— Ну почему именно Санта-Хуанита?! — простонала Мэри Вигэм. Хотя она, готовясь к экзаменам на педагогическом факультете университета штата Аризона, среди прочих предметов изучала также и местную географию, но факт существования этой дыры каким-то образом от нее ускользнул. С железнодорожным и автобусным сообщением до Санта-Хуаниты дело обстояло плачевно.

В данный момент она еще сидела в отлично кондиционированном вагоне люкс экспресса компании «Амтрак», мчащегося из Феникса в Таксон. Но что ждет ее потом? Скорее всего, придется вспомнить о мытарствах, выпавших на долю ее предков, осваивавших Аризону. Жара, кактусы, скалы, пыль и затерявшаяся посреди всего этого Санта-Хуанита.

Мэри Вигэм усмехнулась. Никто не мог бы упрекнуть ее в недостатке оптимизма. Но то, что под занавес карьеры на ниве просвещения — и практически перед самым прыжком в новую жизнь — Мэри заставили проводить дисциплинарное расследование проступка какой-то несчастной учительницы, выглядело так, как если бы человеку, собравшемуся лететь на Луну, накануне полета докучали информацией, что кролики сожрали всю капусту в его огороде.

Сравнение явно хромало, и Мэри снова усмехнулась. Если учитель допустил нечто противоправное по отношению к детям — это в Соединенных Штатах дело нешуточное. В большинстве случаев жалобу подают родители, но в Санта-Хуаните произошло иначе.

Мэри достала из чемоданчика папку, чтобы поосновательнее ознакомиться с делом, из-за которого она не сможет сегодня вечером показать свою квартиру следующему съемщику.

В «карликовой школе» Санта-Хуаниты — всего два учителя и сорок три ученика — учительница дала пощечину маленькому Панчо. Конфликт произошел из-за драки, затеянной Панчито, когда другие дети обозвали его «ублюдком» и «метисом».

К сожалению, это происшествие попало в прессу. Газета «Аризона дейли ньюс» подняла в длинной статье общую проблему компетентности современной педагогической подготовки, в результате которой учителя прибегают к таким примитивным методам. Кроме того, автор статьи счел событие в Санта-Хуаните настолько шокирующим, что им, по его мнению, просто обязана заинтересоваться «Лига борьбы за права дискриминированных слоев населения». Панчито был наполовину индейцем, наполовину мексиканцем, но слово «метис» вполне можно классифицировать как дискриминационное.

В качестве ответа на поставленный в конце статьи вопрос, что же конкретно собираются предпринять в Фениксе органы управления образования, и последовавший затем телефонный звонок испуганного пресс-секретаря губернатора Мэри Вигэм и сидела сейчас в этом поезде.

При просмотре пока еще тонкой папки она в первую очередь отметила, что Панчито никак нельзя было назвать незаконнорожденным «ублюдком». Его отец, индеец-навахо, был еще до рождения Панчито женат на его матери-мексиканке.

Итак, Мэри сделала первую пометку.

Вторая пометка касалась личности учительницы. Мисс Бритте Димэгон было тридцать четыре года, и она считалась очень уравновешенной, иначе управление образования не послало бы ее в «карликовую школу», ведь преподавание в такой школе — не сахар.

За Бриттой Димэгон никогда ничего необычного не отмечалось — ни частых болезней, ни вспышек темперамента. Так почему же спокойная, опытная учительница влепила затрещину этому маленькому полуиндейцу или полумексиканцу?

Мэри захлопнула папку. Она надеялась завтра утром узнать все подробности инцидента. Если ей удастся на обратном пути, в поезде, составить заключительный отчет, то уже завтра вечером она сможет свободно заняться подготовкой к путешествию в новый и, хотелось надеяться, прекрасный мир…

— Огонька не одолжите? — растягивая по-техасски слова, спросила женщина, сидящая по другую сторону прохода у окна. Мэри, передавая зажигалку, почувствовала, что леди явно переборщила с духами.

Пока Мэри получала назад свою зажигалку, она успела дать оценку своей попутчице. Конечно, настоящей леди ее нельзя было назвать. На вид лет тридцать пять, в застиранных джинсах на размер меньше, чем требовалось, — фунт или два нависали над ремнем. Украшенный рюшками вырез блузки в деревенском стиле тоже был низковат, непричесанные волосы на тон сильнее, чем надо, высветлены, а лицо слишком потрепанное жизнью для такой молодежной упаковки. «Леди» глубоко затянулась сигаретой и без всякого стеснения закинула ноги на второе сиденье так, что ступни оказались в проходе.

— Благодарю! — сказала она.

Мэри ответила вежливой улыбкой, спрашивая себя, почему столь остро реагирует на эту безвкусно наряженную красотку. Ведь обычно она считала, что каждый волен веселиться на свой манер.

Она еще раз украдкой взглянула на женщину. Должно быть, ее отпугнули складки вокруг рта, разочарование, застывшее в чертах лица.

Мэри достала маленькое зеркальце и посмотрела на себя. Она увидела хорошенькое личико с улыбающимся ртом, вокруг которого не было и намека на угрюмые складки. Нет, она не хотела когда-нибудь походить на свою попутчицу.

Может, это и было главной причиной, по которой она сейчас, в двадцать восемь лет, решительно порывает со своим надежным положением госслужащей, чтобы еще раз начать все сначала.

Она посмотрела в окно на мелькающий плоский ландшафт, и сердце забилось от радости и волнения. Париж…

Для близких друзей в Фениксе ее отъезд в Старый Свет вовсе не был неожиданностью. Мэри выросла в Седоне, столице художников в сердце Аризоны, в краю красных скал, где почти в каждом доме есть художественная галерея или бутик и каждый третий житель либо рисует, либо ваяет глиняные фигурки. Еще в школьные годы Мэри фиксировала родные пейзажи в милых картинках, которые ее тетка продавала в магазинчике, торгующем произведениями искусства, а также всяким «китчем». Но потом Мэри встретила индейского скульптора Санчо Хуареса и впервые в жизни почувствовала, что значит самозабвенная преданность искусству.

В результате она начала учиться живописи, однако скоро вынуждена была признать, что с этого не проживешь, тем более если не хочешь идти на уступки. И, по здравому размышлению, перешла на отделение, готовящее специалистов по эстетическому воспитанию школьников, взяла в качестве дополнительного предмета английский язык и стала учительницей. Хотя работа и не доставляла ей полного удовлетворения, она считала, что педагог она хороший, да и теперь, работая в Управлении образования Феникса, неплохо справляется со своими служебными обязанностями.

И все же в ней всегда дремала мысль, что ее истинным призванием должна была бы стать живопись.

От дремы эта мысль очнулась тогда, когда в ее жизни появился Джошуа, молодой скульптор, следовавший своему внутреннему видению и предпочитавший голодать, нежели «лепить» симпатичные фигурки для туристов. Он хотел поехать в Европу, чтобы воочию увидеть великие шедевры искусства и почерпнуть в них вдохновение на монументальную скульптуру.

Ну а пока он, стало быть, голодал. Однако внешне выглядел так фанатично и живописно, что Мэри немедленно в него влюбилась. Он был мужчиной ее мечты — во всех отношениях, поскольку рассуждал о вещах, которые ей раньше тоже не были безразличны.

Что ж, в течение следующих трех лет Джошуа не пришлось больше голодать. Старый фабричный цех, в котором он жил и работал, превратился в студию. Об остальном — постель, еда и даже более-менее сносно поглаженные рубашки — заботилась Мэри. Она тоже возобновила регулярные занятия живописью. Но чувствовала, что это еще не искусство, а, в лучшем случае, ремесленничество. Ей также нужно было познать что-то новое, чтобы высвободить таящиеся способности.

И что сейчас? Полгода назад Джошуа выиграл конкурс на статую перед ратушей в Спрингвилле. Десять тысяч долларов — ровно столько, сколько требовалось им обоим, чтобы поехать в Европу. Отъезд через четырнадцать дней, первая остановка — Париж…

— Можно еще огонька? — Те же духи, но женщина, которой она протянула зажигалку, смотрелась совершенно иначе.

Мэри озадаченно уставилась на новое явление. На «леди» был сейчас черный приталенный костюм, белая блузка наглухо застегнута, волосы аккуратно причесаны, правда, макияж все еще слишком ярок, но в целом «леди» выглядела так, что кавычки можно было бы и убрать.

Невероятно, подумала Мэри, зачарованно наблюдая, как та же самая женщина демонстрировала теперь совсем иные манеры. Она благопристойно скрестила ноги, и, если Мэри не ослышалась, техасский акцент тоже исчез.

Остались только складки у рта. И еще то, что и этот костюм был на полразмера тесноват.

Сейчас женщина прикалывала к лацкану красную гвоздику.

Мэри одернула свой синий костюм и подумала, что одежда действительно «делает» человека. Она ведь тоже всегда одевалась очень консервативно, чтобы ее всерьез воспринимали в качестве представителя администрации. При рыжеватых волосах и, по большей части, слишком неформальной манере поведения просто необходим был именно такой строгий гардероб, иначе шестнадцатилетние старшеклассники сочли бы ее своей ровесницей.

«Следующая остановка — Таксон», — раздалось в громкоговорителе. Мэри с тяжелым вздохом сняла с багажной полки небольшой «дипломат» и убрала в него бумаги. Поскольку она не собиралась пускать корни в Санта-Хуаните, багаж у нее был легчайший. Блузка, кое-что из белья, ночная рубашка и зубная щетка.

Она увидела, что блондинка тоже собирает вещи, которых у нее, как ни странно, оказалось не больше, чем у Мэри.

На выходе из вагона в лицо ей ударила сухая жара. «Аризона, — страна солнца», — подумала она.

Поездка на автобусе до Санта-Хуаниты оказалась сущим адом. Пыль, зной, мексиканцы и несколько индейцев, сделавших покупки на рынке или в супермаркете и перегрузивших автобус так, будто они собирались эмигрировать. Мэри обреченно пожала плечами. Кто из нормальных людей ездит в наше время по Америке на автобусе? Все летают или едут на машинах, но свой автомобиль она оставила Джошуа, который хотел попытаться продать перед отъездом еще что-нибудь из своих небольших скульптур.

Блондинка снова сидела в том же ряду, что и Мэри, у другого окна, ее макияж поплыл. По ней было заметно, что она тоже движется к своей цели без восторга. «Дерьмовое место», — вслух выругалась она, сбросила туфли на высоких каблуках и задремала.

Наконец впереди замаячила Санта-Хуанита, и Мэри с неприязнью выглянула в окно.

Она знала, что в Аризоне есть тридцать два города-«призрака», самый известный из них — Джером. Тридцать третьим могла бы по праву числиться Санта-Хуанита! Когда Мэри вышла из автобуса, ей подумалось, что на Марсе было бы оживленнее. Возможно, все дело в полуденной жаре.

Она решительно зажала под мышкой свой «дипломат» и направилась к отелю, который одновременно служил и салуном.

И тут завертелась вращающаяся дверь и на улицу выбежал мужчина, черный костюм которого делал его необычно торжественным для этой местности. Но Мэри понравилось в нем другое — что-то лучистое, живое, самоуверенное, очень мужское. Должно быть, он только что удачно пошутил, и на лице сохранилось довольное, смешливое выражение.

Следом за ним из вертящейся двери выскочил мальчуган лет семи с таким же смеющимся лицом.

— Эй, папа, — крикнул он. — Подожди старика!

Мальчик тоже был в черном костюме.

Они промчались мимо Мэри, и на миг ее кольнула мысль, как, наверно, здорово, если тебя ждут вот такие мужчины. Она заметила веселый взгляд, который бросил на нее — вероятно, по привычке — старший, и приняла приветствие, даже чуть улыбнувшись в ответ. Но эти двое были уже далеко.

Кого они встречают? — подумала Мэри, с любопытством оглянувшись по сторонам.

Блондинку, сонно вылезающую из автобуса.

Мэри удивленно покачала головой. Какое отношение могла иметь эта женщина к столь роскошным экземплярам отца и сына?

Поскольку зависть была Мэри в общем-то несвойственна, она постаралась подавить это чувство и направилась в салун. Хозяин наверняка знал, где здесь школа.

Вдруг кто-то сзади схватил ее за руку.

— Привет, мисс, извините, что мы вас беспокоим, — скороговоркой зачастил мальчик в черном костюме. — Но не найдете ли вы сегодня во второй половине дня для нас времени?

— Кто? Я? — Мэри уставилась на жизнерадостного малыша. — Что значит «для нас»?

— Для моего папы и для меня.

Мэри снова оглянулась по сторонам. «Папа» как раз отсчитывал блондинке деньги, а та недовольно посматривала на мертвую центральную улицу Санта-Хуаниты.

— У вас найдется время сегодня после обеда? — не отставал мальчик.

— Да… я… но зачем? — Вообще-то она собиралась сегодня после обеда побеседовать с распустившей руки учительницей, но ведь это можно сделать и вечером. Адрес у Мэри был.

— Меня зовут Ред Стоун, — представился подошедший отец неожиданно глубоким мелодичным голосом, — а это мой сын Пат. — Он опустил ладонь на голову мальчика. — Простите, что мы вот так запросто с вами заговорили.

— Ваш сын уже извинился, — холодно заметила Мэри и сама себе напомнила строгую бонну.

Ред Стоун засмеялся.

— Видите, какие мы оба воспитанные. — Он посмотрел на наручные часы. — Я не могу сейчас детально объяснять суть нашей проблемы. Но мы наняли в Фениксе актрису, которая сегодня во второй половине дня должна была сыграть определенную роль. Так вот, она нам понравилась гораздо меньше, чем вы. — Он ухмыльнулся. — Было бы у меня побольше времени, я бы смог увлечь вас идеей, но если коротко, то спектакль начинается через час, и я не знаю, понимаете ли вы, в каком мы затруднительном положении…

— Я отлично вас понимаю, — кивнула Мэри. Она довольно часто сама играла на сцене в любительских спектаклях и ставила их со своими учениками. И если кто-то выбывал в последний момент, это превращалось в катастрофу. Но способная к перевоплощениям блондинка была не так уж плоха. — Я не знаю текста.

— Мы введем вас в курс дела по дороге, — заявил Ред Стоун с такой обаятельной и обезоруживающей улыбкой, что не оставалось сомнения, кто в этой пьесе играет роль первого любовника. К тому же он, кажется, был стопроцентно уверен в успехе как своей улыбки, так и всего дела.

— Согласны? — спросил он.

Она кивнула.

— Ура-а-а, — закричал мальчик, подпрыгнул и сразу доверчиво взял Мэри под руку. Потом потащил ее за угол, где стоял огромный черный лимузин, отполированный до ослепительного блеска.

Они уже выехали из Санта-Хуаниты, когда Мэри задалась вопросом, как она могла позволить усадить себя в эту машину.

Она кашлянула.

— Ну хорошо, так кого я играю?

— Мать Пата, — объяснил Ред Стоун, расслабленно откинулся на спинку сиденья и расстегнул пиджак.

— Мою маму, — почти синхронно прочирикал сзади Пат. Сияющая мордашка просунулась между передними сиденьями. Он тоже расстегнул пиджак, точно копируя отца.

— Мне придется много говорить? — Мэри достала из чемоданчика записную книжку и шариковую ручку.

— Это будет зависеть от вас. — Отец и сын обменялись в зеркале многозначительными взглядами.

— Как это — от меня? Ведь есть, наверно, автор? — возразила несколько сбитая с толку Мэри.

— Это скорее театр импровизаций, — пояснил Ред Стоун и сосредоточенно уставился в лобовое стекло, хотя за ним ничего, кроме прямой как стрела дороги, не было.

— Каких еще импровизаций?

— Ну, люди, сидящие вокруг вас, будут подавать вам реплики.

— Что за чертовщина… о чем-то ведь должна идти речь в этой пьесе? — вскипела Мэри.

— О да. — И снова взгляды отца и сына скрестились в зеркале заднего вида.

Вдруг Мэри охватило очень нехорошее чувство. А что, если ее увезли два прилично одетых похитителя? Что, если в Санта-Хуаните практикуется торговля девушками? Тогда она просто сошла с ума. Сколько раз Мэри внушала школьницам, что нельзя садиться в машину к совершенно незнакомым людям! А сама что сделала?

Мэри прижала руки к горлу.

— Что вы от меня хотите? — напряженно спросила она.

— Все очень просто, в течение двух-трех часов вы должны играть роль матери Пата, — разъяснил этот Ред Стоун. — Я вас обманул, это не театральная постановка, а семейная встреча.

Мэри схватилась за голову. Она — мать Пата? Уж не с сумасшедшими ли она связалась?

— Семейная встреча? — недоверчиво повторила она. — И сколько там будет зрителей, перед которыми я должна разыгрывать спектакль?

— О, я думаю — человек сто, а ты как считаешь, папа? — вмешался сзади Пат. — Весь клан Стоунов. И другие, кто придет на похороны.

— На похороны?

Ред Стоун поехал медленнее и на мгновение чуть склонился к ней.

— Мы едем на похороны.

Мэри попыталась было открыть дверь, но он крепко придержал ее руку.

— Не советую, — мягко сказал он. — Назад, до Санта-Хуаниты, десять миль.