Финн ждет меня в полночь у садовой калитки, на его плаще и волосах снежинки.

— Какая неожиданность! Как ты тут оказалась?

Криво улыбнувшись, он берет мою руку, и мои пальцы сплетаются с его, упрятанными в перчатки. Вопреки гадкой погоде, у него бодрый голос и легкая походка.

— Ты опять забыла перчатки.

У меня не хватает смелости сказать ему, что ничего я не забыла, просто хотела дотронуться до него, не ощущая никаких преград.

— Пойдем в оранжерею, — предлагаю я, дрожа.

Порывы ветра бросают в лицо мелкую снежную пудру, заставляя щуриться. Мы идем по саду, и мои сапожки дюймов на шесть проваливаются в снег. Когда мы наконец добираемся до восьмиугольного стеклянного строения, полы моего плаща, подол платья и сорочки — все это в снегу. Я плету отпирающие чары, и мы входим. Очень хочется сбросить плащ, но я неподобающе одета: на мне нет ни корсета, ни нижней юбки. Когда я собиралась, Рилла только-только заснула, и я боялась разбудить ее вместе с ее неуемным любопытством.

В оранжерее под полом шипят трубы парового отопления. Стеклянные стены запотели от теплого воздуха. В центре помещения тянутся грядки перистых папоротников и растут призовые орхидеи сестры Эвелин. За ними усеяны мелкими яркими плодами лимонные и апельсиновые деревья. В этом оазисе весны и надежды посреди тоскливой нью-лондонской зимы пахнет влажной землей и зеленью.

Финн протягивает ко мне руки и запечатлевает поцелуй на моих холодных губах. Швырнув перчатки на один из столиков, он наклоняется, чтобы получше рассмотреть красный фаленопсис. Я принимаюсь вертеть в пальцах тонкий стебель белой каттлеи.

— Какая красота! Как же это называется? — спрашивает он.

Я знаю о садоводстве больше, чем Финн. Это — исключение; как правило, его знания обо всем на свете куда обширнее моих. Я веду его по проходу.

— Это онцидиум, их еще называют «танцующая леди», потому что они похожи на дамские юбки. А это — дендробиумы. Они не такие капризные, как остальные орхидеи, и поэтому сестра Эвелин разрешает мне помогать ей ухаживать за ними.

Остановившись за моей спиной, Финн обвивает меня руками.

— Тебе тут нравится, правда же?

Мне действительно тут нравится. Огромное облегчение — сбежать сюда от чужих глаз и сплетен, неотступно преследующих меня внутри монастыря, хотя тут я почему-то всегда чувствую себя немного виноватой, будто изменяю с этими тепличными орхидеями маминым розам.

— Это мое самое любимое место в Нью-Лондоне. Особенно зимой, когда слишком холодно, чтоб садовничать под открытым небом. — Я крепче прижимаюсь к нему. — А тебе удается находить время для твоих переводов?

— Редко. В промежутках между заседаниями Совета, проповедями и церемониями я постоянно занят. Брат Ишида представляет меня каждому встречному-поперечному, да так, словно я его любимая домашняя зверюшка. Очень противно.

— Правда? Ты выглядишь довольно бодрым, — подозрительно спрашиваю я.

— Ну, во-первых, это потому, что я счастлив тебя видеть. А во-вторых, у меня есть план. — Он разворачивает меня к себе лицом. — Не хотел тебе говорить, пока все не решено официально, но сегодня я встречался с братом Жимборским, главой Национального Архива. Я подал прошение: хочу получить в Архиве должность клерка и думаю, что у меня неплохие шансы.

— Ты хочешь остаться тут, в Нью-Лондоне? — спрашиваю я. В голове барабанным боем гремит предложение сестры Инесс.

— С тобой. — И он выжидательно смотрит на меня.

— Это просто великолепно. Я очень рада, — выдавливаю я, но мой голос звучит безжизненно. Дерзну ли я после этого просить его стать шпионом Сестричества?

Его улыбка исчезает.

— Что-то ты не выглядишь довольной.

Я отворачиваюсь и выдергиваю сорняк.

— Но ты же всегда мечтал быть учителем. И что без тебя будет с твоей матерью и с Кларой? Я не хочу, чтобы потом ты возненавидел меня за то, что остался.

— Этого не будет. Дело не только в тебе, Кейт. — Улыбка смягчает эти его слова. — Отчасти, конечно, я хочу быть с тобой. Но вот по поводу учительства… Преподавать, ни на шаг не отступая от утвержденного Братьями учебного плана, никогда не было моей мечтой. Тут, в Архиве, мне хотя бы не придется арестовывать ни в чем неповинных девушек. Буду регистрировать и хранить книги — некоторые из них сохранились во всей Новой Англии лишь в единственном экземпляре.

Он уже так много сделал ради меня. Как можно просить его снова пожертвовать собой? Я перехожу к следующей грядке.

— Мне кажется, все складывается просто замечательно для тебя.

— Скажи лучше, для нас. — Финн ловит мои запястья, остановив мою лихорадочную деятельность. — А если ты не хочешь, чтоб я остался в Нью-Лондоне, лучше дай мне знать об этом прямо сейчас.

Я выворачиваюсь из его рук.

— Конечно же, я хочу, чтоб ты был ко мне поближе.

Он внимательно смотрит на меня.

— Послушай, Кейт. Все записи Братьев хранятся в Архиве. Местные Советы шлют туда отчеты о каждом аресте. Если я стану там работать, у меня будет доступ к информации, которая может пригодиться Сестричеству.

— Ты… ты сказал сейчас, что хочешь для нас пошпионить? — хохочу я.

Финн неуверенно кивает.

— А что в этом такого смешного?

— Ничего смешного нет! Просто когда я в прошлый раз возвращалась в монастырь после нашей встречи, меня застукала сестра Инесс. Она видела нас вместе. Может, надо было заставить ее все забыть, но я этого не сделала. Она предложила, чтоб ты нам помог. В Совете есть и другая вакансия, брату Денисову, члену Руководящего Совета, нужен секретарь, и сестра Инесс хочет, чтоб ты занял эту должность.

Финн облокачивается о столик.

— Ну да, я понимаю, информация из Руководящего Совета может очень даже пригодиться.

В Руководящий Совет входит сам брат Ковингтон и одиннадцать его ближайших советников. Заседания проходят в обстановке строжайшей секретности, и никто не знает, где и когда состоится очередное из них. Кто именно входит в число этих одиннадцати, доподлинно неизвестно, хотя, конечно, слухов на эту тему ходит предостаточно.

Я отряхиваю влажный от растаявшего снега плащ.

— Это безумно опасно. Если тебя поймают…

— Я все равно буду в меньшей опасности, чем ты, — заверяет Финн, поглаживая пальцем кожу моего запястья, и у меня моментально начинает частить сердце.

— Но я-то с этим родилась, у меня не было выбора. А потом, мне кажется, в Архиве ты мог бы быть счастливым.

— Я лучше буду полезным. Я знаю Денисова. Ну, как минимум, кое-что знаю о нем. И меня ничуть не удивляет, что он в Руководящем Совете. — Лицо Финна вдруг становится мальчишески беззащитным, даром что у него щетина на подбородке. — Независимо от того, какую должность я займу, — ты огорчишься, если я останусь в Нью-Лондоне?

Я трясу головой:

— Конечно, нет! Я хочу видеть тебя часто, очень часто, так часто, как только возможно. — С этими словами я обвиваю руками его шею. У него болит голова: я почувствовала это, едва его коснувшись. — У меня до сих пор не было случая тебе сказать, но я стала очень умелой сестрой милосердия. К примеру, могу сказать, что сейчас у тебя голова болит.

Он морщит нос:

— Это все Ишида. Этот человек трещит без умолку.

Мы соприкасаемся лбами, и я вижу его боль: это красная дрожащая дымка, которая медленно оседает под воздействием моих чар. Головная боль — ничто. Я хотела бы защитить его от всех страданий земной юдоли.

— Так лучше? — спрашиваю я, и он кивает, пораженно глядя на меня. Мир начинает кружиться, и я вцепляюсь в его плечи. — Я и серьезные раны могу лечить, только потом побочные эффекты мучают. Чувствую себя немного… ватной.

— Ватной? — Он поддерживает меня за талию.

— Со мной все в порядке. Чтобы убрать головную боль, сильно напрягаться не надо, на это множество ведьм способно. А вот вчера я одной женщине жизнь спасла, — говорю я, удивляясь, чего это вдруг начала хвастаться своим колдовством. Раньше, помнится, я ненавидела собственную ведьминскую сущность, а теперь импульсивно продолжаю: — Я постоянно практикуюсь, и у меня все лучше получается. Мне лучше всех эти чары даются, ну, кроме сестры Софии, она наша преподавательница целительства. А мне нравится лечить. Я люблю помогать людям. В Харвуде я чувствовала, что делаю что-то полезное, хорошее.

— В Харвуде? — возвышает голос Финн. — Ты была в Харвуде?

Я киваю и слегка отступаю, чтобы лучше видеть его лицо. Он морщит лоб, карие глаза за стеклами очков смотрят мрачно.

— Я там была не одна. Раз в неделю сестра София возит туда послушниц поработать сестрами милосердия. А мне нужно было встретиться с моей крестной Зарой. Твоя мама когда-нибудь о ней упоминала?

— Сестры позволили тебе поехать в Харвуд? — Кажется, его на этом заклинило.

— Это было абсолютно безопасно, — уверяю я. — Сестра Кора, наша настоятельница, попросила меня расспросить Зару о прорицательницах, которые были раньше. После сожжения Великого Храма и перед Бренной их было две.

— А что с ними сталось? — осторожно спрашивает он.

— Это печальная история, — вынуждена признать я.

Такое облегчение — рассказать ему о пытках, экспериментах, безумии и о страданиях Томасины. Мне не хотелось волновать Мауру и Тэсс, но прошлой ночью мне приснилось, как Братья наступают на меня, грозя старомодными факелами. Впереди всех с мерзким гоготом шел Ишида. Это было очень страшно.

— Боже мой. — Руки Финна теснее смыкаются на моей талии. — Как можно мучить девочек и при этом называть себя людьми Господа?!

— Если девочка — ведьма, это как бы не считается. — Мой голос срывается, и я прижимаюсь щекой к его плечу. — Ты слышал что-нибудь о девушках, которых держат в подвале здания Национального Совета?

Финн гладит меня по голове.

— Слышал. Их сейчас девять.

С тех пор как было написано шифрованное письмо, узниц стало на одну больше.

— Я не знаю, как мне быть, — признаюсь я. — Маура и Тэсс сейчас тут. Маура винит сестру Кору за то, что она ничего не делает, чтобы защитить девушек. И Бренну она винит — Бренна сообщила Братьям, что новая пророчица сейчас в Нью-Лондоне. Маура считает, что Бренну надо убить, пока она не прорекла еще что-нибудь для нас опасное.

— А ты сама что думаешь? — спрашивает Финн, отступая, чтоб лучше меня видеть.

Я так рада, что Финн тут, со мной, и что с ним можно поговорить. Когда мы вместе, чувство вины за то, что я пока не знаю всех ответов, отступает.

— Я даже рассматривать такой вариант не хочу. Но она действительно может привести Братьев в монастырь, а я не знаю, как этому помешать.

Финн сжимает челюсти.

— Хочется выкрасть тебя отсюда прямо сейчас. Я уже наполовину готов это сделать. Уехать в какое-нибудь захолустье, где никто нас не найдет. Если бы я знал, что ты согласна…

Чтобы противостоять соблазну, я крепко зажмуриваюсь.

— Я не могу. Я должна позаботиться о Мауре и Тэсс. Что если ведьма из пророчества — не я? Вдруг это одна из них?

— Для меня это стало бы огромным облегчением, — севшим голосом говорит Финн. — Ты беспокоишься о сестрах, Кейт, но я-то в первую очередь переживаю за тебя. Кто-то должен и о тебе побеспокоиться. Ты готова в любую секунду принести себя в жертву, лишь бы они были живы и здоровы. Ты готова пожертвовать нами обоими.

Его слова повисают между нами как напоминание о том, что уже случилось однажды.

— Не знаю, могла бы я снова так поступить или нет, — искренне говорю я. — Я понимаю, для тебя опасно тут находиться, и я должна бы отослать тебя, но мне ужасно этого не хочется.

— Вот и хорошо. Побудь эгоистичной.

Финн приникает к моим устам в страстном поцелуе, и в мире не остается ничего, кроме его рук, его губ, его языка. Потом он отстраняется, чтобы скинуть плащ, под которым оказывается накрахмаленная белоснежная рубашка, серый жилет и брюки ему под стать — очень щеголеватый наряд, модный и красивый. Вот только в нем он не похож на моего Финна, взъерошенного неловкого школяра.

Сперва я запускаю пальцы в его густую шевелюру, а потом расстегиваю верхнюю пуговицу рубашки, ослабляя воротничок. Мои губы тем временем движутся по направлению к его шее. Его руки инстинктивно смыкаются у меня на спине, и прижимают к себе, и не дают двинуться с места. На мне нет жесткого корсета, и поэтому пуговицы его жилета впиваются мне в живот. Я нашариваю верхнюю, расстегиваю ее и перехожу к следующей. Финн прихватывает зубами мочку моего уха.

— Ты меня раздеваешь?

Задрожав от его дыхания у себя над ухом, я расстегиваю третью пуговицу:

— А ты возражаешь?

— Нет. — Его голос кажется несколько осипшим.

Я снимаю с него жилет и бросаю на пол рядом с плащом. Мои руки снова обвивают его шею, и я ощущаю кончиками пальцев упругие мускулы любимых плеч.

Интересно, думаю я, как он выглядит без этой рубашки?

Как он выглядит вообще… без ничего?

Если бы я не вступила в Сестричество и осталась в Чатэме, мы, наверное, были бы уже женаты и каждую ночь делили бы постель. Руки Финна пробираются под мой плащ, но я лишь крепче прижимаюсь к любимому. Мне так сильно хочется быть с ним, что я даже краснею от стыда.

Потом дверь с грохотом распахивается, и мы шарахаемся в разные стороны.

В дверях, припорошенная снегом, стоит Маура.

— Я хотела спросить, чем это вы тут занимаетесь, но это и так очевидно, — едко говорит она.

Отчаянно покраснев, я пытаюсь привести в порядок свои растрепанные волосы. Финн отворачивается и поднимает с пола жилетку.

— А мне не спалось что-то, и я решила посмотреть на снег. Я, конечно, видела вас в окошко… но все гораздо серьезнее, чем я даже могла вообразить! Что ты себе думаешь, Кейт? Вас мог заметить кто угодно!

Незачем ей выглядеть настолько шокированной!

— Маура, со мной все в порядке. Возвращайся в постель.

— Ты что, думаешь, я оставлю тебя тут в таком положении? С ним? — гневно шипит Маура, и до меня доходит, что ее беспокоит вовсе не моя добродетель. — У тебя осталось хоть немного здравого смысла? Хоть чуть-чуть гордости?

Натягивая плащ, Финн бросает на меня уязвленный взгляд:

— Ты ничего не рассказала сестрам?

— Я не рассказала никому, — оправдываюсь я.

— Я понимаю, как это должно выглядеть, — говорит Финн, — но уверяю тебя, Маура, у меня по отношению к твоей сестре самые благородные намерения.

— Ну, может, моя сестра такая дурочка, что верит в это, но я не поверю. Кейт, он ведь нарушил все свои клятвы, которые давал тебе. Он же теперь член Братства!

Дверь с грохотом захлопывается за спиной Мауры, когда она подходит ближе, указывая на серебряное кольцо на пальце Финна.

Финн резко поворачивается к Мауре, взметнув полы своего черного плаща. Даже в этой одежде, которая символизирует то, что я всю жизнь ненавидела больше всего на свете, он умудряется выглядеть почти привлекательно, не знаю уж, как ему это удается.

Подозреваю, для меня он будет выглядеть привлекательно в любом виде.

— Я вступил в Братство, только чтобы помочь Кейт. И чтобы она могла выйти за меня замуж, — заявляет он.

Маура смеется.

— Кейт, пожалуйста, скажи мне, что не веришь в эту чушь. А если он погубит тебя, что тогда? Предполагается, что Сестры должны быть целомудренны. Тебя же арестуют, если кто-нибудь узнает, что это не так! Ты подвергаешь себя опасности из-за нескольких поцелуев, ты подвергаешь опасности всех нас! Ты когда-нибудь думаешь о ком-нибудь, кроме себя?

— Я?!

В чем она пытается обвинить меня, за что пристыдить? Финн — единственная часть моей, и только моей жизни, у меня больше нет ничего совсем своего. Маура хочет, чтобы я отказалась от него? Она всегда видит во мне только самое плохое и так скора на осуждение!

Гнев и смущение сталкиваются во мне, и от этого столкновения во мне вздымается моя магия, неразрывно связанная с этими чувствами. Маура отлетает на несколько шагов и ударяется о стеклянную стену оранжереи. Удар не настолько силен, чтобы поранить сестру, но достаточно внезапен, чтобы ее ошеломить.

Прежде я никогда не использовала против нее магию, но сейчас хочу, чтобы Маура понимала: я с ней не шутки шучу.

— Заткнись, Маура, и дай нам возможность все тебе объяснить.

— Что ты делаешь? — взвизгивает сестра. Рыжие пряди повыбивались из ее растрепавшейся косы, а с сапожек течет на пол.

— Он всегда знал, что я ведьма. Он все обо мне знает. Я могу доверить Финну свою жизнь. Мало того, я могу ему доверить ваши жизни.

Маура ахает:

— Ты с ума сошла! А что, если он шпионить будет?

Финн берет меня за руку:

— Да, я буду шпионить. Для Сестричества.

— Что? — Синие глаза Мауры расширяются.

Я шарахаюсь от Финна:

— Ты уверен? А как же работа в Архиве?

— Я уверен, — отвечает Финн, запуская руку в волосы. — Если для Сестричества полезнее, буду работать в другом месте. Что хочет узнать сестра Инесс?

— Сестра Инесс знает, что вы видитесь? Она это одобряет? — Маура сползает по стеклянной стене, и из-под ее нового черного плаща показывается мокрый подол синей ночной рубашки.

— Она считает, что Финн будет ценным союзником, — объясняю я.

— И ты в нее влюблен, — говорит Маура Финну. Вся ее воинственность внезапно испарилась, она выглядит теперь ужасно юной с этими ее рыжими кудряшками вокруг бледного личика. — И готов рисковать ради нее жизнью.

— Да, — со всей серьезностью отвечает ей Финн. Это очень впечатляет, уж я-то знаю. — Для меня важно что-то делать. Я был не согласен с политикой Братьев еще до того, как полюбил Кейт. Я постоянно вижу, сколько у мужчин ненависти к ведьмам и как мало они уважают женщин. Они вечно говорят о том, как поступали бы с ведьмами, дай им волю. — Его лицо омрачается. — Если я не буду с этим бороться, что я за человек?

Он хороший человек. Честный. Я смотрю на него, в очередной раз поражаясь, как мне повезло.

Маура впитывает в себя все происходящее.

— Ты никогда не говорила, что влюблена в него, — произносит она тоненьким несчастным голосом.

Я делаю несколько шагов в ее сторону.

— Я должна была рассказать тебе все с самого начала. Прости меня.

Маура качает головой, и в ее синих глазах мерцают слезы.

— Тебе все так легко дается, Кейт. Это нечестно.

И не дав мне времени ответить, оспорить очевидную несправедливость этого утверждения, она подхватывает юбки и вылетает за дверь в снежное буйство.

Спрятав лицо в руках, я снова поворачиваюсь к Финну. Я еще вчера должна была рассказать Мауре и Тэсс правду о наших с ним отношениях. И сколько бы Маура ни распространялась о том, что она покончила со своими чувствами к Елене, я ей не поверю. Это неправда, иначе она не страдала бы от того, что видит свою сестру счастливой.

Финн кладет руку мне на плечо.

— Догонишь ее?

— Нет. Я соберусь с силами и поговорю с ней завтра. В ее жизни было… разочарование. Похоже, она еще не настолько справилась с ним, как хочет показать.

Как случилось, что все происходящее превращается в соревнование между мной и Маурой? Каким образом мои отношения с Финном могут нанести ей хоть какой-то ущерб?

— Иногда лучше дать себе и другим время остыть, — соглашается со мной Финн. — Может, до завтра все обиды забудутся.

Почему-то я в этом сомневаюсь.

— А вы с Кларой часто ссоритесь?

Финн, скривившись, кивает:

— Часто. Она обвиняет меня в том, что я — умник, который вдобавок любит командовать, можешь себе представить?

— Ни за что! — смеюсь я и беру его за руку. — Я хочу еще немного поговорить с тобой об этом шпионаже. Мне не совсем спокойно…

— Что бы ты сделала, если бы я запретил тебе ездить в Харвуд? — перебивает он, поднимая брови.

— Ты никогда не станешь ничего мне запрещать, — говорю я, наморщив нос. Это одно из тех качеств Финна, которые мне особенно нравятся.

— Вот именно! Я надеюсь, что могу рассчитывать на такое же уважение с твоей стороны, — говорит он.

— Конечно же, я тебя уважаю. Не глупи! Ты же самый умный из всех, кого я знаю. Ну, может быть, исключая Тэсс. — Я делаю глубокий вдох, поправляя на нем жилет, который он в спешке застегнул не на ту пуговицу. — Я просто боюсь. Я не хочу тебя потерять.

— А ты и не потеряешь. Но ты должна позволить мне рисковать, Кейт, так же, как рискуешь ты сама.

Он тянет меня в свои объятия, и на этот раз я прижимаюсь к нему. Тревога распускается во мне черным страшным цветком. Не думала, будто что-то может сравниться для меня со страхом потерять сестер, но потерять Финна я боюсь не меньше. Что, если я никогда больше не услышу теплый шелест его смеха, не смогу поговорить с ним, поцеловать его?

Страшная картина мира, в котором нет Финна Беластры, потрясает меня. Я люблю его. Я это знаю. Я оплакивала наш несостоявшийся брак, боялась, что Финн никогда не простит меня или что мы не встретимся много-много лет. Но я знала, что в Чатэме он вне опасности, я могла представить, как проходят его дни, как он учит мальчишек, сидит в церкви рядом с Братом Ишидой, ужинает вместе с сестрой и матерью. Я могла воссоздать в уме всю его жизнь, пусть даже не являясь больше ее частью. Но ужасный образ мертвого бледного Финна, похороненного, как мама, на каком-нибудь кладбище, я вынести не могу.

От внезапно подступившей паники я не могу дышать, не могу думать. Я не могу потерять его. Просто не могу.

— Кейт!

Финн одним пальцем приподнимает мой подбородок, и я целую любимого. Я целую его так, словно разобьюсь на тысячу осколков, если этого не сделаю, словно мои губы могут защитить его от любых опасностей. Когда Финн отстраняется, у меня на глазах выступают слезы, и я опускаю голову, чтобы он ничего не заметил.

— Тебе пора, — говорит Финн. — Мы скоро увидимся, обещаю.

Я цепляюсь мизинцем за его мизинец. Цепляюсь за малюсенький кусочек теплой веснушчатой плоти.

Я киваю, притворяясь, будто верю ему. Но он не может обещать ничего подобного. Ни один из нас не может.