Моей последней, третьей по счету, жене Капитолине я хочу отвести целую главу в моих записках. После отца и матери Капитолина стала самым дорогим мне человеком. Так вот получилось, что найти женщину, ставшую для меня всем, ставшую мне настоящей верной подругой, мне удалось только с третьей попытки. Три попытки, совсем как в сказках. В детстве я очень любил слушать сказки, которые рассказывала мама. Когда подрос стал стесняться этого. А зря. Сейчас бы с удовольствием послушал бы, да некому рассказывать.

«Что это гражданка Васильева к вам на свидания ездит? – удивлялись во Владимирской тюрьме. – Вы даже не расписаны». Но свидания разрешали. Капитолина приезжала ко мне регулярно. Вообще-то, во Владимирской тюрьме свидания заключенным не разрешают, но для меня делали исключение. Но все свидания проходили в присутствии сотрудников, и передачи, которые привозила мне Капа, только что сквозь сито не просеивали. Боялись, что она будет передавать мне какие-то письма. Чьи именно письма, я так и не понял. Но вся бумага, в которую были завернуты продукты, отбиралась. Продукты заворачивали в другую бумагу, а ту уносили. Не иначе как гладили утюгом, подозревая, что мне пишут что-то молоком. Сало, которое привозила Капа, подолгу тыкали иглой. Я поначалу удивлялся. Что с того, если бы кто-то с воли написал мне что-то тайком. Потом сообразил, что среди моих врагов нет единства. Каждый из них сам за себя, и каждый боится, что «товарищ» (здесь намеренно беру это слово в кавычки) подставит ему подножку. Например – уговорит меня очернить соперника. Потому так и следили. Чехарда, которая последовала после моего ареста – скорый расстрел Берии, разоблачение группы Молотова – Маленкова – Кагановича, игры с Жуковым, которого Хрущев терпел, пока тот был нужен, вся эта чехарда доказывает мою правоту. Никакого единства в нынешнем Президиуме нет. Клубок змей, лучше названия и не подобрать.

Доходили до меня слухи о том, что Капитолина поспешила бросить меня, узнав, что отец серьезно болен и скоро умрет. За неделю до его смерти ушла от меня. Это неправда. Во-первых, до тех пор, как отцу не дали яд, никто не мог подумать о его скорой кончине. Да, отец был уже не молод, он болел и в 53-м выглядел не так, как в 45-м. Года берут свое, но никто не ожидал, что это случится так скоро. Но после того, как отец снял меня с командования округом, я крепко задумался. Предчувствия у меня были нехорошие. Особенно они усилились после того, как от отца убрали Поскребышева. То есть вынудили отца его убрать, подстроив «пропажу» документов. Я чувствовал, что все идет не так. Порой мне казалось, что я вообще не понимаю, что происходит. Иногда я склонялся к мнению, что отец пытается усыпить бдительность врагов. Иногда я готов был отчаяться. Несколько попыток завести откровенный разговор пресекались отцом. Да и не обо всем у нас было принято говорить. Были вещи, которые товарищу Сталину с командующим ВВС Московского округа обсуждать не полагалось. На душе было неспокойно, и я на всякий случай решил обезопасить Капитолину и детей. С нами жили Саша с Надей и Лина, дочь Капитолины от ее бывшего мужа. Лину я удочерил, стала она Васильевна. Саша в то время, можно сказать, с нами не жил, потому что учился в суворовском училище в Калинине и домой приезжал редко. Капитолина, в отличие от Кати, прекрасно поладила с Сашей и Надей. Чувствовалось, что она их искренне любит, и они к ней тоже относились так же. В самом начале нашего знакомства она удивилась, как Галя могла оставить детей со мной. Но я сказал, что так для всех будет лучше, и об этом мы больше не говорили. Я решил, что для Капы с детьми будет лучше, если мы сделаем вид, что расстались. Пусть она съедет с Гоголевского, и некоторое время мы поживем так. Квартиру в Чапаевском переулке ей дал по моей просьбе Яснов, председатель Моссовета. По воле случая, эта квартира оказалась рядом с парком, в котором так и не был построен спортивный центр ВВС. Капитолина поняла меня, и мы притворились, что «расстались». Не люблю притворяться, но иногда приходится. Через неделю умер отец. Последующие события подтвердили, что предосторожность моя оказалась не напрасной. Я поначалу даже был против того, чтобы Капитолина приезжала ко мне на свидания. Считал, что незачем нам показывать нашу близость. Мало ли что. Но она со мной не согласилась и сумела меня переубедить. Главный ее довод был такой – хотели бы, где угодно ее с детьми достали. Я не рассказывал Капитолине, чего наслушался во время следствия, чтобы не волновать ее. Обошлось, и хорошо. По-человечески мне было приятно, когда ко мне приезжали на свидания. Передачи меня особо не интересовали, потому что во Владимирской тюрьме кормили хорошо. Без разносолов, но сытно. Главное – пообщаться с человеком с воли, знать, что о тебе помнят, узнать новости.

Отцу Капитолина понравилась. Это я понял сразу же, когда познакомил ее с отцом. Для отца личное мнение, которое он составлял о человеке, было важнее того, что ему про этого человека рассказывали. Но в случае с Капитолиной и впечатление было хорошим, и до клады ват и отцу про нее хорошо. Капитолина – простая девушка, далекая от тех кругов, в которых вращались Галя и Катя. Ее биография, ее спортивные достижения вызывали и продолжают вызывать уважение. Кроме того, она умеет сразу же расположить к себе. У нее приветливая улыбка, добрый взгляд. Недаром же Саша и Надя хорошо ее приняли. Держалась Капитолина просто, естественно. Для отца было очень важно то, что она никогда не пыталась навязывать ему свое общество. Во время встреч держалась скромно, никогда нигде не козыряла принадлежностью к нашей семье. Первый муж Капитолины был армянин. Жили они в Ереване, там Капитолина выступала за «Динамо». Там же она познакомилась с кавказскими традициями и порядками. Сама почти не пила, но могла тост красивый сказать. Отцу и это нравилось, он говорил про нее: «Наш человек». И когда представлял ее товарищам, то говорил: «Это Капитолина, моя невестка». Отца с Капитолиной я познакомил не сразу, мы уже довольно долгое время жили вместе, когда приехали к отцу на сухумскую дачу. «Зачем ты так долго ее от меня прятал?» – удивился отец, намекая на то, что был бы рад познакомиться с Капитолиной и раньше. То, что Капитолина была немного старше меня, и то, что у нее был ребенок от первого мужа, никакого значения для нас не имело. Нам было хорошо вместе.

Свел нас спорт. Сначала я узнал, что есть такая пловчиха Васильева, которая плавает как рыба. Я потом еще называл Капу «моей золотой рыбкой». Захотел на нее посмотреть. С дальним умыслом захотел, потому что старался примечать хороших спортсменов. А тут еще «свой» человек – сотрудник Военно-воздушной академии. Увидел и влюбился. Капа такая, что в нее с первого взгляда влюбляешься. Я ей тоже понравился, и мы сразу поняли, что судьба свела нас не просто так. Я материалист, но верю, что есть какие-то не то чтобы предопределенности, а незримые пути, дороги, которые сводят людей вместе или же разводят навсегда. «Твое от тебя не уйдет», – гласит грузинская пословица, вариант русской «Чему бывать, того не миновать».

Я уговорил Капу перейти на тренерскую работу. Напирал на то, что личных достижений у нее хватает. Сколько рекордов установила, сколько соревнований выиграла – пора бы и опытом делиться. Она согласилась, но с условием, что продолжит участвовать в соревнованиях. На том и порешили. Капитолина – человек ответственный. Все, за что берется, делает добросовестно. Получилось так, что тренерская работа стала отнимать у нее все больше сил и времени. На себя почти ничего не оставалось. Поэтому Капитолина не смогла принять участие в Олимпиаде в Хельсинки в 52-м. Она мечтала об этом со времени нашего знакомства. О том, что Советский Союз начнет участвовать в Олимпийских играх, говорили уже с 48-го года, когда в Лондон, на разведку, отправилась делегация, которую возглавили Ревенко и Бакланов. Вернулась делегация с хорошими новостями. Еще не было создано нашего Олимпийского комитета, а спортсменам уже была дана установка тренироваться с прицелом на Олимпиаду. Я был хорошо знаком с заместителем председателя Спорткомитета Костей Андриановым, которого поставили руководить Олимпийским комитетом. До войны Костя руководил Московским спорткомитетом. На этом посту он успел многое сделать. Можно сказать, что совершил спортивную революцию в столице. Мы дружили. Когда требовалось, Костя помогал мне советом. По части спорта опыт у него был большой и разносторонний. Я брал пример с отца. Окружал себя толковыми людьми, хорошими специалистами и ценными советчиками. Костя был одним из таких. И характер у него был «спортивный», свойский, открытый. Я мог бы попросить Костю включить Капитолину в состав нашей делегации. Делегация в Хельсинки поехала огромная, около тысячи человек. Принять участие у Капы не получилось, так пусть хоть побывает, посмотрит. Для опыта, как тренеру, ей бы это очень пригодилось. А Костя мне бы не отказал. Хотел попросить, но потом передумал. Сообразил, что ничего хорошего из этой поездки для Капитолины не выйдет. Одно расстройство. Горько смотреть, как другие делают то, о чем мечтал ты сам. Тогда я просто сообразил, а сейчас испытал на своей шкуре. Когда в небе над моей головой пролетают самолеты, то у меня слезы на глаза наворачиваются. Когда мы ссорились (с кем не бывает), Капа могла упрекнуть меня в том, что я оборвал ее спортивную карьеру. Ссорились мы редко, недолго, и после ссоры скоро мирились. Так скоро, что непонятно было, зачем ссорились. С Капой мне было лучше и легче, нежели с Катей. Капа отходчива, плохое забывает, помнит только хорошее. На все плохое у нее один ответ: «Ну и пусть!» Трудностей она не боится и вообще очень сильная женщина. Не могу ответить, чего у меня к ней больше – любви или уважения.

Я ни от кого не скрывал своего отношения к Капе, и этим не преминули воспользоваться. Чем дольше я живу, тем чаще вспоминаю слова отца, сказанные мне в детстве, когда я напроказничал в школе: «Помни, Василий, ты – Сталин, с тебя спрос особый». Да, особый. Как в хорошем, так и в плохом смысле. Когда в Марфино вокруг пруда установили скульптуры спортсменок, кто-то углядел в них сходство с Капитолиной, и пошли разговоры о том, что я наставил ей «памятников». Сходства на самом деле не было никакого, и я не знаю, кто служил моделью скульптору. Знаю точно, что это была не Капа. Про Марфино всегда ходили какие-то слухи. То говорили, что я на самом деле строю там свою «резиденцию». Спутали меня с кем-то, потому что «резиденций» у меня никогда не было. Да и кто бы мне позволил устроить «резиденцию» в несколько гектаров, с парком и прудом? То рассказывали о каких-то невероятных оргиях, которые я со своими адъютантами устраивал там. Кляузники совсем не учитывали того, что в набитом людьми профилактории оргию при всем желании устроить невозможно. Тут же станет всем известно. Но кляузникам было не до логики. Главное, сказать гадость, пустить подленький слушок. Уж очень многие не могли простить мне того, что я отвоевал для ВВС такой «лакомый кусок», как Марфино. Кто только на него не зарился, начиная с управделами ЦК Крупина и заканчивая адмиралом Юмашевым. Я был настойчив, и у меня был козырь. Летному составу положен регулярный отдых в профилактории? Вот и отдайте нам Марфино, мы там еще и пионерский лагерь устроим. Отдали. Получить средства на приведение профилактория в порядок оказалось не легче, чем получить сам профилакторий. После войны сильно экономили. Была негласная, неизвестно откуда пошедшая традиция урезать любую смету на треть. И так, мол, сойдет, достаточно. Мне пришлось много раз объяснять, что строим мы не на год-два, а надолго, может, и на сто лет, поэтому строить надо основательно. Так, чтобы через пять или десять лет не перестраивать. Экономия она же не только умная бывает, но и дурная. Урезать все подряд – дурная экономия. Сделать наспех, кое-как, а потом переделывать, обходится дороже, чем сразу сделать как следует.

Мы с Капитолиной бывали в Марфино. Нам там нравилось. Там всем нравилось – и летчикам, и их детям, и спортсменам. Мне было очень приятно видеть улыбающиеся лица. В Марфино всегда царила какая-то праздничная атмосфера.

Про таких, как Капа, раньше говорили «добрый ангел». Войдя в нашу семью, она настолько прониклась любовью и участием, что не только заменила мать Саше с Надей, но подружилась со Светланой и даже пыталась сглаживать противоречия, которые были между сестрой и отцом. А это было непросто. Впрочем, и поддерживать хорошие отношения со Светланой тоже было непросто. Мне это не всегда удавалось. А Капа старалась. Такой уж она человек. Ей хорошо, когда всем вокруг хорошо. Это свойство хороших людей. Поначалу меня очень удивило, что у такого доброго, общительного человека, как Капитолина, почти не было подруг. Были одна или две, хотя казалось, что их должно быть в десять раз больше. Но скоро я понял, что Капитолина предпочитает дружить по ленинскому принципу: «лучше меньше, да лучше» – и допускает близко только самых достойных людей. К тому же постоянные тренировки занимали у нее много времени, почти не оставляя свободного времени.

За все время нашего знакомства Капитолина ни разу не позволила себе обратиться ко мне с какой-то просьбой, касающейся других лиц. У Кати такие просьбы были постоянно. Она знала, что «порадеть знакомому человечку» не в моих правилах, но тем не менее просила. То за одну свою подругу, то за другую. Доводы у нее были такие: «Ты должен помочь». Должен, именно так. На каком основании, непонятно. Разумеется, я все эти просьбы отклонял, что не добавляло лада в наши отношения. Несколько раз я пытался говорить с Катей, объяснял ей мои правила, мои принципы. Казалось, она все понимала. Но проходило какое-то время, и я снова слышал: «Ах, Василий, ты должен помочь Танечке! Она моя лучшая подруга!» А то, что у Танечки отец генерал-полковник, во внимание не принималось. Почему он не помогает своей дочери? Потому что у нее слишком большие запросы. Но любой отказ Кате оборачивался неделями обид. С Капитолиной было много проще. Поспорим – и уже через полчаса смеемся. Я сам по натуре человек веселый (теперь уже надо сказать, что когда-то был веселым), и Капитолина точно такая же. «Как мы с тобой не встретились раньше?» – удивлялся я. «Надо было обоим хлебнуть лиха, чтобы научиться ценить свое счастье», – отвечала Капитолина. Про первого своего мужа она ничего не рассказывала, за исключением того, что он был на руководящей работе и сильно ее ревновал. Принято считать, что раз ревнует, то, значит, любит, мне и самому ревность не чужда, но у первого Капиного мужа с этим делом было слишком. Примерно так же, как у жены Ворошилова Екатерины Давидовны, которая просто замучила своего мужа подозрениями. До смешного доходило. В 39-м или в 40-м году товарищи из НКВД заметили подозрительного мужчину, околачивавшегося возле здания наркомата обороны. При задержании выяснилось, что это не мужчина, а переодетая Екатерина Давидовна. Она решила проследить за тем, во сколько ее муж уезжает домой. Подозревала, что он не сразу едет домой, а заезжает к любовнице. Когда Капитолина решила перейти из «Динамо» в другое общество, муж вообразил, что этот переход имеет любовную подоплеку и так замучил ее своими нападками, что она ушла от него и вернулась в Москву. Вот так мы, оба хлебнув лиха, нашли друг друга и были счастливы. Жаль, что счастье наше длилось недолго, всего каких-то четыре года. Тюрьма все разрушила. Тюрьма стала стеной, разделившей мою жизнь напополам. Теперь я вынужден помнить, что могу принести беду своим близким. Оттого и стараюсь делать вид, что близких у меня нет. На днях дочь Надюша поставила мне на вид, что я черствый. Мало проявляю внимания к тем, кто поддерживал меня в заключении и беспокоился обо мне. Надюше всего семнадцать. Она еще ребенок и много не понимает. Я не стал объяснять причин моей «черствости». Не стал объяснять, что не хочу навлекать беду на тех, кто мне дорог. С марта 53-го у меня странное состояние. Сердце как будто бы сжалось и не может разжаться. До того я был другим. Капитолина называла меня «реактивным», намекая на то, что всего, чего мне хотелось, я привык добиваться не быстро, а молниеносно. Смерть отца и годы заключения изменили меня не только внешне, но и внутренне. Подчас не узнаю себя – неужели это я, Василий Иосифович Сталин? Кто это со мной сделал? Как? Теперь уже никто не назовет меня «реактивным». Я стал осторожным. Иногда мне кажется, что я слишком осторожничаю, но иначе уже не могу. Хочется верить, что настанет день, и я сброшу эту осторожность, забуду о ней. Возможно, мне удастся забрать с собой детей и Капитолину, но пока еще рано загадывать. Как же хочется наконец вздохнуть полной грудью, говорить во весь голос, перестать скрывать от окружающих то, что лежит на душе. Верю, что такой день настанет, только не знаю когда.

Все, кто хорошо знал Капитолину, называли ее «талантливой». Меня всегда интересовало, что есть талант. Некий дар природы или результат упорного труда. Горький говорил, что талант – это вера в себя, в свою силу. Так оно, скорее всего, и есть. Если веришь в себя, если прилагаешь все силы для достижения цели, то непременно ее достигнешь. Талант – это целеустремленность, помноженная на труд. Если бы я своими глазами не видел бы, сколько тренируется Капитолина, то не поверил бы, что такое возможно. В воде она проводила больше времени, чем на суше. Есть тренеры, которые больше объясняют, чем показывают. Капитолина считала, что должна показывать все сама. Она и ее напарница Аня Макарова добились того, чтобы пловцы ВВС начали одерживать победы на соревнованиях. Потом меня обвинят в том, что якобы я переманивал по указке Капитолины подающих надежды пловцов из других клубов. Обещал им золотые горы, шел на нарушения, лишь бы иметь «чемпионскую» команду. Все это ложь. Капитолина не указывала мне, кого переманивать, и я никого не переманивал. Спортсмены приходили сами, потому что хотели выступать за нас. Потому что знали, как у нас заботятся о спортсменах. Ничего особенного не было, не надо повторять чужие сказки. Просто я старался создать людям нормальные условия для жизни и работы, относился к ним с уважением. Люди это ценили. Хорошее отношение ценят все. Если в других клубах вниманием окружались только чемпионы, то у меня был другой принцип. Я старался уделять внимание всем спортсменам. Не делил их на «перспективных» и «бесперспективных». При правильном отношении, при правильном подходе любой спортсмен, если он не лентяй, способен дать хороший результат. Так считал не только я, но и все наши тренеры, в том числе и Капитолина. «Не бывает плохих слесарей, бывают плохие наставники», – говорил мой учитель слесарного дела старый рабочий с Пресни Матвей Федорович Дощицын. Так же считали и у нас в ВВС – не бывает плохих спортсменов. Помню, сколько усилий потратила Капитолина на эстонца Гунара Мяги. Ей говорили, что он «бесперспективный», то есть хороший пловец, но не чемпион. Советовали махнуть рукой, отступиться, но она не сдавалась. Летом 51-го в Киеве Мяги установил рекорд в плавании вольным стилем на полторы тысячи метров. Вот уж было радости. Капитолина – настоящий тренер. Победам своих учеников она радуется больше, чем личным достижениям. Так и должно быть, иначе учить никого не захочется. На следствии меня то пытались обвинить в том, что я создавал Капитолине льготы, держал ее на особом положении, то в том, что я по ее наущению взялся строить бассейн. И так далее. На самом деле Капитолина никогда не позволяла себе вмешиваться в мои дела – советовать, указывать, настаивать на чем-то, чего-то просить. Более того, когда я предложил ей стать заместителем председателя секции плавания, она наотрез отказалась. Сказала, что любит тренерскую работу и ни за что не променяет ее на «сидение в президиумах». Капитолине следователи, ведущие мое дело, уделяли внимания больше, чем двум другим моим женам. Доходило до абсурда. Так, например, Капитолину пытались обвинить в том, что во время соревнований в Берлине в 45-м она занималась спекуляцией продуктами и обменом их на драгоценности. Откуда восемь лет спустя могло взяться подобное обвинение? Как следствие надеялось его доказать? Не знаю. Поняв, что с Берлином ничего не вышло, следователи передвинули свою «версию» на шесть лет вперед. Стали говорить о том, что у них есть сведения, будто бы Капитолина через свою мать спекулировала продуктами, которые получала с моей дачи. Я тогда очень порадовался своей предусмотрительности. Не «разведись» мы с Капитолиной, обвинений могло бы быть больше. И они могли бы быть серьезнее. Обвинение можно придумать какое угодно. Не могу сказать, что я испытывал глубокую приязнь к Берии. Отношения между нами были очень непростыми. Но тем не менее я никогда не поверю в то, что Берия в 20-е годы мог быть английским шпионом. И в то, что он хотел восстановить капитализм в СССР, я тоже никогда не поверю. Белыми нитками все это шито! Из пальца высосано! Полная чушь! Писательница Галина Николаева, которую я знаю со Сталинграда, говорила, что у подвига и воображения нет границ. Со временем я убедился и в том, что у человеческой подлости тоже нет границ. К сожалению.

Есть много людей, за которых я благодарен судьбе. Благодарен за то, что она свела меня с ними, позволила чему-то у них научиться. В числе этих людей и Капитолина. Мне очень жаль, что наше счастье было таким недолгим. И жаль, что сейчас его уже не вернуть. Все изменилось. Кто-то из древних греков очень верно подметил, что в одну и ту же воду нельзя войти дважды.