1

Все потом говорили, что нам очень сильно повезло, и нам действительно повезло, как минимум, очень сильно. Нас даже на второй год не оставили. Правда, по негласному соглашению с директрисой, мы договорились всё лето пахать в школе, в которой должны были проводиться ремонтные работы.

На район меня подтянули в один пригожий день в конце мая. Помню, как, отсидев все шесть уроков и отдежурив с Федяном в классе, я с чувством огромного облегчения выходил из школы. В углу вестибюля слышались какие-то сдавленные всхлипы и звуки ударов — это восьмиклассники отрабатывали приёмы каратэ на выпускнике Филиппе Башмачкове. В школьном дворе все скамеечки у футбольного поля были заняты «Каганатовскими», многие из которых были в костюмах-троечках, при галстуках и с кожаными баулами. Они что-то оживлённо обсуждали с серьёзным видом. От кучкующихся пацанов, завидев меня, отделился Муха, мой гнусавый одноклассник, и неторопливо пошёл ко мне навстречу.

— Салам, Алик.

— Салам!

— Есть курить?

Я вытащил из кармана пачку «Медео» и протянул ему. Он, поблагодарив кивком, взял сигарету, потом вытряхнул одну себе и я. Пока мы прикуривали, он смотрел на меня своими хитрыми, прищуренными глазами, явно собираясь сказать что-то существенное. Ясно было, что есть разговор. Я молчал. Наконец, после пары затяжек, он спросил:

— Хочешь на «Каганате» прикалываться? — спросил он. Рано или поздно ты попадаешь в поле зрения одной из местных банд, или как жертва, или тебя по рекомендации подтягивают на свой район — это во многом зависит от тебя самого и твоей репутации.

И опять у меня почему-то не возникло никаких сомнений:

— Да, хочу, — это было то же самое, что сорваться в Москву. Продолжение приключений.

— Щас на район просто подтягивают новую молодёжь, и завтра будет как раз проверка. Давай тогда назавтра забьёмся на троллейбусной остановке «Аптека». Я за тебя поговорю со старшими. Только смотри, не подведи меня.

— Всё ровно будет, Муха. Рахмет тебе.

— Давай тогда завтра в шесть. Со мной на район поедешь. Я тебя со всеми познакомлю.

— Хорошо. Давай, до завтра.

— Хоп. Увидимся.

На следующий день ещё до шести я был уже на месте. У «Каганата» в городе сейчас была очень серьёзная репутация. Возможно, самая серьёзная на данный момент. Этот относительно молодой, дерзкий, амбициозный район постоянно бросал вызов любым другим городским бандам, не признавая никаких устоявшихся авторитетов. «Каганатовские» пацаны горой стояли за своих, баклан мог состояться по любому поводу, ведь и по отдельности каждый из них вёл себя дерзко и вызывающе, а что говорить о том, когда они собирались толпой в «Мираже», «Меруерте», «Льдинке» или на ЦГ, перебираясь по субботним вечерам на «Медик», лучшую дискотеку города, где, образовав большой круг в центре танцпола, они заглушали своими выкриками «Каганат!» названия всех остальных контор, включая самые известные.

Когда мы приехали на район, сборище действительно оказалось очень большим, как я об этом слышал. Около двухсот человек переполняло школьный двор. Со всеми здороваться было бесполезно, но Муха познакомил меня с довольно многими в той части двора, где мы с ним прибомбились. Атмосфера была дружелюбной, но всё равно напряжённой. Чувствовалось, что сегодня на районе особенный вечер. Шутили в основном бывалые. Нас, новых бойцов, было приличное количество, и мы все немного нервничали.

Наконец, из-за угла школы вышел Раха, местный пацанчик, который общался в основном со стариками, хотя и был нашим ровесником. Он неторопливо подошёл к нам, вытащил из кармана пачку «Медео» и пустил по кругу: «Раздайте, пацаны». Я взял свою и с удовольствием закурил. Раха, тем временем, всё так же неторопливо рассматривал новоприбывших своими спокойными, красными, накуренными глазами. Что-то про себя решив, он кивнул мне: «Пойдём, воды попьём».

Я отшвырнул сигарету и пошёл за ним. Помимо мандража теперь я уже чувствовал необыкновенную решимость. Раха медленно подошёл к кранику у стенки школы и начал пить. Потом так же медленно повернулся ко мне и спокойно сказал: «Иди сейчас туда за угол. Там тебя ждут уже». И продолжил пить.

Я пошёл за угол, стараясь идти также медленно, но твёрдо. Там на полянке, под сенью густого кустарника, на корточках сидела развесёлая компания — «Каганатовские» старики, бывшие зэки, и старшаки, которые заканчивали школу в этом году. Я узнал Галиева и Макса с нашей школы, двух самых отчаянных в городе парней. Судя по маяку, они только что докурили очередной косяк с отборной индюхой, наверное, совсем не первый, о чём красноречиво говорили их глаза. Я обошёл весь круг, здороваясь со всеми двумя руками.

— Да ты присаживайся, в ногах всё равно правды нет, — добродушно сказал Ринат, один из стариков. Я присел с ними в круг на корты. Все глаза были устремлены на меня. — Расскажи нам, как ты здесь оказался, и чем для района, считаешь, сгодишься.

— Меня Алик зовут, я со 128-й. Меня Муха подтянул если что. А для района я сделаю всё.

— Всё? — недоверчиво усмехнулся Ринат. — Это что, например?

— Ну, на бакланы буду ходить там, за своих вписываться.

— Да на бакланы мы все ходим, для нас это в порядке вещей. Вот он, например, району здоровье своё отдал, — продолжал Ринат, кивнув на Мару, хромого пацана со злым лицом и огромным прыщом на носу.

— А чё если мы тебя щас грохнем здесь, — перебил его Мара, хищно уставившись мне прямо в глаза. — Чё ты тогда будешь делать? Грохнем тебя здесь, топтанём толпой, под пресс пустим. Разденем, на хуй, домой в одних трусах пойдёшь — чё тогда? Чё мамке скажешь? Заложишь нас всех!

Я облизнул пересохшие губы и спокойно как мог, ответил:

— Я никогда никого в своей жизни не сдавал. Я вас не сдам, пацаны.

Все переглянулись, явно оживляясь. Тут вскочил Султанбек, и с перекошенным от бешенства лицом и выпученными глазами, словно собирался меня тут же пнуть прямо в лицо, сказал:

— А чё если я тебя сам щас, один, прямо здесь ушатаю, при всех?! А?!

Я тоже встал:

— Султа, я в курсах, что младшим на старших руку поднимать косяк, так же как и старшим на младших.

Я успел заметить только удивление на лице Султанбека, который вовсе не ожидал такого ответа, как мне в область уха со всей силы врезался кулак Айдоса, моего двухметрового ровесника, баскетболиста. У меня зазвенело в голове, и где-то в области носа появился вкус железа. Этот вкус всегда сопровождается у меня не только волной ослепляющей ярости, но и временной амнезией, потому что я всегда плохо помню, что происходит в следующие моменты. Зато я хорошо помню, как нас растаскивали, и лицо Айдоса с подбитой губой и глазами всё ещё полными дикой злобы. Правда, когда меня начали похлопывать по спине старшие, приговаривая: «Красавчик, сразу в отмах кинулся. Ещё и Айдоса зацепил», выражение его лица сразу изменилось, и мы обнялись.

В тот день проверили ещё пятерых. Одного отшили — он, хотя и отбивался, но на глазах у него выступили слёзы, а пацаны ведь не плачут.

Как-то раз на уроках английского мы читали «Moscow News» про американские банды «Bloods» и «Crips». В статье говорилось, что в американской банде, новичков прессуют всей толпой, а те должны терпеть и не отвечать. Я никогда не мог понять, зачем это нужно и какие это качества должно развивать в человеке.

Проверка, которую я в тот майский вечер успешно прошёл на «Каганате», стала для меня самой настоящей проверкой, в полном смысле слова.

 

2

Телефонный звонок раздался около половины двенадцатого ночи. Хорошо, что родители спали, и я успел перехватить его сразу. Ведь это у меня были летние каникулы в полном разгаре, а у моих-то шла вполне нормальная рабочая неделя. Трубка от радиотелефона, весьма полезного технического новшества, как часто случалось, предусмотрительно оказалась у меня, в детской, и я мог спокойно поговорить на балконе, под умиротворяющий шум листвы высоченных тополей нашего двора. Звонил Муха. Вкратце, суть была такова — только что он виделся с Галиевым, и все новости и поручения шли от старших через него. Одного из стариков, Рината, закрыли на полтора года за злостное хулиганство. На грев в зону требовалось по червонцу с человека до после завтра. Необходимо было завтра же выйти на гоп-стоп всем нашим кругом. Стрелу забили на 9 утра в школьном дворе.

На следующий день, утром нас собралось 12 человек, 10 наших плюс два братка с «Форта», материально незаинтересованные добровольцы. Разумеется, на своём районе никто палиться не собирался, поэтому с ходу мы задержались на полчасика, обсуждая маршрут. Было решено подняться до проспекта Абая и начать с центральной аллейки, двигаясь в сторону центров, до Тёщиного языка. Там с Цирка и Центрального стадиона можно было решить в каком направлении двигаться дальше.

До полудня пробавлялись мелочью. Встречная молодёжь расставалась с деньгами легко, но явно не была ими шибко богата. В одном из дворов к нам подошло четверо местных старшаков, кажется, с «Коричневых дворов», один из которых, видимо рулевой, попытался наехать на нас за то, что промышляем на их территории. Для начала мы поинтересовались, кто они такие и представились сами («Мы с „Каганата“ если чё»), а затем Муха поделился с ними своими взглядами на их место в этой жизни на данный момент. Рулевому «Коричневых», чтобы спасти лицо, видимо, ничего не оставалось, как вступить в дискуссию («Да это наш район, ты чё, братишка, да там за углом ещё пятьдесят человек щас зависают»), в ходе которой, он неосторожно превысил уровень допустимой громкости, потому что был весьма невежливо прерван Мухой. «Не повышай на меня голос. Порву», проронил он спокойно, но твёрдо, глядя тому прямо в глаза. Благоразумно молчавшая до сих пор троица друзей руля, которых мы сразу же обступили плотным кольцом, дружно начала тащить его за рукава: «Эдик ладно, завязывай, пойдём». У Эдика не оказалось в арсенале никакой готовой реакции на неожиданную агрессию. Он только таращился в сверливший его, донельзя раздосадованный Мухин взгляд, не в силах сказать ни слова. Происходившая в нём внутренняя борьба видимо всё-таки закончилась победой разума (или трусости?), и он просто безвольно дал себя аккуратно вывести из круга своим дружкам под спасительный аргумент: «Пойдём, пойдём, двигаться надо, у нас же стрелы забиты». Мы неторопливо двинулись вслед за ними за пресловутый угол коричневого хрущёвского дома. Мы увидели, что они действительно подошли и смешались с довольно внушительной толпой своих, человек 25–30, расслаблявшихся в тенёчке вокруг беседки. «Закурим, пацаны», предложил Муха. Мы присели в круг на корточки, прямо там, на углу. Каждый, стараясь выглядеть спокойно, постарался принять участие в обсуждении дальнейшего плана действий. Большинство сочло разумным двинуться в сторону Новой площади, потрясти центровских. Про то, что делать в случае приближения «коричневых» никто и не заикался, ведь всё было и так понятно. Кто лицом, а кто и спиной, чувствовал на себе любопытные и оценивающие взгляды со стороны врага, но проявить нервозность, значило бы подвести хладнокровие остальных. После последней докуренной сигареты мы неторопливо поднялись и взяли направление вверх, за полагавшейся нам, а вернее нашим старикам добычей. Из хрущёб на проспект мы выходили под уважительное молчание «Коричневых дворов».

На Новой площади, оценив открытость местности для потенциальных патрулей, мы выбрали ловцом душ Мурика, обладавшего наиболее безобидным видом, благодаря невысокому росту, и ушли всей толпой в подъезд шестнадцатиэтажки. Мурик уже через полчаса уговорил двух доверчивых лохов «помочь позвать девчонку из-под домашнего ареста». Деньги потекли в наши карманы на заплёванной площадке между третьим и четвёртым этажами. Правда, из одного упрямого «гостя столицы» их пришлось буквально вытряхивать, как из Буратино. Причём мой долговязый однокашник Адик, зачем-то вынул из кармана складной нож, как если бы средств убеждения было и так недостаточно. Адика сразу отпихнули, но жертву об стенку головой постучали, так что, после него мы дружно ретировались ускоренным темпом, вниз по дворам, через Фурманова и вдоль тихой Тулебайки. На Новой мы сняли около сороковника.

Из понятной осторожности, к активным действиям мы снова перешли только уже в районе Зелёного базара. Здесь мы взяли в оборот пятерых парней в военной форме, катавшихся на двух скейтбордах. Видимо, они возвращались с какой-то «Зарницы». Эти тоже оказались упрямыми, до такой степени, что когда у них просто пытались вытащить их мятые зелёные трёшки из карманов, хватая за шиворот, они, натужно покраснев, изо всех сил отпирались и изворачивались. Странные пацаны. В отличие от всех кого мы ограбили до сих пор, они не были парализованы страхом, но в то же время, они явно были или не знакомы с уличным кодексом чести, или считали себя выше его, потому что, когда их начали бить, они даже не пытались войти в отмах, хотя бы для вида. Первым ударил Серёга, «фортовский». На самом деле он просто задвинул плюху самому здоровому из них, белобрысому кабану с красной шеей. Но сразу же вслед за ним Мурик изо всей силы ударил того кулаком в нос. Когда раздался неприятный хруст, этих парней начали просто пропинывать всей толпой, среди бела дня, на глазах у прохожих, прямо на оживлённой улице Горького. В какой-то момент я поймал на себе недоумённый взгляд Адика, но он почти сразу его отвёл, и ничего потом не сказал ни мне, ни другим, за что я ему до сих пор благодарен. Дело в том, что я стоял, сунув руки в карманы, как, впрочем, и весь день до того, во всех эпизодах подобных этому. Я не хочу объяснять это ни принципиальностью, ни недостатком мужества, но я почему-то физически не мог поднять руку на обречённую жертву, находящуюся перед лицом абсолютного количественного и морального преимущества. С другой стороны, я не сомневаюсь, что, окажись я объектом пристального коллективного внимания или критики по этой причине, я бы, не раздумывая, преодолел эту слабость и присоединился бы к остальным. А так, пока что я стоял в сторонке, наблюдая за гоп-стопом и постепенно начиная сомневаться в правильности выбранного пути.

Обчистив карманы уже лежачих и сидячих на асфальте скейтеров мы врассыпную бросились в сторону ближайшей спасительной подворотни, где договорились временно разбежаться, чтобы разными путями снова собраться на перекрёстке Ленина-Абая. И минут через 40–45 вся наша пацанская дюжина была уже на месте в полном сборе. Погрузившись на пустой рогатый, мы отправились в противоположную сторону, на озеро «Сайран» в надежде поживиться за счёт отдыхающих там чертей. Солнце плавило асфальт по которому мягко утопая в нём медленно катились шины нашего троллейбуса, а мы внутри обливались потом, ощущая жажду, голод и усталость от уже порядком подрастраченного за сегодняшний день адреналина. Выйдя на пляж, мы почти сразу услышали посвист на мотив арии из оперы «Кыз-Жибек», известный на весь город как позывной маяк «Каганата». Из воды вылезали два загорелых пацана с довольными рожами. Мы поздоровались с ними и обменялись новостями и впечатлениями дня. Они махнули нам рукой на толпу человек из 10, загоравших чуть поодаль — ещё один круг «Каганата», правда, из другого района города. Они уже прошлись по «Сайрану», загребая всю доступную наличность в карманы, и теперь наслаждались заслуженным отдыхом — ловить нам здесь было уже абсолютно нечего. Мы устало поплелись обратно, в сторону остановки, и когда кто-то предложил передохнуть, никто спорить не стал. Мы расселись, кто как, под доступными грибками и молча уставились на набегавшую рябь мелких грязновато-зеленоватых волн. Вокруг разноцветных катамаранов резвилась малышня. Усатый катамаранщик растянувшись на пледе, резался в «ази» с двумя своими корешами. Они поставили бутылки с «Жигулёвским» в воду для охлаждения. Когда две довольно симпатичные девчонки спросили у них про катамаран, те, в отличие от нас, даже не посмотрев на них, взяли с них два рубля и сказали выбирать любой.

Со стороны города показалась ещё одна толпа малышей, которые, пошумев вокруг сопровождавшего их взрослого, показывая на нас руками, направились в нашу сторону. Когда они приблизились, видимо, пятый класс какой-нибудь школы во главе с классным руководителем, этот интеллигентный, лысеющий дядька в очках и с птичьим носом обратился к нам: «Ребята, а кто здесь за катамараны ответственный, не подскажете?». «Я, — сразу ответил я, чутьём осознав, что настал и мой момент сделать посильный вклад в общее дело, и добавил, — рубль катамаран, время неограниченно». Детвора загалдела: «Чур, мы первые», «Нет, не хлюзди, мы вперёд занимали». «Тихо дети, успокойтесь, все успеете, по очереди, — властно скомандовал классрук, и, поправив на носу очки, протянул мне червонец. — Мы сразу за всё заплатим, ладно?». «Нет проблем, — галантно воскликнул я, и, повернувшись спиной к увлечённому карточной игрой катамаранщику, сделал широкий, приглашающий жест в сторону катамаранов. — Выбирайте любые». И пока вновь загалдевший класс двинулся в сторону катамаранов, я только и успел произнести «Пацаны, на лыжи!», потому что все и без этого дружно сорвались с места, и подошвы наших «адиков» и «саликов» так и засверкали на безжалостно палящем июльском солнце.

 

3

Закат окрасил в багряный цвет дворы девятиэтажек в микрорайоне «Самал», выстроенные недавно у подножия гор. Мамаши разводили по домам детей. Старики забивали козла за новеньким деревянным столиком. Со стороны автобусной остановки, стараясь держаться под сенью деревьев или ближе к стенам, в сторону восьмого дома быстро двигался человек в чёрном, в чёрных очках и с чёрным баулом на плече. Зайдя во дворы, он практически перебежками добрался до нужного подъезда, нырнул в него и плавно, крадущимися шагами стал продвигаться вверх по лестничным пролётам. Между восьмым и девятым он остановился и подёргал крышку мусоропровода. Заварено. Тогда он спустился на восьмой этаж и выкрутил лампочку. Потом он вернулся на пролёт и присел на корточки за колонной тихо, как мог, расстегнул молнию на бауле, опустил туда очки, и так и остался сидеть с рукой в расстёгнутом бауле. Темнело.

Лифт вызывали часто, но уже где-то через полчаса, минут сорок, голоса послышались на нижней площадке, на восьмом. Недавно переехавший сюда Султанбек невольно выругался матом, когда, щёлкнув выключателем, не дождался света. Он возвращался домой с мамой, пенсионеркой, помогая ей донести авоськи с картофелем и луком. Потом надо было сваливать, потому что иначе можно было пропустить всю веселуху на «Медике». Захлопнулась дверь, голоса стихли. Мать читала Султанбеку нотации. Она могла не замечать того, что её сын бандит и грабитель, но таких слов он употреблять был не должен. Неужели он никуда сегодня не выйдет?

Время томительно тянулось во внезапно притихшем подъезде. Прошёл час, полтора… Тихо скрипнула дверь. Султанбек так же тихо прикрыл её и вызвал лифт. Сжимая во вспотевшей руке «дуру», которую целую неделю он изготовлял сам, Филипп быстро, прыгая через две ступеньки сбежал вниз. Никогда он не чувствовал такого хладнокровия как сейчас. Султанбек успел быстро отреагировать на нападение и оттолкнуть своего врага, но тут же раздался резкий, уже знакомый ему хлопок выстрела, лицо обожгло и в глаз словно впились тысячи игл. Его обмякшее тело ничком рухнуло на ступени. Жизнь почти осязаемо улетучивалась из него. Из шумно открывшегося лифта, на лестничную площадку хлынул яркий приветливый свет. Из-под головы лежавшего лицом вниз Султанбека стекала густая тёмная струйка. Филиппа вырвало прямо на волосы Султанбека. Насилие — это бумеранг. На любого человека можно найти управу, и любого можно довести до крайностей.

 

4

С Мухой мы стыканулись на «Аптеке», как обычно. У него был взбудораженный вид. Посаламкавшись он сразу начал делиться новостями:

— Слышал, Султанбек в реанимации?!

— Да ну на… А чё случилось?

— Помнишь того уебана Филиппа Башмачкова из его класса?

— Ага, которого мифовали ещё все кому не лень по концове…

— Прикинь он к Султе с дурой пришёл, в подъезде подкараулил и прямо в лицо шмальнул. Его повязали уже, он в сознанку пошёл.

— Ошалеть!

Переваривая новость, мы решили прогуляться до стрелки пехом и заглянуть по пути в 105-ю школу, где у Мухи был особенный интерес.

— Я тебя со своей будущей женой познакомлю, с Альфиёй. Она на центрах короче самая красивая — тебе любой подтвердит, — гнусавил Муха с гордым видом. — Я жениться на ней хочу короче.

В школьном дворе на нас таращили глаза и перешёптывались — два пацана в полосатых «Лакостах» и белых «адиках», точно из какой-то банды. Настоящие пацаны! Из настоящей банды! Школа считалась одной из благополучных, с английским уклоном, и об уличной реальности массовых драк и грабежей её учащиеся имели лишь смутные представления. А марку мы держать умели.

А вот и Альфия выходит нам навстречу из круга подружек. Красивая птичка, миниатюрная такая. Короткая причёска, тёмно-русые волосы, светло-голубые глаза, губки бантиком, нежные очертания небольшой груди под белой кофточкой. Похожа больше на начинающую фотомодель из глянцевого журнала, чем на простую советскую школьницу.

— Здравствуй, Альфиюша, — как-то неожиданно ласково загнусавил Муха. — Вот, познакомься — это мой друг, Алик, брат по оружию.

Альфия только слегка кивнула, но у неё был пронзительный взгляд. Как два пятнышка безоблачного неба, мне даже слегка не по себе стало.

— Как тебе наш прикид — ничего, а? А видела бы ты меня на «Медике» в костюме-троечке, когда все девчонки засматриваются, — Муха терял хладнокровие и глупел на глазах.

Я решил проявить галантность и отошёл, закурив сигарету, выпуская дым в сторону и изредка сплёвывая. Пока Муха сюсюкался с девушкой, а она что-то говорила ему в ответ негромким спокойным голосом, я с деланным равнодушием прогуливался вдоль клумбы под любопытными взглядами местной молодёжи. Они разговаривали недолго. Альфия на чём-то явно настояла. Прощаясь, Муха поцеловал её в щёчку. Когда он уже развернулся чтобы идти в мою сторону, она что-то опять негромко добавила.

— Конечно, Альфиюша, ты же знаешь, для тебя хоть белый пароход! — серьёзно сказал он.

Она опять кивнула мне, одарив меня своим серьёзным небесным взглядом. Мы зашагали дальше, по направлению к театру драмы. «Форт Верный» и «Каганат», два братских района, две крупные дерзкие банды, собираясь на баклан, решили встретиться не где-нибудь, а прямо на районе у третьей стороны, у «Меркитов». Небольшая площадь с фонтанами оказалась полностью забита агрессивно настроенной молодёжью в стильной одежде. «Меркитовским» сегодня явно пришлось или не собираться у себя же на районе вообще или жаться где-нибудь в сторонке.

Это был не первый мой махач, но сердце всё равно качало адреналин с усиленной скоростью. Правда была на нашей стороне — «Коркемовские» отправили в больницу Вована с «Форта», нашего братуху. На прошлой неделе вечерком он провожал свою девчонку, которая живёт на втором «Коркеме». В тот вечер в её дворе был сходняк местных. Разумеется, при девушке его никто не тронул и ничего ему не сказал — пацаны есть пацаны и уличного кодекса чести придерживаются свято. Но как только он вышел из подъезда, он попал под пресс. Говорят, сначала он сидел с ними в круге на кортах, достойно отвечая на вербальную агрессию. Потом его попытались толкнуть так, чтобы он задел землю коленями, т. е. опустить, поставить на мослы, но Вован, как и следовало ожидать, вскочил и вошёл в отмах. Пинали его толпой и со всех сторон. В больницу доставили в тяжёлом состоянии.

Мы ждали появления «Коркемовских» со стороны Весновки, но они задерживались уже минут на сорок. Постепенно мы начали передислоцироваться на летнее кафе под Дворцом спорта — здесь в случае окружения можно будет кидаться пластиковыми стульями. Но и тут, опять же, ничего не происходило. Наконец, наших рулевых заебало ждать, и мы вереницей потянулись вверх по Весновке, в сторону «Коркема». Уже через несколько минут показался враг — чернеющая на фоне Музея искусств толпа местных. Мы постепенно ускорили шаг, потом побежали. Не знаю, произошло ли где-то впереди хоть какое-то столкновение или нет, но «Коркемовские» уже через две-три минуты бросились врассыпную, по направлению к своим дворам. Теперь мы только преследовали их, гнали огромной толпой. Я бежал со всеми, с нашими, бок о бок. Со всех сторон слышно было только частое дыхание и сосредоточенный топот. Каждый надеялся хотя бы зацепить одного из ненавистных противников. Вся эта беготня начала приходить в смятение, когда послышались милицейские сирены. Настал наш черёд разбегаться в разные стороны. Мы с Мухой нырнули в один из подъездов. На верхнем этаже я взобрался по лесенке попробовать люк чердака. Он оказался открытым. Мы быстро и бесшумно забрались туда и притихли среди пыли, паутины и темноты. Снизу раздались чьи-то неторопливые шаги. Муха на носках вышел на центр люка и сел на корточки, придавив своим весом, чтобы его нельзя было открыть снизу. Внизу скрипнула и захлопнулась дверь. Мы закурили одну на двоих, изредка перешёптываясь и поплёвывая. Когда по нашим расчётам уже должен был кончиться винт, мы спустились вниз и осторожно начали выбираться из этого беспонтового района, встречая по пути разрозненные группы наших и весело обсуждая массовое бегство «Коркемовских». Из-за забора какого-то частного дома вылезал Адик — оказывается, когда появились менты, он запрыгнул туда одним махом, да так и просидел там на корточках, тихо как мышка, наедине со злобно рычащим, свирепым волкодавом. Кто-то из нашей толпы предположил, что «коркемовские» зассали и поэтому сами позвонили в ментуру, чтобы баклан разогнали до того как их всех поубивают, положат на собственной территории. Надо сказать, что в те годы о которых говорю я, «Коркем» вовсе не был исключением — нередко «Каганату» удавалось разогнать чужой район одним своим появлением, такой ужас вселяло одно его название в накосячившие головы.

 

5

На повестке дня не было ничего особенного — ни драк, ни грабежей, ни анаши, потому что мы итак уже выкурили весь пакет Мухиных шишек. Мы бесцельно болтались по улицам города, и нам всем хотелось пить. Желательно кваса. Или хотя бы газводы, можно даже без сиропа. Вода из колонки — тоже был вариант.

Эта женщина, которая подошла к нам в парчке перед Театралкой, довольно сильно отличалась своим видом от других прохожих. Она была прикинута как-то не по нашему, по хипповому, в цветастой, свободной блузке, потёртых джинсах, чёрных очках. И своим вопросом она нас просто ошарашила:

— Ребята, а вы не хотели бы сняться в кино?

Конечно, мы бы хотели, почему бы и нет. По сути, как я понял, она предложила нам поучаствовать в массовке в качестве статистов. На следующее утро мы прибыли на студию «ЛАР-Фильм» всем нашим кругом. По площадке перед павильоном, среди собирающейся толпы статистов, нервно расхаживал плотный, патлатый Рахим Курбанов, режиссёр нашумевшего, кассового советского боевика «Шприц».

— Что, привела? — он быстро, намётанным взглядом профессионала, окинул нашу банду. — Молодец Сауле, то, что надо.

В павильоне нам выдали бутафорские доспехи и копья. В таком виде, в остроконечных шлемах и кожаных доспехах, мы и вышли на улицу марцевать Мухин центр. Через полчасика мы погрузились в автобус и покатили в сторону реки Или. По пути вышел казус: когда за автобусом пристроился ментовской бабон, мы дружно начали с заднего сиденья бычить их через стекло. Средний палец, на американский манер, тогда никто у нас не показывал, а вот два пальца вперёд в значении «упрись, бычара» было весьма и весьма чувствительным оскорблением. Они обогнали нас и остановили автобус. Разумеется, к тому времени на задних сиденьях никого уже не было, так что пришлось ментам ограничиться устным предупреждением в адрес всех пассажиров и водителя.

Эпизод снимали несколько дней. Снова и снова мы выходили на берег реки, где было организовано какое-то родоплеменное празднество. Мы шатались там и здесь между юрт, изображая вооружённых пьяных подростков, что давалось нам очень и очень просто и естественно. Кульминацией, исполнением которой раз за разом почему-то оставался недоволен Рахим Курбанов, служила сцена, в которой пацан с деревянной колодкой на шее, главный герой фильма, срывался в бега по бережку реки и исчезал в берёзовой рощице. Вот тогда то, мы с пацанами и с остальной толпой тоже начинали бежать в погоню за ним, с копьями наперевес.

В тот день, когда режиссёр, наконец, утвердил снятый эпизод, мы получили свою зарплату — по четвертаку каждый. Помню это чувство удовлетворения и самодовольства, овладевшее нами, пока мы, усевшись в круг, на корточках вспоминали эти киносъёмки.

— У вас не было такого ощущения, что мы постоянно должны где-то за кем-то бегать всей толпой — если не в городе, то уже и по степи и по лесу? — допытывался Мура.

— Ха-ха-ха, а чё делать, если от нас все когти рвут всё время? — прикололся Адик.

— Вот прикиньте, пацаны, сколько ни мотаюсь по городу, в какие только истории не попадал, а вот, что актёром стану, ни за что бы не подумал, — продолжал удивляться Мура.

— Статистом, — машинально поправил я.

— Чё? — теперь Мура не просто недоумевал. Его как будто обломало, что ли.

— Статистом. Актёры — это у кого роль в фильме, вроде того пацана с деревяшкой на шее. Мы были статистами — толпу изображали. Мы и свои рожи-то на экране вряд ли увидим.

— Ну-ка, Алик, давай-ка отойдём в сторонку, — он весь как-то помрачнел и насупился.

Что ж, мы отошли.

— Алик, братан, чё-то я не могу тебя понять в последнее время… — начал Мурик, глядя в сторону. — Ты запостоянку доебушник до слов устраиваешь… Ещё и при пацанах… Тебе как будто больше всех надо, что ли — такое у меня впечатление складывается.

— Зря ты, Мура, со мной так заговорил.

— Я зря заговорил? Ты чё наехать собрался что ли?

— Нет, братан, я конкретно разжевать могу, если чё непонятно, а ты уж сам смотри, потому что мы с тобой и по-другому поговорить можем. Если хочешь чтобы у нас с тобой был рамс, у нас будет с тобой рамс. Смотри сам. А раз ты так на мои слова реагируешь, значит тебе самому так в охотку. А как по мне лично, братан — так это лишнее. Я лично просто рассказал, что от людей слышал — у меня друган в кинотехникуме учится. А если бы у меня против тебя что-то было, я бы тебе так сразу и сказал. Ты меня знаешь.

Мурик долго смотрел мне в глаза. Пацаны, сидя в кругу, притихли и смотрели на нас. К остановке подъехал, забрал пару пассажиров и снова отъехал наш автобус, 32-й. Ленивые окраины южного города в лучах ярко-красного закатного солнца были в тот момент такими тихими, такими неподвижными, словно бы они уже готовились, после очередного скучного дня, к глубокому сну, полному беспокойных образов и несбыточных мечтаний.

Мурик сплюнул в сторону сквозь зубы.

— Так кем ты говоришь, мы там работали?

— Статистами. Это как в кино по концове — там сначала написано «в ролях», а потом «в эпизодах», вот там мы и будем.

— Да ладно?! Так там ещё и моя фамилия будет значиться?

— Ну, конечно! Нас же специально всех по фамилиям переписали.

— Одно я тебе скажу, Алик, калган у тебя из золота. Муха прав, ты в самом деле много знаешь.

Пацаны начали подниматься с кортов и потихоньку подтягиваться в нашу сторону.

— А вы чё, пацаны, будете с бабками делать? — спросил Мурик, как ни в чём не бывало.

— А ещё пыли возьму — стакан! — решительно объявил Муха.

— А я коробан шишек и батл водяры.

— Радиков!

— А я винища ящик.

— А потом, давайте, мы все встретимся!

— Ну конечно — тараньте всё на район.

И мы расхохотались.

Мурик, братан, сколько раз с тех пор мы с тобой друг за друга вписывались…

 

6

Следующей осенью самой модной дискотекой вместо «Медика» стал «Океан» в микрорайоне «Орбита», за университетским городком, а нам успел занозить новый район под названием «Химзавод», уже пользовавшийся репутацией сборища полных охломонов и беспредельщиков. Их банда образовалась спонтанно, из разрастания безликих новостроек посреди «шанхайских» трущоб на одной из окраин города, вокруг одноимённого предприятия, за которым город уже терялся в непроходимой роще, служившей ему естественной границей. Помимо трёх рюмочных, уже с утра забиваемых до отказа синей от лагерных чернил и этилового спирта публикой, достаточно скорой на взаимную расправу, этот густой массив не обладал иными признаками урбанистической цивилизации, в связи с чем именно на него приходился рекордно высокий для государственной статистики тех лет процент умышленных убийств и изнасилований с отягчающими обстоятельствами. Милиция обходила и объезжала эти места с суеверным пиететом. Если в рюмочных вспыхивали конфликты, то парой оплеух здесь дело само собой не ограничивалось. Начиналось массовое, беспорядочное рукоприкладство, в ходе которого в дело незаметно влетала опасная бритва или топорик, а если какому-то бедолаге везло меньше других, то его бездыханное тело с раскроенным черепом помирившаяся компания, выпив за упокой, дружно оттаскивала и скидывала в местный пруд, составить компанию обесчещенным девушкам и ограбленным на трояк старушкам. По весне из пруда всплывали трупы на радость голодным каннибалам, так как круглый год в чаще кроме беглых каторжан, согласно доходившим в центры гротескно искажённым слухам, скрывались ещё и серийные маньяки да людоеды. Подрастающее поколение в тех краях, разумеется, стремилось ни в чём не уступать взрослым.

Собирались мы как обычно на старом месте, в школьном дворе, на 16-й, хотя уже к тому времени многие с нашего круга предпочитали не ездить на традиционный район, а собираться прямо у нас во дворах и даже подтягивать к себе круги из других частей города, так что впоследствии название «Каганат» стало у всех ассоциироваться именно с нашими кварталами.

Стоял прохладный осенний вечер. Школьный двор постепенно переполнялся спокойной, но решительно настроенной молодёжью. Кто-то чтобы чуть-чуть согреться жёг на футбольном поле спиртовые таблетки. В лунном свете поблёскивали лезвия складных и кухонных ножей, которые демонстрировали друг другу самые отвязные из наших. Слышался хохот — кто-то подшучивал над Ильнуром, грузчиком из гастронома, который пришёл с длинной хлеборезкой. Адик взял её у него и размахивал, как шашкой. Раха пустил по кругу бутылку терпкого вермута. Подошёл Муха: «Пойдёмте к центральному входу, там Мара речь задвигает». Мы двинулись к крыльцу, где на ступеньках стоял и кричал на нас, на всех Мара. Он напоминал мне какого-то диктатора из фильма.

— Когда-то нас было десять человек, и вы сами знаете, как мы подняли «Каганат». Нам никто в хуй не упирался. Если была ноза от «Доса», мы шли на «Дос», от «Дерибаса» — мы забивались с «Дерибасом», мы опускали «бруклинских», мы гоняли по всем центрам «льдинковских». Чем вы можете похвастаться? Я уже давно ничего не слышу про молодой «Каганат»! Мне никто не рассказывает про вас никакие истории… Вы поколение беспонтов, вы ничего не стоите. Чем вы вообще по вечерам занимаетесь? Мы не для того положили здоровье, а кто и жизнь за «Каганат», чтобы про нас просто так забыли. Вы посмотрите, какая вас толпа, да я бы на вашем месте весь город уже на уши поставил! Идите на центры. Берите центры. Громите их, если надо. Упирайте все остальные банды. Загоняйте их в стойло. Пусть про вас цинк идёт по всем районам, и пусть он не стихает. Помните, что мы короли центров. Все эти улицы принадлежат нам. Эти улицы наши! Поняли?! Вот я в последнее время не могу понять, по каким вы понятиям живёте, как вы себя ведёте? — он поискал глазами в толпе. — Алмазик! Иди-ка сюда. Выходи прямо на центр. Вот вы полюбуйтесь на этого индивида! Мне рассказали, что вчера его видели на остановке с кентами из шараги, с «покеровскими». Они сорвали с него кепку и сели в автобус. И что он сделал.?! Он заржал как идиот и ещё помахал им! Так было или нет, Алмазик?

Алмазик, толстый пацан, из обеспеченной семьи, стоял обречённо повесив голову. Он уже всё понял.

— Я отшиваю тебя, Алмаз. При всех говорю — ты больше не «каганатовский»! — и, выдержав драматичную паузу, добавил с истерической ноткой. — А теперь мочите его пацаны!

Повисло мёртвое молчание. В голове медленно с трудом совершался переворот — только что мы здоровались с пацаном, со своим другом, с «каганатовским», с достойнейшим из достойных, и вот, теперь, в мгновение ока, он превратился в черта, об которого можно вытирать ноги. Мало того, что можно — только что было сказано, что его нужно избить. Нужно, для того чтобы отстоять честь «Каганата», которую он так неосторожно уронил.

Первым выскочил Мурик. Несмотря на небольшой рост, он ловко загнал Алмазику плюху прямо в челюсть. За ним подскочили другие. Алмаз не отбивался, только отступал и пытался закрывать голову руками.

— Хорош, хорош, пацаны. Хватает, — уже более спокойно, поостыв, скомандовал Мара. Потом, даже не посмотрев в сторону Алмаза, он холодно бросил. — Иди отсюда.

Толстяк медленно поплёлся вон, мимо бывших братков, которые старались не смотреть на него. Тем временем Мара продолжил:

— Я хочу, чтобы от этого ёбаного «Химзавода» не осталось камня на камне. Втопчите их в асфальт, в их химовскую грязь… Ты чё там слоняешься? — Это он адресовал Алмазу, который всем своим видом выражая душевные терзания, вместо того чтобы уйти домой, тихо ходил взад-вперёд за кустарником. — Иди сюда. Давай-давай иди сюда. Говори, как есть — сколько сделаешь для района, чтобы вернуться на «Каганат»? Сколько на общак положишь?

— Сколько скажешь, Мара, — сдавленным голосом проговорил толстяк.

— Сколько скажу, да? Принеси завтра пятихатку. Завтра же, пятьсот рублей, понял?

— Сделаю, Мара! За мной не заржавеет! — сразу же оживился Алмаз. Он что собрался сберкассу кинуть?

— Ладно… — и, обращаясь ко всей толпе, — а теперь все на «Химзавод»!!!

Я чувствовал, что у всех моих товарищей закипела кровь, что слова Марата задели всех за живое. Самого меня всё это дело начинало вдохновлять всё меньше и меньше. Я чувствовал, что просто качусь по инерции. Но что было делать? С района всё равно живым не уходят.

Мы организованно и слаженно загружались в автобусы. Разумеется, для нашей банды их понадобилось несколько. Ехать надо было на окраину города.

А на окраине было безлюдно, тихо и темно. Большинство уличных фонарей было разбито, а из тех, что работали, исходил слабый, тусклый свет. Со стороны гор по улицам расползался ядовитый туман. Мы шли мимо огромных огороженных складских территорий и промышленных построек. Изредка попадались случайные прохожие. Муха на всякий случай крикнул:

— «Кагановские» — простых прохожих не трогать!

Вскоре мы вышли на какой-то парчок. Мы с Адиком, Муриком и Мухой устремились туда. За нами двинулись некоторые другие, из безоружных. Там же были скамейки! Мы вчетвером шустро разломали одну на штафеты и опять присоединились к своей толпе. Из чёрной пасти, зияющей между девятиэтажными новостройками, показалось двое парняг — один в китайском спортивном костюме, другой, кажется, в телогрейке и кирзачах. Завидев нас, они развернулись и бросились наутёк. За ними сразу кинулось несколько наших, которых безуспешно почему-то пытался остановить своими криками Муха. Изнутри дворов в ночное небо взвилась сигнальная ракета. Тогда мы побежали внутрь «Химзаводовского» района всей толпой. Помню, не успел я даже осмотреться, как темнота осветилась вспышками. Началась беспорядочная шмальба со всех сторон. По звукам это были не только простые дуры, возможно, отрывистые резкие хлопки означали выстрелы из настоящего огнестрельного оружия, из обреза. С крыш посыпались кирпичи и пустые бутылки — и «химов-ские» щеглы не оставались без дела. Мы начали падать на корты, чтобы пули не попали в голову. Зря! Ведь «химовские» шмаляли по ногам. Я тоже отшвырнул дрын и присел на корточки. Краем глаза я заметил, как на землю со стоном повалился Муха. Когда я повернулся в его сторону, то понял, что он, схватившись за живот обеими руками, катается в пыли и орёт от боли. Его душераздирающие крики буквально рвали мои нервы. Я вскочил, чтобы подбежать к нему, но меня почти сразу чуть не сбил с ног удар в лицо, сопровождавшийся старым знакомым вкусом железа и резко накатывающей волной ярости. Это со стороны парка набежали химовские. Темнота внезапно наполнилась волной криков, мата и звуков отчаянного, зубодробительного мордобоя. Хуже всего приходилось тем, кто оказывался поверженными на землю. Их просто затаптывали. Я повернулся и наотмашь рубанул одного из них кулаком. Пока на костяшки пальцев правой руки накатывала знакомая боль распухающего жжения, было слышно как клацнула его челюсть и как он что-то даже промычал. В это время другой из них пнул меня в грудь в прыжке, от чего я кубарем покатился в арык. Меня так и продолжала душить эта бессильная ярость, пока я пытался встать из арыка, чтобы наброситься на них с хаотическими, нерасчитанными, но сильными от ненависти и явно болезненными ударами своих кулаков, но один из обступивших меня «химов» каждый раз пинал меня со всей дури прямо в лицо, отбрасывая обратно в канаву. Именно эта бессильная ярость подвела меня в тот раз, снова и снова заставляя меня пытаться встать, хотя мне это не удавалось, и меня снова и снова пинали по голове. До тех пор пока я не потерял сознание…

В этот момент Раха сдал карты, и Мара подняв, с огромным удовольствием отметил, что держит у себя в руках самую крупную триньку. Они вчетвером засели за картишки на районовской блатхате сразу после доброго ужина с пойлом в «Алма-Атушке». Через час сюда на центры, должны были подтянуться новые крысы. Борман и Сухач, рулевые старики «Химзавода», вызвонили отборных марух со своего района. Вечерок удался.

 

7

После жестокого побоища между «Каганатом» и «Химзаводом», в ходе которого один человек погиб и несколько получили ножевые и огнестрельные ранения, против участников молодёжных банд начались активные репрессии со стороны властей. Появились публикации в республиканской прессе. Подозреваемые начали получать повестки на допросы в органы внутренних дел. Сверху органами была сформирована группировка из комсюков, «юных дзержинцев», служивых и т. п., прозванная в народе «Подонками». Она специализировалась на физических расправах над лидерами и активными участниками банд. Нападали исключительно со спины и, как правило, толпой на одного. Правда, из-за этого и обознались на одной из акций — приняли со спины своего за пацана, и навалились всей толпой. А когда признали — уже пора было в реанимацию отправлять. Пришлось самораспуститься. Но активность на районах и сама собой поутихла. Среди старшаков начали распространяться всё более вредные привычки, вроде внутривенного употребления ханки, раствора опиумного мака домашнего изготовления. На «Каганате» первыми уколоться попробовали Макс и Султанбек. А в декабре с карты мира исчезла страна под названием СССР. Теперь мы жили в суверенном государстве, под названием ЛАР Лавразийская Республика, или же Лавразия.

Выпускники из 10 «Б» толклись на курилке, обсуждая, как и все вокруг, последние новости и своё туманное будущее. Прозвенел звонок.

— Это… пацаны… тут щеглы меня такой фигнёй загрели, — Адик вытряхнул из кармана пластмассовый патрон красного и белого цвета, открыл его и высыпал на ладонь маленькие белые таблетки. — Тарен короче. От которого галёники, прикольно тащишься, мультики смотришь. Будете?

В двоих закинулись Федян и Мурик — по три колеса каждый. Причём Федян, как водится, ушёл прогуливать, побродить где-нибудь один. А Мурик пошёл на уроки, поприкалываться под кайфом. Шёл урок геометрии, и все, вооружившись линейками и простыми карандашами, сосредоточенно чертили параллелипипеды и конусы, когда вдруг ни с того, ни с сего на камчатке послышалось нечто более громкое и сумбурное чем обыкновенная возня. Это Мурик раскидал учебник, тетрадки, баул по полу и вскочил посреди урока на парту дико озираясь вокруг. Весь класс обернулся назад и застыл в немом удивлении. Три-четыре секунды Мурик, стоя на своей парте, напряжённо вглядывался в окно, поверх деревьев, за крыши дворов прилегающих к школе с южной стороны. Потом, с истошным воплем: «Пацаны, менты!!!», он прямо по партам, перепрыгивая через пригибащиеся в страхе головы своих одноклассниц и одноклассников, бросился вон из класса. Выскочив в коридор, он, кажется, распахнул окно и, выпрыгнув со второго этажа, дал дёру вглубь спасительных пампасов — подворотен района. Адик, отреагировал мгновенно. Он попросил разрешения у математички, Лидии Анатольевны, и с двумя другими одноклассниками пустился за Мурой вдогонку, чтобы он не натворил каких-нибудь бед, но того и след простыл. Они вернулись ни с чем. Мурик объявился только через день. Разумеется, ему пришлось писать объяснительную.

В тот же вечер они с Адиком обсуждали, сидя на скамеечках перед одним из подъездов, его непотребное поведение в компании нескольких щеглов со своего квартала, которых недавно сами же подтянули на «Каганат».

— Вот ты короче чудила, Мурик, — говорил Адик с едва заметной дружеской насмешкой. — Знал бы, что ты так буровить будешь, не дал бы тебе тех колёс.

— Ты, хорош подъёбывать, — отвечал Мурик. — Сам накормил меня этой хуйнёй. Предупреждать же надо конкретнее за такое.

— Ну ты расскажи хоть, чё там привиделось тебе. Где два дня шастал?

И Мурик начал пространно описывать странные, параноидальные видения, посещавшие его в тот день и свои похождения в мире грёз. Пацаны слушали его то пораскрывав рты, то ухохатываясь, когда общее внимание было вдруг отвлечено подкатившей машиной, новеньким «БМВ». В последнее время столицу буквально наводнила сельская молодёжь и выходцы из провинции, жаждущие присоединиться к криминальным сообществам, создаваемым в целях лёгкой наживы, как правило, на основе секций восточных единоборств, бывшими милиционерами и прочими подозрительными лицами. По всем понятиям в городе происходил беспредел.

— Эта, балашки, посмотрите за тачилой моей, — небрежно бросил нашим пацанам вышедший из автомобиля обезьяноподобный представитель мигрирующего крестьянства, напяливший на себя малиновый пиджак и чёрные очки, несмотря на тёмное время суток.

— А здесь стоянка запрещена, — не предвещавшим ничего хорошего голосом вкрадчиво ответил Адик.

— Как эта — стоянка запрещён? — искренне удивился тот, вертя головой.

— А вот так, — ответил Адик, медленно вставая со скамейки, нащупывая в кармане кастет и продевая пальцы в свинцовые кольца. — Не для мавров. Только для городских.

— Эээээээээй нах, — только и успел протянуть незадачливый гость столицы, перед тем как резко подскочивший к нему Мурик воткнул ему перо прямо в брюхо и сразу отошёл, уступив дорогу боксёру Адику, который мощным ударом тяжёлого кастета наотмашь повалил его на асфальт.

— Убивайте этого мавра, щеглы, — отрывисто скомандовал он, и, перемигнувшись с Муриком, начал ногами ломать скамейку. Отломав по доброй дубине, два друга стали крушить ими автомобиль пришельца. Пока молодёжь беспощадно запинывала истекающую кровью жертву, Адик с Муриком пинками, штафетами и камнями превращали новый «БМВ» в никому не нужный металлолом. Покуражившись вдоволь и попрыгав на машине «Каганатовские» разбежались.

На той же неделе в один из тихих апрельских вечеров, наши дворы окружила целая колонна чёрных «Мерсов», «БМВ» и роверов. Мурику повезло, потому что за несколько часов до этого, его повязали в соседнем дворе с палкой ханки, которую он прятал за околышем своей вечно надвинутой на глаза кепки. А вот Адика показательно пристрелили без лишних слов, в упор, на глазах у всего района. Ошалевшие от ужаса щеглы-новобранцы упали на мослы и умоляли рэкетиров о прощении, путаясь в слезах и соплях. Так, в агонии, умирал «Каганат», а вместе с ним и вся старая Алма-Ата. Так и закончились славные времена уличных банд.