Глава 17

Лондон, 1993

– Осторожно, – предупредила леди Августа, – споткнешься и упадешь.

– Где?.. Что? – Кэрол уставилась в густой туман. Вокруг фонарей были бледные ореолы, а лампочки на рождественской елке сияли призрачными разноцветными огнями. – Я еще на площади? Но здесь все спокойно. А где стрельба? И где все?

– Твои товарищи остались в своем времени. – Слова появлялись из темноты. Кэрол видела леди Августу всего лишь как немного более четкую тень в бесформенном клубящемся тумане.

– Ник! – воскликнула она. – Пен! И все остальные – что с ними сталось? – Она начинала понимать, что жива, хотя и добровольно пожертвовала жизнью. Вместо этого она вернулась в тот мир, которому принадлежала. Перемена была так внезапна, что она не могла перестать думать о тех, кого она оставила. Или оставит? Она запуталась и не находила разумный ответ, а ответ леди Августы только увеличил ее растерянность.

– Ты хочешь знать, что с ними станется? Ты уверена, что хочешь?

– Конечно хочу! Я их люблю! Хватит трюков, скажите хоть раз правду!

– Если хочешь, смотри, какое будущее их ждет.

– Да. Покажите мне. – Кэрол положила руку себе на грудь, где была роковая рана. Раны не было, и кровь не текла. И плащ цел. И все же сердце у нее под рукой билось тревожно и быстро, и ужасная боль еще не прошла – она чувствовалась, как чувствуется страшная потеря.

– Раз ты желаешь этого с таким упорством, я соизволю явить тебе одно последнее видение. Приготовься, Кэрол.

В тумане произошло какое-то движение, и Кэрол опять погрузилась в головокружительный пустой мрак. Она была не совсем одна в этом мраке. Она ощущала присутствие леди Августы, хотя и не видела свою призрачную проводницу.

– Где я?

– Смотри. – Бесплотный голос исходил из темноты, окружающей Кэрол. – Смотри. Это твой последний урок.

Постепенно из темноты проступил светлый круг. Кэрол смотрела как бы в объектив телескопа. Хотя все, что она видела, казалось очень отдаленным, она различила стену из серого камня, три деревянных столба перед ней и нескольких человек в коричневой форме народных гвардейцев. Во главе их стоял Командир Драмм, ожидая чего-то в белесом и холодном рассветном сумраке.

Появились другие гвардейцы, поддерживающие нечто похожее на три тюка тряпок. Тюки передвигались мелкими неровными шагами, и Кэрол поняла, что это люди – или то, что осталось от людей после немыслимых пыток. Она поняла, для чего эти три столба. Жалкие создания, которых тащили гвардейцы, не могли стоять, и их нужно было привязать к этим опорам.

– Зачем вы мне это показываете?

– Ты настаивала. Это последний акт, последняя сцена, – прозвучал скорбный ответ.

Со всевозрастающим ужасом Кэрол поняла, что это за ржаво-коричневые пятна на стене позади столбов. Когда заключенных привязали к столбам, к ним подошел Командир Драмм с повязками в руке.

– Не нужно повязки, – произнес разбитым голосом человек, привязанный к центральному столбу.

– Ник! – вырвалось у Кэрол. – Нет, этого не может быть!

– Нет. – Женщина слева от Ника тоже отрицательно качнула головой, отказываясь от повязки, как и ее брат, когда Командир Драмм хотел завязать ей глаза.

– Пен! Леди Августа, остановите! Заставьте Драмма остановиться!

– Я не властна это изменить. Такова участь этих людей – если настоящее и будущее останутся без изменений. А изменить что-то можешь только ты, Кэрол.

– Полагаю, ты такой же храбрый дурень, как твои приятели? И так же хочешь смотреть смерти в лицо? – спросил Драмм у человека справа от Ника.

Эта исковерканная тень могла только выдохнуть:

– Д-д-да. – Это было произнесено с такими муками, что Кэрол решила – у человека повреждена гортань. Но он, как и его друзья, пытался стоять прямо, несмотря на то что был чудовищно изувечен.

– Бэс! – крикнула Кэрол, плача от жалости. БЭС хотел ее спасти, когда Командир Драмм целился в нее, и, конечно, тот позаботился, чтобы Бэса истязали особенно страшно, поскольку он осмелился поднять станнер на самого начальника народных гвардейцев.

– Обойдемся без последних слов, – резко бросил Командир Драмм, отойдя от заключенных и присоединяясь к остальным гвардейцам. – Никто не услышит, что вы там скажете, кроме меня и моих людей, а нам на это плевать.

Ник попытался стать прямее, хотя веревки ему мешали, поднял голову и гордо посмотрел на своих мучителей. Несмотря на хладнокровное заявление Командира Драмма, Ник говорил с таким вызовом, которого никак нельзя было ожидать от человека в таких чудовищных обстоятельствах.

– Мы не умираем, – заговорил Ник, мешая слова с затрудненными выдохами, – мы любим… надеемся… по-прежнему мечтаем… о лучшем мире. Мы будем жить.

– Очаровательная теория, – фыркнул Драмм, – но боюсь, логика хромает. Когда мы вас прикончим, вам придет конец.

– Нет, – Ник задыхался, – не… не конец.

– О Боже! – закричала Кэрол. – Помоги им! Кто-нибудь, помогите!

– Гвардейцы, готовься, – приказал Командир Драмм с усталым спокойствием, показавшимся Кэрол омерзительным. – На прицел. Огонь.

– Нет! Стой! – Отчаянные мольбы Кэрол никак не действовали на происходящее. В ушах у нее резко зажужжали пули. Люди, привязанные к столбам, дернулись, а потом замерли без движения.

– Ты видела то, что хотела. – Голос леди Августы звучал как торжественный шелест в мертвой тишине, наставшей после расстрела. – Запомни это как следует.

Круг света перед глазами Кэрол уменьшался и уменьшался, пока не исчез совсем, и опять все вокруг было темно.

А в груди Кэрол, под рукой, которую она все еще прижимала к тому месту, где кровоточила рана, которую она когда-то получила за свою самоотверженность, ее сердце тихо разбилось на бесконечное количество маленьких, мучительно острых и болезненных осколков.

 

Глава 18

Кэрол была одна, леди Августа исчезла, оставив ее посреди площади. Сначала стояла полная тишина. Потом постепенно стали возвращаться звуки. Первое, что услышала Кэрол, был гудок автомобиля, внезапный плач ребенка и уговаривающий голос матери.

Кэрол в замешательстве озиралась. Туман поднимался. Горят фонари. Лампочки на елке сверкают разноцветно и празднично. Площадь окружают старинные дома, целые и ухоженные. Многие двери украшены венками, а в окнах яркий свет. Прямо перед ней Марлоу-Хаус. Все его четыре этажа и крыша прочные, в полном порядке, не поврежденные ни войной, ни временем.

Протянув руку к рождественской елке, Кэрол коснулась с неведомым ранее восторгом ее колючих иголок и ощутила тепло, исходящее от лампочек.

– Ты настоящая, – сказала она деревцу, – не металлическая. Тебя не выдумало равнодушное Правительство. В тебе есть смысл. Благодарю Господа Бога за Рождество!

Она не стала входить через вход для прислуги. Она знала, что Нелл, скорее всего, на кухне с мисс Маркс и Хетти, и пока ей не хотелось ни с кем разговаривать. Потом будет время для разговоров, когда она осмыслит все, что случилось.

Ключ она нашла в сумке, все еще висящей у нее на плече, и, поднявшись по ступеням, вошла через парадную дверь. В холле она задержалась на минутку, глядя на чистый черно-белый мраморный пол и панели, которые Нелл с таким усердием начищала до блеска. В холле было пусто. Крэмптон, вероятно, на кухне с женщинами. Кэрол направилась к гостиной и открыла створку двустворчатой двери.

Со дня похорон комнатой не пользовались, и она ничуть не изменилась. Стены по-прежнему были обиты бледно-желтым шелком, резные панели выделены белой и золотой краской.

Поскольку чувство времени у Кэрол было разрушено из-за сверхъестественных событий, пришлось посчитать дни по пальцам. Сколько же дней прошло с тех пор, как в этой гостиной во время приема после похорон леди Августы она грубо отказалась пожертвовать что-нибудь «Щедрому столу» при церкви святого Фиакра? Оказывается, три дня. И только вчера ночью – нет, через 175 лет, – они с Ником танцевали в маленькой, отгороженной части этой комнаты, перед тем как упасть на кровать и отдаться страстным жгучим ласкам. А утром они ушли из этой комнаты, чтобы бороться и умирать.

Кэрол прошла по обюссоновским коврам, мимо золоченых стульев и столиков эпохи Регентства в дальний конец длинной узкой гостиной. Там она остановилась, заметив, что то окно, которое со временем будет единственным окном в маленькой спальне Ника, не забито досками из соображений безопасности, а украшено драпировкой из тяжелого желтого шелка и золоченой бахромы.

– О Ник, – прошептала она срывающимся голосом. Она ласково прикоснулась к подоконнику, а потом к тому месту на стене, где когда-нибудь окажется изголовье его кровати. – Нет, я не могу этого допустить. Будущее будет другим. Я сделаю, что смогу, чтобы спасти тебя от этой ужасной смерти. И Пен, и Бэса. И всех вас.

– Добрый вечер, мисс Симмонс. – В дверях стоял Крэмптон. – Я услышал, что вы пришли. – Кэрол не ответила. Ком в горле не давал ей говорить. – Вы не откажетесь от позднего ужина, мисс?

– Позднего? А какое сейчас время? – И подумала: интересный вопрос. А в метафизическом смысле на него и не ответишь.

– Уже больше девяти, мисс.

– Ах вот как. Недавно я подкрепилась чашкой чая, так что, пожалуй, не буду ужинать. Я пойду лягу. Наверное, можно все запирать.

– Да, мисс. – Крэмптон не выразил ни малейшего удивления, услышав, что она пила чай где-то вне дома, хотя всегда ела у себя в комнате. Крэмптон вообще редко показывал свои чувства.

Впервые за почти шестилетнее пребывание в Марлоу-Хаус Кэрол задалась мыслью – о чем думает лакей? О покойной хозяйке? О Марлоу-Хаус? Об окончании своей профессиональной деятельности? Ибо ясно, что они с мисс Маркс удалятся от дел, когда Марлоу-Хаус будет заперт после разбора бумаг леди Августы. Выходя из комнаты, она прошла мимо него, посмотрев на него с любопытством, но Крэмптон закрывал за ней двустворчатую дверь и, очевидно, не заметил ее интереса.

В коридорах верхних этажей в настенных канделябрах горело несколько лампочек. Пустота и густые тени не тревожили Кэрол. После недавних событий она уже ничего не боялась. Даже смерть не пугала ее теперь. Открыв дверь в свою комнату, она нашарила выключатель и зажгла свет. Ожили лампы у кровати и у каминного кресла, осветив знакомую комнату, которая сейчас показалась Кэрол совсем чужой.

Гостья ожидала ее. Наискосок от камина, на своем невидимом диване сидела леди Августа.

– Закрой дверь и сними плащ, Кэрол. Нам нужно многое обсудить.

– А я-то думала, когда вы опять появитесь. – Кэрол затягивала время, расстегивая пуговицы и пояс плаща и вешая его в шкаф.

Ей нужны были эти минуты, чтобы собраться с мыслями. Она вовсе не была так спокойна и безучастна после последних событий, как делала вид. Она очень боялась, что леди Августа поймет это и воспользуется ее слабостью.

– Сядь, Кэрол, ты теряешь время.

– Я думала, что в вашем распоряжении вечность.

– Конечно нет. Я объяснила тебе во время моего первого появления, что у меня есть время только до Двенадцатой ночи, чтобы убедить тебя изменить твои взгляды. Сядь же!

Кэрол не хотелось сидеть, но леди Августа не дала ей времени на размышление. Молодая женщина почувствовала, что ее ведут к креслу, что она сгибается, незримая сила давит на нее, и вот она сидит в кресле так, как ей предлагали, и тогда незримая сила оставила ее в покое.

– Очень ловко, – сказала Кэрол, глядя на гостью. Потом посмотрела на гостью повнимательней. Седые волосы старой леди уже не висели вдоль лица распущенными прядями. Они были уложены в обыкновенный пучок. Она по-прежнему была одета в серо-черное одеяние, которое носила во время пребывания в будущем, но с одеждой произошли некоторые перемены. Она уже не была такой тяжелой, и длинные полотнища темной ткани уже не напоминали лохмотья, но выглядели изящными драпировками, напоминающими шифон цвета темного дыма или густого клубящегося тумана. Одеяние постоянно было в движении: юбка, длинные рукава и плащ на плечах, которого не было раньше, – все вздымалось и раздувалось от несуществующего ветерка, потом опадало, а через миг вздымалось опять. Это производило впечатление призрачное и сбивающее с толку. Кэрол подумала, что именно этого и добивалась леди Августа.

– Как ты себя чувствуешь?

– А как вы думаете? Я даже не знаю, жива я или мертва. – Леди Августа ничего не ответила на это явно провокационное сообщение, она наблюдала за Кэрол, и через пару минут та добавила:

– Скажите, что мне сделать, чтобы предотвратить трагические события, которые я недавно видела?

– Насколько я припоминаю, в этих трагических событиях ты принимала добровольное участие. Ты отдала свою жизнь, чтобы спасти тех, кого любила.

– Люблю, – поправила ее Кэрол. – Я их люблю и сейчас, и буду любить до самой… хотя это ведь уже произошло, да? Я уже умерла? Нечего сказать, много толку от моей жертвы. Вы видели их конец. Его-то я и хочу изменить, а вы скажете, как это сделать.

– Ты получила все уроки, которые я собиралась тебе дать. – Леди Августа пошевелилась, взметнув вокруг своей особы волны прозрачной черной и серой ткани. Кэрол казалось, что эти цвета сменяются более светлыми, пока она созерцает свою гостью, тогда как ее надежды постепенно рушились. Следующие слова леди Августы отнюдь не прояснили, есть ли хоть какая-то возможность изменить это будущее. – Все остальное зависит от тебя. Нужно только все время прислушиваться к своему сердцу. Там ты найдешь все, что хочешь узнать.

– Я хочу, чтобы Ник остался жив, – воскликнула Кэрол, – и Пен, и БЭС, и Джо, и Эл, и Лин – все мои друзья, которых я встретила в двадцать втором веке.

– Тогда нужно сейчас же приступать к делу. Ибо время движется по направлению к этим событиям, и если ты не изменишь настоящее, Ник и его друзья погибнут в этом неудачном восстании или их казнят после его подавления. Только ты можешь изменить будущее, которое ты видела сегодня вечером. Если ты захочешь, Ник и его друзья будут жить при демократическом, представительном правительстве. Никаких восстаний не понадобится, потому что не будет никаких репрессий. Города не будут лежать в развалинах, и климат не изменится от применения чудовищного оружия, и будут праздновать Рождество и все другие праздники. Все это зависит от тебя, Кэрол.

– Вы ошибаетесь, – возразила Кэрол, все больше впадая в безнадежность, – один человек не может уладить все мировые проблемы.

– Этого от тебя и не ждут. А ждут только одного – заботы о тех, кого ты знаешь и кому можешь помочь. Начни со своих ближних и продолжай и все время делай все, что можешь. Малейшее изменение сейчас может привести к гораздо большим изменениям в будущем, чем ты представляешь себе.

– Все, что могу, – задумчиво повторила Кэрол. – Раньше я не делала все, что могла, да?

– Так делай теперь. Начать никогда не поздно. – Леди Августа поднялась, одеяние развевалось вокруг нее. – А теперь ложись спать. Боль от этого вторичного расставания с любимым утихнет, особенно если учесть, что у тебя есть возможность спасти его в другой раз. И спасти Кэр.

– Вы хотите сказать, что Кэр будет существовать? – Кэрол широко раскрыла глаза. – Настоящая Кэр?

– Думаю, ты и была настоящей Кэр. – Склонив голову набок, леди Августа посмотрела на нее острым взглядом. – Разве Ник не объяснил все это, когда ты появилась в этом варианте будущего? Конечно же, он рассказал тебе о своих снах, предсказавших вашу встречу?

– Да, – вспомнив об этом, Кэрол вздохнула, – я слушала его прекрасные слова, но до этой минуты не понимала их по-настоящему. Значит, это правда? В будущем мы с ним встретимся и будем жить после тех дней, что я провела там? И Пен, и все остальные?

– От тебя зависит, станет ли эта возможность реальностью. – Леди Августа подняла руку, и Кэрол охватила дремота. Единственное, что она могла сделать, – это не закрывать глаза. Она зевнула, но ей даже не удалось поднять руку, чтобы прикрыть рот, так она устала.

– Сон залечит твое горе, – сказала леди Августа.

– Не уходите. Мы еще увидимся? Ведь вы сказали… – Кэрол была такая сонная, что даже не могла припомнить, что сказала леди Августа.

– Меня трогает твое желание побыть в моем обществе, а ведь было время, когда ты его презирала. – В затихающем голосе леди Августы слышалось удовольствие, и доброта, и тепло, которых прежде Кэрол в нем не замечала. – Я появлюсь еще раз. Сейчас мне нужно быть в другом месте. У тебя есть время до Двенадцатой ночи, Кэрол. Сделай все возможное, дитя мое. Помни, что я завишу от тебя.

Голос все слабел и слабел, и последние слова Кэрол едва расслышала. Она вздохнула, повернулась и уютно укуталась в одеяло. В голове у нее проплывали разные вопросы, но она слишком устала, чтобы отвечать на них. Скоро наступит завтра. А сейчас у нее есть мягкая подушка, теплая постель и фланелевая ночная рубашка.

Подушка? Ночная рубашка? Разве она не сидела только что у огня?

 

Глава 19

Двадцать седьмой день рождения Кэрол приходился на рождественский сочельник. Она встала рано и мельком отметила этот факт. Кончив умываться, она внимательно посмотрела на себя в зеркало над раковиной, ожидая увидеть на своем лице следы огромных перемен, которые с ней произошли. Но за исключением легкого намека на улыбку, появившегося у обычно опущенных уголков рта, лицо было таким же, как всегда.

– После того, что я пережила, – тихо сказала Кэрол сама себе, – у меня должны быть красные глаза, потому что я плакала всю ночь. Но я спала лучше, чем когда-либо за все эти годы, и я не вижу внешних признаков сильного душевного потрясения. Почему?

Она довольно быстро докопалась до ответа. Как бы ни были реальны ужасы будущего, на самом деле они еще не произошли, поэтому и не могли сказаться на ней. Ник еще не родился, а значит, и не погиб по приказу Командира Драмма. Ник, его сестра и его друзья могут никогда не оказаться перед лицом ужасной смерти, свидетелем которой была Кэрол. Она может так сделать.

– И сделаю, – сказала Кэрол своему мокрому отражению. – У меня есть власть влиять на будущее. Так сказала леди Августа, и я ей верю. Вопрос в том, с чего начать.

К тому времени, когда она подкрасилась и оделась, план был готов. Час ранний. Каждое утро в 7.30 Нелл приносит ей завтрак, но сегодня Кэрол не будет ждать, пока ее обслужат. Она быстро спустилась в кухню.

– Ах, мисс, – воскликнула Нелл, увидев ее, – а я как раз ставлю все на поднос.

– Не нужно вам подниматься по всем этим лестницам. Я поем прямо здесь, за кухонным столом. Я не помешаю вам, мисс Маркс? Вы, кажется, очень заняты.

– Завтракайте, где вам нравится, – ответила та довольно нелюбезно.

– Спасибо, тогда здесь. Мне бы надо с вами поговорить, мисс Маркс. И с вами, Нелл.

– О чем? – спросила кухарка, с грохотом поставив на стол два противня со свежим хлебом.

– Во-первых, если ваше приглашение остается в силе, я буду счастлива присоединиться к вашему рождественскому обеду.

– А я думала, у вас другие планы. – Мисс Маркс выкладывала на доску горячие хлебы, чтобы дать им остыть, но остановилась и бросила на Кэрол резкий взгляд.

– Да, но мои планы… они… они провалились. И потом, будет очень славно, если весь персонал разделит общую трапезу – ведь это почти наверняка наше последнее Рождество в Марлоу-Хаус.

– Ой, да, – сказала Нелл, – ой, это будет так мило, правда же, мисс Маркс?

– Если хотите пообедать с нами, – сказала мисс Маркс, – милости просим. В конце концов, это Рождество. Но все-таки не понимаю, зачем это вам.

– Она же сказала зачем, – воскликнула Нелл.

– Нет, не сказала. – Кухарка, нахмурившись, посмотрела на Кэрол, а та вдруг улыбнулась ей. Мисс Маркс вытаращила глаза и от удивления потеряла дар речи.

Кэрол только что вспомнила старое изречение: если хочешь, чтобы человек стал твоим другом, не делай ему одолжений. Пусть он сделает одолжение тебе.

И Кэрол заявила:

– Мисс Маркс, я хочу попросить вас о большом одолжении.

– Так я и знала. – И мисс Маркс опять сурово посмотрела на Кэрол.

– Да. – Кэрол все еще улыбалась, – вы знаете «Щедрый стол» при церкви святого Фиакра?

– В нашем квартале все его знают. Преподобный мистер Кинсэйд с супругой делают людям много добра.

– Я с вами согласна. – Кэрол улыбалась теперь не только кухарке, но и Нелл, и Хетти, и Крэмптону, которые вошли, пока она говорила, и очень удивились, увидев ее сидящей за столом. – Думаю, мы должны помочь Люциусу Кинсэйду и его жене в их попытках накормить бедных. Я уверена, что им не помешает лишняя еда, и лишним рукам найдется работа – помочь приготовить угощение на этот вечер.

– Помочь им? – Во взгляде мисс Маркс было сомнение. – Ну не знаю. У меня еще столько дел с нашим обедом.

– Не говорите глупостей, – вмешалась Нелл, – всего-то с полчаса, как вы похвалялись, что управились, что вам уж и делать-то нечего до завтрашнего утра. И подумайте, сколько вы всего напекли. Мы впятером этого не съедим, и все зачерствеет. Вот что хорошо подарить святому Фиакру, а они уж это оценят.

Когда Нелл остановилась перевести дух, Крэмптон прочистил горло и сказал:

– Если я могу сделать дополнительные предположения, то мне кажется – в подобных учреждениях всегда приемлют консервы. Если их не используют для сегодняшнего угощения, их легко сохранить на будущее. Люди хотят есть не только по праздникам, а «Щедрый стол» кормит бедных круглый год. Так вот, в погребах под кухней полно продуктов, которые не будут использованы, если Марлоу-Хаус вскоре запрут. Душеприказчикам леди Августы придется изыскать способы и как-то распорядиться этими консервами. Можно отнести некоторое количество банок в «Щедрый стол».

– Считаю, что леди Августа не одобрила бы вашу идею, Крэмптон, – заявила мисс Маркс строгим голосом.

– Поверьте мне, – вмешалась Кэрол, – та леди Августа, которую я знаю, от всего сердца поддержала бы Крэмптона.

– Вы действительно так думаете? – Мисс Маркс, кажется, была озадачена уверенным голосом Кэрол, но спустя мгновение кивнула, признавая, что, видимо, леди Августа была щедрее, чем представляла себе ее кухарка.

– Что ж, в таком случае, раз сейчас праздники, я испеку еще хлеба и пошлю его в церковь.

– Спасибо. – Кэрол помолчала, а потом спросила:

– Если я куплю индейку, чтобы внести свою лепту, сможете ли вы приготовить ее, чтобы отнести туда к вечеру? Я точно не знаю, когда начнется обед. Честно говоря, я не умею жарить птицу.

– Понимаете, я как-то сомневаюсь, – начала мисс Маркс, вторично озадаченная и несколько огорченная таким количеством предложений.

– Двери «Щедрого стола» открываются сегодня в пять часов, – сообщила Хетти. – Ой, мисс Маркс, давайте сделаем все это! Я знаю, леди Августа была не такая, чтобы помогать бедным, но м-р Кинсэйд всегда ко мне добрый. Я в церковь хожу каждое воскресенье, – призналась она Кэрол.

– Я считаю, что мы можем внести свой вклад – ну вот о чем мы говорим, помочь им, раз теперь Рождество. – Мисс Маркс посмотрела на простую булочку на тарелке Кэрол и на чашку чая, которую ей налила Нелл. – Маловато для завтрака. Я приготовлю пару яиц, если хотите.

– Очень хочу. – Кэрол откинулась на спинку стула. Она была вполне удовлетворена реакцией прислуги на первую часть ее плана, направленного на изменение будущего. – Если можно, болтунью из двух яиц. И большое вам спасибо, мисс Маркс.

Утро прошло в суматохе последних рождественских покупок. Первой в списке стояла индейка. Кэрол купила самую большую птицу и сама отнесла ее в Марлоу-Хаус.

– Я хотела, чтобы вы успели приготовить ее, – сказала она кухарке, – поэтому не стала связываться с доставкой на дом.

– Ха! По крайней мере вы знаете, что купить на уйму ртов. – Мисс Маркс с удовлетворением оглядела индейку. – Этим можно многих накормить. Я развела огонь в большой печке. Мы всегда ее использовали, когда жарили на целую толпу, – это еще когда отец леди Августы был жив и принимал гостей. А вы что же, уходите? Я думала, вы нам поможете. – Это последнее восклицание было адресовано спине Кэрол.

– Меня никогда не учили готовить, – ответила она, держа руку на дверной ручке, – это я оставляю на такого специалиста, как вы, мисс Маркс. Мне еще нужно кое-что купить. Я вернусь, когда нужно будет помочь отнести все в церковь.

Она не сказала, что нервничает все сильнее из-за своих благотворительных планов и что ее успокаивает возможность прийти в церковь вместе со слугами и не встречаться с Кинсэйдами наедине.

– Пока вас не будет, – Крэмптон появился в кухне до того, как Кэрол ушла, – я позвоню преподобному мистеру Кинсэйду и сообщу о наших намерениях. Лучше, чтобы он заранее о них знал, потому что тогда, с учетом наших добавлений к столу, он сможет пригласить больше голодных, чем обычно.

– Хорошая мысль, Крэмптон. Я рада, что вы об этом подумали.

Это предложение Кэрол восприняла с большим облегчением, чем Крэмптон мог предположить. Конечно, это трусость с ее стороны – предоставить ему выравнивать для нее дорожку к Кинсэйдам, но Кэрол боялась, что ректор с женой будут недовольны, увидев ее, – ведь она так нагрубила им в понедельник. Сейчас Кэрол казалось, что эпизод в гостиной после похорон произошел несколько лет тому назад, но для Кинсэйдов это было всего лишь несколько дней! Они, конечно, его не забыли. Молясь про себя, чтобы ей простили ее резкость и позволили сделать то, чем она может помочь этим славным людям из церкви св. Фиакра, Кэрол постаралась выскочить из кухни прежде, чем мисс Маркс придумает предлог и заставит ее помогать им. Теперь, когда индейка в умелых руках, Кэрол может приступить к выполнению остальных пунктов своего плана. Она направилась сначала на Бонд-стрит, а потом на Риджент-стрит.

Она быстро купила флакон туалетной воды и баночку крема для рук с таким же запахом для Нелл, руки у которой были красными и шершавыми от домашней работы и которая, как подозревала Кэрол, тосковала по всяким женским радостям, бывшим ей не по карману. Для Крэмптона Кэрол купила книгу об исторических зданиях Англии. Затем выбрала красивую блузку для мисс Маркс. Проблемой был подарок для Хетти, поскольку судомойка, кажется, не интересовалась ничем, кроме своей работы, а когда леди Августа показала Кэрол праздничный обед слуг, та узнала, что Хетти почти не умеет читать. Значит, книга не годится, но, вспомнив, что Хетти ходит в церковь каждое воскресенье, Кэрол наконец остановилась на фетровой шляпе, украшенной веселым красным пером.

Много лет она никому не покупала подарков, а в годы ранней юности рождественские покупки воспринимались ею как противная домашняя обязанность. Сегодня все иначе. Каждый подарок – в некотором смысле дар любви, и пожелания «Веселого Рождества», которых она наслушалась за это время, звучали для расцветшей души музыкой, почти такой же радостной, как рождественские песни, которые заводили в магазинах.

– Забавно, – сказала себе Кэрол удивленно, – никогда не думала, что беготня по магазинам за подарком может сделать меня счастливой.

Она знала, что была бы еще счастливей, если бы с ней был любимый человек, но решила не думать о своих желаниях. Она осуществляет свой план, согласно которому обеспечивает этому самому человеку долгую счастливую жизнь. И достаточно знать, что у нее все получается.

Нагруженная покупками, она остановилась у дверей кондитерской. Леди Пенелопа Хайд оценила бы весело украшенные и толково разложенные на витрине коробки с шоколадом и прочими сладостями. Пен, которая живет в далеком будущем, любит сладкое. Полагая, что Абигайль Пенелопа Кинсэйд тоже сладкоежка, Кэрол вошла в магазин и выбрала большую коробку конфет ассорти.

– Веселого вам Рождества, – сказал ей вслед продавец.

– Веселого Рождества, – ответила Кэрол, улыбаясь ему сияющей и совершенно искренней улыбкой.

Она задержалась на время у магазина, пытаясь уравновесить свои покупки, и, поняв, что не сможет их унести, взяла такси и вернулась в Марлоу-Хаус. Она прокралась через парадный ход, отнесла все в свою комнату и спрятала подарки в шкафу, на тот случай, если Нелл зачем-то войдет к ней. Опустив свертки на пол гардероба, она выпрямилась и оглядела свои туалеты. Маловато, и все такое коричнево-черно-серое.

– Безрадостное зрелище, – заметила она. – С этим надо что-то сделать. И еще мне нужны украшения для холла Святого Фиакра и для самой церкви. Хватит у меня денег?

Собрав всю мелочь и все фунтовые бумажки, она опять вышла из дому. На этот раз она купила пакет красивой, но недорогой упаковочной бумаги, разных ленточек, а для себя – зеленый шелковый шарф и яркую губную помаду. Свои рождественские покупки Кэрол закончила в цветочном магазине, где несколько дней назад покупала розы и нарциссы. Там она подобрала красные и белые цветы и зелень для украшения алтаря, настольную композицию из цветов для буфета и три венка с красными цветами.

– Мы можем доставить это в церковь, – сказала продавщица, узнав, зачем Кэрол столько украшений. – Через полчаса я закрываю и с удовольствием сама все отнесу. Я помогаю там сегодня готовить обед.

– Значит, мы увидимся там.

– Конечно, если вы работаете вместе с миссис Кинсэйд. – Молодая женщина улыбнулась. – Веселого Рождества!

– И вам также, – отозвалась Кэрол. – До встречи.

Кухню в Марлоу-Хаус наполняли славные запахи жарящейся индейки, шалфея и чабреца. Хетти укладывала печенье в большие жестяные банки. Нелл заворачивала еще теплый хлеб. Крэмптон точил разделочный нож, а несколько утомленная мисс Маркс суетилась, давая каждому указания.

– Не знаю, как мы донесем эту индейку, – волновалась кухарка.

– Я понесу, – ответил Крэмптон, – я ее и разделаю. Вы хорошо над ней потрудились, мисс Маркс. Индейка замечательно украсит стол.

– Знаете, у них уже есть две индейки, – сказала Хетти, закрывая последнюю коробку с печеньем. – И прямо сейчас их разрезают на кухне.

– И тем не менее эту разрежу именно я, и на глазах у всех. Зрелище целой птицы, отлично зажаренной до красивого коричневого цвета, усилит праздничную атмосферу.

– Совершенно верно, м-р Крэмптон, – согласилась мисс Маркс.

А Крэмптон продолжал:

– Думаю, леди могут удалиться минут на двадцать, приготовиться, и мы пойдем.

С улыбкой подумав о том, какое горячее участие принимают еще недавно сдержанные слуги в деле, на которое она их подбила, Кэрол поспешила к себе, чтобы спрятать последние пакеты. Она переоделась в простое серое шерстяное платье, повязав на шею новый зеленый шарф и заколов его золотой булавкой в виде листика. Когда-то булавка принадлежала ее бабке, и из сентиментальных соображений Кэрол не рассталась с ней, когда бросила все прочие остатки прежней роскоши.

Обитатели Марлоу-Хаус прошли веселым шествием по улицам до «Щедрого стола», где в дверях их приветствовал ректор. Кэрол сразу же поняла, что беспокоилась напрасно. Люциус Кинсэйд улыбнулся ей так же дружески, как и ее спутникам. И еще Кэрол обнаружила, что его почти викторианская манера говорить больше ее не раздражает. Напротив, зная теперь, что он за человек, она нашла его речь просто очаровательной.

– Господи Боже, – сказал ректор, глядя на принесенные продукты, – я знал, что вы придете помогать нам, но такого не ожидал. Друзья мои, вы сделали нынешнее Рождество для многих гораздо счастливее. И заметьте, пожалуйста, – добавил он, указывая на украшенную входную дверь и на внутренность холла, – некий безымянный даритель прислал нам венки и цветы. Замечательно, что есть такие чувствительные и щедрые люди. Немногие помнят, что даже те, кто живет в ужасающей бедности, могут оценить красоту, если ее им показать. Конечно, нам нужна пища для их тел, но нельзя забывать, что питание потребно и для их душ.

– Аминь, – сказала из-за спины ректора та цветочница, с которой Кэрол разговаривала несколько часов назад, и подмигнула Кэрол.

Когда преподобный мистер Кинсэйд ушел, чтобы показать Крэмптону, куда положить индейку, Кэрол подошла к цветочнице.

– Благодарю вас за предусмотрительность насчет украшений, – прошептала она. И, оглянувшись, добавила:

– Но ведь я не заказывала столько цветов. На каждом столе букет, на стенах венки, и даже на двери в кухню.

– А правда, как это радостно – сделать подарок тому, кто не знает, от кого он? – сказала, смеясь, цветочница. – Жаль, что эта простая истина была мне неведома раньше.

– Вы хотите сказать, что подарили украшения еще и от себя? – спросила Кэрол, размышляя, как ей расплачиваться за это изобилие, если цветы и венки не принесены в дар.

– Вы меня вдохновили, – ответила цветочница. – Поскольку мой магазин закрыт два дня, все, что не продано, завянет до понедельника. И я подумала: почему бы не принести цветы сюда, чтобы порадовать этих людей? Знаете, это ведь просто остатки, но ректор был так счастлив! И мне стало стыдно, что я раньше до этого не додумалась. Теперь буду посылать сюда всю непроданную продукцию. Мистер Кинсэйд наверняка знает, кто их оценит. Может, я смогу дарить букеты для алтаря каждое воскресенье, если он согласится.

– Конечно, согласится. Как это хорошо с вашей стороны!

– Это ваша идея, мисс Симмонс, и очень хорошая идея. А теперь прошу прощения – я должна помочь на кухне.

Влажными глазами смотрела Кэрол вслед молодой женщине, удивляясь, как быстро ее скромный жест повлиял на поведение другого человека. Конечно, именно об этом и говорила леди Августа, утверждая, что маленькая перемена в настоящем может коренным образом изменить будущее. Немного цветов – но у кого-то может посветлеть на душе, и начнется цепная реакция, и изменения перейдут в более важные области.

Потом Кэрол отыскала Абигайль Пенелопу Кинсэйд, одетую в ярко-красную юбку и зеленый свитер со стоячим воротником, – именно так, как оно было в видении Кэрол. Достав коробку с конфетами, Кэрол ловко перехватила жену ректора.

– Веселого Рождества! – сказала она и, не зная, что еще добавить, смущаясь от своей нелюбезности при предыдущей встрече, сунула коробку в руки миссис Кинсэйд. – Это вам. Мне бы хотелось, чтобы вы побыли немного эгоисткой и приберегли это для себя. Прошу вас.

– Вы и остальные из Марлоу-Хаус уже проявили такую щедрость, – сказала миссис Кинсэйд. – Мы с Люциусом просто поражены. Я этого никак не ожидала. Когда мы встретились на днях, вы совсем не интересовались, чем мы тут занимаемся.

– В те дни я была не собой, – ответила Кэрол, – не настоящей собой, той, которой должна быть. Не много смысла в моих речениях, да? – Она нервно рассмеялась.

– Может быть, в них больше смысла, чем вы думаете. – Абигайль Пенелопа Кинсэйд проницательно посмотрела на Кэрол. – Вы теперь совсем другая. Если бы вы спросили мое мнение, я бы сказала, что вас посетило откровение.

– Вы очень близки к истине. Возможно, когда-нибудь мы узнаем друг друга поближе, и я расскажу, что со мной происходило начиная с понедельника, с похорон леди Августы. Вы и ваш муж – из тех немногих людей, которые мне поверят.

– Конечно, поверим. И у меня предчувствие, что мы будем хорошими друзьями. – Абигайль Кинсэйд взяла Кэрол под руку. – А теперь пойдемте, поможете нам подать этот удивительный обед, приготовленный с вашей помощью и с помощью других щедрых людей.

Кэрол пошла с ректоршей и постаралась быть как можно полезнее. Расставив на буфетном столе овощи, она помогла вымыть пустые блюда и разложила подаренные пироги, кексы и печенье. Всеобщее восхищение вызвали кулинарное искусство мисс Маркс и умение Крэмптона разрезать индейку. Особенно хвалили печенье, его съели без остатка, и это очень польстило мисс Маркс.

Кто-то из Марлоу-Хаус – Кэрол так и не узнала кто, но подозревала Нелл – шепотом сообщил ректору, что у Кэрол день рождения. После главного блюда, перед десертом, преподобный мистер Кинсэйд постучал ложкой по стакану, прося внимания.

– Мы все знаем, что это благословенная ночь, самая священная ночь в году, – сказал он. – Для одного из наших благотворителей, находящегося с нами, на нашем празднике, двадцать четвертого декабря имеет еще и личное значение. Это ее день рождения. Мы желаем самого счастливого дня рождения и много радостных лет жизни той, которая носит такое славное имя – Кэрол Ноэлли Симмонс.

Собравшиеся не стали петь «Желаем счастливого дня рождения». Вместо этого они трижды прокричали «ура» в честь Кэрол. Она стояла между ректором и Абигайль и изо всех сил старалась не заплакать.

– Ответную речь! Скажите ответную речь! – раздался чей-то голос.

– Скажите что-нибудь, они ждут, – шепнула Абигайль.

– Всем спасибо и всем счастливого Рождества, – ответила Кэрол. – Это действительно лучший из всех дней рождения, которые у меня были. Но есть гораздо более важное лицо, чей день рождения мы будем праздновать через несколько часов. Надеюсь видеть всех вас в церкви.

– Я присоединяюсь к надежде мисс Симмонс, – заявил Люциус Кинсэйд, чем вызвал всеобщий смех. – Мисс Симмонс, почему вы не режете самый большой кекс? Поскольку у нас нет пирога в честь новорожденной, кекс будет его символизировать.

– Этот кекс прекрасен, – сказала Кэрол, – потому что его приготовили и принесли сюда в атмосфере любви и щедрости.

На десерт Кэрол, мисс Маркс, цветочница и Абигайль Кинсэйд подали кофе и чай для взрослых и молоко для детей. Потом, когда обед кончился и большинство гостей ушли, нужно было вымыть и убрать блюда. Хетти и Нелл помогли подмести пол, а мужчины сложили и убрали на место столы и стулья. Все работали весело и охотно, но тем не менее едва успели в церковь.

Кэрол была на ногах уже несколько часов, и ноги у нее болели, и сама она устала, но она никогда еще не была так довольна и так полна рождественским духом. Но не только ей понравился и сам вечер, и радушие, с которым их приняли.

– Не одна Хетти ходит сюда, – поведала ей мисс Маркс необычайно дружеским тоном, – я тоже стараюсь улучить время и побывать на ранней службе каждое воскресенье.

– Очень красивая старая церковь, – прошептала Кэрол в ответ, – но к ней нужно как следует приложить руки.

– У нашего прихода мало денег, – ответила мисс Маркс. – А какие есть, те идут на угощения, вроде того, что вы видели сегодня. Одно время я думала, что леди Августа оставит что-то Святому Фиакру в своем завещании, но мне следовало бы получше ее знать.

– Может быть, еще не поздно, – пробормотала Кэрол. Она смотрела, как появилась Абигайль Кинсэйд со своими детьми, а это означало, что служба вот-вот начнется.

И в церкви Кэрол видела доказательства своих добрых деяний, потому что цветы и зелень, которые она заказала для алтаря, наполняли красивые старинные вазы, а другие вазы с белыми хризантемами, которые она не заказывала, поместились по обе стороны кафедры. Она глянула на цветочницу, стоявшую рядом с молодым человеком, который появился рядом с ней, еще когда все были в холле. Цветочница посмотрела на Кэрол и улыбнулась, давая понять, что белые хризантемы – ее дар.

– Еще есть надежда, – сказала Кэрол вслух.

– Может, и есть, – отозвалась мисс Маркс. – Каждый раз на Рождество мне верится, что это так.

Потом они замолчали, потому что вошел хор и старую церковь наполнили звуки «О, придите все, кто верит».

Обитатели Марлоу-Хаус вернулись домой почти в час ночи.

– Весьма стоящий вечер, – заметил Крэмптон, водружая на место блюдо из-под индейки и набор для разделывания птицы. – Я рад, что мы приняли в нем участие.

– И я, – сказала мисс Маркс. – Спасибо, что вы надоумили нас, мисс Симмонс.

– Да, – подхватила Нелл, – спасибо вам. А служба была очень красивая.

Единственным комментарием Хетти был долгий, звучный зевок.

Сонно пожелав друг другу на разные лады «веселого Рождества», все разошлись, но Кэрол легла не раньше двух часов, заворачивая купленные днем подарки.

Она спала долго и хорошо в эту ночь, ее не посещали ни призраки, ни видения Рождества ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Первое, что она почувствовала, проснувшись поздно утром, был запах снежно-белых нарциссов. В красном контейнере, который она купила три дня тому назад и поставила на столик у кровати, теперь распустились все цветы, и их запах наполнял комнату.

– Неважно, где я проведу оставшуюся жизнь, – сказала Кэрол, ласково трогая пальцем лепесток цветка, – запах нарциссов всегда будет напоминать мне об этом невероятном Рождестве. Цветение свежих, чистых цветов в глухую зимнюю пору – это символ обновления. В сущности, вся жизнь начинается заново.

Она высунула ноги из-под одеяла и быстро оделась, с нетерпением ожидая, какие еще возможности принесет ей день. Она надела бежевую юбку и такой же свитер и сунула ноги в бежевые туфли на низких каблуках. Как веселое цветовое пятно она надела зеленый шелковый шарф, опять сколов его у горла бабкиной булавкой.

Когда она добралась до кухни, Нелл шепнула ей:

– Мы все так заспались, что мисс Маркс решила накрывать праздничный стол еще днем, чтобы не готовить второй завтрак. И она говорит, что потом с нас хватит чаю вместо обычного обеда.

– Судя по тому, что приготовлено для сегодняшнего пира, каждый из нас на ночь сможет проглотить только по чашке чая, – ответила Кэрол. И добавила громче:

– Мисс Маркс, помочь вам чем-нибудь?

– Можете накрыть стол, – ответ раздался тут же. – Крэмптон покажет, где что лежит. Проследите, чтобы все было правильно.

Услышав это замечание, Кэрол и Нелл улыбнулись друг другу, подавляя смех.

За исключением маленькой елочки, украшающей буфет – совместный вклад Нелл и Хетти, – праздничная трапеза, последовавшая вскоре после полудня, оказалась именно такой, какую ей показала леди Августа, явившись к ней во второй раз. Но настроение у собравшихся явно было совсем другим. Мисс Маркс заявила:

– Я чувствую праздничный дух гораздо сильнее после вчерашнего вечера. Этот обед напомнил мне о рождественских обедах, которых устраивала моя матушка, когда я была маленькой.

– Действительно, – сказал Крэмптон, – это было очень памятное Рождество. Я больше не чувствую себя таким бесполезным, как раньше, когда жаловался, что вынужден удалиться от дел. Я уже начал подумывать, что меня, так сказать, переведут на подножный корм. Я убедился, что для человека моего возраста нет места в современном занятом мире. Но прошлым вечером преподобный мистер Кинсэйд спросил меня, не захочу ли я руководить стряпней в «Щедром столе» при церкви святого Фиакра. Он говорит, их обеды стали так популярны, что они с супругой не успевают сделать все по этой части и заниматься приходскими делами и выполнять свои прочие обязанности.

– Крэмптон, – воскликнула Кэрол, – ваш опыт работы лакеем делает вас идеально подходящим для этого дела.

– Я сказал мистеру Кинсэйду, что серьезно взвешу его предложение. Но поскольку из-за нехватки средств это, скорее, работа на добровольных началах, а не оплачиваемая должность, боюсь, что не смогу его принять. У меня пенсия слишком мала, она не позволяет мне жить в Лондоне. Жаль, поскольку хотелось бы быть как-то полезным своим ближним. – Вздохнув, он замолчал.

– Можно ли здесь что-нибудь придумать? – пробормотала Кэрол.

– Сомневаюсь. Но очень приятно обнаружить, что мои услуги могут пригодиться, несмотря на преклонность моих лет. Не будем думать о неопределенном будущем, – продолжал Крэмптон с ударением, – лучше давайте по-настоящему праздновать Рождество. Разрешите мне предложить тост за нас пятерых, самым неожиданным образом ставших, как я надеюсь, друзьями в эти дни.

Крэмптон разлил бренди – из лучших запасов леди Августы, в точности повторив ту сцену, которую уже видела Кэрол, и они выпили за самих себя.

– И за леди Августу, – сказала Нелл, поднимая свой стаканчик во второй раз. Как Кэрол и ожидала, мисс Маркс неодобрительно фыркнула на это предложение, и Кэрол вступилась за покойницу:

– Я только недавно поняла, какая это была обаятельная женщина. Я как-то не удосужилась заинтересоваться ее личной жизнью в прошлом и узнать, почему у нее был такой трудный и несчастный характер. Теперь я думаю, что сердце у нее было чудесное, а под оболочкой раздражительности она скрывала боль. Может быть, ей был нужен кто-то, кто любил бы ее, несмотря на непривлекательный фасад.

– Если бы кто-то и попытался это сделать, – резко заявила мисс Маркс, – леди Августа в два счета дала бы ему от ворот поворот.

– Может, вы и правы, – ответила Кэрол. – Но мы здесь не для того, чтобы разбирать ее характер. Давайте просто помянем ее и пожелаем ее душе всего доброго, где бы она сейчас ни находилась.

– Конечно, – сказал Крэмптон, опять наполнив стаканы, – во имя Рождества давайте выпьем за леди Августу.

– Моего самого лучшего бренди. Кэрол могла бы поклясться, что слышала отзвук призрачного голоса, который никто больше не заметил.

Когда стаканчики были еще раз наполнены, а свежезаваренный чай настаивался, Кэрол принесла подарки и вручила их своим друзьям.

– Я никогда не думала, – воскликнула мисс Маркс, – то есть я хочу сказать, мы никогда не дарили друг другу подарков, и я не ожидала… мисс Симмонс, мне нечем одарить вас, и я уверена, что у Нелл и Хетти тоже ничего нет.

– Не нужно меня одаривать. Я их выбирала с таким удовольствием. А дружба, которой вы меня одарили, стоит больше, чем то, что можно принести домой в упакованном виде.

– О Боже. – Мисс Маркс пыталась вытереть слезы так, чтобы никто ничего не заметил. – Какое же у нас было Рождество! Какое Рождество!

– А оно еще не кончилось, – заметила Хетти, которая, открыв коробку, тут же надела нарядную шляпку с алым пером. – Мистер Кинсэйд говорит, что Рождество длится двенадцать дней.

– Он прав, – сказала Кэрол, думая о том, что призраку дано время до Двенадцатой ночи, чтобы изменить ее характер.

– Устроим же настоящее веселье, – объявил Крэмптон. – Кому еще бренди?

– Думаю, чуточку не помешает, – пробормотала мисс Маркс.

– За кого мы пьем теперь? – спросила Нелл, протянув свой стаканчик Крэмптону.

– Да зачем тост? – хихикнула Хетти. – Пейте! Пейте!

– Ну, ну, – предупреждающе заметил Крэмптон. – Всегда сохраняйте умеренность, прошу вас.

Кэрол смотрела на своих новых друзей с удовольствием и истинной нежностью. Ей по-прежнему страшно не хватало и Николаса, и Ника, и она знала, что так будет всегда. Но она не жалела, что полюбила их, и обнаружила, что ее душевные страдания как-то утихли, пока она старалась, чтобы у других праздник был веселым. Ее собственное будущее почти не тревожило ее сейчас. Она будет делать то, что решила, и уповать, что ее труд сделает будущее тех, кого она любит, лучше. Может, леди Августа найдет способ оповестить ее, получается ли у нее что-нибудь.

К ее удивлению, величественный Крэмптон принес столь излюбленные англичанами рождественские хлопушки – завернутые в бумагу праздничные сувениры. Картонные трубочки были оклеены красной и зеленой папиросной бумагой и украшены золотой фольгой. Нужно потянуть за длинную полоску бумаги на одном сборчатом конце, и тогда раздается хлопок, и можно вытащить спрятанное сокровище – смешной головной убор.

– Давайте все их наденем, – потребовала Хетти, не перестававшая хихикать после того, как, пожалуй, слишком явно проявила готовность выпить. – Ой, мисс Маркс, у вас корона!

– В самый раз, – сказала Нелл, после чего обеих девушек охватил приступ смеха. Ничуть не смутившись, мисс Маркс надела корону на свои седые волосы.

– А я, по-видимому, отстающий ученик. Кэрол достала высокий ярко-синий бумажный колпак, вставший торчком у нее на голове. – Откройте вашу хлопушку, Крэмптон, что там у вас?

Но тот спросил, подняв руку:

– Вы ничего не слышите? Тише, пожалуйста, не мешайте. Кажется, кто-то у парадной двери.

В настороженное молчание ворвался громкий стук дверного молотка, так редко употреблявшегося в этом доме.

– Кто может появиться на Рождество так поздно? – спросила мисс Маркс.

– Это можно узнать одним-единственным способом. – Крэмптон вышел, на ходу одергивая куртку и приглаживая волосы, и направился к ступенькам, ведущим наверх.

– Ко мне никто не придет, я уверена, – сказала мисс Маркс. – А вы кого-нибудь ждете, мисс Симмонс?

Кэрол вместо ответа покачала головой, потому что изо всех сил прислушивалась. Из холла доносились голоса. Говорили сразу Крэмптон и кто-то еще. Второй голос звучал странно знакомо, хотя его заглушали стены, и она никак не могла его узнать. Машинально, не думая о том, что делает, Кэрол сняла свой синий бумажный колпак. Потом, заинтересованная все еще не стихнувшими мужскими голосами, вышла из столовой и прошла в кухню, собираясь подняться в холл – посмотреть, кто там. Только она поставила ногу на нижнюю ступеньку, как наверху возник Крэмптон. Позади него маячила высокая фигура.

– Крэмптон, – спросила Кэрол, – что-нибудь случилось? Кто это с вами?

– Ничего не случилось, – сообщил тот. – Просто мистер Николас Монфорт приехал несколько раньше, чем мы ожидали.

Крэмптон спустился на ступеньку ниже. Человек, стоящий за ним, вышел на верхнюю площадку, и Кэрол рассмотрела его.

Он был высок и довольно гибок, хотя не вызывало сомнения, что под его хорошо сидящим костюмом скрываются крепкие мускулы. Волосы черные и прямые, глаза зеленые. Сильная, выдающаяся челюсть, удлиненный профиль – это был и в то же время не был… Кэрол схватилась за перила, надеясь, что не потеряет сознание.

– Добрый вечер, – сказал Николас Монфорт, глядя прямо на нее, но явно не узнавая. Но почему он должен ее узнать? Он же ее никогда не видел.

– О Господи, – сказала Кэрол, задыхаясь, – что же леди Августа меня не предупредила?

 

Глава 20

– Да, спасибо, – ответил Николас Монфорт на вопрос мисс Маркс. – Я не отказался бы от обеда. В самолете не очень-то наешься.

Крэмптон сказал:

– Как я уже объяснил вам, мистер Монфорт, нам сообщили, что вы приедете не раньше вторника. Но Марлоу-Хаус готов к вашему приезду.

– Я сама прибрала и проветрила комнаты леди Августы, – Нелл внесла свой вклад в уверения Крэмптона, – в ванной даже чистые полотенца.

– Спасибо, – повторил Николас Монфорт.

Стоя на верхней ступеньке, он смотрел на маленькую группу внизу, и в его глазах мелькнуло что-то веселое при виде Хетти, все еще державшей стаканчик бренди, Нелл с ее энергичным румяным личиком и мисс Маркс, которая от волнения забыла снять свою золотую бумажную корону. Только Крэмптон выглядел, как положено слуге, хотя и его щеки порозовели больше обычного благодаря нескольким стаканчикам доброго бренди.

– Боюсь, я помешал вашему веселью, – сказал Николас Монфорт.

– Совсем нет, – ответил Крэмптон. – Мы уже отобедали. Мисс Маркс с радостью приготовит вам что-нибудь.

– Хм-м. – Глаза Николаса опять задержались на стаканчике в руке Хетти. Кэрол была почти уверена, что он поинтересуется, откуда взялось бренди, которое пила девушка. Но он обратился к Кэрол:

– Полагаю, вы компаньонка моей покойной тетки? Мисс Симмонс, не так ли?

– Совершенно верно. – Кэрол удивилась, что может говорить, пребывая в шоке от внезапного появления человека, которого любила и в прошлом, и в будущем, но не надеялась встретить в настоящем. Леди Августа не потрудилась предупредить ее о таком неожиданном развитии событий.

– Не побудете ли вы со мной в столовой, пока я ем, мисс Симмонс? – продолжал Николас Монфорт. – Я бы хотел задать вам несколько вопросов о последних днях моей тетки, прежде чем буду иметь дело с поверенными.

– Конечно. – И Кэрол посмотрела прямо в его зеленые глаза. Где-то в глубине ее души зарождалось чудесное волнение, чувство неограниченных возможностей. Появление этого человека в Марлоу-Хаус – дело рук леди Августы. В этом Кэрол не сомневалась. Значит, его приезд как-то связан с переменами, которые она надеется произвести и в настоящем, и в будущем.

– Вам случалось писать под диктовку моей тетки? – Вопрос прозвучал резковато, но Кэрол не обиделась.

– Иногда. Вероятно, я не настолько владею стенографией, как вам нужно.

– Я попрошу вас сделать несколько записей, – продолжал он, по-прежнему глядя ей в глаза. – Найдите ваш блокнот и ручку и приходите в столовую через полчаса. А теперь, Крэмптон, если вы займетесь моим багажом, я хотел бы до еды принять ванну. Мисс Маркс, я буду готов к обеду через час.

Он ушел, за ним Кэрол. Мисс Маркс направилась к плите, шепотом размышляя, что можно приготовить из остатков индейки.

– Кто сделал его королем горы? – спросила Хетти, все еще взирая на дверь, из которой вышел Монфорт.

– Поставь-ка, девочка, свой стаканчик и иди помоги мне, – велела мисс Маркс. – У него может не быть титула, но я узнаю дворянина, когда вижу его. Мистер Монфорт получит очень хорошее обслуживание и лучшую еду, которую я могу приготовить.

– Первое, – сказал Николас Монфорт, наблюдая, как Кэрол делает быстрые записи в блокноте, – в конце понедельника приедут еще двое гостей, пусть им приготовят комнаты.

– Хорошо. – Кэрол отложила ручку и сделала глоток из чашки с чаем, пока ее собеседник занялся тарелкой, на которой возвышалась творчески преобразованная, разогретая индейка и овощи. – Один из гостей – миссис Монфорт? А если так, не сказать ли Нелл приготовить комнату рядом со спальней леди Августы? Мне кажется, она в приличном состоянии. Нелл прибирается во всех комнатах.

– Миссис Монфорт не существует. Я разведен.

– Сожалею. – Она вовсе не сожалела. Она боялась, что сердце ее разобьется, если он окажется женатым.

– Не сожалейте. Я сам не сожалею, – ответил он на ее вежливое и неискреннее замечание. – Так было лучше для нас обоих. Мы никогда не подходили друг другу. Всегда между нами было что-то… что-то разъединяющее. – Он остановился, глядя на нее непроницаемым взглядом. – Постойте, почему я, черт возьми, обязан рассказывать вам такие вещи, я же никогда не говорю о личных делах со своими служащими?

– Я не совсем ваша служащая, – сказала Кэрол, – я работала у вашей тетки.

– Могу ли я предположить, что вы знаете поверенных тети Августы? – Он переключил внимание на лист бумаги с записями, который положил рядом с тарелкой, чтобы удобнее было в него заглядывать.

– Да. Она часто посылала меня в их офис отнести запечатанные сообщения, которые не хотела обсуждать по телефону.

– Похоже на тетю Августу. Я не знаю, доверяла ли она кому-нибудь. Как вы думаете, вам она доверяла?

– Не с самого начала. Но в последнее время – да, она мне очень верила. Надеюсь, я ее не разочарую.

– Почему вы так говорите? Она оставила вам какие-то указания? – Его взгляд был резок. – Насколько я понимаю, она завещала очень немного – или совсем ничего – тем, кто у нее работал.

– Да, по завещанию это так. – Кэрол глубоко вздохнула, приготовясь выложить то, что по закону, как она знала, ничего не значит, но составляет глубочайшее желание леди Августы. – Мистер Монфорт, я уверена, что она собиралась сделать для своих слуг гораздо больше. Она, конечно же, понимала, как трудна будет их жизнь, когда они потеряют места.

Крэмптон и мисс Маркс слишком стары, чтобы найти новую работу, а Нелл и Хетти малообразованны. Хетти даже плохо читает. Они не найдут подходящей работы нигде. Еще есть в церкви святого Фиакра…

– Вы хотите сказать, что тетка любила этих людей? – прервал он. – Полагаю, в подобное заявление трудно поверить.

– Хорошо ли вы знаете вашу тетку, мистер Монфорт? Я работала на нее почти шесть лет. Я не припомню, чтобы вы за это время как-то с ней общались.

– А мы и не общались. Ее состояние досталось мне только потому, что я – единственный ее родственник. Теперь позвольте задать вам вопрос, мисс Симмонс. Хорошо ли ВЫ знали мою тетку? – И поскольку Кэрол, обдумывая, сколько она может ему сообщить, ответила не сразу, он продолжал:

– Вы ее совсем не знали. Да, вы видели ее ежедневно в течение шести лет. Вы выполняли ее приказания, возможно даже, что она бывала удовлетворена вашей работой, хотя я сомневаюсь, что она вам об этом сообщала. Леди Августа Марлоу не вступала в дружеские отношения со своими служащими и никогда не была к ним щедра. Не пытайтесь убедить меня, что у нее был другой характер, иначе я заподозрю вас в нечестных намерениях, несмотря на то, что вы прошли проверку на благонадежность. У нее ведь хранились результаты этой проверки? Я бы не удивился, если бы это было так.

– Да, хранились, но она вовсе не была так подозрительна, как вы думаете. По крайней мере, не… не…

– Не перед концом, когда ум ее угасал? – подсказал он, нахмурившись.

– Как вы смеете предполагать, что я пыталась влиять на дряхлую старуху? Вы это имеете в виду, не так ли? – Кэрол чуть не заплакала. Как может этот человек походить на Николаса и Ника, которых она знала и любила, и при этом быть холодным и подозрительным, как леди Августа в ее худшие моменты? – Мы с вашей теткой понимали друг друга. Что же до вас, кажется, вас ничто не интересует, кроме ее состояния. Если бы вы думали о ней, вы постарались бы увидеться с ней хоть раз.

– Она не пустила бы меня на порог. Разве она никогда не рассказывала скандальную историю о своей ссоре с моей матерью?

– Может быть, вы объясните, что это за история. – Раздражение Кэрол быстро росло. – Я знаю о великой вражде в семействе Марлоу только то, что однажды леди Августа и ее сестра устроили великую битву и с тех пор не разговаривали друг с другом. Потом ваша мать вышла замуж и уехала в Гонконг, и сестры так и не помирились.

– Это основные факты, – согласился Монфорт.

– Из-за чего была битва? – Теперь Кэрол говорила мягче, надеясь, что он раздобрится и все ей расскажет. – Не понимаю почему, но мне кажется жизненно важным узнать, что вызвало ссору. Может, мне станут понятней мотивы поступков леди Августы.

– Я ведь ее помню. – От улыбки лицо Монфорта стало мягче. – Когда я был мальчишкой, мы все жили в этом доме. Мой дед еще был жив. Когда умер отец, дед настоял, чтобы мать вернулась домой и жила с ним и с тетей Августой. Та была старше моей матери. Я скучал по отцу, и тетка была со мной очень терпелива.

– Я знаю, что леди Августа не была замужем, – деликатно подтолкнула его Кэрол.

– У нее был кавалер. Так она его называла. Он был летчик – штурмовик британского военно-воздушного флота во время второй мировой войны. После войны вошел в семейный бизнес. Однажды он пришел к ленчу, вскоре после нашего переезда. Он посмотрел на мою мать и тут же забыл о тете Августе. Переполох был страшный, – сухо добавил Николас, – а потом и королевская битва, когда моя мать решила поехать за ним в Гонконг и там выйти за него замуж.

– Это я могу себе представить. – Кэрол глубоко вздохнула. – Вот почему сестры никогда больше не разговаривали. Если сердце леди Августы разбилось от поступка сестры, понятно, почему она стала такой сварливой и подозрительной старой девой. Я не обвиняю вашу мать, если она любила вашего отчима.

– Любила. И он ее любил. Я редко встречал людей, которые были бы так счастливы вместе. Он умер через неделю после ее смерти, и я уверен, что умер от разбитого сердца. Просто он не хотел жить без нее.

– А вы уехали в Гонконг с матерью? – спросила Кэрол, чтобы несколько переменить эту увлекательную тему, но не оставлять ее совсем.

– Не сразу. Я учился здесь, в Англии. Потом поступил в лондонский офис предприятия отчима. Позже я уехал на Восток, чтобы работать непосредственно с ним как его партнер. После его смерти я возглавил предприятие. Теперь, когда Гонконг предполагают вернуть китайцам через несколько лет, я решил перевести наше управление в Европу.

– Вы могли бы поселиться в старой фамильной усадьбе.

Это предположение вызвало у него удивленную усмешку:

– Вы странно действуете на меня, мисс Симмонс. Я редко бываю таким разговорчивым. Или это результат того, что я вернулся в Марлоу-Хаус, в комнаты, в которых жил дед, когда я был здесь последний раз? С другой стороны, я разговорчив, вероятно, от сбоя во времени.

– Вы не рассказали ничего, что нельзя рассказывать, а я не собираюсь никому этого передавать, – прошептала Кэрол. Она остро ощущала атмосферу теплой спокойной комнаты с горящими свечами и сверкающим серебром и хрусталем на столе. Николас сидел во главе длинного стола из красного дерева, она – справа от него. Перед ней стоял серебряный чайный сервиз.

– Это графин с портвейном там, на буфете? – спросил он. – Не хотите ли выпить стаканчик, мисс Симмонс?

– Благодарю. – Обычно Кэрол не пила портвейн, но сейчас готова была ухватиться за любой повод, чтобы побыть с Николасом подольше. Она с удовольствием отметила ленивую грацию, с которой он поднялся, чтобы принести графин. Он двигался так же, как в прошлом и в будущем.

И в ее сердце тоже ничего не меняется, неважно, зовут ли его Николас Марлоу, граф Монфорт, или Ник, руководитель заговорщиков, или просто мистер Монфорт. Она все глубже погружалась в любовь к одному и тому же человеку, которого встречает при потрясающе несхожих обстоятельствах. А теперь вот он, в ее времени, и ее любовь не имеет никакого значения, потому что он ее не узнает. Кэрол обдумывала это необычное положение лишь минуту, а потом почувствовала, что ее мысли как будто кто-то подталкивает.

«Нет, леди Августа, – подумала она, отвечая на это подталкивание, – я не забуду, что нужно делать».

– Это повторяется уже третий раз. – Николас поставил перед ней хрустальный стаканчик с портвейном. – Сначала у вас отчаянно грустный вид, словно у вас сердце разбилось, потом вы улыбаетесь, словно только что вспомнили какую-то чудесную тайну.

– Может быть, и так, и может быть, я должна немного приоткрыть вам ее сейчас, – прошептала она. Подняв на него глаза, она сказала решительно:

– Завтра вы не сможете заняться делами, потому что это воскресенье, и в понедельник тоже, потому что на понедельник перенесли День подарков. До утра во вторник вы не сможете ни встретиться с поверенными леди Августы, ни получить сведения о ее состоянии. До этого времени я хотела бы вам кое-что показать. Назовите это моей тайной, если хотите. Пойдемте завтра утром в церковь?

– В церковь? – Он рассмеялся. – Я много лет не был в церкви, но если вы хотите, пойду.

В конце концов, в эти дни полагается ходить в церковь, верно?

Она сказала, когда начнется служба, и поднялась, сославшись на поздний час и его долгое путешествие, чтобы окончить разговор. Подталкивание у нее в голове стало сильнее, заставив ее уйти из столовой раньше, чем она намеревалась. Из-за этого подталкивания она начала надеяться – точнее, уповать, – что леди Августа ждет ее в спальне. Хорошо бы, чтобы та объяснила, что происходит.

Ее комната была пуста. Только запах снежно-белых нарциссов приветствовал Кэрол. Она огляделась, не веря, что никого нет. Конечно же, леди Августа здесь, просто Кэрол ее не видит.

– Я права, да? – спросила Кэрол у воздуха. – Это вы прислали Николаса Монфорта в Марлоу-Хаус именно теперь, потому что вы хотите, чтобы он помог мне повлиять на будущее? – Не получив ответа, Кэрол все-таки продолжала громко разговаривать в пустой комнате. – Леди Августа, вы собираетесь мне помочь, или вы ждете, чтобы я бродила вокруг да около, пока сама во всем не разберусь? Ведь этим вы заставляли меня заниматься в других веках, да? Вы переносили меня в прошлое и будущее и в обоих случаях давали мне кое-какие указатели для ориентации, а потом исчезали, и я сама извлекала уроки из виденного. И в том, и в другом случае вы ничего не сделали для того, чтобы остановить меня, не дать мне полюбить. Может ли быть, что моя любовь к Николасу и Нику – составная часть вашего общего плана относительно меня?

И Кэрол продолжала:

– Если вы еще не знаете, леди Августа, если вы не можете читать мои мысли, я должна сказать вам, что завтра собираюсь познакомить Николаса Монфорта с работниками «Щедрого стола» при церкви святого Фиакра и хочу попробовать убедить его пожертвовать туда крупную сумму из вашего состояния.

Знакомить их оказалось ненужным. Николас знал Люциуса Кинсэйда.

– Мы учились вместе, – сказал он Кэрол, как только увидел, что ректор вошел вслед за хором и занял свое место у алтаря. – Чем он занимается в таком месте?

– Я собираюсь показать вам, чем он занимается, сразу же после службы, – прошептала в ответ Кэрол.

Вскоре она с большим интересом отметила, что на лице Люциуса Кинсэйда появилось удивленное выражение, когда он увидел Николаса, стоящего на коленях рядом с ней у алтарной ограды. Потом это выражение сменилось счастливой улыбкой, которую ректор пытался удержать, поскольку выполнял свои обязанности. Еще интереснее показалось Кэрол, как эти двое приветствовали друг друга после окончания службы. Они смеялись, хлопали друг друга по спине и совершенно разрушили все представления Кэрол об английской сдержанности.

Люциус Кинсэйд воскликнул:

– Никогда не думал увидеть тебя здесь! Что, Дальний Восток утратил свое очарование? Ты вернулся домой?

– Я думаю, не переехать ли мне на постоянное жительство в Лондон? – ответил Николас деланно серьезным тоном, совершенно не похожим на его обычный. – Да. Хр-р-р-ум. Это дело нужно серьезно, чтобы не сказать – долго, обдумывать.

– А я и забыл, как это у тебя здорово получается. Вы только что слышали прекрасное подражание Старому Фогги, руководителю нашей группы в Оксфорде, – объяснил ректор ошеломленным жене и Кэрол, которые созерцали это проявление студенческого товарищества, не веря своим глазам.

– Люциус, дорогой, – сказала миссис Кинсэйд, – в данную минуту мы должны быть в холле. Нас ждут.

– Пойдем с нами, Николас. – Преподобный мистер Кинсэйд дружески толкнул старого товарища в плечо, указывая дорогу на церковный двор, а затем провел его в холл через внутренний вход. Кэрол и жена ректора шли за ними. В холле в полном разгаре был воскресный утренний вариант «Щедрого стола». Добровольные помощники подавали завтрак, состоящий из чая, кофе или сока со сладкими рулетами.

– Я бы предпочел, чтобы это были яйца, копчушки или хотя бы немного тарелок с беконом, – сказал ректор. – К несчастью, это все, что нам по карману. Но должен признаться, что жалоб мы почти не слышим.

– А что у вас за программа? – спросил Николас. Мужчины отошли, ректор заговорил, поспешно объясняя, для чего существует «Щедрый стол».

Абигайль Кинсэйд заметила, внимательно наблюдая за реакцией Кэрол на свои слова:

– Мистер Монфорт, кажется, симпатичный человек.

– Если он друг вашего мужа, значит, он человек достойный, – ответила Кэрол по возможности небрежней. Ей очень хотелось рассказать миссис Кинсэйд всю свою историю с Николасом Монфортом, но она чувствовала, что время для этого еще не пришло.

– Мистер Монфорт, как и Люциус, не лишен склонности к проказам. – Голубые глаза Абигайль Кинсэйд смеялись. – Кстати, Люциус съел по меньшей мере половину конфет из той коробки, что вы мне подарили. Он говорит, что предпочитает орехи и тянучки, которые можно долго жевать.

– Конечно. Ничего другого я и не ожидала. – Их глаза встретились. И вдруг, инстинктивно ощутив таинственную связь, существующую между ними, женщины рассмеялись.

– Люк, – сказал Николас немного погодя, – ты не можешь продолжать эту деятельность самостоятельно. Разреши мне помочь тебе. – Достав чековую книжку, он начал заполнять чек.

– Дорогой мой друг, я привел тебя сюда не для того, чтобы просить у тебя деньги, – воскликнул Люциус Кинсэйд.

– А ты меня и не приводил, – сказал Николас, мельком улыбнувшись, – меня привела мисс Симмонс, и я ей очень признателен. Вот, держи. Вероятно, и в будущем я смогу вам помогать. – Он протянул другу чек.

– Вот это да! – Ректор уставился на бумажку. – Великолепно. Почти невероятно, я бы сказал.

– Ерунда. – Рука Николаса на мгновение задержалась на плече друга. – Когда-то ты оказал мне важную услугу. Просто справедливо, что я возвращаю долг с процентами, ведь с тех пор прошло столько лет.

– Люк спас мне жизнь, – сказал Николас, обращаясь к миссис Кинсэйд и Кэрол. – Когда мы были в Оксфорде, он вытащил меня из воды – у нас перевернулась лодка. А теперь, Люк, я хочу попросить у тебя кое-что за этот чек. Мне бы хотелось, чтобы вы с миссис Кинсэйд пришли ко мне пообедать во вторник вечером. Будет еще мой помощник с женой. Ты ведь помнишь Уильяма Бэскома?

– Билла? А я-то думал, куда он делся. А он, оказывается, работает у тебя. – Люциус Кинсэйд усмехнулся. – Прямо воссоединение старых однокашников, не видевшихся сто лет.

Позже, идя от святого Фиакра к дому, Кэрол занимала Николаса рассказами об обеде в канун Рождества, на котором Кинсэйдам помогали она и слуги из Марлоу-Хаус, – Эти славные люди, Кинсэйды, борются за то, чтобы «Щедрый стол» не прекратил свою деятельность. Надеюсь, вы и дальше будете им помогать. – Он не ответил, и она замолчала, а потом добавила:

– И церковь нуждается в кое-какой реставрации.

– В серьезной реставрации. Я сам способен замечать подобные вещи, мисс Симмонс. – Он говорил строго, но в глазах у него плясали зеленые огоньки, когда он остановился и, взяв ее за плечи, повернул лицом к себе и спросил насмешливо:

– Я также полагаю, что вы хотите, чтобы я восстановил прежнюю славу Марлоу-Хаус?

– Хорошо бы вы сделали это. Нельзя допустить, чтобы такой прекрасный старый дом превратился в развалины.

– Он мне всегда нравился. Возможно, я сохраню его, а не буду продавать, как думал раньше.

– Я знаю, что леди Августа была бы рада слышать это.

Он заметил скептически:

– Вы опять делаете вид, будто вам известны ее мысли и пожелания.

– Я не делаю вид. Я говорю то, что знаю о ней.

– Вот как?

По этому насмешливому замечанию Кэрол не могла понять, как он отнесся к ее заявлению.

– Верьте мне или не верьте, дело ваше, – сказала она. – Это не имеет значения, лишь бы вы помогали Люциусу Кинсэйду и сделали что-нибудь для служащих Марлоу-Хаус.

– Почему, мисс Симмонс, – воскликнул он, – почему это вам так важно? Это связано с чем-то, что сказала или сделала моя тетка? Я разбираюсь в людях и уверен, что вы что-то от меня скрываете.

Он все еще держал ее за плечи и смотрел ей в глаза. Кэрол тоже смотрела на него, и ей очень хотелось набраться смелости, сделать один шаг и положить голову ему на грудь. Если бы почувствовать на себе его руки! Сердце у нее просто разрывалось. Но он ждал ответа, и она ответила единственно возможным способом:

– Сейчас я не могу этого рассказать. Я не хочу, чтобы вы сочли меня за сумасшедшую. А это, боюсь, обязательно произойдет, если я скажу слишком много. Пока вы не знаете меня достаточно хорошо и не поверите в мой рассказ. Обещаю все рассказать вам в свое время.

– Сначала я решил, что вы мошенница, что вы пытаетесь урвать из наследства моей тетки, раз не удалось убедить ее внести вас в завещание. – Он все еще смотрел на Кэрол так, будто пытался читать у нее в душе, и казалось, он говорит сам с собой.

– Я не виню вас за то, что ваши мысли шли в этом направлении. В конце концов, вы меня не знаете. Но уверяю вас, мистер Монфорт, я и представления не имею, с чего начинать мошенничество.

– Вы ничего не просите для себя. Только для других. Что же это за тайна? Что вами движет? – Он не сводил с нее глаз. Кэрол еле сознавала, что мимо мчатся машины, что прохожие с любопытством взглядывают на пару, так напряженно смотрящую в глаза друг другу.

«Николас, – пело ее сердце, – Ник, Николас, Ник. Любовь моя».

– Мисс Симмонс?

– Назовите это духовным возрождением, – прошептала она.

– Чьим? Вашим или моей тетки?

– И ее, и моим. Мы обе изменились до неузнаваемости, до полной невозможности вернуться в себя прежних.

– Вы – настоящая. – Он еще крепче сжал ее плечи, а потом разжал руки, как будто хотел убедиться в правильности своего утверждения. – Вы не призрак, но что-то говорит мне, что вы и не ангел.

– Я живая, – ответила она, – никогда раньше я не была такой живой.

– Вы говорите так, будто это чудо.

– Так и есть. Дорогой мистер Монфорт, это действительно чудо. Главная моя задача теперь – убедить в этом вас.

– Крэмптон сказал, что вы хотите меня видеть. – Кэрол помедлила в дверях, оглядывая полки, переполненные книгами, восточный ковер на полу и полированный письменный стол.

Николас поднял голову от бумаг, которыми был занят. Узкие очки сидели у него на кончике носа, и лицо было серьезно.

– Входите. У меня к вам несколько вопросов. – Он махнул рукой, указывая на кресло, стоящее у стола с противоположной стороны. – Скажите, мисс Симмонс, каковы ваши планы теперь, когда ваша хозяйка умерла?

– Не знаю. Я думаю, что мне делать, но еще не решила.

– Кажется, вы хорошо осведомлены о делах моей тетки. Не хотите ли остаться здесь и быть моей помощницей?

Я ОСТАНУСЬ ГДЕ УГОДНО, БУДУ ДЕЛАТЬ ЧТО УГОДНО, ТОЛЬКО БЫ БЫТЬ С ТОБОЙ. Признаваясь самой себе, что боится – вдруг он решит, что ее работа никуда не годится, Кэрол ответила совершенно искренне:

– Я действительно исполняла обязанности секретаря леди Августы, когда ей нужен был секретарь, но предупреждаю вас, мистер Монфорт: я почти не знакома с конторской работой. Я плохо печатаю на машинке, а если вы покажете мне компьютер – скорее всего просто дам деру.

– Печатать на машинке и работать на компьютере вам не придется. Я говорю о другой работе. Может быть, Джоанна Бэском научит вас обращаться с компьютером, но; это не главное. – Он откинулся к спинке кресла, изучая ее реакцию на свои слова. – Мисс Симмонс, я заметил, что вы очень чутки к нуждам окружающих. Я составил себе хорошее состояние. Я чувствую, что обязан какую-то часть его раздать. Раздать так, чтобы принести как можно больше пользы людям, которым нужно помочь устроить свою жизнь. Хотели бы вы способствовать мне в этой работе?

– О да, именно этим я и хочу заниматься. Делать людей счастливей, делать их будущее лучше и влиять таким образом на ту жизнь, которая наступит после нас, – ничего более замечательного я и представить себе не могу. Но как вы, мистер Монфорт, рискуете принимать такие поспешные решения? Вы обо мне ничего не знаете. А вдруг я растрачу или украду ваши деньги? – Монфорт рассмеялся, и Кэрол замолчала. От этого беззаботного смеха сердце у нее радостно подпрыгнуло.

– Мисс Симмонс, если тетя Августа наняла вас, она обязательно запаслась перед этим свидетельством о вашей благонадежности. Вероятно, оно хранится у ее поверенных. Конечно, я еще раз закажу такое свидетельство – для себя, но когда речь идет о работе такого рода, я предпочитаю полагаться на свое собственное суждение – а мое суждение говорит мне, что вы именно тот человек, который мне нужен.

– А теперь, – продолжал он, очевидно полагая, что она уже его служащая, – расскажите, что вам известно о слугах тети Августы.

Кэрол быстро обрисовала ситуацию, подчеркнув, что Хетти малограмотна и что ей и Нелл необходимо найти новую работу.

– Я думаю, что у обеих девушек не много шансов на это, – сказала Кэрол, повторяя главное из того, что открылось ей во время их с леди Августой незримого пребывания среди слуг. – Крэмптон и мисс Маркс обеспечены несколько лучше, потому что у них есть маленькие пенсии, но я не думаю, что они смогут безбедно жить на эти пенсии, не работая.

Дальше она рассказала о предложении, которое сделал Крэмптону Люциус Кинсэйд, и о сожалениях Крэмптона из-за того, что ему придется отказаться от этого предложения. Пока она говорила, ее осенила хорошая идея.

– Мистер Монфорт, утром вы сказали ректору, что и дальше собираетесь помогать его благотворительной деятельности. Он, бедный, так перегружен делами. Нельзя ли учредить оплачиваемую должность инспектора «Щедрого стола»? Тогда Крэмптон сможет занять эту должность, а мисс Маркс будет его помощницей. Мистер Кинсэйд сосредоточится на пастырских обязанностях, а им поручит дела, связанные с бесплатной столовой. У всех троих прошло бы подавленное состояние, и они стали бы гораздо счастливее.

И Кэрол продолжила:

– Таким образом вы окажете благодеяние и миссис Кинсэйд – ей тоже не придется так много работать. Сейчас именно она организует работу столовой. А если вы будете финансировать «Щедрый стол», Кинсэйдам не придется тратить столько своих денег на столовую, и Абигайль сможет хотя бы иногда покупать новую одежду для себя и для детей, а не ходить на распродажи.

Кэрол кончила, придя в совершенное волнение.

Ответ Николаса был полон энтузиазма:

– Вот оно, то самое творческое мышление, которого я от вас ожидал! Мисс Симмонс, я действительно думаю, что мы с вами составим прекрасную команду.

Потом Кэрол, Николас и Крэмптон обследовали весь Марлоу-Хаус сверху донизу. Крэмптон указывал, какие ремонтные работы необходимо произвести, а Кэрол все это записывала.

– Просто стыд, что исконное здание разделили надвое, – сказала Кэрол. – Старый Марлоу-Хаус был такой красивый и просторный.

– Таким он и должен быть. – Николас смотрел на нее, словно спрашивая, откуда ей известно, каким был Марлоу-Хаус изначально.

– Ходят слухи, – сказал Крэмптон, – что срок договора об аренде соседнего дома, который когда-то был частью Марлоу-Хаус, скоро истекает. Эта информация может оказаться полезной для ваших планов на будущее, мистер Монфорт.

– Благодарю вас, Крэмптон, – задумчиво ответил Монфорт.

В воскресенье вечером и утром в понедельник слабые навыки Кэрол в печатании на машинке подверглись серьезному испытанию. Под руководством Николаса она составила список необходимых ремонтных работ в доме, а затем напечатала предложение об учреждении фонда помощи «Щедрому столу» при церкви святого Фиакра.

– Я уверен, что леди Августа хотела бы внести часть своего состояния, чтобы вступить в этот фонд, – сказала она Николасу.

– Чтобы разобрать ее дела, нужно время, – заметил он. – Поэтому мы начнем с моих денег.

– Но может быть, тогда вы учредите этот фонд в память о ней?

– Какая вы настойчивая! И как вы уверены в том, чего хотела бы моя тетка. Хорошо, назовем его «Попечительский фонд памяти леди Августы Марлоу». Как по-вашему, такое название достаточно пышно?

– Превосходное название. Я знаю, ей понравится.

– Где бы она ни находилась, – добавил Николас сухим тоном, к которому Кэрол уже привыкла.

Освободившись наконец от служебных обязанностей, Кэрол поспешила на кухню. Она боялась, что мисс Маркс, особа весьма раздражительная, расстроена: в доме после приезда помощников Николаса будут жить трое, и работы будет невпроворот. А еще нужно готовить завтра обед на шесть персон. Но, к удивлению Кэрол, эти трудности вызвали у кухарки прилив энтузиазма. Она просто расцвела, загоняв своими указаниями Хетти так, что бедная девушка совсем запуталась, и чуть не сведя с ума Нелл, требуя, чтобы обед сервировали лучшим серебром, хрусталем и китайским фарфором и чтобы каждый предмет был вымыт и вытерт до блеска.

– Я вижу, что вы контролируете ситуацию, мисс Маркс, – заметила Кэрол.

– Настало время старому дому снова ожить, пусть даже не надолго, – ответила мисс Маркс. – Я продемонстрирую мистеру Монфорту несколько фейерверков – кулинарных фейерверков! Я еще не готова проститься со своей работой, нет. Завтра у нас будет большой пир. Хетти, где же медная миска?!

* * *

Уильям и Джоанна Бэскомы оказались, как и ожидала Кэрол, современным вариантом тех Бэса и Джо, которых она встретила в будущем. Она узнала их сразу, хотя они, как и Николас, ее не узнали. Билл Бэском напоминал также лакея графа Монфорта, того, кто так неохотно впустил ее в дом графа однажды декабрьским днем в далеком прошлом.

МНЕ НУЖНО НЕ ЗАБЫТЬ И СПРОСИТЬ ОБ ЭТОМ У ЛЕДИ АВГУСТЫ. ВСЕГДА ЛИ БЫВАЕТ ТАК, ЧТО ОДНИ И ТЕ ЖЕ ЛЮДИ СОБИРАЮТСЯ ВМЕСТЕ СНОВА И СНОВА НА ПРОТЯЖЕНИИ ВЕКОВ? ЕСЛИ ДА, ПОЧЕМУ В ПРОШЛОМ ПЕНЕЛОПА ХАЙД ЛЮБИЛА ЭЛВИНА СИММОНСА, ПЕН ЛЮБИЛА ЭЛА В БУДУЩЕМ, А СЕЙЧАС ОНА ЗАМУЖЕМ ЗА ЛЮЦИУСОМ, КОТОРЫЙ КОГДА-НИБУДЬ ПРЕВРАТИТСЯ В ЛЮКА? КАКАЯ-ТО ПУТАНИЦА.

К радости Кэрол, Билл и Джоанна Бэскомы вскоре болтали с ней так, будто они старые друзья. Они отдали должное раннему обеду, а затем вновь прибывшие ушли к себе, сославшись на сдвиг во времени, связанный с долгим путешествием из Гонконга.

– Мы остановились на Майорке, – сказала Джоанна, – навестить моих родителей, которые поселились там, выйдя на пенсию, поэтому мы и не приехали вместе с Николасом.

Спустя какое-то время Кэрол поднялась из кухни, где совещалась со слугами насчет завтрашнего дня. Все еще улыбаясь при мысли о мисс Маркс, помолодевшей от бурной деятельности, она вошла в главный холл, затем остановилась и прислушалась. Из самой отдаленной части дома – библиотеки – доносились звуки хорошо знакомого вальса. И Кэрол быстро пошла на эти звуки.

Николас сидел за письменным столом и читал какие-то бумаги. Он включил стереопроигрыватель леди Августы и поставил одну из старых записей. Когда вошла Кэрол, он поднял глаза.

– Какие-нибудь проблемы? – спросил он, глядя на нее поверх оправы очков.

Лукавое выражение его лица показалось Кэрол неотразимым. Если бы осмелиться подойти к нему, положить руки ему на плечи, может быть, сесть к нему на колени и опустить голову на грудь! Какое бы это было чудо, если бы он ласково ее обнял! Как она тосковала об этом! Приказав себе не забывать, что с этим Никола-сом Монфортом они чужие, Кэрол ответила на его вопрос по возможности прохладней, а знакомая музыка неотвязно звучала у нее в ушах.

– Никаких проблем. Я услышала музыку и не могла не войти, чтобы лучше слышать. Я люблю этот вальс.

– И я. Странно, потому что вообще я предпочитаю более современную музыку. Но эта старая мелодия обладает надо мной какой-то непонятной властью. Не знаю почему. – Отложив бумагу, которую он читал, Николас встал и, обойдя стол, подошел к ней. – Раз вам она тоже нравится, давайте станцуем, мисс Симмонс?

Кэрол не могла отказать ему, сославшись на то, что библиотека не совсем подходящее место для танцев. Она кое-что знала об этом. Николас протянул к ней руки, и она вошла в них, словно усталый странник, наконец-то вернувшийся домой. Его сила, изящные движения, блеск зеленых глаз, прикосновение его левой руки, сжимавшей ее руку, его правая рука у нее на талии, направляющая их кружение по комнате, – все это вызвало в ее памяти картины из их совместного прошлого и будущего, неотделимые от этих очаровательных минут из настоящего. Кэрол показалось, что музыка и сладкие воспоминания льются прямо из стен библиотеки.

Кэрол вовсе не думала, что Николас испытывает во время танца такое же захватывающее удовольствие, что и она. Двигались они слаженно, но когда музыка кончилась, он сразу же опустил руки и отошел от нее.

– А теперь вы должны меня извинить, – сказал он, – мне еще нужно поработать пару часов. Благодарю вас за приятное развлечение в конце делового дня. – Он коснулся губами ее руки, потом подошел к двери и открыл ее перед Кэрол. Было очевидно, что ей предлагают уйти – вежливо и ласково, но все-таки уйти.

– Доброй ночи, мистер Монфорт. – Ничем не показав своей боли и разочарования, Кэрол вышла из библиотеки и поднялась к себе, размышляя о грустных вещах.

Что ей делать, если в это время Николас Монфорт не предназначен для нее? Пенелопа – Абигайль – Пен не в каждой своей жизни встречается с одним и тем же человеком, не может ли такая же участь постигнуть и Кэрол?

Она знала ответы на эти вопросы так, словно они запечатлены у нее в сердце. Она всегда будет любить Николаса, но если он ее не полюбит – что ж, она будет работать с ним столько, сколько он позволит, и постарается помочь как можно большему числу людей. И всегда будет напоминать себе, что в будущем мире – другом, не похожем на тот, который ей показала леди Августа, они обязательно будут вместе – она и тот, кого она любит. И если в этой жизни ей не суждено изведать любовь Николаса, она постарается заслужить его уважение.

И в одиночестве она не останется. У нее будут друзья – Кинсэйды, Нелл и Хетти, мисс Маркс и Крэмптон, если повезет – и Бэскомы, и, быть может, даже Николас. Это не все, чего она хочет, но и этого достаточно. Она научится довольствоваться и этим, потому что знает, как много ждет ее в следующей жизни.

– Так вот чем одарила меня леди Августа, – прошептала Кэрол, – и за это я навсегда ей благодарна. Навсегда. Она научила меня, что у жизни нет конца.

 

Глава 21

Обед, который Николас дал Кинсэйдам и Бэскомам, имел большой успех. Мужчины ублажали себя рассказами о пребывании в университете. Кэрол подозревала, что в этих рассказах многое приукрашено. Женщины за это время успели познакомиться, и к концу вечера Кэрол убедилась, что они будут друзьями. Что и должно было произойти, по ее мнению.

По настроению этот вечер напоминал те вечера на кухне, которые так нравились Кэрол в Лонде, в том варианте будущего, когда Марлоу-Хаус будет полуразрушен. Только в настоящем разговоры были гораздо веселее.

– Я начал наводить справки, как ты хотел, – сказал Билл Бэском Николасу, – думаю, мы сможем приобрести арендный договор на соседний дом.

– А вы собираетесь воссоединить обе части Марлоу-Хаус? – спросила Кэрол у Николаса.

– Дом получится слишком большой, это непрактично. И кто знает, что понадобится в будущем? – ответил тот. – Возможно, понадобятся именно два отдельных дома. Я подумал, Билл, может, вы с Джоанной захотите устроить себе квартиру на двух верхних этажах, а в нижних мы поместим офис «Благотворительного треста Марлоу-Монфортов». Вероятно, Люциус найдет среди своей паствы людей, которых мы возьмем на эту работу. Поговорите с ним, Билл, он ведь всех знает и знает, кто нуждается в трудоустройстве. – Последнее замечание было произнесено с задорной усмешкой по адресу Люциуса Кинсэйда.

Неделя, последовавшая после прибытия Николаса в Лондон, оказалась гораздо более занятой, чем ожидала Кэрол. Раньше она не понимала, как много работы нужно проделать, чтобы потратить крупные суммы. Вместе с Николасом она посетила поверенных леди Августы, где не колеблясь выложила свое мнение о том, что собиралась сделать ее покойная хозяйка с деньгами, оставшимися после нее. Она быстро поняла, что Николас не преувеличивал, говоря о времени, необходимом для разбора всех дел леди Августы и уплаты всех пошлин.

В собственном состоянии Николас ориентировался хорошо, и благодаря его быстрым действиям к концу недели все документы для финансирования «Щедрого стола» при церкви святого Фиакра были оформлены. Когда Николас заговорил с Крэмптоном и мисс Маркс о должностях в «Щедром столе», они сразу же дали свое согласие.

– Я не сомневаюсь, сэр, что вам хочется иметь лакея и кухарку помоложе, если вы остаетесь в Лондоне, – сказал Крэмптон. – Мне кажется – хотя мисс Маркс никогда в этом не признается, – что последние дни она находит несколько утомительными.

– Конечно нет, – протестующе сказала эта достойная леди, – я могу работать еще много лет, но чувствую, что в «Щедром столе» принесу больше пользы. Тем не менее ни я, ни Крэмптон не покинем Марлоу-Хаус, пока не появятся новые лакей и кухарка.

– Спасибо, мисс Маркс. – На эту речь кухарки Николас отвечал так серьезно, как только она могла пожелать. – Я благодарен вам за высказанные соображения. Если кто-нибудь случайно узнает о квалифицированных работниках, которые мне нужны, прошу сообщить мне или мисс Симмонс.

Нелл и Хетти оставались в Марлоу-Хаус на лучших условиях, а Хетти к тому же поступала на курсы обучения чтению за счет Николаса.

– Вы очень щедры, – сказала ему Кэрол.

– Мне отплатят хорошим отношением и хорошим обслуживанием, – возразил он. – Если эти молодые женщины так умны, как вы утверждаете, они не долго останутся в низшем эшелоне прислуги. Я люблю повышать в должности хороших служащих.

Вскоре после Нового года в Марлоу-Хаус начинался ремонт, и Николас обсуждал с Люциусом Кинсэйдом и Биллом Бэскомом, что нужно сделать для приведения в приличное состояние святого Фиакра. Средства на реставрацию скоро поступят по линии пожертвования.

Все эти перемены были Кэрол по душе, и она думала, что они хорошо повлияют на будущее. Беспокоило ее настоящее, ибо Николас сохранял с ней прохладный официальный тон. И больше не заводил тот памятный вальс. Казалось, в его отношении к Кэрол нет ничего личного. Она спрашивала себя, не покориться ли ей, как она и опасалась, и не остаться ли в этой жизни всего лишь его деловым сотрудником.

В середине недели произошел случай незначительный, но странный, вызвавший у Кэрол недоумение и желание во что бы то ни стало задать леди Августе при встрече один вопрос.

Билл Бэском сообщил, что купил четыре билета на спектакль, пользующийся большим успехом, на завтрашний вечер. Он пригласил Николаса и Кэрол.

– Чудесная идея, Билл. Устроим себе перерыв. А после спектакля пообедаем, – решил Николас. – Мисс Симмонс, вы сообщите Крэмптону и мисс Маркс о наших планах? Может быть, слуги тоже захотят куда-нибудь пойти вечером.

– Конечно, мистер Монфорт. – Молча кляня его и свою собственную церемонность, Кэрол поспешила на кухню. Там она увидела, что мисс Маркс, вооружившись большим ножом, воюет с жареным омаром, как с личным врагом. Кэрол передала просьбу Николаса, никак ее не прокомментировав. Она уже достаточно хорошо знала мисс Маркс и понимала, что не придется долго ждать, пока кухарка изложит причину своей обеспокоенности.

– Конечно, я использую свободный вечер, – сказала та, нанося страшный удар омару. – Другие тоже с удовольствием проведут вечер в городе. Нелл теперь встречается с молодым человеком, они познакомились в Сочельник в церкви. Миссис Кинсэйд говорит, что он вполне порядочный человек, но безработный. Нелл платит за билеты в кино и за чай. В мое время уважающий себя мужчина никогда не позволил бы даме платить. Миссис Кинсэйд говорит, что времена меняются, а я добавлю – не в лучшую сторону.

– Какой молодой человек? – На сетования кухарки Кэрол не прореагировала. – Я не знала, что Нелл ходит на свидания.

– Она и не ходила, до этой недели. Вон они идут, – окончила мисс Маркс театральным шепотом.

Из столовой для прислуги появилась Нелл. Ее светлые локоны танцевали, а пухлое личико розовело от чувств, которые Кэрол сразу не смогла определить. Рядом с ней шел высокий светловолосый молодой человек, а следом за ними в кухню вошел Крэмптон. Кэрол показалось, что он оканчивал серьезную лекцию.

– Я надеюсь, что вы приведете Нелл домой не позже одиннадцати, – предупредил Крэмптон юношу, – я заменяю ей покойных родителей и отвечаю за нее, поэтому прошу придерживаться этого освященного веками правила прислуги.

– Конечно, мистер Крэмптон. Я позабочусь, чтобы Нелл вернулась вовремя, – ответил молодой человек.

– Ой, мисс Симмонс, – Нелл увидела Кэрол, – это Эллен Симмс. Эл, это та леди, о которой я тебе говорила.

– Эл? – Молодой человек протянул ей руку, Кэрол пожала ее, но больше ничего не смогла сказать. Но, кажется, он и не заметил, что язык ее скован, и Нелл не заметила.

– Мы пойдем смотреть новое кино, – сказала ей Нелл и добавила, понизив голос:

– Можно подумать, что Крэмптон и мисс Маркс моя бабушка и дедушка, они так беспокоятся, куда я хожу и когда возвращаюсь.

– Они заботятся о вас, – ответила Кэрол. – Желаю вам хорошо провести время.

Молодая пара вышла, поднялась по лестнице, а Кэрол все еще смотрела им вслед.

– Нелл и Эл вместе? – пробормотала она про себя. – Ни за какие небесные и земные дары не смогу разобраться, как это получается. Интересно, что скажет леди Августа?

– Это интересная постановка вопроса, мисс Симмонс, и я с ней вполне согласен. – Крэмптон стоял к ней ближе, чем мисс Маркс, и услышал ее замечание, но вряд ли мог догадаться, почему это сочетание представляется Кэрол таким непонятным.

– В наши дни поступки молодежи совершенно необъяснимы, – вставила кухарка. – По моему мнению, этот молодой человек совсем не пара Нелл.

Кэрол пребывала в замешательстве. Она не понимала, почему эти две пары – Кинсэйды и Нелл со своим другом – образовали такое сочетание. На самом деле они должны сочетаться совсем иначе. И все же Люциус Кинсэйд с женой, кажется, совершенно счастливы. Может быть, не в каждой жизни пары находят друг друга. Эта мысль подействовала на нее угнетающе.

Как бы то ни было, Кэрол скоро перестала размышлять об отношениях своих друзей и занялась своими собственными отношениями с Николасом Монфортом – или, точнее, отсутствием этих отношений. Весь вечер, проведенный в обществе Бэскомов в театре и за обедом, Николас держался с ней так же вежливо, но церемонно, как и при совместной работе. Постепенно Кэрол убеждалась, что она ничего для него не значит.

Вернувшись в Марлоу-Хаус и выпив по чашке чая в библиотеке, Бэскомы ушли к себе.

Николас и Кэрол проводили их, поднявшись по лестнице, и в верхнем холле все пожелали друг другу спокойной ночи. Дверь спальни закрылась за Биллом и Джоанной, и Кэрол с Николасом остались одни.

– Спокойной ночи, мистер Монфорт, – Кэрол начала подниматься дальше, к своей комнате.

Она не знала, что заставило ее внезапно посмотреть поверх перил на Николаса, стоящего внизу в холле. Может быть, в воздухе неожиданно пахнуло лавандой? Или потому что Николас не ответил на ее слова?

Он стоял у двери в апартаменты леди Августы, положив руку на блестящую медную ручку. Она застала его врасплох, когда все вежливые официальные перегородки рухнули. Он смотрел на нее с такой страстной тоской, что она замерла, не сводя с него глаз.

– Николас? – впервые она назвала его по имени.

– Кэрол, – прошептал он, но она услышала. Продолжая смотреть ей в глаза, он подошел к лестнице, где она все еще стояла, не в силах пошевелиться. Поднявшись к ней, он положил руку на ее руку, лежащую на перилах, словно желая удержать ее. И снова заговорил тем же резким шепотом:

– Кто вы?

– Я – Кэрол Ноэлли Симмонс.

– Вы же знаете, что я не это имею в виду! – Его голос был груб, как будто он старался подавить чувства, в которых не хотел признаваться. – КТО вы? Что вы такое, почему вы так действуете на меня?

Она ответила, но не словами. Вместо этого она нагнулась, чтобы погладить его по лицу свободной рукой. Николас затаил дыхание и, схватив ее руку, сжал так, что Кэрол не могла ее выдернуть.

– Мы где-то встречались раньше, – сказал он. – Наверное, поэтому все так. Другого объяснения тому, что происходит со мной в эти дни, я не нахожу.

– А что происходит, Николас? – Кэрол спустилась на одну ступеньку, потом на другую, постепенно возвращаясь в холл. На второй ступеньке она задержалась; – Скажите, что вы чувствуете?

– Вы… вы очень много значите для меня. – И вдруг, как если бы он больше не мог сдерживаться, его прорвало, и он сказал низким, грубым голосом:

– Бог мой, что же я, по-вашему, должен чувствовать? С первой же минуты, как я вас увидел, я только и думаю, как вас обнять, как отнести к себе в постель. В рождественскую ночь я вас не узнал, я ведь никогда не встречал вас раньше, насколько я помню. Но я не могу выбросить вас из головы. Кажется, я не сомкнул глаз с тех пор, как приехал в Лондон. И каждый день, видя вас, работая с вами, вынужденный скрывать свои чувства…

– А этого и не требуется. – Кэрол удивилась, как ровно она говорит, тогда как Николас теряет самообладание. Она взяла его за руки и посмотрела ему в глаза. – Я этого не предполагала. Я думала, я вам безразлична. Я надеялась только, что когда-нибудь стану вашим другом.

– Другом? – Он задохнулся. – Гораздо большим! Но ведь этого не должно быть!

Я здравомыслящий, практичный деловой человек. А то, что я чувствую, – это из области волшебных сказок и средневековых легенд. Разумные люди не станут бешено влюбляться с первого взгляда или воображать, что знали какую-то особу до начала времен. Наверное, я спятил, – заключил он.

– А вы не допускаете, что мы предназначены друг для друга?

– Вы говорите о судьбе? На Востоке я встречал людей, которые верят в такие вещи. – Он посмотрел на нее еще строже. – Вы верите в это? Вы чувствуете то же, что и я?

Она ответила:

– С того момента, как я из кухни увидела вас стоящим на верху лестницы, я знаю, что между нами существует глубокая связь. Я только боялась, что вы этого не поймете, – по крайней мере, в этом времени.

– Кэрол. – Он не прореагировал на ее последние слова.

Может быть, он спросит об этом позже. Если так, то она все расскажет честно, потому что не хочет ему лгать. Она смотрела, как он подошел к основанию лестницы, все еще держа ее руки над перилами, и оказался перед ней, двумя ступеньками ниже.

Он поднес ее руки к губам. С легким усилием Кэрол высвободила руки, обняла его за шею и запуталась пальцами в его густых темных волосах. Она наклонилась, опираясь о его плечи. Он обнял ее и несколько мгновений удерживал над собой, глядя на нее так, словно желал убедиться, что она тоже этого хочет.

– Николас, – прошептала она в ответ на его невысказанный вопрос, – держи меня. Никогда больше не давай мне исчезнуть.

Медленно и осторожно он приблизил ее к себе, и теперь они стояли лицом к лицу. Еще мгновения прошли, пока они смотрели в глаза друг другу и познавали вечные истины, которым суждено пока пребывать невысказанными. А потом их губы встретились в сокрушительном поцелуе, обнаружившем всю страсть, которую каждый тщательно скрывал. После поцелуя у обоих перехватило дыхание.

Кэрол откинула голову, застонав от наслаждения, когда губы Николаса скользнули по ее шее. Она сжала его плечи и вскрикнула еще раз, почувствовав его губы на своей нежной коже у выреза платья.

– Тише, – предупредил он, – мы разбудим Джоанну и Билла. Сейчас мне ничье общество ни к чему, а тебе?

Она не ответила. Она уткнулась лицом в его плечо и позволила прикасаться к себе, где ему хочется. Когда он поднял ее на руки и понес к себе в комнату, она почувствовала облегчение. Она знала, что больше не может держаться на ногах. Колени у нее подгибались.

Он захлопнул дверь плечом и пронес ее через всю комнату к огромной старинной кровати. Там он наклонился над ней, расстегивая пуговицы платья и сопровождая движения пальцев поцелуями. Кэрол распростерлась на кровати, скинув туфли.

– В этой комнате, – прошептала она, – спала леди Августа.

– Это спальня хозяина дома, – поправил он. – Когда я был мальчишкой, в этих комнатах жил мой дед. Теперь они мои.

– Не знаю, как твой дед, – сказала она, притягивая его голову, чтобы еще раз поцеловать, – но думаю, леди Августа нисколько не возражает против нашего пребывания здесь.

Затем наступило долгое молчание, во время которого Николас изучал вкус ее губ, а Кэрол отвечала ему так же страстно. Его руки развязали ее пояс, расстегнули оставшиеся пуговицы, сбросили платье. Кэрол едва замечала, что он делает. Последние пять дней и ночей она тосковала об этом человеке и теперь открывала для себя, какое это счастье – его губы на ее губах. Она жалобно застонала, когда он поднял голову и посмотрел на нее.

– Кэрол, милая, как ты красива. – Она с удивлением заметила, что осталась в одном белье. Скрестив инстинктивно руки на груди, она прошептала:

– Мне бы хотелось, чтобы я была одета в нечто эффектное, шелковое, украшенное километрами кружев.

– Оболочка не важна. – Медленным, чувственным движением он сплел ее пальцы со своими и нежно развел ее руки, раскинув их на кровати. – Важно то, что внутри. А ты, дорогая, – редкий подарок. Никогда не встречал я женщины такой щедрой и доброй, как ты. А ко мне ты будешь щедра сегодня ночью?

– И сегодня ночью, и всегда, – прошептала она. Она верила ему и не считала нужным быть осторожной в словах и поступках. – Я ждала тебя всю жизнь. И вот ты явился в рождественскую ночь, посмотрел на меня сверху, с лестницы, и это самый чудесный рождественский подарок, который я когда-либо получала.

– А теперь я думаю, что ты – подарок мне на Рождество. Кэрол… – Его губы опять прижались к ее губам, и дыхание их смешалось, когда они вздохнули, радостно узнавая друг друга.

Движения их были медленны, как будто в запасе у них вечность. Кэрол расстегнула его рубашку и стащила с него, каждым жестом выражая нежность и желание. Медленно гладила она его плечи и грудь. Он лежал не шевелясь, предоставив ей делать с собой что хочется.

– Никакого шрама, – пробормотала она, трогая то место, где когда-то красноватый рубец пересекал его торс. ПЕРЕСЕЧЕТ В БУДУЩЕМ. ВООБЩЕ НИКОГДА НЕ ПЕРЕСЕЧЕТ, ЕСЛИ ОНА ХОРОШО СДЕЛАЕТ СВОЕ ДЕЛО В ЭТОЙ ЖИЗНИ. Ее пальцы ощущали гладкую кожу, скрывающую твердые мышцы, и она обрадовалась, услышав, что он застонал от растущего желания. – Я мечтала вот так прикасаться к тебе.

Все мужчины, которых она любила – которых любит – в прошлом, настоящем и будущем, – все они соединились в нем. Это был один и тот же человек, потому что, хотя его тело отчасти изменилось, его душа, его мужество не менялись в зависимости от обстоятельств и времени. Ее душа неизменно узнавала его. Он был ее единственной любовью, и так будет на протяжении вечности. И она принадлежит ему. Теперь, в настоящем, они не расстанутся. Она знает это наверняка.

 

Глава 22

Была ночь с 5 на 6 января, называемая Двенадцатой ночью, которую традиционно настроенные люди считают окончанием Рождества. В эту ночь леди Августа обещала последний раз посетить Кэрол.

Когда Кэрол выскользнула из постели вскоре после полуночи, Николас не пошевелился. Не пошевелился он и тогда, когда она подхватила платье и туфли и вышла из его спальни. Она остановилась надеть туфли. В холле было прохладно. Кэрол немного дрожала, пока натягивала платье и застегивала пояс.

Она знала, что никого не встретит так поздно. Слуги спят в своей части дома, а Билла и Джоанны нет в Лондоне, они уехали на неделю к родителям Билла, жившим в Корнуэлле. Что же до Николаса, то Кэрол надеялась, что он не почувствует ее отсутствия и не начнет ее искать.

На верхнем этаже Марлоу-Хаус ей показалось холоднее обычного, но это могло объясняться тем, что она только что покинула горячие объятия Николаса. Прежняя комната Кэрол была прямо-таки холодной. И пустой. Никакое призрачное явление ее не поджидало. Снежно-белые нарциссы отцвели, их унесли, но в воздухе еще чувствовался след их аромата.

– Видимо, леди Августа запаздывает. – Кэрол стянула с кровати одеяло. Закутавшись в него, она села в кресло. Минуты шли. Ничего не происходило. Кэрол вздрогнула, огляделась, посмотрела на пустой камин. Никого.

Ноги у нее застыли. Она подогнула их под себя, накрыла их уголком одеяла и продолжала ждать. Спустя какое-то время веки ее опустились.

Свет появился внезапно, ярко заливая комнату. Голова Кэрол вдруг вздернулась, глаза широко распахнулись, и все чувства насторожились. Она щурилась, глядя на яркое, но мягкое свечение, пульсирующее вокруг нее.

– Добрый вечер, Кэрол. – Когда леди Августа вышла из света и оказалась перед ней, Кэрол не могла не встать перед таким великолепным видением.

Исчезли серые и черные лохмотья, в которые была одета леди Августа во время своей последней материализации. Исчез и шифон цвета лаванды, одеяние ее первого явления, и богатый красный бархат второго визита. На сей раз леди Августа была облачена в мерцающие переливчатые одежды, в которых присутствовали все цвета радуги и все мыслимые оттенки каждого из этих цветов. И все же это многоцветие создавало общее впечатление мягкого жемчужно-белого цвета. Рукава были длинные и свободные, постоянно волнующийся подол доходил до полу. Талию опоясывал серебряно-золотой шнур.

В этом воплощении леди Августа была высокой, стройной и моложавой, морщины исчезли, лицо сияло неземной радостью. Длинные распущенные волосы были совершенно белыми, а чело венчал ободок из белых роз. И запах роз реял вокруг нее.

– Это в самом деле вы? – прошептала Кэрол благоговейно.

– Удивительно, не так ли? – Голос тоже изменился; в нем появились богатые тона хорошо отлитого колокола. Этот голос, исполненный спокойствия, отдавался в голове у Кэрол, как колокольный звон.

– Что же, – сказала она, в последний раз пытаясь говорить с привидением по-прежнему – самоуверенно и притворно-небрежно, – кажется, вы наконец-то попали, куда хотели, с моей помощью. Надеюсь, теперь мы обе можем отдохнуть?

– Вовсе нет. – Леди Августа покачала красивой сверкающей головой, и свет в комнате начал пульсировать и мерцать от этого движения. – Там, где радостный труд служения ближнему – самый искренний вид поклонения, праздности не существует. И ты никогда не вернешься к своему прошлому безразличному отношению к людям.

И леди Августа продолжала:

– В этом смысле ты хорошо поработала, Кэрол. Ты переделала самое себя и начала переделывать жизнь вокруг себя. Это нужно продолжать, потому что тогда ты сделаешь будущее таким, каким оно тебе видится.

Неожиданная похвала разрушила последние остатки умствования и чрезмерной суровости в отношении к леди Августе, за которые еще цеплялась Кэрол. В глубине души она понимала, что, имея дело с леди Августой, ей вовсе не нужно постоянно упорно обороняться. Нужно просто быть неуклонно честной.

– Если мой характер изменился за последнее время, это в основном ваша заслуга, и я прекрасно отдаю себе в этом отчет. Кэрол говорила с таким смирением, какого не знала за собой раньше. – Сама по себе я осталась бы точно такой, какой была, – несчастным существом. Но ужасно, что себялюбие мое никуда не делось. Например, я знаю, что вы хотите уйти отсюда и оказаться в подобающем вам месте, для этого мы обе приложили столько усилий, а мне хочется, чтобы вам не нужно было уходить. Мне будет вас не хватать, и если бы я могла, то удержала бы вас при себе. Вы не думали, что когда-нибудь услышите от меня такое, да? – Она кончила с коротким надрывным смехом, который вот-вот мог превратиться в рыдание.

Леди Августа кивнула, царственно принимая эту дань.

– Я тоже изменилась за время нашего общения, Кэрол. Ты училась у меня, а я у тебя. Каждый раз я узнавала немного больше о том, что такое настоящая любовь между мужчиной и женщиной. И еще я узнала ценность дружбы. У меня остаются сожаления, что в моей земной жизни эти чувства отсутствовали, но думаю, что в будущем проблемы уладятся.

– Я рада, что наши отношения не были совсем односторонними, – отвечала Кэрол. – Для меня большое облегчение узнать, что вы наконец попали туда, куда так хотели попасть. – Она сказала бы и больше, но ее остановил сухой смешок, сопровождающий следующие слова леди Августы:

– Место, куда я так страстно стремилась, это совсем не то, что я ожидала. Я была поражена – не могу сказать, что неприятно поражена, – увидев, где мне полагается пребывать. Казалось, леди Августа колеблется, размышляя. Потом она опять заговорила:

– Вот почему у меня к тебе есть последняя просьба, Кэрол.

– Конечно. Все, что могу. Только скажите, в чем дело.

– Ах, дитя, ты заставляешь меня стыдиться, что при жизни я не оценила тебя по достоинству.

– Особых достоинств тогда у меня не было. Я была другим человеком. И рецидивы еще случаются, как вы могли заметить несколько минут тому назад.

– Семена добра лежали в тебе, хотя хранились они очень глубоко, и им требовались соответствующие условия, чтобы прорасти. Продолжай же ухаживать за ними, дорогая. Теперь у тебя есть друзья, они помогут, если ты испугаешься или впадешь в сомнения.

И леди Августа продолжала:

– Ну хорошо. Вот моя просьба: назови свою первую дочь Августой. Воспитывай ее с любовью, научи ее душевной щедрости, и когда она вырастет, ты найдешь в ней друга такого постоянного и любящего, каким я должна была быть для тебя, пока жила.

– Правильно ли я вас понимаю? Вы хотите сказать, что?..

– Есть вещи, которые мне запрещено объяснять. Но я думаю, ты понимаешь, что я хочу и не могу сказать. Ты всегда понимала меня в прошлом – ив будущем тоже.

– Мне бы хотелось дотронуться до вас, – прошептала Кэрол. Она протянула руку, но ее пальцы встретили только прохладный прозрачный свет.

– Ты дотронешься до меня в свое время. В хорошее время, – сказала леди Августа. Ее фигура начала исчезать, исчезал и чудесный свет вокруг. – А теперь до свидания, Кэрол…

– Не уходите! Пожалуйста, побудьте со мной еще немного! Мне столько нужно спросить у вас. – Слезы текли у Кэрол по лицу. – Прошу вас… останьтесь…

– Потом, потом, Кэрол…

– Кэрол, любимая, ради Бога, проснись!

– Что?.. где?.. – С трудом открыв глаза, Кэрол огляделась. Она свернулась клубочком в кресле, одеяло было подоткнуто под ноги, и Николас стоял перед ней на коленях, звал ее и вытирал слезы, заливающие ее лицо.

– Где она? – спросила Кэрол.

– Что ты делаешь одна в этой неотапливаемой комнате?

– Я не одна. Разве ты не видишь?.. – Она ухватилась за него и держалась, пока мир вокруг не водворился на место, перестав вращаться. – Я, наверное, уснула.

– И тебе, видимо, приснился кошмар, так ты кричала. Я услышал крик в своей комнате. Ты уверена; что у тебя все в порядке? – Он поставил ее на ноги и прижал к себе, словно согревая теплом своего тела.

– Да, все прекрасно. Я пришла сюда подумать и уснула, и мне приснился плохой сон, вот и все. – Это было не все, и Кэрол это знала. Она понимала теперь множество удивительных вещей. Она улыбнулась Николасу, своему любимому.

– Пойдем ко мне, там тепло. – Его рука, обнимающая ее за плечи, подталкивала ее к двери. – Я опять хочу тебя.

– Я тоже, очень. – Потом она решит, когда и сколько рассказать ему о своих приключениях в обществе леди Августы. Пока он не узнает ее так же хорошо, как она его, он ей не поверит. И в конце концов, жена не обязана все сообщать мужу о своей прошлой жизни.

Николас будет ее мужем, когда для них наступит время пожениться. Она совершенно в этом уверена. Этого человека она любила в далеком прошлом, и он будет ее мужем в отдаленном будущем.

Кэрол нисколько не сомневалась, что шла по неверному пути в жизни, когда призрак леди Августы впервые явился ей. Будучи равнодушной и недоверчивой, она чуть было не разрушила свое будущее одновременно с будущим тех, о ком она теперь заботится. Ее спасла леди Августа. Кэрол не могла не улыбнуться, вспомнив об этой некогда сварливой леди и об удивительных возможностях, которые та перед ней раскрыла.

– О чем ты думаешь? – Николас остановился в дверях прежней комнаты Кэрол и поцеловал ее. Пальцем он легко провел по ее губам, как-то по-новому изогнутым кверху.

– О леди Августе, – сказала она, последний раз оглядываясь на комнату, пока Николас закрывал дверь. – Именно она привела меня в Марлоу-Хаус, а потом привела сюда тебя. Все случилось так, как предопределено.

– Я всю жизнь буду благодарен за то, что ты была здесь и встретилась со мной, – прошептал он, когда они спускались вниз, в его спальню.

– И я. – Кэрол вздохнула, погружаясь в его объятия, и ему пришлось подхватить ее и донести до кровати. – Всегда и НАВСЕГДА. Николас. НАВСЕГДА. С веселым Рождеством и со множеством счастливых Новых годов, любимый.