Темный лес, нависший над узенькой речушкой, казалось, явился из ночного кошмара. Толстые стволы, не менее трех обхватов каждый, густо поросли грязно-серыми лохматыми лишайниками. Высокие кусты с колючими ветвями стояли такой плотной стеной, что, укройся за ними хоть целая армия, даже самые зоркие глаза не увидели бы ее. Но самой пугающей была гробовая тишина, которая зависла над этим лесом. Лишь изредка дул порывистый ветер, и тогда тяжелые ветви начинали медленно шевелиться, словно руки великана, пробуждавшегося от долгого сна.

Стройный, даже изящный, юноша осторожно скользил в густой траве, затравленно озираясь по сторонам и судорожно сжимая побелевшими от напряжения пальцами рукоять тонкого зингарского меча. В его бархатно-карих глазах застыл ужас, а тонкие губы были искусаны до крови, но он упорно шел вперед, хотя видно было, что каждый шаг дается ему с трудом. Неумело замотанные раны на плече и бедре красноречиво свидетельствовали, что кошмарный лес обитаем и населяют его отнюдь не безобидные существа.

Неожиданно юноша вздрогнул и замер с поднятой ногой, не решаясь сделать следующий шаг. Самые дурные предчувствия не обманули его. Высокая трава зашевелилась, и оттуда показалась плоская голова рептилии, на блекло-желтой морде которой горел один-единственный темнокрасный глаз. Тварь пристально взглянула на юношу и плотоядно облизнулась, но броситься на жертву не успела.

С быстротой молнии юноша шагнул вперед, тонкий клинок, едва слышно свистнув в неподвижном воздухе, опустился на бородавчатую шею, и, разбрызгивая во все стороны зеленую кровь, голова рептилии упала в траву. Красный глаз, полыхнув демоническим пламенем, потух, словно кто-то задул последний уголек в костре.

Юноша победно вскинул руки над головой и, набрав полную грудь воздуха, пронзительно закричал:

— Я еще жив! Слышишь, Гекмон, я жив!

И тут же, словно в ответ на его вопль, послышался жуткий треск. Колючие кусты, стоявшие вдоль реки, зашевелились, и, раздвигая переплетенные ветви, навстречу юноше вышло такое чудовище, что несчастный выронил оружие. Как зачарованный смотрел он на своего нового врага, понимая, что из этой схватки не сможет выйти победителем.

Монстр был на две головы выше самого рослого мужчины, каких когда-либо приходилось видеть юноше. Массивное, почти квадратное туловище покоилось на двух коротких ногах с огромными ступнями и имело три пары рук: две располагались по бокам, одна под другой, а третья росла прямо из груди, покрытой короткой темно-рыжей шерстью. Маленькая голова, напоминавшая кабанью, была вытянута вперед. В больших желтых глазах светилась злоба. Ослепительно белые клыки, загибавшиеся круто вверх, едва не касались широких ноздрей, которые, нервно подергиваясь, жадно ловили доносившийся до них запах человека.

Постояв несколько мгновений на месте, чудовище тяжело повернулось и, казалось, только сейчас заметило юношу. Янтарные глаза вспыхнули радостью, а тонкие губы растянулись в хищной улыбке, обнажив два ряда широких плоских зубов. Бледно-розовый язык вывалился из пасти, и по нему тонкой струйкой потекла густая слюна. Судорожно сглотнув, чудище потянулось к окаменевшей от ужаса жертве и, схватив ее одной из боковых рук, легко оторвало от земли. Повертев юношу перед глазами, словно обдумывая, что с ним делать, тварь издала утробный рык и с хрустом раскусила череп несчастного…

— Недурно, недурно!..

Моложавый мужчина лет сорока — сорока пяти с наслаждением потянулся и, нагнувшись к изящному столику на резных ножках, аккуратно закрыл крышку стоявшей на нем игры, предварительно убрав с игрового поля кубики и фигурки из пожелтевшей от времени слоновой кости. Затем он встал и, неслышно ступая по мягкому пушистому ковру, подошел к огромному зеркалу в простой оправе из черного дерева. На мгновение замерев перед своим отражением, мужчина задумался, потом несколько раз повернулся то правым, толевым боком, словно жеманная красавица, затем провел холеной рукой по черным как вороново крыло волосам без малейшего намека на седину и одарил себя ослепительной улыбкой.

— Чудесно выглядишь, Гекмон, — похвалил он самого себя. — Морщин на лбу как не бывало. Право, для трехсот лет совсем неплохо. Жаль только, что желающих сыграть в джидак становится все меньше. Найти бы настоящего игрока… — Он глубоко вздохнул. — Это, конечно, опасно, но и выигрыш может превзойти все ожидания.

Гекмон снова довольно улыбнулся и взглянул наверх. Под самым потолком, занимая его почти целиком, висело изображение антилийского бога Ксотли, великого демона Древней Ночи. Сотканное из паутины крошечных паучковхосни, оно представляло собой плотное черное облако. От него во все стороны отходили длинные гибкие щупальца, которыми Владыка Страха обнимал свои жертвы, чтобы высосать из них души. В середине зловещей громады сиял единственный глаз, сделанный из крупного рубина редчайшего темно-малинового цвета.

Гекмон не был жрецом древнего божества и никогда не служил ему. Его связывали с Ксотли гораздо более прочные узы. Когда-то давно жрецы мрачного бога призвали из пучин Хаоса Красные Тени, чтобы порождения мрака, летая по всему миру, собирали души для своего владыки. Тени вызывали у людей такой ужас, что несчастные прятались или предпочитали умереть, чтобы не попасться в лапы демонов. Серые Равнины казались им чуть ли не чертогами Митры по сравнению с ненасытной утробой Ксотли.

Но антилийскому божеству требовались живые души, и потому жрецы, испросив у Ксотли помощи, наделили Красные Тени способностью принимать человеческий облик и тем самым дали им возможность завлекать жертвы в ловушку. С тех пор Алтарь Вечной Ночи никогда не пустовал.

И вот чуть более трехсот лет назад одна из Теней, блуждая по Аквилонии в облике худощавого смуглого юноши с добрыми слегка раскосыми глазами, повстречала девушку необычайной красоты. То ли Тень пробыла в образе человека слишком долго, то ли на самом деле красота обладает почти божественной силой, но юноша понял, что не может лишить эту девушку души. Он похитил ее и привез в Антилию. Однако, стоило ему ступить на землю, где властвовал Ксотли, человеческая оболочка растаяла и к Тени вернулось ее истинное обличье. Девушку же жрецы привезли в Птуакан и привязали к Алтарю Вечной Ночи.

Обычно жертвам вырывали сердца, но ни у одного из жрецов на сей раз не поднялась рука на удивительную красавицу. Полными ужаса глазами смотрела она, как на Алтарь опускается огромное черное облако, и молила Митру даровать ей смерть. Однако Солнцеликий не внял ее молитвам. К своему величайшему изумлению, красавица почувствовала, как страх покидает ее, а ему на смену приходит величайшее наслаждение. Затем в ее мозгу прозвучал холодный голос:

«Я дарую тебе жизнь. Тебе, избранной, суждено выносить в своем чреве и произвести на свет моего сына».

Мгла рассеялась, и девушка увидела, как к Алтарю, то и дело отвешивая поклоны до самой земли, спешат жрецы. С этого дня ее жизнь резко изменилась. С ней обращались как с богиней, а ее сын, которого нарекли Гекмоном, едва раздался его первый крик, был провозглашен повелителем Антилии. Однако Ксотли, явившись во сне и своей возлюбленной, и жрецам, повелел:

— Я не хочу, чтобы мой сын служил мне и тем самым уравнялся с простыми смертными. Он и его мать должны покинуть Антилию. Когда придет время, я призову его.

Мальчик быстро рос, и вскоре его мать заметила удивительную особенность ребенка: он взбадривался и наливался силой, когда кто-то, находясь рядом с ним, искренне горевал или радовался, пугался или изумлялся и вообще испытывал какие бы то ни было сильные чувства. Казалось, мальчик подпитывается человеческими эмоция, а те, чьи чувства он поглощал, наоборот, слабели на глазах. Ей бы встревожиться и обратиться к кому-нибудь за помощью, но она предпочла покинуть родной город.

Поселившись с сыном в Танасуле, она убедилась, что Ксотли одарил Гекмона этой способностью не напрасно: достигнув зрелого возраста, ее отпрыск перестал стареть. И лишь дни, проведенные в одиночестве, приносили ему морщины и недуги.

Шли годы. Мать с сыном часто переезжали с места на место, опасаясь, что тайна их будет раскрыта, пока наконец не поселились на северо-западе Аквилонии, в Тауране. Крупное наследство, полученное матерью Гекмона от давно умерших родителей, почти целиком ушло на постройку небольшого, но надежно защищенного замка в глухих лесах, куда почти не заглядывали местные жители.

Бесконечные переезды и постоянная тревога за сына отняли у некогда прекрасной женщины последние силы, и вскоре она отправилась на встречу со своими предками. Слуги, которых удалось нанять в разное время и в разных местах, ненадолго пережили ее, ибо Гекмон высосал из них все силы. Оставшись в одиночестве, он запаниковал и однажды, взглянув на себя в зеркало, ужаснулся: глубокие морщины избороздили его холеное лицо, а в роскошных шелковистых волосах обильно проступила седина. Тогда Гекмон, сжав кулаки, воскликнул в отчаянии:

— О, великий отец мой, всемогущий Ксотли! Для чего ты позволил мне появиться на свет? Или ты забыл о своем сыне?!

Не ожидая ответа, он закрыл лицо руками, а когда бессильно опустил их, перед ним стоял незнакомец. Это был мужчина среднего роста, худощавый, со слегка раскосыми темными глазами. Под мышкой он держал большую деревянную ларец.

— Кто ты? — в ужасе отпрянул от него Гекмон. — И как ты попал сюда?

— Меня послал твой отец, — спокойно ответил незнакомец. — Напрасно ты думаешь, что великий" демон Древней Ночи не заботится о своих детях. Все вы — часть его, и рано или поздно, но вернетесь в его объятия, сольетесь с ним, станете частью его плоти и души. Но твой черед еще не пришел. Поэтому он велел нам, его слугам, оберегать тебя и послал тебе подарок.

С этими словами он протянул Гекмону шкатулку. Тот осторожно взял в руки неожиданный подарок и, не открывая его, спросил:

— Что это?

— Джидак, — пояснил незнакомец. — Древняя игра.

— Зачем мне игра? — изумился Гекмон.

— Это не простая игра, — улыбнулся незнакомец. — Твоим противником может стать только воин. В зависимости от того, как лягут кости, ему выпадет то или иное приключение, а ты, наблюдая за ним со стороны, получишь все чувства, которые он будет испытывать. И чем сильнее они окажутся, тем больше сил сможешь ты впитать.

— А когда игра закончится, что будет?

— Эта игра вряд ли когда-нибудь закончится. У Ксотли было пять сыновей, ты шестой. И каждому он дарил джидак. Если сын проигрывал, он переставал существовать сам по себе и становился частью своего великого отца, принося ему свежие силы. Но демон Вечной Ночи существует уже много тысячелетий, так что можешь представить, как часто его детям попадался достойный противник. И это было в те времена, когда земля часто рождала великих воинов. Теперь же люди измельчали, изнежились. Я не думаю, что тебе скоро суждена встреча с отцом.

— Хорошо, — обрадовался Гекмон. — Но только где я буду искать игроков?

— Это уже не твоя забота, — успокоил его незнакомец.

И Красные Тени, посланцы Ксотли, стали прислуживать Гекмону. Чтобы помочь ему поддерживать силы, они доставляли в замок своего нового господина девушек со всего света, и Гекмон с наслаждением, медленно, растягивая каждый миг, поглощал их страх, боль и отчаяние. Вслед за пленницами стали появляться и воины, которым Тени подсказывали, где искать несчастных. Всем прибывавшим в его замок Гекмон ставил одно и то же условие, предлагая сыграть партию в джидак и обещая вернуть прелестницу в случае выигрыша. Ни один из смельчаков не отказался от игры, и ни один не покинул замок, ибо все они погибали, не выдержла испытаний, которые выпали на их долю.

Вот и сейчас очередной самонадеянный юнец сложил голову, пытаясь вернуть домой свою сестру, попавшую в страшный замок совсем недавно. Вспомнив о новой пленнице, Гекмон плотоядно улыбнулся. Прекрасная зингарка понравилась ему с первого взгляда. Он даже похвалил ту Тень, которая притащила девушку, что делал крайне редко. Юная красавица была гордой, своенравной, отчаянно смелой. Она так сильно возненавидела Гекмона, что он едва ли не полюбил ее за это, ибо в волнах ее ненависти молодел буквально на глазах.

«Сегодня я сыт, — умиротворенно подумал вампир, — а завтра, моя чудесная Сонатра, обязательно навещу тебя. Ах, какое это наслаждение — смотреть в эти черные глаза, в которых бушует неугасимое пламя!»

Гекмон быстрым шагом бодрого и полного сил человека направился в комнату, где обычно беседовал с Тенями, которые преданно служили ему уже много лет. Поудобнее устроившись в широком кресле на низких изогнутых ножках, он взял двумя холеными пальцами маленький колокольчик, сплетенный из тончайших золотых нитей, и позвонил. Мгновенно, словно возникнув из воздуха, перед хозяином появилась Тень. Собственно, порождения Хаоса могли принимать любой облик, создавать любые формы, но Гекмон предпочитал, чтобы его слуги походили на существа реального мира, и сердился, если Тени не исполняли его прихоти. Однако он не настаивал на том, чтобы они придерживались одной и той же личины, и то, с какой ловкостью слуги менялись прямо у него на глазах, порой даже забавляло вампира, особенно если он пребывал в хорошем настроении.

Сейчас перед Гекмоном сидел роскошный лохматый пес огромных размеров (чуть более двух локтей в холке), покрытый ослепительно красной шерстью. Его большие глаза цвета догорающих углей с обожанием взирали на господина, а пушистый хвост радостно подрагивал, готовый в любой миг весело завилять, как это обычно делали сторожевые собаки, свободно бегавшие по внутреннему двору замка, когда хотели поприветствовать хозяина.

Отпрыск Ксотли пристально посмотрел на роскошное животное, хотел было сказать, что собаки таких мастей существуют разве что в горячечном бреду, но почему-то передумал, а лишь улыбнулся и спросил:

— Кто из вас доставил сюда эту великолепную зингарку?

— Я, мой господин, — не то проговорил, не то пролаял пес. — Ты даже похвалил меня за это.

— Если в следующий раз тебе вздумается изобразить осла, я тем более не узнаю тебя.

Ярко-красная собака тяжело вздохнула, словно самый настоящий человек, поднялась на задние лапы, резко встряхнулась, как будто только что вышла из воды, и через мгновение перед Гекмоном уже стоял юноша приятной наружности со слегка раскосыми глазами и коротко подстриженными волосами цвета старой ржавчины.

— Как тебе будет угодно, господин, — слегка наклонив голову, сказал юноша приятным бархатным голосом.

— Мне было и будет угодно, — строго ответил Гекмон, — чтобы все вы представали передо мной в человеческом обличье, чтобы я знал, с кем говорю. А потом меняйтесь сколько угодно. Но сначала… Не зря же я дал вам имена. Еще не забыл? Ты — Арк.

— Я Арк, — послушно повторила Тень и, тряхнув головой, обернулась огненно-рыжим котом, который тут же потерся о ноги хозяина.

Вампир расхохотался и потрепал красивого зверька изящной рукой по пушистой голове.

— Тебе повезло, — все еще улыбаясь, сказал он. — У меня сегодня отличное настроение. Ты угодил мне, Арк. Сонатра — великолепна. Ты помнишь, я велел узнать, кто она такая?

— Конечно, помню, — ответил Арк, обвиваясь вокруг сапог Гекмона золотистой змейкой. — Твое приказание исполнено. Сонатра — дочь советника короля Зингары. Единственная дочь. У него еще было два сына, но один умер еще в младенчестве, а второго ты любезно пригласил сыграть в джидак. Так что, кроме Сонатры, у него больше никого нет.

— Значит, должны отыскаться еще желающие спасти прелестницу? — оживился Гекмон. — Ее папаша, наверное, уже поднял на ноги полстраны?

— Нисколько не сомневаюсь, господин, — закивал Арк, снова принявший человеческий облик.

— Тогда почему ты все еще здесь? — притворно изумился Гекмон. — Ты должен быть в Зингаре. Направляй смельчаков по одному. Я не прихотлив. Мне не нужны сразу все.

— Будет исполнено, — донеслось откуда-то из-под потолка, и веселая красная птичка выпорхнула из комнаты.