Ранним утром четырнадцатого числа осеннего месяца сентября 1999 года радиостанция «Свобода», ставшая протезом совести и интеллекта для многих российских интеллигентов, порадовала слушателей тем, что роман Михаила Афанасьевича Булгакова “Мастер и Маргарита” признан на Западе лучшим романом ХХ века.

И казалось бы “свободолюбцам” есть с чего радоваться: сцены посещения Москвы Воландом наиболее яркие, запоминающиеся, и Сатана в них наказует зло, не отказывая в удовольствии и читателям посмеяться и молча поиронизировать вместе с ним над недалёкими алчными москвичами и их пороками; поддерживает Маргариту в её “любви” к тихому мастеру, который сам «мухи не обидит» и пишет роман о гуманисте Христе и его ученике Пилате; и чуть ли не единственно у Сатаны творчество мастера находит признание; Сатана даёт мастеру и Маргарите посмертный покой, предоставляя им возможность полноты наслаждения друг другом и общения с друзьями, которого они не знали в жизни на Земле. Чего большинству надо в жизни и по смерти сверх того? И “сами собой” напрашиваются «очевидные выводы».

Короче: Воланд — «князь мира сего», и совсем не страшный, и даже в чём-то несчастный, вызывающий к себе жалость определённой неустроенностью его бытия: принципиальная неразделимость одинокой судьбы с кем бы то ни было; приходится постоянно общаться со всякой мразью, не вызывающей уважения; кроме того у него болит колено, которое выздоровеет лет через триста и т.п. И если его не гневить, подобно незадачливому барону Майгелю, по неведению хватившему через край и решившему настучать на Сатану в НКВД; или не путаться самонадеянно у него под ногами, как то делали Берлиоз и администрация театра “Варьете”; с уважением относиться к другим индивидам, включая и самого Воланда, соответственно их иерархическому статусу, проистекающему из способностей и навыков оказать то или иное воздействие на окружающих и стечение обстоятельств, то с ним вполне можно как гласно, так и на основе молчаливого взаимопонимания договориться о взаимовыгодном сотрудничестве. После этого якобы можно жить в своё удовольствие припеваючи под властью такого «князя мира сего», а по смерти обрести не возмущаемый никем покой подобно мастеру и Маргарите.

Бог же, как кажется на первый поверхностный взгляд, в отличие от Воланда, не только не присутствует в романе явно во всей полноте Его вседержительной мощи либо в образе одной из «ипостасей», но и неявного Его присутствия как-то незаметно. Бог в романе, как и в повседневно наблюдаемой каждым жизни, как бы не у дел: если Он и существует, то занят чем-то своим, а люди живут, как хотят, борются друг с другом и складывающимися вокруг них жизненными обстоятельствами, а Сатана творит, что желает, производя на многих впечатление, что он, если и не Вседержитель, — то держится со Всевышним и верными ему на равных, будучи легитимным и всевластным удельным «князем мира сего». Бога в романе, как и в реальной жизни, якобы то ли нет, то ли он якобы глух к мольбам людей. И соответственно никто не защищает ото зла творящегося на Земле не то, что обычных людей, каких много, например, мастера и Маргариту, но даже исключительного, необыкновенного человека — Иешуа, которого почти всякий наш невоцерковленный современник легко отождествит с Иисусом Христом; воцерковленные же видят в образе булгаковского Иешуа, если и не злоумышленно глумливую карикатуру на Христа, то свидетельство глубокого заблуждения М.А.Булгакова в вопросах веры, поскольку на их взгляд Иешуа не производит впечатления ипостаси Всевышнего Бога, а также водительствуемого Богом праведного человека; на взгляд многих Иешуа, в лучшем случае, — «гуманист»-одиночка, которому место в «гражданском обществе».

А «Евангелие от Воланда», включённое в текст романа, казалось бы повторяет в основном то, что известно — по их мнению — большинству о содержании новозаветных канонических текстов. Есть, конечно, какие-то разночтения, но роман, сами понимаете, — не «Священное Писание», а автор его имеет право на художественное творчество: вымысел и воображение, рождающие своеобразное видение фактов жизни как прошлой, так и современной ему. Да к тому же большинству легче прочитать увлекающий роман, нежели читать до скукоты отталкивающую Библию.

Казалось бы всё так…

И как ни опечалит это иерархов всех церквей имени Христа: по крайней мере в России, большинство молодёжи в наши дни узнаёт для себя что-то о Боге, о Сатане, об истории взаимоотношений людей с каждым из них, о Христе и данном через него учении не от иерархов церквей, не из школьного или вузовского курса «закон Божий», а из романа М.А.Булгакова “Мастер и Маргарита”. То есть историческая реальность в России такова, что представление многих об отношениях людей с Богом и Сатаной сформированы и формируются именно под воздействием этого романа, на основе чего каждый осознанно или бессознательно выбирает, с кем из двух он предпочитает быть в ладу.

Но если светские литературоведы упиваются своей “проницательностью” и “интеллектуальной мощью”, наставляя большей частью друг друга в том, что имел в виду М.А.Булгаков, то богословы церквей, и прежде всего, русскоязычных православных церквей напрасно хранят молчание по вопросу о роли этого романа в формировании религиозных воззрений новых поколений. Рассуждения некоторых воцерковленных литературных критиков, подобные тому, что мы привели в Приложении 3, не входят в рассмотрение затронутой М.А.Булгаковым проблематики, а только показывают, что его воззрения не отвечают церковной традиции. Но это очевидно и без их рассуждений всякому, кто хоть поверхностно знаком с вероучением церкви и прочитал роман. Но сообразны ли Истине воззрения самой православной церкви и воззрения М.А.Булгакова? — это и есть тот вопрос, на который следует отвечать искренне по совести, чтобы не быть лицемерным перед Богом и людьми.

Поэтому русскоязычному православию уклоняться от рассмотрения самой проблематики, затронутой в романе М.А.Булгаковым, этически недопустимо тем более, что М.А.Булгаков — плоть от плоти иерархии церкви, и вскормлен был в её духе, и иерархия церкви — профессиональные богомольцы и богословы — несёт по крайней мере моральную ответственность за дела своих духовных «чад» и «внуков»: отец писателя, Афанасий Иванович, был профессором Киевской духовной академии, членом Религиозно-философского общества имени Владимира Соловьёва . Биографы характеризуют его как «ученого-священнослужителя, серьёзного историка религиозных теорий» . И хотя он не пожелал дать сыну «духовного образования», но будучи ребёнком профессионального богослова невозможно не получить какого ни на есть домашнего богословского образования. вне формальной обстановки бурсы, семинарии или духовной академии, где публичное богословие невзирая ни на что культивирует сложившуюся господствующую традицию, а , может оказаться более содержательным и сообразным объективной истине, нежели образование официально признаваемых профессиональных богословов любой из церквей.

Соответственно, нравится это профессиональным богословам церквей имени Христа либо нет, но к “Мастеру и Маргарите” им лучше относиться как к богословско-социологическому трактату, написанному для широкой читательской аудитории в форме увлекательного художественного произведения.

Американский писатель Дж.Хеллер одного из персонажей своей “Уловки-22” охарактеризовал словами: «О литературе он знал всё кроме одного: как получать удовольствие от её чтения». Но не лучше и те, кто от чтения произведений художественной литературы не получают ничего кроме наслаждения, оставаясь глухими к смыслу текста и к смыслу подтекста, извлекаемому ассоциативным мышлением на основе матрицы взаимосвязей как между различными фрагментами произведения, так и между произведением как таковым и самой жизнью. То есть восприятие сказанного в романе требует размышлений о реальной жизни: одного прочтения романа с наслаждением или без такового или интеллектуального усердия литературных критиков, блуждающих в сюжетных линиях романа и в исторических мифах, относимых к эпохе его создания и описываемых в нём событий начала эры и второй четверти ХХ века, — недостаточно.

Поэтому начнём с самого простого в надежде отрезвить сладострастных поклонников мастера, Маргариты, Воланда. Вопреки тому, что думают многие, Маргарита никогда не любила мастера, но была привязана к нему страстно в вожделении «поиметь» его в жизни и «иметь» его нескончаемо по смерти, но Любви к кому бы то ни было она в себе не несла: не взрастила.

Несчастная женщина: как многие, она в 19 лет выскочила замуж. Муж был старше её. Был он человеком, занимавшим высокий пост, и дом их был, как говорится, «полная чаша». Единственно, чего семье не доставало: не было у них детей, но нам не сообщается, сами они избегали зачатия и рождения либо Свыше не дано было им зачать и родить. Но и муж её, в сюжете романа оставшийся «за кадром», — не её безвинная жертва: он растлевал долгие годы её нравственность, создав в семье условия для безделья Маргариты либо целенаправленно (что было бы невозможно, не будь Маргарита в чём-то изначально нравственно ущербна), либо подчинившись психологическому (возможно) бессознательному диктату самой Маргариты (что также свидетельствует о её нравственной ущербности). В таких условиях, живя за мужем и за прислугой на всём готовом, Маргарита дурела от безделья и не знала, куда себя деть, какому делу посвятить себя, и естественно, испытывала чувство неудовлетворённости жизненными обстоятельствами и была не прочь беззаботно и безответственно «поискать приключений» на своё «что придётся».

В таком нравственно обусловленном ущербном она познакомилась с тем человеком, к которому у неё возникла психологическая привязанность, ложно отождествлённая ими обоими с любовью. После чего Маргарита длительное время жила ложью в своей семье, а ложь и Любовь две сути несовместны.

Внезапно привязавшись страстно к новому знакомому, она сама возвела его, так и оставшегося в романе безымянным, в ранг «мастера», какое название вне всякой профессиональной корпорации с её внутренним «гамбургским счётом» однозначно означает: носитель этого титула возглавляет масонскую ложу. В обычных обстоятельствах это было бы самочинством, но… как мы узнаём из дальнейшего: она — «прапрапраправнучка одной из французских королев, живших в XVI веке» (гл. 22), и потому её право на возведение в степень было признано Воландом, как неотъемлемо присущее ей по факту происхождения от определённых предков. Так изящно М.А.Булгаков показал, кто в действительности является верховным куратором масонства.

И всё свершаемое Маргаритой в романе говорит о том, что она принадлежит к тому типу людей, которые в искренней убеждённости, что творят исключительно благое, доведут до погибели всякого, кто доверит им свою судьбу. Это прямо показано в эпизоде, когда она представляет Сатане мастера, только что извлеченного властью Воланда по её просьбе из мест, где мастер перед этим оказался не без её же соучастия.

После опустошения второго стакана “благородного” спиртного, предложенного мастеру Воландом, дабы тот взбодрился, Воланд начал разговор с появившимся пришельцем:

«— Ну вот, это другое дело, — сказал Воланд, прищуриваясь, — теперь поговорим. Кто вы такой?

— Я теперь никто, — ответил мастер, и улыбка искривила его рот.

— Откуда вы сейчас?

— Из дома скорби. Я душевнобольной, — ответил пришелец.

Этих слов Маргарита не вынесла и заплакала вновь. Потом, вытерев глаза, она вскричала:

— Ужасные слова! Ужасные слова! Он мастер, мессир, я вас предупреждаю об этом. Вылечите его, он стоит этого.

— Вы знаете, с кем вы сейчас говорите, — спросил у пришедшего Воланд, — у кого вы находитесь?

— Знаю, — ответил мастер, — моим соседом в сумасшедшем доме был этот мальчик, Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.

— Как же, как же, — отозвался Воланд, — я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва не свёл меня с ума, доказывая, что меня нету! Но вы-то верите, что это действительно я?

— Приходится верить, — сказал пришелец, — но, конечно, гораздо спокойнее было бы считать вас плодом галлюцинации. Извините меня, — спохватившись, прибавил мастер.

— Ну, что же, если спокойнее, то и считайте, — вежливо ответил Воланд.

— Нет, нет, — испугано говорила Маргарита и трясла мастера за плечо, — опомнись! Перед тобою действительно он!

Кот ввязался и тут:

— А я действительно похож на галлюцинацию».

То есть первое, что сделала Маргарита, обретя своего любовника (её собственные слова) — якобы «возлюбленного», — тут же «настучала» на него и «сдала» его Сатане: он, дескать, — не бесцветная серость из толпы простонародья, он — мастер, «ценный кадр»; в нашем общем деле пригодится, надо вылечить (для Сатаны прислушиваться к «стуку» имеет смысл, поскольку всеведением Бога он не обладает, а в «стуке» может быть сообщено что-то значимое для него).

Согласитесь: «настучать» на “любимого” и «сдать» его Сатане в угоду вожделению иметь “любимого” (человека) для себяво что бы то ни стало — это то, к чему воистину Любящий .

И мастер оказался в дурдоме действительно не без соучастия Маргариты. Сердце-вещун Маргарите не подсказало, что “возлюбленный” входит в нравственно-мировоззренческий кризис: она его покинула накануне самого критичного для судеб их обоих времени его жизни. Полезно вспомнить, что и последние деньги мастера перед этим оказались у неё. Хотя не деньги в их отношениях были главным, но всё же без тех 100.000 рублей их “идиллия” в подвальчике была бы невозможной; а как только деньги стали подходить к концу — так обстоятельства сложились “сами собой” так, что Маргарита исчезла со словами, что «ей легче было бы умереть, чем покидать мастера в таком состоянии одного». Но всё же ей оказалось легче покинуть мастера, хотя она чувствовала и знала, что дoлжно остаться, чтобы помочь ему своею Любовью, которую она так и не смогла в себе пробудить. Она, правда, обещала вернуться «завтра», но ситуация требовала её присутствия «прямо сейчас». С её же уходом ситуация, не дожидаясь наступления «завтра», немедленно разрешилась жизненной катастрофой мастера…

Такое “трагическое” стечение обстоятельств естественно для страстной взаимной привязанности людей друг к другу, но оно невозможно в жизни Любящих . Если в душе есть хотя бы одна Любви, то Любящий человек не мог бы найти себе иного места, кроме как быть рядом с возлюбленным в трудное для того время; и любящий оказался бы рядом, если и не упреждающе заблаговременно, то, по крайней мере, не пришёл бы уже тогда, когда человеческими силами уже ничего невозможно исправить. И уж никак бы Любящий человек не смог уйти накануне трагической развязки ситуации: душа согласилась бы с сердцем-вещуном, но Маргарита не согласилась ни с сердцем, ни с разумом, которые подсказывали ей всё правильно.

Хотя к потере друг друга, необратимой силами человека в обыденности, пришли двое, но если говорить о вкладе Маргариты, то произошло это потому, что Маргарита самолюбовалась всегда и везде: самолюбовалась, когда была девочкой; самолюбовалась в девушках; самолюбовалась в безделье замужества; уйдя от мужа, самолюбовалась тем, что она,как ей казалось, а , “сделала” из простого музейного работника, каких много, единственного и неповторимого «мастера» ; была опьянена собою в полёте на шабаш и мстила литературным критикам за то, что те не признали гениальности сотворённого ею, как ей казалось, мастера, т.е. не признали опосредованно гениальности её самой; самолюбовалась перед зеркалом; самолюбовалась на людях; несмотря на свой несчастливый брак жила в своё удовольствие: курила, выпивала, блудила.

И всё же, есть не мало таких женщин, и Маргарита из их числа: одари её эликсиром вечной красоты и юности, — она со временем станет старой дурой, конечно, если внешние — не подвластные ей обстоятельства — не принудят её переосмыслить всё прожитое и намерения на будущее и изменить себя в соответствии с переосмыслением жизни.

Но и «мастер» — не пример для подражания: безвольный, бегущий от проблем реальной жизни “интеллектуал”, идеал бытия которого — проедать жизнь в своё удовольствие на всём готовом. От “новых русских” наших дней и тогдашних нэпманов он отличается только бoльшей образованностью и отёсанностью культурой, что и определяет характер желанных для него удовольствий. В своём же отношении к Жизни он не отличим от них: все они — невольники страсти к получению удовольствий.

Реально мастер — паразит, хотя и благообразный отчасти, но не творец от щедрот души. Роман «про Пилата», написанный им, возник как результат того, что он выиграл в лотерею 100.000 рублей. Если бы не выигрыш в лотерею 100.000 рублей, то никакого романа «про Пилата» не было бы.

Лотереи — разновидность азартных игр, хотя и не все испытывают азарт, покупая лотерейные билеты. Азартные игры — удел Сатаны, а не поприще для трудов праведных. Так, что гонорар в 100.000 рублей за ещё не написанный им роман мастеру подкинул никто иной, как сам Воланд, доступными ему средствами воздействия на исход тиража лотереи.

То что гонорар упредил написание романа, — это стечение обстоятельств, управляемых не мастером. Есть люди, не способные к “творческому” взлету без предоплаты, и мастер — один из них. Зная это, Воланд подтолкнул его к написанию романа, обеспечив выигрыш имевшегося у мастера лотерейного билета. Гонорар вручен изящно и юридически безупречно, в отличие от случая с А.Б.Чубайсом. Но нравственно-этически мастер даже хуже А.Б.Чубайса: тот всё таки сначала возглавил проворачивание грабительской приватизации в России, потом написал (либо заказал кому-то) книжку об этом, и только после этих трудов, хоть и неправедных, ему пытались выплатить гонорар, что вызвало скандал.

Будь мастер способен написать от души хоть что-то в свободное от время, то и начал бы он работать над романом прежде, чем выиграл в лотерею «грант». И был бы его роман содержательно несколько иным, поскольку выражал бы иную нравственность.

Из трудов праведных вошли в художественное творчество многие деятели русского искусства. Те кто не ступил на путь профессионального художественного творчества с юности изначально, прежде чем были признаны в качестве выдающихся художников-творцов, до того успели состояться в качестве профессионалов в иных областях деятельности. Композиторы: А.П.Бородин — химик, Ц.П.Кюи — инженер-генерал, фортификатор, Н.А.Римский-Корсаков — офицер флота; писатели: Л.Н.Толстой — успел стать хорошим артиллеристом, честно прошёл всю Севастопольскую оборону и не прятался от войны по тыловым частям и в ГУЛАГе, что отличает его от А.И.Солженицына , изолгавшего в своих произведениях историю до и после 1917 г.; А.П.Чехов, сам М.А.Булгаков — сначала состоялись как практикующие врачи, а только потом были признаны писателями; А.П.Платонов, уже в советскую эпоху, современник М.А.Булгакова и персонажей его романа, — инженер, автор многих изобретений, часть из которых не потеряли значимости и в наши дни; художник Н.А.Ярошенко (1846 — 1898), из группы «Передвижников» — кадровый военный, инженер, один из руководителей Петербургского патронного завода ; режиссёр К.С.Станиславский, давший начало целой эпохе в истории театра, — начинал как владелец завода и организатор производства электрических кабелей в России (передовая отрасль промышленности для конца XIX — начала ХХ века). И это — только некоторые примеры.

Мастер же из тех “творцов”, что и Иосиф Бродский. Позиция такого рода художников может быть выражена примерно так:

“Работать как все, а тем более на совесть среди всех “этих” простолюдинов — мне в тягость. Обеспечьте мне комфортные условия для гениального художественного творчества. А если где-то гениальность моя для вас не очевидна, то “раскрутите” в обществе признание того, что я вам поставляю, при помощи профессиональных критиков и искусствоведов: всё равно они сами — такие же, как и я, нелюбители работать, но в отличие от меня, — творческие импотенты, которые сами не могут ничего создать и потому работают во вторичных “жанрах” критики и искусствоведения. Им от безделья всё равно какой дурью маяться, так пусть уж меня “раскручивают”, коли от работы отлынивают”.

Такие художники, искусствоведы и прочие “творческие” личности находят поддержку исключительно у Воланда на зависть менее талантливым дармоедам, ненасытные легионы которых показал М.А.Булгаков в составе «Массолита», и которые способны сожрать всё, не дав ни людям, ни Природе сами ничего…

(т.е. по не осознанному им паразитическому убеждению) не способен Любить, будь он воплощён в теле хоть мужчины, хоть женщины, ибо Любовь — одаривает окружающих, а не требует от них чего-либо и не стоит перед ними немым, но ненасытно-алчным укором. Мастер и Маргарита — «два сапога пара», но никак не чета Любящих.

В приведённом эпизоде «явления мастера Воланду» показано и ещё одно принципиальное свойство демонизма вообще , только частным случаем которого является отъявленный сатанизм. Люди в их большинстве, и особенно в среде абстрактно-гуманистической интеллигенции, признают друг за другом «право» на какое угодно мировоззрение, на какие угодно мнения, при этом по умолчанию признавая и право уклоняться от на вопрос: «Что есть истина?»

Сатана ведёт себя точно также: «если спокойнее, то и считайте», что он не существует.

Но именно в отношении к вопросу «Что есть Правда-Истина в конкретных общественно исторических обстоятельствах?» обнажается всякий демонизм, как бы он ни пёкся о «правах человека», отрицая за человеком право на знание Правды-Истины. В романе “Мастер и Маргарита” мастер не делает каких-либо деклараций по этому вопросу, однако реальная жизнь знает и крайне агрессивные и художественно сильные выражения позиции, требующей уходить от ответа на этот вопрос всегда и во всех обстоятельствах. Обратимся к воспоминаниям Н.И.Рыжкова, бывшего Председателем Совета Министров СССР в эпоху М.С.Горбачева:

«Ценю злую точность Галича: «Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы, не бойтесь мора и глада, а бойтесь единственно только того, кто скажет: “Я знаю, как надо!” Кто скажет: “Идите, люди, за мной, я вас научу, как надо!” (…) Гоните его! не верьте ему! Он врёт! Он не знает, как надо!» (Н.И.Рыжков “Десять лет великих потрясений”, Москва, «Книга. Просвещение. Милосердие», 1995 г., стр. 29).

Действительно в эпохи кризисов в обществе активизируется множество людей, которые заявляют, что они знают «как надо». Многие из них заявляют это безосновательно, вследствие чего следовать их поучениям вредно. Тем не менее, их самих лучше не гнать, как то советует Галич, программируя возникновение новых инквизиций, гестапо, ГУЛАГа, а оставить наедине с их мнениями в реальной жизни. Но среди них могут быть и те, кто не ошибается в оценках открывшегося им знания. Однако, если окружающие, как бараны, как одержимые следуют рецепту А.Галича и гонят и травят их вместо того, чтобы подумать над их словами и принять их знание к руководству в жизни, то кризис будет обостряться. Если же очевидного кризиса, взявшего за горло общество, пока ещё нет, то он неизбежно возникнет в будущем как результат предлагаемого А.Галичем отношения к Правде-Истине и её выразителям в обществе — тем, кто заявляет о своём знании того, «как надо», а по существу — как дoлжно.

И реально жертвой приведённых злых разрушительно-самоубийственных поэтических строк стал и их автор — сам А.Галич: эмигрировав из СССР, он погиб в результате короткого замыкания в магнитофоне, с которым работал (для его самоликвидации хватило незнания им всего лишь мелкой бытовой проблематики, а не глобальной общечеловеческой, на знание которой он всё же претендовал вопреки своему же брошенному в общество кличу травить тех, кто знает «как надо»).

Жертвой своего коленопреклонённого согласия с А.Галичем стал и Н.И.Рыжков, который с таким разрушительно-самоубийственным отношением к жизни и людям оказался на посту главы правительства СССР вследствие чего, во-первых, нажил себе к январю 1991 г. инфаркт (в этом проявилась самоубийственность нравственно обусловленного мировоззрения), и во-вторых, он воспользовался инфарктом как благовидным предлогом для того, чтобы оставить этот пост и трусливо бежать с поля боя за нашу Советскую Родину, предав тем самым миллионы тех, кто оказался под властью извращённой партийно-советской государственности (в этом проявилась разрушительность этого мировоззрения по отношению к обществу и среде обитания).

Кто-то может возразить: А что мог поделать один Н.И.Рыжков? И на этот вопрос есть ответ: с таким мировоззрением и отношением к Жизни он ничего благодетельного действительно не мог и не может сделать, а кроме того такое мировоззрение обрекает общество на разобщение и потому каждый, кто его несёт в себе и не может от него освободиться, — обречён на одиночество, даже если он и член какой-либо корпорации.

Поэтому реально вопрос в другом: А что Н.И.Рыжков не сделал для того, чтобы мочь (в том числе и в одиночку)? - однако этот вопрос не только к нему, но и к большинству наших современников.

Жертвой выраженного А.Галичем отношения к вопросу об истине и ей сопричастных в обществе пал и весь «советский народ», который взрастил в себе целое поколение рвачей-карьеристов, к началу перестройки возглавивших правящую партию, государственность, науку, которые и сами не знали «как надо», и гнали тех, кто знал хотя бы как не надо и думал над тем, как надо. Это и привело не к десяти годам, а к длящейся и поныне эпохе великих потрясений. И череда техногенных катастроф от Чернобыля 26 апреля 1986 г. до гибели АПЛ “Курск” 12 августа 2000 г. — результат того, что гнали тех, кто если ещё и не знал, «как надо», то уже точно знал, как не надо, и был способен дать безопасный для жизни общества ответ на вопрос «как надо?», удовлетворяющий требованиям времени.

А.Галич и солидарные с ним не желают знать ответы на вопрос «как надо». И потому они готовы без устали драть горло, чтобы уверить всех, что это — единственный вопрос, на который нет и не может быть ответа. А не желают они знать ответ на этот вопрос единственно потому, что хотят, чтобы “хорошо” было исключительно каждому из них за счёт угнетения других, но не всем людям без исключения на основе взаимной щедрости каждого. Именно “благодаря” господству в обществе мировоззренческой позиции, злобно-агрессивно и точно выраженной А.Галичем, к праведному образу жизни человечество переходит через эпоху катастроф (революций и контрреволюций), а не «эволюционно», т.е. без великих потрясений.

Но вне зависимости от того, позволяется ли по-воландовски снисходительно придерживаться всякого мнения безотносительно к тому, в чём оно ошибочно, либо по-галичевски открыто бросается клич без веры и без раздумий травить тех, кто прямо заявляет о своей сопричастности Правде-Истине, демонизм, включая и сатанизм, всегда по существу уклоняется от того, чтобы следовать в жизни тому, что есть истина, даже в тех случаях, когда истина неоспоримо известна.

Бог же не признаёт за человеком права уклоняться от этого вопроса или уходить от него ответом «не могу и не хочу знать».

Бог не признаёт за человеком права упиваться ложными мнениями, одной из разновидностей которых являются откровенно атеистические убеждения (материалистический атеизм), в которых выражается демонизм вообще, а не только сатанизм — как целеустремлённая оппозиция Божьему Промыслу. Но Бог не поддерживает и ложные вероучения о Нём самом (идеалистический атеизм), которые плодят в культуре разноликие системы подавления человека социальной магией, изображающей из себя истинное богослужение. Иными словами:

· материалистический атеизм прямо провозглашаетбытие Божие плодом вымыслов людей;

· идеалистический атеизм, прямо провозглашая бытие Божие как объективную данность , однако порождает вероучения, следуя которым человек оказывается не в ладу с Богом и в конфликте с Божьим Промыслом, тем более остром, чем более он убеждён в истинности вероучения и чем более непреклонно следует ему в жизни.

И в том, что все исторически реальные культы, провозглашающие Библию в её исторически сложившихся редакциях «священным писанием», истинно передающим «слово Божие», являются по их существу системами социальной магии, порабощающими людей и уводящими их от Бога, состоит точка зрения богословия Русской цивилизации, подтверждаемая исторически: то есть единством религиозной и светской истории человечества.

Однако Бог признаёт за человеком право на ошибку , а признавая за человеком право ошибаться, Он приводит к истине всякого, кто не противится Его водительству на пути освобождения как личности, так и общества от заведомой лжи и ошибок . Но на этом пути людям приходится отказываться от свойственных им прежде ошибочных и заведомо ложных мнений и от ошибочной и ложной этики, в которой повседневно выражаются их нравственно-мировоззренческие ошибки, в том числе и в вопросах веры и религии.

Тем не менее многие — вследствие не осознаваемого ими (а равно и осознаваемого) свойственного им же демонизма — воспринимают необходимость отказа от прежних и нравственно приятных им мнений как посягательство на их свободу, на свободу их самовыражения. И это особенно характерно для представителей , сложившейся на основе взаимной поддержки индивидуалистов — большей частью носителей демонического строя психики.

Соответственно гласно провозглашённое Сатаной разрешение пребывать при каких угодно мнениях безотносительно к тому, истинны эти мнения либо ложны, вызывает радостный отклик во всякой демонической душе, являющейся невольницей ставших её достоянием мнений и уклоняющейся на их основе от поисков истины и, как следствие, — от очищения культуры и коллективной психики общества от заведомой лжи и искренних заблуждений. Это обстоятельство и объясняет как популярность романа “Мастер и Маргарита” в неправедном обществе, так и одну из причин того, почему “свободолюбцы” с радио «Свобода» провозгласили его «романом ХХ века».

И хотя погибший в начале романа Михаил Александрович Берлиоз тоже придерживался тех мнений, каких ему хотелось по его нравам, однако его пример показывает, что такого рода демоническая этика и признание права на “свободомыслие” у Воланда предназначены для общих деклараций, а сам он придерживается их далеко не во всех конкретных случаях и по отношению не ко всем конкретным персонам. А накопившаяся статистика исключений из этого провозглашаемого во все века сатанистами абстрактно-общего “правила” объективно показывает, что сам Воланд руководствуется иным мировоззрением и придерживается иной этики.

Как можно понять из дальнейших событий романа, М.А.Берлиоз погиб под колёсами трамвая вследствие того, что при посещении Москвы Воланд принял решение остановиться в его комнатах коммунальной квартиры и при этом не желал “стеснять своим присутствием” её постоянных жильцов. Соседу Берлиоза по коммуналке — директору театра Варьете Степе Лиходееву — повезло больше, нежели Берлиозу (его вышвырнули в Ялту на всё время визита Воланда в Москву).

Однако, противодействуя Всеблагому, Сатана знает, что есть пределы дозволенного ему Свыше, и потому целенаправленно заботится о том, чтобы самому, когда он подталкивает к «генеральному наступлению на грабли» других, не наступить на те же или на рядом положенные «грабли». Прослушав изрядную часть беседы почти что уже погибшего М.А.Берлиоза с пока ещё литератором, а в перспективе профессором-историком, Иваном Николаевичем Бездомным-Поныревым , Воланд, не обладающий всеведением Бога, вторгается в их разговор, чтобы уточнить важнейшее для всей его деятельности в обществе людей обстоятельство:

«Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? — спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зелёный глаз.

— Нет не ослышались, — учтиво ответил Берлиоз, — именно это я и говорил.

— Ах, как интересно! — воскликнул иностранец.

«А какого черта ему надо?» — подумал Бездомный и нахмурился.

— А вы соглашались с вашим собеседником? — осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному «Воланд сел на скамейку между ними: наше пояснение при цитировании».

— На все сто! — подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.

— Изумительно! — воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: — Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, ещё и не верите в Бога? — Он сделал испуганные глаза и прибавил: — Клянусь, я никому не скажу.

— Да, мы не верим в Бога, — чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз, — но об этом можно говорить совершенно свободно.

Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:

— Вы — атеисты?!

— Да, мы — атеисты, — улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!»

— Ох, какая прелесть! — вскричал удивлённый иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.

— В нашей стране атеизм никого не удивляет, — дипломатично вежливо сказал Берлиоз, — большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге .

Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумлённому редактору руку, произнеся при этом слова:

— Позвольте вас поблагодарить от всей души!

— За что это вы его благодарите? — заморгав, осведомился Бездомный.

— За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, — многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак».

Именно признавшись Сатане в своём неверии в Бога и , М.А.Берлиоз сам утвердил смертный приговор, вынесенный ему даже не Сатаной, а стечением жизненных обстоятельств, в которых он оказался. Разница между ним и Воландом в одном: Воланд, обладая более мощной системой чувств, знал, что «Аннушка уже пролила масло», и видел один из многих вариантов алгоритма дальнейшего возможного течения событий, который он и намеревался осуществить; а М.А.Берлиоз, не только не знал сам, что «Аннушка уже пролила масло», но и не придал должного значения этому сообщению Воланда, когда тот уведомил его об уже свершившемся, как оказалось в последствии, — убийственном для него — пролитии масла. К сожалению, самонадеянность, какую явил в этом эпизоде М.А.Берлиоз, не редкостна, а типична для современного общества и в России, и на Западе.

В силу своего намерения остановиться без помех в квартире М.А.Берлиоза, о чём Воланд также уведомил ещё только будущего покойника (гл. 3), он стоял перед вопросом: сможет ли он реализовать эту возможность в отношении М.А.Берлиоза, либо при такого рода попытке с его стороны будет иметь место прямое адресное вмешательство Свыше, в результате чего М.А.Берлиоз благополучно разминётся с трамваем. М.А.Берлиоз успокоил Воланда своим заверением в приверженности атеизму, и Воланд поблагодарил его за эти сведения — действительно очень важные для осуществления его намерений.

При этом надо отдать должное: по житейским меркам современности Воланд — не крохобор подобно многим другим демоническим сущностям. Он даже проявил своего рода великодушие: оставшееся до встречи Берлиоза и трамвая время Воланд посвятил просвещению Берлиоза и Бездомного-Понырева в вопросах существа бытия и отношений человека и человечества с Богом, что в принципе могло бы спасти Берлиоза и Бездомного ото всех постигших их в дальнейшем неприятностей, если бы они отнеслись к рассказанному им с должным пониманием.

В частности, Воланд напомнил Берлиозу и довёл до сознания беспредельно невежественного ещё в то время Бездомного важнейшие богословские сведения:

«— Но, позвольте вас спросить, — после тревожного раздумья заговорил заграничный гость, — как же быть с доказательствами бытия Божия, коих, как известно, существует ровно пять?

— Увы! — с сожалением ответил Берлиоз, — ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может.

— Браво! — вскричал иностранец, — браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила Канта по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!

— Доказательство Канта, — тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, — также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством».

Здесь действительно сказано основное: все интеллектуально-рассудочные доказательства, а равно опровержения бытия Божия — вздорны.

Разум всякого индивида, включая и человека, и Воланда — ограничен, ограничены и их знания. Вследствие этого всегда есть то, что остаётся принимать на веру. Отказ от составляющей веры в мировоззрении и миропонимании влечёт за собой их ущербность, т.е. неполноту, ограниченность. Вера же позволяет расширить мировоззрение и миропонимание до границ Объективной реальности, будучи способной объять всё. Однако принятие чего-либо на веру обладает своей спецификой: принятие на веру, а равно и отказ принять на веру ту или иную определённую информацию, определённый смысл в конечном итоге обусловлены в психике индивида его истинной нравственностью, которая также определяет и алгоритмику его сознательной и бессознательной интеллектуально-рассудочной деятельности.

То есть объективно порочная нравственность позволяет принять на веру в качестве истинных ошибочную и заведомо ложную информацию, а праведная нравственность исключает принятие лжи и ошибок на веру в качестве истины. Смысл религиозной жизни — приведение нравственности к объективной праведности, а веры к истине, что достижимо только с Божией помощью, поскольку Бог всемогущ и всеведущ.

Но вопреки тому, что многие думают, что доказательств бытия Божиего нет, они всё же есть и неоспоримы для тех, кто внимателен к жизни:

Бог даёт доказательство Своего бытия на веру, а не на разум. Оно носит по его существу нравственно-этический характер и состоит в том, что Всевышний отвечает молитве верующего Ему тем, что обстоятельства его жизни изменяются соответственно смыслу его молитв тем более ярко и явственно, чем более он сам нравственно праведен и отзывчив Богу, когда Бог обращается к нему персонально через его совесть, через других людей, через памятники культуры или как-то иначе на языке жизненных знамений . Бог всегда отвечает искренней осмысленной молитве: и даже если не происходит изменения жизненных обстоятельств в соответствии с её смыслом, то даётся тот или иной ответ на вопрос «почему?». В этом диалоге разум индивида только осмысляет даваемое Свыше, вводя его в систему миропонимания индивида, изменяя его нравственность и мировоззрение в направлении объективной праведности либо в направлении дальнейшего уклонения от неё.

Собственно седьмое — нравственно-этическое — доказательство бытия Божия и было предъявлено Берлиозу и Бездомному в форме смерти под колесами трамвая Берлиоза, отрекшегося от Бога и безнадёжного в своём неверии. Этот результат соответствовал , которые более знающий Воланд и описал ему в основных чертах:

«— Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?

— Сам человек и управляет, — поспешил сердито ответить Бездомный, на этот признаться, не очень ясный вопрос».

И Воланд, снизойдя к непониманию Бездомного, пояснил и принципиальные вопросы практики управления:

«— Виноват, — мягко отозвался неизвестный, — для того, чтобы управлять, нужно как-никак иметь точный план на некоторый сколько-нибудь приличный срок. Позвольте вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишён возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И, в самом деле, — тут неизвестный повернулся к Берлиозу, — вообразите, что вы, например, начнёте управлять, распоряжаться и другими, и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома лёгкого… (…) А бывает ещё хуже: только человек соберётся съездить в Кисловодск, — тут иностранец прищурился на Берлиоза, — пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, потому что неизвестно почему возьмёт — поскользнется и попадёт под трамвай! Неужели вы скажите, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? — и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.

Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его».

Но вместо того, чтобы постараться понять изложенные ему общие принципы управления и их практическое применение Воландом к детальному программированию психики самого Берлиоза на самоликвидацию его под колесами трамвая; вместо того, чтобы задуматься о своих взаимоотношениях с Тем, Кто действительно управляет бытием всех, включая и бытие его собеседника, занявшегося просвещением их с Иваном в богословских и житейско-управленческих вопросах, он сосредоточил всё своё рассуждение на незнакомце:

«Он не иностранец! Он не иностранец! Он престранный субъект… но позвольте, кто же он такой?»

Интерес к вопросу «А ты кто такой?» в сочетании с нежеланием вникнуть в суть происходящего свойственен как многим литературным героям, так и реальным людям. Как должны помнить читатели “Золотого теленка” И.Ильфа и Е.Петрова, М.С.Паниковский бросился с кулаками на О.И.Бендера с боевым кличем «А ты кто такой?!!» и тут же получил по морде. Хотя М.А.Берлиоз, в отличие от М.С.Паниковского, остался в рамках светского этикета, но аналогичная алгоритмика психической деятельности привела и его к куда бoльшим неприятностям. Это сосредоточение интересов на персоне (персонах), а не на сути происходящего, закономерно приводящее субъекта к бoльшим или меньшим неприятностям, можно назвать «синдромом Паниковского».

С позволения сказать, «интеллектуальные» усилия Берлиоза, охваченного «синдромом Паниковского», были бесполезны несмотря на данную ему Воландом подсказку: чтобы управлять — необходимо иметь план, причём не просто план, а точный план действий на весь период предполагаемого управления. Для составления плана, как можно догадаться самостоятельно, необходимо достаточно хорошо знать наличествующее стечение обстоятельств в настоящем, а кроме того — предвидеть их дальнейшее многовариантно-возможное течение в будущем, поскольку в противном случае невозможно даже сформировать хоть какое-то управляющее воздействие, а не то, чтобы осознанно осуществить успешное управление до достижения намеченных целей.

На необходимость предсказуемости последствий для осуществления управления Воланд также указал своим слушателям. Начав своё объяснение вхождением в поток мыслей самого Берлиоза, Воланд перехватил его мысль и довёл её до избранного им завершения:

«— Да, человек смертен (выделенное курсивом — начало мысли Берлиоза, которую он не успел развить до конца, поскольку его прервал Воланд: наше пояснение при цитировании), но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чём фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.

“Какая нелепая постановка вопроса…” — подумал Берлиоз и возразил…»

А возражать по существу было нечего, поскольку вопрос о предсказуемости последствий с достаточной для осуществления управления точностью — основной вопрос всякой философии, хотя в каждой практической философии определение полезности и оценок качества управления в мировоззрении индивидов остаётся субъективным и обусловлено их реальной нравственностью.

После всего рассказанного Воландом его собеседникам оставалось только самим догадаться:

· что план-сценарий иерархически наивысшего всеобъемлющего управления в отношении всего и вся в сотворённом Богом Мироздании называется Божье Предопределение;

· что Предопределение Божие многовариантно, иначе бы в нём не было свободы, но мера свободы (количество степеней свободы и доступный объём каждой из них) — у всех разная, соразмерная положению каждого индивида перед Богом;

· что знание многовариантности обстоятельств и предвидение Божие всеобъемлющи и не ограничены ничем и никем;

· что все остальные сотворённые Богом субъекты ограничены как в знаниях, так и в возможности предвидения, и потому они могут успешно действовать только в предопределённых для каждого из них Свыше границах, выход за которые неизбежно обрекает их управленческие действия на крах;

· что Сатана действует в соответствии с этими же принципами, из которых не делает тайны потому, что до них может своим умом дойти всякий внимательный к жизни человек;

· что действуя так, Сатана не признaется в том, что в основе его деятельности в обществе людей лежит оценка им же самим — на его страх и риск — Божеского попущения в отношении каждого. И если Сатана ошибается в своих оценках Божеского попущения, то он не достигает успеха в осуществлении своих намерений. Но поскольку связь души человека и Бога — по латыни она называется «религия» — сокровенна, в силу чего Сатана не может перехватить диалог верующего и Бога, а также и прямое обращение Бога к кому бы то ни было, то для предельно точной оценки попущения ему остаётся единственное средство: поговорить с самим объектом предполагаемого воздействия на религиозные темы, либо спровоцировать (или выслушать самопроизвольный) разговор между собой людей, которые стали объектом его интересов, или как-то иначе прояснить для себя этот вопрос. Потому-то Воланд и встрял в разговор двух собеседников, придав ему интересующую его направленность, и обрадовался, узнав, что он имеет дело с атеистами: ему можно действовать без каких-либо самоограничений в отношении обоих .

И всё рассказанное Воландом в беседе с двумя самонадеянно спесивыми интеллигентами на Патриарших прудах показывает, что он — по житейским меркам нашего общества — действительно не крохобор, да «корм» оказался «не в коней». Но это приводит к вопросу:

Почему широкая читательская аудитория может узнать и понять всё это и многое другое из художественного произведения, которое оценивается многими в качестве гимна демонизму и сатанизму, но не могла узнать этого и другого на уроках «закона Божьего» до 1917 г., и не может узнать этого и ныне при возобновлении после краха безбожной идеологии в СССР беспрепятственной деятельности всевозможных вероучителей? — ведь механизм революционных потрясений начала века и потрясений перестройки и реформ конца ХХ века основан на принципах, показанных несостоявшимся богословом М.А.Булгаковым в романе, написанном и вышедшем в свет в годы мракобесия материалистического атеизма.