Мы возвращаемся к дому в молчании. У кухонной двери Пол останавливается, прислоняется к обшитой досками белой стене. В своем сером пальто, с аккуратно подстриженными светлыми волосами, он выглядит как портрет идеального джентльмена из большого города. Какое-то время он разглядывает декоративную решетку, увитую цветущим белым клематисом, а потом поворачивается ко мне и хмурится.

— Думаю, я ясно выразил мои чувства. Не знаю, что еще я могу сделать.

Я тянусь к его руке и бормочу:

— Ничего. Ты был… ты замечательный. Мне просто нужно время подумать.

Наши пальцы сплетаются, и Пол говорит:

— Я-то дам тебе время, а вот Братья…

Ссутулившись, я наблюдаю, как он шагает к конюшне. Я все еще стою у двери, когда он выводит своего гнедого жеребца и верхом направляется через поля в сторону своего дома. Он машет мне рукой, и я машу в ответ.

Теперь мне следует пойти в дом и рассказать сестрам о том, что я получила предложение руки и сердца. Они станут обнимать и поздравлять меня, миссис О'Хара распричитается, а Тэсс испечет на десерт яблочный пирог. И, возможно, в один прекрасный день я стану обычной, нормальной девушкой, которая выходит замуж за хорошего человека. Тэсс, конечно, опечалится, но простит меня. А Маура, рискну предположить, обрадуется тому, что я наконец-то пристроена и убралась с ее пути.

А Елена? Что будет делать Елена? Начнет настаивать на том, чтобы проверить меня на способности к ментальной магии? Если так, она быстренько все выяснит, и что тогда? Подозреваю, что она тут же найдет способ переправить меня в Сестричество.

Пытаясь сдержать слезы, я прижимаю ладони к лицу. Все это не то, чего я хочу. Я не хочу ехать к Сестрам. И я не хочу за Пола. Я хочу…

Финн. Я хочу быть с Финном.

Я провожу в сомнениях целую минуту, а потом бегу по саду искать его, молясь, чтобы он никуда не ушел. Живые изгороди перекрывают обзор и затрудняют поиск. Я не знаю, в какой части сада он может быть. Ведомая исключительно каким-то инстинктом, я наконец выбегаю на открытое место.

Он никуда не ушел. Я нахожу его в беседке, которая за последние несколько дней успела обрасти перильцами. Финн сидит, упершись в них руками, и смотрит вдаль. На нем рабочая одежда — коричневые вельветовые брюки, тяжелые ботинки, подтяжки и рубашка под цвет его глаз.

Мои домашние туфли тонут в мокрой траве. Подол намокает и пачкается, юбки впитывают грязь. Кажется, сама земля препятствует мне, засасывает, замедляет мой шаг.

Оставляя на деревянном полу грязные следы, я поспешно захожу в беседку. Тут пахнет опилками, влажной землей и дождевыми червями. В боку у меня колет, я запыхалась от быстрой ходьбы. Ветер сбросил с головы капюшон и в беспорядке рассыпал по плечам волосы.

— Финн, — говорю я, пытаясь заправить их за уши.

Он оборачивается. Как же мне хочется стать такой, как Тэсс с ее способностью понимать, что происходит с людьми! Но я не могу расшифровать выражение его лица.

— Я хотела объяснить, что… что ты видел, — запинаясь, говорю я.

Он берет метлу и начинает сметать опилки.

— Вы не обязаны мне ничего объяснять, мисс Кэхилл.

Ох! От его ледяного тона я сжимаюсь. Не знаю уж, чего я ждала; мне почему-то казалось, что ему есть дело до случившегося. Он только что видел меня в объятиях другого мужчины. И не какого попало — я точно знаю, что Финн не любит Пола. А я его целовала! Финн, правда, этого не видел, но если бы я увидела его с другой женщиной… одна мысль об этом заставила меня почувствовать жар и слабость. Не может же он думать, что на меня просто нашла блажь помиловаться с другим парнем!

Я не должна была больше ни с кем целоваться. Осознание этого приходит внезапно и болезненно, словно я сильно ударилась. В темной комнате между нами произошло нечто. Нечто сакральное. Я краснею, вспоминая его губы у моих губ. И его руки у меня на талии. Как перья. Это должно что-то значить, неважно, помнит он или нет.

— Я хотела, чтоб ты правильно понял, — говорю я, краснея.

— Если вы хотите меня уволить, я готов. Я не буду держать на вас зла. — Он даже не смотрит на меня, яростно царапая пол метлой.

Я и не думала о его работе. Он что, боится потерять работу после того, что произошло между нами? Что Отец уволит его, если обо всем узнает?

Значит, он помнит?

— Но тебе же нужна эта работа, — говорю я. — Дела в книжной лавке идут, мягко говоря, неважно.

Финн швыряет метлу на пол, прямо в аккуратную кучку опилок. Они взлетают в воздух, и я начинаю кашлять.

— Обойдусь без вашей благотворительности. А если вы думаете, что я имею что-то против вашего жениха… — Финн делает глубокий вдох. — Я должен принести вам свои извинения, мисс Кэхилл.

Я стою в каких-то нескольких метрах от Финна, но кажется, будто между нами разверзлась широкая бездонная пропасть.

— Я питаю к вам глубокое уважение и восхищение, — продолжает Финн, — и никогда не имел в виду ничего иного. Вы находились в бедственном положении, но я не собираюсь воспользоваться этим. Это было… минутное умопомрачение. Я не знаю, что на меня нашло, но могу обещать, что впредь ничего подобного не произойдет.

Я смотрю на него, и мои глаза становятся все больше и больше, по мере того как я осознаю истину: он помнит наш поцелуй. И он за него извиняется.

— Не произойдет? — Меня будто что-то душит.

— Нет. — Финн с силой проводит рукой по волосам, но они все равно непокорно торчат во все стороны. — Мое поведение было непростительным. Могу вас заверить, что во всем виноват лишь я один. На вас нет никакой вины. Я пошел на поводу у эмоций, и… я не должен был… Тем более зная, что вы практически помолвлены с другим мужчиной… это было совершенно недопустимо.

Я шагаю к нему, нацелив на него подбородок:

— Ты пошел на поводу у эмоций? Минутное умопомрачение? — Я передразниваю его чопорные интонации. — Ты целовал меня!

Финн проводит рукой по щетине на подбородке.

— Я… да. Но это не было неуважением. Я надеюсь, что вы не чувствуете себя скомпрометированной. Ваша репутация в любом случае не пострадает.

— Моя репутация? — Я подлетаю к нему и обеими руками толкаю его в грудь. Он отлетает к перилам. — Я не какая-нибудь безвольная медуза. Я тоже там была! И я тоже тебя целовала! Так что половина вины на мне!

Он хватает меня за запястья.

— Кейт, — говорит он, и я радуюсь тому, что он перестал наконец по-идиотски величать меня «мисс Кэхилл», — я прошу прощения, если обидел тебя, но не могу понять, чем именно. Что в моем поведении тебя задело?

Я помню его жадные, голодные руки и тяжесть прижавшегося ко мне тела.

— Твои извинения за поцелуй! Слова про минутное умопомрачение! Потому что я уверена, тебе понравилось!

Его хватка ослабевает.

— Ты хочешь, чтобы я сказал… что мне понравилось?

— Ну, во всяком случае, это лучше, чем извинения, — огрызаюсь я. — Как ты думаешь, что я должна была почувствовать?

Он щурится на меня:

— Не имею ни малейшего понятия.

Мой гнев испаряется. Я хочу отойти в сторону, но Финн по-прежнему крепко меня держит.

— Унижение — вот что. Я бегу за тобой, как умалишенная, чтобы объяснить, что произошло между мной и Полом — вовсе не то, о чем ты подумал, я не согласилась за него выйти, — а ты тут изображаешь, будто наш с тобой поцелуй это что-то ужасное…

Финн прикрывает мне рот ладонью.

— МакЛеод сделал тебе предложение, и ты ему отказала?

Я киваю, снова испытав внезапный мучительный приступ беспокойства.

— Я сказала ему, что мне нужно время подумать.

Финн отступает и очень затейливо ругается, а я, кусая нижнюю губу, остаюсь стоять на прежнем месте.

— Кейт, мне очень жаль, — голос Финна теперь звучит низко, бархатно. — Мне понравилось с тобой целоваться.

Я столбенею.

— Понравилось?

Пространство между нами наполняется какой-то энергией. Финн улыбается неуверенной улыбкой, и я поражаюсь, что могла когда-то не замечать его красоты.

— Очень.

— Но ты же сказал, минутное умопомрачение. — Мне нужно знать точно.

— Я просто тебя не понял. Ты сбежала из нашей лавки, словно за тобой гнались адские гончие, — сказал он.

Потому что я не была уверена, что он все помнит. Мое счастливое настроение поколебалось. Что же он теперь обо мне думает?

— Там была твоя матушка. И Братья наблюдают за вашей лавкой.

Взгляд его шоколадных глаз устремился на меня.

— Но ты до сих пор меня избегаешь. Даже почти не выходишь в сад.

— Ты и сам не заходишь. — Во мне набухает обида. — Ты был тут, в саду, и ни разу не зашел в дом. Ты даже не поздоровался со мной в церкви.

Финн трясет головой.

— Кажется, произошло недоразумение. После службы я увидел тебя с МакЛеодом и подумал… ну я и дубина! Надеюсь, я могу взять на себя ответственность хотя бы за это?

Мои губы дергаются.

— За дубину — пожалуйста. В полной мере.

— Спасибо. Ну а теперь, когда все выяснилось, — ты не чувствуешь себя скомпрометированной?

Братья учат нас, что похоть и безнравственность идут рука об руку, а отсутствие скромности — страшный порок для женщины. Женщины созданы для благонравия и подчинения, а не для того, чтобы наслаждаться поцелуями.

Но я чувствую, что это неправильно. Наоборот, позволяя Финну целовать меня и целуя его в ответ, я чувствовала правильность происходящего.

— Нет, — медленно говорю я, поднимая на него глаза. — Я вовсе не чувствую себя скомпрометированной.

Финн лишь смотрит на меня, но что это за взгляд! Он щекочет мою кожу, как прикосновение.

— МакЛеод. Ты не сказала ему «нет».

— Но я не сказала ему и «да», — замечаю я.

Он протягивает руку и проводит подушечками пальцев по моей щеке. Интересно, почувствовал ли он биение моего пульса? Его глаза по-прежнему смотрят в мои. Он едва прикасается ко мне, но у меня тут же перехватывает дыхание и пересыхают губы. Я облизываю их; вот и все, хотя мне хочется схватить Финна за воротник и притянуть его губы к своим.

Он смеется немного хрипловатым смехом.

— А ты хочешь, чтоб я и дальше тебя компрометировал?

— Хочу. — Быть может, я слишком честна? — Я не вижу повода притворяться, что мне не нравится… — я запинаюсь, и мое лицо вспыхивает, — целоваться. С тобой. Потому что мне это нравится.

Он усмехается, однако отступает от меня на один-единственный малюсенький шажок.

— Это очень удачно, потому что я хотел бы поцеловать тебя снова. Не сейчас и не здесь, где всякий может нас увидеть. Но скоро. И долго.

Я оглядываюсь по сторонам, отчасти удивленная тем, что мы все еще стоим в беседке посреди имения моего Отца. Я совершенно забылась.

— Да, сейчас у нас довольно-таки пикантное положение.

Он поднимает брови.

— Я бы сказал так: хозяйка дома со своим садовником. Думаю, твой Отец захотел бы сказать мне пару ласковых.

Мои губы складываются в улыбку.

— Об этом не беспокойся. Я могу справиться с Отцом.

— Я уверен, что сможешь. Ты же абсолютно безжалостна. — Финн смеется, но потом его лицо принимает серьезное выражение. — Я не могу… моя семья… я отвечаю за матушку и за Клару. Наша книжная лавка чуть жива. Никто не хочет заходить к нам, ведь мы под круглосуточным надзором Братьев. И они не снимут надзор, пока не найдут повод закрыть нас. Я не могу ничего обещать тебе, Кейт.

Я вскидываю подбородок.

— Я разве просила тебя о каких-то обещаниях?

— Нет. Но они понадобятся тебе, и очень скоро. Если не от меня, то от… кого-нибудь еще. — Финн ест взглядом свои поношенные коричневые ботинки. — Я не смогу поддерживать тебя и сестер, мало того… черт, я лучше скажу тебе прямо. Я не могу позволить себе жениться. Я пойму, если ты примешь предложение МакЛеода. Мне ненавистна эта мысль, но мы можем сделать вид, что этого разговора никогда не было. И я не стану плохо о тебе думать.

— Я стану, — отрезаю я. — Я буду очень плохо о себе думать, если выйду замуж, променяв любовь на деньги.

Мне нужен Финн. Мне очень сильно, как никто и ничто раньше в моей жизни, нужен Финн.

Но это невозможно. И что же мне теперь делать? Теперь, когда я знаю, чего хочу, как я смогу примириться с какой-то иной участью?

— Я не могу просить тебя подождать, потому что не знаю, когда улучшатся мои дела и улучшатся ли они вообще. А если даже это произойдет, жизнь будет совсем не такой, к которой ты привыкла. Матушка и Клара сами шьют себе одежду. У них нет горничных, они сами готовят еду и ведут дом. — Лицо Финна серьезно, брови хмурятся. — Ты стала бы женой торговца, а не господской дочкой. Миссис Ишида никогда не приглашает матушку и Клару к чаю.

Как будто мне есть дело до миссис Ишиды! Если бы в ней было единственное препятствие! Однако это не так. Если я свяжу себя с семьей Беластра, зоркий глаз Братьев немедленно обратится на мою собственную семью. И если они поймут, на что мы способны… на что способна я…

В пророчестве говорится, что, если я окажусь во власти плохих людей, начнется второй Террор. Сколько невинных девушек тогда погибнет? И сможет ли выстоять Сестричество? Спасется ли хоть кто-нибудь, или ведьмы навеки канут в прошлое?

Я прижимаюсь к перилам спиной. Неважно, как сильно хочу я быть с Финном, — это все равно невозможно.

Мое молчание не остается незамеченным.

— Прости. — Красивое лицо Финна искажает страдание. — Если бы я мог, я дал бы тебе больше. Я бы достал тебе луну с неба.

— Все в порядке, — мягко говорю я, моргая, чтобы не дать скатиться слезам. Наверное, пора выбрать более безопасную тему. — Кстати, о чае: завтра мы с Маурой впервые устраиваем званое чаепитие. Твоя матушка и Клара должны прийти, если, конечно, они не получили другого приглашения.

Финн колеблется; его карие глаза смотрят на меня:

— Их обычно никто не приглашает.

Я прислоняюсь к беседке спиной.

— Нас до недавнего времени тоже никто не приглашал.

— Это не одно и то же. Ты должна бы это понимать.

Я молчу, уставившись на пруд и кладбище на другом берегу. Финн вздыхает.

— Я не слишком-то горжусь тем, что мне придется сказать. Конечно, твой Отец бизнесмен, но в первую очередь он джентльмен и ученый. А моя матушка — торговка книгами и «синий чулок». Жены Братьев не считают ее ровней, потому что она занимается торговлей. А жены торговцев считают, что она слишком хороша для их общества.

— Но это же мой прием. На нем твоей матушке и Кларе будут очень рады.

— Тогда я передам твое приглашение. Это очень мило с твоей стороны.

Финн протягивает руку, и его пальцы переплетаются с моими. Он подносит мою руку к губам; я ладонью чувствую тепло его дыхания.

— Я сказал тебе только правду, Кейт. Я хочу быть с тобой. Но я не смогу дать тебе то, что тебе нужно.

— А что, если мне нужен ты? — шепчу я.

Я чувствую, как мы клонимся друг к другу, словно деревья под сильным ветром. Я несколько дней так страстно хотела его увидеть, но теперь мне этого недостаточно. Я не знаю, кто из нас шевельнулся первым, но те несколько дюймов, что разделяли нас, вдруг куда-то исчезают, и мои губы находят его.

Его губы одновременно мягкие и страстные, у них вкус чая и дождя. Его руки забираются ко мне под плащ, одна обвивает талию, а вторая ложится на мой затылок. Мои руки бродят по его груди, чувствуя, как на ней бугрятся мышцы. Он целует мой подбородок, его губы скользят в сторону и останавливаются как раз у меня под ухом. Когда он прихватывает зубами мочку, я задыхаюсь, мои пальцы сжимаются у него на воротнике, а он снова впивается жгучим поцелуем мне в губы.

Когда я, наконец, отодвигаюсь, задохнувшись, я чувствую, что мои губы припухли, а подбородок саднит, натертый щетиной. Мы все еще стоим обнявшись; руки Финна обвивают мою талию.

— Наверно, я веду себя совсем не по-джентльменски, но с тобой я совсем потерял голову, — говорит Финн, и его сочные губы шевелятся в каком-то дюйме от моих.

— Я не возражаю, — заверяю я, закинув руки ему на шею.

— Да, мне именно так и показалось, — усмехается он. — Но, если честно, тебе пора идти. Если ты останешься, я зацелую тебя до потери чувств, и в конце концов нас увидят. Не смотри на меня так. Я вовсе не хочу, чтобы ты ушла.

— А я не хочу уходить.

Но он, конечно, прав. С удивившей нас обоих смелостью я быстро целую его в губы и, рассмеявшись, выбегаю из беседки.

Я спешу по саду, и меня переполняет радость. Ветер все так же по-осеннему пронизывает до костей, а в небе плывут сырые серые облака. Это как-то неправильно. Кажется, сейчас должны строить свои гнезда малиновки и пробиваться сквозь почву первые зеленые георгины, но вместо этого на юг тянутся и тянутся стаи гусей. Обычно я люблю горьковато-сладкое дыхание осени, но сегодня, впервые за всю жизнь, во мне нет места для осенней грусти.

Мне хочется весеннего тепла и солнца.

— Бедные мои красавчики, — я ловлю себя на том, что бормочу цветам какие-то слащавые глупости. Неужели любовь уже превратила меня в мечтательную, пустоголовую барышню?

Во мне вдруг начинает звучать трубный глас паники, и я резко останавливаюсь. Я люблю его, но он никогда не будет моим. Притворяться, что это не так, просто бессмысленно — в конце концов, такое притворство только разобьет сердца нам обоим.

Мое настроение опасно меняется, и я чувствую, как просыпается во мне колдовская сила. Я стараюсь сбить ее напор, но тщетно. Крепко зажмурившись, я беспомощно ощущаю, как она подступает к горлу и изливается из моих пальцев.

И в саду наступает весна. Теперь меня окружает изумрудная трава, а живые изгороди становятся ниже. Осенние цветы втягиваются обратно в почву, а на их месте появляются давно увядшие тюльпаны. Мое искаженное ужасом лицо пригревает теплое солнышко.

— Reverto!

Но это не работает. Я совсем не чувствую в себе силы.

Она ушла целиком, израсходовалась. Я опустошена.

Такого не случалось много лет.

Я в отчаянии бегу по тропинке, чтобы оценить масштаб катастрофы. Это не случай с Тэсс, когда она преобразила малюсенький уголок сада. Изменилось все кругом. Старая яблоня за конюшней цветет пышным розовым цветом. Снова колосится на склоне холма сжатая пшеница. Я молюсь, чтоб мое нечаянное колдовство не накрыло весь путь до беседки и окрестные поля.

Распахнув со стуком тяжелую дверь, я врываюсь в кухню. Перед печью, вглядываясь в духовку, сидит Тэсс.

— Кейт? Что такое?

— Ты мне нужна, — выпаливаю я.

Она не задает никаких вопросов, и мы бежим в сад. Тэсс щурится, внезапно оказавшись на солнце.

— Всего минуту назад был дождик… ох. — Она окидывает взглядом зелень и закрывает глаза. Но через минуту они уже удивленно распахнуты: — Это сделала ты? Сама? Сильно. Мне через это не пробиться.

Я слишком потрясена, чтобы обижаться.

— Исправь это! — со слезами прошу я.

Она замирает на миг, сосредотачивается.

— Reverto!

Безрезультатно. Тэсс недовольно втягивает в себя воздух, а я ударяюсь в панику.

Что, если это увидит Джон? Или Финн? Я не могу снова стирать его память. Не могу и не стану.

— Тэсс, нужно что-то делать. Там тюльпаны!

— Сейчас мы все исправим. Давай вместе, — говорит она. Мы беремся за руки, хором произносим заклинание, и я чувствую исходящую от нас колдовскую силу. Небо становится серым, и тут распахивается кухонная дверь.

В сад выбегает Маура, следом за ней спешит Елена.

— Тэсс, что ты творишь? — требовательно спрашивает Маура.

Тэсс протестующе вскидывает руки:

— Это не я, это Кейт!

Маура, дрожа на холодном октябрьском ветру, обнимает себя руками, чтобы согреться.

— Мощная магия. Я стояла у окна и попыталась сделать все как было, но у меня ничего не вышло.

— И я не смогла, — замечает Тэсс.

Елена с прищуренными глазами и колышущимися на ветру юбками стоит у меня за спиной.

— И я не смогла тоже.

Все мое существо охватывает страх. Я знаю, что она думает.

— Это просто потому, что я была расстроена. Я вовсе этого не хотела. Я просто думала о весне, и вот… — бормочу я, натягивая на голову слетевший капюшон. — И оно появилось.

Елена кивает.

— А что вы делали перед этим?

— Ничего, — лгу я. — Гуляла по саду.

В меня впиваются ее темные глаза. Наверняка я ужасно растрепана.

— Разве вы были не с Полом?

Неужели по мне видно, что я целовалась? Наверно, она на это намекает. Я плотнее закутываюсь в плащ, изо всех сил стараясь не трогать свои губы.

— Нет.

— Мне нет дела до ваших романов, меня беспокоит магия. Скажите мне правду — вы только что были с ним? — давит Елена.

— Нет! Разве это влияет на колдовство?

— Пол давно уехал, — говорит Тэсс, вытирая со щек дождевые капли. — Я видела его в кухонное окно.

— Как интересно! Тогда я не знаю, как все это объяснить.

Губы Елены плотно сжимаются, превратившись в прочерк, разделивший лицо на две неравные части. Она каким-то образом догадывается, что я не совсем честна. Но я ни за что не скажу ей о Финне. Возможно, она и пролезла в наш дом, но мне она не подруга.

Я должна как можно скорее найти время, чтобы повидать Марианну. Наедине. Мне нужен ее совет. Только ей я могу довериться.

Мне остается только надеяться, чтобы она не возненавидела меня за то, что я втянула в эту неразбериху ее сына.