Картина вторая
Лесная поляна, за которой виднеются в лесу палатки полевого госпиталя. На краю сцены, рядом с искореженным осколком деревом, вход в штабную палатку; недалеко от входа — грубо сколоченный стол и скамейка.
На сцену выходит Светлана Цаца. На рукаве у нее красная повязка дежурного по госпиталю, на боку противогаз. Она останавливается, достает из сумки противогаза зеркальце, смотрится в него, кокетливо поправляет выбившуюся из-под пилотки кудрявую прядь.
Цаца. А вы, лейтенант Цаца, действительно «ничего себе»… Как сказал начсанарм. (Вздыхает.) Эх, если б так сказал Ступаков! (Задумалась.)
Мимо торопливо, почти бегом, спешит Вера Ступакова. Увидев Цацу, замедляет шаг, отдает честь.
Куда ты, Верочка?
Вера (останавливается). Володю Савинова ищу. Вы не видели?
Цаца. Лейтенанта Савинова?
Вера. Для кого лейтенант, а для меня он — Володя.
Цаца. А ты знаешь, что его завтра выписывают? И твой Володя тю-тю!.. На передовую!
Вера. Вот только сейчас узнала… Все это так неожиданно…
Цаца (с любопытством). Неужели отпустишь одного?
Вера. Он не хочет, чтоб я с ним в полк на передовую ехала. А отцу и говорить боюсь… Но я все равно убегу!
Цаца. Умница, умница, Верочка! Такие парни, как Володя, в холостяках не засиживаются.
Вера (глядя в сторону). Да я не только из-за Володи!.. Не могу больше сидеть под крылышком у отца. Или на передовую, или в другой госпиталь переведусь. Хватит!
Цаца. Так в чем же дело?! Выходи замуж — и вдвоем с Володенькой в полк!
Вера (тише). Володя тоже предлагает пожениться. А я боюсь отцу говорить. Он же горячий, вы знаете. Убьет!
Цаца (улыбнувшись). Тоже мне, героиня! Передовой не боится, а перед отцом трусит! Девчонка ты еще совсем! Будь посмелее, посамостоятельнее!
Вера. Мне все-таки жалко папу.
Цаца. А себя тебе не жалко?! А Володю? А любовь свою? А меня?.. (Спохватилась.) Ты меня послушай!.. Я дело советую: поженитесь тайком, а потом отцу и скажешь.
Вера. Как это — тайком?!
Цаца. Очень просто! Делается это так… (Вдруг что-то замечает за сценой.) Воздух! Вон отец твой с Киреевой!.. (Хватает Веру за руку, и они убегают.)
На сцене появляются Ступаков и майор медслужбы Киреева с папкой в руках.
Ступаков. Что ж, торжествует закономерность: слабый… уступает… сильному! Подполковник уступил генералу…
Киреева. Любомиров в хирургии действительно звезда первой величины. В сравнении с ним, извините, мы с вами, да и не только мы, проигрываем. Это же счастье, что его к нам прислали.
Ступаков. Он ваш бывший педагог, поэтому вы так судите. Но разве я не справляюсь на посту начальника госпиталя? Или вы — на посту ведущего хирурга?
Киреева. Справляемся. (Усаживается за стол, раскрывает папку и рассматривает какие-то бумаги.) Особенно вы… Так поставили себя… (С иронией.) Прямо позавидуешь!
Ступаков (не замечает иронии Киреевой). Я привык на все смотреть философски. (Прохаживается по сцене.) Я никогда не забываю, что жизнь — это большой спектакль, необозримая и бесконечная драма. В ней каждому из нас, как актеру на сцене, надобно превосходно, с полной отдачей сыграть ту роль, которую ему преподносит госпожа судьба, его величество случай.
Киреева. Не знаю, Иван Алексеевич, насколько вы собирались (с нажимом) играть роль главного хирурга армии, но роль начальника госпиталя я бы вам посоветовала играть перестать. Надо им просто быть.
Ступаков. Нет, вы не правы… Если ты волей судьбы стал трубочистом, внуши всем, что ты самый лучший в мире, самый первый трубочист! Это старая притча. А притчи, как известно, плоды опытности всех народов и здравого смысла всех веков.
Киреева (с усмешкой). А если ты стал генералом, значит, заботься, чтобы тебя обязательно считали талантливым полководцем…
Ступаков. Только так! Не хватает таланта — притворись, что он у тебя есть!..
Киреева. Но ведь притворство — это, извините, ложь, очковтирательство.
Ступаков. А вам известно такое понятие, как святая ложь, ложь во имя человека?.. Ну, представьте себе, Анна Ильинична, что мы… попали во вражеское кольцо. Никто не знает, где выход. Я генерал, но и я не знаю. И вдруг заявляю: я знаю где! Всем — за мной!.. И представьте себе, мы выходим из окружения…
Киреева. А если не выходим?
Ступаков. Может случиться и такое. Но зато я подал людям надежду. Надежда, как известно, питает мужество, побуждает к действию. Мужество и деятельность превращаются в силу, и рождается хоть какая-то, небольшая, призрачная, но все-таки гарантия успеха. Согласитесь, это лучше, чем ничего!
Киреева (размышляет). Интересно, интересно… Извините, Иван Алексеевич, но я по праву женщины. Вот вы хороший хирург… (Лукаво.) Не выдающийся, конечно, как Вишневский или Любомиров, но все же хороший. (Он кивает головой в знак благодарности.) Скажите, вы, как начальник госпиталя, как руководитель коллектива, о чем вы больше заботитесь — о том, чтобы лучше всматриваться в души людей или чтобы самому эффектнее выглядеть в их глазах?
Ступаков (с усмешкой). Анна Ильинична, не добавляйте в молоко уксус! Я знаю, что вы всегда мыслите оригинально…
Киреева. Но оригинальность не всегда превосходство.
Ступаков (обрадованно). Это что? Самокритика?
Киреева. Нет. (Посмеивается.) Я просто ощутила опасность быть правой в тех вопросах, в которых не право мое начальство.
Ступаков (вынужденно хохочет). Не зазорно быть покорным. (Заглядывает ей в глаза.) У вас очень меняется лицо, когда вы язвите! Не замечали?
Киреева. Человеческое лицо — самая занимательная поверхность на земном шаре.
Ступаков (весело). Ну и ну… С вами спорить — все равно что на минном поле собирать грибы. Как в той поговорке: ешь мед, да берегись жала…
Торопливо входит лейтенант медслужбы Светлана Цаца.
Цаца (прикладывает руку к пилотке). Товарищ подполковник… (Кокетливо.) Вас просят к телефону.
Ступаков (сердито). Не начальник санотдела?
Цаца. Нет… Начальник… банно-прачечного отряда.
Ступаков досадливо морщится и уходит.
(С наивностью смотрит на Кирееву.) Анна Ильинична, а вот правду говорят, что если у вдовца взрослая дочь, то он не может жениться, пока дочь замуж не выйдет?
Киреева. Не знаю, Света. Не слышала такого. А к чему это вы?
Цаца. Да так… Интересуюсь народными обычаями. В дневник записываю.
Киреева (насмешливо). В таком случае не забудьте записать в дневник, что нельзя во время операции со стерильными руками пикировать под стол.
Цаца (обиженно). А я что, виновата? Бомбы как засвистели!.. Я и сама не помню, как под столом очутилась.
Киреева (встает, направляясь в палатку). Бомбы, Света, за километр упали. За километр. А операцию пришлось прервать, пока ты руки мыла.
Цаца (останавливает ее). Ой, Анна Ильинична! Я и позабыла. Совсем! Вас же там ищут.
Киреева. Кто?
Цаца. Да разведчик этот… Лейтенант с орденами.
Киреева. Савинов, что ли?
Цаца. Ага, Савинов… (Таинственно.) Я что вам сказать-то хотела: он ведь влюбился…
Киреева. В вас?
Цаца. Да что вы?
Киреева. Но не в меня же!
Цаца. В Веру, в дочку начальника госпиталя.
Киреева. Ну а я здесь при чем?!
Цаца. Вы должны им помочь обвенчаться.
Киреева (поражена). Я хирург, а не священник! Это во-первых, а во-вторых, какое венчанье, какая свадьба на фронте?!
Цаца. Скоро конец войны. Многие женятся. А не помочь влюбленным грешно! Бесчеловечно!.. Помогите, а то Володю уже выписывают в полк.
Киреева. Ну, чем помочь? Как?
На сцену выходит лейтенант Савинов. Киреева и Цаца его не замечают.
Цаца. Надо уговорить Ступакова. Мозги ему проветрить! Только вы это сможете.
Киреева. Ну нет, увольте меня от этой миссии! Увольте! (Уходит в палатку.)
Цаца. Анна Ильинична, миленькая! Я вам еще не все сказала! (Спешит в палатку вслед за Киреевой.)
Савинов (один.) Ох, Вера, Вера… Что же ты со мной делаешь? Гибнет от любви боевой разведчик Володя Савинов на виду у всего фронта!.. Но как это, черт возьми, прекрасно!.. Я даже маме написал об этом — своей дорогой Марине Гордеевне. (Кружится.) Вера… Верочка… Какого цвета у вас глаза?.. Ласково-голубого… Олух! (Останавливается, хватается за голову.) До чего я дошел?! (Издевается над собой.) Какого цвета ее голос?.. Нежно-лунного… А какого цвета наша любовь?.. Идиот! Ведь с ума схожу!.. Боже мой!.. Все! Пропал!.. Растаял, как снежинка на ладони!
Вбегает Вера. Увидев Володю, кидается к нему.
Вера. Володя… У меня отчего-то сердце болит. И такой холодок в груди иногда… Будто я летаю высоко-высоко! В небе. И боюсь упасть, разбиться.
Савинов. И я во сне часто летаю.
Вера. Нет, это другое, совсем другое. (Тише.) А меня во сне видишь?.. Ну, хоть раз видел?
Савинов. Знаешь, Веруша, вот как мы познакомились с тобой, так мне все время кажется, что я во сне. В каком-то нереальном, дивном сне. И страшно проснуться: вдруг ты исчезнешь?
Вера. Нет, уж лучше ты просыпайся. Я теперь никуда от тебя не денусь… Никуда.
Целуются.
И с тобой теперь ничего не случится… Я буду всегда рядом… Да, а кто из нас все-таки поговорит с Анной Ильиничной?
Савинов (шутливо-строго). По-моему, это уже ни к чему.
Вера. Как это ни к чему? И с отцом моим поговорить, а по-военному согласовать надо… Да, а как же твоя мама? Она меня примет?
Савинов. Моя милая Марина Гордеевна уже любит тебя, как и меня. Я ей целую поэму о тебе написал. В стихах.
Вера. Прочитал бы…
Савинов. Прочитаю как-нибудь. А что касается Анны Ильиничны, то, по-моему, мы опоздали. (С улыбкой кивает на палатку.) Там Светлана Святозаровна, кажется, уже ведет разведку боем.
Вера (обрадованно). Правда?! Сегодня, пожалуй, самый подходящий день для свадьбы!.. На фронте затишье. Ни одна машина с ранеными не приходила. А палаточные все обработаны.
Савинов. Самый момент прокричать «горько!». Только боюсь, укокошит меня твой отец. (Со смешком.) И вместо свадьбы будут похороны.
Вера. Боюсь, боюсь… А еще разведчик, герой!.. (Притрагивается к груди Володи, где прикреплены орден Красного Знамени, медаль «За отвагу» и гвардейский значок.) В тыл к немцам ходить не боялся. Эх, если б я родилась мальчишкой!..
Савинов (шутливо). Нет уж, нет. Не надо! Мальчишек и без тебя хватает. А вот такую девушку я встретил впервые и, кажется, голову потерял.
Вера. Так тебе и надо, не шляйся по госпиталям!
Савинов. Я в первый раз.
Вера. Что в первый?! Голову потерял?
Савинов. Нет, в госпиталь попал.
Вера (кокетливо). А голову, значит, не первый?
Савинов. Видишь же: на месте голова. (Что-то достает из кармана.) Смотри, что я сохранил… Это осколок из моего плеча… Я вот все о чем думаю: где-то в Германии на заводе отливали снаряд, потом везли его на восток… заряжали в пушку… стреляли… Осколок снаряда попал в меня… Я чудом остался жив, но… он привел меня к тебе. (Прячет в карман.) Будем хранить его.
Вера. Не надо! (Обнимает Володю.) С таким трудом мы спасли тебя. Он так глубоко сидел… Надежды не было… Если бы не Киреева, не ее золотые руки…
Савинов. И твои золотые руки. (Целует Вере руку.) Как они тут нужны.
Вера (решительно). Нет, нет! Я все равно убегу на передовую!
Савинов (тревожно). Вера, не вздумай! Я говорю серьезно… Скоро наступление. Тяжелые бои… Ты должна ждать меня здесь.
Вера. Ну, конечно! Они готовятся к наступлению, а я, молодая, здоровущая, и торчи в тридцати километрах от фронта! Ну почему, почему я не могу быть вместе с тобой?!
Савинов. Перестань!.. Ты как маленькая… Как романтичная девчонка. На передовой запросто убить могут!
Вера. Будто тут не могут! Нас то и дело бомбят…
Савинов. Ну и часто погибают?
Вера. Случается. Ты же сам видел, как на прошлой неделе двоих наших схоронили.
Савинов. Случается, Вера, и дуб ломается. А там… (Махнул рукой.)
Вера. Извини, конечно, но думаю, что я знаю о войне побольше, чем ты. Я каждый день такое вижу… Смертные муки и смерть… И трупы таскаю… (Помолчала.) С тех пор как все наши — и мама, и брат, и бабушка — погибли в блокаде, я поклялась, что буду, буду на передовой… А сама торчу тут, возле отца.
Савинов. Вера, сейчас не надо об этом!.. Лучше иди поговори с отцом о нас. А я поговорю с Анной Ильиничной.
Вера. Ишь какой хитрый! Отец меня и слушать не станет. Сам иди к нему. А я пока отпрошусь у Анны Ильиничны с дежурства! (Хочет уйти.)
Савинов (в нерешительности). А может, нам лучше вдвоем явиться перед его грозные очи?
Вера (решительно). Эх ты! Ладно, сперва я одна с ним поговорю. Но ты сейчас же выпишись из госпиталя. Понял?.. Получи в штабе свои документы.
Савинов. Понял! Чтоб подполковник Ступаков уже не имел надо мной власти? И не упек в штрафную роту?
Вера. Умница… Вам пятерка, Савинов. А теперь идите.
Савинов. Слушаюсь! (Обнимает и целует Веру.)
Из палатки выходят Кирееваи Цаца. Они видят целующихся Веру и Савинова; Киреева отворачивается.
Киреева (к Цаце). Я все поняла.
Савинов отрывается от Веры и убегает.
Продолжайте выполнять обязанности дежурного по госпиталю.
Цаца. Слушаюсь! (Кидает многозначительный взгляд на Веру и уходит.)
Вера (смущенно). Товарищ майор медицинской службы, разрешите обратиться?
Киреева. А-а, новоявленная Дульцинея! Обращайся. (Садится на скамейку, оглядывается.) День-то сегодня какой тихий. На удивление. Даже сиренью пахнет.
Вера. Точно, Анна Ильинична, пахнет… И с передовой ни одной машины нет…
Киреева. Все ясно! И ты просишь, чтобы я освободила тебя от дежурства?
Вера. Ага. (Обрадованно.) А как вы догадались?
Киреева. По твоему серьезному, глубокомысленному выражению лица. (Смотрит строго, вопрошающе.) Ты давно любишь этого лейтенанта?
Вера. Мне стыдно, Анна Ильинична!.. Но на войне день засчитывается за три.
Киреева (вздыхает). Нет, любить никогда не стыдно. (Помолчав). Если, конечно, это действительно любовь.
Вера (взволнованно). Действительно, Анна Ильинична! Знаете, как люблю!.. Ну вот… будто все вокруг совсем другим стало! И этот день, и лес… И люди совсем другие!.. И я другая!.. Ну… не знаю, как сказать. А он, Володя, такой славный!..
Киреева. Какой?
Вера. Ну, характер у него славный.
Киреева (насмешливо). Характер… Девушки ни о чем так поверхностно не судят, как о характере своих женихов… А он-то тебя искренне любит?
Вера. Ой, знаете, как любит!
Киреева (смеется). Откуда же мне знать? Только имей в виду, если слишком умно говорит о любви, тогда еще не очень влюблен… Вот когда языка лишится… (Взмахнув рукой.) Ну, ладно, Дульцинея, освобождаю тебя от дежурства, а остальное уволь — не в моей власти.
Вера (чмокает Кирееву в щеку). Спасибо, спасибо, Анна Ильинична! (Убегая.) Пойду скажу Володе.
Киреева (смотрит вслед). Милая, славная девушка… Да пусть будет у тебя счастье…
Появляется Ступаков.
Ступаков. Ну, что вы, Анна Ильинична, скажете на такое: начальник банно-прачечного отряда спрашивает, нельзя ли сделать аборт его кастелянше на седьмом месяце беременности. По-моему, он сумасшедший! Я ему так и сказал: вы с ума спятили… А кто это так помчался?
Киреева. Дочь ваша, Иван Алексеевич.
Ступаков. Случилось что? (Берет со стола газету.)
Киреева. Думаю, да. Случилось.
Ступаков (разворачивает газету). А именно?
Киреева. А именно — влюбилась.
Ступаков. Серьезно?
Киреева. Да, кажется, очень серьезно.
Ступаков (не отрываясь от газеты). Прекрасно, прекрасно. В ее возрасте любовь — это песнь души. А душа, так сказать, куется в страстях и сомненьях… Важно только, чтоб чувство не ослепляло разум и объект был достойным.
Киреева. Объект, как вы изволили выразиться, — прославленный разведчик. Может, приметили в команде выздоравливающих лейтенанта с орденом и медалью? Если нет — надо познакомиться. Хороший зять будет.
Ступаков (испуганно отрывается от газеты). Что?! Как это зять?! Вы что? Все это серьезно?.. Нет, нельзя так шутить над отцом, у которого одна дочь и больше никого…
Киреева (закуривает). Вы слепец, Иван Алексеевич. Дочь ваша светится от счастья как солнышко!
Ступаков. Да вы шутите! Но… но она мне ни слова…
Киреева. Истинное чувство всегда безмолвно.
Ступаков (взволнованно). Какое может быть чувство? Война, кругом кровь льется!.. Сколько кладбищ уже оставил за собой наш госпиталь, да и каждый медсанбат.
Киреева. Конечно, война не лучшая пора для любви. Но и она тут не властна.
Ступаков (нервно ходит по сцене). Она же еще девчонка! Откуда вдруг все это? Здесь какая-то…
Киреева. Родители последними замечают, когда их чада далеко уходят за порог детства.
Ступаков. Нет, Анна Ильинична, ваши очки мне не по глазам. Все это пустое. Дочь у меня одна. И я в ответе за ее судьбу хотя бы перед памятью покойной жены.
Киреева. Извините, Иван Алексеевич. Считайте, что я вам тут не советчица…
Ступаков. А жаль… Я хотел бы…
Киреева. Разрешите идти на обход?
Ступаков. Что ж, идите, пора.
Киреева уходит.
(Сидит молча, затем раздраженно.) Любовь. Чувства. Зять… Черт знает что! (Барабанит пальцами по столу.) Зять хочет взять. Тесть любит честь… Тьфу!
Появляется Вера, испытующе смотрит на отца. Тот поднимает голову.
Вера (с робостью подходит к столу). Пап, я что-то хотела тебе сказать…
Ступаков (строго). Я уже в курсе… Последним узнал. Но все-таки узнал. Прослышал, так сказать… (Встает, выходит из-за стола.) Что ж ты молчала? Я понимаю: молчание — золото. Но слово все-таки тоже благородный металл — серебро. Особенно в подобном случае.
Вера. Пап, отнесись к этому серьезно.
Ступаков (с притворством). А как же иначе?.. Когда речь идет о важных делах, я — воплощение серьезности.
Вера. Пап… Мы с Володей… любим друг друга и решили…
Ступаков. Ах, уже «мы», уже «решили»!.. Так зачем же тебе мое отношение? Когда умерла в блокаду твоя мама, я чудом разыскал тебя! Ты это знаешь. И знаешь, что, кроме тебя, у меня никого нет на всем белом свете! Я и на фронт взял тебя, чтоб ты не погибла в тылу от голода или чтоб с тобой не приключилось еще что-нибудь ужасное.
Вера. Пап, ну я же вполне самостоятельная.
Ступаков (в том же тоне). И если хочешь знать — ради тебя я проявляю излишнюю осмотрительность, стараюсь держать госпиталь подальше от передовой… А ты… ты недавно увидела человека… и уже готова на все… готова забыть об отце…
Вера. Я не собираюсь о тебе забывать… А Володя лечился у нас полтора месяца…
Ступаков. Полтора месяца? Как много?!
Вера. В условиях фронта вполне достаточно.
Ступаков. Для чего достаточно?
Вера. Чтобы полюбить и узнать человека.
Ступаков. Может, вначале узнать, а потом полюбить?
Вера. Да, я так и хотела сказать.
Ступаков. А может, еще надо удостовериться, что это и есть любовь?
Вера. Он очень хороший, ты сам увидишь.
Ступаков. Хороший?..
Вера. И храбрый! И очень умный!
Ступаков. Очень умный?.. Если он умный, так пусть оставит тебя в покое! Ему в полк! Тебе — за работу!
Появляется Володя, издали прислушивается к разговору.
Инезабывай. Тебе только девятнадцать! Впереди ждет тебя еще не одна увлеченность!.. И каждая будет казаться любовью.
Вера. Пап, как ты можешь?!
Ступаков. Запомни: парней много, а отец у тебя один! (В сердцах.) А если завтра его убьют?! Ты об этом подумала?
Вера (испуганно). Не смей так говорить… Мы с ним уже… решили… пожениться!
Ступаков (поражен). Что? Уже и свадьба? Ах, вот оно как! (Суматошно расстегивает ремень.) Я доведу тебя до ума!
Вера. Пап, ты не прав! Ты сто раз не прав.
Ступаков (снимает с ремня кобуру с пистолетом и сует ее в карман). Чем более не правы люди, имеющие власть, тем менее следует им говорить о том, что они не правы… И пока ты моя дочь…
Вера. Папочка, ты не посмеешь!.. Я не маленькая!
Ступаков. Ты моя дочь!.. И коль ты не понимаешь слов… я обязан исполнить свой родительский долг… (Замахивается на Веру ремнем.)
Володя подбегает к Ступакову и ловким движением отнимает и отшвыривает ремень.
Савинов. Я не позволю!.. Не имеете права!
Ступаков (в ярости). Что?! Нападение лейтенанта на подполковника?! Арестовать!.. Дежурный по госпиталю, ко мне!..
Вера. Папа!.. Папочка!.. Родненький!.. Успокойся…
Ступаков. В военный трибунал!.. Дежурный!
Вбегает лейтенант медслужбы Светлана Цаца.
Цаца. Товарищ подполковник! Дежурная по госпиталю лейтенант Цаца по вашему вызову!..
Ступаков (указывает на Савинова). Арестовать! Составить протокол дознания за нападение на старшего офицера!
Цаца (к Савинову). Лейтенант Савинов, вы арестованы!
Ступаков. Можете считать, что он уже разжалован из лейтенантов! И принесите мне его документы!
Вера. Папа, разве мы на тебя нападали?! (Плачет.)
Цаца (с притворной серьезностью). Товарищ подполковник, я обязана записать в протокол дознания побудительные причины нападения… И указать фамилии свидетелей. (К Вере.) Вы будете свидетельствовать?
Вера. Ничего я не буду! Володя защищал меня.
Ступаков (остывая, поднимает ремень и подпоясывается). Теперь я вижу, какой он «умный» и «храбрый».
Цаца. Ничего, трибунал разберется! (К Ступакову, с лукавством.) Так какие будут указания, товарищ подполковник?
Ступаков. А ну вас всех к дьяволу! (К Вере.) Сейчас же на дежурство!.. Сами заварили кашу, сами расхлебывайте! (Уходит.)
Цаца (к Вере и Савинову). Ну, что же вы?! Расхлебывайте!.. Зачем теряете время? (К Савинову.) Документы успел получить?
Савинов утвердительно кивает и притрагивается рукой к карману гимнастерки; вопросительно смотрит на Веру, затем на Цацу.
Цаца (оглядываясь). Там сейчас санитарный автобус отправляется в сторону передовой. Я скажу, чтоб обождал! (Убегает.)
Савинов (взволнованно). Она права! В полк! Немедленно! За дезертирство на передовую судить тебя не будут! В мой полк!
Вера. Вдвоем? В твой гвардейский?
Савинов. Вдвоем! В гвардейский!
Вбегает Цаца.
Цаца. Автобус за шлагбаумом! Я предупредила!
Вера. Володя… А меня не вытурят оттуда?
Цаца. Не вытурят! Да бегите же!
Вера на прощанье порывисто обнимает Цацу.
Савинов. Кто посмеет прогнать из полка жену гвардии лейтенанта Савинова?!
Занавес.