У Виталия на данном жизненном этапе существовали три увлечения. Точнее четыре, но четвёртое стояло особняком от остальных.

Первое увлечение работа. Любой здоровый человек любит свою работу к, а если нет то меняет её. Виталий был здоров и потому любил работу и работать. Вторым увлечением являлось то, что он состоял в ГосБезе. Не в самом ГосБезе конечно, а в «дружинниках». Это было что-то вроде резерва кадров для комитета государственной безопасности. Дружинники ходили на дополнительные тренировки. Преподаватели из ГосБеза вколачивали в них модели поведения на случай если они окажутся среди заложников захваченных террористами или коллегами ГосБезовцев с той стороны кордона. Им рассказывали как надо поступать если узнаёшь о готовящимся террористическом акте, а милиция и контрразведка не успевают прибыть на место. Конечно подготовка дружинника не шла в сравнение с подготовкой террористов, многие из которых были киборгенизированы или являлись модиками — носителями генных комплексов улучшающих скорость, силу и ум. И в прямом столкновении дружинник без сомнения проигрывал. Но проводить точечные террористические акции против страны где практически каждый умеет обращаться с оружием и знает хотя бы основы рукопашного боя, а восемь процентов мирного населения состоят в организациях типа дружинников было весьма и весьма чревато.

Впрочем всё равно проводили. В те годы под ковром мировой политики шла напряжённая борьба. Иной раз приходилось шить прорехи на живую нитку делая вид будто ничего не произошло прикладывая все силы чтобы скрытая борьба не стала явной когда пути к отступлению больше не будет ни у правых, ни у виноватых.

Третье увлечение Виталя носило подчёркнуто мирный характер. Он был аромат-мастером. То есть человеком составляющим ароматы так, чтобы те превращались в произведения искусства. Успехи химической науки в области синтеза материалов с заданными свойствами породили новый вид искусства воздействующий на обоняние. Собственно Виталий ещё не заслужил звание мастера, а являлся подмастерьем получившим право свободно искать и творить до тех пор пока созданный им аромат не будет расценен советом аромат-мастеров как достойный мастерского звания. Пока этого не произошло, но Виталий не оставлял исканий.

Однажды в лаборатории произошёл следующий случай. Виталий тогда был на полтора года моложе себя сегодняшнего и на днях учитель, аромат-мастер Седин Илья Бабаевич, работавший скромным техником по починке сельскохозяйственной техники, сказал ему, что дальше Виталий может учиться только самостоятельно. Окрылённый словами мастера и друга, Виталий заявился в лабораторию с литровым флаконом жидкого концентрата нового аромата. Он работал над ароматом несколько недель, закончил ночью, буквально под утро и горел от нетерпения продемонстрировать плоды своего труда окружающим.

В то время в лаборатории было больше народу, а именно почти два десятка человек. Кроме того соседи по этажу, две другие лаборатории никуда не ещё не уехали. Было шумно, людно и весело.

— Внимание, товарищи— сказал Виталий будучи на полтора года младше чем сейчас: —У меня в руках новый аромат «стремление». Он вызывает в человеке желание мечтать и работать над осуществлением своей мечты. Дерзить, бороться, не складывать руки. Это новое слово в ароматическом искусстве. Позвольте отбросить ложную скромность, друзья.

Степанова Нина, похожая на налитое соком яблоко, программист с пятилетним стажем, воскликнула: —Сам-то проверял свой аромат, а мастер?

— А как же— бодро ответил Виталий: —На самом себе и тестировал.

— Открывайте молодой человек— предложил старик Мозин, прозванный стариком не за возраст, а скорее за дотошность и въедливость: —Меньше слов больше дела, как говориться.

Виталий попробовал открыть, но флакон выскользнул из рук, упал об пол и разбился вдребезги. Позже несостоявшийся аромат-мастер не раз ругал себя за то, что не обратил внимание на прочность синтезированного стекла удовлетворившись его красивым, голубоватым оттенком.

Флакон разбился. Концентрированный ароматический удар вышиб дух у присутствовавших в лаборатории. Немедленно открыли окна. Старик Мозин уточнил въедливым, недовольным голосом: —Кто-нибудь чувствует стремление? Вот вы, Нина, ощущаете что-то такое внутри? Нет, кроме этой ужасной вони разумеется. Не ощущаете? Значит мастеру незачёт.

Случай так и остался бы мелким курьёзом. Мало ли что случалось или может случиться в лаборатории. К сожалению разрабатывая аромат Виталий не подумал как следует проверить последствия длительного воздействия на человеческий организм. Для него самого «стремление» было абсолютно безопасно, но вот для страдающего от наследственной болезни крови Мозина и ещё одного, заглянувшего узнать что за шум, кандидата наук аромат (тем более в концентрированной форме) оказался быстродействующим токсином. Вызвали скорую. Виталий долго извинялся и выслушивал нравоучения подлеченного докторами Мозина. К парню намертво прилепилось прозвище «разработчика биологического оружия». Затем лаборатория начала распадаться. Люди уходили на другие темы и в другие институты. Досадный случай постепенно забылся. Поговорка «семь раз отмерь и только потом бери резак» сделалась второй натурой Виталия.

Четвёртым увлечением Виталия была младший научный сотрудник той же лаборатории — Римма.

Как стол на четырёх ножках, жизненный уклад Виталия оставался прочен и недвижим. Пока одна из ножек вдруг не стала внезапно удлиняться грозя перевернуть всё конструкцию. И не то, чтобы он был против. Жизнь длинна и в ней найдётся место и для работы и для любви и для семьи и уж тем более есть место для детей. Но честное слово: ставить мужчину перед выбором «или люби меня или мы всем институтом будем считать тебя подлецом» невежливо и некрасиво с Римминой стороны. Вдобавок ещё профессор зачем-то притащил здоровенный оранжевый модик-апельсин и водрузил на стол как сокровище инков. Что он этим хотел сказать или показать спрашивается?

Виталий стоял у окна и пил кофе. Пил мелкими глотками, стремясь оттянуть момент когда придётся возвращаться в лабораторию. Автоповар выдал обжигающе горячий и ужасно горький, чёрный как ночь, напиток без всяких посторонних примесей и с двойным содержанием кофеина. Подобный кофе невозможно пить быстро и Виталий пил медленно.

За окном, в институтском парке, накрапывал мелкий, осенний дождь. Мокрые листья, мокрые окна. Хмурое серое небо, куда ни глянь не увидишь просвета.

В зал отдыха вышла практикантка. Заказала себе какой-то бурды, как обычно не глядя в меню, да и на само блюдо не обращая особенного внимания. Наталья села за стол и принялась за поздний завтрак. Она ела быстро, но размеренно, челюсти ходили как мельничьи жернова: размеренно и однотонно.

Виталий давился горьким, остывшим кофе. Практикантка ложкой за ложкой очищала тарелку.

Он спросил: —Волнуешься?

Она не пыталась отрицать очевидное: —Ага.

— Плохо. Если волнуешься значит ждёшь, надеешься на результат. Учёный потому и учёный, что умеет извлекать информацию из неудач. Почему не получилось. Почему стало так а не иначе. Вот на какие вопросы нужно будет ответить чтобы получить новую информацию и затем попробовать объяснить её с помощью теории. — Витали прошёл к раковине, вылил оставшиеся полчашки и вернул посуду автоповару.

— Думаешь на этот раз опять мимо? — голос практикантки выдавал охватившие её волнение как отсветы в небе выдают лесной пожар.

— Хотел бы я надеяться— сказал Виталий— Но должен, насколько это в моих силах, оставаться бесстрастным. Проводящий эксперимент учёный не более чем ещё один регистрирующий прибор. Никакие чувства не должны загрязнять результат наблюдения.

Узнав через сеть текущее время, Виталий позвал практикантку: —Идём. Через пару минут зародыши должны начать дифференцироваться. Графики соответствия входны-выходных данных приобретут угловатость. На них отобразятся резкие взлёты и глубокие провалы. Когда я в первый раз присутствовал при процессе дифференциации то изрядно волновался.

Они прошли в лабораторию и работали до конца дня. Часть зародышей пришлось отбраковать. Их графики выродились в прямые линии — постоянные и неизменные какие бы данные не подавались на вход зародыша. Другая часть всё ещё живо реагировала на изменение входной информации.

Профессор рассказывал практикантке: —Нам нужно не просто добиться возникновения интеллекта. Хотя и это было бы замечательным, неповторимым ранее достижением. Если максимизировать задачу нашего коллектива, то мы обязаны разработать методику следуя которой всегда, в любых условиях и в любое время, можно будет с какой-то, достаточно большой, вероятностью добиваться рождения нового интеллекта.

Вечером из института вышли как минимум двое влюблённых друг в друга человека. Говорят, что коммунизм, настоящий коммунизм это когда каждый будет любить каждого. И один человек станет воспринимать любого другого как продолжения себя. Как только это правило начнёт выполняться больше чем в половине случаев, тогда и наступит коммунизм. Ещё говорят, что там, далеко в будущем, люди смогут и захотят вернуть к жизни каждого человека хотя бы раз сделавшего что-то хорошее и нужное для других. Впрочем последние уже голимая никитовщина и напоминает обещания какой-то новой религии: без бога, но с посулом посмертного воздаяния.

Если остановиться на определении коммунизма как времени когда каждый будет любить каждого, то Виталий и Римма отнюдь не приближали его потому, что любили, главным образом, друг друга. За долгий рабочий день они успели дважды поссориться. Оба раза очень серьёзно. Бесстрастные камеры запечатлели как он кричал на девушку обвиняя в самом страшном грехе — в эгоизме. А эта дурочка, младший научный сотрудник, покорно слушала и улыбалась потому, что видела в его глазах что-то такое, что ещё не слишком хорошо осознавал он сам. Сложно сказать сколько литров крепкого, горького кофе выпил за прошедший день Виталий. Наверное много. Но ни одна капля чёрной, дерущей горло и щиплющей язык, жидкости не пропала зря потому, что вечером они вышли из здания института вместе.

Дождавшись ухода научных сотрудников профессор Гальтаго облегчённо вздохнул и подмигнул задержавшейся практикантке: —Теперь можно и поработать спокойно. Не лаборатория, а какой-то женский роман.

Сергей Иванович обиженно посмотрел на начавшие подсыхать нарезанные пластики модик-апелсина. Занятым душевными переживаниями и невольно втянувшим в свою мелодраму остальных членов коллектива, научным сотрудники было не до апельсинов.

— Наташа, попробуйте— предложил профессор — Модифицированные апельсины обладают уникальным вкусом. Кроме того они полезны и естественным образом улучшают работу головного мозга.

Практикантка сказала: —Я не могу пока позволить себе есть вкусные вещи. Но не беспокойтесь. Отнесу апельсин ребятам из лаборатории Крижальской. Фрукт не пропадёт. Но сначала не могли бы вы посмотреть на реакции вот этого зародыша. Они становятся предсказуемыми. Похоже его структура вырождается, можем ли мы что-то сделать?

К концу следующей недели остался неполный десяток зародышей способных в ответ на введение входных данных выдавать соответствующие выходные. Сотрудники лаборатории дали каждому имя. Сколько раз Виталий зарекался давать имена зародышам, но снова не удержался. Все зародыши были разными. Можно сказать имели индивидуальной характер. Один лучше решал числовые задачи. И если подать ему на вход одновременно вычислительную задачу и задачу на формальный логический вывод, то сначала он решал числовую и только потом брался за логическую. Другой подсел на задачи классификации объектов где требуется входящее множество объектов заданных своими описаниями разбить на несколько подмножеств по какому-то одному или нескольким формальным признакам или свойствам. У классификатора было совсем плохо с вычислениями. Он сыпался даже на не слишком сложных задачах вычислительного типа.

В тот день профессор Гальтаго пришёл в лабораторию при полном наряде. Виталий уже знал, что когда Сергей Иванович одевает рубашку с длинными рукавами значит пришло время финального теста.

— Не рано ли? — спросил он вполголоса.

Профессор однако расслышал и ответил: —В промедлении нет смысла. Сегодня проверим все оставшиеся зародыши на рубановском тесте.

И они проверяли отсеивая один за другим. Виталий сжимал Риммину ладонь и они оба волновались потому, что вопреки Виталиным словам сказанным практикантке две недели назад, они надеялись, что на этот раз всё получиться.

С непроницаемым лицом профессор слушал как Виталий перечисляет не своим, чужим голосом: —Не прошёл. Не прошёл. Тест не пройден.

Губы практикантки сжались в ниточку и Римма сказала ей: —Привыкай. Это будни науки: чтобы найти звезду приходится вначале перелопатить тонны песка.

В конце профессор сказал свои обычные слова: —Товарищи, мы не должны предаваться отчаянию. Впереди много работы. Нужно препарировать зародыши и попытаться выяснить причины неудачи. Сегодня мы не смогли зажечь свет разума на лабораторном столе, но я убеждён что когда-нибудь, несомненно, когда-нибудь… — Вместо того чтобы закончить «несомненно получится» Сергей Иванович замолчал. Три пары глаз смотрели на заведующего лабораторией.

— Извините— сказал профессор — Мне нужно выйти на воздух. Виталий, пожалуйста распоряжайся. Ты знаешь что делать.

Быстрым шагом Гальтаго вышел из лаборатории. В наступившей тишине старший научный негромко произнёс: —Похоже многочисленные неудачи сумели уязвить нашего железного профессора. И ещё мы его расстроили…

Риммино прикосновение вернуло Виталия в реальность и он начал распоряжаться: —Практикантка, сделай дампы памяти. Любимая, внеси последние записи в лабораторный журнал. Практикантка, сделай повременные срезы с каждого дампа. В первую очередь интересует нейронная сеть занимающаяся первичной обработкой данных с входных каналов. Я хочу увидеть этапы её первичного зарождения и развития по каждому из зародышей. Любимая, пожалуйста проследи за ней и поправь если будет нужно.

Практикантка прошептала себе под нос: —Вообще-то у меня имя есть.

Работа кипела словно оставленная на печке без присмотра кастрюля с водой.

Вечером Виталий сказал любимой: —Сегодня я собираюсь по свински напиться, идёшь со мной?

Римма промолчала, тогда он сказал: —Ты не выглядишь сильно расстроенной. Раньше мы с тобой вместе травили мозг алкоголем после каждого неудачного завершения эксперимента. Что изменилось?

Разговор происходил на площади труда, под большими голографическими часами без какой либо опоры висящим над площадью и отсчитывающими время с точностью до долей секунды. С большинства деревьев осыпалась листва. Только ели посаженные по краям площади красовались зелёными иголками как будто сегодня ничего не произошло.

— От нейтрализатора алкоголя у меня болит голова и потому утром нет большой разницы пользуюсь ли нейтрализатором или терплю по старинке— ответила Римма.

Виталий упрекнул: —Я чувствую в тебе безразличие

— Ну извини, что не заламываю руки по причине очередного нерождения искусственных интеллектов когда у нас самих скоро будет ребёнок.

— Так вот в чём дело— Виталий задумчиво поскрёб подбородок: —Но сейчас его генетическую карту только перекраивают и рисуют в СовГенСтрое, разве не так? Можно сказать, что ребёнок пока ещё только проектируется.

— Нужно заранее учиться ответственности. Особенно тебе— возразила любимая.

Виталий посмотрел на висящие над головой часы и предложил: —Давай пойдём вместе. Я буду пить, а ты пересказывать планы и своё видение нашей семейной жизни. Утром посмотрим, что я запомню и от этого и будем отталкиваться.

Сначала Римма хотела возмутиться, а потом передумала и согласилась. Вскоре Виталий понял почему. Римма начала говорить ещё по дороге к одной из немногих в городе столовых где в вечернее время в меню появлялись алкогольные напитки. Дойдя до дверей украшенных различными вариациями фразы «пьянствуй бой», Виталий понял, что его не столько волнует сегодняшняя неудача в лаборатории сколько грандиозный размах Римминых планов относительно его скромной персоны. Он слушал, кивал, пытался возражать, но почему-то не получалось. Семейная жизнь немного пугала, но пить по этому поводу совершенно не хотелось. Так они и просидели весь вечер за единственной чашкой козина разговаривая и время от времени оглядываясь по сторонам, словно киты выныривающие чтобы набрать воздуха и затем надолго погрузиться в океанские глубины.