Пламя свечи подрагивает, и я прикрываю его ладонью от ветра, который кусает мое тело даже через наброшенный на плечи плащ. Спящие цветы вокруг склонили свои головки в сторону растущей луны. Мой подол шуршит по каменным плитам, и этот звук сливается с прочими ночными шумами. В свете свечи на дорожку падают длинные колеблющиеся тени, превращая привычный путь в незнакомый и жуткий.

Что-то касается моих волос, и я отпрыгиваю, вскинув руки к лицу, но это всего лишь падает с дерева сухой осенний лист. Я издаю короткий нервный смешок и ощущаю в горле привкус дыма. Камины уже протоплены на ночь, но над печными трубами еще струятся отдельные завитки, похожие на призраков. Ветер леденит мне запястья и лодыжки; я плотнее запахиваюсь в плащ и иду быстрее.

Беседка на вершине холма кажется в потемках сказочным чудовищем. Это наиболее опасная часть пути — сейчас меня можно заметить из множества разных мест. Я молюсь, чтобы ничто не подняло из постели миссис О'Хара или Джона и не заставило их подойти к окну.

Глубоко вздохнув, я спешу вперед. Через несколько ярдов моя свеча гаснет. Господи, меня окружает непроглядная тьма.

Впереди я слышу плеск воды в пруду и запах темной, влажной грязи. Знакомый звук, сливающийся со странным уханьем каких-то ночных птиц, действует успокаивающе. Я вслушиваюсь и улавливаю женские голоса, доносящиеся со стороны пруда. На кладбище среди надгробий танцуют какие-то тени.

Они там, возле могилы Мамы.

Мне ненавистна мысль о том, что тело Мамы лежит под этим надгробием, медленно разлагаясь среди земли и насекомых. Когда Отец приезжает, он всегда приносит на ее могилу цветы, но я не вижу в этом смысла. Под этой плитой не осталось ничего, что делало Маму — Мамой.

В ночи раздается характерный лающий смех Рори.

— Эй? — хрипло окликаю я.

— Кейт? — Из-за надгробия выходит Саши.

Фонарь в ее руках отбрасывает причудливые тени, превращая ее красивое кукольное личико в гротескную маску.

— Жуть, правда? Хочешь глотнуть хересу? — протягивает мне бутылку Рори.

У могилы слоняется еще одна фигура, тонкая и высокая; лицо незнакомки скрыто капюшоном. Я догадываюсь, кто, кроме нас троих, принимает участие в этой сумасшедшей, леденящей кровь авантюре.

— Бренна?

Бренна, как ребенок, кружит по кладбищу, обходя маленькие могилки возле маминого надгробия, и напевает:

Чистая правда, конечно, но звучит как-то неутешительно.

— Рори захотела привести ее, — не слишком довольно говорит Саши. — Она о нас знает.

Я возмущенно поворачиваюсь к ней:

— Зачем ты сказала?

— Я не говорила ничего, — жестко отвечает Саши.

— Как и я. Она просто знает, и все, — объясняет Рори, подводя к нам Бренну. — Вот почему ее и забрали.

— Она просто безумна, — возражает Саши, скрестив руки на груди.

— Но арестовали ее потому, что она знала, когда умрет ее отчим, и сказала ему об этом.

— Но я же знаю. — Голос Бренны печален. — Только я не всегда помню.

— Чего ты не помнишь? — спрашиваю я.

Это абсолютно идиотский вопрос (как она может знать, что именно забыла?), но Бренна относится к нему со всей серьезностью.

— У меня в голове дыры, — объясняет она, постукивая себе по вискам. — Их вороны проклевали.

— Вороны? — изумленно переспрашиваю я, а Саши пожимает плечами.

Бренна, вздрогнув, отступает к мраморному надгробию. Она крепко, как ребенок, пытающийся прогнать ночной кошмар, зажмуривает глаза и обхватывает себя руками:

— Они пришли ко мне на суд, — шепчет она. — Братья оставили меня наедине с ними. Мне было так страшно. Я думала, они выклюют мне глаза, но они только забрали мою память.

— Когда она только вернулась из Харвуда, она поначалу ничего о нас не помнила. И разговаривала только с Джейком, — говорит Рори.

Джейкоб — это брат Бренны.

— Н-не задавайте вопросов, — заикается Бренна. — Вы будете наказаны.

По моему позвоночнику снова пробегает дрожь, которая не имеет ничего общего с холодом. Виной ей — жуткая болтовня Бренны.

— Ну хватит уже, утихомирь ее, — приказывает Саши. — Мы тут не для того, чтоб все время слушать ее бредни. Кейт собиралась что-то нам рассказать.

— Тише, — говорит Рори, обнимая Бренну.

Та, даром что на несколько дюймов выше, как тростинка, клонится вниз; кажется, будто из нее вытекает вся энергия.

— Сядь.

Все присаживаются на холодные мраморные плиты вокруг Маминой могилы. Бренна бессмысленно и расфокусированно таращится в темноту. Саши подтягивает колени к груди, прикрыв их плащом. Только Рори, кажется, не чувствует холода.

Теперь, когда можно начинать, я ощущаю какую-то неловкость.

То, что произошло в потайном чулане и в беседке, очень личное. Что я им скажу? Что теперь, когда я разглядела, какой Финн храбрый, преданный и красивый, я уже не могу перестать замечать его? Что его поцелуи пробуждают во мне безрассудство? Что я не могу не мечтать заполучить его, даже если обезопасить нас с сестрами может лишь мой брак с Полом? Раз уж я не могу контролировать собственное сердце, я должна хотя бы научиться держать под контролем свою колдовскую силу.

Я хотела лишь получить совет Саши, но вышло так, что теперь моего рассказа ждут целых три ведьмы. Но мне же нужны ответы!

Я опускаюсь на колени среди холодной травы, и мой плащ немедленно промокает от росы.

— Моя магия два раза выплеснулась сама по себе, без моего желания. В понедельник это было очень сильное колдовство — я не смогла одна развеять собственные чары.

— А что ты делала до этого? — спрашивает Саши. Длинная черная коса лежит у нее на плече. — Когда моя магия только пробудилась, я не могла управлять ею под влиянием сильных эмоций.

— А? Ну… на самом деле, я…

Как леди может признаться в сладострастии?

Бренна тихонько смеется, и мне становится так стыдно, что хочется уползти за могильный камень.

— Прекрати, — говорит Саши, стукнув ее по плечу.

— Не трогай меня! — шипит Бренна, вскакивая и забираясь на надгробие за нашими спинами. Теперь она сидит на нем, будто горгулья.

— О, господи! — восклицает Саши. — Бренна, слезь оттуда. Это непочтительно.

— Мне отсюда очень хорошо слышно, — отзывается Бренна. — Давай расскажи нам про поцелуи побольше.

— Как? — Я потрясенно поворачиваюсь к Рори.

— Говорю же тебе, она видит. А потом, ты же сказала, что это связано с мужчиной. — Рори одаривает меня своей кроличьей улыбкой. — По его виду вполне можно сказать, что он хорошо целуется.

— По виду? — Конечно, я нахожу Финна очень красивым — невероятно, убийственно красивым, но мне не приходило в голову, что Рори тоже…

— Ну да. Я никогда не целовалась с усатым мужчиной, — на лице Рори недоумение, — и, думаю, у меня уже не будет такой возможности. Усы щекочутся?

Усы? У Финна нет никаких усов!

До меня наконец-то доходит. Усы есть у Пола. Рори думает, что я говорю о Поле. Они же видели, как он подвозил меня домой из церкви. И слышали сплетни — вряд ли Пол хранит в секрете свои намерения. Этого вполне достаточно, чтобы все сделали свои выводы. Что ж, пусть и дальше так думают. Я не стыжусь Финна, и мне все равно, одобряет Саши семью Беластра или нет, но я не хочу развеивать их иллюзии.

— Рори, не спеши с выводами, — ругает подругу Саши. — Не все такие бесстыжие, как ты.

Бренна за нашими спинами немелодично поет и болтает ногами.

— Нет, она права, — признаюсь я. — Это и разбудило мою колдовскую силу. И в первый раз, и во второй.

— Так это было больше одного раза? — каркает Рори.

Мое лицо вспыхивает, но я упрямо продолжаю:

— И оба раза я чувствовала… чувствовала…

— Вожделение, — говорит Рори. — Похоть. И бесстыдство!

Я краснею еще жарче.

— Мои чувства были… довольно яркими. Наверное, поэтому моя колдовская сила перестала мне подчиняться. Но я не могу рисковать снова. Как можно ее контролировать?

Рори снова прикладывается к своей бутылке.

— А я… — говорит она.

Я плюю на собственное достоинство:

— Рори, скажи мне, пожалуйста.

Рори мрачно смотрит на меня:

— А я понятия не имею, как это контролировать, и не слишком желаю учиться.

— Что ты имеешь в виду? Нильс замечает это? Но он же может сказать своему отцу, и тогда тебя арестуют!

— Нильс обращает значительно больше внимания на совершенно другие вещи, — фыркает Рори. — Иногда у меня тоже происходит непроизвольный выброс колдовской силы, но гораздо чаще она засыпает и спит еще несколько часов после того, как мы с Нильсом встаем из постели.

Я не ожидала, конечно, что у Рори совсем уж целомудренный роман (не зря ведь я обратилась к ней за советом), но все-таки упоминание о постели повергло меня в шок. Я слышала о девушках, которые, бывало, рожали детей и потом сгорали со стыда на судилище Братьев. Я срываю травинку и кручу ее в пальцах. Каково это — лечь с мужчиной? Я думаю о веснушках на мускулистых руках, щиколотках и шее Финна; интересно, а каково увидеть остальное его тело? Как выглядит он весь, целиком?

— Опьянение любовью, — презрительно говорит Саши, глядя на бутылку в руках Рори. — Если, конечно, не считать того, что на самом деле ты не любишь Нильса.

Рори зыркает на нее и подносит ко рту бутылку. До меня доносится бульканье, а потом бутылка пустеет, и Рори отбрасывает ее в сторону; слышно, как она падает, стукнувшись об одно из маленьких надгробий.

— Бренна, ты слышишь лягушек? Я собираюсь пойти их поискать.

Спрыгнув вниз, Бренна отправляется следом за кузиной. Проходя мимо Саши, она бросает на ту грозный взгляд:

— Это ты уничтожишь Рори.

Разъяренная Саши вскакивает на ноги:

— Откуда тебе знать? Ты же безумна, как мартовский заяц!

— Я слишком много знаю, — печальным хриплым голосом отвечает Бренна. — За это они меня убьют.

Волосы у меня на загривке становятся дыбом. Мы с Саши испуганно переглядываемся, и я собираю все свое мужество.

— Погоди, — говорю я, и Бренна послушно останавливается, не дойдя до калитки. — Ты видела мою крестную? Зару? Она же была с тобой в Харвуде?

Бренна кивает и в тревоге запускает руки в волосы.

— Ты на самом деле видишь будущее? — спрашиваю я. — Ты знаешь, что я буду делать?

— Да… и нет. Я разбита.

Бренна испускает глубокий скорбный вздох и делает шаг ко мне. Теперь она стоит совсем близко — так близко, что я ощущаю запах хереса в ее дыхании. Мои ладони покалывает. Неужели я действительно прошу совета у пьяной, сумасшедшей провидицы?

— Ты счастливица. Он тебя любит. Но вороны… о, им нет дела до любви. Нет. Они всегда делают свое дело, ведь так?

— Бессмыслица какая-то, — бормочет Саши.

Бренна тянется ко мне, обеими руками хватает меня за плащ и убежденно говорит:

— Ты можешь их остановить. Но не без жертв.

Я шарахаюсь от нее и растягиваюсь на животе, споткнувшись об одно из детских надгробий. Бренна убегает, а Саши помогает мне подняться на ноги.

— В мире не так много вещей, которые меня пугают, но она — в их числе. Надеюсь, Рори будет держаться от нее подальше.

Я наклоняюсь подобрать пустую бутылку. Я не верю, что где-то здесь замешкался дух Мамы, но оставлять тут мусор — это неуважение к смерти.

— С Рори все будет в порядке? — обеспокоенно спрашиваю я.

Слишком много опасностей может подстерегать человека, в жизни которого смешались алкогольные напитки, Нильс и колдовская сила.

— На пруду или вообще? — вздыхает Саши. — Она никогда не причинит зла никому из нас, если тебя беспокоит именно это. Она способна навредить только себе.

— Почему? — Я сажусь подле Саши на могильную плиту, почувствовав холод мрамора.

— Она ненавидит колдовство. А что-то ей говорить совершенно бессмысленно. Она напивается и становится неосторожной, — злится Саши. — Как будто хочет, чтобы ее арестовали. Мой папенька пока не обращает на нее внимания, но, как знать, сколько это еще продлится? Даже непотизм не вечен.

Мне снова хочется стать похожей на Тэсс. Я не знаю, что нужно сказать, что сделать. Я никогда не представляла, что однажды в полночь буду сидеть на кладбище и слушать, как Саши Ишида изливает мне душу. Мне хорошо знакома пронизывающая ее голос смесь беспокойства и любви. По всей видимости, точно так же звучит мой голос, когда я говорю о…

Мои глаза выпучиваются. «Непотизм». Я никогда не была большим эрудитом, но, если я не ошибаюсь, это слово означает…

— Ох. Так она твоя сестра? Твой отец…

Саши вся сжимается — маленькая темная фигурка на фоне белого мраморного надгробия:

— Не говори никому.

Я думаю о миссис Клей, запись о которой прочла в реестре. Ее осудили за прелюбодеяние с Братом Ишидой.

— Конечно, не скажу.

Саши касается моего колена.

— Никто не должен этого знать. Никто. Рори и сама не знает.

Я мрачно смотрю на нее:

— Никто и не узнает. Я клянусь.

— Я никогда никому не рассказывала. Я как-то хотела… в общем, однажды я чуть не сказала ей об этом. После того как забрали Бренну. Я подумала, что не вынесу, если ее увезут в Харвуд.

Это мне понятно.

— А почему ты передумала?

— Я боялась, что она совершит что-нибудь безрассудное. Она слишком много пьет. Обычно, выпив, она глупеет и засыпает. Но я боялась, что она начнет воевать с папенькой.

— Ты давно знаешь? — Я смотрю на буквы, высеченные на могильной плите: «Любимой жене и преданной матери».

— С тех пор как нам исполнилось десять. — Саши проводит рукой по лицу. Шесть лет. Господи, как невыносимо тяжело, должно быть, так долго хранить подобную тайну. — К нашим дверям явилась ее мать и стала требовать папеньку. Она была пьяна, но не настолько, чтобы ничего не соображать. Она хотела денег и очень ясно изложила, почему он должен их ей дать.

— А почему он ее не арестовал?

Саши, прищурившись, пытается рассмотреть на берегу пруда Рори и Бренну.

— Я думаю, из-за Рори. Папенька трус и лицемер, но все равно не хочет, чтобы его побочная дочь росла в сиротском приюте. До этого уже был скандал, история с другой женщиной. Ему пришлось судить ее и выслать. Я думаю, он не захотел снова рисковать. Это бы сказалось на его положении в обществе, — издевательским тоном договаривает она.

Я тянусь к Саши и беру ее за руку, одетую в перчатку.

— Я всегда хотела сестру, — говорит она. — Я не знала, что она окажется настолько испорченной.

Конечно, бывали дни, когда мне хотелось, чтобы с Маурой было легче справляться. Но ведь, несмотря на это, она все равно оставалась Маурой, правда? Кто еще станет разыгрывать передо мной в лицах сценки из любовных романов, которые я никогда не читала и не прочту? Кто станет распевать неприличные песни и, отодвинув к стенам мебель, кружить меня в танце по гостиной?

Я окидываю взглядом пять маленьких надгробий и задерживаюсь на последнем. Даниэль. Сейчас ей было бы три года, и по всему дому топали бы маленькие ножки. Кто знает, как все было бы, останься она в живых? Может быть, если бы Отцу нужно было заботиться о малышке, он больше бывал бы дома. Возможно, он даже женился бы повторно и навязал нам кого-то еще.

— Мы не можем выбирать, кого нам любить. Или перестать любить, если любовь дается слишком тяжело.

— Да, — вздыхает Саши, поворачиваясь ко мне. — Я знала, что ты поймешь.

Она выжидающе смотрит на меня. Луну закрывает облако, и нас окутывает тьма, в которой одиноко мерцает теплым оранжевым светом фонарь. Я не знаю, что она хочет от меня услышать. Она открыла мне тайну, и поэтому теперь я должна ответить ей тем же? Я плохо представляю себе, каким законам подчиняется женская дружба. Возможно, подразумевается ответная откровенность?

— Я целовалась не с Полом, — в конце концов заявляю я, — хотя должна бы с ним. Он сделал мне предложение. Но целовалась я с Финном Беластрой.

Саши смеется:

— С книготорговцем? Но разве он не…

— Если ты скажешь, что он ниже меня по положению, я тебя стукну.

Она протестует:

— Я собиралась сказать, серьезный. Он выглядит ужасно серьезным. Не могу поверить, что ты держала это все в себе. И что ты собираешься делать?

Я со стоном прислоняюсь спиной к надгробию:

— Не знаю. Осталось девять недель. К тому же через пять недель твой отец может отдать меня Брату Андерсу.

Саши вздрагивает:

— Это омерзительно.

— Я знаю. Но я не смогу выйти за Пола, раз люблю другого.

Саши хватает меня за плечо:

— Еще как сможешь. Чтобы спасти себя, отлично сможешь. Думаешь, я люблю Реньиро? — Она смеется, словно позаимствовав смех у Рори, так горько и мрачно он звучит. — Не люблю. Он идиот. Но мы делаем то, что должны делать, потому что все могло быть еще хуже.

Мы могли бы быть в Харвуде. Повисает мрачное молчание.

— Полагаю, да.

— У тебя много тайн, Кейт Кэхилл. Я ожидала услышать другую, — говорит Саши.

Я кусаю губу:

— О чем ты?

— О твоих сестрах. Одна из них — ведьма, — побуждает меня к откровенности Саши.

— Нет, — я плотнее закутываюсь в плащ. — С чего ты взяла?

— Ты сказала, что ты не смогла сама убрать последствия твоего колдовства. Кто тебе помогал?

Мой разум отчаянно ищет правдоподобное объяснение. Неважно, насколько откровенна и дружелюбна Саши, — от этого она не перестала быть дочерью Брата Ишиды. Я могу рассказывать ей лишь свои собственные секреты — они никому, кроме меня, не повредят.

Из темноты доносится громкий всплеск, безумный гогот и жалобный голос Рори, который зовет Саши.

Я вскакиваю, радуясь возможности прервать разговор.

— Пруд вот-вот замерзнет. Она там только смерть свою поймает.

Саши плотнее оборачивает плечи плащом.

— Тебе необязательно говорить мне сейчас. Но я хочу, чтоб ты знала, Кейт, — ты можешь мне доверять. Если тебе понадобится моя помощь, я помогу, если только это не повредит Рори.

— Спасибо. Я буду помнить об этом, — говорю я.

Но я надеюсь, что мне никогда не потребуется ее помощь.

Ночью мне снилось, что я пришла на чай к миссис Ишида, и на мне ужасное рыжее платье Марианны Беластра, накрахмаленное и кусачее. Юбки так громко трещат при каждом движении, что все на меня оглядываются. Саши и Рори шепчутся, склонив друг к другу темные головки и прикрывшись ладошками, — без сомнения, они обсуждают меня.

Что я сделала не так? Меня будто душат и эти взгляды, и высокий ворот платья. Мои пальцы нашаривают застежки, но я слишком неловкая, и одна из пуговиц остается у меня в руках. Она серая и вовсе не подходит к платью. Может, они поэтому надо мной смеются? А серая пуговичка какая-то очень знакомая.

Задыхаясь, я изо всех сил стараюсь понять, где я ее видела раньше. Серая пуговица. Она лежала в тайнике под половицей вместе с Маминым дневником.

Я вскакиваю с постели. В окна льется слабый свет (наверняка скоро зарядит дождь), на сером небе кое-где проступают бледно-розовые прожилки. Я легла лишь несколько часов назад. Слегка приоткрыв дверь, я босиком и в ночной рубашке крадусь по коридору тихого спящего дома.

Пуговица по-прежнему там, где я ее оставила, — в правом ящике Маминого письменного стола. Маленькая, совсем простая, невзрачная пуговка.

Я взвешиваю ее на ладони. Теперь, когда я знаю, что искать, я чувствую магию; она пульсирует в пуговке сильно и равномерно, словно бьется сердце. Значит ли это, что моя колдовская сила больше, чем Мамина?

— Acclaro.

И пуговица превращается в записку. Она сложена и запечатана воском.

Мама использовала свои самые лучшие синие чернила. Здесь не те неразборчивые кривые каракули, что я видела в конце ее дневника; почерк четкий. Записка писалась заранее. Не спеша и обдуманно.

Почему Мама не отдала мне записку раньше?

Когда я приступаю к чтению, мои руки дрожат.

Дорогая, любимая Кейт!

Если ты читаешь эти строки, значит, меня не стало. Ты уже прочла мой дневник? Если нет, ты найдешь его тут же, рядом. Начинать нужно с него.

Я не знаю, как сказать тебе это… Я не такая храбрая, как ты, моя милая доченька, но тебе следует это знать. Да, ты должна это знать, чтобы изо всех сил постараться предотвратить трагедию.

Если Тэсс тоже ведьма, то, может быть, вы те самые три сестры из последнего пророчества оракула. В пророчестве говорится, что одна из трех сестер окажется самой могущественной ведьмой за несколько столетий. Могущественной достаточно, чтобы возродить Дочерей Персефоны или, если она окажется в руках Братства, спровоцировать новый Террор. Но только две ведьмы доживут до двадцатого столетия, потому что одна из сестер убьет другую.

Мое сердце разбивается, когда я об этом думаю. Я не могу представить себе такого. Конечно, любые сестры вечно злятся друг на дружку и ревнуют, но я вижу, как вы, мои девочки, любите друг друга. Однако твоя крестная провела много лет, изучая предсказания оракулов, и не нашла ни одной ошибки. Пророчества оракулов Персефоны всегда сбываются.

Ты должна найти способ предотвратить это, Кейт.

Хотя записка еще не закончилась, я прерываю чтение.

Я возвращаюсь назад — перечесть Мамины слова. Наверняка я что-то неправильно поняла.

Нет, в записке очень ясно сказано: одна из сестер убьет другую.

Значит, в пророчестве говорится не о нас. Порой мне хочется отшлепать сестер — особенно Мауру, — но я никогда не причиню им зла. Никогда.

Я продолжаю чтение.

Если Тэсс тоже оказалась ведьмой, скорее всего, за вами пристально наблюдают Сестры. Ментальная магия — редкий дар. Если они поймут, что ты им владеешь, то постараются сделать так, чтобы ты присоединилась к их борьбе против Братства. Они предложат многое, в том числе — защиту и образование. Но для них не важны отдельные личности, их интересует лишь судьба магии в целом.

С любовью,

Я много чего совершила в своей жизни, Кейт, и не жалею об этом. Но в школе я по указке Сестер применяла ментальную магию и не верю в то, что это было оправданно. Я вновь прибегла, к ментальной магии, чтобы сбежать от такой жизни, и я никогда не прощу себя. Вторгаться в умы людей без их согласия неправильно. Сейчас я стараюсь убедить тебя в том, что к ментальной магии можно прибегать только в катастрофических обстоятельствах. Сестры захотят, чтоб вы помогли ведьмам вернуть их былую власть. У них достойные цели, но их методы внушают мне подозрения. Я не хочу, чтоб ты оказалась вовлечена в эту войну, но, боюсь, с твоим даром это неизбежно.

Мама

Будь осторожна, Кейт. Выбирай с умом. Защищай своих сестер.

Я заканчиваю чтение, сидя на полу, прижав колени к груди, сглатывая поднявшуюся в горле желчь. Она оставляет во рту сухой, кислый привкус.

Я вспоминаю слова Елены о том, что злить Мауру — значит искушать судьбу. Елена пообещала защитить всех нас, но в ее голосе звучало сомнение, а ее карие глаза смотрели на меня с жалостью.

Меня преследует голос Бренны: Ты можешь их остановить. Но не без жертв.

Мама верила в пророчество. В него верит Елена. И все Сестричество.

Что я могу ему противопоставить?