14 июля 1989, около полуночи

Какой кошмар, Дик, это революция!

Незнаюкакойгород весь в огне и крови. В этот момент из окна моей пятикомнатной квартиры я вижу, как горит квартал знати и многоэтажки в пролетарской зоне! Как Нерон, поглаживающий свою арфу, глядя на пылающий Рим, так и я смотрю, куря легкую «Мальборо», на полыхающий город.

Моя миссия окончена! Правому крылу СОИ, когда правые придут к власти, что не заставит себя долго ждать, придется вручить мне по меньшей мере орден Почетного легиона. Но как оправится мэр от подобного землетрясения? Впрочем, по последним слухам, его убьют, выпустят кишки и посадят на кол. Всё это сделает бригада скинхэдов, поддержанная членами моей банды, примчавшейся из Гарж-ле-Гонесса и переименованной по случаю в «Трахнем мэра».

Всё началось после обеда в день двухсотлетия со дня Французской революции, той, что произошла в 1789 году (люди тогда, кажется, были без штанов, как и я в данный момент: чтобы немного отвлечься от этих ужасов, я по старой доброй традиции делаю себе маленькую встряску)…

…Нужно вначале сказать, что торжественное открытие Центра этики и эстетики (переименован в «Этику и Эстетику», поскольку муниципальный совет проголосовал за демократическое упрощение орфографии) произошло сегодня в 13 часов. Вначале его планировали открыть в марте, но мэр постоянно заказывал все новые исследования по поводу его готовности, в результате чего открытие бесконечно откладывалось. Понятно, что за это время мой памятник «Мороженое», к великому несчастью «Желати-Мотта», был переделан по меньшей мере раз шестьдесят!

Итак, в 13 часов, после торжественно прозвучавшей «Марсельезы», исполненной в стиле рэп симфоническим оркестром, музыканты которого были переодеты в санкюлотов (однако они были в штанах), мэр, в желтом костюме от Кензо с воротником а-ля Сталин, перерезал трехцветную ленточку, символически закрывающую вход в центр. Его сопровождали жена-любовница, прижимающая к груди своего извращенца пекинеса, Жан-Поль, ПК, функционеры из Министерства культуры, месье Фрак, Драк, Как, Трак, Сак, Крак и весь муниципальный совет, загоревший более, чем когда бы то ни было.

Я тоже стояла от него по правую руку, одетая в кожаный костюм от Герпеса и держащая в правой руке мотоциклетный шлем (в конце концов я согласилась принять в подарок от «Печенья без границ» великолепный «Харлей Дэвидсон» цвета красный металлик, на котором отныне и перемещаюсь. Ездить на «роллсе» — это скучища, выпендрёж!).

Едва мы вошли в большой холл, как за нами туда ринулась толпа — изголодавшаяся по культуре толпа, в которой смешались знать и работяги, а также несколько групп скинхэдов, моя банда «Трахнем мэра» и правое крыло СОИ. Это было настоящее паломничество к ценностям Культуры!

А также к различным открывшимся ресторанчикам центра, забегаловкам с картофелем-фри, кускусом, Макдональдсам, не считая филиалов «Люка-Картона» с изысканными яствами марокканской кухни. Всё развивалось по нашему плану. Народные массы объедались вволю, забивая себе желудки и мозги. Что касается духовной пищи, то они получили право совершить небольшую экскурсию, подготовленную моими усилиями, и посмотреть все виды современного пластического искусства: бедное искусство (эту экспозицию я уже описала); абстрактное искусство (моя серия белых квадратов); ландшафтное искусство (японский сад, перенесенный в большой холл на ковер, на который высыпали землю, песок и гравий); эфемерное искусство (рядом с моим фантастическим «Мороженым» были поставлены полки с букетами роз и стихами Ронсара, напоминающими о трагической судьбе этих цветов, живущих всего одно утро); концептуальное искусство (экспозиция пустоты); поверхностные опоры; экшнпэнтинг и прочее. Не считая разнообразных инсталляций, в том числе сантехнической инсталляции с раковинами, ванными и биде, которую профинансировал Жакоб Делафон.

Демонстрация боди-арта, организованная заместителем мэра — хирургом-косметологом Жан-Полем, имела значительный успех. Все смогли посмотреть дефиле великолепных манекенщиц, набранных в отдаленных люмпен-пролетарских кварталах и подвергнутых удивительным операциям (уверяю, но доброй воле, так как взамен им пообещали роль в фильме ужасов), в результате чего у одних на месте носа появилось ухо, а нос, значит, на месте уха; у других — глаза на затылке; у третьих вагина на месте рта. А у одной вместо лица оказались две ягодицы с татуировкой в виде шрих-кода, из чего можно было догадаться, что ее настоящее лицо находилось на месте покойной задницы, прикрытой кожаной мини-юбкой, из-под которой виднелись великолепные длинные ноги. Эти манекенщицы (продвинутые люди понимали, что лицо каждой из них имитировало картину Пикассо, кубический период) дефилировали, сексуально, как кошки, покачивая бедрами, по приподнятому подиуму, тогда как толпа, сидящая вокруг него на ковре, глазела на них, онемев от восхищения и удивления.

Еще больший эффект произвела придуманная мною экспозиция «редимед», переименованная по случаю в «редимерд», так как на ней были представлены консервные банки с дерьмом, сваленные в кучу высотой четыре метра и шириной — сорок; к каждой из них была приклеена белая этикетка с именем, датой и местом рождения того, кому принадлежали эти экскременты, а также точным временем и местом опорожнения. Публика ринулась к этим банкам (отданным, надо сказать, бесплатно), криками выражая свое восхищение перед одними или другими образцами (Марракеш, 1962; или Лос-Анджелес, 1984; или Нагасаки, 1945!). Тут были даже отходы «знаменитостей» с гарантийным талоном. Недалеко находились сортиры, где каждый мог сделать свою «личную» кучку, которую лаборанты сразу же упаковывали в герметически закрытую банку с помощью сложного аппарата. Эту банку, на которую приклеивалась этикетка, владелец имел право или забрать, или бросить на кучу банок в большом холле. Тем временем газ, бесплатно разработанный каким-то знаменитым парфюмером, стал все сильнее распространяться по залу: это было «Благоухание коровьей лепешки № 3». А вскоре, когда публика зашлась от восторженных криков, пушки обрушили на нее снаряды с коровьей жижей. Восхищенная публика смеялась и аплодировала. Дети прыгали от радости, чтобы поймать манну небесную. Всё шло как нельзя лучше в наименее худшем из миров, и все ожидали (было уже 19 часов) концерт Стокакиса для виол да гамба и вертолетов. Все плавали в дерьме, веселясь и сгорая от нетерпения.

Внезапно люстры в большом холле погасли, и всё погрузилось в какой-то тревожный белесый полумрак. Беспокойный шепот пробежал по трех- или четырехтысячной толпе собравшихся. Именно в этот момент, как я и спланировала, всё и «началось». Скрытая кинокамера спроецировала на огромный сводчатый потолок из белого бетона рекламу солнцезащитного крема, название которого было написано огромными ярко-красными буквами: ТОТАЛЬНЫЙ ЭКРАН. Затем прямо под ним развернулась одна из самых необычайных демонстраций копи, или фотокопи-арта, привлекшая всеобщее внимание: в бешеном ритме, один за другим, стали сменяться изображения поддельных счетов мэра. Десятки, сотни, тысячи фальшивых счетов за шампанское, виллы, кирпич, бетон, танки, газетную бумагу, отели и рестораны («Крийон», «Ритц», «Софитель»), билеты на самолет, аренду сахарских «джипов», сафари в Того, Руанде, стажировку подводного плавания, массажи, венгерских консультанток, сербохорватских переводчиц, сеансы талассотерапии для муниципальных советников… А в это время «Трахнем мэра» и скинхэды, направляемые опытной рукой правого крыла СОИ стали скандировать: «Трахнем мэра! Революция! Да здравствует объединенный народ! Да здравствует народная исламская революция! Аллах акбар!»

«Объединенный народ» и даже — странное дело! — многие именитые горожане, оскорбленные в лучших чувствах этим внезапным открытием наглого-обмана-глупыми-жертвами-которого-они-были-в-течение-многих-лет-со-стороны-прохвоста-мэра, начали кричать: «Да здравствует исламская революция! Да здравствует независимое мусульманское народное государство Незнаюкакогогорода! Долой Париж! Долой продажных политиков!»

Неизвестно откуда (я, правда, знала откуда) в разъяренной толпе появились ружья, «Калашниковы», серпы и молоты, зеленые знамена с полумесяцем. А в четырех углах большого холла вспыхнули пожары. В это же время во всем городе провокаторы поджигали общественные здания и особенно рабочие кварталы, так что массы, которые не пошли в Центр этики и эстетики, были оторваны от просмотра любимых сериалов («Ожог любви», Франс 2 и «Сгоревшие сердца», TF1) и, ринувшись на улицу, вскоре присоединились к революционному движению. «Эдем-Рок» подожгли. Из охранников в прозрачных пластиковых костюмах от Жан-Поля Готье выпустили кишки. А двух избежавших смерти охранников вырядили в длинную черную чадру от Пьера Кардена и заключили в тюрьму. Кишки выпустили еще без малого десятку муниципальных советников. Жену-любовницу и ее пекинеса обезглавили, Жан-Поля сожгли заживо, ПК утопили в баке с навозной жижей, принадлежавшей экспозиции «редимерд». Тем временем крики «Аллах акбар» звучали уже во всем городе. Странное дело, но группа именитой «молодежи», одетой «по последней моде», столпилась вокруг моей статуи «Мороженое» (от языков пламени она стала таять, как снег под лампами для загара), беззаботно чеша языками и то и дело разражаясь хохотом, запихивая себе в нос белый нюхательный табак. «Господи, вот это действительно высший класс!» — говорил один. «Божественно!» — поддакивал второй. Никто из них «до сих пор не видел ничего подобного», — восклицали они, убежденные, что речь идет о life show современного искусства, «венце творения», «Грандиозном спектакле». Им перерезали горло еще до того, как они в этом разуверились.

Что же касается меня, то я, совершив свою миссию, унеслась, как и было предусмотрено, на своем «Харлей Дэвидсон», на котором я никого не боюсь, в свою пятикомнатную квартиру в мэрии, тщательно охраняемую, как и было предусмотрено, сорока танками, приехавшими скинхэдами и моей бандой «Трахнем мэра», перешедшей на сторону правого крыла СОИ.

И вот тогда, вытянувшись на кровати и глядя через окно, как полыхает город, подожженный разъяренными массами, я закурила «Мальборо» и стащила колготки. Я сделала себе самую лучшую маленькую встряску из всех, которые когда-либо делала.

Революция, Дик, это кайф!