Услышав эти слова, подмастерья тотчас отшатнулись от меня, и я осталась стоять в центре человеческого кольца, растерянно переводя взгляд от одного лица к другому. Некоторые смотрели на меня с подозрением, другие — явно отказываясь верить собственным глазам. Витторио застыл, в изумлении разинув рот, в то время как Давид покачивал головой — не иначе, как выражал неодобрение.

Первым заговорил Бернардо.

— Вы хотите сказать, что Дино на самом деле девушка? — спросил он, тряхнув кудрями, и указал в мою сторону. Щеки его горели румянцем. — Но этого быть не может! Девушки не умеют держать в руках кисть!

Вместо ответа моя мать сбросила с себя плащ и шагнула внутрь круга ошарашенных подмастерьев. Темно-синяя юбка колыхнулась вокруг ее ног, словно хвост рассерженной кошки. Мать шагнула вперед и схватила меня за руку.

— Да, ваш Дино — это Дельфина, девушка, — возмущенно воскликнула она, — хотя с виду этого не скажешь. Во всем виноват ее отец. Это он разрешил ей сбежать от жениха, который составил бы ей превосходную партию.

С этими словами мать метнула гневный взгляд на отца.

— Ты думал, что сможешь обвести меня вокруг пальца, Анджело, делая вид, что не знаешь, где наша дочь, — продолжала возмущаться она, пока отец понуро смотрел в пол. — Я нашла записки, которые она тебе присылала, из коих заключила, что у тебя был особый интерес принять заказ в Милане. Потому-то я и приехала сюда за тобой следом, чтобы проверить свою догадку. Я ожидала чего угодно, но это!..

Окинув меня взглядом с головы до ног, мать продолжила свою тираду с еще большим возмущением:

— Я не могла поверить, что среди этих юношей — моя дочь. Но вы оба исчезли прежде, чем я смогла поговорить с ней. Мне не оставалось ничего другого, кроме как снять комнату и ждать там вестей о вашем возвращении от подкупленного мной стражника, — продолжила она. — Не знаю, что из всего этого скандальнее всего: ее внешний вид или тот факт, что все вы оказались слепы, чтобы увидеть правду. А это что такое? — мать указала на мои повязки. — Ты поранилась?

— Да так, мелочи, — ответила я и, выдернув руку из ее хватки, расправила плечи, собрав при этом те крохи достоинства, которые у меня еще оставались. — В меня попали из арбалета, и я ударилась головой, когда разбила летательную машину мастера. И не надо винить моих собратьев за мой обман, я сделала все возможное, чтобы они оставались в неведении.

— А как насчет синьора Леонардо? — с усмешкой спросила мать, которую в гораздо большей степени интересовал ответ на ее вопрос, нежели мой рассказ о полученных увечьях. — Человек, годами рисующий мужчин и женщин, должен был узнать девицу в любом обличье!

Я раскрыла было рот, чтобы защитить Леонардо от обвинений, но наткнулась на его предостерегающий взгляд. Вместо удивления в его глазах сверкали хитрые искорки знания. Я обескуражено замолчала, не успев вымолвить и слова, чувствуя, как кровь отлила от лица.

«Не может быть», — подумала я, ответив ему умоляющим взглядом.

Но вместо того, чтобы отрицать обвинение, мастер еле заметно кивнул. Внутри меня все сжалось, как в тот миг, когда летающая машина взмыла в пустоту.

«Святые угодники! Ему все известно… Очевидно, он сразу догадался!»

Мои глаза внезапно наполнились слезами, и мне пришлось зажмуриться, лишь бы только не дать им волю. Это я была слепа, а не он. Все эти месяцы я хвалила себя за скрытность и осторожность, но обмануть Леонардо у меня не получилось. Тогда почему же он не положил конец этому опасному маскараду, если был в курсе с самого начала? Или разоблачение было бы ему самому не на руку?

Уйдя с головой в эти размышления, я даже не услышала, как он скомандовал моим товарищам:

— Подмастерья! Возьмите сложенные здесь холсты и вынесите их наружу. Отскребите их ножами от краски, чтобы они были как новые. Потом повторите это процедуру еще раз.

На лице мастера застыло такое суровое выражение, какое за ним никогда не водилось. Не допускающим возражений тоном Леонардо добавил:

— Прежде чем вы выйдете отсюда, каждый из вас даст клятву молчать о том, чему вы здесь стали свидетелями.

— Клянусь, я никому не расскажу, мастер! — воскликнул Давид, приложив руку к сердцу и кивнув мне. Остальные подмастерья тоже дали клятву. Кто-то был рассержен, кто-то удручен, кто-то остался равнодушен, но все согласились молчать.

Мастер принял их клятву довольным кивком.

— Отлично. А теперь за работу. Однако помните, что ваша клятва вечна. Если обнаружится, что кто-то из вас ее нарушил, он будет немедленно изгнан из наших рядов. Я предупрежу всех мастеров, что ему доверия нет.

Серьезность его тона не оставляла ни малейшего сомнения в том, что случись кому-то нарушить клятву, как он непременно выполнит свою угрозу. Этого было достаточно, чтобы охочие до сплетен подмастерья оставили всякое желание трепать языками. Вслед за Давидом они достали свои ножи, взяли холсты и покинули мастерскую. Когда дверь закрылась за последним из них, Леонардо повернулся ко мне.

— Мне многое надо обсудить с твоими родителями, — сказал он на удивление спокойно, особенно в свете последних событий. — Я буду благодарен, если ты заберешь Пио у конюха и доставишь его ко мне домой.

Прежде чем я успела что-либо ответить, моя мать метнула в него гневный взгляд.

— Как вы смеете приказывать моей дочери, синьор Леонардо! Вам повезло, что я решила не доводить этот вопиющий случай до сведения герцога и не разоблачать ваше бездумное попустительство. А вообще-то, почему бы и нет…

— Замолчи!

Гневный приказ, оборвавший ее на полуслове, донесся не из уст Леонардо, а из уст моего отца. Его обыкновенно спокойное и мягкое лицо было искажено яростью. Решительным шагом он подошел туда, где рядом с матерью стояла я.

— Не забывай, что Дельфина — моя дочь, и ответственность за ее счастье лежит на мне, — не терпящим возражений тоном начал он, угрожающе водя пальцем перед ее носом. — Мне есть что обсудить с синьором Леонардо, и я поговорю с ним относительно ее будущего. Ты можешь остаться и присутствовать при нашем разговоре при условии, что будешь вести себя как примерная жена, проявляя послушание и соблюдая тишину. Дельфина пойдет на конюшню забрать собаку, как ей велел мастер.

На мгновение я испугалась, что мать вот-вот набросится на него, но, к моему удивлению, она лишь неохотно кивнула.

— Хорошо, Анджело. Поступай, как знаешь. Но для начала хотя бы уговори ее надеть мой плащ, чтобы она не разгуливала здесь полуголой.

Я вопросительно посмотрела на отца, и он утвердительно кивнул, дабы я не спорила. Мысленно поблагодарив дорогого родителя за своевременное вмешательство, я схватила плащ и, накинув его на плечи, побрела в сторону конюшни.

О чем разговаривали мастер и отец, мне неизвестно. Но одно я знала точно: дни моего ученичества были сочтены. Даже если бы отец и дал согласие на то, чтобы я осталась в замке Сфорца, мастер ни за что бы этого не позволил. Правда обо мне стала известна всей мастерской, и нельзя было исключать возможность того, что она дойдет и до ушей герцога. Так что ни мне, ни Леонардо рисковать ни к чему.

К тому времени как я, всплакнув о своем горе, вернулась из конюшни с шустрым Пио в руках, родители уже поджидали меня у дверей мастерской. Чмокнув пса на прощанье в нос, я распахнула дверь и улыбнулась сквозь слезы, глядя, как он на своих длинных лапах потрусил к кровати Леонардо, запрыгнув на нее, свернулся калачиком на подушке и, показав в зевке розовую пасть, погрузился в собачьи сновидения. Я осторожно закрыла за ним дверь и повернулась к отцу.

— Мне будет позволено забрать мои вещи и попрощаться с друзьями?

— Разумеется, — ответил он и кивнул. — Мы возвращаемся завтра, и у тебя будет возможность попрощаться.

— А как же мастер Леонардо? Я могу повидаться с ним? Я ведь так и не попросила у него прощения.

Я услышала, как мать за моей спиной недовольно фыркнула, однако отец ответил на мои слова улыбкой:

— Разумеется, ты сможешь увидеть его завтра. Кстати, он тоже выразил желание на прощание поговорить с тобой.

В отличие от меня мать не добиралась до Милана пешком. Она проделала путь в небольшой повозке, которую одолжила у одного из друзей моего отца. Утром повозка ожидала нас у мастерской.

«Какое счастье», — подумала я, потому что нога моя, порезанная оперением стрелы, по-прежнему давала о себе знать.

Отец помог мне взобраться на повозку, и мы молча покатили к главным воротам замка.

При виде башен, в том числе башни с часами, я едва не пустила слезу. Сколько воспоминаний было связано с ними, воспоминаний приятных и не очень о днях, которые я провела в замке Сфорца. Когда-то я не могла смотреть на эти башни без содрогания. Сегодня же я едва не расплакалась, зная, что больше никогда их не увижу. Дни моего ученичества в Милане пролетели слишком быстро, и все же за это короткое время я прожила целую жизнь, я любила, я смотрела в лицо смерти.

О боже, неужели мне придется вернуться домой в мою маленькую деревню, где меня ожидало безрадостное будущее — унылая комната в доме отца или брата, или, может, замужество без любви, и никакой возможности творить шедевры, о чем я всегда мечтала?

Мне стоило немалых усилий не расплакаться. Вскоре мы оказались в небольшой, но чистой комнате, которая в течение последних нескольких дней служила обиталищем моей матери. Я нехотя выразила восхищение ее смелостью — как-никак, она в одиночку добралась до Милана, причем, для этого она даже не стала переодеваться в мужское платье. Кто знает, вдруг у нас с ней гораздо больше общего, чем я привыкла думать.

По требованию матери я первым делом сбросила с себя мужской костюм и переоделась в одно из ее платьев. Мои пальцы путались в лентах и кружевах, с которыми я в последний раз имела дело несколько месяцев назад, когда была переодета служанкой Катарины. Наконец увидев меня в женском наряде, мать расплылась в довольной улыбке, хотя и покачала укоризненно головой при виде коротко стриженных волос.

— Что ж, придется потерпеть, пока они отрастут снова! — воскликнула она. — А соседям мы скажем, что, пока ты путешествовала, у тебя была лихорадка, и волосы пришлось остричь.

Позже тем же вечером, после вечерней трапезы, какой у меня не было вот уже несколько дней, я устроилась на лежаке в углу комнаты. Было довольно странно слышать не храп подмастерьев, а мерное дыхание родителей. Я дождалась, когда оба уснули, и лишь тогда дала, наконец, волю слезам, оплакивая Константина, оплакивая Тито, оплакивая себя. Чтобы заглушить рыдания, я зарылась лицом в подушку, — не хотелось, чтобы их услышал кто-то посторонний. Впрочем, на следующее утро мои опухшие от слез глаза говорили сами за себя.

Как ни странно, мать не стала высказываться по этому поводу. Вместо этого она помогла наложить чистую повязку на больную ногу, а когда я оделась, причесала мои короткие локоны.

— Какие чудные волосы, — вздохнула она, проводя по ним гребешком, как будто я была маленькой девочкой. — Мои собственные всегда были редкими и тусклыми. Не понимаю, и как только у тебя поднялась рука обрезать такую красоту? Но ничего, подождем, пока они вновь отрастут.

Закончив меня причесывать, мать протянула мне небольшое зеркало, чтобы я полюбовалась на ее работу. Я с удовольствием отметила, что несмотря на покрасневшие от слез глаза, выгляжу довольно неплохо. Мать вплела мне в волосы короткие ленты, а на затылке приколола, собрав складками, небольшую вуаль. Нижняя часть вуали свисала свободно. Два верхних конца мать спрятала под небольшую шапочку, так что глядя на меня можно было подумать, что под ней скрывается аккуратно уложенная коса.

— Синьор Луиджи будет горд меня видеть, — пробормотала я, убирая зеркало в сторону. Мне вспомнилось, как я в последний раз маскировала коротко остриженные волосы чужими локонами, которые он ловко вплел в мои собственные, чтобы я стала похожа на горничную.

К этому моменту вернулся мой отец. Пока мать колдовала над моей прической, он вышел по своим делам. Увидев, что мы с матерью стоим бок о бок, он просиял.

— А, Дельфина, ты также хороша, как и твоя мать! — воскликнул он. В ответ на его слова мать нехотя улыбнулась. — Ты готова вернуться в замок? — спросил он меня, тут же посерьезнев.

На мое счастье, отец настоял, чтобы мать осталась дома.

— Пусть наша девочка спокойно попрощается со своими друзьями, — заявил он все тем же суровым тоном, каким разговаривал с ней в мастерской.

Мать лишь всплеснула руками, однако спорить не стала, хотя по плотно сжатым губам я поняла, какие слова ждут моего отца, когда рядом никого не будет.

Почти всю дорогу до замка мы хранили молчание. Отец — потому что, похоже, не знал, что сказать. Я — потому что боялась снова расплакаться. На коленях у меня, аккуратно сложенная, лежала коричневая туника подмастерья. Почему-то мне казалось, что вернуть ее назад будет труднее всего. Мои пальцы сжимали привычную грубую ткань, как будто я была ребенком, который вцепился в любимую игрушку и ни за что не желает с ней расставаться.

Дорога до замка показалась мне бесконечной, и в то же время пролетела чересчур быстро. Когда мы, наконец, доехали до мастерской, я поняла, что не могу заставить себя встать с места. Заметив мою растерянность, отец пожал мне руку.

— Понимаю, тебе боязно видеть своих друзей, но если ты этого не сделаешь, то будешь потом жалеть до конца своих дней, — произнес он с теплотой в голосе. — Однако поверь мне, тем из них, кто тебе по-настоящему друг, все равно, кто ты: девушка или юноша.

Закусив губу, я кивнула, протянула руку, чтобы он помог мне спуститься на землю. Дверь в мастерскую была открыта, чтобы внутрь проникал теплый ветерок, и до моего слуха донеслись знакомые голоса подмастерьев. Все еще сжимая в руках тунику, я собралась с духом и переступила порог, чтобы посмотреть на них в последний раз.

Первым мое присутствие заметил Паоло. Вскоре и другие ученики уже смотрели в ту же сторону, что и он. Разговоры моментально стихли. Все как один уставились на меня. Еще бы! Ведь они впервые видели меня той, кем я была на самом деле. Я тоже смотрела на них и вскоре к своему ужасу поняла, что не могу подобрать нужных слов. Я была уже готова развернуться и бежать вон из мастерской, когда Давид с улыбкой на лице сделал шаг вперед.

— А вот и ты, наконец-то! И главное, ты даже еще более хорошенькая, чем я предполагал! — произнес он и отвесил галантный поклон. — Я польщен, что имел честь познакомиться с вами, синьорина. А еще я должен честно признаться, что мне будет недоставать моего друга Дино, чье место вы теперь заняли.

— Мне тоже будет его недоставать, — призналась я, смахивая слезу. — И еще я буду страшно скучать по всем вам. Прошу вас лишь об одном — не держите на меня зла за этот обман. Я всей душой хотела учиться у мастера, и могла сделать это, лишь став юношей.

— Тебе нет причин просить прощения, — заявил Давид, и голос его как всегда был полон теплоты и участия. — Ты просто доказала, что ничто не способно остановить тебя на пути к мечте всей твоей жизни. И неважно, кто ты — Дино или Дельфина — главное, что у тебя есть талант. Думаю, другие подмастерья будут стараться подражать тебе.

— Погоди, значит ли это, что я должен переодеться девушкой? — с притворным ужасом воскликнул Витторио, вставая со своего места у верстака. — Если так, боюсь, из меня никогда не получится великий художник.

Остальные подмастерья рассмеялись его шутке, тем самым нарушив царившую до этого момента гнетущую тишину. Один за другим все поднялись с мест и встали рядом с Давидом, и вскоре я уже оказалась в кольце веселых юношей. Все разом заговорили, перебивая друг друга.

— Молодчина! Ты прекрасно сыграла свою роль! — воскликнул Томмазо, не скрывая своего восхищения. Паоло кивнул в знак согласия, За ним все остальные. — Честное слово, мне и в голову не могло прийти, что ты девушка, хотя твоя койка и была рядом с моей.

— Спросил бы меня, и я просветил бы тебя на этот счет, — заявил Бернардо, обводя присутствующих многозначительным взглядом.

Филиппе тотчас ткнул его под ребра локтем.

— Тогда почему ты этого не сделал? — спросил он с хитрющей улыбкой, которая моментально вызвала всеобщий хохот.

Филиппе смерил его недовольным взглядом.

— Потому что никто меня не спросил, вот почему, — бросил в ответ Бернардо и как бы в подтверждение своих слов с важным видом сложил на груди руки.

Под дружный хохот подмастерьев вперед выступил Витторио и робко улыбнулся мне.

— Признаюсь честно, я тоже ни о чем не догадывался. Но мне очень хочется надеться, что это не помешает нам остаться друзьями, кем бы ты ни была — юношей или девушкой.

— Ну конечно не помешает! — воскликнула я, чувствуя, как слезы катятся у меня по щекам, но будучи не в силах остановить их. — Если хочешь, можешь по-прежнему называть меня Дино.

В ответ Витторио улыбнулся, однако сказать ничего не успел, потому что все как по команде умолкли. Эта мгновенная тишина всегда означала одно: порог мастерской переступил Леонардо.

Я медленно обернулась и встретилась с ним глазами. Неожиданно мне сделалось стыдно, что я стою перед ним в своем истинном обличье. Он тепло улыбнулся, одарив меня сочувственным взглядом, после чего переключил внимание на подмастерьев.

— Как приятно, однако, после всех забот и тревог, выпавших на нашу долю в последние дни, вновь слышать ваш смех. Тем не менее, спешу напомнить вам, вы еще должны выполнить заказ герцога, закончить фреску. Так что как только вы попрощаетесь со своим дорогим другом, вас ждет работа.

— Ты непременно должна уехать? — спросил меня Бернардо убитым голосом, и нижняя его губа предательски дрогнула. — Честное слово, мне все равно, кто ты!

— Боюсь, что должна, — ответила я, чувствуя, что мои собственные губы тоже дрожат. — К тому же мастер прав. Думаю, нам пора прощаться.

Следующие несколько мгновений слились в череду улыбок, слез и дружеских объятий. Я по очереди попрощалась с каждым. Последним ко мне подошел Витторио, и пару мгновений мы молча смотрели друг другу в глаза.

Наконец, шмыгнув носом и всхлипнув, я обняла его и прошептала:

— Витторио, ты всегда был мне верным другом, и я никогда не забуду тебя. Позаботься вместо меня о Пио.

— Обязательно, — ответил он, изо всех сил сам пытаясь не расплакаться. Впрочем, в конечном итоге слезы все же взяли над ним верх. — А ты могла бы как-нибудь приехать в Милан, чтобы проведать нас.

— Надеюсь, — улыбнулась я сквозь слезы. — В конце концов, мой отец получил много важных заказов, и я надеюсь, что он возьмет меня в помощники во время своих поездок. Да и в Милане, я уверена, он найдет себе новых заказчиков.

Витторио энергично кивнул в знак согласия. Затем, еще раз быстро меня обняв, он повернулся и вышел вон, оставив меня с отцом и Леонардо.

Мужчины переглянулись, а затем мой отец кивнул.

— Может, ты позволишь мне заняться приготовлениями к отъезду, а сама тем временем прогуляешься с мастером по двору?

Спустя несколько минут мы с Леонардо уже сидели на знакомой скамье на зеленой лужайке, где столько раз до этого строили планы на будущее. Не говоря ни слова, он протянул мне кусок украшенного вышивкой полотна, чтобы я могла вытереть слезы, а они, надо сказать, лились из моих глаз в три ручья. Когда я, наконец, нашла в себе силы заговорить, то первым делом задала давно мучивший меня вопрос.

— А как вы узнали, что я не юноша?

— Почти с самого начала, когда ты только появилась у меня на пороге с монеткой в руках, которой собиралась расплатиться за ученичество, — ответил он, глядя на башню с часами. Впрочем, спустя несколько мгновений, он вновь с улыбкой повернулся ко мне.

— Скажу тебе: твоя мать права, хотя я знаю, что тебе не понравятся эти слова. За долгие годы мне довелось рисовать и писать маслом самых разных мужчин и женщин, и в своих дневниках я отметил огромное число различий между мужскими и женскими формами. Если бы я не заподозрил тебя, грош мне цена как художнику.

— Но тогда почему вы разрешили мне остаться в подмастерьях, если вы знали что я не тот, за кого себя выдаю? — растерянно спросила я.

Леонардо пожал плечами.

— Меня подкупило твое воодушевление. Что касается твоего таланта, то он легко может посрамить любого из юношей, которых я взял себе в ученики. Было бы несправедливо отказать тебе в учении лишь потому, что тебе выпало родиться человеком другого пола. И я решил, что покуда ты сама держишь язык за зубами, я тоже никому не скажу.

— Синьор Луиджи догадался довольно быстро, — сказала я и сокрушенно покачала головой. — Он тотчас же уличил меня в обмане. Иное дело, что этот маскарад его позабавил, и он согласился помочь мне сохранить мой секрет в тайне от всех.

Неожиданно мне в голову пришла еще одна мысль. Я тотчас распрямила плечи и с тревогой посмотрела на Леонардо.

— Кто-нибудь еще заподозрил правду? Я имею в виду других учеников.

— Подозрения имелись у Константина, но у нас с ним было молчаливое соглашение вроде того, какое я заключил с самим собой. Именно по этой причине он следил за тем, чтобы ты ни разу не оказалась в щекотливой ситуации, которая сразу бы разоблачила твой истинный пол.

Я вновь вытерла глаза лоскутком полотна.

— Константин был настоящим другом, — сказала я несчастным голосом. — Мне его так недостает!

Впрочем, в следующий миг я вспомнила о том, почему я должна непременно поговорить с Леонардо, и потому скороговоркой выпалила:

— Простите меня за то, что я разбила вашу летательную машину. Я понимаю, что вы на меня до сих пор сердитесь, и я не обижусь, если вы никогда не простите мне этого. Но я хочу, чтобы вы знали одно: я бы никогда не прикоснулась к ней даже пальцем, если бы не знала, что герцог вознамерился отправить своих солдат, чтобы те убили моих товарищей. И я подумала, что если взлечу в небо, то тем самым отвлеку на себя внимание солдат, и мои друзья успеют спастись бегством.

Я надеялась произнести куда более элегантную речь, нежели эта, но слова сами слетали с моих уст, прежде чем я успевала осознать, что говорю. А поскольку прибавить к сказанному мне было нечего, то я сидела, уставившись на коричневую тунику, которая лежала у меня на коленях, и ждала, что скажет в ответ Леонардо. Скажу честно, я приготовилась к худшему. Каково же было мое удивление, когда я услышала негромкий вздох.

— Моя дорогая Дельфина, — произнес он. — Я никогда не сердился на тебя. Если я на кого-то зол, то только на себя. Моя машина не прошла испытаний. Более того, несмотря на все мои мудреные теории, и все мои похвальбы перед твоим отцом, у меня не было никакой уверенности в том, что она когда-нибудь сможет летать. Я уже потерял Константина и Тито. Если бы погибла и ты, я бы себе никогда этого не простил.

Его слова наполнили мое сердце тем же волнением, какое я испытала, взмыв в небо.

— Мастер, вам не за что корить себя! — воскликнула я и тряхнула головой. — Скажите мне только, почему вы сожгли ее? Почему не отнесли обломки в замок, чтобы построить ее заново? Ведь, чтобы вы ни говорили, она взлетела!

— Именно поэтому я ее и сжег.

Решимость, звучавшая в его словах, удивили меня, однако не успела я возразить, как Леонардо продолжил:

— То, чему я стал свидетелем за последние несколько дней, подтвердило самые худшие из моих опасений. Человечество еще не готово к таким вещам. Мы еще недостаточно цивилизованны, чтобы стать хозяевами земли и, тем более, неба. Два молодых человека умерли страшной смертью. Увы, за ними могло последовать немалое число других. И все по причине моей легкомысленной теории, которую я выпустил бродить на свободе со страниц моих дневников.

— Но что вы скажете Моро? — спросила я с неподдельной тревогой в голосе. — Мне казалось, он с нетерпением ждет, когда же, наконец, увидит в небе вашу замечательную машину. Что вы скажете ему после того, как ее собственными глазами видели его солдаты?

— То, что конструкция машины была не продумана, и моя теория оказалась неверна. А в утешение я подарю ему колесницу с косами.

Я кивнула, хотя, признаюсь честно, меня терзали сомнения, что Лодовико удовольствуется куда более скромным изобретением. Затем я вспомнила про коричневую тунику подмастерья, которую до сих пор сжимала в руках. Аккуратно сложив, я вручила ее Леонардо, словно подарок.

— Думаю, я должна вернуть вам вот это. Отдайте ее первому же юноше, который займет мое место.

— Не торопись.

Он покачал головой и посмотрел на меня со знакомой улыбкой — улыбкой, которой никогда не улыбнется отец или любовник, а только самый преданный друг. Затем Леонардо поднялся со скамьи и протянул мне руку.

— А все потому, моя дорогая Дельфина, что у меня для тебя сюрприз, — произнес он и легонько потянул меня за руку, предлагая встать рядом с собой. — Синьор Анджело убедил свою добрую супругу, что тебе непременно нужно задержаться в Милане еще на денек-другой, чтобы прежде чем вернуться домой, ты могла поправиться и набраться сил. И с его разрешения я хочу дать Дино одно задание, прежде чем мы распрощаемся с этим персонажем навсегда.

— Задание? — переспросила я, не веря собственным ушам, и еще сильнее стиснула в руках тунику. — Но что я должна сделать?

— Это ты узнаешь завтра. А пока возвращайся в постель и отдыхай. Утром я встречу тебя рядом с личной часовней герцога… скажем тогда, когда часы на башне пробьют восемь. И, главное, мой дорогой Дино, — добавил он с улыбкой, — не забудь надеть тунику.