеваться в разноцветную одежду.

– А почему вы не делаете этого? Это запрещено?

– Обычному человеку не по карману крашеные ткани. Если бы я надела такую одежду, мои друзья заинтересовались бы, где я ее взяла и как заработала на нее деньги.

– Не удивительно, что вы готовы рискнуть жизнью, лишь бы сменить правительство, – пробормотала Кэрол. – Вы, простые люди, на положении рабов.

Матрас на кровати был тонкий, выданное ей одеяло тоже, но после разговора с Пен Кэрол не склонна была сетовать на такие мелочи. Оказалось, что расслабиться в этой подземной обстановке трудно, и лампа, горевшая всю ночь, долго не давала ей заснуть. Утром она узнала, что Ник с товарищами еще не вернулся.

– Куда они пошли? – спросила она у Пен.

– Не знаю. Ник тщательно скрывает, чем он занимается во время своих ночных вылазок.

Пен посмотрела на нее с легкой улыбкой, потом обняла за плечи. И Кэрол, тронутая нежностью, зародившейся три века тому назад, тоже обняла девушку.

– Они вернутся, Кэр. Не забудь, ведь с ними Авга.

Тут вмешалась Джо:

– Если не хочешь сидеть без дела, пойдем с нами на рынок. БЭС дал мне список продуктов, которые нужно купить к празднику.

Кэрол согласилась – интересно посмотреть, каким станет Лондон в будущем. Утро уже было в разгаре, когда три женщины пустились в путь. Каждая надела поверх уличного одеяния что-нибудь еще, поскольку был сильный мороз. Кэрол была одета в свой плащ на теплой подкладке, а поверх него укуталась в нечто, напоминающее шерстяную накидку. Ее туалет дополняла вязаная шапка и толстые рукавицы. Ясно, что никто никогда не заподозрит в ней гостью из другого века.

Они шли пешком. Общественного транспорта, по-видимому, не существовало. Кэрол спрашивала себя, было ли отсутствие транспорта сознательной тактикой Великих Вождей, не желавших, чтобы население уезжало далеко от мест своего обитания. Таким образом можно препятствовать общению людей друг с другом и возникновению мятежей. Если цель Великих Вождей была такова, особого успеха они все равно не добились.

В городе оставались незастроенными огромные пустые пространства, но это не были парки, которые помнила Кэрол. Исчезли все следы деревьев, травы, городских садов, и многие кварталы «Лонда» лежали в развалинах. Увиденное напоминало фотографии конца второй мировой войны. Разница только в том, что свидетельства той войны поспешно ликвидировались и на месте разрушенных домов быстро строились новые. Разрушения, которые Кэрол видела теперь, были более чем десятилетней давности. Пен и Джо рассказали ей, что в полуразрушенных домах с заколоченными окнами, мимо которых они проходили, живут люди, так же как Ник с друзьями. Свой дом они называли Мар-Хаус.

– По крайней мере, Букингемский дворец уцелел, – пробормотала Кэрол. – Но он явно не в лучшем виде, Кованая ограда исчезла, одно крыло дворца наполовину разрушено, и большинство окон тоже заколочено досками. Там, где некогда простирались ухоженные королевские сады и озеро, возвышалось отвратительное современное здание. Этот дом – единственная новостройка, увиденная Кэрол в будущем. У входа во дворец по-прежнему стоял караул, но вместо яркой формы, существовавшей во времена Кэрол, стража была одета в темно-коричневые шинели и брюки и вооружена каким-то устрашающего вида оружием. На головах – металлические каски.

– Здесь находятся правительственные учреждения всей страны, – сказала Пен, увлекая Кэрол прочь. – Не подходи близко к этим зданиям, если ты не идешь по какому-нибудь официальному делу. Я знала людей, которые вошли туда, и больше их никто никогда не видел.

Рынок, куда они шли за покупками, расположился на Мэлле. Здесь стояли примитивные киоски из камней и кирпичей, оставшихся от разрушенных домов. Кэрол увидела старинные двери, приспособленные под прилавки, но в основном продукты лежали в корзинах, стоящих на земле или поверх куч строительного мусора. Везде толпился народ, потому что это был первый день трехдневных торжеств и большинство работяг могли свободно тратить время на приготовления к празднеству.

– Самая обильная трапеза бывает в праздник Осеннего Равноденствия, – сказала Пен, отвечая на вопрос Кэрол, – потому что это разгар сбора урожая, когда в город привозят много излишков продуктов. А разве там, где ты живешь, не так? Ник не сказал, откуда ты.

– Наверное, будет лучше, если я не скажу, где живу.

– Понятно. Скрытность – лучшее убежище. – Готовность, с которой Пен приняла ее неискренность, подействовала на Кэрол угнетающе. Молодая женщина с открытым и добрым нравом, который Кэрол так хорошо знала, должна прибегать к подобным предосторожностям и на каждом шагу опасаться за свою жизнь! Нынешнее Правительство действительно необходимо смести.

– Вот здесь самые хорошие овощи, – прервала Джо невеселые размышления Кэрол.

Продавались в основном корнеплоды. Женщины купили репы, свеклы и моркови. Пен добавила к этому маленький пучок зелени и немного пряных трав, и они пошли туда, где продавали мясо и птицу. Здесь за дело взялась Джо, поскольку БЭС в точности объяснил ей, что покупать.

– Мне курицу, если не очень дорого, – сказала Джо, обозревая нескольких птиц, висящих на металлической стойке. Она поторговалась с хозяином, после, чего получила самую лучшую курицу, какую можно купить на ее деньги. Этой тощей птицы явно маловато, подумала Кэрол, чтобы накормить всю группу, но она промолчала, не желая разочаровывать Пен и Джо.

– Дальше к сладостям, – сказала Пен. – Это лучшая часть празднества.

Производство сладостей, очевидно, было самым выгодным праздничным бизнесом, ими торговали по меньшей мере десяток киосков, и перед каждым лежали на лотках сладости, сделанные из твердого формованного сахара или из чего-то очень похожего на сахар. Кэрол уставилась на эти лотки.

– Слюнки текут, правда? – спросила Пен. – Обожаю сладости! Я бы ела их каждый день, если бы это разрешалось. Может, и хорошо, что Правительство позволяет продавать их только четыре раза в год.

– Уверена, что при таком законе у вас не портятся зубы, – сухо сказала Кэрол. Она рассматривала сладости с неприязнью, проистекающей из всего, что она узнала о всемогущем Правительстве. – Да ведь это деревья! Маленькие деревца из сахара с оранжевым сахарным шариком на ветках. Видимо, это изображение Шара, о котором ты вчера говорила, Пен.

– Нужно купить по одному на каждого, – вмешалась Джо, – Ник дал мне столько денег, что хватит на четырнадцать штук.

– А когда мы будем их есть? – спросила Кэрол, по-прежнему неодобрительно глядя на миниатюрные скульптурки.

– Не раньше, чем в День Солнцеворота, – ответила Джо.

– Я, наверное, не выдержу, – сказала Пен, смеясь, – сначала рассветная церемония, потом праздничная трапеза. И только потом – сладкое. – Оглядевшись вокруг и убедившись, что ее никто не услышит, она добавила шепотом:

– Я надеюсь, что после смены Правительства у нас все равно будет сладкое по праздникам.

– Если вам удастся сменить Правительство, – сказала ей Кэрол, – есть сладкое разрешат каждый день. Это решение будете принимать вы, и многие другие решения тоже. Надеюсь, вы подумали об этом? Выбор – утомительная вещь.

– Тише, – предупредила Джо, и Пен улыбнулась, покачала головой и ничего не сказала в ответ на замечание Кэрол.

Кэрол почувствовала, что время, проведенное с двумя женщинами за пределами Марлоу-Хаус, сбило ее с толку. Во-первых, из-за множества зримых перемен в городе, который она так хорошо знала, во-вторых, ей стало грустно, потому что признаки радостной праздничной атмосферы были так скудны. Ей не хватало сверкающего искусственного снега, красно-зеленых украшений, мишуры, ярких разноцветных лампочек, которые когда-то освещали магазины.

Ей также не хватало уличных фонарей. В этой заброшенной части Лондона их вообще не было. Пен сказала, что, по идее, с наступлением темноты люди на улицу не выходят, и поэтому фонари не нужны. Во всяком случае, электричество было только в правительственных учреждениях и в домах высокопоставленных чиновников. Магазинов тоже не было, только киоски, и еще то там, то тут товары выкладывались прямо на землю, без всяких прилавков и навесов. Очень скоро Кэрол захотелось, чтобы хоть кто-нибудь радостно пожелал ей веселого Рождества.

Ник, БЭС и Люк вернулись в Марлоу-Хаус к вечеру, вскоре после того как Кэрол с подругами кончили распаковывать и убирать купленные припасы. Трое мужчин неторопливо вошли в кухню, как если бы их приключения немногим отличались от приключений женщин, ходивших на рынок. Авги с ними не было, но никто по этому поводу ничего не сказал.

– Сегодня доедаем вчерашнюю тушенку, – решил БЭС, снимая уличную одежду и направляясь к огню, который поддерживала Джо, подкладывая кусочки дерева. – Но завтра устроим большой пир. – И они с Джо занялись обсуждением завтрашних блюд.

Глаза Ника встретились с глазами Кэрол поверх голов людей, толпившихся в кухне. Ей не нужно было ни прикасаться к нему, ни говорить с ним – она и так знала, что он часто вспоминал о ней в этот день. Так же как и она вспоминала его, потому что его образ был с ней, когда она смотрела на развалины некогда великого города, и потом, когда помогала своим новым подругам нести домой жалкие, бесцветные продукты, из которых нужно приготовить угощение в честь праздника, ничего для нее не значащего.

Но для других Зимний Солнцеворот значил очень многое. Кэрол оставила при себе свое мнение о нем, потому что эта маленькая группка людей нравилась ей все больше. За обедом она сидела рядом с Ником на скамье, чувствуя, как он время от времени касался ее бедра своим.

– Мы сделали, что хотели, – сказал Ник, обращаясь к присутствующим. Отодвинув надбитую тарелку с остатками ужина, он подался вперед и заговорил, переводя взгляд с одного лица на другое:

– Есть еще двенадцать групп вроде нашей, и все собираются присоединиться к нам ночью, когда окончатся праздники. До начала восстания для безопасности связи между группами не будет. Итак, друзья, наслаждайтесь праздниками, но будьте бдительны, уходя из дома, и не забывайте об обычных способах сигнализации, когда уходите и приходите домой.

После этого собравшиеся разошлись. Те, на ком лежали кухонные обязанности, стали мыть и убирать посуду. Некоторые отправились в подвал спать. БЭС и Джо ушли в комнату при кухне, откуда была слышна любая попытка проникнуть в дом. Пен и Эл направились к лестнице, что вела наверх. А когда все разошлись, Ник взял Кэрол за руку и привлек к себе. Посмотрев на него, она увидела в его глазах то же знание, что хранилось в ее сердце. Ему не нужно было спрашивать, и ей не нужно было отвечать, но все же она ответила.

– Да, – сказала она спокойным и ровным голосом, в котором не было ни сомнений, ни вопросов.

 

Глава 12

– У меня есть аппарат, который может проигрывать записанную музыку. – Войдя в библиотеку. Ник зажег две початых свечки в подсвечнике, стоявшем на столе. – Иногда, когда я видел тебя во сне, там звучала моя любимая мелодия, и я обнимал тебя, и мы двигались одновременно, как если бы я умел танцевать какой-то давно забытый танец.

– Мне бы хотелось услышать эту мелодию.

Он достал из ящика письменного стола два диска и плоскую черную коробочку размером примерно с его ладонь.

– Это старый аппарат. Мы нашли его, когда расчищали одну из комнат. Люк разбирается в технике, он работает механиком на водоочистной станции и поэтому сумел заставить этот плэйер работать.

Кэрол думала, что звук будет шипящим, как из древнего фонографа, но, очевидно. Люк хорошо знал, что делает, когда чинил плэйер.

Звук был четкий и чистый. Мелодия старого вальса наполнила библиотеку, подобно отзвукам давно отшумевшего бала. Кэрол затаила дыхание, и на глаза у нее набежали слезы.

– Я знаю этот танец только по моим снам, – сказал Ник, протягивая к ней руки, – ты меня научишь?

Она показала ему, как держать руки, и стала отсчитывать такт. И постепенно ее сердце стало биться в лад со старинным рефреном. Музыка захватила ее слух, ее сознание, разбудила ощущение счастья.

– Совсем не трудно, – сказал Ник спустя несколько минут. – Правда, у меня замечательная учительница.

А Кэрол подумала: «Конечно, не трудно, если какая-то часть твоего „я“ уже умеет это танцевать».

Когда музыка кончилась, он подошел к плэйеру, и опять завел тот же вальс.

– А во сне ты слышишь всегда одну и ту же мелодию? – спросила она, глядя, как его длинные пальцы прикасаются к плэйеру. – Или бывает и что-нибудь другое?

– Всегда одну и ту же. Но я не могу точно решить, была ли эта мелодия у меня в голове или я выучил ее, когда наконец-то смог пользоваться плэйером. Когда я впервые услышал запись, мелодия показалась мне знакомой.

«Конечно, знакомой, – подумала Кэрол, – триста пятьдесят лет назад ты ее хорошо знал».

Когда они танцевали во второй раз, он уже был гораздо уверенней и в себе, и в вальсовых па. Он обнимал Кэрол и кружил ее по почти пустой библиотеке, словно они танцевали на натертом паркете огромного бального зала. И, глядя в его глаза, видя его улыбку, Кэрол почувствовала, что трех столетий словно и не бывало, что они опять обручены, опять любовники, поглощенные только что зародившейся страстью, надеждами и мечтами о совместном радужном будущем. Когда музыка опять кончилась, он остановился, внимательно глядя на нее, и она поняла, что он читает все это в ее душе.

– Как странно, – прошептал он, часто моргая, словно пытался прочистить глаза, – как чудесно. Как сон наяву. Мы были не здесь, а в каком-то прекрасном помещении, освещенном множеством свечей.

– Я знаю. Я тоже это видела. – Она улыбнулась ему дрожащими губами.

– Это не просто музыка или воспоминание о моих снах, – продолжал он. – Это происходило на самом деле.

– Да, здесь и теперь. – Вторжение прошлого в настоящее было невыносимо. Каким-то таинственным, непостижимым для нее образом он был Николасом, но также был и Ником, и тот, кем он был в этом будущем, был человеком смелым и благородным. Он тоже был достоин ее любви.

Она знала, что скоро они потеряют друг друга, но кем бы он ни являлся к ней – Николасом или Ником, – она всегда будет его любить, и эта любовь – самое важное в жизни. Во всем мире, в любом веке, любовь – единственное, что имеет значение.

– У меня не было женщины несколько месяцев, – сказал он тихим голосом, – пожалуй, с прошлого Зимнего Солнцеворота. Я поглощен нашими планами, заботами о безопасности друзей, и у меня нет времени для себя. А эти дни, что остаются до восстания, – ты будешь со мной, Кэр? Ты проведешь со мной ночь?

– Я уже сказала «да», – напомнила она.

– Я подумал, что лучше сказать об этом словами, чтобы не было непонимания. Ты видишь, как я живу. Земного имущества у меня мало, и жизнь моя опасна. Я не могу тебе предложить ничего, кроме моего сердца, и еще надежду.

Она прошептала:

– Любовь и надежда – величайшие дары в мире.

Он обхватил ее лицо обеими руками, улыбнувшись, потому что она тоже подняла руки и тоже обхватила его лицо. Медленно, растягивая предвкушение, они сближались все теснее, и наконец их губы встретились и растворились в жарком и блаженном единении губ, языков и пышно расцветшего желания.

Долго он не отпускал ее. А когда отпустил, она пошатнулась – от поцелуя у нее закружилась голова. Он взял глиняный подсвечник и протянул ей.

– Держи и не подожги себя, – велел он.

И прежде чем она успела спросить, что он хочет делать, он взял ее на руки.

– Ник, это же опасно, – воскликнула она, стараясь не погасить пламя и в то же время прижимаясь к Нику.

– Это самая безопасная вещь из всех, какими я когда-либо занимался.

Пройдя через холл, он отнес ее в комнату. Ему удалось сделать это и не поджечь ни ее, ни себя. Но, глядя на огни, отразившиеся в его глазах, когда он положил ее на кровать, Кэрол подумала, что недалеко то время, когда оба они погаснут.

Дрожащей рукой она поставила подсвечник на пол. Потом огляделась. Это была почти пустая комнатушка, выгороженная в одном конце бывшей гостиной. Знакомый лепной карниз, идущий по потолку, внезапно обрывался там, где путь ему преграждала стена, возведенная сравнительно недавно. Единственное высокое окно было занавешено одеялом цвета зеленых оливок. Конечно, отверстие за одеялом забито досками. В комнате стоял небольшой комод и деревянный стул, в спинке которого не хватало двух перекладин. Кровать, покрытая также оливковым одеялом, была широкой, но жесткой и бугристой. Стены, занавешенное окно, кровать, комод, стул, две свечи – вот и вся обстановка. Кэрол казалось, что она в раю.

Ник сел на кровать рядом с ней. Пока она разглядывала комнату, он разделся до пояса. Кэрол пробежала пальцами по страшному выпуклому шраму, пересекавшему его грудь.

– Откуда это?

– Это мне подарил гвардеец лет десять тому назад. Мне еще повезло. Они не успели установить мою личность, и моим друзьям удалось вызволить меня. С тех пор я стал осторожней.

– Тебя могли убить! – воскликнула она. – Тебя могут…

– Ни слова больше, – приказал он. – То, что случится через три дня, – в будущем. Я не хочу портить тревогами эти дни и ночи, когда я могу обнимать тебя.

Говоря это, он расстегивал пояс и пуговицы ее плаща. Дом отапливался так плохо, что Кэрол сразу же, по примеру своих товарищей, стала надевать на себя как можно больше одежды. Выходя из дому, она надела поверх плаща еще и старую накидку, которую нашла для нее Пен.

– Так много одежек, – пробормотала она, позволив ему снять с себя плащ с теплой зимней подстежкой и длинный свитер. Под этим на ней был серый шерстяной джемпер с высоким воротником и такие же серые шерстяные брюки.

– Одежда делает тебя еще соблазнительней. Я провел много замечательных минут, воображая, что скрыто под ней.

Он замолчал, с интересом глядя на ее простой хлопчатобумажный лифчик и трусики, потом снял и их. Потом подождал, пока Кэрол кончит раздевать его.

В комнате было холодно, как и повсюду в доме. Кэрол начала дрожать. Издав глубокий горловой звук – то ли смех, то ли стон, – он быстро накинул на нее одеяло и лег рядом. Тонкие заплатанные простыни были холодными, одеяло не грело. И только Ник был горячим. Она прижалась к нему, как будто вся ее жизнь зависела от его тепла.

– Ты боишься или просто замерзла?

– Как я могу тебя бояться? – Она положила руки ему на грудь, пробежав пальцами по шраму. Он стал покусывать ее за мочку уха, и она вздохнула от удовольствия. – Мне холодно, но я уверена, что ты знаешь, как побыстрее меня согреть.

– Попробую.

Когда Кэрол пришла в себя и обрела способность соображать, она все еще была в его объятиях, и он все еще был одним целым с ней. Она удивилась, что комната показалась ей холодной.

– Прости, – он прижался к ней шершавой щекой, – это было слишком быстро. Я должен был бы быть осторожнее, но, Кэр, я сошел с ума. Никогда… никогда раньше…

– Все в порядке, – Она поцеловала его, чтобы остановить ненужные извинения. – Именно то, что мне нужно. Еще будет время не торопиться.

– Хотел бы я быть уверен, что оно будет.

– У нас есть эта ночь.

Никто из них не притворялся невинным. Они не обсуждали свои предыдущие романы, не говорили об общем будущем, которого, как они знали, у них нет. Вместо этого они посвятили ночь наслаждению – беря и давая друг другу как можно больше до самого рассвета. БЭС постучал в дверь предупредить Ника, что тому пора вставать и одеваться, если он хочет попасть на площадь до начала торжественной церемонии, а Кэрол вытянулась рядом со своим любовником, поцеловала его в щеку, потом поцеловала шрам на груди, потом губы и не ощутила никакой обиды или неудовольствия, когда он откатился от нее, выпрыгнул из постели и начал одеваться.

Она лежала и смотрела на него при свете оплывших свечей, чувствуя душевный покой и удовлетворение, которых никогда не испытывала раньше. Как в течение этой ночи, так и теперь, в эти короткие мгновения перед началом торжественного дня, она не думала ни о каком другом времени, другом месте, другом человеке. Только о нем.

– Поторопись-ка, – сказал он, заметив, что она натянула жесткое одеяло до самого подбородка. – Народу набежит много, и трудно будет найти на площади место, с которого что-нибудь будет видно.

Завтрак был прост: кусок грубого черного хлеба, оставшегося от вчерашнего ужина, и чашка горячей душистой воды, которую БЭС называл чаем, хотя на вкус это был не чай, к которому привыкла Кэрол, а скорее смесь сушеных трав. Но она проглотила его без какого-либо неудовольствия, чтобы согреться и запить черствый хлеб. БЭС уже начал готовить праздничное угощение с помощью Джо, и в кухне было удивительно тепло. Кэрол обнаружила, что в камин встроена печь, и очевидно, ее заранее затопили. БЭС связал ножки и крылышки курицы, которую женщины купили накануне, и положил ее в посудину для жарки. Курица была такая маленькая, что в посудине осталось еще место для овощей, составляющих основной продукт питания в холодное время года. Очищенные кусочки репы, пастернака, моркови и картошки расположились вокруг курицы. Сверху БЭС положил нарезанный лук, а Джо накрошила немного трав. Затем все закрыли крышкой и поставили в нагретую печь.

– Жариться она будет медленно, и к полудню ее можно будет есть, – сказала Джо. – Хлеб я уже испекла, а Ник выставит вино из своих таинственных погребов.

– А увенчают пиршество сладости, – добавила Пен.

– Если мы отберем у тебя сладости, интересно, ты так же радостно будешь отмечать этот праздник? – спросила Джо, смеясь.

– Вряд ли, – отозвалась Пен и подмигнула брату, а потом Кэрол.

Продолжая смеяться, они вышли из теплой кухни в сырой холод предрассветной площади.

– У вас зимой всегда так холодно? – спросила Кэрол у Ника. Они пробирались через завалы вокруг Марлоу-Хаус. Поскольку остальные шли далеко впереди, Кэрол не боялась, что кто-нибудь ее услышит.

– Бывает и холоднее, – ответил Ник. От его дыхания образовалось морозное облачко.

– В мое время в этом городе декабрь гораздо мягче. – Кэрол помолчала, взбираясь на кучу битых кирпичей и спускаясь с другой стороны. – Какие бомбы применяли в этой войне? Могли ли взрывы поднять столько пыли в верхние слои атмосферы, что это вызвало похолодание климата?

– Не знаю. Может быть. – Голос Ника стал жестче. – Очень многого нам не говорят. Думаю, что вскоре все изменится, и любая информация будет нам доступна. Кэр, я должен предупредить тебя: следи за своими словами, когда ты вне дома. На площади много народных гвардейцев. Некоторые из них в штатском.

– Понятно. Я больше не буду касаться запретных тем. А о церемонии можно задавать вопросы?

– Если ты будешь осторожно их формулировать и задавать их шепотом. – Они выбрались из завалов на ровное вымощенное место. Ник взял Кэрол за руку. – Стой рядом со мной.

Уличных фонарей не было. Дорогу к центру площади освещало только слабо мерцающее небо. Народные гвардейцы в касках и коричневых шинелях окружали небольшую территорию вокруг Древа, не давая никому подойти к металлическому артефакту. Никто не толкался и не лез вперед, и в основном толпа была спокойной. Только иногда детский плач прорывался сквозь тихое бормотание людей и шарканье множества подошв. Небо светлело бесконечно медленно, и атмосфера ожидания нависла над толпой.

– Идут, – прошептала Пен. Они с Элом стояли рядом с Ником и Кэрол, но в полутьме Кэрол не смогла определить, есть ли рядом с ними еще кто-нибудь из своих. Очевидно, БЭС, Джо, Люк и остальные растворились в толпе.

Гвардейский офицер кивнул, и толпа раздалась, открыв проход от угла площади к центру. По этому проходу двинулась процессия высших чиновников. Впереди шел человек в развевающихся золотых одеждах. Его лицо под золотым головным убором было торжественно, как у жреца, и Кэрол тут же решила, что он и есть жрец. За ним шли две женщины в небесно-голубых одеяниях. От холода они не дрожали, и Кэрол стало интересно – не было ли на них белья с подогревом. Ее руки и ноги приближались к стадии полной окоченелости, и она не понимала, как можно так легко двигаться в тонких и свободных одеждах, если под ними не спрятан какой-нибудь источник тепла.

– За ними идет один из Вождей, – еле слышно шепнул Ник. – Его зовут Фэл.

Это был толстый, напыщенный человек, немного хромающий. Его рубаха, штаны и ботинки были густого красного цвета, и какая-то круглая медаль на тяжелой цепи висела на его чересчур широкой груди. Его окружало около дюжины сопровождающих лиц в черном и сером. Завершали процессию народные гвардейцы в коричневом и группа военных в серой форме.

– Личная охрана Вождя, – прошептал Ник на ухо Кэрол. – Сегодня здесь только один Вождь. Остальные проводят праздник в других местах.

Церемония продолжалась недолго, потому что солнце восходит быстро, но Кэрол задалась вопросом, не холод ли заставил участников проиграть свои роли с максимальной скоростью. Жрец в золотых одеяниях приблизился к Мировому Древу и запел монотонные заклинания, которые через несколько минут подхватили женщины в голубом, а потом и все собравшиеся. Словно повинуясь приказу человека, протянувшего свои золотые руки, на небе стали появляться желтоватые оттенки рассветных красок. На этом бледном фоне умоляюще устремлялись ввысь пальцы Мирового Древа.

– Нашу площадь используют для этой церемонии потому, – тихо сообщил Ник, – что благодаря разрушениям отсюда открыт вид на ту часть горизонта, где сегодня встает солнце.

Как только он замолчал, верхний край солнечного диска начал подниматься над горизонтом. И в тот момент, когда засияли первые лучи солнца, появился Шар.

Он возник ниоткуда, этот огромный золотисто-оранжевый шар с металлически блестящей поверхностью. Никаких звуков от него не доносилось, и пока Кэрол, как и все, смотрела на восход солнца и на жреца, она размышляла о том, что Шар появился не постепенно, а прямо материализовался в воздухе над площадью, словно по волшебству, и повис там без движения. Люди, стоя под Шаром, смотрели на него с изумлением, выражая свои чувства приглушенными благоговейными голосами.

«Очень умно», – думала Кэрол, оценивая эффект, произведенный Шаром на толпу, хотя сама не разделяла чувств, вызванных Шаром у большинства зрителей.

– Интересно, что, у него двигатель внутри, а может, и пилот тоже? Или им управляют на расстоянии, вроде как теми игрушечными самолетами, которые запускают в парке по воскресеньям? – И поскольку Кэрол не могла найти никаких щелей на ровной поверхности Шара, говорящих о наличии дверцы, через которую входит пилот, она решила, что эта штука управляется издали. И управляется очень точно, если судить по последовательности его перемещений.

Спустя несколько минут парящий Шар задвигался. Он медленно пошел вниз, опускаясь над площадью с удивительной размеренностью. Точно в тот момент, когда солнечный диск возник полностью над юго-восточной частью города, Шар опустился в руки Мирового Древа, простертые к нему навстречу. Металлические пальцы обхватили его, удерживая на месте.

Толпа заволновалась. Кто-то смеялся, кто-то, не скрываясь, плакал от радости, а кто-то и смеялся и плакал одновременно. Кэрол отметила несколько цинично, что Вождь и его охрана были среди тех, кого зрелище не растрогало.

– А теперь, – возгласил облаченный в золото жрец, перекрывая своей речью тихое пение женщин в голубом, – теперь Солнцеворот снизошел на нас. Можно предвидеть конец холодной зимы. С этого момента дни начнут удлиняться. Теперь мы можем верить, что весна действительно придет и с возвратом тепла обновится вся наша жизнь. – И он опять воздел руки к Древу:

– Вознесем же благодарения! Вот мы видим Благословенный Шар в объятиях Священного Мирового Древа, где он будет в целости и сохранности! Нас не оставит его тепло и его свет.

Еще какое-то время он продолжал в том же духе, но Кэрол скоро надоели его однообразные заклинания. Она тронула Ника за руку, и когда он наклонился к ней, прошептала свой вопрос ему на ухо:

– А люди на самом деле верят, что таким образом солнце укрепляется на ветвях дерева?

– Убежден, что кое-кто в это верит, – ответил он. – Это красивое зрелище. Однажды под вечер я видел на фоне закатного солнца ветки сухого дерева, и это было очень похоже на Шар, сидящий на Мировом Древе. Я бы принимал эту церемонию, если бы она была просто символической, – ведь дни действительно будут теперь удлиняться. Но это поклонение Древу и Шару – государственная религия, и все другие запрещены. Много мужчин и женщин погибло, потому что они считали что не правильным.

– Значит, Правительство прибегает не только к политическому, но и к религиозному насилию.

– Не говори здесь на такие темы, – предупредил Ник, и Кэрол покорно замолчала.

Когда церемония подошла к концу и чиновники удалились так же торжественно, как и появились, атмосфера на площади стала другой. Какой-то молодой человек вынул из куртки самодельную флейту и заиграл веселую мелодию. Кто-то прихватил с собой маленький барабанчик и теперь руками отбивал на нем ритм. Третий достал какой-то струнный инструмент и стал извлекать нежную мелодию в унисон партии флейты.

Запела женщина. К ней присоединился другой голос, потом еще один. Это совсем не было похоже на официальное пение во время церемонии. Это была народная музыка, веселая и бурная, требующая сопровождения хлопающих ладоней. Музыканты заиграли громче, теперь они сопровождали пение женщин.

Потом начались танцы. Появился Люк, схватил за руки Пен и Кэрол. Эл взял Пен за другую руку, Ник взял за руку Кэрол. Незнакомая Кэрол женщина взяла за руку Ника, к ней присоединился мужчина, и пошло – взявшиеся за руки встали в круг. Они вели хоровод по площади, сначала описав круг, потом длинную спираль, а Мировое Дерево и Шар все время оставались в центре движения. Не обязательно было знать фигуры этого танца – достаточно просто следовать за остальными.

От танцующих исходило тепло. Над площадью повисло облако от горячего человеческого дыхания. Над головами танцоров оранжево-золотым светом вспыхивал Шар, когда лучи низкого зимнего солнца падали на него, и казалось, что от него изливаются тепло и свет на тех, кто собрался праздновать начало возвращения солнца из южных краев.

Почти целый час Кэрол чувствовала свою общность с весело поющими и танцующими людьми. Мир будущего был так сер и бесцветен, так полон всяческих ограничений, что зимний холод, дождь и снег действительно прибавляли трудностей к жизни каждого. Поворот к весне оживлял надежды. Конечно, лето принесет свои беды – жару, паразитов, болезни, – но из глубины зимы другое, теплое время казалось светлым обетованием. Появятся свежие продукты, кончатся холода и сырость, от которых все коченеет. Выпить мрак, как когда-то в древности пытались викинги, они не могли, но могли пением и танцами провожать самые короткие дни и самые долгие ночи в году.

Вскоре после полудня непогода положила конец уличным празднествам. Ибо, несмотря на свое золотое сияние, солнце стояло слишком низко и не могло по-настоящему согреть эту северную половину мира. После нескольких часов, проведенных на холоде, носы у людей покраснели, губы посинели и перестали слушаться. Толпа разбилась на группки: семьи и дружеские компании расходились по домам, к праздничным столам. Как бы знаменуя официальное окончание торжеств, отряд гвардейцев промаршировал через площадь плотными рядами, не обращая внимания на людей, глядя только вперед, расшвыривая веселящихся налево и направо.

Сбив с ног пару малышей, гвардейцы шли дальше. Раздалось раздраженное ворчание взрослых. Отряд не остановился, но прошествовал в том же направлении – к противоположной стороне площади. Прямо у них на пути стоял трех-четырехлетний малыш, так укутанный в куртки, свитера и шарфы, что нельзя было понять, мальчик это или девочка. Ребенок словно примерз к месту, глядя на подходивших гвардейцев огромными круглыми глазами.

– Нет! – Кэрол видела, что происходит, и поняла, что отряд не остановится. Они уже сбили с ног нескольких детей; еще один ничего не значит для них; граждане на площади их не заботят. Простые люди не имеют никакого значения. И Кэрол поняла, что почему-то – может быть, люди совсем запуганы и потому боятся реагировать? – никто не попытается предотвратить неизбежное столкновение. Ник с кем-то разговаривает, стоя спиной к происходящему. Кэрол не видела, кто еще может помочь, а время летело.

Она бросилась вперед, к ребенку, застывшему на месте, расталкивая тех, кто был между нею и малышом, которого вот-вот собьют с ног и, вероятно, затопчут.

– Стойте, черт вас побери! Проклятые лунатики!

Никакой реакции в глазах начальника не появилось. Кэрол поняла, что ее крик пропал зря. Они не остановятся. Выбросив вперед руки, она на ходу схватила ребенка и побежала дальше. Отряд прошел по площади и скрылся.

Все происшествие заняло лишь несколько мгновений, и в эти мгновения глаза Кэрол встретились с глазами начальника только на секунду, и все же ее охватил холод куда более лютый, чем тот, который царил на площади.

Что-то в безразличном выражении этого лица и пустых глаз, не видящих ничего, кроме прямой траектории через площадь, впилось Кэрол в душу. Она не знала этого человека – никогда не встречала его, – и все же каким-то смутным, алогическим образом она его УЗНАЛА. И испугалась так, словно он наложил на нее проклятие.

– Кэр! – Рядом с ней стоял Ник и та женщина, которая взяла его за руку, когда начались танцы, очевидно, его знакомая.

– Сью! – Женщина выхватила расплакавшуюся девочку из рук Кэрол. – Я не видела, что происходит. Я думала, она с кем-то из взрослых.

– С тобой все в порядке? – спросил Ник у Кэрол. Она кивнула, не в силах произнести ни слова, потому что ее била дрожь.

– Как мне благодарить тебя? – Женщина протянула Кэрол руку. – Сью для меня все. После смерти мужа у меня ничего, кроме нее, не осталось.

Предоставив Нику отвечать ей, Кэрол пыталась овладеть своими чувствами. Не раскисать же прямо на глазах у людей.

– Думаю, она невредима. – Оставив Кэрол, Ник занялся девочкой. – Она хорошо укутана, и благодаря Кэрол гвардейцы ее не тронули. Кэрол, это Лин. Она… она хороший друг. – Ударение, сделанное им на последних словах, сказало Кэрол, что Лин входит в какую-то диссидентскую группу. Возможно, Лин тоже будет участвовать в восстании.

– Понятно, – сказала Кэрол, встретившись глазами с Лин. – Вы не хотите, чтобы ваша дочка жила в мире зла. Вы хотите, чтобы жизнь ее была счастливой и спокойной.

Лин кивнула, прижав Сью к груди.

– Отнеси ее домой и смотри, чтобы она не зябла, – сказал Ник. – У тебя есть для нее праздничные сладости?

– Ох, нет. – Лин растерялась. – Я не могла их купить. Денег хватает только на еду.

– Подожди здесь. – Ник побежал к Марлоу-Хаус и исчез за грудами камней и кирпичей, сбежав по ступенькам во двор. Он скоро вернулся, неся маленькое сахарное деревце – одно из тех, что Пен купила на рынке.

– В День Солнцеворота у всякого малыша должно быть сладкое, – сказал он, протянув Сью деревце. Сняв толстые перчатки, он провел пальцем по нежной щечке ребенка. В его голосе было столько осторожной ласки, что у Кэрол сжалось сердце. Сью засунула основание деревца в рот, и Ник засмеялся, глядя, с каким явным удовольствием она пробует угощение.

– Спасибо, Ник, – начала было Лин.

Но он прервал ее:

– Убедись, что она в безопасности. Обе женщины поняли двойной смысл его предупреждения. Лин участвует в восстании, и ребенка нужно оставить на таких людей, Которые скроют, чья это дочь, если мать убьют или схватят.

– Завтра вечером я отведу ее к подруге, – сказала Лин.

Глядя ей вслед, Ник обнял Кэрол за плечи.

– Какие они страшные, эти гвардейцы, – сказала Кэрол. – Ник, их начальник уставился прямо на меня, и его взгляд привел меня в ужас. Я почти слышала, как у него в голове поворачиваются колеса. Он понял, что я нездешняя. Может ли мое присутствие причинить вам неприятности?

– Вряд ли. Жители пригорода приходят на праздник Солнцеворота. В это время на площади всегда много пришлых людей. Одним больше, одним меньше – это дела не меняет.

– Я кричала на него, я его выругала, – настойчиво продолжала Кэрол. – Он узнает меня, если еще раз встретит.

А про себя подумала: «И я узнаю его. Почему меня охватывает ужас при мысли об этом?»

– Не о чем беспокоиться. Ты замерзла, устала и расстроилась, когда чуть не зашибли ребенка. – Ник направился к Марлоу-Хаус, увлекая Кэрол за собой и по-прежнему обнимая ее за плечи. – Пойдем в дом. Джо напихала в печку столько дров, будто у нас про запас куча бревен, а не остатки сломанной \1Ьбели. Ты быстро согреешься, а стакан вина и сытная еда поднимут тебе настроение.

Кэрол охотно пошла с ним, от всей души радуясь возможности согреться. Войдя в кухню, они обнаружили, что курица, которую БЭС поставил в печь рано утром, почти готова. Пока женщины готовили салат из зелени, купленной Пен накануне, а Люк с остальными мужчинами накрывали стол. Ник повел Кэрол на самый нижний, подземный этаж дома.

– Здесь был винный погреб, – рассказывала Кэрол. – Он запирался, и ключи хранились у лакея Крэмптона. Он охранял вино так, будто это золото. Я никогда не бывала в этом помещении.

– Я думаю, оно использовалось во время войны как бомбоубежище. Этим винам меньше ста лет – по отношению к твоему времени они сделаны не очень давно. – Ник помолчал, высоко подняв масляный светильник, который принес с собой. Найдя нужное отделение, он передал светильник Кэрол, а сам протиснулся между пыльными стеллажами и достал две бутылки.

Он появился, высоко подняв руки, держа в каждой по бутылке. С дьявольским хохотом и нарочито плотоядным взглядом он прижал Кэрол к каменной стене, которая являлась частью фундамента Марлоу-Хаус. И поцеловал.

– У тебя явно потребность играть с огнем, – заметила она, подняв светильник так, что пламя оказалось на расстоянии дюйма от его подбородка. – Сначала свечки, теперь вот это.

– Убери его в сторону, и я поцелую тебя более обстоятельно.

– Если масло прольется, свет погаснет, и мы будем блуждать здесь до бесконечности.

– Вряд ли, – засмеялся он, – все страшно голодны и не будут ждать вина к обеду дольше пяти минут.

– Значит, нужно идти сейчас же.

– Не сейчас же. Я ждал этого весь день. Через мгновение она опять почувствовала его губы на своих и вся растворилась в его поцелуе и пылкой страсти, жалея только, что его руки заняты бутылками и он не может ее обнять.

– Ник, – раздался сверху голос Пен, – мы умираем с голоду. Празднества еще не кончились, и нам нужно поесть и выпить, если мы хотим их продолжать.

Ее перебила Джо, которая прокричала сверху, заглушив нежный голос Пен:

– БЭС просит передать вам, что он раскладывает курицу, и если вы хотите есть, поторопитесь. Иначе ее съедят без вас.

– Она права, – сказала Кэрол, тоже рассмеявшись, – курица не ахти как велика.

– Ты требуешь от меня немыслимой жертвы. – Он прижал ее к себе. – Но не думай, я не буду удерживать тебя.

Он опять поцеловал ее «обстоятельно», потом отпустил и жестом велел освещать дорогу наверх.

 

Глава 13

Никогда еще Кэрол не попадала в общество людей, которые, за исключением двух-трех человек, были ее ровесниками и которые шутили и посмеивались друг над другом и не скрывали взаимной привязанности. Дружеские насмешливые замечания, которыми собравшиеся встретили ее с Ником, когда они наконец появились в кухне, сначала вогнали ее в краску, а потом заставили почувствовать себя совершенно счастливой оттого, что она сюда попала. Всей душой она погрузилась в атмосферу праздничной трапезы.

Угощение было обильным, чему она очень удивилась. Каждый из двенадцати человек, сидящих за столом, получил кусочек курицы, много овощей и свежий хлеб, испеченный Джо еще до рассвета. Голодным не остался никто. Вино добавило праздничной атмосферы. Никто ни словом не обмолвился о том, что им предстояло после праздника. Обсуждали в основном, кто чем будет заниматься вечером.

– На площади будут еще торжества, – сказала Пен, – кое-кто пойдет в гости навестить друзей. Пойдем с нами? Мы вернемся очень поздно.

– А кое-кто, – сказал Люк, доканчивая второй стаканчик, – кое-кто не вернется до утра. Кое-кто пойдет навещать своих дам. – Он засмеялся, а вместе с ним засмеялись еще двое мужчин, у которых здесь не было пары.

– Но до вашего ухода, – сказала Пен, не реагируя на это заявление, – до вашего ухода нужно съесть на десерт сладкое.

Пен принесла поднос, на котором заранее соорудила небольшую рощицу из сахарных деревьев, каждое из которых обнимало ветками оранжевый шар. Она поставила поднос перед братом и торжественным жестом сдернула с него салфетку.

– Ой, – разочарованно вскрикнула она, – кто-то взял одно деревце. Кто же мог это сотворить?

– Я, – отозвался Ник. – У Лин не было сладкого для дочки. Я отдал ей свое деревце.

– Ник, ты так отдашь и зимнее пальто, если оно кому-нибудь понадобится, – заявила Пен. – Вот, возьми мое деревце. Я на самом деле не хочу.

– Не буду хаять твой вкус. Пен, – начала Кэрол, – но эти сладости кажутся мне ужасными с того самого момента, как я увидела их на рынке. Ни при каких обстоятельствах есть это я не буду. И, таким образом, хватит на всех, и ты не останешься без сладкого.

– Но ты гость, – запротестовала Пен, откровенно огорчившись словами Кэрол. – Гостю предлагают лучшее из того, что могут дать.

– Вы – все вы – уже дали мне больше, чем думаете. Не порти же мне праздника. Не заставляй меня есть то, чего я не хочу, и еще быть при этом вежливой.

– Это правда? – Пен никак не могла поверить этому и в то же время бросала долгие взгляды на оставшиеся деревца.

– Пен, – сказал Ник, подавляя улыбку, – у меня очень странное ощущение, что Кэр не хочет сладкого.

– В самом деле?

Кэрол показалось, что она видит, как у Пен текут слюнки. Она передвинула поднос.

– Ешь, – сказал она, – и хватит препираться.

Глядя, как Пен откусывает краешек сахарного деревца, смакует его, как подбирает крошки, Кэрол вспомнила о старинном варианте этой молодой женщины. Характер Пен был очень похож на характер леди Пенелопы Хайд, и Кэрол почувствовала, что испытывает к Пен ту же заботливую нежность, что когда-то испытывала к леди Пенелопе.

В этот вечер обязанности по кухне исполняли Ник с Кэрол и Бэсом, а это означало, что Джо осталась тут же, когда все ушли на празднование Солнцеворота. Кэрол обнаружила, что это необыкновенно приятно – и даже, как ни странно, романтично – стоять, окунув руки в тазик с водой, мыть тарелки, передавать их Нику, чтобы он окунул их в другой тазик и вытер. БЭС собрал остатки курицы в большой горшок и стал варить суп на завтра, а Джо убрала тарелки и остатки хлеба и подмела пол.

– Я прямо как дома, – сказала Кэрол Нику. – Как будто я здесь живу. У меня никогда не было большой семьи, только в течение нескольких дней в очень далеком прошлом.

– Ты им тоже понравилась. – Он взял у нее мыльную тарелку и задержал свою руку на ее руке на мгновение дольше, чем необходимо. – Все мы, и особенно я, были бы рады, если бы ты осталась жить здесь.

– Мне не разрешат.

Она не объяснила ему, почему ее отправили в это время, сказала только, что Авга перенесла ее сюда и заберет, как только сочтет, что им пора. Поскольку Ник тоже был убежден, что леди Августа ведьма, обладающая магической силой, он не оспаривал предложений Кэрол. – В таком случае мы должны использовать отведенное нам время наилучшим способом. Он посмотрел на нее так, что кровь бросилась ей в лицо, а колени задрожали. Руки ее по-прежнему мыли тарелки. Длинные пальцы Ника скользнули в тазик с теплой мыльной водой, обвились вокруг ее запястья и ладони.

– Не надо. Ник, – выдохнула она, – или у тебя будет еще больше битой посуды.

– Ты думаешь, это важно? – Со смехом, приподнявшим уголки его зеленых глаз, он стал делать мелкие вращательные движения пальцем по ее запястью и ладони. – Теплое, влажное, гладкое, – прошептал он, наклоняясь к ней.

– Ник! – Как у него это получалось? Он вызвал у нее желание, не целуя ее, не раздевая, не касаясь ее тела. Все ее эротические ощущения сконцентрировались на левой руке и запястье. Ей показалось, что она теряет сознание.

Он вынул тарелку из ее безвольных пальцев, ополоснул ее, вытер и повернулся к ней с невинной мальчишеской усмешкой:

– У тебя есть какие-нибудь идеи насчет того, как нам продолжать праздники?

Кэрол не могла отвечать. Она стояла, опустив руки в стынувшую воду, уставясь на него, пока не вмешалась Джо:

– Кончили? Тогда я вылью. – Она взяла тазик и пошла в кладовку, где находился единственный действующий водосток. Поскольку воду в дома подавали в соответствии с графиком, по очереди, и шла она только в течение часа, воду после ополаскивания посуды не выливали. Ее собирали в большой старый котелок, кипятили и использовали для мытья посуды после очередной трапезы.

Ник взял посудное полотенце и стал вытирать Кэрол руки. Она все еще не могла говорить. Она подумала, что ответ на свой вопрос он может видеть в ее глазах.

– Ну, насчет вас я не знаю, – сказала Джо, входя с пустым тазиком, – но я больше не собираюсь выходить на мороз, когда можно посидеть в кухне, в тепле.

Ник заговорил с Джо и наконец-то отвел глаза от глаз Кэрол. И та почувствовала пустоту в груди, как будто из нее вынули какой-то стержень. Ник разговаривал с Джо так, словно и знать не знал о том, что он сделал с Кэрол.

– У меня есть сюрприз. На днях я обнаружил в погребе бутылку старого бренди. Поскольку этот Солнцеворот – особый, я думаю, мы должны откупорить ее сегодня.

– Если ты опять идешь в погреб, – сказала Джо, – не бери с собой Кэр. Она пойдет с тобой, и мы не увидим вас до утра. А может, и вообще никогда.

– Как не стыдно, Джо, шутить над гостьей. – И Ник исчез в направлении погреба.

– Ты, кажется, потрясена? – спросила Джо у Кэрол.

– Нет, просто сбита с толку. Я не понимаю, как ему удается то, что он со мной делает. Извини, – спохватилась Кэрол, – это слишком личное.

– Но ты ведь не стыдишься того, чем вы с ним занимаетесь?

– Ничуть, – согласилась Кэрол. – А если честно – горжусь этим.

– Тогда зачем же просить прощения за то, что ты чувствуешь? – И, взглянув на дверь погреба и на Бэса, с отсутствующим видом резавшего остатки овощей для супа и не обращавшего на женщин никакого внимания, Джо продолжала:

– Я вхожу в эту группу вот уже семь лет, и ты – первая женщина, к которой Ник проявил романтический интерес. Я всегда думала, что его сердце где-то спрятано и заперто на засовы, вроде тех, на которые БЭС каждую ночь запирает дверь. Ник всю жизнь тихо и тайно боролся с Правительством, читал и изучал старинные книги. Он хотел разобраться, как создать лучшую форму правления, чем та, что у нас сейчас. А эти последние два дня, что ты с нами, он откровенно счастлив. Нам нужно благодарить тебя за эту перемену.

– Мы все его любим, – продолжала Джо, – но так, как любят братьев и друзей, потому что Ник разрешает любить себя только такой любовью. Я рада, что ты здесь, Кэр, – из-за него. Пусть Ник и дальше будет счастлив. И ты тоже, и не надо жалеть о том, чем вы с ним занимаетесь.

– Спасибо, Джо. – И Кэрол протянула ей руку, а Джо быстро ее пожала и отпустила, потому что в кухню вошел Ник.

– Я принесу стаканчики, – сказала Джо. – Хватит, БЭС, ты уже сложил в горшок все мыслимые остатки.

– На этот раз я хочу сделать по-иному. Но все же БЭС оторвался от своей стряпни и подсел к остальным. Ник налил бренди, и БЭС отхлебнул глоточек для пробы.

– Прекрасно, – сказал он и одобрительно покивал головой.

Кэрол бренди показался слишком резким и крепким, и Джо тоже только пригубила его, но мужчины пили с удовольствием. И все время в течение получасовой застольной болтовни Кэрол ощущала растущее напряжение между ней и Ником. Несколько раз он погладил ее руку, а когда перегнулся через стол подлить бреди Бэсу, его колено прижалось к ее бедру. Стороннему наблюдателю показалось бы, что все четверо чувствуют себя совершенно непринужденно, но Кэрол спрашивала себя, замечает ли Джо, что ей трудно дышать и что она почти не участвует в разговоре. При этом ей нравилось сидеть и слушать и думать о том, что скоро они с Ником останутся вдвоем. Спустя какое-то время, как Кэрол и предполагала, Ник встал, увлекая ее за собой.

– Присмотри за бренди, БЭС, – сказал он, кивнув на бутылку.

– Я его спрячу у себя, – ответил БЭС. Может, завтра утром мы выпьем за успех наших планов.

– Доброй ночи. – Джо стояла рядом с Бэсом, положив руку ему на плечо и не сводя глаз с Ника и Кэрол, пока те не ушли.

– Очень странный вечер, – прошептала Кэрол, идя за Ником по лестнице и входя в главный холл. Она замолчала, оглядывая потрескавшийся черно-белый мраморный пол и старинные панели на стенах, освещенные масляной лампой. – Мне кажется, что двенадцать человек, живущие в этом доме, члены одной семьи и что я знаю их очень давно. БЭС и Джо постарше, они похожи на тетушку и дядюшку. А мы с тобой могли бы быть…

– Четой, прожившей вместе много лет? – закончил за нее Ник, потому что она замолчала в нерешительности. – Да, я тоже это ощущаю. Самое ценное для меня в твоем присутствии – что оно совсем не кажется странным. – Он легко и быстро провел рукой по ее щеке. – Ты вызываешь у меня не только желание, Кэр, хотя временами желание становится всепоглощающим. Но нас связывает и нечто большее. Ты подруга моего сердца. Если бы мы жили в давние времена, мне было бы радостно быть с тобой даже в таком возрасте, когда на ласки нет сил. Видеть тебя, слышать твой голос, чувствовать, как ты прикасаешься своей рукой к моей, – этого было бы достаточно до самой смерти.

Он остановился, пропуская ее вперед. Кэрол стояла в дверях, думая о том, что он заслуживает лучшей обстановки, чем эта спальня за перегородкой, как в общежитии. И она ответила на его страстное признание единственно возможным способом:

– Я люблю тебя, Ник.

Ничего другого она не могла ему дать.

– Значит, я счастлив.

Его поцелуй был легким и невероятно нежным. Кэрол прильнула к нему. Сейчас ей было достаточно просто чувствовать на себе его руки. Больше ничего. Мало кто говорил с ней так, как Ник сейчас. В прошлом она редко удостаивалась чьей-либо похвалы, тем более ценно было то, что он сказал дальше:

– Ты сегодня совершила смелый поступок, Кэр. Если бы не ты, гвардейцы покалечили бы девочку.

– Это сделал бы любой, если бы заметил, что происходит, – прошептала она, уткнувшись ему в грудь. Когда он упомянул про гвардейцев, она опять подумала о ледяных глазах их начальника. Но постаралась выбросить из головы воспоминания о нем. Ей почти удалось это, потому что она стала думать о Нике и о его словах.

– Но никто ведь и пальцем не пошевелил, Кэр. Большинство привыкло подчиняться гвардейцам и не противостоять, не протестовать, когда они идут, в полной уверенности, что все должны убираться с дороги. Только у тебя хватило смелости оказать им сопротивление. – Она почувствовала, что он прикоснулся губами к ее волосам. Потом продолжал:

– И ты отказалась ради Пен от сладкого. А ведь это я должен был отказаться, потому что я отдал свою порцию Сью.

Тогда Кэрол рассмеялась:

– Мне вовсе не хотелось есть эту липкую штуковину, и ты это знал. Я не такая альтруистка, как ты думаешь.

– А я в этом не уверен. – Он взял ее за плечи и слегка отстранил от себя, внимательно следя за выражением ее лица. – Кэр, обещай мне одну вещь.

– Я сделаю для тебя все, что смогу, – сразу же отозвалась она.

– Обещай мне, когда ты вернешься в свое время, не утратить тот дух любви, товарищества и сострадания к людям, который живет в тебе сейчас. Ты можешь попробовать – если захочешь – изменить это ужасное будущее и сделать его прекрасным.

– Ты в самом деле думаешь, что я обладаю таким могуществом? – воскликнула она, пораженная его словами и вместе с тем испугавшись ответственности, которую он на нее возлагает.

– Я в этом уверен. И думаю, что Авга перенесла тебя сюда именно поэтому. Она хочет, чтобы ты увидела, какова будущая жизнь, а потом она даст тебе совет, как ее изменить.

– Ник… – начала было она протестующе, но он оборвал ее:

– Зачем же еще Авга перенесла тебя в это время?

«Чтобы доказать мне, – подумала Кэрол, – в какого эгоистичного, занятого собой, равнодушного человека я превратилась. Чтобы показать мне, как не правильно я живу и как мало знаю об истинных ценностях в жизни».

– Если бы я могла изменить будущее, – сказала она вслух, обдумывая свою мысль, – то время, где живешь ты, твоя сестра и твои друзья, было бы другим – настолько другим, что тебя вообще могло бы не существовать. – Поняв это, она ужаснулась.

– Я буду здесь, что бы ты ни сделала. И мы встретимся. Может быть, если ты изменишь что-то в своем времени – и, таким образом, в будущем, – мне не придется тебя потерять, как это всегда бывает в моих снах. И как я потеряю тебя в этой жизни, когда для тебя наступит время возвращаться домой. – Он притянул ее к себе и говорил, вкладывая в свои слова столько душевных сил, что Кэрол не могла с ним не согласиться. – В этом я совершенно уверен, Кэр. Мы с тобой будем встречаться и любить друг друга на всем протяжении времени. Так суждено. А когда времени больше не будет и настанет Вечность, мы тоже будем вместе. Наши души станут одной душой, как это и было, по моему убеждению, до начала времени. – Он гладил ее по волосам с необыкновенной нежностью.

– Я все вынесу, – прошептала она, – даже расставание на века, если буду знать, что когда-нибудь мы встретимся и будем вместе навсегда.

– Верь в это, как я. А пока мы будем жить в разлуке, исполняй то, что обещала.

– Хорошо. – Она заглянула ему в глаза и улыбнулась сквозь слезы. – Не только потому, что ты об этом просишь, но и потому, что я поняла, как тесно сплетены друг с другом прошлое, настоящее и будущее. И как важно каждое проявление добра.

– И каждое проявление любви, – прошептал он.

– Ты – моя любовь. Так было всегда.

И всегда будет.

– Именно об этом я и говорю.

Они медленно раздели друг друга, забыв о холоде. Кэрол стояла на цыпочках, покачиваясь, обняв его за шею и целуя. Он был дюймов на шесть выше ее, и плечи у него были широкие, мускулистые. Но, несмотря на свою силу, он не казался крупным. Он был крепок, худощав и очень мужествен.

Он обнял ее и проделал несколько танцевальных па, вальсируя по комнате, пока ее ноги не коснулись края кровати. Она усмехнулась, увидев, к какому эротическому эффекту привело это движение, а он поцеловал ее крепким и долгим поцелуем, выпив ее смех и заменив его разгорающимся желанием.

Они опустились на кровать. Грубое оливковое одеяло царапало ей спину, но это не имело значения. Руки Ника касались ее тела, ласкали, мучили, и она поняла, чем именно он занимался весь день и весь вечер. Начиная с восхитительных насмешливых поцелуев в винном погребе, жарких взглядов, которые он ей посылал, и тайных прикосновений за обедом, до заигрывания во время мытья посуды и даже во время внешне спокойного разговора за бренди с Бэсом и Джо, – в течение всех этих часов он всеми возможными на людях способами ухаживал за ней, заставлял ее чувствовать себя уверенно и безопасно, с тем чтобы теперь ее желание сравнялось с его. Каждая клеточка ее тела дрожью отзывалась на его умелые прикосновения, и наконец ей стало казаться, что по жилам у нее течет неразбавленное бренди, которое она пригубила.

Он стонал, опять и опять повторяя ее имя, и вот они уже лежат спокойно, и оба дрожат, и не могут выговорить ни слова. Единственное, что они могли – снова и снова касаться друг друга губами, и так они пили из неистощимого источника любви и страсти и вкушали с поцелуями уверенность в скорой разлуке.

Следующий день – последний из трех дней, отведенных для празднования Зимнего Солнцеворота, – прошел в Марлоу-Хаус спокойно. Те, кто ушел вчера вечером, долго спали. Ник и Кэрол тоже встали поздно, предпочитая провести утро в объятиях друг друга, в своем мире, который они сотворили в этой комнате. Но вскоре после полудня все собрались за главной трапезой дня. У Люка и его друзей все еще были какие-то затуманенные глаза. Пен пожаловалась на несварение желудка. Ник сообщил ей, что это вызвано неумеренным потреблением сладкого. Но когда Пен увидела блюда, завершающие праздник, ей сразу же полегчало.

На первое БЭС подал действительно замечательный суп. Аппетитно пахнущая похлебка была сварена из остатков мяса, которое он умудрился наскрести с куриных костей, и невероятно разнообразных овощей. Кэрол хватило бы одной похлебки, но за ней последовал рисовый плов с пряностями и травами. Его, как и похлебку, ели с хлебом, только что испеченным Джо. Изумляясь, как это БЭС и Джо смогли состряпать еду, используя явно недостаточный запас не очень свежих продуктов, Кэрол обнаружила, что после тарелки похлебки у нее все-таки есть место и для плова.

Поскольку сахарные деревца были съедены накануне, десерт состоял из запеченной смеси яблок и изюма, политых для запаха каплей старого бренди, который Ник оставил на попечение Бэса, и посыпанных крошками вчерашнего хлеба с циннамоном.

– Есть даже сливки – полить сверху, – сказала Джо, ставя на стол кувшинчик. – Разделите поровну, их очень мало.

– Я замечаю, – сказала Кэрол, обращаясь к Бэсу, – что вы не скупитесь на пряности. Что, у Правительства монополия на эту торговлю?

– А у кого же еще? – ответил БЭС с циничным юмором. – Нас всячески поощряют употреблять все пряности, но в особенности циннамон. Правительству это выгодно, хотя должен сказать, что пряности действительно улучшают запах плохой пищи. – Точно так же поступали в средние века – заметила Кэрол.

Но БЭС не слышал ее. Он продолжал сетовать на низкое качество продуктов:

– Осенью мы купили корзину яблок и поставили на хранение в погреб, но они оказались побитыми и гнилыми и уже сейчас годятся только для пудингов или для яблочного соуса. Я помню, что хорошие яблоки лежат всю зиму, если их держать на холоде.

– Конечно, система правительственного распределения продуктов никуда не годится. А апельсины вам когда-нибудь выдают? – Кэрол вспомнила о том, какие горы свежих фруктов и овощей появляются в магазинах по праздничным дням в том мире, где она родилась. И все это изобилие она принимала как должное! Интересно, как прореагировал бы Бэс, если бы она показала ему такие продовольственные магазины. В ответ на ее вопрос об апельсинах он фыркнул с негодованием:

– Если апельсины и есть, то не про нас – Великие Вожди оставляют их для себя. Я как-то ел апельсин, много лет тому назад, еще мальчишкой. Никогда не забуду этот вкус.

– Вот еще одна причина, почему нужно менять Правительство, – сказала Кэрол. Подумать только, какие блюда ты мог бы приготовить, если бы сюда и зимой привозили свежие продукты со всего света. Судя по тому, что я ела в этой кухне, у тебя есть все данные, чтобы стать шеф-поваром мирового класса.

– Все это напоминает мне, – сказал Ник, – что я не собирался устраивать собрания, перед тем как мы уйдем завтра утром, но раз уж мы все здесь, может быть, и стоит еще раз проверить наш план? Убедимся, что после слишком бурного празднования никто не забыл, что ему делать. – И он сурово посмотрел в направлении Люка и его друзей.

– Мы не забыли, – сказал Люк, – и не болтали лишнего прошлой ночью. Наши планы слишком важны, чтобы мы дали себя задержать из-за какой-то оплошности.

– Это облегчает дело. – Ник улыбнулся, Люку. – Повтори, что ты должен делать.

Кэрол слушала, и ее волнение все росло. Леди Августа исчезла вскоре после того, как перенесла ее в это время, но когда Кэрол вмешалась в разговор и напомнила об отсутствии Авги, ни Ник, ни кто-либо другой не подумал, что это как-то странно. Ник заметил, что Авга – ведьма и поэтому вольна приходить и уходить, когда ей вздумается.

Кэрол по-своему объяснила отсутствие леди Августы, но сохранила свой вариант про себя. Попав в это время, Кэрол должна усвоить какой-то урок, а что это за урок – она не может разобрать без помощи леди Августы. И Кэрол пришла к выводу, что урок связан с планами Ника. Он со своими друзьями собирается утром начать раздувать подземное пламя возмущения против жестокого и равнодушного Правительства в открытое широкомасштабное восстание, а потом во всеобщую революцию. Эта революция, как они надеются, приведет к существенным переменам в социальной и политической системе. Кэрол была уверена, что ей предначертано участвовать в этих переменах.

Когда БЭС принес из тайника в своей комнате бутылку бренди и разлил остатки по чашкам и стаканам, Кэрол вместе с остальными поддержала тост Ника.

– За успех нашего предприятия. – И он поднял свой стакан.

– Он самый. Он не сводил с тебя глаз в течение всей церемонии.

– Что же делать? – спросила Кэрол, быстро соображая. – Если я пойду домой, а за мной придут, у вас будут неприятности. Мы не можем ставить под угрозу ваши планы.

– Я отведу тебя к Лин. Она будет рада тебе и позаботится о твоей безопасности. Пойдем.

– Нет. – Кэрол уперлась, не собираясь двигаться. – Я никуда с тобой не пойду, потому что так мы покажем этому начальнику, что мы знакомы. Сейчас единственное, что он знает наверняка, – что мы стоим рядом, а в такой толпе это ничего не значит. Если у меня будут неприятности из-за того, что я вчера сделала, и он подумает, что мы как-то связаны, тебя тоже обвинят. Нельзя, чтобы тебя забрали для допроса, Ник.

– Тогда я найду еще кого-нибудь, кто пойдет с тобой.

– Я рада, что ты согласился не ходить со мной, но я уйду отсюда одна. Я не буду вовлекать в мои дела никого из твоей группы, – сказала она настойчиво. – Я знаю Лондон. И уверена, что найду дорогу и в твоем Лонде. Я пошла, церемония кончается. Вряд ли этот человек пойдет за мной, ведь ему придется поднять шум, чтобы прервать исполнение своих обязанностей. В конце концов, ничего противозаконного я не сделала. Он смотрит на меря с подозрением просто потому, что я нездешняя. Ты теперь смотри в другую сторону, а я улизну и вернусь в Марлоу-Хаус, когда церемония кончится и на площади никого не будет.

– Прошу, будь осторожна. – Его голос был напряжен, и в нем слышался страх за нее.

– Увидимся позже, – сказала она, ото всей души надеясь, что так и будет.

 

Глава 14

Кэрол стала за высоким, тепло укутанным Ником, а он выпрямился и загородил ее так, что от Мирового Древа ее не было видно. За этим прикрытием ей было довольно легко пробраться сквозь толпу, увлеченную церемонией. Кое-кто взглянул на нее, и все; она опустила голову, надеясь, что так ее труднее будет в случае чего опознать. Если до этого дойдет, если начальник гвардейцев захочет выяснить, кто она такая. При мысли о возможном столкновении с этим человеком ее опять охватил страх и предчувствие всяких ужасов. Но задерживаться на таких мыслях не было времени. Ее ближайшая цель – выбраться с площади.

Она дошла до угла. На полквартала левее стоял Марлоу-Хаус. Кэрол представилось, что дом ее зовет, обещая безопасность, которую ей так хотелось обрести. Но если за ней следят, то самое последнее из того, что она хотела бы, – это привлечь внимание к дому Ника. Перед ней открылась улица, ведущая от площади. Она шла на запад, и Кэрол направилась по ней. Расстояние между Кэрол, Мировым Древом и церемонией, происходящей у его подножия, увеличилось. Толпа здесь была не такой густой.

Теперь Кэрол была уверена, что начальник гвардейцев не узнает, куда она пошла, но ей хотелось какое-то время побыть вдали от Марлоу-Хаус. И еще она напомнила себе, что должна быть предельно осторожна и больше не попадаться ему на глаза. В его ледяном, почти механическом взгляде было что-то, от чего у нее по спине бежал холодок. Инстинкт говорил ей, что такие люди не слушают никаких объяснений и не знают пощады.

Смеркалось. Наверное, церемония уже кончилась. Это подтверждалось еще и тем, что ее обгоняло все больше людей. У всех был понурый послепраздничный вид, очень похожий на тот, который она замечала на лицах своих современников после окончания рождественских праздников.

Кэрол всегда чувствовала свое превосходство над этими грустными людьми. Поскольку она не признавала Рождества и ничего не ожидала от него, отсутствие веселья в собственной жизни ее не разочаровывало, и для нее дни, следующие за праздничными, ничем не отличались от всех других, таких же монотонных дней.

Теперь же ей было жаль нищенски одетых, дрожащих людей, пробиравшихся домой по морозу, который все крепчал. Кроме того, она сознавала свое сходство с ними. Как и у них, ее одежда состояла из набора случайных вещей, и дрожала она точно так же.

Кэрол замедлила шаги, намереваясь затеряться в безымянной толпе, покидающей площадь. Поскольку процессия официальных участников торжества и народные гвардейцы явно приходили и уходили по одной и той же улице, Кэрол думала, что они здесь не появятся, но все же ей понравилась идея притвориться такой же понурой, как и все эти люди. Она шла в западном направлении, не имея никакой определенной цели.

Мало-помалу толпа вокруг нее поредела – люди сворачивали в боковые улочки и переулки.

– Лучше вам убраться с дороги, – предупредил ее какой-то человек, проходя мимо с ребенком на руках. – Сюда идут гвардейцы.

Вас задержат.

– Спасибо. У меня как-то вылетело это из головы. – Кэрол быстро свернула вслед за ним в темный переулок.

– Заблудились? – спросил человек, не замедляя шага и поглядывая на нее в полутьме. – Я пошла не по той улице, – сказала Кэрол. – Гвардейцы пройдут, и я вернусь на площадь. Ничего, я найду дорогу.

– Только берегитесь гвардейцев и бегите домой как можно быстрее. Вы же знаете, что они делают с теми, кто бродит по улицам после праздника.

– Верно. Еще раз спасибо. – Кэрол видела, как человек с ребенком на руках ушел в темноту и исчез. Чтобы не столкнуться с гвардейцами, она решила не пренебрегать советом прохожего и переждать, прижавшись к стене какого-то дома, пока сапоги не прогрохочут мимо. Шум затих где-то во мраке. Вернувшись из переулка на улицу, она увидела, что людей там почти не осталось. Быстро приняв решение, она перебежала улицу.

Кэрол рассудила, что если она время от времени будет определять, где находится широкая улица, то сможет двигаться в нужном направлении даже в темноте, где трудно сориентироваться. И стала пробираться к Марлоу-Хаус по узким боковым улочкам, где можно скорее, чем на широкой улице, укрыться, если хочешь остаться незамеченной.

Но она не приняла в расчет извилистые переулки и тупики-ловушки. Какие-то части Лондона за 175 лет претерпели большие изменения. Основные артерии города, должно быть, сохранились, но улицы поменьше, когда-то такие знакомые, не один раз подвергались бомбардировке и восстанавливались до самого последнего повсеместного разрушения. Дорогу преграждали развалины и груды кирпича. Приходилось их обходить, и она теряла направление. Несколько часов прошло с тех пор, как она рассталась с Ником, и теперь он, конечно, беспокоится.

Поняв наконец, что заблудилась, Кэрол решила, что самое лучшее – продолжать двигаться в нужном направлении или, во всяком случае, в том направлении, которое казалось ей нужным, и уповать, что она скоро придет к знакомому месту. Иногда придется прятаться, хотя на это уйдет еще время. С одной стороны, это не трудно: на улицах почти никого нет. С другой стороны, если появятся народные гвардейцы, ее сразу же увидят и арестуют.

– Ненавижу! – шептала она. – Я привыкла бродить в этой части Лондона и не бояться, что встречу полисмена. Наоборот, я отношусь к полисменам как к друзьям и защитникам честных граждан. В какую гадость превратили наш мир! А если я не вернусь в Марлоу-Хаус в ближайшее время. Ник с ума сойдет. Из-за моего отсутствия он еще, чего доброго, отложит свой план. Где же в этом проклятом городе Марлоу-Хаус? Ах, наконец-то!

Это восклицание вырвалось у нее потому, что она вышла на открытую площадь. И почти тут же поняла, что это не то место, которое она ищет. Здесь дома были целы. Груды из кирпичей не преграждали путь – вместо этого под ногами была ровная мостовая.

Мирового Древа на площади не было. Кэрол увидела множество автомобилей, припаркованных аккуратными рядами, которые заполняли почти все свободное пространство. В каждом автомобиле, казалось, могут разместиться шесть-семь человек.

– Лимузины, – сказала Кэрол, пытаясь рассмотреть салон машины сквозь переднее стекло, – не совсем такие, как в двадцатом иске, но такими роскошными бывают только лимузины.

Ей не пришлось долго гадать, почему здесь поят лимузины. В одном из прекрасных домов, выходящих на площадь, был званый вечер.

Спрятавшись позади машины, Кэрол быстро оглядела все пространство. В самом дальнем от нее конце площади горел костер, и вокруг него сидели и стояли несколько человек, судя по их аккуратной одежде разных темных цветов, очень отличающейся от общепринятой, но, очевидно, были шоферы припаркованных машин, ожидающие вызова, чтобы развезти по домам хозяев после окончания вечера. У них был неплохой запас еды и напитков, и они громко разговаривали и пели. Время от времени на них поглядывали около полудюжины человек в коричневой форме народных гвардейцев.

Здесь, в отличие от окрестностей Марлоу-Хаус, было электричество. Красные фонари освещали площадь, а в домах ярко горел свет. Дом, где проходил прием, стоял прямо перед Кэрол. Сквозь широкие окна было видно людей внутри. Осмелев, она подняла голову, чтобы смотреть поверх машины.

Судя по дамским туалетам, в комнатах было тепло.

Легкие, прозрачные одеяния не закрывали рук и шей, а у некоторых была открыта и белоснежная грудь. Все дамы щеголяли сверкающими серьгами, ожерельями, браслетами, кольцами и диадемами. Мужчин украшали тяжелые золотые и серебряные цепи с драгоценными камнями, надетые поверх костюмов, которые состояли из рубах и узких штанов, а на руках у них были кольца с еще более яркими многоцветными камнями. После нескольких дней, в течение которых Кэрол видела на людях только темные поношенные одежды, ее глаза просто ослепли от изобилия ярких красок на фоне обитых шелком стен с золотым карнизом.

Гости все еще прибывали. Парадная дверь была гостеприимно распахнута, но на лестнице стояли двое гвардейцев в форме, не спускавших глаз с входящих. Чтобы лучше видеть, Кэрол переменила положение, прокравшись вдоль машины и низко опустив голову. В это время на площади появилась еще одна машина, ярко осветив ее фарами.

В этом лимузине сидел Вождь, тот самый Фэл, который присутствовал на церемонии у Мирового Древа. Фэл несколько неуклюже выбрался из машины. Он по-прежнему был одет в не идущие ему ярко-зеленые рубаху и штаны, в которых был на празднестве, но с тех пор успел добавить к своему костюму несколько тяжелых золотых цепей на груди. На каждой висел медальон, усыпанный драгоценными камнями. При появлении Вождя гвардейцы у дверей подтянулись, потом подтянулись еще больше, потому что из машины появился еще один человек. Кэрол быстро опустила голову, узнав начальника народных гвардейцев, того самого человека, которого она хотела бы встретить меньше всего в жизни. И почти сразу же, влекомая каким-то ужасным очарованием, опять стала смотреть поверх крыши автомобиля, за которым пряталась.

В отличие от низкорослого и толстого Вождя Фэла, начальник был высок и гибок. Его форма в сочетании с бледным лицом и совершенно гладкими, зачесанными назад каштановыми волосами делала его похожим в глазах Кэрол на убийцу. Ее испугало, что из множества полуразрушенных улиц, по которым она должна была убежать от него, она выбрала ту, которая ее к нему привела. В этой почти встрече она увидела какое-то предрешение свыше. А от того, что она услышала, опасения ее только усилились.

– Ну-ну, Драмм, – раздраженно говорил начальнику Вождь Фэл. – Я часто говорил тебе, что беспокоиться не о чем. Это просто слухи, а слухи и раньше появлялись, и не один раз. Ни один из них не оправдался. Так же будет и с этим. Усильте охрану на улицах и забудьте об этом.

– Я знаю каждого жителя этого района в лицо, – ответил тот, кого называли Драммом. – И все же я дважды заметил там чужака. Что бы это значило?

– Это, возможно, значит, что кто-то пригласил родственника в город на праздники. Готов прозакладывать все звенья вот этой цепи, что вы никогда больше не увидите вашего чужака.

– Я привык доверять своему инстинкту, – настойчиво продолжал начальник. – Сначала слухи, потом появляется некто, кому здесь совершенно не место, и этот некто вызывает у меня в душе самую бурную реакцию.

– Не знал, что у тебя есть душа. – Вождь Фэл оскорбительно засмеялся. – А скажи, этот некто – мужчина или женщина?

– Какая разница? – огрызнулся Драмм, обнаруживая явный недостаток уважения к Вождю. – Я узнаю опасность, когда с ней сталкиваюсь, и я говорю тебе, что дважды за последние два дня чуял на этой площади опасность.

– А я говорю, что мы легко управимся с любой проблемой, какая может возникнуть. А теперь не позволишь ли ты мне посетить прием, устроенный в мою честь? В самом деле, Драмм, ты хуже этих женоподобных жрецов. Народ совершенно покорен и останется там, где ему и место, – на самом низу социальной лестницы. У него свои маленькие развлечения, и сегодня я внес в них свою лепту. Теперь я хочу отдохнуть.

– У мудрого человека, – сказал Командир Драмм, – бдительность никогда не отдыхает.

– Нет, нет, Драмм, – поправил его Фэл, – бдительность – твое дело. Мое дело – управление.

Продолжая препираться, они поднялись по ступенькам, где гвардейцы застыли по стойке «смирно», и вошли в дом. Отчаянье и страх охватили Кэрол, потому что она наконец узнала Командира Драмма. И ничего удивительного, что этого не случилось раньше. Его лицо сильно изменилось с тех пор, как она его знала и по девичьей наивности полагала, что любит. Но в его холодном и неуважительном отношении к Вождю Фэлу и в плоской пустоте его глаз Кэрол только что узнала характер того человека, которого она надеялась никогда больше не встретить.

Роберт Драммонд. Она не думала, что он заметил ее сейчас, но все равно задрожала, как будто этот человек преследовал ее из века в век.

Теперь у нее были серьезные причины бояться за Ника и за своих друзей в Марлоу-Хаус. Она не удивилась, услыхав из уст самого Командира Драмма, что он ее заметил, но ее встревожило сообщение о том, что слухи о предстоящем восстании уже распространились. Она не думала, что кто-то из друзей Ника мог выдать его случайно или преднамеренно, но она не знала тех, кто входит в другие группы. Может быть, кто-то, злоупотребив крепкими напитками во время праздника, и сболтнул лишнее.

Кэрол знала, что нужно немедленно уходить с площади и пытаться найти Марлоу-Хаус как можно скорее, чтобы предупредить Ника. Но сначала нужно выяснить, не удастся ли ей узнать еще что-нибудь. Она осторожно пробралась до машины, стоящей у самых окон особняка. В это время в двери входила еще одна пара запоздавших гостей, заставившая гвардейцев вытянуться в струнку. Люди же на противоположной стороне площади никакого внимания на прибывающих не обращали. Кэрол встала и вытянула шею, чтобы заглянуть внутрь дома.

В теплой, украшенной позолотой комнате музыканты играли неслышную ей мелодию. Везде были цветы, огромные вазы высотой в шесть футов стояли на полу, а вазы поменьше – на столах и столиках. На другом конце комнаты пальмы в кадках и миниатюрные деревца были расставлены вокруг бьющего фонтана из белого мрамора. В этом искусственном саду прогуливались несколько человек, болтая, смеясь и время от времени прерывая болтовню долгими поцелуями и такими ласками, которые обычно приберегаются для более уединенных мест.

– А в Марлоу-Хаус вода идет один час в день, – негодующе проговорила Кэрол, глядя на фонтан.

В другом конце этой огромной комнаты гости подкреплялись у длинного буфетного стола, располагающегося вдоль стены. Этот стол привлек самое пристальное внимание Кэрол. Увидев то, что на нем стоит, она выругалась сквозь зубы.

Скатерть была из блестящей золотистой ткани, а большая часть блюд – из золота и серебра. Там был громадный жареный окорок, официант резал его на куски. Были корзины прекрасного белого хлеба, салатницы с салатами и овощами, блюда с уже нарезанным мясом разных сортов. В гнездах из зеленых листьев лежали зажаренные целиком рыбины. В центре этой выставки кулинарной роскоши стояло огромное золотое блюдо, на котором возвышалась гора из апельсинов, виноградных кистей, гранатов и персиков, и все это необычное сооружение было утыкано живыми пурпурными орхидеями на длинных стеблях и увенчано самым крупным ананасом, который Кэрол когда-либо видела.

Зрелище именно этого фрукта так разозлило ее, что ей захотелось швырнуть камнем в окно. Несправедливость увиденного подействовала на нее как удар ниже пояса. Джо торгуется из-за костлявой курицы, которой могут насытиться два, от силы три человека, но которую нужно разделить так, чтобы наполнить дюжину голодных желудков за праздничным столом; БЭС готовит суп из объедков и говорит, что ел апельсины один раз в жизни; Лин не может купить своей дочке ничего вкусного даже на праздник, а эти люди, так называемые Вожди, живут в упаднической роскоши. И запрещают остальным что-либо подобное. И не желают делиться ни с кем. Людям нормируют даже подачу воды.

Не удивительно, что им нужны взводы народных гвардейцев, чтобы поддерживать порядок. Не удивительно, что Ник с единомышленниками задумали переворот.

И Кэрол поклялась:

– Я сделаю все, что могу, чтобы помочь им.

– Эй, ты! Что ты здесь делаешь? – Один из гвардейцев увидел ее с противоположного конца площади. – Иди сюда, быстро. – В его голосе слышалась абсолютная уверенность, что ему подчинятся тут же.

Какое-то мгновение Кэрол не двигалась. Похолодев, она застыла на месте, глядя не на гвардейца, приказавшего ей подойти, но по-прежнему на то, что происходит за окном. – Говорят тебе: иди сюда. – Гвардеец возвысил голос, а те, что стояли у входа в дом, переключили внимание на ряды припаркованных машин, ища взглядами злодея, не бросившегося сразу же исполнять приказание их товарища.

А внутри ярко освещенного дома Командир Драмм задержался на пути к столу, повернулся и направился к широкому окну на фасаде здания, как будто шум снаружи потревожил великолепное тепло званого вечера. Он подошел к окну и посмотрел на площадь.

Кэрол думала, что он ее увидел. Она все еще стояла, выпрямившись и положив руку на капот лимузина, за которым пряталась. Она посмотрела сквозь мрак прямо в глаза Драмма. Холод и дрожь охватили ее, гораздо более сильные и цепенящие, чем в объятиях леди Августы. В этот момент Кэрол поняла, что чувствует кролик, попав в ловушку, неподвижный, испуганный, обреченный ждать, когда его схватят охотники.

Но вдруг на площади появилось с полдюжины шумных гуляк, смеясь и распевая. У кого-то в руках были бутылки. Все были хорошо одеты. Они направились к дому, где был званый вечер, и потребовали у гвардейцев пропустить их.

При появлении этих новых действующих лиц страшные чары, приковавшие Кэрол к месту, распались. Она обрела способность двигаться и побежала. Пригнувшись, прячась за машинами, она бежала с площади по той же улице, по которой пришла.

Снова она оказалась в узких переулках, но уже не думала о нужном направлении. Преследуемая топотом сапог, она просто мчалась со всей быстротой, на какую была способна, все время сворачивая за угол, чтобы исчезнуть из их поля зрения, бросаясь в проходы между домами и в укромные темные проулки. Оказавшись внезапно на краю узкого канала, она перепрыгнула через него, ни минуты не раздумывая, и опять побежала. Она налетела на кучку людей в лохмотьях, собравшихся в темноте под какой-то аркадой.

– Помогите! – крикнула она, отваживаясь на риск в надежде, что эти люди так же любят ее преследователей, как и она. – За мной гонятся народные гвардейцы.

– А, гвардейцы. Давай сюда. – И, ни о чем не спросив, они стали передавать ее от одного к другому и наконец провели сквозь ворота в противоположном конце аркады и вывели в переулок. Ворота закрылись, и она опять осталась одна.

Здесь было совсем тихо, и теперь, когда мчаться было больше не нужно, к Кэрол вернулась способность соображать. Теперь она уже совершенно потеряла направление. Насколько она могла понять, окружающая местность была в совершенно плачевном состоянии. В черной тишине, которую нарушала только крысиная пробежка или вопли дерущихся котов, Кэрол кралась куда-то, не зная, где она, и боясь остановиться, чтобы не попасть в руки гвардейцев.

Она никогда не могла бы объяснить, как ей это удалось – возможно, не без сверхъестественной помощи, – но вдруг она вышла на открытое место, увидела перед собой Мировое Древо с пустыми скрюченными пальцами и Марлоу-Хаус на другой стороне площади.

И вдруг она остановилась. Командир Драмм говорил Вождю Фэлу, что видел ее здесь, и, может быть, послал гвардейцев сюда. Но ей нужно домой – ибо Марлоу-Хаус на самом деле ее дом, воплощение безопасности и тепла в этом отвратительном будущем мире.

И потом, в Марлоу-Хаус ждет Ник. Нельзя приводить туда людей Драмма, но нужно добраться до Ника, предупредить его. Она не очень понимала, о чем предупредить, но до боли в сердце, до головной боли хотела почувствовать, как его руки ее обнимают. Если идти осторожно, ей может повезти и она доберется до дому незамеченной.

Кэрол скользнула в более глубокую тень разрушенной каменной стены – остатков прекрасного старинного здания. И потихоньку стала пробираться вокруг площади к Марлоу-Хаус. Она почти замерзла, падала от усталости после бессонной ночи и так была напугана, что соображение ее окоченело так же, как ноги и руки. Поэтому-то, услышав позади мягкие шаги, она сначала никак на них не прореагировала.

Это был легчайший, еле слышный хруст кирпичных осколков и сухой штукатурки, превращающихся в пыль под чьей-то ногой. Потом все стихло. Ничего. Даже дыхания не доносилось из темноты. Но Кэрол была уверена, что кто-то стоит у нее за спиной. Обернуться она не могла. Она вообще не могла двигаться – даже дышать, и сердце ее замерло.

Рука в шерстяной перчатке зажала ей рот, заглушая крик, который Кэрол все равно не могла бы испустить – в таком ужасе она была. И прежде чем она успела поднять руки для сопротивления, другая рука нападающего обхватила ее поперек груди.

Кэрол почувствовала, что колени у нее подгибаются. Мужество покинуло ее. Она поняла, что теряет сознание. Она пыталась вырваться, и тьма кружилась вокруг нее.

 

Глава 15

– Где, ради всего святого, ты была? – шепотом спросил низкий резкий голос. Придя В бешенство от страха, она рвалась, задыхаясь, из этих рук, пытаясь достать ногами до земли, чтобы обрести упор и оттолкнуть незнакомца. Ее охватил слепой ужас. Хотя она и не видела его, но была уверена, что это один из гвардейцев, которых Командир Драмм послал на площадь ждать ее.

– Хватит драться, отвечай же, черт побери. Мы все чуть с ума не сошли, пока искали тебя. Где ты была?

– Ник. – Узнав его наконец, она ослабела и обмякла.

Но только на мгновение. Некогда было рыдать и впадать в истерику. Она немедленно должна рассказать Нику очень многое, иначе он может случайно выдать своих товарищей, приведя ее домой.

– Начальник гвардейцев – Командир Драмм, Ник, он опять видел меня и узнал. Его люди гнались за мной. Я попыталась оторваться, но не уверена, что смогла. Он говорил, что видел меня здесь, на площади, во время церемонии. Он, наверное, послал сюда искать меня, на тот случай, если я вернусь, и, если они найдут нас вместе, ты тоже попадешь в переделку.

– Тем больше причин спрятать тебя в доме. Ника, кажется, вовсе не встревожило сообщение Кэрол.

– Ты что, не слышишь? – воскликнула она. И попыталась вывернуться из его рук, чтобы стать на ноги и повернуться к нему лицом, но он только еще крепче обхватил ее. – Ник, тебе грозит серьезная опасность.

– Не думаю. Кэрол, ты, конечно, знаешь, что у нас есть свои часовые и своя система слежения за передвижением гвардейцев. Здесь нет никого, кому тут не место.

– А-а-а! – Конечно же, он расставил людей на посты.

Ник не был беспечным составителем планов, и слишком много чужих жизней держал он в руках. Ее почти истерически выкрикнутое предупреждение показалось ей глупым.

– Я так испугалась, – прошептала она, прижавшись лицом к грубой ткани его пальто.

– Все в порядке. – Он понес ее через площадь к разбитым ступеням у Марлоу-Хаус, затем, когда на его оклик БЭС отодвинул дверные засовы, внес в кухню. Там он посадил ее у стола.

– Она страшно замерзла, – сказал он Джо. И, обратясь к Бэсу, добавил:

– Позови всех домой. Они будут рады хлебнуть горячего и лечь спать.

– Вы все ходили искать меня, вместо того чтобы сидеть здесь в безопасности и говорить о завтрашнем дне. Мне очень жаль, что я причинила столько беспокойства.

Кэрол чуть не заплакала. Теперь, достигнув цели, она чувствовала слабость и опять вся дрожала, а руки и ноги у нее болели, отогреваясь, после того как она их чуть не отморозила.

– Выпей вот это и перестань извиняться. – Джо сунула ей в руки чашку. Кэрол глотнула бренди с горячей водой и травами. – Мы сделали бы это для любого из нас. Ты пыталась отвлечь внимание гвардейцев от нашего штаба, и мы очень ценим риск, которому ты себя подвергала из-за нас.

– Я узнала кое-что полезное для вас, – сказала Кэрол, посмотрев на Ника. И быстро пересказала разговор Командира Драмма с Вождем Фэлом. Но не упомянула о том, что она думала об истинной личности Командира Драмма. Эти сведения были важны только для нее и, возможно, для Ника и леди Августы. Для остальных ее друзей самой важной новостью в этот вечер было то, что могло повлиять на их завтрашние планы.

– Я не считаю Вождя Фэла особо умным человеком, – сказала Кэрол, кончив доклад о том, что она делала, уйдя с площади, – но у Драмма ум острый, как вошедший в поговорку гвоздь, и я нисколько не сомневаюсь, что он ничего не упустит, когда дело идет об обеспечении безопасности. И он действительно видел меня за окном того дома, где был прием. В этом я уверена, Ник. Может быть, Драмм усилит охрану в этом районе на тот случай, если я покажусь опять на площади.

– Это все неважно, – ответил Ник. – Потому что, пока не начнется восстание, мы все будем дома.

– Они могут обыскать дома, – настаивала Кэрол, вспомнив со всеми пугающими подробностями рассказ конца XX века, – они могут арестовать всех, кого найдут в домах на площади, и задержат нас на много дней – или лет. Насколько я разобралась в вашей жизни, властей не очень-то беспокоят гражданские свободы простых людей.

– Но до завтра мы в безопасности, – повторил Ник.

– Почему ты так уверен? – Потому что вернулась Авга с сообщениями о других группах, с которыми она встречалась. А когда Авга здесь, она нас защищает.

– Где она? – Кэрол не знала, хочется ли ей увидеть леди Августу. Разве что позже. Она боялась того, что может означать для нее присутствие призрака. Она была не готова возвращаться в свое время, даже для того, чтобы спрятаться от Командира Драмма. А перспектива расстаться с Ником просто невыносима.

– Авга с Элом и Пен и всеми остальными ищет тебя. – Джо налила Кэрол вторую чашку бренди с горячей водой. – Она скоро вернется;

А пока сними с себя все и закутайся в одеяло или во что-нибудь еще, только сначала согрей это у огня. И, судя по твоему виду, тебе совсем не помешают несколько часов сна.

– Как же я буду спать, зная, что мое присутствие ставит всех вас под угрозу? И что мы начинаем через несколько часов?

– Джо права, Кэр, – Ник поднял ее со стула, где она все еще сидела, – тебе нужно отдохнуть, и мне тоже. Я о ней позабочусь, Джо. А когда все вернутся, скажи, чтобы шли спать, и сама ложись. До позднего утра все могут спать. Меньше будет беспокойства и осложнений. Хотя кое-кто, конечно, умудряется и в постели создать осложнения. – Хохотнув, как и пристало человеку, который думает только о том, что у него впереди несколько свободных часов и что он волен провести их как ему вздумается, Ник понес Кэрол вверх по лестнице, через холл в свою комнату.

– Ты, видимо, не понимаешь, что происходит, – не сдавалась Кэрол, – из-за меня вы все в опасности.

– Нет, – поправил он ее, – я со своими друзьями в опасности из-за того, что мы намерены начать сегодня днем, но и сам переворот, и его дату мы задумали задолго до твоего появления. Ты сделала эти последние дни и прекрасными, и бесценными. Я их никогда не забуду. И тебя.

Он поставил ее на ноги и обнял. Кэрол припала к нему. Как ей хотелось любить его, прикасаться к нему!

– Сними эти холодные тряпки, – прошептал он, расстегивая пуговицы ее плаща. – У меня есть во что тебя одеть, пока ты не согреешься, а потом я сниму с тебя все.

Пальцы у нее до сих пор не отогрелись и не могли развязать шнурки, поэтому ему пришлось снять с нее и туфли. Она сидела на краю матраса, закутавшись в грубое шерстяное одеяло, которое он отыскал для нее, а он растирал ей ступни, пока они не обрели способность чувствовать. И лодыжки. И икры, и колени, и бедра.

– Мне кое-чего хочется, – шепнул он, касаясь губами ее колена.

– Все что хочешь. – Она была готова опуститься на кровать, чтобы, он брал ее столько и как ему хочется, раз он здесь, рядом с ней. Только бы не терять его из виду!

– Станцуй со мной. – Поразительная вещь! Когда он поднял голову, чтобы видеть ее реакцию, в его глазах было озорство.

– Станцевать, – повторила она безучастно. Потом поняла:

– Вальс?

– Подожди. – Он вышел на минуту, которой оказалось вполне достаточно для того, чтобы она испугалась, что он не вернется. Она сказала себе, что нервы играют ею как хотят. Здесь, с Ником, она в безопасности. Командир Драмм ее не найдет. Леди Августа еще не вернулась. И все же она вздохнула с облегчением, когда он появился, глядя на дисковый плэйер и нажимая на кнопки. Он поставил музыку, какую хотел, и, когда она началась, протянул руку Кэрол. Та встала.

Босая, в купальном халате, сооруженном из обычного оливково-зеленого шерстяного одеяла – такие одеяла здесь использовали везде, где требовалась теплая, крепкая ткань, – она вошла в его объятья, и они опять танцевали так, будто были в бальном зале, в вечерних туалетах, будто играл настоящий оркестр.

Она сказала умоляюще:

– Не забывай меня. Ник, я не понимаю, почему мне так страшно. Если завтра, когда начнется восстание, с одним из нас что-нибудь случится, знай, что я люблю тебя.

– Т-с-с. – Он нежно прикоснулся губами к ее лбу и векам. Тихо засмеявшись, он попытался юмором отвлечь ее от мрачных мыслей:

– Не хочу думать ни о каком восстании, только о том, которое происходит сейчас у меня.

– Да не завтра, – поправилась она, настолько поглощенная смертельным страхом, леденящим кровь, что едва слышала его слова. – Уже сегодня. Осталось всего несколько часов.

– Женщина, замолчишь ли ты? Или я должен заставить тебя замолчать? Я не хочу беспокоиться о том, что случится или не случится днем. В эти оставшиеся часы я собираюсь обнимать тебя и протанцевать с тобой в последний раз, прежде чем мы переместимся в более просторные апартаменты. В следующий раз, Кэр, мы будем танцевать во дворце Вождей, и мы будем свободны, все мы. Но я хочу сохранить этот вальс в памяти, и я никогда не забуду, каково это – жить здесь, в этом доме, с тобой.

Теперь его голос звучал на самых низких, волнующих нотах, и все внимание Кэрол было захвачено этим голосом. Он обладал властью, заставляющей ее забыть все опасения о будущем. Ник умел сосредоточить ее мысли на настоящей минуте.

– Когда вальс кончится, – продолжал он, – я лягу рядом с тобой, положу руки на твое тело и буду целовать твою красивую грудь. И нежный живот, и прекрасный розовый вход, где меня всегда так восхитительно ждут. Твое лицо становится нежным и загорается внутренним светом, твое дыхание прерывается, я чувствую вкус твоих губ и твоего рта. Знаешь ли ты, как страстно жду я твоего стона в тот последний миг, когда я уже не могу сдерживаться и растворяюсь в твоей сладости?

– Ник. Мой дорогой, мой любимый. – Теперь они стояли не так, как стоит пара, танцующая вальс, на некотором расстоянии, необходимом для танцевальных движений. Ник привлек ее к себе, и они касались друг друга телами. На нем были только рубашка и брюки, верхнюю одежду он снял, когда Кэрол переодевалась. Края одеяла, в которое она завернулась, разошлись, и теперь к Нику прижималась узкая полоска ее дрожащего тела.

С каждым сказанным им словом ей становилось все жарче, а он говорил своим гипнотизирующим голосом, описывая все, что собирается делать, и все то дикое, жаркое, что будет делать она, выполняя его желания, и в конце концов ноги отказались ей служить. Она повисла у него на руках – ее единственной поддержке, – и слушала его, и не могла сдержать дрожь, и постепенно сходила с ума от мучительного желания. Но он все говорил и говорил тихим голосом, почти шепотом, и целовал ее лицо, и уши, и шею. И все это время звуки старинного вальса кружились вокруг.

– Пожалуйста, – шептала она, – Ник, пожалуйста.

– А-а-ах! – Его губы опять были на ее губах. – Я знал, что ты отзовешься на музыку, на слова и поцелуи. Тебе уже не так холодно?

– Ради Бога, – сказала она, задыхаясь.

– О нет, – прошептал он ей на ухо, – ради тебя. Ради меня. – Он опрокинул ее на кровать, края ее одеяла распахнулись, обнажив все ее тело от пят до подбородка.

Он раздеваться не стал. Времени уже не было. Грубая ткань царапала ее нежную кожу. Но она этого не замечала.

Потом она его раздела, и они залезли под одеяло, подвернув его со всех сторон.

– Ты дьявол, – прошептала она, прижавшись к нему, – ты все проделал на словах.

– Не совсем все, – ответил он, непристойно ухмыльнувшись. – Но не могу не согласиться, что воспользовался ситуацией и превратил твой страстный страх в страстное желание. Думаю, теперь тебе уже не так страшно.

– И не так холодно. – Она, поддразнивая, провела рукой по его телу и поцеловала мускулистую грудь, а он притянул ее к себе. Страх ее исчез не до конца, но теперь она могла им управлять, затаить его в глубине и делать вид, что его нет.

– Скажите, сэр, а где же все ваши увлекательные соблазнительные вещи, которые вы обещали мне чуть раньше? Я бы хотела, чтобы все это было исполнено.

– Они будут исполнены, одна за другой, хотя, насыщая тебя, я превращусь в истощенную развалину. Когда начинать?

– Когда захочешь. Только не останавливайся.

Он не стал ждать. Руками, губами и языком он ласкал каждую частичку ее тела. Снова и снова.

– Но, Ник, – запротестовала она несколько, ко часов спустя, – ты же не всегда… я хочу сказать, что ты делаешь так, что я… но сам-то ты…

Он прервал ее поцелуем:

– Половину удовольствия я получаю, глядя на тебя. Я пережил за эти часы все виды страсти, доступные простому смертному.

– Но я хочу…

– Знаю, – прошептал он. – Один последний раз, прежде чем мы уйдем из этой комнаты, этого дворца любви, сотворенного нами.

– Покажи, что мне сделать, чтобы доставить тебе самое большое удовольствие, – умоляюще сказала она, – последний раз все должно быть для тебя.

– Для нас обоих – или ни для кого. – Он взял ее руку и положил на такое место, до которого ей и в голову не пришло бы дотрагиваться. Застонав от удовольствия, он прошептал:

– Только для нас обоих, Кэр. Для обоих.

– Я хочу принимать участие в восстании по-настоящему.

Глядя на резкий профиль Ника, очерченный светом маленькой масляной лампы, когда он шнуровал ботинки, Кэрол поняла: что бы ни случилось в этот роковой день, она навсегда запомнит Ника таким. Темные тона его рубашки и брюк, контраст между маленьким освещенным пространством и глубокими тенями – все это врезалось в ее сознание как сочетание более земного образа с возвышенным выражением его лица, смягчившегося от любовных радостей.

Удивительно – хотя она страстно хотела ласк даже теперь, когда все было позади, ей казалось бесценным все, что они делали вместе, – и болтовня, и обсуждение планов на будущее. Ей было хорошо с ним и тогда, когда они были среди его друзей. Она любила быть с ним наедине, но в эти часы проявлялась только какая-то часть ее привязанности к нему. В их отношениях было некое равновесие, и была полнота во всех областях ее теперешнего существования, которая делала их уединение только более ценным. Кэрол решила не расставаться с ним в этот важный день, если она будет ему полезна.

– Если Пен и Джо пойдут с тобой, то и я могу, – сказала она.

– Но у Пен и у Джо есть личные причины для этого. – Он застегивал ремень на своей тонкой талии. – В особенности у Пен. Она должна отомстить за сестру.

– За сестру? – повторила Кэрол. – Я не знала. А что это было?

– Она умерла от воспаления легких в тот год, когда сильно ограничили подачу топлива. От холода и голода в ту суровую зиму умерло много очень молодых и очень старых людей. – Он говорил сдержанно и бесстрастно, но это не обмануло Кэрол. Когда он рассказывал об этой потере, в его голосе чувствовалась скрытая грусть. – Ей было два года. Я не знаю, насколько хорошо Пен в действительности помнит Иль, но уверен, что она постоянно ощущает ее отсутствие – они близнецы.

– Ее звали Иль? – И когда он кивнул вместо ответа, занятый извлечением каких-то вещей из ящиков, Кэрол продолжала:

– Она ведь и твоя сестра, а ты на пять-шесть лет старше Пен. Ты-то ее помнишь, конечно.

– Пен высокая и худощавая, и в характере у нее есть некоторая резкость, – сказал Ник, прекратив на миг сборы и держа в руке какое-то оружие. – Иль была кругленькая и пухлая, она часто смеялась. Ее хотелось взять на руки, обнять. Они, видишь ли, были совершенно не похожи.

– Смерть Иль была горем и для тебя.

Она поймала его взгляд. В его глазах внезапно вспыхнул зеленый огонь, и Кэрол разом поняла причины, заставившие его возглавить переворот. Это действительно началось со смерти его сестры, когда ему было не больше семи-восьми лет. Она знала, что боль этой утраты пряталась в самой глубине его души, потому что, хотя он и рассказывал ей многое про себя в перерывах между ласками этой ночью, о сестре он до сих пор не упоминал. Но он хотел, чтобы она знала имя Иль и понимала самые личные, самые тайные причины его деятельности.

Она не знала, что сказать. Она могла только подойти к нему, обнять его и положить голову ему на плечо и постоять так немного, а потом его руки тоже обняли ее, и они стояли так, связанные чувством потери и любовью.

Но пора было спускаться в кухню, присоединиться к остальным, заняться последними приготовлениями к битвам, которые их ожидали.

– Мне все равно, что ты скажешь, Ник, я не желаю, чтобы меня оберегали. Я буду принимать в этом участие, – сказала Кэрол. После того, что я слышала и видела за последние три дня, и особенно после того, чему я была свидетелем вчера ночью, на этом отвратительном роскошном приеме в честь Вождя Фэла, я не могу не участвовать в восстании.

– Если ты выйдешь из дому, – ответил Ник, – если Командир Драмм увидит тебя и узнает, он прикажет тебя арестовать – или что-нибудь похуже.

Все сидели в кухне вокруг стола с остатками позднего завтрака, их последней трапезы перед тем, как все уйдут из дома сражаться с Правительством. Даже леди Августа была тут. В своих черно-серых лохмотьях она и впрямь казалась ведьмой, каковой ее считал Ник с друзьями. Кэрол обратилась к ней, надеясь привлечь ее на свою сторону:

– Вы когда-то сказали, что ваша миссия состоит в том, чтобы научить меня заботиться о других и помогать им. Что же, я научилась. Вы не могли бы убедить Ника передумать? Я уверена, что вас он послушает. – Она замолчала, потому что леди Августа смотрела на нее проницательным взглядом.

– Это правда, ты очень переменилась в хорошую сторону, – сказала старуха, – но готова ли ты к последнему преображению, которое от тебя требуется?

– Как я отвечу на этот вопрос? Я же не знаю, что это за преображение. Но я твердо знаю, что я – часть этих людей, всех этих людей, даже включая сюда Лин и Сью, хотя они не члены этой группы. Мы – семья. Не могу этого объяснить. Но я это чувствую. Это так. Каждый из нас – часть целого.

– Именно так. – Леди Августа покивала, одобряя чувства Кэрол.

– Вот почему я не могу оставаться здесь, в тепле и безопасности, с запасом продуктов, а мои друзья уйдут на холод сражаться за правое и светлое дело, не зная, вернутся ли они домой. Если я с ними не пойду, это разобьет мне сердце. Я чувствую, что быть с ними сегодня – мое предназначение.

В течение этой страстной речи леди Августа не сводила глаз с Кэрол, и той показалось, что ее взгляд потеплел. Когда молодая женщина замолчала, леди Августа так же тепло посмотрела на Ника.

– Ее не удержишь, – сказала она. – Разве что физически не дашь ей выйти из дома.

– Связать ее вряд ли удастся, – в разговор вступила Пен. – Кэр многое может. Она все равно найдет способ сделать по-своему.

– Послушай, пусть она идет с нами, – сказала Джо.

Остальные добавили свои соображения, и перевес голосов был в пользу Кэрол. Все же Ник – их вожак, и Кэрол знала, что, если он твердо откажется взять ее с собой, они согласятся с его решением, хотя и неохотно.

– Авга, – Ник повернулся к леди Августе, – ты можешь обещать, что Кэрол уцелеет в сегодняшнем бою?

– Почему я должна уцелеть, если другие не уцелеют? – воскликнула Кэрол. – Дай мне толковые указания, и я попытаю судьбу вместе со всеми.

– Ты можешь пойти со мной, – предложил Люк. – Ты что-нибудь смыслишь в пиротехнике? Или в подрывных работах?

– Я научусь, – мгновенно ответила Кэрол.

– Нет, – так же мгновенно отозвался Ник, – с тобой она не пойдет, Люк.

– Ты же знаешь, я не собираюсь взрывать себя, – возразил Люк, – или еще кого-нибудь. Просто я хочу ознаменовать начало восстания фейерверком. Отвлечь внимание этих антинародных народных гвардейцев.

– Все, что мы будем делать сегодня, довольно опасно, – заметила Джо, – пусть Кэр идет с Пен и со мной.

– А что вы будете делать? – спросила Кэрол.

– Выводить ни в чем не повинных людей за линию огня, – спокойно сказала Джо. – У нас будет оружие, чтобы в случае необходимости защищать их.

– Авга, – Ник опять посмотрел на леди Августу, – скажи, что ты предвидишь?

– Я не могу открыть вам, чем кончатся сегодняшние события, – ответила леди Августа. – Я могу только сказать, что будущее Кэр будет таким, каким суждено. А также твое, Ник, и всех, кто сидит за этим столом.

Ник уставился на нее так, словно хотел разгадать ее таинственный ответ.

– Что бы ты, Ник, или Авга ни сказали, это не имеет значения, – упорствовала Кэрол. – Я все равно буду с тобой на площади.

Она не сказала, что ответ Авги заставил ее задрожать от нового неопределенного страха. Боялась она не только за себя. Она боялась за всех, потому что за этот короткий срок полюбила каждого, сидящего в этой комнате.

В ее памяти всплыли пустолицый Вождь Фэл в его узком зеленом костюме и холодный, решительный Командир Драмм – два облика равнодушного Правительства, которое необходимо свергнуть, если есть хоть какая-то надежда на лучшее будущее для ее друзей.

– Да, – повторила Кэрол, – мне все равно, опасно это или нет, я буду там, где должна быть.

 

Глава 16

Они выходили на площадь поодиночке или парами. По настоянию Ника Кэрол шла с леди Августой. Позже они встретятся с Пен и Джо.

– После этого я уйду, – тихо, чтобы никто не услышал, сказала Кэрол леди Августа.

– Вас там не будет? – спросила Кэрол удивленно. – Разве Ник дал вам какое-то тайное, магическое задание? Знаете, вы ведь убедили их всех, что вы ведьма. Я бы и сама поверила в это, если бы не знала, что вы призрак, – добавила она еле слышно.

Ответ леди Августы был краток:

– Я буду делать то, что нужно.

– Опять загадки, – пробормотала Кэрол. – Неизвестно, когда вы появитесь и что сделаете со мной. Но предупреждаю: не вмешивайтесь в мои сегодняшние поступки, или я устрою такое, что все ваши попытки изменить мой характер провалятся самым жалким образом, и где вы тогда окажетесь на веки вечные?

Кажется, леди Августа не огорчилась этой угрозой. Она только чуть улыбнулась странной улыбкой и отвернулась.

На лицо Кэрол натянула вязаную маску.

Она сделала это по настоянию Ника, и Люк, уходивший еще до рассвета по какому-то таинственному делу и вернувшийся как раз к завтраку, согласился, что мороз будет сильный и поэтому многие закутаются таким же образом. Маска поможет Кэрол затеряться среди горожан. Она не надеялась, что маска скроет ее от проницательного взгляда Командира Драмма, но Нику говорить о своих сомнениях не стала. Он еще раздумает и запретит ей идти с Пен и Джо.

– Кэр, – Ник положил руку ей на плечо, – будь осторожна.

– Буду, буду. И ты тоже.

Ее страх прошел. Исчез бесследно в тот момент, когда Ник позволил ей принять участие в сегодняшних событиях. Теперь Кэрол была охвачена только волнением пополам с ожиданием. В то же время она была до странности спокойна, как и Пен и Джо, когда они простились с Бэсом и вышли из дому. Наравне с остальными Кэрол собиралась делать то, что от нее потребуется, и уповать на то, что все они вновь встретятся после победы. Эл и большинство остальных мужчин уже были на площади, заняв свои места и ожидая сигнала к началу действий. Кэрол очень хотелось присоединиться к ним.

– Теперь иди. Люк, – сказал Ник.

– Увидимся через час, – ответил Люк и, ухмыльнувшись, сказал Кэрол:

– Надеюсь, тебе понравится фейерверк, который я задумал. – Весело кивнув Нику и обменявшись быстрым рукопожатием с Бэсом, он исчез из поля зрения за отодвинутыми дверными заграждениями.

– Теперь мы, – сказал Бэс Нику спустя несколько минут.

– Авга и Кэр уйдут последними. Авга, проверишь, закрыла ли ты засовы. Ты знаешь как. Нам вовсе не нужно, чтобы какой-нибудь отчаявшийся гвардеец спрятался здесь и устроил засаду к нашему возвращению.

– Счастливо! – сказала им Кэрол. – Скоро увидимся.

– Да, – ответил БЭС с улыбкой, – скоро. Ник сжал плечо Кэрол. Она знала, что он не будет ее целовать, но взгляды, которыми они обменялись, стоили десятка поцелуев. На миг она положила свою руку на его. Потом Ник ушел вслед за Бэсом, и Кэрол осталась наедине с леди Августой. Кэрол так и подмывало еще раз спросить, вернутся ли Ник с друзьями в целости и сохранности, но она знала, что леди Августа все равно не ответит прямо.

– Пора, – сказала леди Августа. Она велела Кэрол выйти первой.

Кэрол слышала, как у нее за спиной задвинулись засовы. Она быстро поднялась по ступенькам, вскарабкалась на первую груду обломков и обернулась, чтобы подать руку леди Августе, шедшей сзади.

Но леди Августы не было.

– Хороший это признак или плохой? – спросила Кэрол сама себя. Она постояла, озираясь, на тот случай, если старая дама задержалась где-нибудь, но не смогла ее обнаружить.

На земле лежал тонкий слой свежевыпавшего снега, быстро превращающегося в серую грязь под ногами двух десятков гвардейцев, которые бродили по площади, всем своим видом показывая, что никакой определенной цели у них нет. Но этот вид никого не мог обмануть. Они двигались порознь, проявляя подчеркнутое внимание к тому, что происходит в центре площади, как если бы это и было причиной их присутствия здесь.

Опять работал грохочущий механизм, и те же рабочие, которых Кэрол уже видела в первый день своего пребывания в Лонде, демонтировали Мировое Древо под унылым серым небом, на пронизывающем холоде.

«Наверное, это что-то вроде искусственной рождественской елки, – подумала Кэрол. – Ее поставили в начале рождественских праздников и убирают теперь, когда праздники кончились. Интересно, ветки отвинчиваются от ствола или нет? И где это все хранится – на каком-нибудь чердаке?»

Она не долго наблюдала за рабочими. Они работали без особого рвения, и их вялые усилия почти не давали результатов, а Кэрол нужно было подумать о своих обязанностях. Предполагалось, что она присоединится к Пен и Джо и будет действовать под руководством Джо. Она увидела подруг немного впереди, беседующих с Лин. Взглянув еще раз на Мировое Древо и на рабочих, Кэрол направилась к женщинам, стараясь выглядеть естественно.

– А где Сью? – спросила она у Лин, учитывая, что рядом стоит гвардеец.

– Она побудет несколько дней у моей сестры, – ответила Лин, подмигнув незаметно для гвардейца в знак того, что она понимает: их разговор должен казаться самым обыденным и что Кэрол заботится о безопасности девочки. – Это хорошо. А то я из-за праздников запустила работу.

– Через пару дней войдешь в ритм, – отозвалась Джо с должной долей безразличия к скучной работе. – Смотрите, Древо упало.

Из механизма выдвинулся длинный ржавый манипулятор и протянулся к стволу. На конце его раскрылись челюсти и стали сжиматься вокруг дерева, готовясь вынуть его из его основания. Все бывшие на площади остановились и наблюдали, в том числе и гвардеец, стоящий рядом с Кэрол и ее подругами. Они ждали именно этого момента – когда внимание гвардейцев будет занято исполнением обычных обязанностей. Остальные заговорщики, находившиеся на площади, тоже сделали вид, что наблюдают за демонтажем Древа.

Джо сделала быстрый жест рукой, и по этому сигналу Пен подошла к ближайшему гвардейцу. Кэрол знала, что под полами своего тяжелого пальто, которое Пен запахнула, якобы пытаясь согреться, она прячет станнер. Ранить из станнера нельзя – только оглушить на несколько часов. К тому времени, когда гвардеец придет в себя, переворот уже совершится, и у него будет возможность примкнуть к восставшим. Ник говорил Кэрол, что многие гвардейцы были в такой же оппозиции к режиму, как и другие люди, но исполняли приказы, боясь, что в случае неподчинения их семьям не поздоровится. Ник надеялся, что эти недовольные гвардейцы перейдут на сторону восставших, как только станет ясно, что дни Правительства сочтены.

– Люк запаздывает со своим сюрпризом, – прошептала Джо, впервые с тех пор, как Кэрол ее узнала, обнаруживая беспокойство.

– Дай ему еще пару минут. Он надежный человек. – Голос Лин был тих, как и у Джо, но, должно быть, Пен ее услышала, потому что оглянулась и, увидев Кэрол, смешно пошевелила бровями, и Кэрол усмехнулась и затаила дыхание, мысленно благодаря Пен за то, что ее чувство юмора ослабило напряжение.

Когда раздался грохот, Кэрол сначала решила, что он исходит от механизма, стоящего у Древа, что в нем что-то сломалось. Свою ошибку она поняла, когда из каждой ветки повалил дым. За дымом последовали вспышки Красного и голубого цвета. Оттуда, где стояла Кэрол, казалось, что металлические пальцы Древа испускают маленькие, как стрелы, молнии. Грохот стал таким сильным, что его можно было принять за гром.

Кэрол не знала, как Люку удалось устроить это представление из света и звука, но воздействие оно оказало именно такое, на какое рассчитывали Ник с Люком. Люди, демонтирующие Древо, отпрянули с испуганным видом, тревожно переговариваясь. Потом ржавый механизм изверг дым и пламя и задрожал, и рабочие отбежали в сторону и стали в отдалении.

Глаза всех устремились на механизм и Мировое Древо, поэтому было самое время начинать. Пен сняла предохранитель со станнера, прицелилась и уложила с первого же выстрела гвардейца, стоявшего рядом с ней. Жужжание, производимое станнером, неприятно звучало в ушах у Кэрол еще несколько секунд после выстрела. Гвардеец лежал неподвижно. Джо присела и схватила его оружие. Так они его и оставили – в коматозном состоянии, но невредимого.

То же самое происходило по всей площади, и какое-то время никто не замечал, что происходит. Кэрол увидела, что неподалеку от нее Ник склонился над гвардейцем, которого погрузил в принудительный сон, чтобы достать его оружие.

– Теперь начинайте уводить прохожих, – скомандовала Джо, – все, кто не собирается сражаться вместе с нами, должны уйти отсюда, иначе их могут ранить.

– Смотрите! – Лин со смехом указывала на Мировое Древо, из которого во все стороны вылетали золотые огненные колеса.

– Когда Люк говорил о фейерверке, он именно это имел в виду, – сказала Кэрол. – Блестящая идея, чтобы отвлечь гвардейцев.

– Это отвлечет их ненадолго, – заметила Пен, – и пусть затеи Люка не отвлекают нас самих от дела. Вон две старухи, их нужно отвести домой ради их безопасности. У нас только станнеры, а у гвардейцев настоящее оружие, и они без колебания пустят его в ход против любого, кто попадется им на дороге.

И Пен пошла вперед, а за ней Кэрол. Уголком глаза Кэрол видела, что один из гвардейцев, стоящих у Древа, достает свой пистолет и взводит курок. Прицелившись, он выстрелил в одно из крутящихся колес. Вспышка голубого электрического света окутала Мировое Древо.

Кэрол не успела сделать и двух шагов, как на площади раздался сильнейший взрыв. Он оглушил ее так, что она не могла бы пошевелиться даже для спасения своей жизни. Она видела, как механизм, стоящий у Мирового Древа, разлетелся на множество кусочков покореженного металла, которые падали ливнем вниз, калеча и убивая. А затем снова грохнуло так, что площадь содрогнулась, и Мировое Древо взорвалось.

– Бежим! – пронзительно закричала Пен, потянув Кэрол за руку. – Давай уведем тех старух и детей.

– Лин! – крикнула Кэрол. Она оглянулась, думая, что Лин стоит рядом. Но та лежала лицом вниз на ступеньках разрушенного дома. Из спины у нее торчала длинная полоска искривленного металла. Джо склонилась над ней, потом подняла ее голову и заплакала.

– Мы ничем ей не поможем, – сказала Джо, не пытаясь скрыть свое горе. Она мужественно старалась взять себя в руки. – Мы знали, что потери неизбежны. Давайте сведем их к минимуму и уведем невинных людей, а потом вернемся и с чистой совестью примем участие в бою.

Они принялись за дело, подталкивая испуганных, плачущих стариков и матерей с детьми к улицам, уводящим от опасного места. Это было нелегко. Гораздо больше людей бежало на площадь, и было трудно пробраться сквозь встречный поток, но в конце концов всех, кто не участвовал непосредственно в восстании, убедили разойтись по домам. Потом Кэрол, Пен и Джо поспешили обратно на площадь, где гвардейцы делали все возможное для наведения порядка. Ничего у них не получалось. Они быстро теряли контроль над ситуацией.

Один за другим они падали на землю, оглушенные станнерами Ника и его друзей.

Кэрол не заметила, когда началась серьезная стрельба, но вдруг воздух наполнился жужжанием и треском выстрелов. Вокруг раздавались крики.

– Ложись! – Джо сильно толкнула ее, и Кэрол больно ударилась об асфальт. Через долю секунды огромный камень разлетелся на куски прямо позади Кэрол.

– Что случилось с Мировым Древом? – крикнула Кэрол. – И почему механизм взорвался?

– Этот идиот гвардеец выстрелил в Древо и поджег все фейерверки Люка разом, – ответила Джо. – Люк был там, рядом с Древом, зажигал фитили. Не знаю, уцелел ли он.

– О Боже, только не Люк! – прошептала Кэрол. И спросила:

– А где Пен? Только что она была с нами.

Кэрол огляделась. Она видела, что Ник припал к земле, прячась за какими-то камнями вместе с Бэсом. Значит, с ними все в порядке. Больше она никого не увидела, но, вероятно, остальные прятались так же, как и Ник.

– Кэр, кажется. Пен ранена, – сказала Джо. – Давай попробуем до нее добраться.

Пригибаясь, они побежали туда, где на земле сидела Пен. Смертельно бледная, так что казалось, что она вот-вот потеряет сознание, Пен держалась за свое левое плечо.

– Это не станнер, – сказала она сквозь стиснутые зубы, – один из этих проклятых гвардейцев попал в меня настоящей пулей. Мне повезло, что он не очень хороший стрелок.

– Ты можешь идти? – спросила Джо. – Мы с Кэрол отведем тебя домой. Потом тебе придется самой о себе позаботиться, ведь мы нужны здесь.

– Могу. – Пен скрипнула зубами и поморщилась, попытавшись пошевелить левой рукой. – Я знаю, где у нас медикаменты и как ими пользоваться.

– Тогда пошли. Кэр, помоги ей встать, а я буду прикрывать вас. Я лучше вас умею обращаться со станнером.

Кэрол обхватила Пен за талию и подняла ее. Один раз Пен застонала, но больше не проронила ни звука. Втроем они дотащились до Марлоу-Хаус. Все это время Кэрол слышала, что стреляют уже и в отдалении, не только на площади – верный признак, что восстание охватило и другие части города.

– Слышишь? – спросила она у Пен. – Мы не одни. Другие группы присоединились к нам, как и обещали.

– Нам не обойтись без их помощи, – Пен задыхалась. Вдруг она остановилась как вкопанная, и Кэрол тоже пришлось остановиться. Не веря своим глазам, она смотрела, как четыре бронированных машины, огромных, как танки в XX веке, с грохотом въехали на площадь. На каждой стояло правительственное клеймо. Со всех сторон машины ощетинились грозными стволами.

– Нет, не может быть! – закричала Пен. – Что же случилось с группами разрушения? Они должны были уничтожить тяжелое оружие!

– Очевидно, что-то не так. – Кэрол пыталась увести Пен в дом, в безопасность.

– Эл в такой группе, – сказала Пен, и в голосе ее прозвучало отчаянье.

– Может, их на время задержали, – предположила Кэрол, пытаясь ее обнадежить. Она чувствовала, как тяжело навалилась на нее Пен, и начала беспокоиться, что рана в плечо серьезней, чем они думали.

– Скорее, скорее, – торопила Джо, – дело идет к настоящему бою, и я хочу, чтобы ты была в укрытии, Пен, прежде чем он начнется.

Из бронированных машин выскочили несколько десятков человек – подкрепление для тех немногих гвардейцев, которые еще не упали оглушенные. Вновь прибывшие развернулись поперек площади, стреляя на ходу. Среди суматохи, дыма, воплей раненых и выкриков командиров из головной машины появилась хорошо знакомая фигура в коричневой форме, появилась так спокойно, словно прибыла в лимузине на званый вечер.

– Командир Драмм. – Кэрол почувствовала, что холодная рука сжала ей сердце. – Пен, да пойдем же. Ты можешь идти?

– Не могу. Ноги… не держат. – Пен опустилась на колени. – Оставьте меня. Прячься, Кэр. И ты, Джо.

– С ума ты сошла? – закричала на нее Кэрол. – Мы никуда без тебя не пойдем. – Быстро глянув в сторону Драмма, она попыталась поставить Пен на ноги.

– Не могу. – Голос Пен слабел. – Вся левая сторона онемела.

– Эл предупреждал, что гвардейцы используют пули нового типа, – сказала Джо торопливо. – Они и ранят, и парализуют. Придется понести тебя.

– Нет! Оставь меня, Джо, прошу. Я не могу помогать восстанию, а вы с Кэр можете.

– Замолчи. Мы тебя не бросим. – Кэрол все еще обнимала Пен, а Джо поддерживала ее с другой стороны.

– По ступенькам мы ни за что не спустимся, – говорила она, задыхаясь, пока они тащили Пен. – Ник и БЭС в укрытии, пойдем к ним.

Мужчины сидели на корточках за грудой каменных блоков. Когда Кэрол и Джо тащили туда Пен, Кэрол увидела, что по площади бежит Эл, уворачиваясь от пуль. Он перепрыгивал через камни, стремясь присоединиться к Нику и Бэсу. Как только он оказался в укрытии, две бронированные машины взлетели на воздух.

– Видела? – прокричала Кэрол в ухо Пен. – С Элом все в порядке. Через минуту вы будете вместе.

Пен не отвечала. Теперь она была почти мертвым грузом, неспособным помочь себе. Но Ник заметил женщин. Он сразу же побежал к ним из своего укрытия.

– В нее попала пуля, из этих новых, парализующих, – объяснила Джо. – Не знаю, очнется она или нет.

– Все в укрытие, – приказал Ник, взяв сестру на руки.

Пригибаясь к земле как можно ниже, все побежали к спасительным камням. Пен вскрикнула, когда брат положил ее на землю, потом затихла. Теперь настала очередь Эла обнять ее. Он стоял на коленях, укачивая ее и шепча слова утешения – все, какие знал.

– Нельзя здесь оставаться, – сказал Ник. – Эл, а что другие машины?

– Могут взорваться в любой момент. Когда взорвутся, я воспользуюсь суматохой и отвесу Пен в дом. Прости за задержку, но я не такой специалист по взрывам, как Люк.

– Он умер, – сказала Джо. Это прозвучало не как вопрос, а просто как суровая констатация факта.

Эл кивнул:

– Когда взорвалось дерево. Люк тоже взорвался. Он не успел убежать. – Эл еще не кончил, но тут воздух сотрясли два мощных взрыва.

– Наверное, те машины, – сказал Эл. Он поднял Пен и прижал к себе. – Прикройте меня, пока я не внесу ее в дом, – сказал он и направился к лестнице, ведущей во двор, к черному ходу и знакомой кухне.

Эл не прошел и трех шагов, как раздался жужжащий звук. Закричав от боли, он резко остановился, уронив Пен. И упал рядом с ней, и они лежали как два неподвижных вороха тряпья.

– Пен! Нет! – Не думая об опасности, грозящей ему самому, Ник выскочил из укрытия и стал на колени рядом с сестрой.

То, что происходило потом, происходило ужасающе медленно, как показалось Кэрол. Она подбежала к Нику, чтобы помочь ему дотащить сестру до ступенек. Джо и БЭС стояли к ним спиной, стреляя в гвардейцев, намеревающихся прикончить всех пятерых.

Эл был мертв, Кэрол поняла это и не прикасаясь к нему. Но не было времени думать о судьбе Эла, даже несмотря на замедленность происходящего. Нужно унести Пен в безопасное место – сама она не может позаботиться о себе.

Ник обхватил Пен, поднимая ее, готовясь рвануться к лестнице, когда Кэрол услышала крик Джо. Обернувшись, она увидела, что Джо опустилась на колено, а потом упала лицом вниз, а БЭС выстрелил в того, кто только что убил его любимую. Потом БЭС упал поперек тела Джо, ноги его были изрешечены так, что вряд ли он когда-нибудь сможет ходить, подумала Кэрол. Она подняла глаза от Джо и Бэса и встретилась взглядом с их противником… и волосы у нее на затылке встали дыбом от ужаса.

Холодный, безличный взгляд Командира Драмма скользнул по ней, не узнавая, потому что она все еще была в маске, но зато он остановился на Нике и его ноше. Ник защищаться не мог – у него на руках лежала беспомощная Пен. Кэрол увидела вспышку необыкновенной радости в темных, окруженных тенями глазах Драмма, и поняла, что он убьет и Ника, и Пен одним выстрелом из длинного серого металлического оружия, которое небрежно держит в правой руке.

Никогда в жизни Кэрол не представляла себе, что можно получать удовольствие от убийства. Но, глядя на Командира Драмма, поняла, что он смакует мысль о том, что сейчас сделает. Кошмарная сцена продолжала развертываться перед Кэрол все так же замедленно.

Поняв, что времени на спасение нет. Ник сделал единственное, что мог сделать, – повернулся спиной к Драмму. Повернувшись, он наклонился, чтобы прикрыть сестру своим телом и принять на себя весь заряд. Командир Драмм поднял свое оружие, медленно и тщательно прицеливаясь.

НИК. Сейчас он убьет Ника. Ее любимого. Кэрол не думала, что она будет делать. В ее сердце расцвело немыслимое счастье. То, что она сделала, она сделала радостно и охотно, из чистой и непреодолимой любви и веры в то, что Ник и Пен должны жить.

– Стой! – Кэрол бросилась вперед между Ником и Драммом. Защищающим жестом она раскинула руки. Если он хочет убить Ника и Пен, ему придется перешагнуть через ее труп. – Я не дам тебе сделать это! Стой!

Брови Командира Драмма полезли вверх, но других признаков удивления сначала не последовало. Потом он посмотрел прямо в глаза Кэрол, и она увидела, как постепенно его глаза озарились узнаванием. Наконец-то Кэрол поняла, почему им суждено встретиться именно в это время… и поняла, что он тоже это понял.

– Так, – медленно и почти нежно сказал Драмм. – Моя Немезида. Я знаю тебя с давних пор. Но больше ты не будешь преследовать меня.

– Кэр! – Кэрол услышала отчаянный крик Ника. Она увидела, что длинный огненный язык медленно вылетел из дула Командира Драмма и лениво движется к ней. И видела, что из холодных глаз Драмма на нее смотрит ее собственная смерть.

Позади Кэрол БЭС с трудом занял сидячее положение и выстрелил из своего станнера. Драмм стал падать и опустился на асфальт в странно изящной для парализованного позе. БЭС опять упал, не сводя глаз с Кэрол.

В груди у нее было горячо и больно. Дышать она не могла, а земля встретила ее таким ударом, что с ее губ сорвался крик боли.

Когда этот крик раздался, замедленное движение прекратилось. Все зашевелилось, как обычно, а потом стало происходить слишком быстро. Ник перевернул ее, обнял. Ее голова упала на его руку, и она увидела все еще парализованную Пен, которая молча плакала… и бледно одетых людей, стоящих кружком, – друзей Ника и его союзников из других групп – все они стояли плечом к плечу, лицом к гвардейцам, защищая клочок земли, где она лежала в объятиях Ника… Она слышала крики в стороне, и вопли, и стрельбу.

– Кэр. – Лицо у Ника было мокрое, хотя дождя не было. – Кэр, зачем ты это сделала? Лучше бы это был я. Как мне жить без тебя?

Она все так же не могла дышать, и боль в груди не проходила. Горячая, липкая жидкость текла откуда-то слева, но она не могла сунуть руку под плащ и узнать, что это такое.

– Ник. – Как трудно говорить. Лицо Ника расплывается… она уже видела это однажды… очень давно.

– Кэр, любимая. – Голос Ника звучал так надрывно и безнадежно, что ей захотелось обнять его и сказать, что все будет хорошо. Но она не могла пошевельнуться. – Кэр, не уходи!

– Я люблю тебя. – Кэрол не была уверена, слышит ли он. Вокруг стоял грохот, заглушающий человеческие голоса, и ее обволакивал тошнотворный мрак.

Кэрол почувствовала, что ее будто тащат куда-то, но она не слышала, как Ник приказывает перенести ее. А боль… никогда она не испытывала такой дикой, пронзительной боли.

Боль она вынесет. Боль не будет продолжаться долго, а Ник и Пен живы. Это действительно важно, а не ее временные неудобства. Ее легкие жаждали воздуха, которого она не могла им дать. Изо всех сил старалась она вздохнуть – и не могла.

Сгущающаяся чернота придвинулась к ней, стала тяжелее, давила на нее, гнала жизнь из ее охваченного болью тела. Последнее, что она услышала, был стон Ника – стон мучительной потери, ибо его сон о любви стал явью более убийственной, чем любой мыслимый кошмар.

– Кэр! Нет!