Уленшпигель странствовал по разным местам и пришел в Ульцен, деревню. Здесь он снова заделался подмастерьем у пекаря. Когда он уже находился у мастера в доме, мастер намерился печь и Уленшпигель должен был ночью просеять муку, чтобы к раннему утру все было готово. Уленшпигель говорит: «Мастер, вы должны дать мне огня, чтобы я мог видеть, как сеять». Пекарь ему отвечает: «Не дам тебе огня. Я своим работникам в эту пору никогда огня не давал. Они просеивали муку в свете месяца. Так и ты должен делать». Уленшпигель говорит: «Ну, раз они муку так просеивали, то и я, как они, сделаю».

Мастер ушел и хотел часок-другой поспать. Тем временем Уленшпигель взял сито, выставил его за окно, где светил месяц, и давай сеять муку во двор. Когда хозяин проснулся и захотел печь, Уленшпигель еще стоял и сеял. Тут пекарь увидел, что Уленшпигель сыплет муку во двор, который весь белел от муки. Мастер тут и говорит: «Какого черта ты тут делаешь? Разве мука уж даром дается, что ты ее в грязь сыплешь?» Уленшпигель отвечает: «А разве вы не приказывали мне сеять в свете месяца, без огня? Я так и делаю». Хлебопек ему говорит: «Я приказывал, чтобы ты сеял при свете месяца», Уленшпигель опять говорит: «Вот прекрасно, мастер! Вы должны быть довольны, я так и сделал: и в свете месяца, и при свете месяца. Потеря не велика, не больше пригоршни. Я ее сейчас подберу. Это муке ни капли не повредит». Мастер говорит: «Пока ты будешь муку подбирать, я не смогу тесто ставить, а потом уж будет поздно печь». Уленшпигель говорит: «Хозяин, у меня есть хороший совет: мы выпечем хлеб так скоро, как наш сосед. У него тесто в бадье стоит. Хотите получить, так я мигом тесто достану, а нашу муку вместо него поставим». Мастер рассердился и говорит: «Черта ты добудешь! Иди к виселице, притащи мне вора оттуда». «Хорошо», – сказал Уленшпигель и отправился к виселице. Под ней лежал скелет вора, сорвавшийся вниз. Уленшпигель взвалил его на спину, принес в дом и сказал: «Вот, я принес то, что под виселицей лежало. Зачем только оно вам понадобилось? Я не знаю, от чего оно помогает». Пекарь ему сказал: «А больше ты ничего не принес?». Уленшпигель ответил: «Там больше ничего не было». Пекарь был разгневан и сказал со зла: «Ты господ судей обокрал и их виселицу ограбил. Я на тебя бургомистру нажалуюсь, вот увидишь». И мастер пошел из дому на рынок, а Уленшпигель пошел за ним, причем мастер так торопился, что не оглянулся ни разу и даже не знал, что Уленшпигель идет сзади.

Вот стоит голова городской или бургомистр на рынке, а пекарь подходит к нему и начинает жаловаться. Но Уленшпигель был расторопным: как только мастер стал жаловаться, Уленшпигель встал вплотную к нему и вытаращил глаза. Когда пекарь увидел Уленшпигеля, он так взбесился, что у него из головы вылетело, на что он хотел жаловаться, и он сказал Уленшпигелю со злостью: «Что тебе надо?». Тот ответил: «Ничего не надо. Только вы обещали, что я увижу, как вы на меня бургомистру пожалуетесь. Раз мне надо видеть, так надо глаза пошире раскрыть, чтобы увидеть». Хлебопек ему сказал: «Иди с моих глаз! Ты плут». Уленшпигель ответил: «Так меня часто звали. Сидел бы я у вас в глазах, так мне с них пришлось бы сквозь ноздри лезть, коли вы бы глаза закрыли». Бургомистр услышал, что все это глупости, пошел от спорщиков и оставил обоих стоять. Когда Уленшпигель это увидел, обернулся он к мастеру и сказал: «Хозяин, когда же мы печь-то будем? Солнце уже закатилось». И убежал прочь, так и оставив пекаря стоять на рынке.