На следующий день я сижу в своей комнате, и Маура стучит в раскрытую дверь.

— Дражайшая сестрица, — выпевает она, стоя в дверном проеме, такая хорошенькая в кремовой парче, расшитой блестящими синими листьями. Она привезла, наверно, полдюжины новых платьев.

Я скептически озираю свое собственное серое платье с красными кантами. Еще пять минут назад я была вполне довольна и им, и собой, но теперь чувствую себя банальной серой голубкой рядом с волшебной синей птицей счастья.

— Можешь со мной поговорить? Приватно? — И она многозначительно улыбается Рилле, которая с рыцарским романом лежит на животе поверх своего желтого стеганого одеяла.

— Сбегаю на кухню за какао, — вскакивая на ноги, говорит Рилла. Раскрытая книга остается лежать на кровати. — Тебе принести, Кейт?

— Нет, спасибо. Я собираюсь выйти, у меня дело в городе.

Рилла выскакивает за дверь, а Маура улыбается:

— У тебя рандеву с разудалым разведчиком?

Я втягиваю ее в комнату и закрываю дверь:

— Тихо ты!

— О, я не собираюсь разбалтывать твои тайны, — говорит Маура, накручивая на палец рыжий локон. — Надеюсь, он поведает тебе что-нибудь полезное. Пора ему уже начать отрабатывать наше доверие.

Меня вдруг захлестывает волна страха. Что она имеет в виду? Неужели она хочет сказать, что Финну следует начать отрабатывать ее молчание?

— Маура, ты должна понимать, что больше никому не следует знать об этом.

— Я ни одной живой душе ни словечка не сказала. О-о, они просто прекрасны! — Схватив на моем столике пару жемчужных сережек, Маура вдевает их в уши. — У меня кое-что запланировано на вторую половину дня. Индивидуальные занятия с сестрой Инесс.

Я сажусь на краешек постели и натягиваю сапожки.

— Снова будешь тренировать на подругах ментальную магию?

В тот же миг, как эти слова вылетают из моего рта, я уже о них сожалею. Меньше всего на свете я хочу еще сильнее разозлить Мауру.

— Предосудительно, правда? — В ответ на мой язвительный тон Маура лишь подымает брови. — Что-то я не заметила, чтобы ты возмущалась, когда сестра Кора подправила память Хоуп.

Я все еще вожусь с сапожками.

— Она же это не для развлечения сделала, а чтобы защитить всех нас.

— А ты думаешь, меня это здорово развлекло? То, что сюда ворвались Братья и принялись нас допрашивать? Или то, что они арестовали ни в чем не повинную маленькую девочку, чтобы сгноить ее в каком-нибудь подвале? — Маура проходит по комнате, переступив через мои домашние туфли и валяющиеся чулки Риллы. — Мы больше тут не в безопасности. В любой момент они могут увести любую из нас.

— Я это знаю.

— Считая Хоуп, они уже арестовали минимум тринадцать девушек. Сестра Кора больна. Нам нужна сильная предводительница, а не вся эта неизвестность. — Маура опускается на желтое одеяло Риллы. — Я хочу, чтоб ты тоже попробовала.

— Нет. — Я наклоняюсь и завязываю шнурки.

Маура издает стон.

— Почему, ну почему ты такая эгоистичная? Если бы ты согласилась, мы бы выяснили, кто из нас сильнее, и, исходя из этого, могли бы начать строить планы на будущее. Если это окажусь я, мне хотелось бы уже сейчас начать всерьез работать с сестрой Инесс.

— Это испытание всего-навсего покажет, насколько я сильна в одном-единственном виде магии, — замечаю я, выпрямляясь. Что еще, помимо убийства Бренны, задумала моя сестра?

— Это самый важный вид магии. — Маура щурит на меня свои синие глаза. — Ты не хочешь попробовать, потому что боишься, что ведьмой из пророчества окажусь я?

— Это просто смехотворно, — решительно говорю я.

Я думаю о Тэсс, изо всех сил желая открыть Мауре истину, и тут же понимаю, что опять сболтнула лишнего. Как я только умудряюсь вечно сказать Мауре именно то, чего говорить не следует?

— Вовсе это не смехотворно! — Маура обеими руками с размаху шлепает по Риллиной кровати так, что она начинает трястись мелкой дрожью. — Ты никогда не хотела этого так сильно, как я. Я трудилась в десять раз больше, чем ты, и не только практиковалась в магии, но еще и заслужила уважение всех девушек. Думаешь, мне нравится проводить столько времени с этой маленькой выскочкой Алисой Оклер?

Я таращу на нее глаза:

— А что, нет?

— Конечно, нет! Всеблагой Боженька, неужели ты совсем меня не знаешь? — Маура в возмущении вскакивает. — Она популярна, потому что все ее боятся. Я втираюсь к ней в доверие, чтоб она и все ее подружки поддержали нас с Инесс. Когда придет время сражаться, нам всем нужно будет действовать сообща. Сестричество должно стать сплоченным, а не расколотым, как сейчас. Я денно и нощно тружусь, чтоб завоевать свое место под солнцем, а вот о тебе этого сказать не могу. Но сестры до сих пор считают, что ведьма из пророчества — это ты, хоть у тебя и не было еще никаких видений.

Вместо того чтоб смотреть в глаза Мауре, я сосредотачиваюсь на ряде синих пуговок, украшающих ее лиф.

— У тебя их тоже не было.

— Значит, будут, — ожесточенно говорит Маура. — Я не собираюсь всю жизнь быть на подхвате. Пройди испытание, Кейт.

Я встаю на ноги, кипя от раздражения.

— Я сказала — нет, значит, нет. Я и без того знаю, что способна к ментальной магии. Я не собираюсь прибегать к ней, просто чтобы повыделываться. И уж конечно, я не предам доверия моих подруг — или моей семьи — насылая на них ментальные чары.

Маура прислоняется к моему шкафчику, на ее лице боль.

— О, вижу, тебе уже кто-то насплетничал. Тэсс или Елена?

— Не имеет значения. Не могу поверить, что ты так поступила с О'Хара!

Маура комкает в кулаке свою кремовую юбку, и у меня появляется тревожное чувство, что вместо этой красивой парчи она с удовольствием сдавила бы мою шею.

— Ты такая же выскочка, как Алиса, раз считаешь, что ты лучше всех остальных.

— Это неправда! Я никогда не говорила, что я как ведьма лучше, чем ты.

Маура останавливается в дверях.

— Нет, ты всего лишь думаешь, что ты лучше, чем я, как человек. Но это не так. Единственная причина, по которой Кора к тебе благоволит, заключается в том, что она ненавидит Инесс. Если бы я была старшая, она предпочла бы меня. Вот в чем дело, Кейт, так что нечего тебе думать, будто ты какая-то особенная.

Она захлопывает за собой дверь, а я, держась за голову, оседаю на кровать. Неужели она права? Неужели все комплименты Коры были всего лишь лестью, потому что в качестве главы Сестричества я в ее глазах предпочтительнее, чем сестра Инесс?

Я напоминаю себе, что это, в сущности, не имеет никакого значения.

Я не могу раскрыть тайну Тэсс, пока она не будет к этому готова, но бесконечные соревнования, в которые втягивает меня Маура, ни к чему не ведут. Такое чувство, что весь монастырь, затаив дыхание, наблюдает, ожидая, которая же из нас окажется той самой ведьмой из пророчества. Конечно, никто из учителей не признается послушницам, что сестра Кора умирает, но о ее болезни известно всем, это секрет Полишинеля. Такое чувство, будто каждая живая душа в монастыре ожидает, когда Кора умрет, а сестра Инесс возьмет все в свои руки, и начнутся перемены. Но что именно планирует сестра Инесс и какое место в ее планах занимает моя сестра?

Я встаю и роюсь в шкатулке красного дерева, где хранятся мои драгоценности. Нужно найти другую пару серег, раз уж Маура забрала жемчужные. Может, это и безумие — встречаться с Финном в людном месте среди бела дня, но ведь на нем будет облачение члена Братства, и, пока мы будем держаться друг от друга на продиктованном приличиями расстоянии, никто не заподозрит его ни в чем неподобающем.

В дверь снова коротко стучат, и в дверном проеме возникает голова Тэсс:

— Вот ты где! Ты собираешься уходить? — Заметив у меня в руке гранатовые серьги, она понижает голос: — Ты с Финном встречаешься?

— Как ты узнала? — требовательно спрашиваю я, вдевая их в уши.

— Ты сделала прическу. — Тэсс кивает на косы, которые я красивым венцом уложила вокруг головы. — И перестань смотреть на меня так, словно я вот-вот возьму и вспыхну синим пламенем, а то люди начнут нас в чем-нибудь подозревать. Со скрытностью у тебя всегда было неважно. Можно пойти с тобой?

— Повидаться с Финном? — неуверенно спрашиваю я.

— Ну да, глупенькая. — Тэсс хватает стоящие в углу мои запасные сапожки, коричневые, и сует в них ноги. — Я просто хочу с ним встретиться. То есть я, конечно, сто раз с ним в лавке встречалась, но я же тогда не знала, что ты в него влюблена. Надо узнать его поближе, раз он, может быть, когда-нибудь станет моим братом.

— Мы больше не помолвлены. — Мне больно это говорить, и поэтому мой голос звучит резко. — Уезжая из Чатэма, я вернула ему кольцо.

Тэсс обнимает меня за талию:

— Но в сердцах ваших вы все равно помолвлены.

Я не могу не улыбнуться.

— Когда это ты успела стать такой романтичной? Начиталась, что ли, книжек Мауры?

Тэсс, краснея, наклоняется застегнуть пряжки на сапожках.

— Зря ты их осуждаешь. Некоторые очень даже занятные.

О, да она растет. И, наверное, мечтает обзавестись кавалером. Когда мне было двенадцать, я считала, что, повзрослев, стану Кэтрин МакЛеод; я была убеждена в этом так же, как в том, что трава зеленая, а небо — голубое. Может, в Чатэме остался паренек, которого Тэсс считает красавцем?

— Ты же не скажешь Финну, правда? О моих видениях? — Ее серые глаза снова серьезны. — Я пока не хочу, чтоб кто-то знал. Кто-то, кроме тебя.

— Конечно, я не скажу.

Я не хочу потерять Тэсс, совершив те же ошибки, что совершила с Маурой. Я собираюсь вести себя с ней совсем иначе — а это значит, прислушиваться к ее желаниям и уважать их, а не запугивать сестру и не командовать ею. Даже если это означает, что Маура с каждым днем будет все сильнее отдаляться.

Парк находится сразу за собором на Ричмонд-сквер, через улицу от того места, где пылал костер. Скорее всего, весной это дивный оазис зелени, но и сейчас тут есть на чем отдохнуть глазу, уставшему видеть лишь бетон и камень большого города. Красные клены, не желая сдаваться зиме, тянут свои еще не лишившиеся листьев ветви к бледному солнцу. Под ними растет виргинская лещина, расцвеченная желтыми, похожими на паучков цветами, и спят розовые кусты. Со всех сторон нас окружает звук капели — это тает лед после вчерашнего ненастья: погода сегодня гораздо мягче.

На всех дорожках под ногами чавкает грязь. В дальнем конце парка маленький мальчик упоенно прыгает по луже, приземляясь в нее обеими ногами. Я замечаю Финна, сидящего на мраморной скамье около утиного пруда. Наверняка весной тут полно детей, они кормят птиц и шлепают по мелководью, и слышно, как бранят расшалившихся чад матери, но сейчас лишь несколько пестрых уток безмятежно плывет по коричневой глади пруда.

Финн пока нас не видит, и мне представляется редкая возможность незаметно понаблюдать за ним. Чтобы скрасить ожидание, он читает книгу. Его густые медно-каштановые волосы взъерошены, потому что он периодически запускает в них ладонь, а на подбородке щетина, словно он не брился уже пару дней. Финн поднимает глаза, видит нас — меня — и широко улыбается, так что становится виден зазор между его передними зубами. Он встает, поправляет указательным пальцем очки на носу и засовывает книгу в карман.

Мне хочется бежать ему навстречу и броситься в его объятия, но сестра Катерина продолжает чинно шествовать по дорожке.

— Ты ведь знаком с моей сестрой Тэсс? Ей захотелось побольше с тобой пообщаться. Тэсс, это Финн.

От волнения у меня сводит живот. Как пройдет встреча двух людей, которых я люблю больше всех на свете? Мне так важно, чтобы они тоже прониклись друг к другу любовью и доверием!

— Добрый день, брат Беластра, — смущенно говорит Тэсс, спрятав руки в карманы плаща.

— Финн, — поправляет ее он. — Пожалуйста, называй меня Финн. Очень рад снова встретиться с тобой, Тэсс.

— Спасибо, что согласился с нами повидаться.

Я успела привыкнуть к тому, что нам с Финном вечно приходится прятаться, тайно встречаться в книжной лавке его матери, в нашем саду, в монастырской оранжерее. Сегодня, стоя подле Финна на виду у Тэсс и у всего мира, я чувствую странное смущение и веду себя несколько церемонно.

— Мне это в радость. — Он делает шажок мне навстречу и понижает голос: — Я слышал, что Братья инспектировали монастырь. Мне казалось, что там ты должна быть в безопасности, что как раз для этого все и затевалось.

— Безопасных мест больше не осталось. — Я смотрю через его плечо на уток в пруду и вспоминаю ужас в глазах Хоуп. — Ты слышал что-нибудь об арестованных девушках?

— Одна из них вчера умерла. Та, которая была глуповата. Они ее замучили. Боюсь, остальные тоже долго не протянут. Их денно и нощно допрашивают, не дают ни есть, ни пить, ни спать. — Тэсс придвигается ко мне поближе, и у рта Финна образуются горькие складки. — Прости… Ты близко знала послушницу, которую забрали Братья?

— Она была подругой Тэсс.

Во мне возникает острое желание обнять сестренку, но я не делаю этого, опасаясь, что она может смутиться. Тэсс закусывает нижнюю губу жемчужными передними зубами — дурная привычка, которую она переняла у меня, верный признак того, что творится неладное, — поэтому я спешу сменить тему:

— Трудно было вырваться?

Финн пожимает плечами:

— Ишида позволил мне уйти с очередного заседания Совета, чтоб я мог встретиться со своим новым боссом. А Денисов уверен, что я проведу на этом самом заседании весь день. Они ни за что меня не хватятся.

Я улыбаюсь.

— Значит ли это, что ты получил должность секретаря?

— Сегодня утром она была мне обещана. — Его карие глаза за очками серьезны, но он театрально кланяется, разряжая атмосферу. — Каково мое задание, миледи?

— Выяснить, где и когда состоится следующее заседание Руководящего Совета. — Я провожу рукой по скамейке, пальцами отслеживая ее изгиб. — Мне так мерзко просить тебя об этом.

— Я же вызвался добровольно, помнишь? И мне не терпится этим заняться, так что хватит извинений, Кейт. — Я слышу, как он произносит мое имя, и сердце, подпрыгнув, трепещет в груди. — К тому же это задание трудно назвать опасной авантюрой.

Финн выглядит несколько разочарованным, и при виде этой мальчишеской жажды подвигов мои губы помимо воли складываются в легкую улыбку. Я очень рада, что задание не слишком опасно. В конце концов, это настоящая жизнь, а не одна из его книжек.

— Денисов — член Совета. Уверен, его расписание будет мне известно. Что планирует Инесс?

— Не знаю, — признаюсь я. — Недавно она учила нас принимать облик Братьев. Может быть, она собирается выкрасть одного из членов Совета и отправить кого-нибудь из нас вместо него на заседание. На разведку. Бренна прорекла что-нибудь новое?

Финн снимает плащ и застилает им влажную скамейку. Я сажусь, пожалуй, чуть ближе к нему, чем позволяют приличия, моя нога почти касается его серых брюк. Сегодня на нем одежда члена Братства, и она ему к лицу: белая рубашка, серый жилет, черные, забрызганные грязью ботинки. Тэсс усаживается с другой стороны от меня.

— Ну… прорекла, честно говоря. — Он откашливается. — Она предсказала, что один из Братьев станет предателем и перейдет на сторону ведьм.

— Что?! — кричу я, поспешно вскакивая на ноги и чуть не растянувшись при этом на мощеной дорожке.

— Тсс. — Финн ловит меня за руку и усаживает обратно. — Она не сообщила никаких деталей. Ничего такого, по чему можно было бы выйти на меня.

Я глубоко вздыхаю. До сих пор я грудью бросалась на защиту Бренны, но как мне быть, если из-за ее пророчеств люди, которых я люблю, окажутся в серьезной опасности? Неужели Инесс с Маурой правы?

— Это слишком опасно, — начинаю я, — я не хочу…

— Тут решать не тебе, а мне. И я решил. Кое-какие слухи, кстати, и о Сестричестве ходят, — продолжает Финн.

Его веснушчатые руки сложены на коленях всего в нескольких дюймах от моих, на указательном пальце — пятно черных чернил.

— Какие слухи? — вытягивая шею, чтобы лучше видеть, требовательно спрашивает Тэсс.

— Самые радикальные члены Совета хотели закрыть монастырскую школу, но оказались в меньшинстве. Знаете, когда на голосование поставили вердикт о запрете образования для женщин, треть Совета выступила против. И монастырскую школу оставили открытой в качестве уступки недовольным.

— Можно подумать, пятьдесят образованных девушек могут что-то изменить, — резко говорит Тэсс, стукнув себя кулаком по колену.

— Фракция О'Ши считает, что могут. О'Ши заявляет, что любая цитадель женского образования непременно станет гнездом греховности. И ресурсом для потенциального восстания.

Я ехидно ухмыляюсь:

— Ну тут он не ошибся.

— Его фракция считает, что никаких исключений быть не должно и что Братство должно жестче контролировать повседневную жизнь и деятельность Сестричества. Не удивлюсь, если эта тема войдет в повестку дня Руководящего Совета.

Я недоверчиво смеюсь.

— Но как они это себе представляют? Они что, поставят своего человека во главе монастыря?

Финн снова поправляет очки.

— Именно это они и замышляют. О'Ши считает, что настоятелем должен быть кто-то из Братьев. Мол, если уж девицы получают образование, это должно происходить под контролем мужчины.

Я бормочу себе под нос несколько отнюдь не подобающих истинной леди слов.

— Нам придется каждый божий день изменять память этого настоятеля! Он же в овощ превратится.

— Или нам придется только рисовать акварельки, учить французский и штудировать Писание, — фыркает Тэсс.

— Учить французский тоже не получится. Когда во Франции женщины получили право голоса, его запретили, чтоб оградить наших впечатлительных барышень от этих врат аморальности. — Губы Финна кривятся, будто он с трудом сдерживает смех. — О'Ши противостоит Бреннан, другой член Руководящего Совета, человек совсем иного сорта, отец трех дочерей. Осмелюсь предположить, что в них-то все и дело.

— Сложно поверить, будто среди членов Братства есть хорошие люди, — ворчливо говорю я. Финн, вздрогнув, пытается от меня отодвинуться, а я проклинаю себя и жалею, что не подавилась этими словами. Да что со мной сегодня такое? — Прости. Конечно же, я совсем не имела тебя в виду. Я знаю, что тебе совершенно не хотелось вступать в Братство.

— Наверняка я не первый мужчина, которому пришлось стать братом, чтоб обезопасить свою семью. — Финн смотрит на безымянный палец своей правой руки, на котором красуется серебряное кольцо с гравировкой. — Но им, конечно, проще смолчать, чем поставить под сомнение свою преданность делу Братства и даже непосредственно Господу Богу.

— Но это же трусость! Если в Братстве действительно много таких людей, они могли бы все изменить, если бы открыто высказались! — шиплю я.

В нескольких ярдах от нас на скамейке играют в куклы две девчушки с косичками, похожими на поросячьи хвостики, а их мать тем временем прохаживается вокруг пруда с детской коляской.

— Тогда я тоже трус. Я был на заседании, где обсуждались новые вердикты. Права голоса у меня еще не было, но я мог высказаться во время дебатов. Может, это что-то изменило бы. — В голосе Финна звучит отвращение к себе.

— Нет, ты не мог рисковать, привлекая к себе внимание, а это совсем другое дело, — заверяю я, положив свою ладонь поверх его. Я не думаю о том, что нас могут увидеть, мне просто хочется утешить его, загладить впечатление от своих опрометчивых слов.

Финн отдергивает руку.

— Это не так. Все эти мужчины тоже мужья, отцы и братья. Я верю, что настанет время, когда они заговорят.

— Замечательно, но сколько кошмарных событий еще должно произойти, чтобы они наконец проснулись? — Я отодвигаюсь от него на холодный мрамор. — Что еще должно случиться? Ты сказал, что Братья уже убивают невинных девушек!

— А что ты сама делаешь по этому поводу? — Вопрос звучит как пощечина, как эхо слов Мауры. — Ты ведь могущественная ведьма, Кейт. А общая мощь Сестричества, наверно, вообще невероятно велика, но вы все еще выжидаете. Я не осуждаю, но…

— А звучит так, как будто осуждаешь. Что мы можем сделать, чтобы не выдать себя при этом? — требовательно спрашиваю я. — Это не так просто, как кажется. А для женщин — в особенности.

Финн хмурится.

— Я это знаю. Господь видит, как я не хочу, чтобы ты подвергала себя риску, но, если все будут рассуждать так же, каким образом мы сможем хоть что-то изменить?

Мы уныло смотрим друг на друга в наступившей тишине. Это наше первое… не столкновение, нет. Просто мы впервые настолько по-разному видим одну и ту же проблему. Заставит ли это меня начать действовать? Конечно, гораздо проще сидеть и винить во всем ненавистных Братьев с их внутренней политикой. Я знаю, что в словах Финна есть смысл, что, логически мысля, Братство не может состоять исключительно из отвергающих собственных дочерей злобных елейных лицемеров вроде брата Ишиды. Но я никак не могу примирить эти логические построения и тот страх, который всю мою жизнь вызывали во мне Братья.

Может, точно так же большинство людей думает о ведьмах?

Тэсс вдруг встает и склоняет голову набок:

— Что за шум?

До сих пор я была так поглощена нашим спором, что не замечала ничего вокруг, но теперь и я слышу доносящиеся со стороны Ричмонд-сквер крики и скандирование. Слов отсюда не разобрать, но практика показывает, что шумные толпы не сулят девушкам вроде нас ничего хорошего.

А Тэсс уже спешит по грязной дорожке к выходу из парка.

— Тэсс, погоди, — кричу я, бросаясь за ней следом.

Мне приходится почти бежать, мои сапожки скользят по грязи. Я едва ли осознаю, что Финн спешит за мной. Миновав деревья, я вижу, что на Ричмонд-сквер собралась кричащая толпа. Она берет свое начало где-то на прилегающей улице и подступает к самому собору, выплескиваясь на его мраморные ступени. На площадь пришли не десятки людей, нет, их тут сотни. А возможно, даже тысячи.

Я никогда в жизни не видела столько народу.

Может, на этот раз им уже недостаточно сжигать книги, и они замышляют нечто более страшное?

Широко раскрыв глаза, Тэсс останавливается у самой кромки толпы.

— Женщинам — работу! Женщинам — работу!

Люди снова и снова выкрикивают эти слова. В руках у некоторых таблички с яркими надписями: «РАЗРЕШИТЬ ЖЕНСКИЙ ТРУД», и «ЖЕНЩИНА ТОЖЕ КОРМИТ СЕМЬЮ», и «НАШИ СЕМЬИ ГОЛОДАЮТ». В толпе в основном представители рабочего класса, мужчины в залатанных брюках или синих джинсах, в рубашках с закатанными рукавами, в кепках и грязных тяжелых ботинках. Некоторые в такт крикам вздымают к небу кружки с сидром. В толпе есть и женщины, они кричат вместе с мужьями: «Женщинам — работу!»

Десятки людей сжимают в руках самодельные листовки. Один из мужчин выбрасывает смятую листовку, и я подхватываю ее на лету. Мимо несут плакат, на котором два худеньких большеглазых ребенка с пустыми тарелками умоляюще смотрят на мать, а та сидит с вязанием в кресле-качалке. На соседнем плакате пируют двое толстых мужчин в темных мантиях, на столе перед ними окорок, куриные ножки и пирожные. Плакат подписан так: «Пустите женщин на работу! Приходи на Ричмонд-сквер выразить протест против запрета женского труда. Пока женщины сидят дома, наши семьи будут голодать».

— Думаю, нам не следует тут находиться, — раздается над моим плечом голос Финна.

— Я никогда раньше не видела демонстраций протеста, — выдыхаю я. — Это просто замечательно!

— Сомневаюсь, что такие протесты уже бывали. Во всяком случае, демонстраций против Братства наверняка не было. — Серые глаза Тэсс встречаются с моими, и я понимаю, что мы обе думаем об одном: когда-то люди так же выступили против Дочерей Персефоны. Я читала об этом. Все начиналось именно так.

К нам приближается дюжий детина в бесформенной вельветовой кепке.

— Айда с нами, брат!

— Мы уже уходим, — говорит Финн, подхватывая меня под локоть.

Детина протягивает ему тонкий листок:

— Останься лучше, ты же должен узнать, что люди думают об этих ваших новых законах.

— Это не мой закон. Я считаю, что женщины имеют право на труд, — заявляет Финн.

— Значит, голосовал против, да? — Финн колеблется, и детина смеется. — И зачем тебе это, правда? Сидишь себе и богатеешь с десятины, пока наши семьи голодают. Небось легко о нравственности заботиться, когда сыт?

В разговор вмешивается оливково-смуглый темноволосый человек с квадратной челюстью:

— Я что-то не уверен, Тэд, что этот парнишка шибко нравственный. Он, бесстыжий, сразу двух девчонок подцепил. Лицемер он, как и многие из них.

— Извольте выражаться прилично! Эти барышни — послушницы Сестричества. — Финн отодвигает Тэсс себе за спину.

— Да эти монастырские девицы ничуть не лучше Братьев! Бьюсь об заклад, они ни дня в жизни честно не работали, — протяжно говорит темноволосый мужчина. У него такой же испанский акцент, как у сестры Инесс.

Меня поражает поднявшееся во мне возмущение.

— Мы работаем. Работаем сестрами милосердия в больнице. И раздаем пищу тем, кто в ней нуждается.

— Но сами-то вы не голодаете, верно? И ложитесь спать на мягкие пуховые подушечки, набив животики? — говорит Тэд.

— Не нужна нам ваша благотворительность, — заявляет испанец, — мы хотим сами зарабатывать.

Я смотрю на них обоих с неприязнью.

— Вы не слишком-то похожи на голодных.

Темноволосый мужчина смеется, хватает меня за руку и тащит к себе, прочь от Финна.

— О, да ты боевая, верно? Сомневаюсь, что он это одобрит, — и он кивает на Финна. — А со мной ты могла бы приятно провести время.

От него пахнет спиртным, и до меня наконец-то доходит, почему Финн вел себя так настороженно. Весь этот протест — гремучая смесь, состоящая из алкоголя, жаркого солнца и умонастроения толпы. Многие тут вполне созрели для насилия. Я изо всех сил упираюсь ногами в грязную землю. Если этот болван думает, что может так со мной обращаться, он жестоко ошибается.

— Уберите от меня руки. Я никуда с вами не пойду.

— Идем, просто оглядишься тут вместе со мной. Я куда веселее, чем он. Ты когда-нибудь пробовала виски? — Он перерывает карманы в поисках фляжки, так и шаря по мне своими темными глазами. — Тебя уже кто-то целовал, сестра?

Ох, ну это уже слишком. Я отвешиваю ему пощечину.

— Ну она тебя проучила, Марко! — хохочет его друг.

Покрасневший Марко потирает щеку и свирепо смотрит на меня:

— Нахальная девчонка!

Финн выступает вперед, гнев плещется в его глазах.

— Так вот как вы демонстрируете уважение к женщинам?

Марко ухмыляется.

— Ты прав. Займусь-ка я лучше тобой.

Он пихает Финна, тот отшатывается назад и врезается в Тэсс. Она, поскользнувшись, падает в грязь, перепачкав одежду. Финн замахивается, но темноволосый мужчина легко уворачивается и наносит ему удар в лицо. Финн, покачнувшись, отступает.

— Прекратите! Не позорьте себя, — выкрикиваю я, помогая Тэсс подняться. — Посмотрите, что вы наделали! Вы считаете, мужчине подобает причинять боль ребенку?

Марко снова делает шаг ко мне, но тут же, красиво запутавшись в собственных ногах, валится в грязь.

Конечно, это проделки Тэсс. И я сейчас не склонна каким-то образом осуждать ее действия — вряд ли толика магии хуже публичной драки. Я сгибаю и разгибаю пальцы, которые до сих пор ноют от пощечины.

— Идем, Марко, не будь дурнем. Не нужны нам такие неприятности, — говорит Тэд, утаскивая дружка в глубь толпы.

Финн берет нас с Тэсс за руки и быстро уводит прочь.

— Замечательная демонстрация, верно? — смотрит он на меня. — Идем, провожу вас до дому.

Я открываю было рот, собираясь заявить, что его не должны видеть вблизи монастыря, но он бросает на меня совершенно убийственный взгляд, после которого я не смею произнести ни слова.

Добравшись до торгового района, который расположен в нескольких кварталах от центра, мы приостанавливаемся.

— Вот, — говорит Тэсс, протягивая свой носовой платок Финну. У того идет носом кровь и припухла щека. Должно быть, ему больно.

Финн снимает с себя черный плащ и предлагает нам поступить так же:

— Если весь город в таком же настроении, безопаснее померзнуть.

Идти по улице без плаща и с непокрытой головой странно и непривычно. Я не рисковала появляться в таком виде на людях со времен раннего детства. Как бы там ни было, никто не попытался с нами заговорить, и это тоже странно. Дома я не могла просто пройти по Черч-стрит, не услышав чьих-нибудь приветствий или вопросов о самочувствии отца. А тут в одном только квартале мы встретили двух красивых дам, выходящих от портного, и их горничную, несущую следом за ними охапку новых платьев; мать, волокущую из кондитерской трех орущих, липких от конфет пацанов; мужчину, торгующего свежим мясом с лотка перед мясной лавкой, из витрины которой на нас страшно таращилась свиная голова; другого мужчину с доходящим ему до подбородка штабелем шляпных коробок — этот толкнул меня так, что я врезалась в Тэсс. Никто из них не улыбается нам и не желает хорошего дня. Никто не пеняет на то, что мы появились на улице без плащей. Все просто занимаются своими делами.

Мы идем в молчании, а вокруг скрипят колеса экипажей, цокают лошадиные копыта, кричат мальчишки-газетчики, продающие «Страж», им вторят уличные торговцы, нахваливая свои цветы, жареные каштаны и острые мясные пироги. Сейчас конец рабочего дня, и на улицах людно. Я держусь поближе к Финну, периодически легко касаясь его руки, и не выпускаю из поля зрения Тэсс. Когда мы оказываемся в ближайшем к монастырю жилом районе, дома становятся больше, шум затихает вдали, и тишина нарушается лишь несколькими промчавшимися фаэтонами да журчанием талой воды в водосточных трубах.

Финн останавливается в квартале от монастыря.

— Дай мне минутку, — прошу я Тэсс.

Она кивает.

— Спасибо, что вступился за нашу честь, Финн.

— Да толку от моего заступничества, как от козла молока, — бубнит он.

— Ты был великолепен, — встревает Тэсс, коснувшись его руки. Потом она отходит на почтительное расстояние и принимается теребить остролист у соседских ворот.

— Прости, что я не послушалась, когда ты сказал, что надо уходить. Ты ужасно на меня сердишься? — Протянув руку, я мягко касаюсь его пострадавшей щеки и морщусь от сочувствия.

Финн, стараясь не смотреть мне в глаза, качает головой.

— Мне не впервые досталось в драке, противно только, что ты это видела.

Я всегда думала о Финне, как об уверенном в себе человеке, таком умном и смелом, но ведь совсем недавно он был мальчишкой. Я помню этого мальчишку, он был совсем другим — важным всезнайкой, высоким, но тощим, как стручок фасоли, и частенько получавшим тумаки на школьном дворе.

— От этого ты вовсе не упал в моих глазах. На самом деле, если бы мы были в более укромном месте, я бы тебе показала, что именно о тебе думаю, — кокетливо говорю я, и его губы кривятся в неохотной улыбке. — Смелость не только в драках проявляется. Вот вступить ради меня в Братство и стать нашим агентом — это действительно смело.

— Еще бы научиться защищать тебя, когда это нужно, — бормочет он.

— Я сама способна защитить себя.

Я сжимаю руку Финна и сосредотачиваюсь на его ранах. Чтобы их исцелить, уходит всего несколько мгновений. На этот раз у меня даже голова не кружится. Финн ощупывает щеку, чтоб убедиться, что с ней уже все в порядке.

— Не надо было тебе этого делать, — ворчливо говорит он.

— Это довольно легко.

Уж конечно, я бы не допустила, чтоб он шел обратно в синяках и в крови. Гордость гордостью, но здравый смысл тоже нужен. Финн сует в карман окровавленный носовой платок и шаркает ногой по тротуару.

— Хотелось бы мне иметь больше возможностей, чтобы тебя обезопасить. Я хочу быть твоим мужем, Кейт. Встречаться вот так, украдкой, это…

— Я знаю.

О ноги Тэсс трется бездомная полосатая кошка, и сестренка, воркуя, наклоняется, чтобы ее погладить. Неужели все Братство трепещет от страха перед этой девочкой?

— Я тоже хочу совсем другого. Не знаю, что там задумала Инесс, но надеюсь — это сработает.