Книга первая
СОКРОВИЩЕ ДЗУ
Солнце лениво валилось за серые глыбы многоэтажных домов. Лаврушин полюбовался на электрические часы, которые показывали ровное время: 21.00. Он испытывал иррациональную слабость к круглым цифрам. Они будто подталкивали его на какие-то действия с целью изменить, поломать это равновесие.
– В Москву, в Москву, в Москву, – процитировал он «Три сестры!».
Он собирался домой. Оглядел критически творческий бардак, царящий в лаборатории, выпотрошенный компьютер, разобранные осциллографы, россыпь деталей на столе, сваленные в углу картонные коробки. Вздохнул, малодушно решив отложить наведение порядка еще на денек – этот извиняющийся вздох стал каким-то ритуалом. Каждый вечер Лаврушин обещал навести порядок… Завтра. И уходил, обесточив помещение.
Рука легла на рубильник. Все – обесточено. Конец рабочего дня. Лаврушин забросил потертую кожаную сумку на плечо и вышел из лаборатории, захлопнул дверь и нажал на кнопку замка. Все, теперь замок – последнее из его изобретений, откроется только на его свист, а, как известно, свист у человека так же индивидуален, как отпечатки пальцев.
– Шатаются всякие. Тоже мне, кандидаты в доктора, – сам того не зная процитировал Высоцкого стороживший выход пожилой, с вислыми усами вохровец, который уже хотел отойти ко сну, застыв изваянием на спинке стула. Припозднившихся сотрудников он воспринимал как нарушение правильного порядка вещей. В отношении самого молодого, двадцати семи годков от роду, завлабораторией, кандидата наук Лаврушина он был прав на все сто процентов. Тот действительно по природе своей являлся воплощенным нарушением правильного порядка.
– До свиданья, – махнул рукой Лаврушин и толкнул крутящуюся стеклянную дверь.
– И вам того же в двойном размере, – развязно прокаркал охранник и потянулся к кнопке электрического замка.
Сразу за стеклянными дверьми в лицо Лаврушина дохнуло весной.
– Ляпота, – прошептал он и вздохнул полной грудью ароматный майский воздух.
Постояв немного, он направился по бетонной дорожке через зеленый и ухоженный институтский парк.
Институтские старожилы склонялись к точке зрения, что на Московскую окраину это странное научное учреждение загнали специально – чтобы не мозолило никому глаза и не смущало упорядоченные научные умы. Тогда, в начале шестидесятых, тут даже окраины не было, а был сплошной лес. Москва расширялась, жадно отвоевывая все новые площади и закатывая леса и лужайки асфальтом, прорастая рядами уродливых металлических и кирпичных гаражей. Что-то беспощадное было в этой бетонно-стеклянной поступи цивилизации. Вот и рядом с трехэтажным старым институтским зданием несколько лет назад вознесся новый десятиэтажный бетонный корпус с окнами от пола до потолка – какой идиот придумал в русском холодном климате делать такие окна?
Ветку метро, давно и напористо обещаемую отцами города, так до окрестностей института и не дотянули. А горбатый «Запорожец» – ветеран еще вчера, простудно чихнув, замолк, похоже, давая понять, что уходит на законный больничный. Значит, надо ждать автобуса.
Лаврушин присел на скамейку у остановки. Когда подойдет автобус? Ребята-математики как-то с помощью большого институтского компьютера пытались найти закономерность в интервалах его движения. Но эта задача современной науке оказалась не по зубам.
Сегодня автобус подошел как по заказу – Лаврушин не успел даже настроится на ожидание. Через четверть часа кандидат наук был в метро, еще через полчаса выходил на станции «Проспект Мира». А там до панельного дома на Большой Переяславской рукой подать.
Перед дверьми квартиры Лаврушин начал обшаривать карманы брюк и рубашки в поисках ключа – без видимого успеха. Тогда он покопался в многочисленных отделениях сумки и выудил бумажник. В нем лежал второй ключ – его приходилось постоянно носить с собой, поскольку первый всегда забывался в самых неподходящих местах.
Однокомнатная квартира была уменьшенной копией лаборатории. Тот же бардак, те же разбросанные запчасти неизвестно от чего, в углу – раскладушка и продавленный плюшевый диванчик. Вдоль стены шли стройными рядами стопки книг – на прошлой неделе полка под тяжестью фолиантов обрушилась, и все недосуг было вбить новые гвозди.
– Ну что, явился? – простуженный сварливый голос исходил от стоявшего на тумбочке большого металлического ящика, который переливался разноцветными лампами и был утыкан как ежик какими-то деталями.
– Угу, – буркнул Лаврушин.
– А ты задумался – нужен ли ты здесь, а? Может, без тебя спокойнее, а?
– Тебя что ли спрашивать? – Лаврушин бросил на диван сумку и начал стаскивать туфли.
– А хотя бы и меня.
– Совсем обнаглел, – незлобливо произнес Лаврушин, обуваясь в пушистые тапочки.
– А ты… – голос запнулся. – Ты поглупел. Постарел. Отупел. И вообще, что ты ко мне пристал?!
Бесполезное изобретение, подумал Лаврушин. Кроме ругани ждать нечего. Да и вообще – что представляет из себя Мозг? Загадка, притом порой начинало казаться, что загадка эта из жутковатых.
Началось все с простой идеи: создать мыслящую машину можно, привив ей эмоции и критическое отношение к окружающему миру. Так и появился Мозг, на создание которого Лаврушин убил несколько месяцев, соорудив голографический процессор, который так и не удалось повторить. Что-то не сконтачило – вместо мощного искусственного интеллекта получился неисправимый брюзга, поражающий своей чудовищной бестактностью и беспредельным нахальством. Он не мог решить простейшей задачки, считал с ошибками, но гонором тянул минимум на лауреата Нобелевской премии. Когда Лаврушин понял, что из Мозга ничего путного не выйдет, он вместо последовательного обучения просто заложил в него кучу книг и газет. После этого Мозг набрался категоричности суждений и стал учить хозяина жизни. И при этом его страшно бесило, когда с ним не соглашались.
В последнее время Мозг совершенно распоясался, стал ругаться и пугать гостей. Светка, девушка Лаврушина, однажды пообещала «врезать кувалдой по чугунной башке», и Мозг ее зауважал.
Лаврушин схватил английский научный журнал по физике и упал на диван. Но Мозг упорно нарывался на дискуссию.
– Серый ты, Лаврушин, человек. Газет не читаешь. Телевизор не смотришь.
– Отстань.
– И грубый, – призматические линзы сфокусировались на хозяине квартиры.
– Отвали.
– И с таким я вынужден делить кров.
– Вот разберу на микросхемы…
Мозг возмущенно замигал лампами и умолк.
В принципе, Лаврушин понимал, что в мире нет ничего подобного, что возможности этого набора деталей, утащенных с работы или найденных на свалке – это нечто уникальное и неповторимое, ни в какое сравнение не идущее ни с одним образцом компьютерной техники. И это пугало. Лаврушин сам не понимал, что создал. Он вообще редко отдавал ясный отчет тому, что же у него получалось. Увлекаясь новым проектом, он впадал в какое-то «иновиденье», выходил за пределы нашего измерения. Как он сам говорил интуичил, творил наугад вещи, которые никто не повторит никогда, в том числе и он сам. Порой ему казалось, что Мозг вовсе и не машина. Что в него вселилась чья-то неприкаянная душа. Но в подобные мысли ему углубляться не хотелось – становилось как то не по себе.
– А это еще кто? – прервал обидчивое молчание Мозг. Его линзы сфокусировались на чем-то за спиной хозяина квартиры.
– Ну, Лаврушин, ты даешь. Всегда гостей полон дом. Корми, пои их. А стабилизатор мне сменить не можешь. Денег нет!
Лаврушин повернул голову и замер.
* * *
Лаврушин имел еще один талант – на грани гениальности. Он был историком. Но не в общепринятом, а в булгаковском понимании этого слова (см. роман Булгакова «Мастер и Маргарита»). Он постоянно вляпывался в невероятные, порой неприятные, изредка опасные истории. И сейчас, обернувшись, он понял, что опять вляпался во что-то.
В дверях комнаты стоял незнакомец. Рост – средний. Лицо – худое, усталое, печальное. Возраст – лет тридцать пять-сорок. Одет – в серый, из дорогих, костюм, синий, из версачевских, галстук, крокодиловые, из супердорогих, туфли. Запонки – с бриллиантами, ей Богу. В бриллиантах Лаврушин разбирался, приходилось иметь с ними дело при работе над одной темой, так что влет отличал их от любого камня.
– Не привык к этой одежде, – виновато произнес незнакомец, поправляя галстук и слегка ослабляя его.
– А что, дверь не закрыта? – спросил Лаврушин, у которого сердце от неожиданности сжалось в холодный комок, а потом бешено забарабанило.
– Закрыта. Но это разве проблема?
«Ясно, – с неожиданно свалившимся спокойствием подумал Лаврушин. – Грабить будет. А чего тут взять-то, кроме Мозга?»
Мысль о том, зачем человеку в бриллиантовых запонках и крокодильих ботинках грабить такие квартиры задержалась где-то у входа в сознание завлаба.
– Разрешите присесть? – спросил незванный гость.
«Мягко начинает. Рэкетир, что ли?»
– Вы скорее всего думаете, что я человек, нарушающий установленные нормы поведения и уголовное законодательство? – осведомился незнакомец. Фраза была длинная и вычурная. Он будто говорил на чужом языке, хотя и без малейшего акцента.
– Мошенник, как пить дать, – донесся из угла хриплый голос Мозга. – Гони ты его, Лаврушин. Не то без штанов останешься.
– Это кто? – искренне удивился гость.
Все эмоции были написаны на его выразительном лице. Он был находкой для физиономиста.
– Так, груда запчастей, – небрежно кинул Лаврушин..
– Сам полудурок, – огрызнулся Мозг.
«Полудурок» было его любимейшим словом, которым он одаривал весьма щедро. Даже Светку обозвал «полудурой» – еще до того, как она намекнула насчет кувалды.
– А, подселенец, – кивнул гость, внимательно посмотрев на Мозг.
– Простите, что? – спросил Лаврушин.
– Симбиоз устойчивой энергоинформационной астральной сущности с механизмом, – махнул рукой гость. – Иногда это случается.
– Во загнул, – с уважением произнес Мозг.
Гость уселся на стул и спросил печально:
– Как вы думаете, кто я такой?
Лаврушин смутился. Подобно Мозгу резать правду-матку в глаза он не мог. Не позволяла врожденная интеллигентность. Поэтому он только протянул:
– Ну-у… Не знаю.
– Я – инопланетянин.
– Ку-ку, я уехала, ваша крыша, – выдал Мозг услышанную им недавно по телевизору реплику.
«Псих, – подумал Лаврушин, теперь все становилось на места – и манера гостя выражаться, и написанные на лице эмоции, и привычка шататься по чужим домам. – Лучше бы грабитель. Главное, не противоречить ему. Глядишь, все и обойдется».
– Вижу, вы в сомнениях, – огорченно покачал головой гость.
– Ну что вы, – замахал руками Лаврушин. – Я вам верю. А вы из какого… – он запнулся, -…созвездия?
– А, – незнакомец небрежно махнул тонкой изящной рукой с длинными ухоженными пальцами. – Вот из того.
Что-то вспыхнуло, Лаврушин невольно зажмурился. А когда открыл, то увидел нечто поразительное.
Многоэтажные унылые дома Большой Переяславки за окном исчезли. Да и само окно куда-то делось. На его месте чернел бездонный провал, усеянный разноцветными немигающими звездами. И как легкий шлейф по нему тянулся Млечный Путь.
– Двести двадцать пять световых лет, – гость указал в сторону запульсировавшей оранжевой звезды.
– Значит, инопланетянин, – кивнул Лаврушин. Сопоставив факты, он решил, что это действительно наилучшее объяснение. Ну и что особенного, инопланетянин? Чем удивительнее «Мозга-подселенца»? Или того НЛО, которое они с другом Степаном видели три месяца назад?
– Отпад, – проскрипел Мозг. – А по виду так и не скажешь.
– Простите, – произнес Лаврушин. – А вы действительно принадлежите к гуманоидной расе, или просто кажетесь таким? А на самом деле, к примеру, у вас восемь ног и на затылке четвертый глаз.
– А почему четвертый? – искренне заинтересовался инопланетянин.
– Третий на лбу.
– Должен вас огорчить – это мой естественный облик. В нашей Галактике – за другие не ручаюсь – гуманоидных рас большинство.
– Умопомрачительно. – Лаврушин жадно вглядывался в звездную пыль за окном московской квартиры. Космическая бездна магнитом притягивала взор, чернота ее всасывала, как «Черный Квадрат» Малевича. – И чем обязан столь неожиданному визиту?
Лицо гостя стало еще печальнее. Похоже, у него были какие-то неприятности.
– Мы… – начал он, но его опередил Мозг.
– Надуть они тебя хотят, Лаврушин.
– Выключу, – пригрозил кандидат наук.
– Давай-давай, – взвыл Мозг патетически. – А лучше сразу молотком! Чтоб лампы и транзисторы во все стороны! Давай! Тогда вообще растяпой помрешь! Некому тебя будет уму-разуму учить!
Лаврушин, не обращая больше внимания на развоевавшийся механизм, повернулся к инопланетянину.
– Не буду вдаваться в подробности, хотя рассказ потребует некоторого времени, – начал тот. – Коротко – Галактика состоит из двух сотен миллиардов звезд. Многие – с планетными системами. На некоторых появился разум. Жизнь в Галактике кипит. Идет титаническая созидательная деятельность. Возникают и крепнут связи между цивилизациями.
– Как по писанному глаголет, – восхитился Мозг.
– И вместе с тем в ней множество неразрешенных проблем, – закончил инопланетянин тираду и замолчал. Его взор затуманился. Потом гость встряхнул головой и продолжил. – Семьдесят тысяч лет Галактика не знала войн. Но последняя война была ужасна. Представьте миллионы Хиросим.
От этих слов Лаврушин поежился. Он будто заглянул в непостижимо глубокий колодец времени, на дне которого пылали в ядерном огне люди, города, целые планеты.
– Цивилизации Галактики достигли разных ступеней развития. Разные общественные устройства. Разные технологии. Есть миры несоответствия – там явные противоречия между общественным развитием и технологией. Особой опасности они не представляют – почти нигде разрыв не достигал катастрофического уровня. В Галактике, естественно, существуют противоречия. Для их преодоления и решения глобальных проблем существует система галактической безопасности. Звездное Содружество.
– Что-то вроде нашей Организации Объединенный Наций? – спросил Лаврушин.
– Аналогия корректна. Хотя принципы построения и существования ЗС неизмеримо сложнее вашего международного права. Цивилизация, вошедшая в систему Галактической связи…
– Радиоконтакты? – перебил его Лаврушин.
– Ну что вы? Радиоволны – это все равно что для вас заменить телефоны на сигналы кострами.
– Или на перестукивание, – хихикнул Мозг, увлекшийся в последнее время бульварными детективами.
– Так вот, цивилизация, достигшая технического уровня вхождения в СЕТКУ – систему Галактической Связи, автоматически становится стороной в галактическом праве, а позже и членом Звездного Содружества.
– Лапшу тебе вешают на уши, а ты и раскис, – продолжал хулиганить Мозг.
– А где у нас выключатель! – раздраженно кинул ему Лаврушин, которого увлек в неизведанные дали рассказ инопланетянина.
– Последнюю войну, – не обращая внимания на выходки механического чуда продолжал инопланетянин, – развязал Великий Темный Союз Грандаггора. Это была единственная в известной нам истории Галактики цивилизация первого технологического класса – то есть осваивающая Галактику – попавшая в глухой круг.
– Глухой круг?
– Этот неофициальный термин означает, что цивилизация прочно движется по одному кругу, она замкнулась на отрицательных тенденциях, неспособна к позитивному общественному развитию. В таком состоянии она может находится долго, но рано или поздно настанет конец. Точка распада… Элита Грандаггора могла похвастаться презрением всех запретов, принятых в Галактике. Она установила тотальный контроль над своим населением и над населением многочисленных колоний. Она использовала все запрещенные технологии, включая тонкоэнергетические, духовные, которых касаться просто нельзя. Технологических высот Грандаггор достиг значительных. Некоторые вещи мы не можем повторить и сегодня. Гарандаггоры сокрушающим цунами катились по Галактике. А потом была война. И Великий Темный Союз проиграл.
Гость перевел дыхание. А потом произнес:
– Итак, мы подошли к главному. Одна из уцелевших переферийных планет Союза Грандаггора – Химендза. После многотысячелетнего периода крутых подъемов и не менее крутых – до варварства и пещер, спадов она достигла достаточно высокого уровня технологического развития – вас обгоняет где-то на полсотни лет. У власти там стоит классический деструктивный диктатор.
– Деструктивный?
– Диктатура бывает деструктивная, нейтральная и созидательная. На Химендзе деструктивная и достаточно кровавая. Массовые уничтожения, пытки, тотальный страх – вещи там привычные. Естественно, все это не может не вызывать у нас чувство протеста и возмущения, которое, впрочем, не дает нам права на вмешательство.
– Почему?
– Звездное Содружество может вмешиваться лишь в случае, когда над населением устанавливается технический психоконтроль и начинают использоваться запреттехнологии. И когда возникает угроза самоуничтожения их мира. Ничего подобного на Химендзе не наблюдается. В общем, это заштатный мир, который не стоит нашего внимания. Но…
Инопланетянин замолчал, и лицо его приняло страдальческое выражение.
– Но Химендза была для Грандаггора своеобразной планетой-лабораторией, – продолжил он тихо. – А так же заводом по производству новых видов вооружений. И что это было за оружие! Что оно делало с пространством! Какие энергии выплескивало! И все время мы считали – спасибо Создателю Вселенной, что это оружие не дошло до наших дней… Считали напрасно.
– Напрасно? – Лаврушин, увлеченный рассказом, подался вперед.
– На Химендзе остался склад грандаггоров!
– И это опасно?
– Опасно? – инопланетянин горько усмехнулся. – Цивилизация Химендзы пронесла через семьдесят тысяч лет религию Грандаггора. Жрецы сумели сохранить священные «Книги дыхания птицы Дзу».
– Что за птичка такая?
– По этой религии мир и все сущее в нем есть результат взмахов крыльев Птицы Дзу – от них из тьмы возникают свет, планеты, люди. Есть во Вселенной и сила зла, Хаоса – Великий Змей. Его дыхание в свою очередь образует из Света Тьму… Священные книги, прошедшие через семьдесят тысяч лет – в них был скрыт ключ.
– Ключ?
– Да, да, ключ. Книга «Седьмого взмаха Дзу» – там закодирована информация о местонахождении хранилища древнего оружия Грандаггора – «Сокровища Дзу». А это оружие взрывает планеты и гасит звезды, – инопланетянин горестно вздохнул. – Тайное имеет свойство становиться явным. И, похоже, диктатор Химендзы Кунан нашел путь к расшифровке.
– И теперь склад его?
– Не так быстро. Он знает еще немного. Мы пошли дальше и расшифровали «Книгу седьмого взмаха». И теперь знаем многое.
– Тогда хранилище ваше?
– Вы опять торопитесь. Мы знаем, что «сокровище» находится на глубине нескольких километров под поверхностью планеты. Мы бы обнаружили его без труда. Для нашей техники подобная проблема не существует. Но…
– Вы его не обнаружили.
– Нет.
– По формальной логике, если вы его должны обнаружить, но не обнаружили, значит, его там нет.
– Есть. И грандаггоры сумели его срыть от наших поисковых средств. Хотя мы считали, такое им не под силу… И существует доступ к «сокровищу». Кунан найдет его. Он до конца расшифрует книгу – дело нескольких месяцев. Еще один шаг – и склад их. А потом Кунан – человек одержимый, рванет в Галактику. Его не остановит ничто.
Лаврушин внимательно посмотрел на инопланетянина. Слишком многое не клеилось в его рассказе.
– Что мешает вам опередить его? Вы же почти расшифровали Книгу.
– Вот именно! Поэтому я и здесь.
Гость вытащил из кармана предмет, похожий на отвертку. Направил его на Лаврушина. Кончик «отвертки» засветился ярким синим светом. И в воздухе над рукой инопланетянина появились объемные изображения иероглифов.
– Индикатор биополя, – пояснил пришелец. – Каждый тип биополя соответствует определенному цвету. Элита Великого Темного Союза Грандаггора, состоявшая из представителей одного лишь древнейшего рода материнской планеты, его представители обладали родовым индексом биополя. Этот индекс и является пропуском в склад. Вы понимаете?
– Ну, в целом…
– Прекрасно. Подобный тип биополя в Галактике очень редок. Ближе всего к грандаггорам вы – земляне! Индекс почти такой же, как необходим для прохода в склад… Но только почти. Однако мы нашли несколько человек с пригодным кодом.
– Ну? – напрягся Лаврушин.
– И представляете, один из этих людей – вы.
Лаврушину показалось, что пол качнулся под его ногами. Он только и смог выдавить свое любимое:
– Ляпота.
– Вы должны уничтожить хранилище. Иначе Галактику ждут бедствия. Невообразимые бедствия.
– Это опасно?
– Это как посмотреть, – помялся инопланетянин. – Вероятность успеха – двадцать процентов.
– А восемьдесят?
– Восемьдесят процентов, что вы погибните.
– Вам не кажется, что это многовато, – горько усмехнулся Лаврушин.
– Вы отказываетесь? – инопланетянин внимательно посмотрел на него спокойными, излучающими уверенность, мудрыми глазами.
– Конечно отка… – Лаврушин вдруг замолчал. Потом вздохнул: – Дайте подумать.
Он поглядел на звездное небо вместо окна. Теперь звездная даль казалась угрожающей, от нее веяло холодом и смертью. Первым побуждением было развести руками и вежливо так сказать: извините, рады бы помочь, да дела заели, индекс цитирования падает, докторскую диссертацию надо писать, так что не получится Галактику спасти, освободите-ка помещение. Двадцать процентов удачи – это восемьдесят неудачи. Верная смерть. Чего лезть в такую мясорубку? Но перед глазами стояла картинка – рушащиеся в ядерный ад миры, полные людей.
Минута шла за минутой. Инопланетянин не нарушал молчание. А Лаврушин не мог решиться ни на что. Как, спрашивается, ввязаться в подобную авантюру человеку, определенно не созданному для подвигов? На такое он не способен даже ради потрясающей возможности пройтись по мягкому пуху Млечного Пути.
Да ну их к черту со своими складами боеголовок, с их оружием, с войнами. Моя хата с краю – по-подлому, зато надежно. Он набрал побольше воздуха, чтобы сказать «нет». Помолчал секунду… Ядерный пожар, жгущий детей на руках их матерей…
– Я согласен.
– Я знал, – инопланетянин расчувствовался и смахнул навернувшуюся на глаза слезу. Потом взял банку с «кока-колой», которую Лаврушин еще вчера уронил на пол да так и забыл поднять, откупорил ее и сделал несколько жадных глотков. – Я верил…
– Как мне хоть звать вас?
– Мое имя вам будет непривычно. Поэтому зовите меня просто – Инспектор. Это в какой-то мере соответствует роду моей деятельности.
Внезапно послышался дребезжащий звонок в дверь.
– Кого черт несет? – раздраженно воскликнул Лаврушин.
Он уже понял, что сегодня вечер странных событий и встреч. И никуда от этого не деться.
* * *
Кто бы мог представить, как много значит для Галактики этот дребезжащий звонок, раздавшийся вечером в Московской квартире на Большой Переяславке.
– Вы ждете гостей? – вопросительно посмотрел на Лаврушина инопланетянин.
– Нет. Могу открыть?
– Не хочу вас ни в чем ограничивать, – пожал плечами Инспектор. Но в глазах его проскользнула какая-то задорная искорка.
Конечно, Лаврушин не большой специалист в психологии инопланетян, но ему показалось, что в глазах гостя горел огонек, как у шахматиста, разыгрывающего партию, когда эта самая партия идет по плану.
На лестничной площадке возвышалась массивная неуклюжая фигура. В отличие от прошлого гостя, этот человек был хорошо знаком Лаврушину. Еще бы не знать своего лучшего друга.
– Привет, – сказал Степан. Черты лица у него были грубые, глаза подозрительные, щеки толстые, нос картошкой – далеко не Ален Делон. При всем при этом лицо было не лишено обаяния.
– Здорово, – кивнул Лаврушин.
– С женой вот поругался. Ну так получилось, да… Так я зайду?
Видя, как Лаврушин замялся на проходе, Степан вопросительно посмотрел на него:
– Никак новая любовь всей жизни?
– Да нет, ты не так понял.
– Проходите, – неожиданно послышалось за спиной Лаврушина. – Мы как раз заканчиваем обсуждать одну весьма любопытную проблему.
– Это Степан – мой друг. Работаем вместе, – представил Лаврушин нового гостя. – А это… – он на миг запнулся, а потом с каким-то злорадством – бес попутал, произнес, – товарищ из космоса.
– Из гостиницы «Космос»?
– Да нет. Он – инопланетянин.
Вечный скептик Степан после летающей тарелки, которую они видели с Лаврушиным, сломался и теперь был готов принять некоторые дикие идеи. Но сейчас он не был настроен на такой лад, поэтому кивнул:
– Шутки шутим.
– Как ты догадался, – пошел на попятную Лаврушин.
Но тут неожиданно встрял гость:
– Ваш друг не шутит, – он сделал приглашающий жест.
Лаврушин удивленно посмотрел на него. Его покоробило, что гость не имеет никаких понятий о конспирации. И вообще – зачем втягивать посторонних людей?
Степан шагнул в комнату и остановился, как вкопанный.
Только сейчас Лаврушин вспомнил, что картину звездного неба пришелец так и не убрал.
– Да-а, – протянул Степан с видом человека, у которого оправдываются самые худшие опасения. – Инопланетянин, значит.
– Ну, я же говорил, – извиняющимся голосом сказал Лаврушин.
– Думаю, вам надо все объяснить, – улыбнувшись во весь рот, как-то по-голливудовски развязно-заискивающе, обнажив ровные белые зубы произнес пришелец.
И Лаврушин опять подумал, что Инспектор сейчас похож на шахматиста, сделавшего очередной удачный ход.
* * *
И черти дернули Степана именно сегодня поссориться с женой, прийти именно к Лаврушину и наткнуться именно на инопланетянина. Все в руках провидения. Случайностей не бывает. А что бывает? Об этом даже на Тании знают очень приблизительно.
Итак, Степан, смирившись с визитом инопланетянина, выслушал его подробный рассказ о «Сокровище Дзу» кратко определил перспективу – «да-а, фигово все кончится» и заявил, что одного друга никуда не отпустит.
– Так лучше будет, – кивнул Инспектор. Сдавил пальцами бриллиантовую запонку.
На миг в глазах Лаврушина все померкло. А потом все трое очутились в самом заурядном летающем блюдце. Так началось большое космическое путешествие…
В космическом корабле было несколько кают, помещение, которое можно определить как кают-компанию. Земные фантасты как в воду глядели – внутри «тарелки» было полно стероэкранов, создающих полный эффект присутствия, светящихся индикаторов, панелей таинственных приборов. Стены были отделаны упругим, теплым на ощупь пластиком, который время от времени начинал светиться, или шел кругами, как вода, в которую угодил булыжник, а однажды на глазах землян вспузырился и начал растекаться зеленой жижей, но быстро вернул себе прежний вид. Рубка представляла из себя сплошной стереоэкран, казалось, оба пилота висят прямо в воздухе, хотя они полулежали в контактных креслах. На их головах были золотые обручи, благодаря которым их нервная система сливалась воедино с компьютерным мозгом корабля.
Помимо Инспектора на борту было еще четверо рослых, сложенных, как Аполлоны, таниан. Они были отличными ребятами – находкой для любого следователя, для них не нужен был никакой детектор лжи. Инспектор был по сравнению с ними образцом непроницаемости, у его же соплеменников даже малейшие чувства отражались на лицах. Земляне были для них сущими чурбанами с замерзшими чертами.
Тания принимала участие в последней межзвездной войне. Ее история насчитывала восемьдесят тысяч лет и тоже знала взлеты, падения. За это время гуманоиды не превратились в мыслящие сгустки материи и не стали суперами. Единственно, все без исключения были в отличной спортивной форме, но выглядели как обычные люди. По-русски члены экипажа не говорили, хотя, скорее всего, просто придуривались, зато понимали все и даже под конец стали въезжать в анекдоты и шутки, заливаясь искренним смехом.
Инспектор почти все время проводил в своей каюте, предаваясь каким-то сложным вычислениям. Он полулежал в просторном, похожем на расплывшийся кусок сгоревшей резины, кресле, предупредительно принимавшем формы тела и отвечавшим малейшим желаниям человека. Перед инопланетянином переливались в воздухе разноцветные объемные фигуры и иероглифы. Они танцевали какой-то свой, понятный только посвященным, танец, и Инспектор направлял его, дирижируя своими тонкими музыкальными пальцами. Земляне исправно пытались донимать его вопросами, а он неизменно уходил от конкретных ответов. Так что выяснить удалось немного. Стало только ясно, что тарелка является кораблем средней дальности – пятьсот светолет. В числе прочих она совершала рейсы на Землю, но нечасто.
– Те НЛО, которые мы видим – ваши? – спросил однажды Степан, дождавшись, когда Инспектор обратит на землян внимание.
– Вряд ли. Земля находится на задворках Галактики и по большому счету Звездное Содружество она не интересует. Таких миров миллионы. Но по ряду причин ваша планета является проходным двором для иных сил. И, возможно, полем эксперимента каких-то высоких цивилизаций.
– Каких таких сил? Каких таких цивилизаций? Какого эксперимента? – возмутился Степан.
– Мало ли, – пожал плечами Инспектор, и опять ужом выскользнул, ушел от ответа.
Земляне оказались в ситуации, мягко говоря, стрессовой. И Лаврушина удивляло, насколько спокойно он воспринимает все происходящее. Напрашивался вывод, что инопланетяне каким-то образом подавляют эмоции гостей. Иначе у тех давно перекосилась бы набок крыша, и друзья стряхивали бы с комбинезонов космических бегемотиков.
На десятые сутки (по земному исчислению, далее для удобства исчисление времени и расстояний приводится в земных единицах, а не в стандартных для Галактического Содружества, Тании и Химендзы) Инспектор объявил:
– Приготовиться. Посадка через три часа. Земляне могут провести это время в рубке.
Это был царский подарок. Друзья сразу поняли это. Но окончательно осознали, насколько он щедр через час, когда корабль вышел из сверхсветового режима, и по телу прокатилась упругая холодная волна – последствия перехода.
Земляне висели в рубке в сетях силовых полей рядом с Инспектором и заворожено глядели на разрастающуюся Звезду Шоинн.
Корабль быстро сбрасывал скорость – с почти световой до тысяч, а потом и сотен километров в секунду. Гравиблокираторы ломали пространственную структуру, гася гигантские перегрузки, которые в миг раскатали бы и экипаж, и сам корабль в блин толщиной в микрон.
– Тания, – инспектор кивнул на голубой шарик прямо по курсу.
Это был какой-то ювелирный салон! Планета была щедро опоясана жемчужными и изумрудными ожерельями космических станций, в небе сияли бриллианты четырех лун.
– Две луны естественные, – предугадывая вопрос, произнес Инспектор. – Две – естественные. Их соорудили четыре с половиной тысячи лет назад, когда увлекались гигантскими проектами. Большим станциям внутреннего кольца – семьдесят две тысячи лет. В послевоенный период регресса и смут космос был закрыт. Космическое строительство началось вновь восемь тысяч лет назад.
Лаврушин поежился. Земные археологи за такую древность душу бы заложили. Он улыбнулся, вспомнив своего приятеля-археолога, который тряс какими-то жалкими браслетами и желтым черепом и кричал, что им двенадцать тысяч лет и этот факт невероятно расширяет границы познания.
Корабль, не снижая скорости, шел прямо на планету. Та превратилась в гигантскую чашу, кипящую белыми облаками, синеющую морями и океанами, зеленеющую гигантскими лесными массивами.
Лаврушин сжал кулаки. Планета надвигалась слишком быстро. Еще немного – и верхние слои атмосферы. Почему пилот не снижает скорость? Но, кроме землян это, похоже, никого не трогало.
Внезапно Тания ушла в сторону, и впереди вновь было звездное небо. За три секунды скорость упала до орбитальной. Чудеса продолжались.
– Эквилибристика. Цирк, – произнес с облегчением Лаврушин.
– Мы древняя цивилизация, – произнес Инспектор свою любимую терапевтическую фразу. Ей он постоянно успокаивал землян, когда у тех начинал заходить ум за разум.
Теперь тарелка шла по орбите на высоте около пятисот километров. Лаврушин пытался рассмотреть города, но не видел ничего.
– Идем на посадку, – уведомил Инспектор.
И тотчас планета рванулась навстречу. Удивительно, но никакого свечения разогретых газов вокруг не было. У линии облаков корабль замер, а потом начал опускаться – неторопливо, покачиваясь из стороны в сторону.
Посадочные опоры упруго коснулись матово-белой поверхности космодрома. На гигантском плато без конца и края, ровном, как поверхность соляного озера, виднелись космические корабли – гигантские и крошечные, матово белые и чернильно-черные, но все до единого дискообразной формы.
Помимо них по плато были раскинуты золотистые и серебряные конструкции, похожие на горячечный бред инженера-маньяка. Многие возносились на сотни метров вверх в полном противоречии с логикой и физическими законами – перекошенные, на хлипких опорах, со смещенным незнамо куда центром тяжести они давно должны были рухнуть, но стояли. На горизонте, почти сливаясь с небом, маячила циклопическая, свернутая в трубку паутина.
– Главная система галактической связи, – Инспектор показал на паутину. – Она – часть СЕТКИ.
– Ляпота, – прошептал Лаврушин.
– Дела-а, – протянул Степан.
– Ну что, поехали? – спросил Инспектор.
– На чем? – осведомился Степан, как всегда подозрительно оглядывая планету, будто пытаясь отыскать какой-то подвох.
– Автобусов не держим. Обходимся, – Инспектор махнул рукой, и перед ним возник призрачный пульт. Он настучал такт на призрачных, но щелкающих, как настоящие, клавишах. Землян захлестнула тьма…
* * *
Очнулся Лаврушин в мягком кресле, похожем на расплывшуюся теплую кучу навоза – оно тут же начало мягко, но настойчиво массировать спину, безошибочно определив то место, где у него был слегка сдвинут позвонок.
Инспектор и земляне находились на крыше белоснежной виллы, которую обступали высокие слоящиеся скалы, поросшие кустарником и невысокими разлапистыми деревьями. Мраморные ступени спускались к узкой полоске песка, а дальше шло изумрудное, яркое, бьющее по глазам море. Сквозь воду были отлично видны камушки и небольшие рыбки, крабы. Вдалеке выпрыгивали из воды крупные рыбины.
– Рай, – буркнул Степан.
– Уже приехали, – разочарованно протянул Лаврушин, втайне надеявшийся полюбоваться планетой, ее городами, людьми, машинами.
– Сожалею, но Танию вы сейчас не увидите, – сообщил Инспектор. – Равно как не могу ответить на большинство ваших вопросов.
– Почему? – возмутился Степан. – Имеем право. Между прочим, на такую аферу подписались.
– Вот именно. Избыток информации и ощущений, а они и так на пределе, притупит ощущение нового, предчувствие опасности.
– Ага, – недовольно буркнул Степан.
– После экспедиции, если все будет хорошо, вы узнаете и увидите все.
Это «если все будет хорошо» Лаврушина покоробило.
Инспектор понял свою бестактность – не стоит лишний раз напоминать о злосчастных двадцати процентах удачи, так что теперь всем своим видом выражал смущение и готовность искупить вину.
– Пойдемте, покажу вам дом, – он поднялся с кресла и жестом предложил последовать за собой землян. – Обстановка практически земная.
– А жаль, – сказал Лаврушин.
– Все будет, Виктор Николаевич. И прекрасные города, и космические поселения. И благодарность миллионов людей. Но потом.
– После Химендзы.
– После, – кивнул инспектор.
– Если вытащим лотерейный билет, – вздохнул Лаврушин…
* * *
Над землянами измывались с утра до вечера. Занимались пытками Инспектор и его подручная по имени Бара – красивая женщина ростом за два метра, ее роскошные огненно-красные волосы доходили до пояса, но она не стягивала их, и они развевались плащом. Больше таниан на вилле не водилось.
У таниан стояла задача – подготовить землян к выполнению задания, забить в их мозги в кратчайшие сроки (а их сократили до минимума – время не ждало) огромный массив информации. Какие использовались методы обучения – об этом можно было только гадать. Во всяком случае у друзей возникало ощущение, что им на мозг как на чистый лист бумаги записывают необходимые сведенья – язык Химендзы, историю, правила поведения и пользования вещами. А так же всякие премудрости, которые вполне годились в программу любой приличной шпионской школы.
В немногое свободное время Лаврушин, обдумывая в который раз ситуацию, вновь приходил к выводу, что более неподходящих для такой миссии людей, чем он со Степаном, еще поискать надо. Они явно взялись не за свое дело. И назойливо крутились в голове слова песенки сталинских времен: «А конец у всех шпионов – кто провал, кто наповал». Провал тоже означало наповал. Но он уводил от себя темные мысли.
Химендза. Для двоих очутившихся вдали от дома землян все пути в будущее заслонила эта мрачная, обделенная милосердием планета. История ее была полна крови, позора, предательств, ее уделом было страдание. А есть ли во Вселенной милосердные миры, которые могут похвастаться, что у них было иначе?
Третья планета желтого карлика. Биосфера, период обращения вокруг оси и светила, состав атмосферы и множество других моментов – тут Химендза была почти двойником Земли. Вот только суша ее представляла один огромный континент и разбросанные везде архипелаги островов. С древних времен образовалось три традиционных центра цивилизации – великие города Джизентар, Хороор и Раль-Сан-Кан. Столетиями эти государства вели между собой кровопролитные войны, но так и не смогли уничтожить друг друга. Когда драка между этими монстрами затихала, они принимались грабить маленькие полисы, раскиданные по всему Континенту, где по большей части проживали представители отсталых народов и родоплеменных образований.
Наступление ядерной эры ознаменовалось тем, что Джизентар, немного обогнавший в науке своих соседей, забросал их ядерными и термоядерными бомбами. После этого гусеницы джизентарских бронеходов начали утюжить территории великих городов. Это была уже не война, а геноцид. Жители Хоррора и Раль-Сан-Кана полностью испили горькую чашу и испытали, что такое ядерное заражение, эпидемии, разруха. Они видели, как гордо вознесшиеся башни их крепостей, стены их прекрасных домов, пики величественных храмов превратились в почерневшие от копоти надгробья, на которых отпечатались черные силуэты испепеленных в миг людей. В результате Хоррор был полностью разрушен. Раль-Сан-Кан стал захудалой провинцией, где люди мерли с голода. Население планеты сократилось в три раза и не восстановлено до сих пор – оно составляет чуть меньше ста тридцати миллионов. В Джизентаре – сорок миллионов жителей, в колониях – еще пятьдесят, и двадцать пять насчитывает Лесная Федерация – раскиданные по материку полудикие воинственные племена, которые не признают завоевателей и имеют подобие своего правительства.
Наука Джизентара достигла многого, особенно в военной области. Сегодня на планете действуют безотходные, не загрязняющие природную среду технологии. Искусственная пища уничтожила сельское хозяйство. Урбанизация достигла предела, практически все цивилизованное население проживает в городах.
Сто двадцать лет прошло с того момента, когда Джизентар осыпал соседей ядерными бомбами. Время было нелегкое – и это еще мягко сказано. Правительства сменяли одно другое. Кровавые перевороты возносили к власти очередную хунту. А когда кончалось время военных, на их место приходили сладкоголосые, трепливые, безвольные гражданские, при которых все становилось только хуже. Вновь и вновь бунтовали колонии, и тогда опять ревели моторы бронемашин и заходили на боевой вираж бомбардировщики, неся свой смертельный груз городам и поселкам. Несколько раз Империя распадалась, и тогда провинции погружались во мрак и хаос, люди становились добычей одуревших от крови бандитов. Измотанное бесконечной кровавой междусобной каруселью население много раз перешагивало грани отчаянья. Однако науки и технологии продолжали развиваться. Но еще больший вес набирал мистицизм. Секты и церкви росли, как грибы после ласкового грибного дождя.
Постепенно все начало утрясаться. Империя укреплялась, наводился порядок. И тут на планету обрушилась «липкая простуда» – смертельное заболевание, выкосившее каждого четвертого в городах. Снова началась смута, и тогда к власти пришел Кунан.
Когда-то он был мелким жрецом захудалого храма Птицы Дзу. Но авантюрная, деятельная часть его натуры восстала против размеренного и тоскливого храмового уклада. И молодой человек примкнул к клану «Сынов ночи» – одного их могущественных преступных синдикатов планеты.
Религия всегда играла в жизни горожан большую роль. Даже преступные сообщества предпочитали иметь у себя на службе лицо духовного сана, которое гарантировало удачу и списывало оптом и в розницу даже самые тяжкие грехи. Платить своему, на жаловании священнослужителю, было куда дешевле, чем расплачиваться за каждый грех в храме – а грехов у «Сынов ночи» было немало. «Хозяин ночи» Рамнур Тмуксс очень большое внимание уделял духовной жизни своих подданных, а также чистоте их помыслов и стремлений. Сам он был человеком весьма набожным, и новый духовник клана Кунан (старого сварили в кипящем масле за то, что тот слишком часто стал призывать не предаваться грехам и начал требовать за отпущение все больше денег) пришелся ему по душе. Слишком поздно Хозяин понял, что ошибался в нем, и на самом деле этот человек всегда был далек от смирения. Но, к сожалению для планеты, понял он это только тогда, когда его живого заколачивали в гроб и опускали на дно свежевырытой могилы.
Силой убеждения Кунан обладал гипнотической, люди слушали его часами, он доводил их до исступления. И постепенно он стал приобретать власть над «сынами ночи». Пропал «Хозяин ночи», вскоре его примеру последовали первые помощники – кто-то упокоился в земле, кто-то, успев понять, что клан пригрел ядовитую змею, вовремя унес ноги, но судьба настигла и беглецов.
Как-то естественно и заслуженно Кунан стал лидером «Сынов ночи». А сам клан превратился в религиозно-разбойничью секту. Вот так благочестивый бывший жрец Дзу взял очень большую власть. Но власть была теневая и далеко не абсолютная, ограниченная, а он метил куда выше. И тут повезло с «липкой простудой», начавшей свой поход с «сельвы», прошедшей по бедным районам Джизентара, затем ударившей по всем остальным жителям и перекинувшееся на провинции. Наставали отличные времена. Пахло новой смутой. А кланы особенно крепчали во время смут и потрясений.
В смуту Кунан не стал перекраивать сферы влияния, захватывать новые территории, гнобить конкурентов. Он пошел в народ.
Те, кто принимали его за обычного разбойника и дешевого трепача, сильно просчитались. Верткий, умный, умеющий заключать договора и компромиссы с такой же легкостью, как потом отказываться от них, он карабкался все выше и выше. Тогдашний «Страж Джизентара» (по земному – президент) был маразматиком, окруженным свитой из проворовавшихся, не способных ни на что ничтожеств. Власть прогнила до основания и легко развалилась под напором все крепчающего ветра перемен. Кунан стал светским главой государства после жалкого подобия выборов – у избирательных пунктов дежурили «сыны ночи», но их вмешательства не требовалось – народ был двумя руками за обещавшего свободу и волю жреца. А еще через три года Кунан облачился в мантию духовного главы планеты и отныне звался Звездоликим. Его звезда взошла над Химендзой, озарив ее мертвенным светом.
А дальше все пошло по обкатанному не раз на многих мирах и во многие эпохи сценарию. Новый диктатор быстро разделался с теми, кто привел его к власти, и от «сынов ночи» осталось одно воспоминание. За десять лет Звездоликий создал безжалостный, идеально отлаженный, с притершимися друг к другу шестеренками механизм.
Диктатуры бывают разные. Некоторые властители, правя железной рукой, заботятся о народном благе и преумножении богатств, о порядке и оставляют после смерти развитую, мощную державу. Другие, наоборот, вседозволенно и без оглядки грабят, сеют разор и разваливают все до основания. Кунан правил, чтобы править. Вся мощь государственного аппарата была подчинена ей – власти над телами и душами подданных. Во власти он видел мистику, она доставляла ему неземное блаженство. Как шли дела в государстве его особо не интересовало – шли они ни шатко, ни валко, ни хорошо, ни плохо, могло быть куда хуже, но и лучше тоже могло быть. Кунан был апатичен, его не слишком интересовали дела на его землях – до той поры, пока он не ощущал обостренным чутьем угрозу своей власти.
Ох, он умел пользоваться властью ради власти. Он достиг многого. Огромные толпы людей грызли в экстазе землю и катались в пыли по мановению его руки. Принародные казни врагов Звездоликого собирали громадные воодушевленные толпы. Он возродил древний вид казни, когда с приговоренными «работали» несколько дней подряд – сперва обрубали руку, перетягивали жгутом, на следующий день – вторую руку, потом поочередно ноги, если человек выживал, и, наконец, голову. На этих мероприятиях от зрителей не было отбоя.
Созданная им система действовала, меняя общество, люднй, их устремления и цели. Постепенно многие жители Джизентара перестали воспринимать как тягость обязательные исповеди «птенцам Дзу» – обличенным жреческим саном сотрудникам тайной полиции. Религиозные фанатики, считавшие Кунана прямым воплощением дыхания птицы Дзу, готовы были резать горло хоть себе, хоть кому по мановению его руки.
«Человек, что ты дышишь – благодари Звездоликого», – гласили плакаты на улицах. «Что ты ешь – благодари Звездоликого». И за все остальное тоже надо было благодарить именно его. И люди благодарили. Искренне благодарили его за все. Он обрел главную власть – власть над душой толпы.
Диктатора окружали хитрые умные негодяи, мечтавшие или забрать побольше власти, находясь поближе к престолу, или вскарабкаться на место хозяина. Время от времени разоблачалась очередная попытка государственного переворота, зачинателей, а заодно и ни в чем не повинных людей, предавали проклятию в храмах и пятидневным казням. На «супостатов» списывались все неурядицы и неудачи последних лет.
Экономическая система на Химендзе не укладывалась в простые рамки. В Это была хаотическая мешанина феодализма, капитализма, казарменного социализма. Благодаря высоким технологиям люди были сыты и одеты, за что обязаны были «благодарить Звездоликого». Будь ты хоть бродяга, хоть глава аэрокосмического концерна, перед Звездоликим ты – никто!
Но все шло не так гладко у Кунана. Что на Химендзе, что на Земле где-то четверть населения способна адекватно воспринимать окружающий мир и не поддаваться всеобщей истерии и настырной пропаганде. Так что во многих умах тлела ненависть. Крепло сопротивление в Джизентаре и провинциях. Была Лесная Федерация – там находили приют жители разрушенных городов, беглые от гнева Кунана. Постепенно в бескрайних лесах, в горах появлялись базы, оружейные предприятия, использующие современные технологии. Кунан воевал с ними, бомбил поселки и базы, выжигал джунгли и леса, поливал их ядовитыми веществами, но толку было мало. Противники осваивали все новые виды борьбы.
Звездоликий умел ненавидеть. Он ненавидел Лесную Федерацию. Ненавидел оппозицию. Ненавидел тех, кто не любил его. Но больше всего он ненавидел Звездное Содружество. И так же сильно он боялся его. Он прекрасно помнил, как наглые пришельцы пришли на Химендзу. Четыре мезонные бомбы, сброшенные на территорию Лесной Федерации и призванные превратить часть материка в стеклянистую радиоактивную пустыню, плюхнулись бесполезными болванками. А потом на Химендзу высадилась делегация Содружества. Кунан встретил ее в своем циклопическом дворце.
– Вы вошли в период вероятного самоуничтожения, – сообщил Инспектор, бывший главой этой делегации. – Галактическим законом ядерные взрывы отныне у вас запрещены. Ни одно ядерное устройство не взорвется больше на поверхности планеты.
Кунан расплылся в вежливой улыбке, которой, как заслонкой печи, была закрыта великая сжигающая, безумная ярость.
– Подчиняюсь, – произнес он, разведя руками.
Он понимал, что настали новые времена. И что придется считаться с новыми правилами. Чтобы бороться с теми, кто сильнее, нужно знать их слабые места. Не бывает, чтобы слабые места отсутствовали. И Звездоликий, мастер искать болевые точки и не меньший мастер потом бить по ним, надеялся выведать их. А еще он рассчитывал на везенье. Он знал, что ему повезет. Но тогда он еще не знал, что на планете скрывается склад древнего оружия невероятной разрушительной силы.
Нетрудно было предположить, что, заполучив Сокровище Дзу, Кунан походя посчитается с Лесной Федерацией, доделав то, что не доделали мезонные бомбы. А потом примется за Звездное Содружество. При этом он найдет немало союзников среди членов того же самого Содружества и наверняка втянет планеты в Галактическую войну. Конечно, можно было бы вторгнуться на Химендзу всеми силами звездных армад, но Галактический Закон запрещал это, а нарушать его не позволялось никому – это поставило бы под угрозу само существование самой системы безопасности в Галактике.
* * *
Лаврушин и Степан, развалившиеся в невероятно удобных, согревающих, тонизирующих, успокаивающих креслах, любовались панорамой Джизентара. Возникало ощущение, что стена отсутствует и можно шагнуть вперед, воспарить с гравитационным поясом над городом. Но это была мастерская иллюзия.
Гигантский город простирался далеко внизу. Фешенебельные кварталы серебряных и черных небоскребов соседствовали с кирпичными обшарпанными трущобами. Местами чернели проплешины развалин – результат объемных бомбежек времен переворотов и гражданских войн. Над городом нависала огромная, чем-то похожая на гору Арарат каменная масса трехкилометровой высоты здания – это было легендарное Святилище Дзу, память о погибшем семьдесят тысяч лет назад Звездном Союзе Грандаггора. Многие века строение использовали как неприступную крепость, потом как королевский дворец. После этого разместили главный Храм Дзу. Кунан, придя к власти, поселился там со всей свитой, охраной и гвардией. А где же жить Звездоликому, прямому воплощению дыхания Дзу, как не в главном храме?
В Святилище была обжита лишь небольшая часть. В бесчисленных лабиринтах, пронизывающих громаду, не мог разобраться никто. Они скрывали много опасностей. За тысячелетия там много чего произошло. Эти каменные стены были пропитаны флюидами страданий и боли. Там дремали тайны и скрывались ненайденные сокровища. Там шатались неприкаянные души.
– Как-то неуютно становится, когда я гляжу на это сооружение, – сказал Лаврушин.
– Угу, – буркнул Степан, разделявший чувства друга, хотя и был по природе своей достаточно толстокож.
По комнате прошелестел легкий ветерок. В кресле у стены появилась из пустоты фигура Инспектора.
– Как вы это делаете? – спросил Лаврушин, повернувшись к гостю. – Техника?
– Иногда. Но чаще – развитые психокинетические задатки. Человек могущественнее и сложнее любой техники.
– А нас этому нельзя научить? – спросил Степан. – Не на пироги же едем.
– У вас нет тридцати лет в запасе, чтобы развить свои задатки. Да и сможете ли?
– А что, не все могут?
– Скажем, на Тании одиннадцать человек могут делать что-то подобное.
– А мы считали, – сказал Лаврушин, – что человек будущего может все. Телекинез и телепатия станут так же обычны, как речь и хождение на двух ногах.
– Есть видовой предел, – сказал Инспектор. – Вы его почти достигли.
– А дальше? Куда идет эволюция?
– А дальше, – Инспектор задумался. – Дальше по-разному бывает, – голос при этом у него стал какой-то зловещий, взгляд застыл. И Лаврушину вдруг расхотелось развивать эту тему.
– К сожалению, – Инспектор очнулся и начал говорить нарочито бодро, – в отношении безопасности мы вам можем помочь немногим. Оружие и техника Звездного Содружества могут оказаться немыми свидетелями вмешательства во внутренние дела Химендзы. А оно должно остаться в тайне.
– Вы что, бросаете нас на произвол судьбы? – прищурился Степан.
– Ну что вы. Вам под кожу будет имплантирован гиперпространственный маяк. По нему мы без труда определим ваше местоположение. При попытке извлечь его он распадается без следа.
– И все?
– Все.
– Хорошие дела, – покачал головой Степан.
– Жестокая игра. Вы будете совсем одни.
Лаврушин вздохнул. А Инспектор продолжил:
– В критической ситуации вы сможете опереться на «Союз Правдивых».
– Подпольная организация, основа сопротивления, – отчеканил Степан. – Глава – Комсус рен Таго.
– Вот именно. Комсус Рен Таго – фигура загадочная. Кто он такой? Его внешность? Мы не знаем. Да и вообще – существует ли он в действительности?
– Но «Союз Правдивых» существует, – перебил Степан.
– И действует, – произнес Инспектор. – Притом весьма успешно. Сейчас он пропагандирует мысль, что Кунан – вовсе не прямое воплощение Дыхания Дзу.
– Это так важно? – хмыкнул Степан.
– Для обитателей Химендзы – да. Там слишком большое значение придается религии.
– Папуасы, – скривился Степан.
– Теперь главное, – Инспектор поднял руку, предупреждая развитие этой темы. – Вы узнали, что из себя представляет планета, на которой вам предстоит действовать. Вы овладели необходимыми знаниями. Время обучения заканчивается. Теперь я расскажу вам о нашем плане.
– Да, любопытно было бы узнать, – саркастически произнес Степан. Он стал ворчать еще больше, чем раньше, и был вечно всем недоволен.
– Мы высаживаем вас в окрестностях Джизентара. На вас – форма «тигров Кунана», офицеров пятой ступени, что соответствует вашему майору. Нам удалось ввести ваши данные в Большой компьютер социального контроля, так что при любой проверке, хоть по карточке, хоть по сетчатке глаза или дактоузору, вы будете распознаны, как свои. Достигаете города. Обустраиваетесь. Приступаете к поискам.
– Как мы найдем «Сокровище»? – спросил Лаврушин.
– Несколько дней вы, Виктор Николаевич, будете адаптироваться. А затем начнете улавливать энергетические импульсы, исходящие от некоего носителя информации, в котором скрыты координаты и пути прохода в склад. Сначала вы найдете этот источник, назовем его КЛЮЧ, возьмете его под контроль. Он укажет дальнейший путь. Ваша аппаратура – это вы сами, ваш мозг, ваш биополевой код, благодаря которому компьютер грандаггоров примет вас как тех, кого он ждал семьдесят тысяч лет.
– Какого компьютера хватит на семьдесят тысяч лет?
– Его хватит и на миллион. И он находится в режиме ожидания. Вы сможете активизировать его.
– Как выглядит «ключ»?
– Не знаю. Вы поймете.
– Как им пользоваться? – настойчиво спрашивал Лаврушин.
– Не знаю. Вы поймете и это.
– А что вы знаете? – возмутился Степан.
– Мы знаем, что время адаптации вы проведете у нашего агента – крупного чиновника администрации Диктатора.
– Он в курсе, зачем мы прибываем? – поинтересовался Лаврушин.
– Нет. Но он поможет вам добраться до «ключа», а потом и до места, где хранится оружие грандаггоров.
– И что нам делать с хранилищем?
– Вы проникаете внутрь. Там имеется механизм самоуничтожения. Взрыв будет достаточно мощный – около двадцати мегатонн, но мы его локализуем. Он закончится небольшим землетрясением.
– Как активизируется механизм самоуничтожения?
– Как встарь – нажатием кнопки. Кнопка с изображением стрелы, вокруг которой обернулась змея. Стрела у грандаггоров была символом смерти. Змея – символом времени. Знак означает, что взрыв произойдет через четверть часа после нажатия кнопки. Вы успеете выбраться оттуда и подать сигнал. Наш катер подберет вас. Если только, – Инспектор замолчал.
– Если что? – напрягся Лаврушин.
– Если только там будет изображение змеи. Устройство может быть запрограммировано на мгновенное действие.
– Дела-а, – затянул свое Степан.
– Вы все еще можете отказаться.
– Не можем, – сказал Лаврушин.
– Втравили в историю, – заворчал Степан, – а теперь отказывайся.
Инспектор кивнул, на лице его отражалось плохо скрываемое удовлетворение.
– До вечера, – сказал он и исчез.
Вечером Лаврушин стоял на ступенях, любуясь закатом. Солнце тонуло в океане, щедро расплескивая на неторопливо катящиеся волны красную краску.
– Вы действительно окончательно решили? – спросил возникший за его спиной Инспектор.
– Окончательно.
– Вы молодец, Виктор Николаевич. Нам повезло, что мы наткнулись на вас и Степана.
– А уж нам как повезло. Аж двадцать процентов на то, что выживем.
– Двадцать, – Инспектор горько вздохнул.
– А потом еще кто-нибудь придет на наше место. Не бойтесь, с пяти раз должно получится.
– С каждым разом шанс уменьшается. Боюсь, что для нас этот шанс – единственный.
– Единственный шанс предотвратить галактическую войну?
– Да. Но я уверен, все обойдется.
– Ваши аналитики не уверены, а вы уверены.
– Мы – древняя цивилизация. Но знаем далеко не все. Мы так и не разобрались, что такое предчувствие. Но знаем, что между настоящим и будущим есть информационные связи. У меня дар предвиденья. И мне кажется – все будет хорошо.
– Хотелось бы верить… Инспектор, со мной все ясно – тип биополя нужен. А Степана зачем втравливать в эту историю?
– В природе есть иррациональные линии. Среди них линия удачи. Что она представляет из себя – мы тоже не знаем. И удача может зависеть от самых невероятных факторов.
– Например?
– Например, для вас такой фактор – Степан.
– Что?
– А как вы думали? Реальной помощи от него, конечно, ждать не приходится. Смотрите правде в глаза. При обострении обстановки ни вы, ни он ничего не сможете противопоставить тайной полиции Звездоликого. Я – мог бы. Вы не годитесь для этого, не обижайтесь.
– Я знаю это.
– Но Степан – своеобразный талисман для вас на Химендзе.
Лаврушина вдруг осенило.
– Так вы все знали? – воскликнул он. – Знали, что он поссорится с женой…
– Ну, – потупился Инспектор, и уши его покраснели.
– Знали, что придет ко мне. Может быть, сами все и подстроили.
– Мы ничего не подстраивали, – возмутился Инспектор. – Просто предполагали подобное развитие событий.
– Ну да. Вы же – древняя цивилизация, – горько усмехнулся Лаврушин.
Ему стало грустно. Он смотрел на почти земное солнце, на почти земное небо, на почти земное море. Безлюдно и глухо было здесь. Ни паруса вдалеке, ни лодки, небо не прорежет инверсионный самолетный след. До Земли бесчисленные километры. А их, двух землян, несут вперед вихри галактических интриг и иррациональных линий.
– Завтра отлет, – сказал Инспектор.
– Завтра, – эхом отозвался Лаврушин.
* * *
Елочный шар Химендзы висел в космосе, будто прибитый гвоздями к черному бархату цирковой реквизит. Размерами он сейчас был с земной глобус. Можно было рассмотреть полярную шапку и наполовину скрытые в облаках очертания единственного континента.
Лаврушин до боли в глазах всматривался в очертания материка планеты. Ему никак не верилось, что вскоре он ступит на поверхность Химендзы и погрузится в пучину странных и опасных событий. И от его действий будет зависеть равновесие в Галактике, жизнь миллиардов и миллиардов разумных существ. Все это выглядело полным абсурдом. И тем не менее все это было фактом. А против фактов не попрешь.
Раздался противный скрежещущий звук. Пилот прищелкнул пальцами, и перед ним завис меняющий форму красный иероглиф. Он напоминал каббалистический знак, вспыхнувшей адским пламенем благодаря небрежному жесту черного колдуна.
– Химендза нас засекла, – взволнованно воскликнул пилот по-русски. Как и свои соотечественники, он бурно выражал свои эмоции.
– Быстро среагировали, – произнес Инспектор.
– Видимо, развернули новую систему пространственного контроля, – предположил пилот. – Порог распознавания повышен минимум в полтора раза.
Планету окружала сеть спутников автоматов, призванных засечь и уничтожить любой неопознанный объект искусственного происхождения, не обозначивший свою принадлежность.
Пилот начал запрашивать службы контроля внешнего пространства Химендзы о посадке. Звездолет вез официального дипломатического представителя Галактического Содружества – Инспектора. Тот относился к категории людей, люто ненавидимых лично Звездоликим – а такой чести удостаивался далеко не каждый. Обычно окружающих диктатор воспринимал как муравьев, которых походя не грех и раздавить. До его личной ненависти надо было дослужиться. Не раз просыпался Кунан ночью в холодном поту, услышав во сне знаменитую фразу, произнесенную Инспектором: «Галактическим законом ядерные взрывы отныне у вас запрещены».
Кунан с удовольствием растерзал бы Инспектора, спустил бы на него своих верных псов. Но где-то на уровне орбиты четвертой планеты висят спутники-невидимки, которые погасят взрыв любого ядерного устройство. Где-то во многих световых годах отсюда расположены базы Сил Содружества, готовые послать боевой флот после нападения на официального посла – закон позволял это. Пока не найдено «Сокровище Дзу», пока чужакам не подготовлен достойный отпор, Кунан вынужден копить, лелеять свою ненависть, бережно собирать ее, как росу в пустыне, чтобы потом выплеснуть разом, чтобы обрушиться на недругов всей своей мощью. Так что Инспектора он встретит, как старого друга.
– Пора. Через два часа пристыкуется корабль со встречающими, – произнес Инспектор, когда с военной станции Химендзы пришло подтверждение об опознании дипломатического корабля и поступили инструкции о коридоре движения, координаты встречи со встречающим кораблем.
Он освободился из пут кресла и воспарил над ним на миг, потом прилип к полу.
Лаврушин последовал ему примеру. Он поправил на рукаве зеленого комбинезона голографическую эмблему, на которой был изображен оскалившийся белый тигр – символ «Службы спокойствия». Широкий золотистый пояс непривычно оттягивала кобура с электромагнитным пистолетом.
Катер представлял из себя диск диаметром около пяти метров. Он стоял в гнезде в стартовом блоке. Пилот забрался внутрь, и за прозрачным куполом было видно, как он нацепил на голову контактный обруч, откинулся в кресле, прикрыв глаза, его сознание синхронизировалось с системами катера.
– А если нас засекут радары? – с опасением спросил Степан.
– Это диверсионный катер, – отмахнулся Инспектор. – На Химендзе нет таких радаров, чтобы засечь эту машину.
Пилот за колпаком махнул рукой, показывая – пора.
– Ну что, – как-то неуверенно произнес Лаврушин. – Мы поехали?
Инспектор совсем по-земному порывисто обнял землян, потом смахнул набежавшую слезу – не хватало только белого платочка, чтобы помахать вслед.
– Мы еще увидимся, – заверил он.
Люк катера закрылся. Тяжелые створки двери стартового блока скрыли Инспектора, отрезали землян от прошлого и открыли путь в зыбкое, неспокойное будущее.
Поползла в сторону плита, и в стартовый бункер ворвался космический холод, оставшийся кислород заклубился холодными хлопьями.
Катер сорвался в пустоту и, уходя по широкой дуге от корабля, через несколько мгновений набрал огромную скорость. Через три минуты семнадцать секунд, покрыв расстояние в миллион километров, он рывком сбросил скорость до орбитальной. А потом окунулся в атмосферу.
Происходило это в куда большем темпе, чем посадка летающей тарелки на Танию. Лаврушин знал, что маневр опасен, требует от пилота полного единения с машиной и огромного мастерства. Катер-разведчик – как норовистый конь, он может многое, но терпит только сильного ездока.
Камнем падающий диск на миг замер над землей, затем падающим листом спланировал на поляну. И завис в тридцати сантиметрах от поверхности.
Пилот, гордый отличной работой, подмигнул Лаврушину. Тот улыбнулся в ответ.
Земляне спрыгнули на мягкую землю. Пилот махнул рукой и на русском языке произнес:
– Удачи.
– Двадцать процентов – наши, – кивнул Лаврушин. – Мы их не упустим.
– Твоими бы устами… – мрачно добавил Степан.
Серый катер неторопливо поднялся к верхушкам деревьев, замер на секунду, а затем исчез. Он с места набрал космическую скорость. И теперь – будто и не было его вовсе. А всегда было лишь низкое хмурое небо. Ниточка, связывающая землян с Танией, а через нее и с Землей, оборвалась.
– Смотри, – присвистнув произнес Лаврушин.
Только сейчас он обратил внимание на то, что поляну, на которой они высадились, окружает березовый лес. Это походило на какое-то наваждение. Казалось, пройди километр, и выйдешь к железнодорожной станции, к которой, стуча колесами, подойдет добрая зеленая московская электричка, в нее хлынут с корзинами и сумками на тележках дачники и огородники, и вскоре впереди замаячит Москва.
– Лаврушин, ты готов прослезиться от умиления, – ухмыльнулся Степан.
– Ну и готов. И что?
– Это не подмосковный лес. И мы не под Москвой.
– Спасибо, глаза открыл, – криво улыбнулся Лаврушин, встряхнул головой, отгоняя наваждение. Нет никакой железной дороги. Нет электрички. Нет Москвы. Есть Джизентар!
Он нагнулся и сорвал василек, понюхал его. Тот пах, как и положено васильку.
– Нашел время букетики собирать, – занудил в привычной манере Степан. – Надо шоссе искать.
Лаврушин на миг застыл. А потом прикрикнул:
– Прячься!
– Что?
– Быстрее!
Теперь и Степан слышал нарастающий низкий гул.
Друзья едва успели укрыться за деревьями. Над лесом неторопливо проплыл пузатый, желтый, похожий на жирного шмеля патрульный вертолет с эмблемами «тигров Кунана» на боку и на плоском брюхе.
– Разлетался, – нахмурился Степан, провожая вертолет недобрым взглядом.
– Патрульный… Ну что – двинули?
– Двинули.
Все рассчитано. До шоссе – километр. А там любая машина обязана остановиться по требованию офицеров Службы спокойствия. В городе они находят охраняемый сектор, там есть магистраль Тубула Грозного, названная в честь безвременно ушедшего из жизни соратника Кунана. Злые языки говорили, что тот оставил сей мир не без участия хозяина. Там возвышается роскошный трехэтажный особняк с хрустальным водопадом. В этом особняке земляне обретут убежище.
Идти было трудно. Лес был дикий и запущенный. Приходилось переступать через гнилые коряги, поросшие тонконогими поганками и мхом. Лаврушин бросал опытный взгляд – для него, заправского грибника, здесь был настоящий рай: грибов видимо-невидимо, а желающих их собирать нет.
– Мухомор, – ткнул носком Степан гриб, действительно походивший на мухомор.
– Ну да, полосатый, – едко заметил Лаврушин.
– Ну и полосатый.
– Вот черт, – Лаврушин едва не упал – споткнулся о ржавый, в форме коленвала, кусок металла. Похоже, след былых сражений.
Вскоре они забрели в колючие заросли. Лаврушин, медведь неуклюжий, опять споткнулся и оцарапал о колючки лицо.
Заросли вскоре закончились. Друзья преодолели овраг с радостно журчащим внизу прозрачным ручейком, в котором возился зверь, похожий на енота. Вышли на проселочную дорогу. Она была ухабистая, размокшая, вся в лужах, разбитая траками.
– Чертова чаща, – выругался Степан, почувствовавший облегчение, что они выбрались. Он испачкал колено в грязи. По щеке Лаврушина шла царапина.
– Помолчи, – поднял руку Лаврушин и огляделся. Что-то ему не нравилось здесь. Что?
А не нравился ему запах машинного масла.
Сбоку, из зарослей, раздался лязг, и на дорогу, разбрызгивая лужи и грязь, стремительно поползла боевая машина.
* * *
Неприятности – вещь мистическая. Они то ходят косяком, как селедка в море. То забывают о тебе на время. Одних они преследуют с садистской настойчивостью всю жизнь. Других оставляют в покое, но в момент наибольшего расслабления вдруг обрушиваются паровым молотом и раздавливают беднягу.
Лаврушин сразу понял – неприятности начались. Он имел на них нюх. Теперь они пойдут одна за другой.
Броня боевой машины отливала синевой, на куполе щерились два ЭМ-пулемета и скорострельная малокалиберная пушка. На броне сидело двое солдат.
– Стоять! – пронесся усиленный мегафоном грубый голос. – Стоять или стреляем!
Желания стоять у землян не было. И его не могла пробудить даже недвусмысленная угроза.
– Бежим! – крикнул Лаврушин и, пригнувшись, сорвался с места.
Земляне неслись, не обращая внимания на колючие кусты, на свист ЭМ-пулемета и срезающие кусты пули. Над лесом летели ругань и угрозы. Бронемашина поползла в кустарник, и вдруг забуксовала правой гусеницей, провалившись в подземную пустоту. Она начала вращаться на месте, ломая кусты. Когда выползла обратно на дорогу, беглецов и след простыл. Солдаты не горели желанием преследовать их пешком.
Земляне бежали, сколько могли. Наконец, Лаврушин упал на землю и часто задышал, как дворняга в жару. Степан обхватил ствол березы руками и тоже не мог отдышаться.
– Что творится, а? – наконец немножко восстановив дыхание воскликнул Степан.
– Наверное, «тигры» проводят какую-то операцию, – предположил Лаврушин. – Ищут кого-то?
– А почему палят по своим? Или на нас форма не та?
– Та форма, – Лаврушин задумался. Но в голову ничего не приходило. Он вынул небольшой планшет компьютера, нажал на кнопку, вывел на экран карту местности, ткнул в нее. – Мы сейчас здесь.
– И что?
– Надо уходить в Дикий Лес. Нам к шоссе теперь дорога закрыта.
Дикий Лес располагался в стороне противоположной от той, куда надо землянам. Когда-то там были сельхозугодья. После последней Большой Войны с ядерными бомбардировками люди стали оставлять поселки, деревни, города. Лес наступал на пастбища и ржаные поля, поглощал их, отвоевывал то, что люди забирали у него на протяжении веков. Окончательно он утвердился, когда появилась искусственная пища. На большей части территории планеты воспряла кишащая животными чащоба. Дикий Лес у Джизентара тянулся на сотни, если не тысячи, километров – розовая мечта земных экологов. В Химендзе была своя прелесть.
Дикий Лес являлся прибежищем отрядов «Союза Правдивых» и диверсионных групп Лесной Федерации, действовавших вблизи Джизентара. А еще там скрывались беглые преступники и религиозные отшельники – места хватало всем. Вот только форма «тигров» там не лучшая рекомендация. По ее хозяевам сначала стреляют, а потом спрашивают, какого лешего им в лесу понадобилось.
– Чего мы там делать будем? – спросил Степан. – Жить и рыбу ловить?
– Вот, – Лаврушин прочертил тонкой компручкой на экране маршрут, загоревшийся красной пульсирующей линией. – Выходим в этой точке к обитаемому рудному поселку. Там берем машину, пользуясь служебным положением.
– Ха, – хмыкнул Степан.
– А там в город. И на явку, – закончил Лаврушин с нарочитой бодростью.
Он чувствовал себя участником дурного шпионского кино, когда произносил такие слова, но так уж судьба распорядилось, что вокруг такое кино, где все по-настоящему. В том числе пули, бритвой срезающие ветки.
«Плохо все», – подумал Лаврушин. Его переполняло ощущение какого-то диссонанса. Он всегда чувствовал, когда все начинает идти не так – будь это хоть научный эксперимент, хоть отношения с женщинами. Вот сейчас как раз такой случай – все не так.
– А если, – начал Степан, но договорить не успел.
Голос был каркающий, грубый, привыкший отдавать приказания и ругаться так, что уши вянут:
– Ну-ка, дерьмоглоты, ручонки поднимите!
Из кустов с треском, как дикие кабаны, вывалились двое здоровенных детин. Один высокий – больше двух метров, и кулаки, что глиняные горшки. Другой широченный, кривоногий, с тремя шрамами на выпуклом лбу. Одеты они были в форму «золотой роты тигров». Если «тигры» считались головорезами, то «золотая рота» – головорезы из головорезов. Безжалостные, отчаянные цепные псы с острыми зубами и мертвой хваткой, они не имели ни родных, ни привязанностей. Их кидали в самое пекло. Особенно они прославились там, где не нужно забивать голову всякой ерундой типа жалости и милосердия.
Лаврушин усмехнулся про себя, подумав, что «руки вверх» наверное во всех Галактиках означает одно и то же.
Требование пришлось выполнять. А что возразишь людям, у которых в руках автоматы? Да таким не особенно возразишь, и когда они без автоматов – когтями в клочья порвут, вурдалаки проклятые.
Степан не пошевелился. Набычившись, он глядел на солдат, и глаза его наливались кровью. На него напал приступ его знаменитого упрямства. Весь институт знал – если Степан упрется, его экскаватором не сдвинешь.
– Давай, дерьмоглот поганый! – как-то весело, беззлобно прикрикнул длинный, на его комбинезоне сияла голографическая эмблема, означавшая звание – солдат второго класса. – А то у меня давняя мечта – пристрелить офицера.
За этими словами, произнесенными с легкостью, скрывалась тяжелая, нешуточная угроза.
Лаврушин собрал волю в кулак, унял дрожь и надменно, как положено офицеру пятой ступени, кинул:
– Мы сотрудники седьмого сектора. Выполняем спецмероприятие разряда «Дельта». А за подобные шуточки вас сошлют в «мусорщики».
«Мусорщики» – дно армии. Они выполняют самую грязную работу. Их посылают туда, где солдат не жалеют, в самое пекло. Служба «мусорщиком» – это один из самых неприятных способов расстаться с жизнью.
– Глянь, седьмой сектор, – покачал головой широкоплечий. – А по виду – дерьмоглоты!
– И по сути… Вас нам и надо.
Только сейчас Лаврушин заметил на груди солдат идентификационные коробочки. Они служат во время проведения спецмероприятий для опознания по системе «свой-чужой». Что это значит? А значит, что проходит операция, при которых чужого, как бы он не был одет и что бы не говорил, чем бы не пугал – или расстреливают на месте, или берут в полон. И еще значило, что ловили, скорее всего «тигров». И еще закрадывалась мысль – а что, если искали не просто чужих, а именно их – гостей из Содружества?
– Может, пришибем их, – прищурился высокий. – Для удовольствия.
Он выразительно щелкнул предохранителем автомата. Такого оружия на земле еще не было. Шестьсот пуль в канале ствола приобретают скорость не благодаря пороховым газам, а посредством электрического мощного импульса. Так что рядом с магазином в автомате аккумулятор огромной емкости. Убойная сила у этой штуковины такова, что думать не хотелось, на что станет похоже человеческое тело, нажми сейчас длинный на спусковой крючок.
– Мне больше удовольствия доставит тысяча длингов и лишняя полоска на эмблеме, – возразил широкоплечий.
«Дорого за нас дают», – подумал Лаврушин. И эта высокая оценка не нравилась. Она заставляла задуматься. Просто так в Джизентаре такими деньгами не бросаются.
– Ты прав, – высокий разочарованно посмотрел на землян. Перекинул ремень автомата через плечо. Потянулся к красному шарику прикрепленной на груди рации, сдавил его и произнес:
– Синий, прием. Говорит…
Только это он и успел произнести в микрофон…
* * *
Все течет, все изменяется – истина старая и проверенная. Только для землян все текло и начало менялось чересчур быстро. Неприлично быстро.
Высокий солдат неестественно изогнулся, всхрипнул и рухнул не землю. Широкоплечий резко обернулся, уходя в сторону и нажимая на спусковой крючок. Но очередь ушла вверх, а сам солдат упал, как подкошенный.
Ошарашенный Лаврушин стоял, как глубоко вкопанный телеграфный стол, и уши развесил, как провода. В голове была полная каша. Он увидел еще одного человека в форме «тигров». У него была голографическая эмблема офицера седьмой ступени – что-то вроде старшего лейтенанта. Судя по тому, что он имел идентификационную коробочку, принадлежал он к той же компании, что и двое лежащих на траве солдат «золотой роты». Но тогда зачем ему было дырявить своих коллег?
Незнакомец был сухощавый, невысокий, с копной огненно-рыжих волос. В руке он сжимал большой электропистолет армейского образца – точно такие же были в кобурах у землян. Вот только пользовался он оружием куда лучше.
– Спасибо, – вежливо произнес Степан, и это слово прозвучало совершенно неуместно и глупо. Так благодарят, когда пропускают вперед в вагон метро. Рыжему оставалось только потупить взор, шаркнуть ножкой и ответить: «Не за что. Мне не трудно».
Но незнакомец расшаркаиваться не собирался. Он раздраженно прикрикнул:
– Вперед, быстрее.
Месяц назад малой доли новых впечатлений и подобных переживаний хватило бы, чтобы научные сотрудники Московского НИИ попали в желтый дом, но психологи Тании знали свое дело. Психологическая обработка, которой подвергли землян, теперь берегла их от стрессов и нервных перегрузок, иначе на миссии пришлось бы с самого начала ставить крест. Теперь друзья эмоционально воспринимали происходящее отстраненно, будто наевшись транквилизаторов, зато осознавали все предельно четко.
– Простите, а вы кто такой? – с напором произнес Степан, который не нашел лучшего места потренировать свое занудное упрямство.
– Я сказал, быстрее! – прикрикнул рыжий и подтолкнул Лаврушина стволом пистолета.
Земляне повиновались.
Пробравшись через кустарник, обогнув зловонное, поросшее ряской болото, они вышли на просеку с километр длиной и метров пятидесяти в ширину. Лаврушин ловил ртом воздух, но его все не хватало. Сердце колошматило в груди. Несмотря на то, что на Тании его прилично подлечили, убрав все застарелые болячки, к таким бегам он не был приспособлен. Степан, обладавший куда лучшей физической формой, тоже держался за грудь. Незнакомец же едва запыхался.
Рыжий направился к большой куче веток и начал их раскидывать. Блеснул синий металл. И вскоре перед глазами землян возник сигарообразный аппарат размером с легковой автомобиль.
– «Вихрь», – прошептал Лаврушин.
Так и было. Гравилет класса «Вихрь». На Химендзе гравилеты появились недавно, их и было то всего несколько на всю планету.
Рыжий щелкнул пальцем по браслету на своем запястье, и прозрачный колпак гравилета с легким жужжанием откинулся.
– В кабину! Вперед! Быстрее!
Похоже «вперед» и «быстрее» было его любимыми словами. Сейчас в них ощущалась волнение. И для этого имелись веские причины.
Из-за туч разворачивался уже виденный землянами похожий на шмеля вертолет. Кажется, они так и называются – «шмели», используются как десантные и боевые машины. Пилот наверняка заметил беглецов. Теперь счет шел на секунды.
Лаврушин неуклюже повалился на заднее сиденье. Степан последовал его примеру. Рыжий прыгнул на сиденье пилота.
Мелькнул огонек – это от вертолета отделились две ракеты. Прочерчивая дымную полосу, они рвались к цели.
– Ох, – вскрикнул Лаврушин, прикрыв глаза. По ушам ударил взрыв.
Когда Лаврушин открыл глаза, то увидел, что сосна, под которой стоял гравилет, заваливается, срезанная взрывом. Но до нее уже далеко. Сам «Вихрь» несется вперед.
– Великий Змей! – воскликнул рыжий. Что приравнивалось к «черт побери!»
Гравилет резко набирал скорость и высоту. Внизу остался вертолет «тигров», а потом и белый ковер облаков. Засветило солнце, так похожее на земное.
Вскоре облака пошли разрывами, а потом кончились. Внизу был необъятный лес. Он изредка рассекался прямыми линиями дорог и извилистыми голубыми лентами рек.
– Мы оттаскали Змея за уши, – торжествующе произнес незнакомец.
Он набрал на клавишах пульта, напоминающих клавиатуру бытового компьютера, комбинацию, откинулся на спинку кресла, тоже похожего на автомобильное. Вообще, внутри кабина гравилета напоминала салон «Жигулей», которые обнаглели до такой степени, что оторвались от земли. Вот только не было рулевого колеса, педалей и рычагов.
– Вы везучие, – бросил незнакомец.
– Ну да, – саркастически хмыкнул Степан.
– Все-таки вы везучие, – рыжий устало прикрыл глаза, скрестив руки на груди.
– Так кто вы все-таки такой? – не отставал Степан от спасителя.
– Скоро узнаете, – даже не повернув головы, лениво бросил рыжий, всем своим видом демонстрируя, что дальнейшие расспросы по меньшей мере неуместны. – Приготовьтесь, начинаем плести кружева.
– Что пле… – договорить Степан не успел. Гравилет задрал нос вверх, а потом обрушился вниз. И пошли «американские горки».
Машина без участия пилота начала закладывать головокружительные виражи, от чего желудок то подступал к горлу землян, то ухал куда-то вниз.
– Нужно надежно оторваться, – сказал рыжий, когда гравилет на несколько секунд выровнялся. – Запутать спутниковый контроль.
– А это возможно?- спросил Лаврушин.
– Увидите… Возьмите, – незнакомец протянул две зеленые таблетки. – Поможет.
А потом опять начались кружева. И длились они с полчаса. Таблетки действительно помогли землянам. Во всяком случае их желудки не вывернуло наизнанку.
Кончилось все так же неожиданно, как и началось. Гравилет пробил облака и заскользил под их покровом. Лесные массивы оборвались, будто их ножом отрезало, и внизу пошла серая пустыня.
– Зона ядерной атаки, – не оборачиваясь, заученно, как заправский экскурсовод, произнес рыжий. – Здесь был великий город Хоррор. На горизонте его развалины.
Из серого песка пустыни вырастали величественные развалины огромных зданий, шли зубцы крепостей и оборонительных сооружений. Там когда-то был богатый, прекрасный город.
– Когда жизнь начала нормализовываться, здесь проводилась дезактивация. Была принята программа восстановления плодородия почв. Хоррор должен был возродиться, ибо это место предназначено Птицей Дзу для Великого Города. Но пришел к власти Звездоликий.
Вдали возникла горная гряда. Гордые снежные вершины подпирали небо и пробивали облака.
– За Хребтом Снов территории, подконтрольные Лесной Федерации, – пояснил рыжий в той же манере провинциального экскурсовода, и неожиданно зло добавил. – Там заканчивается власть Звездоликого. Ни одна его военная вылазка не привела к успеху. Там все против него. Для начала он должен перемолоть горы и выжечь леса.
– Он и хотел это сделать, – сказал Лаврушин.
– Да, – кивнул рыжий. – Мезонные бомбы. И ему опять не повезло. Взрыв мезонных бомб был предотвращен Звездным Содружеством.
Пустыня и горы остались позади. Гравилет опять начал плести кружева. Потом заскользил в толще туч – вокруг была белая вата, изредка клочки ее разлетались, открывая внизу лесные массивы.
Неожиданно «Вихрь» ухнул вниз.
Там не было ничего, даже отдаленно напоминающего посадочную площадку. А были лишь верхушки деревьев. И машина рушилась прямо на них.
«Приплыли», – мелькнуло в голове Лаврушина. Он сжался, готовясь к страшному удару, скрежету ломающегося металла, хрусту костей и боли. Он уже видел иголки на ветвях сосен, шершавые многовековые стволы, о которые разобьется машина.
Как по волшебству гравилет прошел через ветки. Внизу оказалась неизвестно откуда взявшаяся бетонная площадка.
«Вихрь» резко сбросил скорость и завис в метре над поверхностью, а потом мягко приземлился.
– Маскировка, – пояснил рыжий, с усмешкой посмотрев на вцепившегося в подлокотники кресла Лаврушина. – Иллюзия. Никаких деревьев нет.
Лес стеной окаймлял посадочную площадку с двумя вертолетами. Чуть в стороне стоял двухэтажный стеклянный дом-куб. На его крыше виднелись тарелки параболических антенн, стволы боевых разрядников и скорострельных пушек.
Рыжий приветственно кивнул опершемуся о кабину вертолета жгучему брюнету в сиреневом комбезе. Брюнет с интересом разглядывал прибывших. На его плече висел массивный штурмовой электрический автомат, способный тяжелыми пулями пробить тонкую броню.
Брюнет взметнул кулак в приветственном жесте, чем-то напоминавшем жест испанцев-республиканцев «но пассаран», что значит «они не пройдут».
Двери дома разъехались в стороны перед гостями. Узкий коридор вел в просторную залу. Две стены были настолько прозрачны, что казалось, будто их нет вообще, об их присутствии напоминал лишь светящийся пунктирный узор – чтобы никто не надумал выйти отсюда наружу и не разбил лоб. Половина третьей стены занимал телевизионный экран светло-зеленого цвета. А через всю четвертую стену шла огромная карта континента со светящимися значками. В центре помещения на белом пластике пола ярко-синими пятнами выделялись три низких уютных кресла.
– Оружие, – рыжий протянул руку.
Лаврушин, расстегнув кабуру, с удовольствием отдал свой пистолет – он ненавидел оружие и боялся его. Степан, поморщившись, протянул свой пистолет с неохотой – ему эта железяка придавала уверенности.
– Ждите, – рыжий вышел из комнаты. Дверь за ним с шелестом закрылась. Закрылась намертво.
Степан критически огляделся. Упал в мягкое гостеприимное кресло. И осведомился:
– И что дальше?
– Подождем, – пожал плечами Лаврушин, усаживаясь в соседнее кресло.
– А что нам еще остается?
Минут через пять двери распахнулись и на пороге в сопровождении рыжего появился немного полноватый, седой, немолодой мужчина. Два шрама крест на крест прочерчивали его щеку. Выражение лица незнакомца было жестким и неуступчивым, движения – резкими. В глазах горел недобрый огонек. Желания поболтать с таким человеком, пусть даже на отвлеченные темы, не возникало. От таких людей лучше держаться подальше.
Седой уселся в кресло и небрежным жестом пригласил последовать своему примеру вставших при его появлении землян.
– У меня нет времени на пространные вступления, – голос у него был низкий, хрипловатый, негромкий и вместе с тем напористый. – Я – Комсус рен Таго.
«Сам глава местного сопротивления. Сюрприз, – подумал Лаврушин. – Вот только приятный ли?»
– Ваших имен можете не называть – они не имеют значения. Я знаю, откуда вы.
– И откуда? – заносчиво произнес Степан. Ему новый знакомый явно не нравился, а он не привык скрывать свои антипатии.
– С Тании.
«Что же творится? – подумал Лаврушин, которого охватило смятение. – О нашем прибытии что, известили по телевизору, и к месту посадки катера бросились толпы встречающих? Правда без букетов и оркестров, зато с пулеметами и ракетами».
– Ошибаетесь, – слабо запротестовал он.
– Хорошо, – согласился Комсус Рен Таго. – Тогда вы – офицеры Службы Спокойствия. И как враги моего Отечества подлежите уничтожению.
– Да, с Тании, – поспешно воскликнул Лаврушин.
– Цель прибытия?
– Да так, – неопределенно пожал плечами Лаврушин. – Ознакомиться с ситуацией на планете.
Инспектор дал землянам совет – не доверять на Химендзе никому. Уж чего-чего, а доверия лицо нового знакомого не вызывало.
– Мне нужно «Сокровище Дзу», – произнес все так же негромко Комсус рен Таго.
Лаврушин сглотнул. Мысли его беспорядочно заметались. Он не мог сообразить, чем ответить на эту лобовую атаку. Степан же решил валять дурака.
– Вы кладоискатель? – спросил он, глупо улыбнувшись. По части глупых улыбок ему тренироваться не приходилось, скорчить умную физиономию было для него куда труднее.
– Мне нужно «Сокровище Дзу», – повторил Комсус рен Таго, прищурившись разглядывая землян своими колючими глазами. – Я знаю, зачем вы здесь. С оружием грандаггоров я вырву планету из лап паука. Я раздавлю его! – Комсус побледнел. Теперь в его голосе была одержимость.
– Мы не знаем ничего, – развел руками Лаврушин. – Мы просто исследователи.
– Вы отдадите мне сокровище, – Комсус рен Таго побледнел еще больше, и вдруг как опал и, вздохнув, произнес: – Поймите, мой народ исстрадался.
– Об этом не может быть и речи, – отчеканил Лаврушин. Он понял, что юлить смысла нет.
Недобрые огоньки в глазах Комсуса рен Таго теперь пылали кострами.
– А это мы посмотрим, – с угрозой произнес он и поднялся с кресла легко, как мальчишка. – Вынужден вас оставить. Срочные дела. Но я думаю, мы еще продолжим этот разговор.
Он быстро вышел из комнаты. Рыжий, простоявший все время разговора у двери, подошел к землянам.
– Не обижайтесь на старика, – сказал он. – С ним бывает.
Неожиданно он улыбнулся, протянул руку – на Химендзе этот знак означает то же, что и на Земле, и представился:
– Строн.
– Лаврушин Виктор, – Лаврушин пожал руку.
– Карпушкин Степан.
– Будем друзьями, – сказал он. – А сейчас мне надо идти.
У выхода Строн обернулся:
– И не обижайтесь на старика.
Остаток дня земляне зализывали душевные и физические раны. Им отвели комфортабельную спальную с двумя просторными кроватями. Вокруг них крутилось двое парней, один из которых представился доктором. Возможно, он действительно имел отношение к медицине. Во всяком случае смазанные им какой-то синей мазью ссадины и царапины, полученные пациентами в лесу, стали заживать на глазах, и через три часа от них не осталось и следа.
Хозяева дома были вещами в себе. На их лицах не отражалось никаких эмоций. Лаврушину даже показалось, что это роботы. Но роботов такого класса на Химендзе не производили, зато аборигены славились бесстрастностью.
Когда стемнело, Лаврушин устроился на кровати. Он думал, что предпримет Комсус рен Таго. Он же должен понимать, что склада оружия он от гостей не получит. За этими мыслями землянин сначала легонько задремал. Проснулся. И провалился в глубокий черный сон.
Утром его разбудили рано. Низкое солнце еще не поднялось над деревьями.
– Ляпота, – глупо произнес Лаврушин, глядя на людей у кровати.
Положив руки в перчатках на автоматы, с невозмутимым выражением на лицах перед ним стояли солдаты «золотой роты» Службы спокойствия…
* * *
Стены огромного зала уходили вверх и растворялись в небесной выси – во всяком случае возникало именно такое ощущение. Однако разум подсказывал, что это всего лишь умелая иллюзия. На самом деле высота потолка идеально круглого зала наверняка не выше тридцати-сорока метров.
Гостей принимали здесь, потому что на них хотели произвести впечатление. И это удалось.
В центре зала в неестественном изгибе вцепилась острыми когтями в постамент Птица Дзу. Точнее, ее скульптурное изображение из желто-зеленого, мастерски обработанного великим художником камня. Если эта пташка когда-то и существовала, то была довольно неприятной тварью.
Рядом со скульптурой возвышался сложный аппарат в форме куба стороной метра три. В чудовищно сложных переплетениях трубок, ламп, тускло светящихся деталей глаз плутал, как в лесу с заколдованными тропинками. На пульте устройства было множество кнопок, веньеров и индикаторов. Лаврушин опытным взором человека, который сам создал немало не менее абсурдных механизмов, попытался определить, что это такое. Но тут же понял, что сей агрегат – это некое подобие абстрактной картины, в которой каждый зритель может увидеть, что хочет – под настроение.
Еще в углу помещения стояла банка высотой метра четыре из непрозрачного матового стекла. Пол был зеркальный, от этого казалось, что не только над головой бесконечная голубая высь, но и под ногами бездонная голубая бездна.
Но самым интересным и самым главным в этом месте были не предметы, а люди. И какие люди! Не каждому дано увидеть воочино самого Звездоликого и его банду.
Кунан нисколько не походил на свои многочисленные портреты. Не было у него того знаменитого чеканного гордого профиля. Не было того знакомого каждому пылающего искреннего взора античного героя. И вообще мифического и страшного диктатора не было. А был низенький (как положено великому), вертлявый, с замашками дешевого комика человечишка. Он по природе своей не мог вызвать страха и уважения, его стихией была роль растяпы, предмета насмешек и шуток. И в глазах его плясали веселые искорки.
Земляне не прошли тех школ, которые прошли жители Химендзы прежде, чем научились всерьез воспринимать этого человека. Друзья не гнили в «районах обновления личности». Не воспитывались в школах-казармах с развешанными в классах, коридорах, душевых – везде! – портретами Кунана. Не заучивали по ночам цитаты его мистических откровений. Не разбивали костяшки пальцев, в исступлении молотя руками об пол на массовых молитвах во славу Звездоликого. Чужие страхи кажутся не такими уж и страшными. А чужая боль не такой уж и болезненной.
Земляне не раз видели портреты основных политиканов планеты. Рядом с диктатором, засунув руки за спину и слегка согнувшись, стоял советник первого ранга Друвен. Его отличала болезненная худоба. Впалые щеки были выбриты до синевы. Глаза выражали полное безразличие – казалось, окружающий мир для него не существует, что этот человек самодостаточен и замкнут навсегда в заколдованном кругу своих сокровенных мыслей. Даже по сравнению с другими приближенными Звездоликого, среди которых ягнят не было, этот человек отличался особыми изощренностью, умом и подлостью. Он принадлежал к одному из семисот древнейших родов Джизентара, получил великолепное классическое образование, был автором нескольких глубоких философских трактатов, в числе которых труд об «Изменении изменений» и эссе «Падение падений». Даже Кунан его немного побаивался, близко к делам не подпускал, но не брезговал пользоваться его прозорливыми советами.
По другую руку Звездоликого возвышалась медведеобразная, расплывшаяся от жира фигура Кунджина. На его лице раз и навсегда застыло тупое солдафонское выражение. Впрочем сейчас он смотрел на гостей с детским непосредственным наивным интересом – так детсадовская кроха разглядывает ящерку перед тем, как оборвать ей хвост, лапки, а потом и голову. Диктатор ценил своего главнокомандующего за собачью верность, привычку не считаться с чужими жизнями, в каком бы исчислении они не выражались. И еще было у «главвоена» одно бесценное качество – бескрайняя дремучесть. Звездоликий же натерпелся от умных помощников. От того же Сан рен Лаза, бывшего главнокомандующего, который вместе с шайкой заговорщиков гонял диктатора по дворцу, а тот прятался в закоулках, спасся только чудом и зарекся впредь никогда не быть столь добрым к людям.
В стороне стоял высокий, не первой молодости, перепоясанный ремнями, подтянутый офицер «тигров» второй ступени – по званию он принадлежал к верхушке Службы Спокойствия. Лаврушин впервые увидел его в вертолете, в котором пленных доставляли в Джизентар. Похоже, именно этот человек был руководителем операции. По сравнению с ним остальные, в том числе и Друвен, все, которых за невозмутимость можно было принять за биороботов, были просто истеричками. От офицера исходило какое-то мертвецкое спокойствие, которое не сдвинешь даже тяжелым танком и не разобьешь из корабельных орудий космического линкора. В своей невозмутимости он был само совершенство.
За спиной диктатора неподвижно, как мраморные изваяния, стояли три охранника, похожих на горилл. Этих людей (если, конечно, можно было их считать таковыми) с десяти лет подвергали специальной физической и психологической обработке. Из их сознания изгонялись ненужные эмоции и мысли, слова любовь, доброта становились для них ругательными. В них оставалась доведенная до рефлекса преданность Звездоликому. Ни жалости, ни трусости, ни колебаний, ни, по большому счету мозгов у них не было. Зато они обладали огромной физической силой и молниеносной реакцией. Это были машины для убийства.
В общем, компания была еще та.
– Ну, как дела на Тании? – жизнерадостно осведомился Кунан.
Лаврушин неопределенно пожал плечами. С таким собеседником лучше не трепать языком лишнего.
– Не знают, – хохотнул Кунан. И как-то по домашнему, мило погрозил пухленьким пальцем. – Ух вы, проказники. Так с чем пожаловали?
– Я не понимаю, о чем разговор, – виновато развел руками Лаврушин.
– А-а, не понимает… Невежливо это, – продолжал ломать комедию Кунан. – Я же очень терпелив. Ох, как же я терпелив.
Он обошел землян, разглядывая их, за ним неотрывно следовали телохранители.
– Нормальный человек из себя бы вышел, – продолжил он. – Ногами бы затопал. А я – само долготерпение.
– Мы – жители Джизентара и ваши подданные, Звездоликий, – Лаврушин поклонился низко, как положено по ритуалу. Больше всего он боялся за Степана – что тот из упрямства отчебучит что-то.
Положение землян было аховое. Надеяться, похоже, не на что. Но пока человек жив – может что-то измениться. Главное, не терять самообладания. Пока что это получалось. Психологи Тании ели хлеб не даром.
– Жители Джизентара, – кивнул Кунан.
– Точно так, Звездоликий, – Лаврушин не счел за труд поклониться еще глубже.
– Так вы же все врете, – обрадовано всплеснул руками Кунан.
Он еще раз обошел землян, и встал напротив, уперев руки в мясистые бока.
– Врете, врете, врете… Я всегда вижу, когда врут.
– Звездоликий людей насквозь видит, – грозно гаркнул Кунджин, неумело пытаясь польстить диктатору. Так громогласно он орал в молодости, поднимая своих растерявших мужество солдат в атаку.
Кунан подошел к невероятному аппарату и погладил пульт. Потом крикнул телохранителю:
– Ты, иди сюда!
Для своего двухсоткиллограммового веса охранник двигался неестественно легко и быстро. Кунан нажал кнопку, направил на своего подданного штуковину, напоминающую грамофонную трубу. Стеклянное кольцо, возвышающееся над аппаратом, засветилось синим светом.
– Индикатор биополя, – Кунан погладил пульт. – Тоже кое-что можем.
Аппарат совершенно не походил на изящную «отвертку» Инспектора. Но все равно это был индикатор биополя. Надежда на то, что Кунан не сумеет его создать, лопнула. Теперь Звездоликий расшифрует до конца «Книгу седьмого взмаха», потом его умники доведут аппарат до необходимой чувствительности – на это понадобится несколько месяцев. Потом Кунан отыщет человека с подходящим индексом биополя. Тот войдет в резонанс с «ключом». И хранилище оружия у Кунана в руках. Инспектор может просто не успеть послать новую группу.
– Синий, – воскликнул Кунан, показывая пальцем на кольцо. – А вы засветитесь красным. А это будет означать одно – вы с Тании. Проверим?
– Проверим, – с азартом воскликнул Степан, делая шаг вперед.
– А если красный – что делать будем? – спросил Кунан насмешливо.
Степан шагнул под «патефонную трубу», телохранитель подался вперед, намереваясь растерзать того, кто приблизился к хозяину на непозволительно близкое расстояние, но Кунан жестом остановил его.
Кольцо засияло ровным синим светом. У диктатора округлились глаза. Он обернулся к подчиненным и возопил:
– Вы кого мне приволокли?!
– Звездоликий, это они, – почти не разжимая губ процедил Друвен. От этого голоса веяло преисподней.
– Почему синий свет? Повешу техников!
Друвен на миг задумался. А потом сказал:
– Вероятно, они не с Тании, а с другой планеты. Биополе тамошних жителей близко к нашему.
– Да-а? – озадаченно протянул диктатор, поглаживая свое брюшко.
– Тания могла заключить с этой планетой договор, – добавил Друвен.
«Догадался, змеюка, – горестно подумал Лаврушин. – Сколько им понадобится времени, чтобы допереть, почему Тания не послала на Химендзу своих людей, а заключила с кем-то договор? Интересно, что известно Кунану о цели нашего визита?»
– Это с какой еще планеты? – осведомился требовательно диктатор.
– Мы только вышли в большой космос, Звездоликий, – Друвен почтительно склонил голову. – И мы слишком мало знаем о нем.
– А-а. Вот за это я его и люблю, – простодушная улыбка вновь засияла на лице Кунана. – Очень хитрый. Хотел его повесить, но слишком умные советы дает… Так с чем вы все-таки пожаловали?
– Да просто посмотреть, – Лаврушин понял, что отпираться смысла нет.
– А-а. Посмотреть. На что? – недоуменно осведомился Кунан, глядя на Лаврушина почти ласково.
– Ну, как живете. Чем занимаетесь, – Степан начал развивать и без того глупую мысль Лаврушина. – Чем дышите.
– И называется это шпионаж. Было на нашей планете такое понятие. Давно, еще в эпоху, предшествовавшую всеобщему счастью и единству.
– Да нет. Мы просто… – Степан замялся, он тянул время и плел, что в голову придет, – туристы.
– А-а. Туристы, – Кунан потер руки. – А мы туристов не принимаем, – и неожиданно резко бросил: – Где ключ от Пещеры Дзу?
– Хоть обыщите, – стойко продолжал придуриваться Степан, хотя это было бесполезно – диктатор, так же как недавно мнимый или настоящий Комсус рен Таго, знал все. – Нет никаких ключей.
– А-а. Нет, значит?
– Нет. И не любители мы по пещерам лазить.
– А-а. По пещерам, значит. Веселые вы, – улыбка Кунана стала шире, а голос – мягче. – Юмор мы любим. Недавно так шутили с одним. Хороший был человек. Смешной. Жаль, пришлось его Малышке отдать. Вы не видели Малышку?
Кунан взял землян под локти и мягко увлек их к цилиндру из матового стекла. Он ногой нажал на кнопку у его основания. И Лаврушин невольно присвистнул.
– Дела-а, – протянул Степан.
Внутри на полу распласталась огромная, метров двух длиной, отвратительная, с выпученными красноватыми глазами и склизской бугристой головой, зеленая, с красными полосками вдоль спины жаба. Рядом с ней чернели ошметки мяса и… обкусанная, оторванная человеческая голова с разорванным ртом и жуткой улыбкой.
«Мутант, – подумал Лаврушин, подавляя подступившую тошноту. – Из зоны радиоактивного заражения».
Увидев людей, жаба ринулась вперед и ткнулась с глухим стуком мордой о стенку банки, так что Лаврушин только взмолился, чтобы стекло выдержало. Оно было сработано на славу. Жаба начала клацать огромными клыками (Господи, у жабы!) о бронестекло.
– Привет, Малышка, – махнул рукой Кунан. – Ух ты, крохотулька, – он ласково погладил рукой стекло.
Тупая животина снова клацнула зубами.
– Красавица, – Кунан прищелкнул языком, разглядывая животину. – Сегодня она что-то не в настроении. Но вообще-то меня любит. Как она вам?
– Само очарование, – Лаврушин почувствовал, как по его спине противно катится струйка холодного пота.
– Так вот. Притащили ко мне того стихоплета-юмориста. Я ему говорю: спой, что ты там про меня насочинял. Вместе насладимся. А он отказался. Начал на коленях ползать. Малышка как раз голодная была. Ну что так осуждающе смотрите? Скормил я ей его. Скормил.
Лаврушин поморщился, представив, как эта дрянь догладывает «стихоплета». Возможно, это его голова улыбалась разорванными губами.
– Вот так всегда – как на площади – так в полный рост вещают. А как у меня – так на колени плюхаются. Мелкий такой оказался, нестойкий, убеждениям его – грош цена… Это все люди такие, или только мне подобные попадаются.
– Все, – заверил его Друвен.
– Так где ключ-то?
– Трудно сказать, – ответил Лаврушин, понимая, что наступает момент, который так хотелось оттянуть.
– Трудно, но все-таки можно.
– Думаю, что нельзя, – выпалил Лаврушин – как с головой в омут бросился.
– Вас когда-нибудь допрашивали? – оценивающе оглядел землян диктатор.
– Нет.
– Из самых строптивых мои орлы выдавливают все за десять минут. Ну а если объект очень упирается – за пятнадцать. И заметьте – это только от боли. А есть еще психохимические методы, психозондирование, – мечтательно протянул Кунан.
– Откровенно? – спросил Лаврушин.
– С превеликим удовольствием, – диктатор прищелкнул пальцами, и из зеркального пола выросло три удобных кресла в виде раскрывшихся лепестков. Кунан занял одно из них, в других предложил расположиться землянам.
– Предположим, некая могущественная империя послала к вам шпионов с неким таинственным заданием, – начал Лаврушин. – Вы допускаете, чтобы вариант пленения и допроса был не предусмотрен?
– Это было бы недальновидно, – вынужден был согласиться Кунан.
– В мозгу агента ставятся блокировки.
– А-а. Плотины, – кивнул диктатор. – Ну а если боль?
– Есть способы усилием воли выключить ее.
– А-а. Выключить. Психохимические средства?
– Блокада участков мозга.
– Гипноз?
– Бесполезно.
– Психозондирование?
– То же самое.
– А-А… Глубокий зондаж?
– И летальный исход. Запрограммированная смерть.
Кунан пару минут размышлял. Потом поднял глаза от пола.
– Хорошо, – кивнул он. Глумливое выражение исчезло с его лица, и теперь он походил не на комика, а на замотанного службой бухгалтера. – Но вы забыли одно.
– Что именно?
– Добрая воля. Договор – основа отношений благоразумных индивидуумов.
– И на какой основе?
– Вот что, – диктатор поднялся с кресла. – Вы пока подумайте. И к этому разговору мы еще вернемся. Есть предмет для торга. Есть желание торговаться у обоих сторон. Значит будет сделка. Вопрос в условиях.
Земляне тоже поднялись. Их вывели из зала.
Друзей сопровождали трое солдат-«тигров» и высокий, статный, с длинным породистым лицом и плавными кошачьими движениями офицер четвертой ступени.
Пленников вели по бесконечным коридорам. Стены слабо мерцали, давая немного света. По потолку шли плоские плафоны, отбрасывающие то синий, то красный, то зеленый свет – цветомузыка а-ля ночной клуб. В коридорах через каждые тридцать метров стояли на посту «тигры» в бронекостюмах и с тяжелыми ЭМ-автоматами.
Через пять минут процессия вышла на лифтовую площадку. Просторный металлический лифт ухнул вниз, и на несколько мгновений в нем воцарилась невесомость. Потом он начал резко тормозить, пассажиров вдавило в пол. Лифт замер, двери разошлись, открывая проход в огромное прохладное помещение.
Это был гараж. Там среди автомобилей, бронетранспортеров и легких танков стояла тяжелая бронемашина «Медведь». Ее использовали для перевозки особо-опасных преступников. В кабине за отливающем синью бронестеклом спал водитель. На сиденьях развалились двое солдат сопровождения.
– Сюда, – указал офицер четвертой ступени землянам на распахнувшуюся тяжелую бронированную дверь.
Земляне устроились в жестяной некрашеной коробке, располагавшейся за кабиной. Решетка отделила их от красавца-офицера. Массивная дверь закрылась, гася наружный свет, а вместе с ним и надежду. Стал со скрипом проворачиваться автоматический замок, активизированный вставленным в гнездо жетоном сопровождающего офицера. Зажглась тусклая лампочка, рассеяв кромешную тьму.
Лаврушин заерзал на узкой холодной скамейке. В «Медведе» было глухо и безысходно, как, скорее всего, во всех конвойных машинах Галактики.
– Чтоб вам пусто стало, шакалы, – прошептал Степан.
Лаврушин прикрыл глаза и прислонился к металлической стенке. Корпус завибрировал. Донесся приглушенный многотонной броней рокот двигателя. Бронемашина, покачиваясь, поползла вперед.
Лаврушин пытался гнать прочь черные мысли, а они стояли в очередь, только дожидаясь приглашения, чтобы враз наброситься на сознание вместе с отчаяньем и страхом. Прочь, проклятые!
Он впал в оцепенение. Оно длилось с полчаса. Из такого состояния его вывел негромкий голос:
– Слушать сюда.
Голос принадлежал холеному офицеру четвертой ступени.
– Главное, ничего не пытайтесь предпринять, – продолжил офицер. – Не наделайте глупостей.
– Что? – непонимающе спросил Лаврушин.
– Мы вас попробуем вытащить, – офицер подмигнул – ошибиться даже в полутьме было невозможно. На миг с лица офицера слетело неприступное надменное брезгливое выражение, и он превратился в обычного человека…
* * *
Бронемашина остановилась. С зубовным скрежетом дверь отползала в сторону, пропуская узенькую полоску света – та расширялась и превратилась в яркий поток, ударивший по глазам после темноты внутри «Мамонта».
Лаврушин нехотя сошел на испещренный следами гусениц бетон. Безрадостно оглядел мрачный двор-колодец метров тридцати в диаметре с уходящими высоко вверх серыми безнадежно серыми стенами без единого окошка.
Пленников грубо толкнули в сторону металлической двери, которая при их приближении с лязгом провалилась вниз. За ней шли длинные, без окон и дверей коридоры с бугристыми, грубо отштукатуренными стенами.
«Ни окон, ни дверей, полна горница людей». Должны быть здесь люди, как в любой уважающей себя тюрьме. Что это тюрьма – было очевидно. А чтоб у Звездоликого, да тюрьма пустовала. Не может такого быть!
Охранники остановились перед распахнутой тяжелой металлической дверью. Лаврушин получил удар прикладом в спину, пролетел несколько метров и упал. За ним последовал Степан – он тоже плюхнулся на пол, но с гораздо большим шумом, как мешок с мукой.
– Ну что за подлецы, – Лаврушин, простонав и потирая спину, присел на корточки.
Дверь закрылась, камера погрузилась в темноту.
Лаврушин поднялся на ноги, чувствуя, что стоит на чем-то мягком и упругом и, выставив перед собой руку, осторожно направился вперед. Споткнулся обо что-то тоже мягкое и упал, почувствовав, что упал на какой-то предмет мебели типа кресла.
И зажмурился. Свет резанул по глазам. Он был ярок, как в операционной.
– Дела-а, – произнес Степан.
– Ничего себе, – следом сказал Лаврушин, когда открыл глаза и огляделся.
Он ожидал увидеть что угодно – острые крючья, деревянные колья, ржавые от крови пыточные инструменты, разложенные на столе, или дыбу на худой счет. Лежанка из хвороста, лужа на полу и склизские стены, усыпанный битыми бутылочными стеклами пол, крысиный писк и шорох – это было бы нормально для тюрьмы. Но…
– Это что, санаторий? – деловито осведомился Степан.
Видимо, диктатор не терял надежды договориться по-хорошему. Потому и предоставил подобные апартаменты, тянущие на пятизвездочный отель. Овальная комната была площадью наверное в сорок квадратный метров. Потолок был куполообразный, стеклянный. В помещении было три мягких округлых – ни за что не уцепишься, кресла из красного пластика и два таких же дивана. Полы и стены были мягкие, как диванные подушки, в них утопали ноги. На стене было два больших телевизионных экрана.
– Тут какой-то подвох, – уверенно отметил Лаврушин.
– Думаешь? – с сожалением спросил Степан.
– Уверен.
И они в молчании начали ждать этого самого подвоха.
И дождались…
Человек кричал от ужаса и боли. Кричал так, что кровь стыла в жилах. Это был предсмертный вопль раненого, обреченного, раздираемого на части существа.
Лаврушин втянул голову в плечи. И заозирался, как затравленный зверь. Вопль повторился. Стало понятно, что доносится он из динамиков под потолком.
– Бисова сила, – прошептал Степан, затыкая уши. Но это не помогало.
Новый вопль был еще страшнее первого. И от него невозможно было заслониться, спрятаться. Он продирал до косточек. Он выкликал из глубин сознания все страхи. Хотелось взвыть в такт этому крику.
А потом зажглись голографические экраны. И тут же стало понятно – у кричащего человека были все основания для такого бурного проявления чувств. Специалисты в белых комбинезонах пилили ему, привязанному к кушетке, ногу. Циркулярная пила взвыла и вновь погрузилась в живую плоть.
Это жизнеутверждающий рекламный ролик длился минут пять. Земляне закрывали уши и глаза. Но было в происходящем на экране что-то такое, что вновь и вновь приковывало взор.
Тишина обрушилась неожиданно. Она пришла как освобождение, пролилась бальзамом.
Час заключенных не беспокоили. Затем раздвинулись створки рядом с дверью, и в помещение вкатилась тележка – тоже как и все здесь округлая, лишенная острых углов и деталей, которые можно отломать и использовать для нанесения телесных повреждений. Она была заполнена едой на тарелках из мягкой пластмассы.
– Заботятся, ироды, – сказал Степан, оглядывая тележку и потирая руки. Он заметно проголодался. А поесть со вкусом он любил.
На тарелках были аппетитные куски мяса, жареные овощи, фрукты. В пластмассовых фужерах пузырилась приятно пахнущая жидкость.
Степан подцепил резиновой ложкой мясо. Оно так и выпало из его рта. Из динамиков снова донесся крик – по сравнению с ним предыдущие вопли были жалким бараньим блеяньем.
– Сволочи! – Степан застонал и бросил тарелку о стену. Мясо и овощи растеклись по зеленому пластику.
Так им пошло-поехало. Опять слышались вопли. Зажигались экраны. Картины, которые показывали, становились все жутче и жутче. Наконец, Степан не выдержал и начал со всей дури барабанить кулаком по экрану. Однако тот был сработан на совесть и был рассчитан на такие случаи.
К концу дня Лаврушин понял, что полностью вымотан, опустошен. У Степана взгляд стал как у затравленного волка, которого вписывают в красную книгу.
На ночь их оставили в покое.
Спали земляне плохо, урывками. Утро ознаменовалось больной головой и ожиданием новых воплей и сцен пыток…
Шуршали набегающие на песок волны. Катились белые барашки. Маячил вдалеке треугольный парус и парил дельтаплан. Экраны давали полную иллюзию реальности, так что краба, ползущего по песку, хотелось потрогать рукой. Лаврушин и попытался это сделать, естественно пальцы ощутили холодную стеклянную поверхность экрана.
– Сволочи, – это слово Степан повторял все последнее время.
Идиллия кончилась. Начался ужастик. Опять крики. Скрежет распиливаемых костей.
Пытка длилась много часов. Изощреннейшие световые и звуковые эффекты, возможно, инфразвук и электромагнитное воздействие – все было направлено на одно – открыть двери в мозгу для кошмара.
И это удавалось. Кошмар все глубже внедрялся в сознание. Он опутывал его мягкими щупальцами и сдавливал все сильнее. Это был не резкий ужас, вызывающий выброс адреналина. Это был тягучий вялый страх, перемешанный с невероятным отвращением. Это походило на казнь, когда человеку не рубят голову, а неторопливо вытягивают все жилы. Настали минуты, когда Лаврушин ощутил, что психологическая защита таниан начинает ползти трещинами, и на пороге – безумие. От него могла избавить только смерть.
Лаврушин понимал – что избавления от кошмара нет. Но все-таки в глубине души жила надежда, хотя в такой ситуации надеяться на что-то было смешно. Там, где нет места расчету, появляются мечты. Лаврушин мечтал о том, что дверь распахнется. На пороге окажется Инспектор с лучеметом. Он сделает широкий жест – путь свободен, я успел.
И дверь действительно распахнулась. Лаврушин вдруг поверил, что мечта сбудется.
Но это был вовсе не Инспектор. Пленников посетил советник диктатора.
– Здравствуйте, – сказал Друвен…
* * *
Есть старый земной анекдот. Беседуют оптимист и пессимист, Пессимист стонет: «Дальше все будет хуже, хуже и хуже». Оптимист радостно восклицает: «Нет. Хуже некуда».
Сейчас, глядя на гостя, Лаврушин никак не мог решить, кем же ему быть – оптимистом или пессимистом? Несет ли гость с собой мешок с новыми неприятностями, или хуже уже некуда?
Друвен был с ног до головы закутан в черный плащ, что придавало ему сходство с Мефистофилем.
– Ну как вам здесь? – осведомился он, обдав землян ледяным, пронизывающим, рентгеновским взором. Похоже, на Химендзе с детства тренировались и соперничали в том, у кого взгляд более противный. Аборигены достигли в этом искусстве больших высот.
– Отлично! – воскликнул налившийся кровью от злости Степан.
– Система обработки, которой вас подвергают – гордость нашей передовой науки, – сообщил Друвен.
– Есть, чем гордиться, – поморщился Лаврушин.
– Никаких физических страданий, – Друвен будто рекламировал свою знаменитую систему для продажи. – Чисто. Стерильно. Вся борьба перенесена на поле человеческого сознания. Там нет места грязи, крови, нечистотам.
– Это гуманно.
– Конечно. Кунан понял, что пытками от вас ничего не добиться. Остается единственный путь – пробудить в вас страх перед смертью и страданиями. Он надеется, что вы благоразумно выберете жизнь.
Друвен хитро прищурился. Земляне ждали продолжения его речи.
Помолчав, он продолжил:
– Жизнь же удивительна. Это игра света, тысячи радостей и наслаждений. Это власть. В конце концов – это просто жизнь.
– Бесполезно, – вдруг прорвало Лаврушина. – Что такое Звездоликий и его власть нам прекрасно известно. Никогда не мечтали стать соучастниками его злодеяний.
– Ах, совесть. Совесть… Это дорога в никуда.
– Нам со Звездоликим не по пути. Все.
– А кто говорит о Звездоликом? – теперь у Друвена были не глаза, а щелочки, в которых плясали черти.
Тут Лаврушин разом понял – и к чему этот визит и куда клонит Друвен. А главное – он понял, что визирь диктатора поставил на карту.
– Речь идет обо мне, – торжественно объявил Друвен.
– Во дает, – восхитился Степан. – Лаврушин, он шефа подсидеть хочет.
Друвен прикусил губу, но тут же овладел собой.
– С оружием Дзу, – сказал он, – мы вытрясем из Кунана душу. Мы будем владеть этим миром. Миллионы людей будут копошиться у наших ног. Они будут жить или умирать по мановению наших рук. Дышать будут по нашей воле, – теперь в его голосе проскальзывала одержимость. Безумие легкой кистью художника-визажиста тронуло его лицо.
– Мы не будем ввязываться в конфликт с Содружеством – ведь Тания боится именно этого. У меня холодный разум. Я знаю, что даже с оружием Предтечей шансов в этой войне у нас нет. Но Кунан уверен в обратном – и он страшен в своем неудержимом порыве. Кроме того, нам хватит дел и здесь.
Он замолчал, и лицо его приняло обычное холодно-неприступное выражение. Потом он презрительно изрек:
– Я говорю – нам. Вы хоть понимаете, насколько это щедрое предложение?
Лаврушин кивнул.
– В противном случае вы сгниете в этом каменном мешке. А Кунан тем временем найдет сокровище. Сам. Он близок к цели.
– Насколько близок? – поинтересовался Лаврушин.
– А мы уже партнеры? – усмехнулся Друвен.
– Пока еще нет.
– Откажитесь от моего предложение. Заупрямьтесь. И тогда Звездное Содружество останется лицом к лицу с агрессором. А на Химендзе умеют воевать. Мы воевали всю историю.
– Умеете, – согласился Степан.
– Галактическая война, – с нажимом произнес Друвен. – Или ваше согласие. Суть выбора.
Лаврушин напряженно раздумывал, что делать. Отдать оружие Друвену – это исключено. Отказаться – верная погибель. Попробовать поводить за нос опытнейшего придворного хитреца? Насколько это возможно? Покажет время – но попытаться можно. Это значит немного оттянуть гибель. А время владеет судьбой. Судьба же порой мчится головокружительными и непредсказуемыми виражами.
– Как вы решились прийти сюда? – спросил Степан. – Камера наверняка прослушивается.
– И просматривается. Но на пульте – мои люди… Вы согласны отдать «Сокровище Дзу»? – в голосе Друвена прорвалось сдерживаемое нетерпение.
– Я не знаю, где оно, – ответил Лаврушин.
Он в двух словах объяснил ситуацию. Все равно она скоро станет секретом полишинеля. Ученые Химендзы быстро продвигаются в расшифровке «Книги седьмого взмаха Дзу». Тем более диктатор уже знает о «ключе».
Похоже, Друвен был в курсе всех тонкостей проблемы, поэтому кивнул, решив, что землянин вполне откровенен с ним, и осведомился:
– Мы заключаем соглашение?
Ответь Лаврушин «нет» – им не прожить и пяти минут. В доводах Друвена было свое рациональное зерно. Он вел торг умело и предлагал выгодные условия. Он был уверен, что гости ответят согласием. Поэтому не удивился, когда Лаврушин произнес:
– Заключаем.
– Обсудим детали.
– К вашим услугам.
– Завтра завершится первый этап обработки. Вас снова повезут к Звездоликому. Если не договоритесь с ним, будет второй этап.
– Какой?
– На ваших глазах станут убивать людей.
– Что?!
– Химера совести. Самая опасная из химер, – сказал Друвен. – Особенно сильна она на Тании. И в этом ее слабость.
– И сила.
– Нет, только слабость… Вы ответите диктатору отказом. Вас повезут обратно. По дороге я вас вызволю.
«Уже второй, кто обещает нас вызволить, – подумал кисло Лаврушин, вспоминая высокомерного офицера четвертой ступени, провожавшего их в «Мамонте». – Это планете кишмя кишит доброжелателями».
Друвен напоследок оглядел землян с ног до головы с изучающей бесстрастностью врача, а скорее – паталогоанатома и предупредил:
– Не вздумайте играть со мной. Это не выгодно ни вам, ни Содружеству. До встречи.
– Пока, – прошептал Лаврушин по-русски.
Дверь за советником затворилась, и земляне оставались наедине с телеэкранами. И все пошло своим чередом. Вновь накатывали мягкие морские волны. Идиллия прервалась очередным визгом – эту жертву со вкусом и смаком пытали электротоком.
– Когда это кончится? – через полчаса благим матом заорал Степан, затыкая уши.
И тут по спине Лаврушина побежали мурашки. Он почувствовал в камере чужое присутствие. Присутствие чего-то жуткого и ирреального. И понеслась телега по ухабам.
* * *
Может быть – хотя верится с трудом – чудес не бывает. Может быть, как утверждают некоторые наивные и самонадеянные полуразумные индивидуумы из рода обремененных научными званиями гомо саппиенсов, любое чудо всего лишь жалкое проявление каких-то жалких неизвестных законов. Только вот когда тебя касается нечто неведомое и зловещее, об этом как-то забывается. И чудо воспринимается именно так, как должно – как ЧУДО.
Послышался резкий щелчок, будто ударил хлыст.
Экраны и лампы выключились. Перестал шелестеть кондиционер. По комнате поползло зыбкое вязкое фиолетовое марево. Тишина после «стерильной обработки» вовсе не радовала. За ней скрывалось нечто куда более худшее.
В комнате несколько секунд царила фиолетовая полутьма. А потом все предметы засветились бледным сиреневым светом. Он был неустойчив, как огонек зажигалки на ветру. Он мерцал. Постепенно становился сильнее. По стенам пошли полосы – бессистемные, будто развлекался пьяный светотехник. Они все убыстрялись и убыстрялись. Запахло озоном. Послышался электрический треск.
Было жутко – не так, когда вечером в подворотне тебя поджидают угрожающие тени. Не так, как когда задерживают тебя головорезы-«тигры» с автоматами наперевес. Это была сверхъестественная жуть. Квинтэссенция, детский страх полуночных кладбищ и первобытный ужас ночных лесов. Это была Жуть, которую несет лишь встреча с неведомым НЕЧТО.
Опять электрический треск. И от стены отделился черный силуэт человека.
Это был именно силуэт – в угольной черноте невозможно было различить ни одной детали. И единственный звук нарушал тишину – стук рвущихся из груди сердец.
Безмолвно, плавно, страшно, как Летучий Голландец – предвестник гибели в бездонных океанских пучинах, силуэт проследовал вдоль комнаты. Он шел! Видно было, как он тяжело, шаркающе передвигает ноги! Он стремился к одной ему известной цели.
Лаврушин даже перестал дышать. Ему казалось, сделай он сейчас резкое движение, или потревожь тишину вздохом, словом, то она разобьется, взорвется, расколется острыми кусками, которые пронзят, искрошат двоих людей, ставших невольными свидетелями чуда.
Силуэт приблизился к противоположной стене и проник в нее без всяких усилий. Он будто шел по дорожке, пронизывая предметы, здания, холмы, деревья, которые для него нематериальны. Он даже не замечал их.
Грохот ударил по ушам. Это пуленепробиваемые стекла телевизоров разлетелись на куски, как если б в них заложили по заряду пластиковой взрывчатки. Зажегся свет.
Степан перекрестился. Сработала память предков – сам он был воинствующим атеистом. Лаврушин тоже осенил себя крестным знамением – он к религии относился куда более серьезно.
– Дела-а, – прошептал Степан. – Черный человек.
– Угольщик, – добавил Лаврушин. Ему это название показалось более подходящим.
Отворилась дверь. В помещение ввалились двое солдат и офицер.
– Одно движение – стреляем! – визгливо вскрикнул офицер, пока солдаты опрокидывали пленников, топили их лица в мягком пластике пола.
Охранники были не просто перепуганы. Они были на грани паники, готовые стрелять без раздумий.
– Вы чего, сдурели? – возмутился Степан, пытаясь повернуть голову, в которую упирался ствол автомата.
– Лежать! Не говорить! – завизжал офицер.
Он обошел камеру, остановился около разбитого экрана, потрогал острый край стекла.
Убедившись, что непосредственной опасности нет, он прищелкнул пальцами. Солдаты подняли пленников.
– Что здесь было? – требовательно спросил офицер.
– Это вас надо спросить, – Лаврушин развел руками, и солдаты отпрянули, вскинув оружие.
– Не заговаривайте мне зубы! – заорал офицер. – Как вы вывели из строя контрольную аппаратуру и разбили экраны? Это же бронированное стекло!
– Вы сначала в своем хозяйстве разберитесь, а потом псами на людей кидайтесь, – проворчал Степан.
– Молчать! У меня приказ стрелять при малейшей попытке к бегству! Прибью и не поморщусь!
– Служивый, ты бы сначала выслушал, а потом глотку рвал, – примирительно произнес Лаврушин.
– Ну, – уставился на него офицер.
Землянин в двух словах описал, что тут произошло. По мере того, как он говорил, лицо офицера становилось все бледнее и бледнее.
– Великий Змей. Что же это такое? – прошептал офицер и, махнув рукой своей своре, вышел из помещения.
– По-моему, у него трясутся поджилки, – сказал Лаврушин, глядя на затворяющуюся дверь.
– Тварь дрожащая, – кивнул Степан…
* * *
На аудиенцию к Звездоликому землян подняли с утра пораньше. В Джизентаре только встало солнце.
«Мамонт» полз по городу. Сопровождал пленников все тот же статный офицер четвертой ступени, который вез их в тюрьму. Помнится, он обещал помочь и вызволить пленников, и Лаврушин надеялся, что он разовьет эту мысль. Когда машина тронулась, он пододвинулся к решетке и прошептал:
– Знайте, вы нам очень нужны.
– Кому нам? – осведомился Степан.
– Всем здоровым силам Джизентара. Мы сделаем все, чтобы освободить вас.
– И зачем мы вам всем сдались? – подозрительность Степана все обострялась и обострялась. И для нее были все основания. Вообще, своим ворчанием он очень напоминал Мозг в квартире Лаврушина, поэтому они терпеть друг друга не могли – вечно находила коса на камень.
– Мы хотим привлечь внимание Звездного Содружества к нашим проблемам, – быстро затараторил офицер, видимо, текст он продумал давно. – Вы выступите посредниками. Мы дадим такие сведения, что все цивилизованные миры Галактики, если в них есть хоть капля сострадания, содрогнутся.
– А дальше? – спросил Лаврушин.
– Звездное Содружество положит конец ненавистной диктатуре.
– А невмешательство? А законы Галактики?
– Мы знаем законы Галактики… У нас есть данные о начале реализации программы глобального психологического контроля на Химендзе. А это – основания для вмешательства.
– Несомненно, – согласился Лаврушин.
– Мы освободим вас. Но нужно время. Тяните его. Всего несколько дней.
– Как мы можем тянуть время?
– Не знаю, – офицер нахмурился. – Пообещайте этой собаке Кунану что-нибудь.
– Что мы ему можем пообещать?
– Не знаю… В конце концов, сделайте то, что он просит. Когда Звездное Содружество получит доказательства попыток глобального психоконтроля, Звездоликому долго не продержаться.
– Мы понимаем, но…
– Главное – время…
Потом опять был дворец. Тот же самый зал со статуей Птицы Дзу. То же гнусное ерничанье диктатора. Но Кунан уже терял терпение. Земляне молчали, и Звездоликий сорвался.
– В камеру этих мокриц! – завизжал он, ударив Лаврушина пухлой ладошкой по щеке. – Посмотрим, чья возьмет!
Запасу психологической прочности наступал предел. Последующие события Лаврушин и Степан воспринимали, как в полусне. Лед на стекле, отделяющем их сознание от окружающего мира, все нарастал. Он налегал всей тяжестью и грозил обрушиться и погрести под собой души землян.
Опять был «мамонт». Опять тесная кабина для перевозки арестованных. «Мамонт» заурчал мотором и выполз из гаража.
* * *
Офицера звали Тункан ин Кур. Это был необъятных размеров, пузатый служака. Он любил поесть, выпить, поухаживать за цветами в пригородном доме в поселке «тигров», охраняемом по первому разряду. Он любил жену и детей. Он неуемно предавался трешу – жвачки с легким наркотическим действием, от чего его десны почернели. Такие люди, не обремененные излишними комплексами, не отягощенные дурными переживаниями, не привыкшие трепетно всматриваться в звездное небо и задумываться о сути сущего, готовы на любую работу. Лишь бы свободное время жить спокойно – с трешем, пивом, розами, в кругу семьи. Ну и что – «тигр»? Ну и что – тюремщик? За это платят хорошие деньги, и не Тункану ин Куру, сыну чернорабочего с оружейного завода, морщить нос при этих словах.
Он сидел в «мамонте» на жестком сиденье. Его волосатые лапы лежали на рукоятке автомата, и мощное скорострельное оружие под этой лапой казалось несерьезным, ненастоящим, игрушечным. Он развалился, приспустив молнию комбинезона, и сосредоточенно жевал треш.
Время от времени Тункан ин Кур брезгливо поглядывал на пленников. Они не вызывали у него ничего, кроме закономерного чувства омерзения. А как еще можно относиться к врагам самого Звездоликого? Сколько он их видел, прошедших через застенки – жалких, избитых, раздавленных, потерявших человеческий облик. Но были и несломленные, до конца упрямые, гордые, с прямым взором встречающие муки и смерть. Они считали, что это хорошо – быть героями. Но они были просто дураками, ибо только дураки могут пытаться вычерпать сапогом море или доплюнуть с площади Равенства до верхушки Святилища Дзу.
Против кого идут, недоноски? Против самого Кунана – благодетеля Джизентара, возродителя имперской славы и святых основ древней религии! Нет, они не имеют права на жизнь. Смутьяны, враги великого вечного города, – всех их к ногтю. Он без жалости давил гусеницами бронеходов своей роты их убогие деревянные домишки в глубинах Дикого Леса. Он давил их самих, их жен, не щадил и их детей – змеиных отродий, с молоком матери впитывающих неправедные мысли. Они – враги. И нет ничего позорного в том, чтобы быть «тигром». Наоборот – почетно быть «тигром». Уютно быть «тигром». А еще лучше – быть офицером «тигров»!
Тункан ин Кур усмехнулся, кинув из-за решетки взгляд на пленников, подпрыгивающих от тряски на узких металлических лавках. Они еще не знают, что их ждет. Ничего, узнают, когда захрустят их косточки, а кожа почернеет от справедливого пламени в немилосердных руках палача.
Задание для офицера было обыденным, скучным. Сколько раз он ездил по этой дороге. Сколько раз трясся за этой решеткой в чреве «мамонта». Безопасная благодатная работа – это вам не утюжить Лесную Федерацию, когда вокруг рвутся управляемые ракеты, а бронеходы проваливаются в ямы-ловушки.
Но сегодня на инструктаже дольше, чем когда бы то ни было, командиры полоскали мозги: «бдительность», «не упускать из виду», «отвечаешь своей жизнью». Какой-то молокосос, который по знакомству получил на одну полосу больше на эмблеме, учит службе старого волка Тункан ин Кура, кавалера Аквамаринового Ордена Верности!
– Дурная эта возня с арестованными, – сказал сидящий напротив Тункан ин Кура солдат первого класса. – Чего с этими хлюпиками цацкаться? У них тюремная камера, что моя квартира.
– Цацкаются, значит, надо, – офицер зевнул.
– Раз – и пятьдесят пуль в брюхе, – солдат погладил автомат. – И нет смуты. И мы бы, «тигры» не занимались такой ерундой.
– Ерундой? А тебе хочется снова в Лесную Федерацию?
– Я пойду, куда прикажет Звездоликий, – горячо воскликнул солдат первого класса, но в глазах появилась тоска. Ему вовсе не гляделось снова лезть в леса. Уж лучше возить хлюпиков и рассовывать их по камерам, которые пусть и больше, и комфортабельнее его квартиры.
– Пойдешь, куда денешься, – кивнул Тункан ин Кур.
Он постучал пальцами по крышке автомата, потрогал предохранитель, приспустил еще молнию на комбинезоне. Душно в этих жестяных коробках. В «мамонте» опять барахлила система кондиционирования. Эх, если бы…
Что «если бы» – этого додумать Тункан ин Кур не успел. Машину резко тряхнуло. Послышался приглушенный толстой броней взрыв. Офицер стукнулся головой о стену и на миг отключился.
В загоне для арестованных Лаврушин упал на пол, Степан повалился на скамейку. Но земляне не пострадали. Они не могли видеть, как болванка из реактивного противотанкового гранатомета разнесла кабину «медведя», упокоив водителя и двоих «тигров». А за секунду до этого ветхое нежилое восьмиэтажное кирпичное здание, рухнув, похоронило две машины сопровождения.
В салон начал просачиваться едкий, с запахом машинного масла, дым. Где-то за кабиной трещал и искрил оборванный кабель. Свет погас. Потом зажегся вновь. Потом погас окончательно. Зато где-то сбоку замерцал разгорающийся огонь, и дым повалил с новой силой.
Тункана ин Кура, опытного вояку, подвела иллюзия простоты поставленной задачи. От неожиданности позабыв все инструкции, кашляя, он дрожащей рукой втискивал свою карточку в гнездо и бил по рычагу открывания двери, запамятовав, что перед началом движения дверь закрыли снаружи. Солдат первого класса вжался в угол и затравленно озирался, вцепившись зубами в ворот комбенизона и стараясь дышать через него.
Дым ел глаза, заполнял легкие, тер наждаком гортань. Лаврушин обхватил руками горло и пытался не дышать. Степан судорожно кашлял. Еще пара минут – и конец. Четверо людей в салоне задохнутся.
У Лаврушина потемнело в глазах. На секунду он потерял сознание.
«Мамонт» снова тряхнуло. Импульс одноразового бронебойного плазменного разрядника разворотил замок. Рваная искореженная дверь со скрежетом распахнулась, толкаемая не электроприводом, а сильными руками.
Тункан ин Кур, рвя комбинезон на груди, вывалился наружу. За ним последовал солдат первого класса. Земляне не могли поступить так же – от воли их отделала решетка. Но теперь снаружи поступал свежий воздух, пусть и наполненный дымом горящей машины.
В будку запрыгнул человек в черной приталенной одежде. Вместо лица у него был синий куб – пластиковая маска с прорезями для глаз. По этой маске невозможно было даже приблизительно представить черты лица, которое она скрывала.
Приток воздуха подхлестнул огонь, уже начавший лизать пластиковые сиденья. «Квадратноголовый» выстрелил из ручного плазморазрядника в замок решетки. Распахнул ее. Рванул на себя Лаврушина, выкинул его наружу. Степан вывалился наружу сам.
Тут в «мамонте» что-то ухнуло – видимо, начинал рваться боезапас. Лаврушин вскочил и, спотыкаясь, кашляя, помчался вперед. Краем глаза он увидел безжизненные тела офицера и солдата.
– Ложись! – крикнул незнакомец, мчавшийся следом за землянами.
Они повалились на холодный асфальт, по закону подлости Лаврушин свалился в лужу.
На этот раз рвануло куда сильнее. Взрывная волна прижала беглецов к земле. «Мамонт» раскололся на две части, из трещины вырвалось пламя. Похоже, кроме боезапаса внутри машины было еще что-то взрывоопасное.
Одинаково одетые в черное «квадратноголовые» усадили землян в длинный лимузин золотистого цвета. Тот резко взял с места.
Человек, сидящий рядом с водителем, потянул руку к кубику, заменявшему ему голову, провел по нему пальцами, там что-то щелкнуло – маска свернулась в бесформенный комок с кулак размером. То же проделали еще двое сопровождавших и шофер.
Теперь земляне могли рассмотреть своих похитителей – или спасителей – это как посмотреть. За рулем сидел пожилой человек, лицо его бугрилось следами от страшных ожогов, от чего имело устрашающий вид. Двое парней, наоборот, внешность имели плэйбоистую, в чертах их лиц было что-то испанское, им на роду написано нравиться девочкам и жить легкой, шалопайской жизнью. Нетрудно было определить, что они близкие родственники, скорее всего – братья. Незнакомец, вытаскивавший землян из горящей машины, имел неприятное квадратное лицо – под стать маске, челюсть его выступала вперед, как у питекантропа, глаза маленькие, цепкие, умные, все замечающие.
Никто из новых друзей (или врагов) не проронил ни слова. Видимо эти люди не относились к любителям почесать языком на досуге.
Теперь сиди и гадай – кто они? Помощники Друвена, обещавшего выручить землян? Или друзья стройного офицера четвертой ступени, обещавшего то же самое? Или те, кто еще не успели что-то наобещать, но тоже имели на землян свои планы?
Машина крутилась по улицам, разъезжаясь по миллиметровке с другими машинами. Улицы шли все более обшарпанные. И наконец началась «сельва» – обширные городские трущобы. Всем трущобам трущобы!
Лимузин, покачиваясь на мягких рессорах, замер. Землян бесцеремонно затолкали в фургон. Его крышу украшал пластиковый шмат сыра, обернутый алюминиевыми цепями сарделек – именно такая была эмблема, обозначавшая принадлежность машины к крупной фирме по производству и перевозке мясомолочных искусственных продуктов. Сопровождающие в черном тоже расположились в салоне.
Фургон взвыл электродвигателями и в несколько секунд набрал приличную скорость. Он понесся через узкие улицы. Шли мрачные смрадные нагромождения домов, в которых чернели окна с выбитыми стеклами. На тротуарах ржавели остовы машин, валялись переполненные и давно не убираемые мусорные баки, около которых кипела какая-то осмысленная жизнь. Голые детишки играли в грязи. На тротуарах сидела шантрапа разных возрастов. Бродяги спали, зарывшись в груды мусора. Было достаточно многолюдно. Все это походило на Латинскую Америку в самом убогом варианте.
За очередным поворотом улицу заполонил дерущийся бандитствующий молодняк. Была куча-мала. Каждый бил каждого, разобрать что-то в этой битве было невозможно.
Обожженый водитель бесстрастно направил фургон в самую гущу драки. Шпана выпрыгивала прямо из под колес. Послышался стук – машина зацепила кого-то. Лаврушин обернулся и увидел мальчишку, голого по пояс, увешанного блестками и железяками, татуированного. Он лежал на асфальте, одной рукой держась за ногу, а другой грозя вслед димузину кулачком. Из всего этого можно было сделать вывод – люди в черном церемониться не привыкли. Обожженный не притормозил бы, пусть даже ему пришлось ехать по головам туземцев из «сельвы».
– Крысиный народ, – кинул «питекантроп».
Фургон начал замедлять скорость. Взвизгнули тормоза. Машину слегка занесло, она нырнула в арку и остановилась посреди запущенного двора.
Двор был окаймлен восьмиэтажными зданиями, в которых давно уже не было квартир, а были лишь берлоги потерянных и никчемных людей, которые облюбовали себе эти места и жили, питаясь, чем Бог пошлет, согреваясь холодными ночами у костров, в котором потрескивали остатки мебели и автомобильные покрышки.
– Выходите, – произнес «питекантроп».
Земляне прошли в вонючий подъезд, для этого пришлось перешагивать через обрушившийся козырек. Лаврушин наступил в кучу дерьма и зло выругался. Ничего не попишешь. Судьба такая. Ему давно говорили: «если в радиусе километра есть куча дерьма, ты в нее обязательно наступишь».
– За мной, – велел «питекантроп», вытаскивая из кармана и включая круглый, крошечный, казалось, состоящий из одной лампочки, но мощный фонарь.
Стершиеся ступеньки вели в подвал. Вскоре процессия очутилась в небольшой, очищенной от мусора комнатенке.
«Челюсть» пошарил в углу, чего-то повернул, чем-то щелкнул, затем уперся в стену, и она как турникет закрутилась вокруг оси, освобождая проход.
– За мной, – «питекантроп», похоже, привык выражаться односложно и гнал словами пленников вперед, как хлыстом пастух гонит овец.
Проход был тесен даже для одного человека. Плечи касались стен, и крупному Степану немудрено было застрять и ждать, как Вини-Пух, пока не похудеет. Но через несколько метров коридор расширился. Зато сверху стала сочиться вода, стены поросли противным мхом. Ноги скользили, как на льду, стоило определенных усилий удерживать равновесие.
– Черт! – Лаврушин привычно неуклюже загремел на пол, рука его утонула в склизкой массе – ничуть не лучше кучи дерьма, в которую он окунул ногу на входе.
Коридор начал извиваться. Потом раздвоился. Потом сузился, расширился. Штукатуренные участки перемежались со стенами желтого кирпича. В луче фонаря метались маленькие тени.
– Уф, холера! – Степан наступил на какую-то мелкую шерстистую тварь, которая отреагировала тонким злобным визгом. Неудивительно, что в таких местах водятся грызуны – мелкие затворники этих лабиринтов нрава вороватого и дурного.
Процессия начала подъем по винтовой лестнице. Карабкаясь по ней, Лаврушин ударился коленом – куда ж без этого? Потом был смазан по лицу чьим-то пренеприятным хвостом – и надо же, крыса выбрала именно его!
Вскоре все стояли на площадке диаметром в пять метров. Сюда никогда не просачивался дневной свет.
– Кунан здесь не найдет, – заверил «питекантроп». – Даже заручись он поддержкой самой Птицы Дзу.
– Или Великого Змея, – неожиданно встрял обожженный.
Земляне затравленно огляделись. Их не прельщала жизнь в этом сыром холодном темном каменном мешке с уходящей вниз винтовой лестницей.
Но они рано отчаивались. «Питекантроп» повозился на полу, опять что-то оттянул, что-то звякнуло – и кусок стены ушел в сторону. Этот человек был мастер двигать стены.
Проход вел в комфортабельно обставленную просторную комнату. Там были кресла, диван из желтого пластика, телевизор – вид которого напомнил о стереоэкранах в камере и о специфических программах тюремТВ. На низком столике возвышалась кипа журналов и стопка книг. В углу был пульт и бар с хрустальными стеклами, за которыми скрывались бутылки самой различной формы – мечта алкоголика.
– Что происходит, друзья? – Степан с неутомимым занудством хотел расставить точки над «и».
– Потом, – буркнул «питекантроп» и вышел из комнаты.
Стена затворилась, и земляне остались одни.
– Вить, у меня ощущение, что нас хотят надуть, – сообщил Степан.
– А когда его у тебя не было?
– И ведь всегда к месту… Вообще, мы летаем, как шарики от пин-понга, по нас лупят ракетками.
– Но вот чья сейчас подача? – поднял палец Лаврушин. – Это вопрос вопросов.
Степан обошел помещение. Обнаружил ванну, туалет, кухонный аппарат, выплевывающий по заказу синтетические блюда. Потом упал на диван. На сей раз в его тоне проскользнули нотки оптимизма:
– Все-таки здесь получше, чем в гостях у Кунана.
– Главное – живы.
– Пока живы, – уточнил Степан, по привычке капнув из пипетки дегтя в бочку меда.
* * *
Гость сразу произвел впечатление серьезного господина. Его волевое лицо было лицом человека напористого, привыкшего повелевать, проноситься метеором, оставляя позади себя одни осколки. Такие люди прекрасно знают, что хотят, и обычно достигают цели. Он нарушил уединение землян.
Сопровождали незнакомца двое крупногабаритных горилл, чем-то напоминавших телохранителей Звездоликого, только уступавших им по размерам раза в полтора – не так уж и много. Теперь гориллы расслабленно подпирали стену у выхода, а их босс по-хозяйски распластался в кресле. Имел на это право, поскольку, похоже, и был здесь хозяином.
Внешне он походил на преуспевающего бизнесмена, одет в рубашку из дорого голографического шелка и в брюки из суперпластика, которые не рвутся и не снашиваются – одежда соответствовала местной моде. По земным понятиям он выглядел лет на тридцать пять. Но необходимо учитывать, что усилия местных геронтологов не пропадают зря, продолжительность жизни на Химендзе растягивается до ста двадцати лет без особого труда, при этом процесс дряхления замедляется, так что можно было предположить, что он уже преодолел рубеж, на котором праздничными цветочками выложена цифра пятьдесят. Лаврушину он сразу не понравился. При соприкосновении с подобными субъектами царапаешься, как о колючую проволоку. Впрочем, у Лаврушина не вызвал добрых чувств пока еще не один человек на этой планете. Они все были колючие.
– Ну как вам Кунан? – спросил гость негромко. Улыбка его была приветливо-угрожающая. Лаврушин в очередной раз подумал, что на Химендзе любимое национальное искусство – это нагонять друг на друга страх – жестами, взглядами, словами.
– Не слишком, – скривился Степан.
– Правильно, не слишком, – гость поудобнее уселся на диване. – Он мой старый приятель.
– Дела-а, – протянул Степан.
«Из огня, да в полымя», – подумал Лаврушин и иронически осведомился:
– Вместе в школе учились?
– Скажем, вместе начинали. Святоша всегда был шустрым. Оглянуться не успеешь, а он уже режет подметки на ходу. Как он лихо карабкался наверх – это было загляденье. А как он сбрасывал с хвоста старых друзей – без малейших сомнений и терзаний.
Гость замолчал, притворно горько вздохнул, и продолжил:
– Это ведь нехорошо забывать старых друзей, не правда ли?
– Друзья тоже бывают разные, – буркнул Степан.
– Добрых старых друзей. Он вспоминает теперь о них лишь тогда, когда решает их сожрать.
– Простите, а с кем мы все-таки имеем честь? – осведомился настырный Степан.
– Я Стинкольн, – небрежно бросил мужчина, не считая нужным вдаваться в объяснения. Действительно, к чему объяснения, когда и так все ясно?
«Этому кровососу что нужно?» – подумал Лаврушин, холодея.
Стинкольна знала вся планета. Слава его донеслась до последних пещер в диких Лесах. Это имя никого не оставляло равнодушным. Оно могло вызвать ненависть, злость, преклонение, но только не равнодушие.
Стинкольн был «слугой Буйволов». Краткое пояснение – при слове «буйволы» жители Химендзы сперва вспоминают вовсе не жвачных ленивых животных, и уж конечно – не команду американского футбола – что могут знать в такой дыре о великом американском футболе? При слове буйволы на ум местным обитателям приходит длинный список легендарных дерзких преступлений, обширная география сфер влияния этой организации, чем-то схожей с мафией на Земле, но куда более могущественной. «Буйволы» были, конечно, послабее почивших в бозе «Сынов ночи», из которых вышел сам Звездоликий, но при «сынах» и ночи были чернее, и времена куда более лихие, и ситуация куда более благоприятная для неприкрытого и наглого бандитизма… И еще одно пояснение. «Слуга буйволов» – это вовсе не значит, что человек, носящий это звание, будет мыть полы на бандитских малинах, стирать галстуки лиходеям и чистить их финские (или какие там) ножи. Скорее все будет наоборот, ибо «слуга» – это вовсе и не слуга, а самый что ни на есть настоящий хозяин, а точнее – пахан.
Истории известно, что на самом деле Стинкольн начинал с Кунаном в клане «Сынов ночи». Став первым человеком Джизентара, Звездоликий начал разделываться со своими бывшими врагами и друзьями, соратниками и конкурентами. Он не хотел больше не видеть их, не слышать о них. Ему не нужна была ничья власть рядом со своей. Он хотел быть хозяином везде – начиная от дворцов и офисов и кончая самыми глухими улицами.
Потом выяснилось, что и Звездоликому бандиты могут быть очень даже полезны. Главное – найти балланс различных общественных сил. В этом состоит искусство мудрого управления. Получалось, что править Джизентаром куда проще, имея под боком этих кровожадных диких хищников. Хотя бы потому, что кланы составляли противовес силам сопротивления, «Союзу Правдивых». Да и в народном сознании нетрудно было отождествить одних с другими и вызвать к ним одинаковую ненависть. Кроме того, держать в руках «сельву» – это сплошная головная боль, отвлечение сил и средств, которые нужны диктатору для другого. Необузданные стада оборванцев и бродяг из «сельвы» куда сподручнее пасти с помощью диких псов. Кунану удавалось манипулировать всеми этими силами. Он был мастером противовесов. Он умело ограничивал рамки деятельности кланов, направлял их в нужное русло.
Причина, почему Звездоликий не отправил к праотцам своего старого друга Стинкольна, была загадочна. Уж кто-кто, а старые друзья диктатора были несчастными людьми и на этом свете не заживались. Совсем их, бедолаг, не осталось. Вот только Стинкольн еще коптил небо. Одни считали, что благодаря своей неуловимости. Другие – по причине каких-то темных связей с Кунаном. А еще ходила легенда, что диктатору предрекли – его успех и жизнь Стинкольна есть вещи мистически взаимосвязанные и взаимообусловленные. Если «Слуга Буйволов» погибнет по милости диктатора, нить оборвется. Свой же успех Звездоликий берег, относился к нему с почтением.
– На этот раз пришлось наступить старому приятелю на больную мозоль, – произнес Стинкольн.
– Не боитесь, – осведомился Степан, – что перепадет от друга?
– Нет, – Синкольн приветливо улыбнулся. – На меня он не подумает. Решит, что это проделка дурковатого Комсуса рен Таго.
– Ну а вам-то мы зачем? – устало осведомился Лаврушин, уже привыкший к тому, что их скромные персоны пользуются повышенным спросом.
– Вы хотите это знать?
– Еще как.
– То, что я говорю вам, не выйдет из этих стен. Узнай о нашем разговоре Кунан – мне конец. Когда я расскажу вам все, любая, даже слабая попытка выйти из игры, будет расценена как дезертирство. Ясно?
– Куда яснее, – проворчал Степан.
– Конечно, я не слуга, а король. У меня есть королевство. За мной – сила. Но кроме меня есть еще короли. Пусть послабее, но все-таки короли. Они могут объединиться, и тогда будут сильнее меня. А если их объединю я?
– То станете сильнее многократно, – кивнул Лаврушин.
– У моего друга Звездоликого не все так гладко, как он хочет представить. И поход всех королей ночи, их согласованный мощный удар может выбить его из седла.
В глазах Стинкольна сейчас горела ненависть. Лютая, застарелая, не знавшая выхода долгие годы ненависть. Так можно ненавидеть только друга, который стал врагом и достиг того, о чем ты не можешь даже мечтать. Желание сместить диктатора у него было таким же всепоглощающим, как у Кунана мечта отомстить Содружеству. И таким же бесполезным. Подними Стинкольн хоть всех бандитов планеты, Звездоликий ему не по зубам.
«Умеют же они искренне ненавидеть», – подумал Лаврушин, вспоминая выражение на лице диктатора, когда тот говорил о Тании.
– Выбивайте, мы не против, – пожал плечами Степан.
– Для этого мне нужны вы.
– Зачем?
– У Кунана есть архив, где забита вся информация о «королях». А мне ее так не хватает. Имея ее, я приберу к рукам всех недругов, они станут слугами. У меня будет империя. Мощная. Непобедимая империя. И тогда ни один Звездоликий мне не страшен.
– Пожалуйста, мы не против, – произнес Лаврушин.
– В архиве очень сложная система электронной защиты. Охрану мы можем взять на себя, но вывести из строя электронику не в состоянии. Вы, танинане, можете создавать вокруг себя биополя, парализующие электронные системы.
– Что? – Лаврушин изумленно уставился на него.
– Не скромничайте, – бандит посмотрел на вовсе не горящие воодушевлением лица землян. – Вы сделаете это. Если хотите жить.
Степан хотел что-то возразить, но Лаврушин предостерегающе стиснул его руку.
– Через три дня в это же время я приду сюда. Постарайтесь быть готовыми. Мы идем на большое дело.
– Постараемся, – кивнул Лаврушин.
У выхода мафиози обернулся и произнес сурово:
– Предупреждаю – двери блокированы. Если вам все-таки удастся их открыть, у моих ребят приказ – стрелять без предупреждения.
– Мило.
– Они умеют стрелять. У вас не будет шансов.
– Мы верим, – кивнул Лаврушин, ставший в последнее время специалистом по шансам.
Дверь закрылась.
– Везет нам на радушных хозяев, – пробормотал Степан.
– Уж куда больше.
– Один жабе скормить мечтает. Другой – «стреляем без предупреждения».
Лаврушин задумчиво начал скрести пальцем пластиковую обивку кресла. Потом заявил:
– Боюсь, мы не сможем выполнить его просьбу.
– Да что ты говоришь! – хмыкнул Степан. – Если честно, я знаю один безукоризненный способ выводить из строя электронику.
– Какой? – заинтересовался Лаврушин.
– С кувалдой в руках.
* * *
Время тянулось медленно – как запряженная ленивым ослом арба тянется по бесконечной горной тропе. На душе у землян было так гнусно, будто туда крысы из окрестных переходов-проходов нагадили.
Ничто больше не способствует власти над человеком дурных мыслей и темных предчувствий, чем вынужденное безделье. С целью вынырнуть из глубоко колодца, где черной жижей плещется отчаяние, Лаврушин нашел себе занятие. Он углубился в изучение сложенных стопкой газет и журналов – в них тут недостатка явно не ощущалось.
Интересного в периодике было мало. Обнаженные девицы в объятиях компьютзавров, фривольные рекламы, рассказы, которые от явной порнографии отделяла тонкая жердочка. Первые полосы всех без исключения печатных изданий – будь то хоть биржевой листок, хоть журнал для раскрасок, были заполнены бравурными передовицами. В них бойкие перья бодро и с подъемом призывали крепить верность диктатору, закалять веру штудированием Книг Дзу. Путь к изобилию и стабильности, к счастью и благоденствию, к равенству и братству – в уничтожении врагов Звездоликого, а вместе с ним и его друзей, поскольку из старых изданий (беспорядочная подборка охватывала почти десятилетие, некоторые листы уже пожелтели) выходило, что сегодняшние враги – это часто вчерашние друзья. И со всех первых полос взирал ОН, Звездоликий. Звездоликий – на встрече с главами коропораций космического комплекса. Звездоликий – на конгрессе психиатров. Звездоликий – в солдатских казармах, с деятелями искусств, с малолетними преступниками. Звездоликий, Звездоликий, Звездоликий. Его сверхновая звезда затмевала слабый блеск других звездочек. ОН излучает щедро отеческую любовь к подданным. ОН улыбается ласковым утренним солнышком. ОН высок. ОН красив. В конце концов, ОН – это просто ОН. Звездоликий – разве этого слова недостаточно, чтобы поблекли все иные слова.
Кроме того, почти везде присутствовали сводки с описанием боевых успехов на тайных и явных фронтах. Судя по ним, от сопротивления и Лесной Федерации уже не должно остаться ничего, кроме незначительных группок воинствующих и бандитствующих фанатиков. Но эти группки что-то зажились на свете – десять лет назад о них писали теми же словами и предрекали скорую гибель.
Научные новости, анекдоты, стишки, жуткие криминальные истории – тут уж местные газетчики изощрялись не хуже земных, – все это тоже присутствовало. Одно стихотворение запало в пасмять. Оно удостоилось первой полосы детского журнала, сочинила его пятнадцатилетняя девочка, за что получила невиданную награду – письмо самого Звездоликого, написанное чернилами. Одна строчка расплылась – на нее капнула слеза расчувствовавшегося правителя, и фотография этой строчки обошла все газеты.
На русский Лаврушин перевел стихотворение как подстрочник, без попытки сохранить стиль или позаботиться о рифме. Оставил только смысл:
«Разная любовь есть на свете.
Есть любовь матери к ребенку, но она ограничена.
Она направлена на одного.
Нет выше любви той, которую озаряешь ты нас,
Звездоликий.
Ибо ей озарен каждый из нас".
– Отлично, – высказался Степан, выслушав перевод. – Из тебя переводчик, как из меня жар-птица.
Степан разглаживал на столе газету с большим, в пол-листа портретом Звездоликого, посетившего приют для бездомных кошек. Ткнув диктатору в лоб, он вздохнул:
– Ну и друзья у тебя, Лаврушин.
– Какие есть.
Степан взял карандаш и аккуратно пририсовал Звездоликому рога, затем пластырь крест-накрест на щеке. Решил, что изображение приобрело должный вид, удовлетворенно причмокнул, затем скомкал плод своего творчества и бросил в угол.
Покончив за сутки с газетами, Лаврушин принялся за книги. На их страницах царило то же уныние, что и в прессе. В детективах и боевиках доблестные «тигры», проявляя чудеса изобретательности, не щадя живота боролись со злобными, тщательно замаскированными и принявшими личины внешне добропорядочных граждан агентов Лесной Федерации или киллеров из «Союза Правдивых». Противники режима имели простые и ясные цели – устроить экологическую катастрофу, рвануть забытый склад ядерного топлива, или, надо же, покуситься на САМОГО! Встречались и исторические произведения – вся история разделялась на «ДО» и «ПОСЛЕ». До того, как на планету обрушилось благотворное правление Звездоликого все жили во мраке и озлобленности. А потом все изменилось. Все развитие планеты имело только один смысл – оно вело к появлению ЕГО. Лучше всего были изданы книги с мистическими откровениями и туманными предсказаниями Звездоликого и отлично изданные, в переплетах из кожи, разного формата сборники избранных цитат.
Эпопея с биографическим романом о жизни Кунана занимала восемь томов, из них пять описывали Большой Поход против Лесной Федерации – тогда сама Птица Дзу своим дыханием вдохновляла бронетанковые и мотопехотные дсоединения. Писатель, писавший первые два тома, усердно тянул дохлого осла бульдозером за уши. Получалось, что клан «Сынов ночи», из которого вышел диктатор, состоял из истинных патриотов, романтиков с большой дороги, мечтавших о светлом будущем.
– Как же они классно выворачивают мозги, – сказал Лаврушин, откладывая очередной том. Читал он по методике быстрочтения, проглатывая целые страницы и по привычке научного работника высокого класса выделяя самое главное. – Тебе это ничего не напоминает?
– А, везде, во всей Вселенной мозги затирают одинаково, – отмахнулся Степан. – Народ – дурак.
– Хор льстецов, – Лаврушин кивнул на книгу. – А Кунан сдохнет – они его так же добросовестно костерить будут.
– Еще как будут, – согласился Степан. – Теми же языками, которыми зад лизали, труп до косточек сотрут.
– Мерзкая скотина. Возьми Землю. Сталин железной рукой строил сверхдержаву. Гитлер мечтал о том, чтобы его любимые арийцы владели всем миром, перекраивая его по заветам предков. Кунан не мечтает ни о чем. Плюет на экономику. Презирает свой народ. Власть и только власть на уме. Власть ради власти.
– Поэтому его и снесут рано иди поздно, – хмыкнул Степан. – Сверхдиктаторы без искренних сверхидей обречены.
– Если только он не развернет систему прямого психоконтроля за населением. А до этого рукой подать. И тогда вся эта идеологическая мишура окажется ненужной. Люди и так будут счастливы, даже если станут жить в ямах и питаться отбросами.
Телевизор принимал все восемьдесят четыре стереопрограммы. Треть времени занимали молитвы. Это было удивительное зрелище, режиссеры и мастера спецэффектов, художники-компьютерщики хлеб ели не зря. В центре великолепного буйства света и звуков царил он – Верховный Жрец, Звездоликий. Телепрограммы являлись повторением газетных статей. Фильмы – повторением книг.
Раз в час по телевизору показывали информацию Службы спокойствия. Тогда земляне могли полюбоваться своими лицами. Лаврушин узнал о себе, что он налетчик, террорист, подложил бомбу в рейсовый авиалайнер, связывавшей Джизентар с океанской базой «ЮГ», в результате чего самолет рухнул в пучину с двумястами пассажирами. Дальше шел длинный список преступлений – поджоги, убийства. Послужной список Степана отличался немногим, разве только в нем было два изнасилования малолетних.
Сюрприз землянам преподнес именно телевизор. Степан сидел перед ним и, зевая, смотрел фильм о разоблачении диверсии на термоядерной станции. Неожиданно фильм оборвался. На экране возникли парящие в вышине птицы, похожие на птеродактилей – символ вечности.
– Кто-то из сподвижников Кунана в ящик сыграл, – отметил Степан, глубоко изучивший местную символику. – Интересно, кто?
Замогильный голос начал вещать о великой утрате, постигшей народ Джизентара.
– Кто-то близкий Звездоликому, – сказал Лаврушин.
– Наверное. Ты посмотри, как горестно соплями обливаются.
Лаврушин присвистнул. В глубине экрана возникло знакомое лицо. Когда смотришь на голову в стереоэкране, кажется, что это голова профессора Доуэля или кого-то из его клиентов – отсеченный главный орган человека, живущий и мыслящий вне зависимости от своего тела.
– Друвен, – кивнул Степан.
Друвен в телевизоре не отличался его коронным ледяным взором. Не было брезгливо сжатых губ. Были стандартные целеустремленность и пыл – черты, которые научились мастерски придавать местные компьютерные ретушеры.
– А ведь раскрутил правитель с своего главного советника, – сказал Лаврушин.
– Силен Звездоликий, – с уважением произнес Степан.
Диктор скорбно уведомил, что по предсмертной воле усопшего тело не будет, как положено по традиции, десять дней висеть в силовых полях в Храме Вечности, а подлежит немедленному сожжению.
– Видать здорово его изуродовали, если даже тело выставить не могут, – сказал Лаврушин.
– Знатные тут заплечных дел мастера, – Степан зябко поежился, вспомнив фильмы, которыми из пичкали в тюрьме.
Итак, насмерть ужален еще один скорпион в банке. Лаврушин неожиданно горько вздохнул. Он видел Друвена лишь два раза, и эти встречи вряд ли могли вызвать симпатию к соратнику диктатора. Но все равно в глубине души невольно возникло неуместное в подобных случаях чувство – жалость. Ах эта жалость, как же ты любишь сжимать в своих мягких, но крепких объятиях податливые сердца.
Лаврушин раздраженно вдавил кнопку на коробочке с пультом домашнего компьютера, экран погас. Как же все надоело! Но ничего. Скоро все завершится. Завтра заявится в сопровождении человекообразных головорезов Стинкольн, и карьера землян в качестве супершпионов завершится так, как и должна была – бесславно и пусто.
– Заговоры, тюрьмы. Улыбчивые гангстеры! Надоело! – воскликнул Лаврушин.
– Угу, – буркнул Степан, тоже погружавшийся на глазах в меланхолию.
Лаврушин сел к столу, взял ручку и листок бумаги, Чтобы развлечься и отвлечься, он попытался вычислить, какая энергия понадобится, чтобы вывести из строя средних размеров электронную охранную систему – чего и хотел от них Стинкольн.
Неожиданно Лаврушин ощутил укол беспокойства. Пока еще слабый, неопределенный. Какое-то напряжение повисло в воздухе. И оно росло. В нем было что-то знакомое.
Ну конечно, схожие чувства возникли тогда, в тюрьме, перед тем, как пришло ЧУДО и взорвались бронированные стекла экранов. Опять начиналось НЕВЕРОЯТНОЕ!
Свет начал меркнуть – медленно и неторопливо. По комнате разливалось знакомое сиреневое марево. В центре помещения опять возникло свечение, и начал щекотать ноздри запах озона.
Лаврушин судорожно вздохнул и до боли сжал пальцы. И с изумлением увидел, что пальцы прошли сквозь авторучку. Потом ручка отекла на стол коричневым синей бугрящейся массой. И ножки пластмассового стола в это время тоже превращались в такую же синюю массу, стол будто врастали в пол.
Щелк! Экран треснул. Трещина прошла по пульту в углу комнаты.
А потом марево исчезло.
Зажегся свет. Все было как и раньше. О происшедшем напоминали расплывшиеся ножки стола, да расколотый экран.
– Дела-а-а, – прошептал Степан…
* * *
В беге цифр на голографических часах в углу комнаты было что-то колдовское. Притом колдовство это было самого худшего пошиба. Ведь часы отсчитывали время до прихода Стинкольна, а значит и время окончания головоморочинья, лживого умолчания, неясных надежд, которыми тешились земляне.
Учитывая репутация Стинкольна, его одержимость и совершеннейшее отсутствие каких-либо добрых человеческих качеств, нетрудно было представить, чем закончится признание землян о невозможности выполнить его волю.
– Скоро упырь появится, – сказал Степан по-русски, он глядел на часы зло, тоже недовольный их быстрым бегом.
– Может, сумеем его в чем-то убедить.
– Ага!
– В конце концов мы можем стать его козырем в торге с Кунаном.
– Угу!
– Или он может нас за выкуп передать Содружеству.
– Эге… – Степан покачал головой, глядя на друга, как на дите неразумное. – Лаврушин, ты что, не понял? Мы имеем дело с упрямой скотиной. Если сейчас выйдет не по его – он вызверится. А когда Стинкольн вызверивается, это…
– Можешь не уточнять.
– Угу…
Степан был прав. По части упрямства он мог быть экспертом, поэтому Лаврушин ему верил. Действительно, мафиози был именно таким – необузданным в гневе, готовым ради того, чтобы потешить свою злобу, отказаться даже от выгоды. Может, поэтому и жив до сих пор, пережил своих более расчетливых коллег. Где нужно было просчитывать и продумывать, он просто ломился вперед тяжелым танком. И побеждал.
А часы продолжали идти. Глядя на скачущие цифры, Лаврушин впал в оцепенение. Он думал, что, скорее всего, это истекают последние часы его жизни. Жизни где-то удавшейся, а где-то и не очень. Но если еще недавно впереди было время, когда можно будет что-то исправить, что-то достичь, то теперь кто-то установил глухую стену, отсекающую его от этого самого будущего.
Еще две минуты прошло.
Мысли плана «вот дурак, отказался бы от предложения Инспектора, сейчас лежал бы дома на диване и переругивался с Мозгом», он отогнал от себя. Он гордился тем моментом, когда, несмотря на мизерную возможность успеха, сказал всем чертям назло: «Согласен». Это была звездная минута. Лаврушин почувствовал, что вечный неловкий недотепа-очкарик, неизменный победитель математических и физических Олимпиад, звезда науки, он способен не только ломать голову над научными проблемами. Он способен на поступок. Притом на поступок благородный. И пускай трусы и циники станут утверждать, что такие поступки глупость. Лаврушин показал, что способен быть человеком!
Еще три минуты побоку. Близится час расплаты.
Как обидно, что все оказалось напрасным. И путь в сотни световых лет. И все благие порывы. И стремление предотвратить зло. И недели обучения. И опасности, которые пришлось преодолеть. Все коту под хвост…
Еще минута…
Степана жаль. Он, Лаврушин, понятно – избранный. Так получилось по закону бутерброда, так выпал один шанс из миллиарда, что его биополе в точности совпало с требуемым. Но Степан. Добрый, надежный, хороший друг. Тебе-то за что такое?
Еще две минуты позади… Их остается все меньше и меньше.
А что дальше? Таниане пришлют следующую группу. Шансов у нее будет еще меньше. А диктатор все ближе к решению задачи.
Минута…
Самое обидное, что именно сегодня Лаврушин ощутил долгожданный сигнал. Он не мог окончательно поверить в него. Ему до последнего момента казалась история с кодами биополя притянутой за уши. Не верилось, что между творениями рук давно ушедшей цивилизации и его мозгом существует связь, что протянется незримая нить. Но сегодня он ощутил тревогу. И почуял кончик этой серебряной нити. Она звенела, как тонкая гитарная струна. Ее звон был едва уловим. Он все время терялся. Но он был! Он значил, что все получилось так, как предсказывал Инспектор. Адаптация заканчивается. Нить будет все крепче. И через день-два в сознании Лаврушина возникнет ясная картинка – где искать «ключ»… Точнее, не будет. За день-два Стинкольн успеет сварить землян в кипятке. Еще две минуты…
Оставалось чуть меньше десяти минут до времени, назначенного Стинкольном. Как быстро летят эти минуты.
Время близится. Внутри у Лаврушина стало пусто. Мысли куда-то уходили. В сознание пыталось прорваться отчаянье. Господи, как хреново быть героем перед расстрелом. Героем быть хорошо, когда твой подвиг в прошлом, и ты раздаешь интервью, а также автографы восторженным поклонницам…
Только бы не лишиться самообладания! Не потерять лицо. Сейчас это казалось почему-то очень важным.
Пять минут…
Раньше времени! Стена отошла в сторону. И на пороге появился человек.
– Дела-а-а, – протянул Степан…
Человек, стоящий на пороге, меньше всего походил на Стинкольна и его гориллл…
* * *
Тщетны пустые е надежды, владеющие загнанным в угол человеком, недостижимы. Но когда они оправдываются, то кажется – а как же могло быть иначе? Все и должно было случиться именно так, и никак иначе.
Появившийся человек явно был не Стинкольном. И, скорее всего, не принадлежал к числу приближенных бандита. А был этот человек тем статным офицером четвертой ступени, который сопровождал землян в «мамонте» и обещал скорое освобождение. В руке он сжимал автоматический ЭМ-пистолет.
– Крос умеет держать слово, – произнес офицер. – Я же обещал, что вытащу вас.
– Весьма благодарны, – только и нашелся что сказать Лаврушин.
Степан весьма точно выразился насчет теннисного мяча, по которому лупят ракеткой. Вот прошла очередная подача. И самым обидным было ощущение полной беспомощности. Поток событий влек землян вперед, нисколько не считаясь с их настроениями и желаниями. И что впереди? Тихая заводь или водопад?
– Выходите быстрее, – велел офицер Крос. – Сейчас здесь будет Стинкольн.
Земляне не заставили себя долго упрашивать. Все-таки есть особое удовольствие в том, чтобы быть спасенным именно в последние секунды. Оказывается, куда приятнее, если указ о помиловании приносят, когда голова твоя уже лежит на гильотине.
У лестницы на площадке валялось два трупа, в одном без труда можно было опознать мрачного водителя с обожженным лицом.
Спускаясь по винтовой лестнице, Лаврушин умудрился вновь удариться коленом – в том же самом месте и тем же коленом, как и тогда, когда поднимался здесь. Прирожденный растяпа – что еще тут скажешь.
Опять пошли тесные тоннели, освещаемые светом прикрепленного к лацкану на комбезе Кроса фонарика. Они шли какой-то другой дорогой, но она была ничуть не лучше, чем прошлая. Опять приходилось рвать паутину, вздрагивать от прикосновений крысиных хвостов. Большинство ходов, похоже, были заброшенными канализационными и тепловыми сетями. Сперва было очень душно, вскоре стало жарко.
Через полчаса путники выбрались в круглый каменный туннель. В его центре стоял световой столб – свет падал из колодца, в нем как в жерле пушки синел кусок неба.
Первым, ловко цепляясь за ржавые скобы, полез наверх Крос. За ним последовал Степан. Замыкал Лаврушин, чьи пальцы предательски соскальзывали с мокрого склизского металла, а высота через пару минут была такова, что шмякнешься – костей не соберешь. Лаврушин чуть и не шмякнулся, когда скоба, за которую он схватился, обломилась вместе с куском кирпича.
Колодец вывел в захламленный дворик. С одной стороны были кирпичные развалины. С другой – шестиэтажный нежилой дом, из чего явствовало, что путники все еще находились в «сельве». У невысокого бетонного забора с овальным проломом в центре росли два чахлых деревца и возвышалась мусорная гора. Асфальт, сквозь трещины в котором пробивалась жесткая трава, был усеян битым кирпичом и истлевшим бумажным мусором.
– Брысь, проклятый, – Крос поднял камень и швырнул им в огромного полосатого кота, пробиравшегося куда-то с хищно прижатыми ушами. Кот сердито мявкнул, уклонился от камня и бросился за гору мусора.
Как раз у мусорного холма их ожидали. Загорелый массивный тип с пронзительными синими глазами сжимал в длинных волосатых руках тяжелый автомат и заученно оглядывался – он был начеку.
– Все в порядке, – кивнул он Кросу.
Процессия преодолела пролом в заборе. За ним открылась кривая горбатая улица с полуразрушенными зданиями. Там копошились представители местного крысиного народца, опасливо глядящие на стоящий у тротуара красный гоночный автомобиль – он выглядел здесь неуместно, как царский трон в лачуге нищего. За рулем сидел загорелый и тоже синеглазый тип, длинные волосатые руки которого обнимали рулевое колесо. Лаврушин удивленно посмотрел на него, синеглазый номер один коротко пояснил:
– Брат.
Похоже, семейный подряд был на Химендзе в чести. Лаврушин вспомнил двух братьев-«испанцев», которые сопровождали землян на встречу с мафиози Стинкольном. Что-то было в этой традиции мило-домашнее. Вспоминались старые итальянские фильмы, где крестный отец говорил заботливо: «Это наше семейное дело. Мы сами повяжем на горле предателей сицилийский галстук», что означало перерезание горла.
– Перережут горло, – прошептал Лаврушин под нос и глубоко вздохнул, будто изгоняя бесов дурных мыслей. Пока все складывалось более-менее, впереди ждала свобода… Если, конечно, ждала.
Гоночная машина сорвалась как бешеный мустанг с места и понеслась по трущобам. Сегодня они казались Лаврушину еще омерзительнее.
Длиннорукий шофер не особенно обращал внимания на жителей «сельвы», в этом он был похож на прошлого водителя – обожженного, который теперь холодел где-то в глубине подземного города. Местные бродяги только успевали отскакивать, чтобы не попасть под колеса автомобиля и не быть смятым его бронированным капотом. Несколько раз вслед машине летели железяки различной тяжести. Один раз послышался выстрел, шальная пуля царапнула по бронестеклу, выбив на нем искры.
– Крысиные выродки, – прокомментировал длиннорукий шофер, выворачивая в правый переулок и еще сильнее вдавливая педаль. Ездил он, как решившийся свести счеты с жизнью каскадер.
Наконец, красный автомобиль остановился у очередных развалин. Здесь был когда-то блочный дом, но теперь он раскололся и обвалился внутрь себя. Землян снова повели подземными ходами, которых в городе было немеряно – мечта диверсанта. Неудивительно, что Звездоликий ничего не мог поделать с сопротивлением и с бандитами.
И снова перед глазами землян предстал подвал. Лаврушин усмехнулся, подумав – кто мог мечтать, что первые посланцы земли в дальнем космосе будут так проводить время – по тюрьмам да по бомжатским притонам. Впрочем, какие они посланцы? Так, неумелые наемники-неудачники, не годные ни на что.
Этот подвал комфортом и размерами заметно уступал прошлому убежищу. Тесное помещение освещалось слабой лампой. В нем было четыре исцарапанных желтых пластмассовых стула – такие стоят в Москве в уличных кафешках, и пять двухяросных коек, навевавших Лаврушину полусладкие воспоминания о казарменных буднях во время институтских военных сборов. Ни книг, ни журналов, ни телевизора, ни кухонного комбайна. Похоже, это место использовалось как лежбище – в спрятанной в глубинах города в которые никто не сунется, берлоге можно отлежаться после горячего дельца.
– Не особенно шикарно, но надежно, – заверил Крос.
– Хотелось бы верить в эти песни, – пробурчал Степан.
– А вы поверьте… Еду вам будет приносить Труст, – офицер указал на загорелого длиннорукого – нет, не с рулем, а с автоматом. – Развлечь вас тут нечем.
– Нам в тюрьме развлечений хватило.
– Значит вы сможете оценить целительную силу одиночества и тишины. Ну, вроде все, – офицер поднялся со стула, намереваясь уходить.
– Как это все? Почему все?! – возмутился Степан, и завел свою излюбленную пластинку. – Не объясните, что все это народное творчество означает!
– Объяснить? – Крос недоуменно посмотрел на него. – Я думал вы устали и желаете отдохнуть.
«Издевается», – беззлобно подумал Лаврушин и потребовал:
– Выкладывайте все.
– Ладно, – Крос сел обратно на стул и положил руки на колени. – «Союз правдивых» знаете?
– Знаем. Встречались уже, – зло процедил Степан, припоминая не очень любезного руководителя этой организации и невзгоды, которые он принес с собой.
– Вы, наверное, Комсуса рен Таго имеете в виду? – спросил офицер, и вдруг улыбнулся открытой улыбкой. Моментально маска слетела с его лица. За ней скрывался искренний, обаятельный, хороший человек. Это лицо располагало к себе. Стало понятно, сколько трудов Кросу стоило носить эту тяжелую маску брезгливого превосходства, которая по должности положена офицеру «тигров».
– Во-во, Комсуса, – кивнул Степан.
– Извините, друзья мои. Сразу видно, что вы не профессионалы.
– Так уж и видно, – заносчиво воскликнул Степан.
– Кем вы были на вашей планете?
– Ученые, – Лаврушин издал нервный смешок. Действительно, в такой ситуации это казалось смешным.
– Ученые. Великий Дзу, головастики! – Крос добродушно захохотал.
– Ну и что? – обиделся Степан.
– И вы решили обвести вокруг пальца Службу Спокойствия! Вас же с вашего шага по планете поймали на крючок. Ваше счастье, что в операции «Пришельцы» был задействован я. А не то бы…
Он замолчал. Лаврушин заерзал на стуле. Он прекрасно понимал, что кроется за этим «а не то бы».
– Как Служба спокойствия узнала о нашем прибытии? – спросил Степан.
– Агент Тании был арестован. Под психозондированием он показал, что ждет посланцев, которые будут искать какой-то оружейный склад.
– Что сейчас с этим человеком?
– А что может быть с человеком, подвергшимся глубокому психозондажу? Он погиб. Притом погиб раньше, чем рассчитывали специалисты Службы Спокойствия.
– Сказал он не все.
– Верно. Остались неизвестны ваша система проверок, контролей. А, значит, возможность взять вас, когда вы сами явитесь на встречу, стала более чем сомнительной. Вас решили брать после высадки на планету.
– Но как сумели засечь разведкатер?
– Радары капсулу Тании не возьмут – это было ясно с самого начала. Но было примерно известно время высадки. Нетрудно было на глазок определить и район высадки. Очертили пять возможных квадратов, которые удовлетворяли бы задачам десантирования спецгруппы противника. «Тигры» рассредоточились по ним. И вышли на вас.
– А «Союз правдивых»? – нахмурился Степан, пристально глядя на рассказчика, пытаясь определить, на кого он больше похож – на сказочника или на исповедующегося.
– О, Птица Дзу, неужели непонятно? Кунан представлял, насколько трудно выбить что-то из таниан против их воли. А там, где не сработает сила, сработает обман… Кстати, чем выше уровень цивилизации, тем меньше она устойчива к простым вещам. Таким, как обман. Хитрость – это поле нашей игры. В ней мы можем дать танианам сто очков вперед… Вам подсунули лже-повстанцев. В расчете на то, что вы будете с ними откровенны. А лже-Комсус рен Таго на деле просто артист, лучший агент службы спокойствия. Офицер третьей ступени.
– Там еще шельмец Рыжий был, – сказал Степан.
– Старый знакомый, – выражение лица Кросса стало недобрым. – Агент класса экстра. Не приведи Дзу вам попасться в его лапы.
– Так страшен?
– Его хобби – допросы высокой степени сложности.
Лаврушин поежился, представив, как эта высокая степень сложности преодолевается.
– А кто вы?
– Я и есть «Союз правдивых». Один палец миллионопалого кулака.
Крос будто начитался Маяковского – тот любил писать о том, что партия рука миллионопалая, сжатая в один огромный кулак.
– Если вы член «Союза правдивых», то что вы делаете у «тигров»? – брякнул Степан.
– Ученые, – Крос снова рассмеялся, похоже, любил он это дело. Потом тоном, каким внушают первоклассникам прописные истины, произнес: – Как, по вашему, можно бороться со Звездоликим, не имея своих людей в его аппарате? А главное – в Службе спокойствия.
Что тут возразишь?
– И что делать дальше? – спросил Степан.
– Дальше? – пожал плечами офицер. – Чем вы можете помочь – я уже говорил. Восстановить общественное мнение в Содружестве против диктатора. Призвать на Химендзу звездные боевые корабли. Смести эту заразу. А вот чем «Союз правдивых» может быть полезен вам?
– А вы уверены, что мы нуждаемся в вашей помощи? – спросил Лаврушин.
– Нет? Тогда я могу предоставить вас самим себе. Начните прогулку с «сельвы». Занятное место, только не способствует продолжительности жизни… Кстати, за вами объявлена охота, и каждый гражданин не прочь получить мешок длингов за ваши шкуры.
Положение действительно складывалось пиковое. Надеяться землянам было не на кого. А сигнал контакта звучал в сознании Лаврушина все сильнее. И все яснее становилось, где именно находится ключ в «Сокровищницу Дзу». А находится он в змеином логове. Во дворце диктатора. В «Святилище Дзу»! Но как проникнуть туда без посторонней помощи? Никак. Придется довериться Кроссу.
– Ну, тогда слушайте, – и Лаврушин рассказал все – от начала до конца. Крос был весь внимание. Он выслушал рассказ, не проронив ни слова. Только иногда он вскидывал удивленно бровь.
– Что вы сделаете, проникнув в хранилище грандаггоров? – спросил Крос, дослушав до конца.
– Уничтожу его.
Крос задумался. Потом кивнул, поднимаясь со стула:
– Я думаю, мы поможем вам проникнуть в «Святилище Дзу». До завтра.
Когда он ушел, Лаврушин, обхватив голову руками, пытался поймать какую-то ускользающую неприятную мысль. Она никак не давалась.
– Как думаешь, Вить, выберемся? – спросил Степан, растячгиваясь блаженно на узкой сетчатой кровати.
– Надеюсь.
– А как думаешь, Ната вытурила бы меня из дома, если бы знала, куда меня занесет?
– Сомневаюсь.
– А я не сомневаюсь, – грустно произнес Степан. – Вытурила бы… Как она те духи, которыми от меня пахло, учуяла?
– Чьи духи?
– Да так… Есть одна.
– Лена из планово-экономического отдела?
– Ну, – Степан помялся.
– Все ясно, – кивнул Лаврушин.
– Как там у Наташки? – нудил Степан, не давая Лаврушину сосредоточиться.
– Лучше, чем у нас. Ты о себе подумай.
– Так я о себе и думаю. Что она мне скажет, когда я вернусь?
– Спросит, где ты шлялся.
– Ага. А что я ей отвечу, когда я вернусь?
– Когда вернемся, – произнес Лаврушин. И вздохнул…
* * *
Крос появился, как обещал. На нем был новенький комбинезон и белый бронешлем. Бляха с изображением тигра сияла. На лице офицера играл румянец. Было заметно, что он волнуется.
– Ну как, крысы ночью не досаждали? – спросил он. Его пальцы побелели на рукоятке пистолета, находившегося в кобуре на поясе.
– Не досаждали, – ответил Лаврушин.
– Правильно, – Крос улыбнулся своей открытой улыбкой, ему незачем было сейчас, в кругу друзей нацеплять маску. – Крыс здесь нет. Вытравили. Крыс надо травить.
Было произнесено это со странной многозначительностью, но Лаврушин, будучи и сам, мягко говоря, человеком странноватым, снисходительно относился к чужим странностям. Особенно во время пребывания на Химендзе. Если быть совсем точным, то людей без странностей он тут пока не встречал.
– Вы готовы? – спросил Крос.
Лаврушин поднял руку, призывая подождать, расслабился, прикрыл глаза, прислушиваясь к отголоскам каких-то голосов, отблескам неясных картин, музыке внутри себя – все это появилось в последний день. Теперь он твердо был уверен – контакт с аппаратурой грандаггоров достигнут. И сейчас землянин наверняка знал, где находится «ключ».
– Все в порядке, – сказал он. – Нам в логово.
– Я проведу вас туда. Не будь я Крос!
Лаврушину хотелось верить, что этот симпатичный, пылкий человек, привыкший скрывать горячее сердце и добрые побуждения за холодной личиной офицера «тигров» и жить двойной жизнью – что он проведет куда надо, и встанет горой в случае чего. Но какая-то неуловимая мысль продолжала тревожить, не давала покоя, как не дает покоя ночью один единственный оставшийся в комнате комар.
Крос заметил, что землянин колеблется, и спросил:
– Вас что-то беспокоит?
У Лаврушиина возникло неприятное ощущение, что Крос видит его насквозь. Впрочем, удивительного в этом ничего не было. Профессионал и должен видеть насквозь дилетантов.
– Ничего, все нормально, – отозвался Лаврушин.
В проходе стояло двое знакомых длинноруких голубоглазых близнецов. И был снова тот же путь наверх. Тот же замусоренный двор.
Они пролезли через пролом в заборе. На улочке, опершись о капот той же красной машины стоял двухметровый худой тип в длиной белой рубашке, напоминавшей косоворотку, руку он держал за пазухой и озирался на «крысиное племя». На улице было еще несколько пацанов, которые жгли костер из старых покрышек. От костра стелился чадящий черный дым.
Крос неуверенно замедлил шаг. Он оглянулся и рука его скользнула к пистолету.
Лаврушина как током ударило. Он понял – что-то сейчас произойдет. В последнее время он безошибочно определял приближение опасности – очень удобно, знаешь заранее, когда тебя шарахнет. Если бы еще и уметь противостоять опасности. Но это прерогатива других, более ловких, опытных и умелых.
– Здравствуй, Крос. Не ждал? – послышался откуда-то звонкий голос.
Лаврушин обернулся, и увидел, что из развалин в полный рост возникла фигура рыжего Строна – специалиста по допросам высокой степени сложности, помощника лже Комсуса рен Таго.
Дальше все замелькало и смешалось. Разворачивавшийся с округлившимися глазами боец в белой косоворотке выкинул руку с пистолетом, но будто наткнулся на преграду и с двумя аккуратными дырками в шее рухнул на асфальт. Длиннорукие братья не успели и этого. Рыжий бил по ним из автомата от пояса в лучших традициях американских вестернов. Пуль он не жалел.
Крос показал, на что способен. В тех же вестерн-традициях. Он пришел в движение, в невероятном прыжке сумел развернуться в воздухе, послать в сторону Строна очередь, но тут какая-то сила будто дернула его, отбросила назад. С любовью отутюженный новенький комбинезон офицера пошел клочьями на груди. Его автоматический пистолет отлетел в сторону.
«Каюк», – решил Лаврушин.
Но Крос вскочил и ринулся к груде ржавых автомобильных кузовов, выровненных ковшом бульдозера. Он проскользнул ящерицей. И растворился в подворотне.
Лаврушин ожидал, что следующая очередь достанется ему. Но Строн вышел из укрытия. С тревогой спросил:
– Живы? Уходим отсюда!
В этот миг в сознании Лаврушина возникла как высвеченная прожектором картинка. Он понял все.
– Ах ты стукач несчастный! – у Степана не выдержали нервы. Он напрочь забыл о хороших манерах и о собственной безопасности.
– Быстрее. У нас нет времени! – раздраженно прикрикнул Строн.
– Стреляй, гад! – Степан понесся во все тяжкие. Ему оставалось только добавить «Всех не перестреляешь».
– Степан, – резко оборвал этот благородный порыв Лаврушин, не давая другу дойти до душещипательного разрыва тельняшки на груди. – Идем с ним.
– Ага! Щас!
– Я все объясню.
– Большой Змей! – воскликнул Строн, бросив взгляд на часы. – Если через двенадцать минут Крос не выйдет на связь, то вся эта выгребная яма будет оцеплена войсками!
– А машина? – воскликул Лаврушин, кивая на красный автомобиль.
– Нельзя! – ответил Строн. – Вперед!
Он схватил за локоть Степана, дернул его, толкая вперед. Из того будто выпустили воздух. Перестав что-то понимать, он теперь был готов на все.
Все трое побежали по переулку – все «крысиное племя» как ветром сдуло. Местные обитатели знали, что пули летают не просто так, и что они имеют обыкновение убивать тех, то неловко подставился.
Трое пересекли открывшийся пустырь с огромным полуразвалившимся блоком теплоэлектростанции и идущими от него мачтами линий электропередач, две из которых были повалены. Дальше шла прямая улица, похожая на узкое ущелье – вдоль нее тянулись девятиэтажные здания из блеклого серого кирпича, с узкими окнами-бойницами без стекол. Здесь шелестел ветер и гнал обрывки газет по разбитому, изъеденному временем и разбитому гусеницами бронемашин асфальту. Стены домов были исписаны нецензурными словами и украшены соответствующими изображениями – краски были на Химендзе хорошие, доступные, казалось, они горели в лучах солнца ярким пламенем. В центре «ущелья» у высокой бетонной тумбы приткнулся обгоревший проржавевший полицейский броневик.
– Малярийные кварталы, – сказал Строн, замедляя шаг.
– Эпидемия? – переведя сбившиеся от бега дыхание, спросил Лаврушин.
– В какой-то мере. Этот район контролирует банда «малярийщиков».
– Кто?
– Крысы и мразь… Вперед!
Строн двигался вперед уверенно. Он прекрасно знал дорогу. В редких сохранившихся стеклах мелькали блики, означавшие, что в домах теплится жизнь – ненормальная, болезненная, действительно, какая-то малярийная. Но на улице не было ни души. «Крысы» отлично чувствовали опасность. Они понимали, что власти затевают что-то. И попрятались в норы, откуда их не выкуришь. Откуда они будут отмахиваться когтями ножей, отплевываться пулями из огнестрельного и электрического оружия.
– Идем сюда, – велел Строн.
Беглецы свернули в короткий – в пару десятков метров, и неширокий – метров пяти, переулок.
– Фу, вроде вышли, – облегченно вздохнул Строн.
Рано радовался.
Послышался разбойничий, в лучших земных шпанских традициях, свист. Потом – победные вопли. И впереди возникло три массивные фигуры.
* * *
Невезенье – это вещь фатальная. Хорошо, когда оно идет нога в ногу с везеньем. В жизни землян все так перемешалось, что вообще стало непонятно – где для них удача, а где они с завидным упорством прыгают в выгребные ямы.
Впрочем сейчас ситуация была яснее ясного. Это было именно невезуха. Мощная, зубодробительная, скорее всего, погибельная. Потому как лапы тех хищников, которые вынырнули из крысиных ходов, не привыкли играть с добычей. Они сразу рвали ее на части.
Лаврушин обернулся и увидел, что обратного хода тоже нет. Там стояло пятеро головорезов. А то, что это головорезы – подразумевалось само собой. Тут не ошибешься.
– Малярийщики, – деловито отметил Строн.
Одеты малярищийки были кто как. Одни – в комбинезоны с оторванными рукавами, другие – в замызганную военную форму, с которой даже не удосужились сорвать шевроны. Третьи – в штаны из переливающегося суперпластика – вещь модная и дорогая, для таких владельцев явно не предназначенная. При передвижении бандиты звенели, как новогодние елки при землетрясении. Оно и неудивительно – с ног до головы эти люди были увешаны украшениями – браслетами, серьгами в ушах, носах и щеках, ожерельями, и всякой всячиной. Среди украшений были дорогие вещицы, вырванные из чьих-то ушей или содранные с холодеющих жертв. Был и просто металлолом. Они напоминали дикарей из земной настоящей сельвы. Впрочем, что удивляться – сельва она и есть сельва – что каменная, что природная. Нравы везде схожие – дикие и необузданные.
– Глянь, Лаврушин, «хэви метел», – покачал головой Степан.
Малярийщики совершенно не напоминали детей Поволжья, жителей голодных краев. Немытые морды были как на подбор отъевшиеся, толстые, лоснящиеся. И недобрые. Грязные лапы сжимали кинжалы, кастеты, метательные ножи. У одного был плазменный трехтактный плазморазрядник, у другого – электрический автомат.
Лаврушин прикинул, что пистолет у Строна под мышкой. Рыжий и дернутся не успеет, как малярийщики порвут его на британский флаг.
Атлет ростом за два метра неторопливо и вальяжно направился к беглецам. Он был гол по пояс и больше других увешан железяками. Вокруг его шварцнигеровского бицепса обвилось бриллиантовое (Лаврушин знал толк в бриллиантах, и еще знал, что здесь они так же дороги, как на Земле) колье. В руке он сжимал металлический прут с усеянным шипами набалдашником. Не иначе это был один из графов, князей или королей «сельвы». Ничего удивительного – главнее здесь считался тот, кто сильнее и наглее. И кровожаднее. Закон пещер во всей своей стерильной чистоте.
«Князь» остановился, не доходя до пришельцев метра два. Оглядел их внимательно, с ног до головы, ничего не пропуская, как оглядывает раздельщик мяса поступившие на склад туши.
Лаврушин криво усмехнулся. Щека его задергалась в нервном тике. Свою порцию приключений он получил на пять жизней вперед.
– Ну что, смердяки, в гости пожаловали? – осведомился «князь».
Банда заржала – невесело, для приличия. Ржать подобострастно над словами «князя» здесь было принято. Иначе неприятностей не оберешься.
«Смердяками» жители «сельвы» называли горожан из чистых охраняемых районов.
– Мы гостей любим.
Банда заржала опять. На этот раз искреннее – в предчувствии доброго развлечения. В «сельве» развлекаться с пришельцами умели и любили.
– Рыжий, – «князь» ткнул пальцем в сторону Строна.
И опять – дружный ржач.
– Никогда не кромсал на куски рыжих.
Тут к ржанью прибавились одобрительные возгласы и пожелания на тарабарском блатном языке, понятном только «крысиному племени».
– Братья. Никогда такого не видел. В нашем районе горожанин. Да еще рыжий! Я его голову себе на память… – «князь» шагнул Строну навстречу и потянулся немытой рукой к его волосам.
На какую память ему нужна была голова – он так и не договорил. Никто ничего не понял. Строн сделал какое-то неуловимое движение, и верзила зарылся мордой в асфальт.
И пошла гульба – закрывай ворота!
Лаврушин от толчка Строна отлетел в сторону и упал на землю. В кирпич, у которого только что находилась голова землянина, врезался тяжелый метательный нож.
Когда Лаврушин из лежачего положения кинул взор на Строна, в руке того уже был пистолет. Первую пулю получил малярийщик с разрядником. Бандита развернуло. Он уже был мертв, когда палец его дожал спусковую пластину, и плазменный импульс снес стоящего рядом с ним товарища. Запахло паленым мясом.
Очередь из пистолета Строна достала владельца автомата и уложила на землю еще двоих.
«Крысиное племя» потому и живо, что живет на рефлексах. И главный рефлекс – при смертельной опасности моментом исчезнуть, нырнуть в свои норы. Малярийщики бросились врассыпную – и вот их уже нет.
– Этот готов, – Строн потрогал носком ботинка верзилу-главаря.
Сегодня у малярийщиков будет веселый день. Еще пару человек поднимут на ножи при процедуре демократических выборов нового главаря. И еще кого-нибудь новый главарь просто обязан будет убить – не за дело, а только ради поддержания авторитета.
– Вперед! – привычно велел Строн.
Вперед так вперед.
Переулок вел на большую площадь.
– Время вышло, – покачал головой Строн, кинув взгляд на браслет. – Ну, сейчас начнется!
Сердце Лаврушина, дико молотящее от бега и адреналина, казалось, сейчас готово разбить грудь, как глиняный кувшин, и выпрыгнуть наружу, запрыгать по бетону. Но оно заколотилось еще быстрее, когда послышался отдаленный гул слетающихся к «сельве» десантных вертолетов.
– Началось, Великий Змей, – воскликнул Строн. – Быстрее!
На площадь выходило гигантское полуразвалившееся строение, сильно смахивающее на римский колизей, если тот увеличить раз в пять и отдать в аренду масульманам, которые пристроят по его бокам минареты. В коричневых стенах зияли пробоины, в них можно было заехать на туристическом автобусе, если бы они на Химендзе существовали. Широкая парадная лестница обвалилась. В нишах стояли мраморные статуи-инвалиды – безрукие, безносые. Жесткий кустарник, символизирующий упадок и разрушение, доламывал перед «колизеем» асфальт. Несколько невысоких домов рядом пребывали примерно в таком же состоянии. Похоже, это место бомбилось в один из военных переворотов или в одну из гражданских войн.
– Сюда, – Строн махнул рукой и нырнул в черный пролом в «минарете».
Ажурная, чудом уцелевшая лесенка змеей взбиралась вверх под обстрелом стрел солнечных лучей, пробивавшихся через пробоины в стене. Лаврушин, с которого и так катился пот градом, обреченно посмотрел, на какую высоту ему надо забраться. И понял, что не бывать этому! Сдохнет, а не поднимется!
– Вверх, – безжалостно приказал Строн.
Ноги у Лаврушина налились свинцом. С каждой ступенькой он ощущал, что вес его растет. За что такие мучения? Степану легче – он какой-никакой спортсмен. А Лаврушин всегда был сморчком, грибом книжным. Не фиг было Гегеля читать. Надо было ему, задохлику, на беговые дрожки, в бассейн, в тренажерные залы больше ходить.
Лаврушин поскользнулся. Поручней лестница не имела. Лететь вниз было метров двадцать.
– Ах, – вскрикнул он, рискуя камнем преодолеть эти несчастные двадцать метров, чтобы растечься красным мокрым пятном по полу.
Он уже совсем было собрался улетать, как чья-то стальная лапа сграбастала его за шиворот и вернула на лестницу.
– Убьетесь, – произнес Строн, для которого усталость не существовала. И добавил свое привычное, несносное, осточертевшее: – Вперед.
Лаврушину захотелось вцепиться в него зубами. Но он лишь секунду простоял, гладя ладонью камень стены и с содроганием представляя, как размазался бы сейчас по полу. А затем двинулся вверх.
«Сердце сорву, – подумал он, жадно глотая воздух. – Ничего. На Тании починят».
Все-таки они добрались до верха. В рекордный срок. Лаврушин стоял, обняв мраморную скульптуру дискобола, у которого кто-то оттяпал половину диска, правую руку и голову. Землянин пытался напиться воздуха, которого так не хватало, и думал, что такой подвиг ему не повторить никогда. Ничто не заставит его теперь так носиться по городу и карабкаться на такие высоты.
Вершина минарета была плоская и круглая, диаметром метров пятнадцать. Кроме дискобола на ней возвышались статуи весьма неприглядной наружности, если не сказать больше – это были Дочери Великого Змея, известные демоны Тьмы.
С «минарета» открывался вид на чашу «колизея», в центре которой была арена размером не меньше Лужников. А дальше виднелся как на ладони Джизентар с гигантской громадой Дворца Дзу, с крошечными по сравнению с ним небоскребами, находящимися у его подножья.
Лаврушин вздрогнул, услышав ненавистное «Вперед». Куда еще вперед? И так добрались почти до облаков, дальше пути нет. За каким чертом, интересно, они здесь?
Строн оторвал Лаврушина от мраморной статуи. Землянин огляделся и остолбенел. Прямо за его спиной стояла «пчела».
– Это что? – прохрипел Лаврушин.
– Это то, на чем мы отсюда выберемся, – Строн подтолкнул его к винтокрылой машине. В кабине их ждал пилот.
– Это же вертолет «тигров»! – заорал уже пришедший в себя Степан. – Нас опять продали!
– Не будь глупцом, – Строн встряхнул Степана за шиворот. – Мы теряем время.
– Степан, делай, что говорят.
Когда «пчела» начала набирать высоту, воздух уже кишел вертолетами, как лес в солнечный день стрекозами. А внизу цепочками тянулись бронемашины, казавшиеся отсюда красивыми зелеными жуками.
«Распознали», – подумал с ужасом Лаврушин, внутри все оборвалось.
К их «пчеле» шли наперерез два боевых вертолета «тигров». Но они лишь качнулись в приветствии и двинули дальше, к своим целям. Видно было даже, как в прозрачной кабине один из пилотов махнул приветственно рукой.
– Пронесло, – перевел дыхание Лаврушин. – За своих приняли.
– Неудивительно, – сказал Строн. Он успокоился, и к нему вернулось былое равнодушие. Его железным нервам можно было позавидовать не меньше, чем потрясающей физической форме.
– К чему такие силы стягивать? – спросил Лаврушин. – Не лучше ли было подстраховать Кроса на месте?
– Нет. Кунан боится вас. Боится ваших сверхспособностей. Вы могли почувствовать присутствие посторонних.
Лаврушин на это лишь усмехнулся.
– Все силы были приведены в боевую готовность, – продолжил Строн. – Невыход на связь Кроса означал, что вы каким-то образом ушли. И тогда подключалась армия. Диктатор не хотел вас упускать.
– И все-таки упустил.
– Пока – да.
«Пчела», набирая скорость, устремилась к горизонту, за который уходил гигантский, казалось, не имеющий ни конца, ни начала город.
Следующая подача – два пинпонговых шарика – Лаврушин и Степан, после очередного удара ракеткой очутились на другой стороне игрового поля.
– Да-а-а, – не обращаясь ни к кому, задумчиво и тоскливо протянул Степан.
* * *
Через полчаса вертолет прошел линии защиты, был идентифицирован как имеющий доступ в деловой район, и замер на посадочной площадке на крыше стопятидесятиэтажного, из стекла и пластика, бетона и меди небоскреба.
В этом районе располагались правительственные здания, правления крупных компаний. Здесь же проживали в уюте и неге влиятельные люди – чиновники, бизнесмены, технари, ученые. Район прекрасно охранялся. Это был город в городе, куда бродяги, громилы из «диких углов», да и простые граждане не допускались. Это был оазис на фоне «сельвы», промышленных площадок и однообразных, скучных, хотя и достаточно комфортабельных, рабочих кварталов.
Стены лифта были покрыты не пластиком, а изумительно красивыми коврами ручной работы из Южной Провинции – страшно дорогими. В нем стояли мягкие кресла.
– Ляпота, – покачал головой Лаврушин, трогая пальцами ковер, нитки которого вспыхнули от прикосновения яркими искрами.
– Богато, – кивнул Степан, будто прицениваясь, не стоит ли и дома сделать нечто подобное.
– Приехали, – сказал Строн, и двери лифта бесшумно разъехались, открывая проход в просторную комнату, заставленную такими ажурными креслицами, стульями и диванчиками, что, казалось, они в принципе не могут выдержать человеческого веса.
Строн провел землян по квартире с экскурсией, давая по ходу разъяснения.
Судя по всему, здесь обитали люди, знающие толк в комфорте. Двухэтажная квартира, стеклянные, от пола до потолка, окна с мягкими и теплыми на ощупь (чего только не придумают) стеклами, затемняющиеся по желанию жильцов. По балконам можно было кататься на мотороллере. На одном балконе был бассейн с разноцветными подсветками снизу и регулируемым уровнем дна. Комнаты беглому подсчету не поддавались. Они были обставлены в самых различных стилях, начиная от замкового рыцарского и кончая суперсовременным. Среди вещей были и голографические скульптуры, и наполненные воздухом, парящие над полом кресла, но встречались и резные диванчики из местного средневековья, созданные для чего угодно, но только не для того, чтобы дарить отдых натруженной спине и другим частям тела.
Строн упал на наполненное жидкостью, в форме расплывшегося пузыря, кресло. Кинул в рот пластинку слабого треша.
– Поживете здесь, пока страсти не утихомирятся, – сказал он.
– После подвалов здесь совсем недурно, – отметил Лаврушин.
– Мы люди гостеприимные, – кивнул Крос, задумался о чем-то своем, с раздражением выплюнул изжеванный треш, который тут же слопал бесшумно появившийся киберпаук-уборщик. – Как же я упустил Кроса… На нем была защита из супертитанита. Ее не дырявят пули из ЭМ-пистолета.
– Супертитанинт, – лениво кивнул Лаврушин. – Бывает.
Он страшно устал. Больше всего ему хотелось повалиться сейчас на диван-пузырь, так и манящий своими колышущимися формами, обещающий неземное отдохновение. Хотелось лечь и заснуть. Но для начала неплохо бы во всем разобраться.
Лаврушин понял четко несколько вещей: Строн – друг. Крос – враг. Строн врал. Крос говорил правду. И Лаврушин – лопух эдакий, сразу должен был это понять. Потому что Крос тоже лопух, хоть и профессионал, ибо лопухнулся он самым позорным образом. Он сообщил, что агент Тании под психозоднажем рассказал Службе Спокойствия о гостях, которые должны найти хранилище с оружием грандаггоров. А ведь о тайнике агент не знал ничего. О нем диктатор пронюхал из другого источника – из «Книги седьмого взмаха Дзу». И как ни крути, какой-то пешке в операции Службы Спокойствия, которой пытался изобразить себя Крос, о наиболее сокровенном плане диктатора не должно быть известно ровным счетом ничего. Не должен был он знать о сокровище Дзу. А знал! Но такова природа вещей – любой профессионал может допустить досадную и глупую ошибку. Особенно когда считает себя выше противника на три головы.
– Не хотите объясниться? – осведомился Лаврушин, подумав, что они только и требуют в последнее время объяснений, и им в ответ все честно выливают на голову ушаты вранья.
– Действительно, – согласился Строн.
Он уселся поудобнее в кресле, провел пальцами по его низу, оно затвердело и теперь не располагало к расслабленности.
– Кто я такой – об этом сказал в прошлую встречу. «Союз правдивых».
– Это у вас что, клуб элитный такой? – взорвался Степан. – Все хотят представиться его членами!
– Не думаю, что членство в этом клубе так приятно… Теперь главное – о вашем прибытии знала Служба спокойствия. Она вычислила вашего агента, и тот не нашел в себе силы сопротивляться. Агент умер под глубоким психозондированием. Он не сказал ничего о цели вашего прибытия, но Кунан, одержимый в последнее время поисками Сокровища Дзу, сразу понял, что к чему.
– Как понял?
– А зачем еще Тании нарушать Галактические Законы и подсылать тайных агентов в такую дыру, как Химендза?
– Действительно.
– Служба Спокойствия перекрыла возможные места высадки. Нам казалось, что мы переиграли их и сумели выкрасть гостей у них из-под носа. И направили вас на нашу секретнейшую базу. Но переиграли нас они.
– Как они нашли вашу базу?
– Предательство… Но они просчитались, когда выбрасывали десант – на базе не оказалось ни Комсуса рен Таго, ни меня.
– Случайно?
– Да. Случайно. Они нанесли серьезный вред нашему движению. Но нисколько не поколебали наши позиции в аппарате диктатора. Мы знали, что происходит у противника. Знали, что Кунан допрашивал вас. Знали, что он понял – силой из вас ничего не выбить.
– Но все равно он решил проверить на нас свою пыточную психопрограмму.
– Для отвода глаз. Он сразу понял, что вы дилетанты. И подставил вам Кроса. Звездоликий был уверен, что вы поверите ему. Кросу много кто верил.
Выражение лица Строна стало жестким, брови сдвинулись. Видимо, с именем Строна у него были связаны дурные воспоминания.
– По замыслу он должен был освободить вас при конвоировании по городу. Затем войти в доверие. И вынюхать все о сокровище Дзу.
– Это ему почти удалось.
– Но лучше всего, если бы вы сами привели его к Сокровищу. Однако помешал Стинкольн.
– Но бандит тоже остался с носом.
– Стинкольн живет иллюзиями. Он считает, что все знает и всех водит за нос. На деле его окружение насквозь пронизано агентурой Службы Спокойствия. Кунан позволяет ему много. Но сейчас Стинкольн перегнул палку.
– И будет наказан?
– И изощренно. Звездоликий мастер изощренных наказаний… В общем, о том, где вас держали бандиты, «тиграм» стало известно моментально. Но Крос выждал, пока вы дозреете и придете в удобное ему расположение духа.
– И это ему удалось, – поморщился как от зубной боли Лаврушин.
– Строн разделался с охраной. И явился вам в роли спасителя. Эдакий рубаха-парень с интеллигентным лицом, не особенно далекий, отзывчивый, обаятельный, а главное – искренний. Преданный делу сопротивления беззаветно. На неподготовленных людей его артистический арсенал действует безотказно.
– Безотказно, – согласился Лаврушин.
– Теперь главное. Кунану нужно хранилище оружия грандаггоров. И рано или поздно он до него доберется. Это будет катастрофа. Так что мы вынуждены вам помогать.
– Вы жалеете об этом? – спросил Лаврушин.
– Нет… Вы мне нарвитесь.
Строн улыбнулся. В этот миг между тремя людьми, на плечах которых лежал неподъемный груз ответственности за миллионы и миллионы жизней, вдруг проскользнула искорка взаимной симпатии.
– Вы мне по душе, – Строн вновь стал серьезным. – Но эта помощь может обойтись нашему движению слишком дорого.
– Мы же не виноваты, – виновато развел руками Степан.
– Знаю. Но, чтобы помочь вам, мы должны располагать всей полнотой информации.
Лаврушин подумал, что может он опять ошибается, и главный враль все-таки Строн. Но терять уже было нечего. Все равно уже полпланеты знает о том, что прибыли гости с Тании, а так же о целях их визита. Лаврушин в очередной раз изложил все. И ему стало немного легче – часть груза он переложил на чужие плечи.
– Хорошо, – Строн вытащил из кармана плоский пластмассовый прямоугольник, чуть толще кредитной карточки, провел по ней пальцем. – Записывающее устройство, – кивнул он. – Я обо всем доложу соратникам. До завтра.
– До завтра, – кивнул Лаврушин.
Строн встал и направился к выходу.
– Извините, – вдруг воскликнул Степан. – Можно еще один вопрос?
Строн обернулся:
– Конечно.
– Зачем там, в «сельве», вы окликнули Кроса? Вы рисковали.
– Рисковал.
– Проще было сразу открыть огонь.
– Нельзя стрелять человеку в спину. Это подло.
Строн оставил землян в одиночестве.
– Дела-а-а, – протянул Степан…
* * *
По обе стороны громадного стереоэкрана стояли голографические статуи девиц с такими пышными и аппетитными формами, что паралитика поднимут с постели. Но земляне смотрели не на статуи – к ним уже привыкли. А на экран. Впрочем, к тому, что показывали по стереовизору, они тоже привыкли. Те же лица они много лет могли наблюдать в зеркале.
Показывали их самих. Беглых преступников, террористов, маньяков и садистов. Цена за информацию об их местонахождении возросла в десять раз и достигла астрономической цифры.
– Степан, а Степан, – сказал Лаврушин.
– Двадцать семь лет как Степан, – буркнул тот.
– Ты когда-нибудь думал, что столько стоишь.
– Расщедрились, стервецы, – покачал Степан головой и зло щелкнул на пульте переключателем.
Легче не стало. По другим программам – все те же лица. Теперь информация Службы Спокойствия шла каждые пятнадцать минут, бесцеремонно прерывая телесериалы, рекламные ролики, музыкальные программы и даже, невиданное дело, молитвы с участием Звездоликого.
Лаврушин чувствовал себя более-менее прилично. После ухода Строна он залез в одну из шести ванн в квартире, представляющую из себя сложный комплекс с аппаратурой, призванной поставить на ноги измотанного, обалдевшего, издерганного человека, каковым и являлся он. Размякший и довольный, он выполз из ванной и проспал на колышущемся диване три часа. Так что теперь перечисление по телевизору его злобных поступков, направленных исключительно во вред Химендзе и мирному населению, не могло вывести его из равновесия.
– Наслаждайся, – Лаврушин поднялся с кресла и оставил Степана одного.
Лаврушин попытался обойти квартиру, и едва не заблудился в залах и коридорах. Потом добрел до комнаты, считавшейся библиотекой. Вдоль стен шли полки с различными хранителями информации, начиная от старых фолиантов, и заканчивая дискетами, лазерными дисками и силиконовыми зернами.
Лаврушин взялся, естественно, за книги и погрузился в чтение. Он глотал одну книгу за другой, пользуясь в совершенстве освоенной им методикой скорочтения. Половина из них носили явно антиправительственный характер.
«Лед души» – книга, созданная в предчувствии прихода Кунана к власти писателем, так и не дожившим до воцарения Звездоликого. Написана сильно. Каждая строчка будто полита кровью автора, пронизана его страданиями, болью от хаоса настоящего, наполнена ожиданием упорядоченного, холодного рабства будущего.
– Недурственно, – Лаврушин отложил «Лед души» и принялся за следующую.
Прочитал пару небольших сатирических новелл о Звездоликом – творчество последнего времени, вещи более злые, чем остроумные. Потом освоил достаточно неплохую повесть «За краем». И сборник стихов.
Книги, похоже, печатали в подпольных условиях, но для технологии Химендзы это не проблема. Произведения разнились по стилю, по мастерству, глубине. Но главное, Лаврушин убеждался, что живы доброта и вера в справедливость, живы свободный, не подвластный никаким властям дух, живы полет той неведомой частицы человеческого Я, которая нетленна и стремиться в горние выси. И не сгорели в топках под дикие пляски демонов человеческая совесть, честь!
«Дверь в НЕГО» – так называлась книга, над которой Лаврушин заснул на диване, так и не поняв, в кого же в него была эта дверь.
Рано утром его растолкал посвежевший, отдохнувший Степан.
– Кушать подано, – перед ним стоял столик на колесиках, заставленный тарелками с едой.
– Где взял? – Лаврушин протер глаза.
– Сама приехала.
– Техника, – Лаврушин впился зубами в куриный бок – по вкусу и виду это была недавно бегавшая и жестоко зажаренная поваром хохлатка, но на деле пищесинтезатор просто собрал ее из молекул. Фрукты походили чем-то на яблоки и, похоже, они были настоящими.
Поев, выспавшись, Лаврушин понял, что жизнь, в общем-то, неплохая штука. Он, потянувшись, подошел к окну. С сотого этажа открывался вид на бесконечный Джизентар. Сейчас он не казался таким враждебным, как вчера. Да и вообще вчерашние проблемы померкли. Вчера все казалось плохо. А сегодня вроде бы и ничего.
– Ляпота? – спросил Лаврушин.
– Ляпота, – согласился Степан, вставший рядом с ним.
Строн появился через три часа. Но не один.
Комсус рен Таго смерил землян приветственно-злобным оценивающим взором. Друзья привыкли, что их все в последнее время так рассматривали, примериваясь, прибить сразу или подождать.
Комсус рен Таго не стремился никому понравиться. Одержимые благородными идеями всегда вызывали у Лаврушина уважение, но вместе с тем и пугали.
С прошлой встречи Комсус рен Таго осунулся и как будто постарел. Его раздражало, что при великом множестве смертельно-опасных проблем, которые были у «Союза Правдивых», он вынужден возиться с незадачливыми инопланетянами.
– Итак, – неприветливо произнес он. – Мы вынуждены оказать вам содействие.
– Вам это, похоже, не по душе, – произнес Лаврушин.
– А почему это должно мне нравиться? – взорвался Комсус рен Таго, продемонстрировав, что нервишки его разболтались. – И почему вы, таниане, должны нравиться мне?.. Разве вы не понимаете, что такое повсеместный социоконтроль? И что такое «зоны социальной реабилитации» – вы не знаете?
– Знаем.
– Правильно. Как это хорошо все знать. Читать об этом сводки в документах, смотреть по стереовизору. Можно даже печально вздохнуть в уютной обстановке на своей уютной стерильной Тании: мол, живут же люди, не повезло. Все прекрасно. Все войны, диктаторы, невзгоды у вас в прошлом.
– В прошлом ли?
– В прошлом. Вы глядите на все с высоты тысячелетий.
Лаврушин улыбнулся.
– Смеетесь? – нахмурился еще больше Комсус рен Таго. – Вот когда Кунан установит над планетой психоконтроль…
– Который раз слышим об этом.
– Установит. Все необходимое есть.
– Доказательства?
– Доказательства, да… Он обведет вокруг пальца ваше Содружество! А для нас это конец, – он перешел на зловещий тон. – Вы слышите – конец. А потом он бросит во вселенную миллионы биороботов. С оружием грандаггоров! Дайте нам «Сокровище Дзу».
– Вы уже требовали этого в прошлую встречу. Зачем оно вам?
– В «Книге седьмого взмаха Дзу» сказано – кто откроет врата тайны, обретет силу избранника Дзу. Ему будет дано двигать планеты…
– И перемешивать звездный свод, – закончил за него Лаврушин.
– Дайте мне сокровище. Я раздавлю паука! Верну людям радость. Верну свободу. Верну достоинство. А потом отдам Сокровище вам. Никто им больше не воспользуется.
Уж что-что, а говорить убедительно Комсус рен Таго умел. Его негромкие вкрадчивые слова гипнотизировали, они толкали пойти навстречу. Лаврушин встряхнулся, сбрасывая с себя власть чужих слов и идей:
– Невозможно.
– Почему?
– Потому что, как вы сказали, за нашими плечами тысячелетия.
– Ваши тысячелетия. Но не наши.
– Тания просчитывает все. Просчитывался и такой вариант – оружие достается сопротивлению.
– И что вы высчитали? – саркастически осведомился Комсус рен Таго.
– В таком случае вероятность, что процесс выйдет из-под контроля – семьдесят процентов.
– Чепуха! Он не выйдет из под контроля, – Комсус рен Таго сжал до белизны кулак.
– Это факт.
– Факт, – кивнул Комсус рен Таго. И как-то поник.
Потом лицо его снова стало суровым. Он понял, что ничего у него не выйдет. «Сокровище Дзу» ему не видать.
– Будь по вашему, – он хлопнул в ладони. – Строн.
Строн вышел из помещения. Вернулся он через минуту.
Лаврушин вскочил. А Степан сделал инстинктивное движение в поисках чего-нибудь тяжелого. И их можно было понять. В комнате появилось еще одно действующее лицо. На нем была форма Службы Спокойствия, и на груди сияла эмблема, показывающая, что это офицер второй ступени – высшая элита «тигров». Генерал. Но даже не это худшее – к тому, что формой «тигров» пользуются кто не попадя – земляне привыкли. Но вот только на сей раз офицер был настоящий. Земляне хорошо запомнили его. Он присутствовал на первой их беседе с диктатором. Еще тогда каменное выражение его лица потрясло землян. Выражение это не изменилось. Он стоял, чурбан чурбаном, и даже не смотрел на пленников.
– Спокойно, – прикрикнул Строн, видя реакцию землян.
– Ну что, Лаврушин, я тебе говорил! – воскликнул Степан со смешанным чувством отчаянья и торжества. Когда его пессимистические прогнозы (а других он не жаловал) сбывались, он испытывал какое-то сумрачное удовлетворение.
– Возьмите себя в руки, – спокойно сказал Строн. – Нам предстоит серьезный разговор.
– С психозондированием? – скривился Лаврушин.
– Да сядьте вы, Змей вас забери! – раздраженно бросил Комсус рен Таго.
Лаврушин почти насильно усадил Степана в кресло и сам расположился в соседнем кресле.
– Никто вас не собирался предавать, – произнес Комсус рен Таго с обидной насмешкой.
– Ну да. А это кто, Дед Мороз? – Степан кивнул на офицера второго класса, который никак не реагировал на обсуждение по поводу своего неожиданного появления. Аналогов словам «Дед Мороз» в местном языке не было, поэтому Степан, сам того не заметив, произнес их по-русски.
– То, что вы узнаете сейчас, кроме присутствующих знают всего еще два человека, – уведомил Строн. – Такая информация опасна для жизни.
«Начало обнадеживающее», – подумал Лаврушин.
– Берл рен Карт, – Строн кивнул на каменноликого офицера, – один из ценнейших наших соратников. Главный наш источник информации в окружении Звездоликого. Он стоит тысячи бойцов, но ситуация настолько угрожающая, что мы вынуждены им рисковать.
– Польщены, – хмыкнул Степан.
– В случае его провала, ущерб для нашего движения будет огромен.
«Сумасшедший дом, – со злостью подумал Лаврушин. – Какие-то агенты, «Союз Правдивых», «провалится», «засветится»… Мало у меня в лаборатории забот было. Угораздило межзвездным шпионом наняться».
– Кстати, эта жилище – конспиративная квартира Службы Спокойствия. Поэтому вас здесь никто и не ищет, хотя мы весь город перевернули вверх дном, – произнес офицер голосом, лишенным каких бы то ни было человеческих чувств. Лицо офицера так и не выражало ничего. На него можно было нацепить любую маску. Хоть Лаврушин и не профессионал, о чем ему колют у глаза уже не первый день, но профессионалов он уже научился отличать. Так вот – Берл рен Карт – профессионал. И профессионал высокого класса.
– Мы вас проведем в Лабиринт, – продолжил офицер второй ступени. – А потом, если вы найдете Ключ, доставим к хранилищу грандаггоров.
– Лабиринт охраняется, – сказал Лаврушин.
– Только часть его под охраной, – пояснил Строн. – Там такие катакомбы, что перекрыть их все невозможно.
– Кроме того, вас поведет Типинус, – многозначительно добавил Комсус рен Таго.
– Кто?
– Великий Отшельник, – пояснил Комсус рен Таго. – Хранитель лабиринта. Ему сто восемь лет, из них пятьдесят он провел в Лабиринте. И никто не знает эти крысиные норы лучше, чем он. Кунан, избрав резиденцией Святилище Дзу, естественно, Отшельника оттуда погнал.
– Попер конкурента, – усмехнулся Строн. – Звездоликий у нас пророк. А какие еще пророки могут быть рядом с ним? В общем, настоящих пророков он не терпит. Мы старика приютили. И вот он пригодился. Ну что, завтра в Лабиринт?
– Договорились, – кивнул Лаврушин.
– Договорились, – скривился Комсус рен Таго. – Вы нас приперли к стенке. И мы вынуждены идти у вас на поводу. До завтра, таниане.
«Завтра» – в этом слове была какая-то завершенность. Лаврушин поверил, что эта сумасшедшая карусель движется к завершению.
Офицер и Комсус рен Таго ушли.
– Постарайтесь не обижаться на Комсуса, – сказал Строн.
– Как можно обижаться на него? – произнес Степан. – Он – сама любезность.
– Комсус ничего не хочет для себя. Он историк. Большой ученый. Он был моим учителем. Жил книжным червем, в мире призраков прошлого. А потом его мир разбили. И ему пришлось пережить столько, сколько не по силам человеку.
Строн задумался, его глаза затуманились.
– Сейчас «Союз правдивых» во многом держится на его непоколебимой убежденности. На его несгибаемой воли. Вот только характер у него от такой роли испортился. Неудивительно. От такой жизни мы быстро учимся ненавидеть. И еще быстрее забываем, что такое сострадание и прощение…
– Да, дела-а, – опять не к месту протянул Степан…
* * *
Строн остался с землянами. Остаток дня он был не слишком разговорчив. Расположившись за огромным столом, на котором можно было устроить небольшую дискотеку, он углубился в какую-то книгу, отчеркивая карандашом нужные ему места.
Вечером тележка, выкатившаяся из стены, привезла кувшин с отваром, напоминающим чай и кофе одновременно. Так же на ней было несколько изысканных блюд. Вся компания предалась трапезе. И за ней Строн разговорился.
Оказалось, что он может быть веселым, интересным собеседником. Вот только все рассказы носили отвлеченный характер. О своих знакомых и о себе он не распространялся, по укоренившейся привычке не расспрашивал и о других. Неписанные правила по этому поводу грубо нарушил Лаврушин, задав лобовой вопрос:
– Строн, а откуда вы знаете Кроса?
– Это не имеет значения, – лицо Строна помрачнело, он уставился в чашку с дымящимся «кофе-чаем».
– Извините, – смутился Лаврушин. Он терпеть не мог топтаться на больных мозолях людей.
– К сожалению, – сказал, помолчав, Строн, – для меня это еще имеет значение. Есть долги, которые мы должны заплатить. Или умереть.
Высокий стиль изложения сейчас не коробил Лаврушина. Было заметно, что речь идет о наболевшем.
– Вам действительно интересна эта история? – спросил Строн, отхлебнув отвара и окинув землян печальным взором.
– Но если вы не хотите… – смутился Лаврушин.
– А, все равно. Теперь мы идем по одному канату.
Строн задумчиво забарабанил пальцами по столу. Потом осведомился:
– Вы что-нибудь слышали о семьюстах семьях?
– Элита Джизентара, – кивнул Лаврушин.
– Была. Тысячу лет. До последних времен. Реальная власть – у семисот семей. Реальная собственность – у семисот семей. Но и ответственность за Джизентар – она тоже была у семисот семей.
– Что-то не слишком часто они вспоминали об ответственности, – буркнул Степан.
– Как выходило… Среди них были подвижники и подонки. Злодеи и святые. Но они были основой единства Великого Джизентара.
– И вы – из одной из семисот семей, так? – спросил Лаврушин.
– Вы догадливы. Мой род по семейным преданиям берет начало от первоцивилизации.
– Грандаггоров?
– Да. Хотя, скорее всего, это сказка… Были семьсот семей. Была элита. Был Джизентар.
– И есть.
– Нет. Тот Джизентар – с немного анархистским, свободным духом, постоянно кидающейся в крайности, не жалеющий не себя, ни врагов – в нем кипела жизнь. В нем творились злодеяния, но были и высокие полеты духа. Кунан покрыл мой город льдом. Он – достойный сын своего отца.
– Отца?
– Великий Змей его отец… Придя к власти, укрепившись, конечно, Кунан уничтожил старую элиту и создал новую – из тупоголовых, преданных ему негодяев. Но во времена моей молодости семьсот семей были еще в силе, образовывали замкнутую структуру. И Крос был моим другом.
– Он тоже из семисот семей?
– Совершенно верно. Наши дома стояли по соседству в оцепленном полицейскими районе, куда не проскользнула бы и блоха, не имей она соответствующего допуска. Мы ходили с Кросом в одну школу. Как положено, оттачивали свои умы и тела, занимались планеризмом и гонками на скоростных моторных лодках. Как водится, поступили в Высочайшую школу военного искусства. Мы были молоды. Мы были глупы. Мы привыкли, в силу своего положения, не замечать ничего вокруг – ни бесконечных переворотов и заварушек, которые мало затрагивали нас, ни даже обрушившейся смертельно эпидемии Липкой простуды. Мы знали, что вскоре мы окончательно повзрослеем, и тогда придется участвовать в этих играх. Но когда это будет? Сначала надо получить офицерский чин, а затем… Как получится… Мы были защищены от всех невзгод.
– Под бронеколпаком.
– Точно. Мы не задумывались, что есть долг в высоком смысле этого слова. Мы считали, что мир вокруг нас неизменен. И что этот мир создан для нас.
Он перевел дыхание, потянулся к дистанционному пульту, нажал на кнопку, через полминуты появилась тележка с еще одним кувшином дымящегося отвара. Строн налил жидкость в чашку. Все это время земляне молчали, будто боясь потревожить рассказчика, как боятся спугнуть неловким движением пугливую птицу. Отхлебнув глоток, он продолжил рассказ.
– Да, мы были легкомысленны, считали себя благородными, отлично воспитанными, истинными властителями города. Чтобы вывести нас из этого состояния самолюбования, показать, кто есть кто, нужна была хорошая взбучка. И она пришла.
– Кунан пришел к власти?
– Точно. Двадцать пять лет назад Звездоликий прогрыз зубами дорогу к вершинам власти.
Лаврушин удивился. Судя по внешнему виду Строн никак не дотягивал до полтинника, который по его рассказу должен был ему стукнуть. Чудеса геронтологии.
– И оказалось, что мы не одинаково честны и чисты. Что мы разные. В одних живет свет. Другие готовы отдаться без лишних терзаний в лапы Змея и принять участие в его темных играх. Звездоликий провел грань. Он разделил нас на тех, кто не имеет иного стремления, как выжить в новых условиях. На тех, кто хочет отгрызть кусочек от пирога власти. И на тех, кто не привык жить на коленях.
Строн задумался. Отхлебнул еще «кофе-чай».
– А ведь сперва мы все восприняли Звездоликого, как очередного политического клоуна – таких в то время было пруд-пруди. Они приходили и уходили, на короткое время они могли обмануть людей. Обмануть всех, но только не детей из семисот семей, которые с самых малых лет знали, что такое власть и с чем ее едят. Мы заключали пари на то, сколько он продержится – назывались сроки от трех суток до года. Но никто не отважился пророчить ему больше года…
– Просто уже пошел другой счет, – сказал Лаврушин.
– Он вцепился во власть. И в своих когтистых лапах все сильнее стискивал Джизентар… И вдруг семьсот семей начали замечать, что их тысячелетняя власть не стоит ничего против власти Звездоликого. Что он завоевывает все новые позиции, тесня своих противников. Пока до открытой схватки не доходило, но в случае чего у семей шансов было немного… Мы были молоды. Двадцать три года – самое время, чтобы заняться играми в «заговоры»… Однажды нас и накрыли в комфортабельной обстановке за бокалом вина, когда мы лениво обсуждали вопросы будущего государственного устройства Джизентара. В особняк ввалилась толпа разъяренных «тигров». Потом бесконечные, изматывающие допросы.
– Да, Кунан тут специалист, – кивнул Лаврушин.
– То, что вы увидели в «театре кукол», так называют вашу тюрьму, это ерунда. Главного вы не узнали. Жажду. Желания спать. И боль.
Рыжий вытянул руку, растопырив пальцы.
– Все ногти были сорваны. Потом их восстановили в биорегенераторах, но тогда они походили на проверченный сквозь мясорубку фарш. А электроток… Пытали нас больше в назидание другим, да для удовольствия и тренировки палачей. Нашу примитивную, несерьезную организацию взяли в полном составе, так что дознаваться было нечего. В то, что мы представляли какую-то опасность для Кунана, мог поверить только ребенок.
– Я читал об этом, – сказал Лаврушин.
– Правильно. Дело аристократов – с него Кунан начал разгром семисот семей… Знаете, он ведь потрясающе умен. И хитер. Такие действительно встречаются раз в триста лет. Я восхищен Звездоликим…
– Что? – удивился Степан.
– Да, восхищен. Возможно, Кунан именно тот, что нужен был нашему исстрадавшемуся Отечеству. Его единоличная воля, его ум и прозорливость, его умение подвигать массы. Наш мир нуждался в переформатировании… Да вот только он дите Великого Змея. И все дела его – во благо хаоса. Поэтому он не надежда, а несчастье Джизентара…
– А что было потом?
– Новая жизнь. Застенки. Районы социального обновления. Все это нужно пережить самому, чтобы понять. Слова слишком тусклы. Кошмар длился три года. И еще девяносто восемь дней. Клянусь, я помню каждый из них. А затем я бежал.
– Из района социального обновления? – удивился Степан. Он еще на Тании немало узнал о концентрационных лагерях, которые диктатор раскидал по самым глухим и безысходным местам планеты.
– Трупы в районах соцобновления сбрасывали во рвы. Когда рвы заполнялись, их засыпали песком. Меня выбросили в ров, как безжизненное тело.
Лаврушин поежился, а Степан протянул:
– Дела-а.
– Я не задохнулся под грудой трупов. Я выбрался наружу. Кругом – радиоактивная пустыня. «Тигры», охраняющие район, пачками жрут антирадиационные таблетки, а социалобновляемые пачками мрут. Но я выжил. Человек может все, даже невозможное. И он выживает там, где выжить нельзя. Главное, чтобы было стоящее чувство, которое гонит тебя вперед. Которое не дает упасть. Не дает захлебнуться кашлем, когда выкашливаешь черные куски легких. Не дает потерять сознание, когда в глазах темнеет, и видишь лишь блестки – следы радиоактивного излучения. Ты слышишь зов долга и встаешь, когда встать уже не должен. И идешь. Встаешь, опять падаешь. Идешь.
– И какое чувство это было? Ненависть? – спросил Лаврушин.
– Она. Я хотел посчитаться. Я шел и шел. И я сделал невозможное. Добрался до границы лесов. Там меня подобрало кочевое племя Лесной Федерации. Затем я оказался на одной из баз «Союза правдивых». Он тогда входил в силу и готовился к великим победам над диктатором Кунаном.
– И продолжает готовиться два десятка лет.
– О, тогда мы были полны надежд. Я прошел курс регенерации, реабилитации. Меня вылечили от лучевой болезни. Восстановили ткани. Набравшись сил, я вернулся в Джизентар. Я уже знал, что все мои друзья ушли на новое воплощение. В живых остался Трот рен Грон – Кунан простил его из-за каких-то темных связей с его отцом. И выжил Крос. Старый друг Крос. То, что он предатель, мы узнали, когда он вывел из строя несколько групп сопротивления. Тогда же мы считали, что он просто везунчик.
– Значит, главный долг вернете ему?
– Ему. Когда меня арестовали, друзья спрятали мою жену и ребенка. Дочку удалось спасти, а жену месяцем позже взяли «тигры». Что они делают с женщинами врагов Звездоликого хорошо известно.
– Где она сейчас?
– Затерялась в районах социального обновления. И виноват в этом опять он – Крос. Он – демон, присланный из зазеркального мира, чтобы ломать мою жизнь, убивать дорогих мне людей. Я ненавижу его. Ненависть эта всегда со мной.
– Но почему Крос продал вас? – спросил Степан.
– У него раньше кончилось детство. Он всегда был чертовски прозорлив. Пока мы заключали пари о скором падении Кунана, он усмехался, понимая, что Звездоликий пришел надолго. И если хочешь жить, надо искать общий язык не со своими друзьями в Высочайшей военной школе, а с ним. И он продал душу Змею!
– Во, сволочь такая… Надо было пристрелить его в «сельве», – горячо воскликнул Степан.
– Я в спину не стреляю – я вам уже говорил, – покачал головой Строн, и с тоской посмотрел куда-то вдаль, в окно, мысленно пытаясь проникнуть в прошлое, сорвать с него замки времени и пережить все снова. Он вспоминал свою нелегкую жизнь, тюрьмы, побеги, нестерпимую боль чудовищных пыток и не меньшую боль в блоке регенерации. Он вспоминал все то, что не расскажешь никакими словами.
* * *
Типинус стоял на вертолетной площадке небоскреба, облокотившись рукой о кабину ярко-желтой винтокрылой машины. Он задумчиво разглядывал городской ландшафт.
Внешность Великого Отшельника слегка разочаровала Лаврушина. По своему роду занятий Хранитель Лабиринта должен был представлять из себя нечто среднее между Сергием Радонежским и Франциском Ассиизским. Огонь в глазах, развевающаяся благородная борода, величавая плавность движений, аскетическая худоба – что там еще должен иметь отшельник. Во всяком случае он должен выглядеть необычно. А Типинус мало чем отличался от тысяч своих собратьев – странствующих жрецов, которые меряют шагами улицы Джизентара и провинций, искренне верят в свою избранность, в то, что они слышат шелест крыльев Дзу, а большинство просто умеют ловко трансформировать молитвы, в которые не верят, в звонкую монету, в которую верят все.
Его седая борода – она-то как раз соответствовала облику на все сто процентов – развевалась от резких порывов ветра. По осанке ему никак нельзя было дать сто два года. А фигура была полноватая, на боках нарос жир, плотно натягивающий длинное серое жреческое одеяние.
– Это те люди, о которых я тебе рассказывал, Типинус, – Строн склонил почтительно голову.
Отшельник обернулся. Лицо его вовсе не было иссечено временем, не было изломано глубокими шрамами морщин. Оно было круглое и какое-то довольное, румяное. И глаза без сумасшедшинки, без хитрецы – хорошие добрые глаза хорошего человека. Отшельник бесцеремонно осмотрел Степана, потом повернулся к Лаврушину. Землянин отпрянул. Ему показалось, что глаза обожгли его. Между ним и Отшельником в этот миг установилась какая-то связь, которая Лаврушина пугала.
– Они пришли с добром, – произнес Отшельник негромко. Голос его был низок, тембр приятен.
– Мы надеемся на это, – кивнул Строн.
– Их сердца открыты. Верь им, Строн.
Тот приложил руку к сердцу и склонил голову.
– Давайте быстрее! – поторопил Берл рен Карт, уже расположившийся в кабине рядом с пилотом.
«Оса» взмыла в небо, заскользила под низкими тучами среди небоскребов, как стрекоза, затерявшаяся в лесу с высокими голыми деревьями. Через четверть часа она резко пошла на посадку. Пилот слишком сильно дернул ручку, посадка получилась жесткой, у пассажиров лязгнули зубы.
В этом районе Джизентара землянам бывать еще не приходилось. Кому то могло показаться здесь еще тоскливее, чем в «сельве» – но это вопрос вкуса. На горизонте возвышались гигантские бледно-розовые стеклянные корпуса аэрокосмического предприятия. А вокруг раскинулась многокилометровая свалка. Заброшенная. Запущенная. Омерзительная. Когда-то здесь была окраина города. Коптили небо заводы, которые немилосердно травили окружающую среду. Почва пропиталась химикатами, как свежий хлеб вареньем. Добавились какие-то неизученные и непонятные факторы. В результате здесь прочно обосновалась свалка, поскольку ничто живое существовать просто не могло.
Район города площадью более ста квадратных километров оградили высоким забором. Первое время по проволоке был пропущен ток, дабы уберечь народ от желания проникнуть за ограду. Теперь тока не было. Самый последний бродяга в «сельве» знал, что на свалку ход только самоубийцам. Никому не удавалось протянуть тут более двух суток. Впрочем, смельчаки отыскивались. Время от времени какой-нибудь бедняга забредал сюда. В некоторых закоулках нога человека не ступала десятилетия.
Промышленность благодаря могучей поступи научно-технического прогресса стала безотходной. Вынашивались планы приведения этого места в божеский вид. Но к власти пришел Кунан, а у него были совсем другие заботы. Его больше интересовал «человеческий мусор», как он сам выражался, и в утилизации последнего он весьма преуспел.
Вертолет стоял на крепкой, как бетон, зеленоватой стеклянистой поверхности. Присмотревшись, Лаврушин поняло, что это не особый бетон, а обычный песок, сцементированный какой-то химией. У посадочных опор «Осы» неторопливо несла свои воды узкая речка. Она выходила из завалов мусора и уходила в другие завалы. Вдаль тянулись нагромождения ржавого металлолома, корпуса обгорелых бронемашин, метрах в ста на север торчала изломанная серебристая штуковина, напоминавшая прихлопнутый меж двух астероидов космический корабль.
– Сюда, – отшельник подошел к истлевшему фюзеляжу тяжелого бомбандировщика высотой с двухэтажный дом, на нем чудом уцелел герб Джизентара, указал по-хозяйски на утонувший в мусоре хвост самолета, отступил в сторону.
Строн и Берл рен Карт начали расшвыривать завалы из мусора и пластамассовых изжеванных ящиков. Они управились минут за пять и освободили дырку в земле. Что-то в этом темном зеве было отталкивающее.
Строн вынул из кармана шарик-фонарь, остальным раздал такие же.
– Да поможет нам Дзу, – произнес он, сжал три пальца – ритуальный жест, примерно то же, что и перекреститься. И шагнул на уходящие резко вниз ступени.
Лаврушин шел третьим. Перво-наперво он едва не навернулся, поскользнувшись на скользком, как лед, камне. Такова у него судьба – пытаться везде навернуться, и ни разу в жизни при этом не навернуться по-крупному.
– Далеко до главных галерей? – спросил он, восстановив равновесие.
– По прямой – восемь километров, – отозвался Берл рен Карт, придерживая его за локоть.
– Четыре часа ходьбы по Лабиринту, – уточнил Типинус.
– Вернемся домой – к диггерам в консультанты пойдем, – сказал Степан. – Только и видим, что канализации да подземелья. Родные они теперь для нас.
– Вернись сначала, – ответил Лаврушин.
Он насчитал девяносто восемь ступеней. Дальше шел квадратный, метра два шириной, коридор. Воздух затхлый. Шаги отдавались четко, как пистолетные выстрелы. Лучи фонариков рассекали мрак, но тьма прямого, как стрела, коридора ослабляла, а потом и проглатывала свет. Иногда к стуку каблуков примешивались посторонние шорохи, от них становилась как-то неприятно. Не хотелось тревожить обитателей лабиринта. О них сложено много легенд, и все они носят характер страшилок. Хотя, скорее всего, шуршали все те же вездесущие крысы, но богатое воображение подсовывало другие картины.
Все ощущали себя не в своей тарелке. Было здесь что-то помимо обычного знобливого и ирреального пыльного духа всех подземелий.
– Кто такой ход прокопал? – спросил Степан.
– Этот ход прорыт гораздо позднее Лабиринта, – сказал Типинус. – Каких-то тысячу лет назад.
– Годы правления Мадката Синего, – выдал Лаврушин, сведения об истории Джизентара вбили на Тании в его голову как гвоздями.
– Воистину так, – согласился Типинус. – Кто знает прошлое, тот знает будущее. Ты молодец, инопланетник… Семьсот лет назад войска Хоррора и связанные с ними узами договора лесные орды осадили город. Осада длилась несчетное количество дней. И пришли ее спутники – болезни, голод. «Гнилая язва» унесла тысячи жизней. На улицах не осталось кошек и собак. Город задыхался. Он доживал последние дни, а хватка врагов не ослабевала. И тогда один мой предшественник вознес молитву Дзу, прося у него прощения. И открыл правителю этот ход. И провел по нему пятьсот отборных воинов. Они ударили в тыл осаждавшим. Город был спасен. Ценой жизни почти всех смельчаков. Хранитель Лабиринта был опозорен.
– Почему? – удивился Степан.
– Он нарушил запрет. Избранные не имеют права раскрывать тайны Лабиринта простым смертным. Они не могут участвовать в делах мира.
– Но… – начал Степан.
– Не могут, – настойчиво повторил Отшельник. – После той битвы о подземном ходе забыли.
Лаврушин ударился обо что-то носком ботинка. По полу будто покатилась пустая консервная банка. Лаврушин поймал этот предмет в круг фонаря. Бронзовый шлем.
– Из тех пятисот несколько оказались трусами, – Типинус обернулся и остановился, глядя на помятый шлем. – Через ход они бежали обратно, в Джизентар. Но город не принял их. Они погибли в лесах. Лес тоже не принял трусов.
Лаврушин нагнулся и поднял шлем. Он на миг представил, как семьсот лет назад по этому коридору, позвякивая металлом, шли на верную смерть храбрецы. Шли, чтобы спасти свою Родину. И отпущенный им шанс был куда меньше двадцати процентов.
– Прорвемся, – прошептал он. На душе стало как-то светлее.
Прямой путь кончился. Коридор принялся раздваиваться, растраиваться, извиваться змеей. Несть числа было боковым ходам, галереям залов, лестницам, ведущим во тьму – куда-то в недра планеты. Наконец коридор закрутился спиралью, на каждом витке которой было несколько ответвлений. Нужно было иметь не голову, а Дом Советов, чтобы ориентироваться здесь. Лаврушин ждал, когда Типинус, вежливо извинившись, скажет, подобно Сусанину: «Извините, сам заблудился». Но Отшельник уверенно двигался вперед.
– Осторожно, – воскликнул Строн, когда Лаврушин привычно растяписто едва не налетел лбом на выступ. Землянин пригнулся и испуганно вскрикнул.
– Тьфу, окаянный.
Луч фонарика высветил лежащий на полу скелет, у его ребер валялся нож со ржавым лезвием и золотой рукояткой, украшенной драгоценными камнями.
– Ну что за лабиринт без скелета? – хмыкнул Степан.
– Что за трагедия тут произошла? – задумчиво произнес Лаврушин, нагибаясь. – Когда?
– Об этом известно только Дзу, – сказал Типинус.
– Вперед, – привычно погонял Строн.
После минутной заминки процессия двинулась дальше.
Коридор продолжал петлять. Пару раз путники пробирались через водопады. Однажды камни с оглушительным стуком посыпались с потолка, почти перегородив проход. Пришлось полчаса разбирать завал. Наконец, вышли в огромный зал, в котором неподвижно чернела водная гладь.
– Что, плыть дальше? – недовольно осведомился Степан, прикидывая, что здесь не просто глубоко, а очень глубоко. И наверняка вода ледяная.
– Здесь, – Отшельник безошибочно указал путь, где вода едва достигала до колен.
И опять – дорога. Строну и Берл рен Карту, людям стальной закалки, все нипочем. По Типинусу вообще ничего нельзя было сказать. А земляне прилично утомились.
Лаврушин хотел предложить передохнуть прямо в коридоре, но за поворотом возник сводчатый зал. Лучи фонарей едва добивали до противоположной стены.
– Сколько же тут понастроили, – уважительно произнес Степан.
– Давайте на время прервем наш бег, – предложил Типинус. – Все равно нам не обогнать время.
– Разумно, – кивнул Степан, плюхаясь на валун, как в кресло.
Пол был усеян мелкой каменной крошкой. Кроме валуна, на котором примостился Степан, в помещении было еще несколько метровых кубиков. На одном из них был высечен орнамент или письмена.
После сырости и холода коридора, после купания в ледяном озере, в этом помещении было сухо и тепло. И пол, и камни были теплыми. Теплые волны шли откуда-то снизу, будто как в римских банях под полом была обогревательная система, и кочегары подбрасывали уголь в топку.
– Что там? – спросил Лаврушин, тыкая в пол. – Откуда жар?
– Не знаю, – ответил Отшельник. – Он был до меня. Он будет после меня. Он дружен со временем больше, чем я.
– А вам, Типинус, не одиноко было жить здесь? – брякнул Степан.
– Для того, кто отдал всего себя служению и духовному самопостижению нет одиночества, – в стандартной манере, свойственной всем отшельникам, торжественно изрек Типинус. – Я прислушиваюсь к шелесту крыльев Птицы Дзу. Я чутко ловлю тонкие вибрации Абсолюта, и в этом мое счастье. Я вернусь когда-нибудь в Лабиринт, и мой прах будет здесь, как и прах тех, кто прошел такой же путь до меня.
– Почему вы помогаете нам, если это запрещено, – спросил Лаврушин.
Типинус интересовал его все больше и больше. Отшельник меньше всего напоминал религиозного фанатика. И в нем горел огонь, ничего общего не имеющий с обжигающим пламенем религиозной одержимости. Но не это главное. Главное – связь, установившаяся между землянином и Хранителем лабиринта. Что она из себя представляет? Откуда? Лаврушину казалось, что, ответив на этот вопрос, он найдет ответ на многие другие вопросы.
– Кунан – сын Великого Змея, – сказал Типинус.
– Строн уже предлагал такую версию, – улыбнулся Лаврушин.
– Он – дитя ночи. Он пришел из тьмы. Он уйдет во тьму. На одной земле нет места ему и добродетели. Кунан не должен получить «Сокровище Дзу». Иначе мир потонет в крови.
Лаврушин вздрогнул. Интересно, кто сказал о складе грандаггоров Типинусу? Наверное, тот же Строн, когда уламывал на этот поход. А если нет? Лаврушину показалось, что старик знает куда больше, чем его приятели из «Союза».
Передохнув, путешественники углубились дальше в лабиринт.
Типинус замер у очередного коридора, стены которого были не из камней и кирпича, а из зеленоватого стеклянистого вещества.
– Я сделал свое дело, – сообщил он.
– А, – Лаврушин растерянно огляделся. Он себе несколько не так представлял цель путешествия.
– Мы перед главным Лабиринтом, – Отшельник положил ему руку на плечо. – Теперь веди ты.
Лаврушин коснулся зеленоватой стены – она была как новенькая. Какими свойствами должен обладать материал, которому ничего не сделалось за семьдесят тысяч годков!
Он отдернул руку, почувствовав, как по телу поползли мурашки. Поверхность была будто под слабым электрическим током. В глубине сознания заворочался мягкий комок. С новой силой посыпались какие-то картины, зазвучали отголоски звуков. Они складывались в единую светозвуковую симфонию. Приходило ПОНИМАНИЕ.
Лаврушин теперь и знал, что Типинус сделал все, что мог. Дальше вести должен он, землянин с кровью строителей Лабиринта.
– Пошли, – властно произнес Лаврушин, распрямляя плечи. Он наполнился уверенностью. Он знал, что до цели близко. Теперь его не остановит ничто!
– Дела-а, – протянул Степан, глядя на волшебным образом изменившегося друга.
* * *
Менее запутанным Лабиринт не стал. Скорее наоборот. Теперь он напоминал плод воображения ненормального строителя, задавшегося целью сделать предельно изощренную головоломку, чтобы попавший сюда забыл о возвращении и тихо-мирно издох бы с голодухи.
Эти подземелья явно были сотворены не лопатой и кайлом. Их создала очень высокоразвитая цивилизация. Залы были причудливой, сумасшедшей формы. Пропасти с гладкими стеклянными стенами рушились вниз. Перекинутые через них ажурные мостики по всем законом науки о сопротивлении материалов должны были давно провалиться, ибо этого самого сопротивления силе тяжести они оказать никак не могли, но Лаврушину казалось, что они без труда выдержат проход танковой колонны. Нередко по стенам шли иероглифы канувшего в века, но все еще опасного, пытающегося из преисподней протянуть смертельные щупальца Грандаггора.
Сперва Лаврушин двигался по Лабиринту не слишком уверенно. Но с каждым шагом ему становилось все легче. И вскоре он уже не замирал у каждого разветвления, а точно знал, куда идти. Вместе со знанием приходила легкость освобождения от тревог и сомнений. Он ощущал свою силу. Он знал, чего стоит кровь грандаггоров.
Постепенно процессия приближалась к цели. Лаврушин остановился и перевел дух.
– Не заблудился случаем? – участливо спросил Степан.
– Первый поворот – направо. Второй налево. И…
– И? – напряженно произнес Строн.
– И ключ к Сокровищу Дзу наш!
Строн вдруг нервно потер руки, и вздохнул. Его железная выдержка, оказывается, имела предел.
Лаврушин простоял минуту, а потом улыбнулся:
– Ну что, братцы. А теперь я говорю любимое строновское – вперед!
Пройден первый поворот. Лаврушин ощущал себя как мальчишка перед первым свиданием. Сейчас должно случиться чудо.
У второго поворота к свету фонарей прибавился желтый свет. До последнего изгиба туннеля – десять шагов… Пять… Все, финишная прямая. Ленточка. Крики радости, восторженные аплодисменты – до них совсем близко.
Лаврушин шел первым. Он мысленно приник к тому НЕЧТО, что влекло его вперед. Поэтому и навернулся…
Нет, не навернулся. Чуть-чуть не навернулся. Еще шаг – и он полетел бы в пропасть, разверзшуюся за поворотом.
Он дернулся назад, и шедший за ним Строн подхватил его, не давая упасть.
– Осторожно, – сказал Строн.
– Все под контролем, – вырвалась у Лаврушина слышанная незнамо за сколько светолет и неизвестно когда идиотская фраза.
Теперь до цели можно было доплюнуть, если, конечно, хорошо плюешься. Вон она, ровная площадка, ее матовая поверхность отражала свет фонарей. Стены там светились желтым светом, который неторопливо мерцал не один десяток тысяч лет и теперь бросал болезненные блики на лица людей.
– И чего? – спросил Степан.
– Там ключ, – сказал Лаврушин. – Мы дошли.
– Верно. Теперь можно и обратно. Нам туда не попасть.
До цели было метров одиннадцать. Но с таким же успехом могло быть и десять километров. Путь пересекала бездонная пропасть. Лаврушин прислушался – снизу доносилось слабое чавкающее клокотание. То ли там действительно нежились монстры, то ли был это незнакомый каприз природы, то ли давняя веселая задумка строителей Лабиринта – но все равно, в клокотанье слышалось нечто такое, от чего становилось не по себе и хотелось оказаться отсюда подальше.
– Интересно, чего там? – спросил Лаврушин.
– О Лабиринте ходит много легенд, – сказал Строн, глядя на далеко-близкую цель. – Говорят и о призраках невинно загубленных. О «Громе Великого Змея». О мертвом свете, выжигающем внутренности людей. О фантастических страшилах. Да много чего говорят… Есть туда другой ход?
Лаврушин прикрыл глаза. Он сперва подумал, что все впустую. На заветную площадку выходило еще два хода. В мозгу землянина будто схема возникла, перед внутренним взором предстал весь Лабиринт. Теперь понятно, что эти ходы идут из Большой Галереи, а через нее не проберешься. Там каждый метр охраняется электроникой и живыми «тиграми», стреляющими во все, что движется, если это движущееся не излучает опознавательный код, меняющийся каждые два часа.
– Нет другого хода, – сказал Лаврушин.
– Тогда пойдем этим, – Строн показал на узенький карниз, ведущий слева над пропастью.
– Э, вы шутите, надеюсь? – насторожился Степан.
– Не шутим, – сказал Строн.
– Пойдем, – равнодушно произнес Берл рен Карт. Его не колыхало вообще ничего. Он с таким же спокойным выражением напросился бы идти по канату между двумя небоскребами, да еще под артобстрелом. Хорошо быть стальным, несгибаемым, непробиваемым, и вообще – супером. А как быть, если ты обычный человек, пусть у тебя мозги и подлечены танианами, и ты ощущаешь призыв загадочных творений грандаггоров? За «правдолюбов» Лаврушин не беспокоился – они пройдут где угодно. Его же пробирала мелкая дрожь что при взгляде в пропасть, что при виде узенькой каменной полоске. Степан ненамного ловчее его, да еще панически боится высоты. А Типинус – хоть и бодрый, но все-таки старичок.
Типинус будто заметил его сомнения и заявил:
– Я слишком стар. Мое тело уже не то. Дзу не угодно, чтобы я шел этим путем. Я сделал, что было нужно.
– Да будет так, – кивнул Строн.
– Обратный путь вы найдете. Мы теперь равны, – Отшельник указал рукой на Лаврушина.
– Мы найдем обратный путь, – кивнул тот.
– Пусть постелет вам Дзу легкую тропу, – слова эти Отшельник произнес с грустью.
– Спасибо.
– И уничтожьте «Сокровище Дзу». Никто не должен владеть им! Только смиривший гордыню способен отказаться от него. А это нелегко. Вы не представляете, как нелегко.
Старик обернулся и сделал шаг за поворот. Лаврушин, осененный неожиданной мыслью, кинулся за ним:
– Подождите!
Коридор был пуст. Отшельник как сквозь землю провалился.
Лаврушин прислонился к стене и перевел дух. Ну конечно!
Инспектор же говорил – на Химендзе должны оставаться прямые потомки грандаггоров, которые обладают биокодом, открывающим ворота в «Сокровищницу Дзу». И этим человеком был Типинус. А заодно и вся плеяда Хранителей. Они были своими в Лабиринте. Они знали все, в том числе и где взять «ключ» к хранилищу, а значит и к неограниченной власти над планетой. И ни один из них не пошел на это. А Типинус вообще отдал сокровище пришельцу.
Лаврушин вернулся к спутникам.
– Мы с Берлом можем пройти по этой ниточке, – сказал Строн.
– А мы должны пройти, – сказал Лаврушин.
– Я, собственно, могу и здесь подождать, – Степан ощупывал узенький карниз с несчастным видом.
– Обратно мы пойдем другим путем, – сказал Лаврушин.
– Дела-а, – вздохнул горестно Степан. – Что поделаешь. Вступаю в ваш клуб самоубийц.
Первым легко преодолел препятствие Строн. Им можно было залюбоваться – он передвигался свободно, играче, движения были четкие, ни одного лишнего вздоха. Берл рен Карт тоже прошел без труда. Эти двое будто всю жизнь разгуливали по карнизам.
Лаврушин до последнего момента не верил, что заставит себя встать на эту «линейку» и двинуться вперед. Но вот он уже делает первый шаг.
Он распластался по стене так, будто хотел сделать в ней вмятину по форме своего тела. Главное не думать, как легко сделать неверный шаг. И еще не надо считать, сколько лететь вниз – в ту мерзко клокочущую бездну. Теперь в ее клокотании были плотоядная жадность и ожидание.
Шаг. Еще шаг. Главное равновесие. И нечего так давить на стену, она все равно не прогнется… Судорожный вздох – воздуха стало не хватать, потому что дышать он боялся.
Еще раз вздохнул, сделал неловкое движение. Едва не ухнул в пропасть. Удержался. Шаг. Еще шаг. Ну, не так далеко. Еще парочка метров… Метр.
Нога соскользнула. Ненавистная сила тяжести впилась в землянина и повлекла вниз.
– Уф, – выдохнул он, когда сумел, присев, восстановить равновесие.
Когда Лаврушин оказался на площадке, то понял, что совершенно опустошен. Ни одной молекулы внутри. Стерильная чистота. Только в голове присутствует осознание – препятствие преодолено.
– Ну, я пошел, – как-то виновато, будто прощаясь навсегда и заранее извиняясь, если чего было не так, произнес Степан и ступил на карниз.
Ему было еще тоскливее. Его фигура была куда объемнее, и держаться на узком карнизе ему было ох как тяжело. Пустота внутри Лаврушина куда-то делась. Теперь им овладело одно желание – помочь другу. Но это было невозможно. Степан должен был сам пройти свой путь, преодолеть свои бесконечные метры, сам победить влекущую вниз страшную бездну. Шаг. Еще один…
«Все», – с облегчением подумал Лаврушин, когда другу остался один метр.
Сглазил, будь оно неладно!
Степан на последнем шаге, вскрикнув, рухнул вниз. Лаврушин открыл рот, не веря своим глазам. То, что сейчас произошло – этого просто не должно было случиться. На его глазах погибал лучший друг.
Строн бросился вперед. Он среагировал мгновенно и успел схватить летящего вниз Степана за руку. На секунду их связка зависла над бездной. Строн сделал нечеловеческой силы рывок. И вместе со Степаном распластался на полу.
Лаврушин прислонился к стене спиной. И захихикал – нервно так, гнусненько. Он хихикал, не в силах остановиться. Таниане могли много, но не были колдунами. Психологическая устойчивость, которой они наделили землян, подходила к концу.
Степан, не в силах встать, тоже нервно хрюкнул, воскликнул:
– Цирк, елки-палки! Акробатика!
Переведя дыхание, он протянул:
– Да, дела-а…
Лаврушин прикусил губу. Ударил ладонью по стене, выпрямился. Прочь истерику. Главное – они у цели.
– Ну, Лаврушин, где твой «ключ», Змей его возьми? – воскликнул Степан.
– Мы пришли. Он в тайнике.
– Где этот тайник?
– Здесь, – Лаврушин шагнул к стене и уставился в нее. Где-то мелькнула мысль, что он похож на сумасшедшего, пялящегося перед комиссией психиатров на железную болванку, которую собирается переместить усилием мысли. Но он не был сумасшедшим. Он знал – надо собрать волю в кулак, и гладкая, без малейшей щели, стенка, расступится…
Ничего не получилось! Лаврушин вытер со лба пот и перевел дыхание.
– Ну, сим-сим открывайся, – он ударил кулаком по стене.
– Работай-работай, – понукал Степан.
– Работают лошади, – резонно заметил Лаврушин. И опять с видом провинциального артиста-гипнотизера тупо уперся глазами в стену.
– Добрый день, друзья, – послышался сзади хорошо знакомый голос.
Лаврушин обернулся. Из прохода появился офицер четвертой степени Службы Спокойствия Крос. В руке он сжимал ЭМ-пистолет.
* * *
Есть на земле и такой анекдот. Суперальпинст карабкается вверх на пик, на которым гибли все, кто его штурмовал. На верхушке видит грустного скукоженного мужичка.
«Ты кто?» – спрашивает альпинист.
«Каюк», – говорит мужичок.
«А что грустный?».
Мужичок выкидывает альпиниста с горы и вздыхает горько:
«Работа такая».
Глядя на Кроса, Лаврушину и вспомнился этот анекдот. Крос был тем самым каюком для землян. Он подводил черту всем планам и расчетам. Он явился, как демон. Возник, как призрак Лабиринта, как потусторонний пришелец из Тьмы.
Берл рен Карт находился ближе всех к Кросу. Он рванулся вперед, получил страшный удар рукояткой армейского тяжелого пистолета по шее и растянулся бездыханный на полу.
– Не ждали? – поинтересовался Крос.
В голосе его были одновременно и ехидные, и победные нотки. И он имел полное право на триумф.
На Лаврушина вновь напал нервный смех. Мысль, что Крос, сам не подозревая, выдал название известной картины Репина, почему-то показалась ему веселой. На ум пришла неостроумная и заезженная шутка. Лаврушин вдруг почувствовал, что не может сдержаться и просто обязан ее озвучить. Он по-русски произнес:
– Картина Репина «Приплыли».
– Если кто из вас, склизняков, еще слово по-обезьяньи скажет, получит пулю в колено, – рявкнул Крос, потом обратился к Строну: – И ты меня не ждал? Я знаю, ты искал меня. Долго искал. Вот он я. Бери, если сможешь!
Строн побледнел от ненависти и бессилия. Это было заметно даже при слабом желтом свете, исходившим от стен.
– Пистолет – аккуратно так вынь. Двумя пальчиками за рукоятку.
Строн повиновался. У него было искушение попытаться нажать на спусковой крючок. Только вот никак не получалось. Противник – профессионал, и ему нужно было лишь одно легкое движение пальца. Строн же должен снять предохранитель, направить ствол, нажать на спуск. Нереально. Может, такое и бывает в боевиках. Но теперь здесь не кино. Перед ними человек с автоматическим ЭМ-пистолетом наизготовку. И никто не может ничего.
– Теперь все трое, эту падаль можно в расчет не брать, – офицер наступил на спину лежащего без сознания Берла рен Карта, – к стенке.
Они встали к противоположной от пропасти стене в ряд. Лаврушину сцена напомнила чем-то кадры из патриотических фильмов. Так расстреливали героев фашисты, а расстреливаемые успевали гордо прокричать: «За Родину! За Сталина!» Фильмы были старые, «За Сталина» при Никите Хрущеве вырезали нещадно… Бог мой, чего в голову лезет!
Крос отшвырнул ногой пистолет Строна в пропасть.
– Теперь поговорим. Интересно небось, как в дураках остались?
– Ну давай, покрасуйся, – поморщился Строн. – Хорош.
– А что, рыжий склизняк. Заслужил я покрасоваться, а?
– Заслужил, – нехотя согласился Строн.
– А было это непросто. Очень непросто. Только у меня есть редакция «Книги седьмого взмаха Дзу» в исполнении святого Домига.
– Что? – встрепенулся Лаврушин.
– Знаешь, склизняк, о чем речь. Книга считалась утерянной. У диктатора нет. У Тании нет. А у меня есть. В единственном экземпляре.
– Хорошо иметь семейную библиотеку, – сказал Строн.
– Опять ты прав. Семейная реликвия. Когда вокруг этих книг началась суета, я немало времени провел над пожелтевшими страницами и за компьютером. И нашел алгоритм. Ты же знаешь, что мои успехи в математике и логике учителя всегда приводили в пример.
– Знаю, – кивнул Строн.
– Так я нашел путь к этой вонючей пещере. Где-то тут хранится «ключ» к «Сокровищнице Дзу». Мне он недоступен. Я знал, что рано или поздно вы придете сюда. За «ключом». Мне нужно было только терпение. А терпения мне не занимать.
– Ты само с совершенство, – объявил Строн.
– Что-то вроде. Два дня я ждал. И знаешь, Строн, я предполагал, что вы будете с этим болваном Берлом рен Картом. Я знал, что кто-то из верхушки службы Спокойствия работает на «Союз».
Крос любовался собой. Это была минута его торжества. Он хотел насладиться ей, испить ее с наибольшим удовольствием. Но дело было не только в этом.
– Крос, – произнес Лаврушин, – а почему вы без стаи? «Тигры» редко охотятся в одиночку.
– Вот мы и подошли к самому главному. Вы, вижу, держите меня за полоумного. Хотя поводов я не давал. Добыть силу Дзу и отдать ее сумасшедшему Кунану? Такое возможно? Я найду «сокровищу» применение получше.
Лаврушину все стало ясно. Крос хочет заполучить оружие, расправиться со своим шефом и самому встать во главе многострадального Джизентара.
– Думаете, я вас убью, таниане? Или отдам Кунану?
– Устали уже думать, – буркнул Степан.
– Я вам подарю жизнь. А вместе с ней все, что пожелаете. Я даже дам вам процент акций в этом необычайно выгодном предприятии.
– Мило, – хмыкнул Строн.
– Я дам вам все. За «ключ» к «Сокровищу»… Я рано или поздно получу «ключ» сам. Он здесь. До него рукой подать. Надо просто приложить усилия. И иметь время. Вот только времени у меня маловато.
Лаврушин лихорадочно прикидывал варианты. Можно отвергнуть предложение и героически погибнуть. Можно ввязаться в рукопашную – с тем же результатом. Можно пойти у него на поводу, взять «ключ». Все равно Крос самостоятельно в хранилище не попадет. Даже если попадет, распорядиться им не сможет. Там все только для грандаггоров. И обладателей уникального биокода.
Значит, есть шанс проникнуть в хранилище с Кросом, а там нажать на кнопку самоуничтожения – и опять-таки погибнуть сугубо героически. Только вряд ли Крос даст добраться до этой кнопки. Он шага не сделает, пока не обставит все надежно, непоколебимо.
– Ваше решение? – лицо Кроса в желтом свете выглядело зловещим ликом восставшего с темной стороны демона. – Даю две минуты. После этого перехожу к действиям. И гарантирую – легко вы не умрете.
Крос сдержит слово. Через две минуты он примется за работу… Нет, уже через минуту. Тупик, опять тупик. Лаврушин так привык в последние дни упираться в тупики, что уже не представлял себе другой жизни. Но в тех тупиках оказывались дверцы. А в этом?
По подземелью пронесся знакомый шелест. Лаврушин понял, что загадочная напасть продолжает преследовать его.
Желтое свечение стен стало сильнее. В центре зала возникло сияние. Лаврушин с ужасом увидел, что его руки и тело становятся прозрачными, и вот уже как на экране томографа видны сосуды, сердце, гонящее кровь. Голову сдавило как тисками, послышалось жужжание, как будто внутрь черепа кто-то поместил комара.
А потом появилась опять фигура незнакомца. Угольный Человек! Он отделился от одной стены. Но вдруг приостановился, и будто посмотрел на людей. И двинулся дальше.
Строн прыгнул вперед. Взмахнул ногой. Выбитый из руки противника пистолет полетел в пропасть. В следующий миг Строн от встречного удара вскрикнул, отлетел на три метра и размазался по стене.
Между тем стены светились все сильнее. Стало совсем светло. Потом сиянье начало краснеть, и теперь было оранжевое. Оно мерцало все быстрее, будто в такт колотящимся в груди сердцам.
Строн оттолкнулся от стены. И двинулся к противнику.
Они закрутились друг вокруг друга. Движения их были плавными, кошачьими. Спор давних врагов решался в эту минуту.
– Строн, жалкий рыжий дурак, – шипяще произнес Крос. – Тебе это не поможет.
– Скоро увидим, – Строн отошел на два шага, почувствовав в движениях противника угрозу.
– Ты ни разу не одолел меня на соревнованиях по смерть-бою. Что изменилось? Ты стал моложе и ловчее?
– Не беспокойся за меня.
Их движения чем-то напоминали танец бойцов кунг-фу. Замысловатые траектории, точная выверенность каждого вздоха, расслабленность, готовая перейти в сокрушительный напор. Даже Лаврушин, ни черта не понимавший в единоборствах, заметил – бьются противники достойные.
Строн первым сделал выпад. Он стал разящей молнией… И распластался на земле. Крос – целый и невредимый – навис над ним. Ему оставалось немного – добить противника.
– Ах ты ушлепок! – с этим молодецким криком Степан ринулся в бой.
В уличном мордобое, где-нибудь в пивнухе, когда против него обычные люди, Степан с его медвежьей фигурой смотрелся неплохо. Он нудно ненавидел беспорядок, поэтому постоянно попадал в Москве в разные истории. Однажды без особого ущерба для здоровья отмахался от троих гопников. Но здесь счета были другие.
Крос нанес какой-то презрительный, небрежный удар двумя пальцами, и Степан грохнулся мешком – без сознания.
Но доли секунды, которая понадобилась Кросу, чтобы отбить нападение, не хватило ему, чтобы разделаться с главным врагом. Строн акробатическим прыжком ушел от удара ногой и вновь принял широкую стойку. Он тяжело дышал, по лицу его текла кровь, выглядел он куда хуже офицера-«тигра», но был жив. И мог драться.
– Ты еще на что-то надеешься? Блаженный, – вкрадчиво воркуя, Крос вновь закружил вокруг своего врага, как кружит гриф, нацелившийся на добычу.
– Язык – твой самый сильный орган, – с вызовом кинул Строн.
– Да? – офицер молниеносно кинулся в атаку. Серия ударов отлично отбарабанила воздух. В ответ он получил контрудар по ребрам – весьма ощутимый.
Противники разошлись, и опять закружили в странном зловещем танце смерти.
– Напрасно надеешься, – улыбка у Кроса вышла слегка кривая от боли.
Строн перестал отвечать. Офицер просто забалтывал его, обволакивал словами, что паук паутиной. Было видно, что рыжий нервничает.
Опять они сошлись. Строн ушел от подсечки, но оказался в неудобной позиции – за два шага от пропасти.
– Эх, – занудил Крос. – А я думал… – удар пяткой предназначался в грудь Строну. Тот ушел в сторону, уклонился от второго удара, и попался на третий.
Ребро ладони с хрустом угодило в плечо рядом с шеей. Такой удар мог укайдохать и быка. Строн рухнул на колени, попытался приподняться.
– А-а, – заорал Крос таким диким голосом, который не приснился бы и Брюсу Ли, и ринулся в атаку. Ему оставалось добить ненавистного врага. И в последний удар он намеревался вложить всю силу своей неутоленной ненависти. Не было силы, которая способна остановить его…
Строн изогнулся и сделал такое замысловатое движение, которое человек вообще не может сделать – позвоночник не позволит. Но ему позволил. Смертельный удар не настиг цели.
Крос пролетел вперед, противник придал ему инерции. Офицер птицей воспарил над пропастью и тут же булыжником рухнул вниз.
«Видимо, искать свой пистолет!», – подумал Лаврушин, истерически хихикнув.
Послышался глухой удар, и землянин решил, что с офицером больше не встретится.
* * *
Приговор-отсрочка-помилование-новый приговор. По такой цепочке земляне привыкли жить последние дни. Опять известие о помиловании. Надолго ее хватит? Или это отсрочка приговора?
Лаврушин с тоской оглядел поле боя. Степан без сознания. Берл рен Карт еле дышит – если еще дышит. Строн сидит на полу и жадно глотает воздух – Крос сильно задел его перед отлетом, неизвестно еще, чем кончится.
Лаврушин потряс Строна за плечо. Разукрасили «правдолюба» со знанием дела. Он, кряхтя, приподнялся, поддерживаемый землянином прошел несколько шагов, постоял, опершись о стену.
Только теперь Лаврушин заметил, что аномальное явление прошло. Жужжание в голове исчезло без следа, оранжевое сияние кончилось, остался лишь мутный желтый свет от стен.
Строн сделал несколько глубоких вздохов, потом опустился на колени, спрятал лицо в ладони. Лаврушин было двинулся к нему, но был остановлен властным жестом.
В такой позе Строн просидел минуты три. Потом встал, выпрямился. Повел плечами. И улыбнулся.
Теперь он был почти как новенький. Он нагнулся над Степаном, поводил ладонями около его лица, как заправский экстрасенс.
– Ну? – с замиранием сердца произнес Лаврушин.
– Жив. Схлопотал удар в парализующую точку. Сейчас поднимется. И никаких последствий.
Затем Строн начал колдовать над Берлом рен Картом. Тот зашевелился.
– Тоже жив, – успокоил Строн. – Получил хорошенько по шее. Только шея его крепка. Выдержала.
Он помассировал точки на лице и шее Берла рен Карта. Через пару минут тот приоткрыл один глаз. Еще через пять минут смог подняться.
– Вот дрянь. Как же он меня? – впервые лицо офицера второй ступени выражало какие-то чувства – злость, обиду и раздражение.
Через полчаса вся компания более-менее очухалась. Лаврушин вновь уловил контакт с «мозгом» лабиринта. Он собрал волю в кулак, сконцентрировал энергию и уставился все с тем же глупым видом в стенку. Гладкий камень перед ним начал превращаться в зыбкое марево, которое истончалось, пока не открыло резко уходящий вверх коридор. Он светился все тем же желтым светом, только куда ярче.
Лаврушин протянул руку, она не ощутила преграды. Стена действительно растворилась.
Он постоял нерешительно. И сделал шаг вперед.
И ничего не случилось. Он, будто пробуя пол на прочность, напряг ногу, потом сделал еще один шаг. И еще один.
– Живем, братцы. Заходите, – кивнул он снисходительно.
Да, он не умел убивать одним ударом, не мог стрелять с двух рук в яблочко в кувырке, не знал, как просчитываются многоходовые оперативные комбинации. Но зато он открывал тайники и двигал стены. Есть чем гордиться!
Он уверенно пошел по коридору. За ним плелись истерзанные верные соратники.
Коридор заканчивался круглой, с синим полом и белым сводом комнатой. В ней было совершенно пусто, если, конечно, не считать такой незначительной вещи, как каменная подставка в центре. И такой мелочи, как лежащий в ее углублении черный непроницаемый шар размером с футбольный мяч.
– Это и есть ключ, – кивнул Лаврушин на шар.
Сзади послышались удивленные возгласы. Лаврушин обернулся и увидел, что Степан, шедший за ним, не смог войти в помещение. Его остановила невидимая стена. Она стала непреодолимым барьером для всех, кроме Лаврушина.
– Хватай его быстрей и двигай обратно, – обеспокоенно произнес Степан.
– Никаких проблем, – Лаврушин двинулся к «футбольному мячу». По мере приближения тот начинал светиться. Сперва сияние было слабым, но потом разгоралось все сильнее, пока не начало резать глаза, как огонек газовой горелки.
– Чертовщина, – прошептал едва слышно Лаврушин.
Зажмурившись, он положил руки на шар.
Шар теперь гас, и по мере этого неясные тени посторонних знаний, возникших в голове землянина при контаткте с «ключом» несколько дней назад, приобретали все более четкие и ясные очертания. Вскоре он твердо знал, где находится хранилище грндаггоров. Какие там скрываются грандиозные убийственные машины – они способны скручивать пространство и разносить в плазму космические флоты, двигать континенты. Он преисполнился ужасом и благоговением. Начал проникать в замыслы хозяев этих убийственных механизмов. Это были последние из грандаггоров – безумные, отчаявшиеся, понимавшие, что самим им не суждено использовать эту чудовищную мощь. Темный Союз Грандаггора скончался. Но те, последние, знали – через тысячи лет кто-нибудь из их потомков проникнет в хранилище и, не в силах удержаться, возжаждет власти. Упоенный сознанием собственного могущества, он развяжет новую войну. И это была месть «последних» новому, ненавидимому ими миру, возникающему на осколках Великой Звездной Империи.
Лаврушин потряс головой, вытер ладонью покрывшийся испариной лоб. Шар погас. Он снова был чернильно-черный.
– Уф-ф, – выдохнул землянин, повернулся к своим спутникам, перешагнул невидимый барьер.
– Что? – взял его за локоть Строн.
– Порядок, – уверенно, как сантехник, прочистивший засор, махнул рукой Лаврушин.
– А «ключ»? – подозрительно осведомился Степан. – Ты ничего не взял.
– Здесь «ключ», – Лаврушин хлопнул себя по лбу. – Я знаю, где «Сокровище Дзу».
Он вслух отбарабанил координаты, притом они отпечатались в его мозгу в той системе, которая принята на Химендзе. В чем тут суть? Или неизвестный механизм считал необходимую информацию в его сознании и выдал соответствующий ответ. Или гигантский компьютер грандаггоров насасывался информацией о планете и знал о ней все, в том числе и действующую систему координат.
За спиной Лаврушина марево стало сгущаться, и вскоре на его месте была уже стена, которую не взять и из плазменных орудий.
– Через пару дней мы подготовимся и вывезем вас туда, – сказал Берл рен Карт.
– Вот только как выбраться из Лабиринта? – спросил Степан. – По карнизу я не пойду. Не могу!
– Есть другой путь, – сказал Лаврушин.
Теперь он знал о Лабиринте куда больше себя самого несколькоминутной давности. И гораздо больше Типинуса. И вообще кого бы то ни было на Химендзе за последние тысячелетия. Он уверенно направился в правый коридор, ведущий от площадки.
Лучи фонарей вновь привычно, в такт шагам, прыгали по полу, потолку. Потом стены вновь начали мерцать желтым светом, освещение наконец стало настолько ярким, что можно было различить лица.
В эти места Лабиринта не забредали уже давно – Крос был первый за многие годы, кто отважился на подобную экскурсию, и кончил он плохо. Так что «тигров» из дворцовой охраны здесь не найдешь. Лаврушин был уверен в этом, поэтому держался с недопустимой беспечностью. На чем и погорел. Сюрприз ждал за поворотом, как и все сюрпризы Лабиринта.
Встреча оказалась неожиданной для всех – и для путников, и для пятерых «тигров», стерегущих коридор. Стекловидное покрытие стен гасило звуки шагов, поэтому солдаты не среагировали на приближающихся врагов.
Долю секунды встретившиеся в каменных глубинах древнего сооружения люди безмолвно пялились друг на друга.
У Берла рен Карта единственного оставалось оружие, и он по привычке держал руку на его рукоятке. Он резко рванул стоящего перед ним Лаврушина за шиворот назад. Землянин упал, пребольно стукнувшись мягким местом о пол за спасительным изгибом коридора. Берл рен Карт нажал на спусковой крючок, одновременно уходя в сторону. Двое «тигров» рухнули.
Берл упал на пол, перекатился, дал из-за угла еще одну очередь. И соратники бросились прочь.
На счастье тут оказалось много развилок, ходов и лестниц. Уйти удалось без труда. Впрочем, вряд ли «тигры» так уж хотели их настичь, законно опасаясь за собственную шкуру.
Берл рен Карт остановился. Он замысловато выругался, окончательно утратив хваленое спокойствие и тем самым сравнявшись с простыми смертными. Несмотря на недавние травмы, выглядел он прилично – Строн действительно знал толк в лечении наложением рук.
– Откуда они там взялись? – отдышавшись, произнес Лаврушин.
– Скорее всего Крос для страховки оставил, – предположил Строн. – На возможных путях нашего отхода.
– Все очень плохо, – сказал Берл рен Карт.
– Почему? – спросил Лаврушин, уловив неприкрытую тревогу в этих словах. – Мы же ушли от них.
– «Тигры» узнали меня. Да и тебя, – Берл рен Карт обернулся к Строну.
– Это нанесет большой вред нашему движению, – выдал Строн стандартную фразу.
– Кроме того, – продолжил офицер, – теперь наверняка все галереи будут оцеплены по варианту «чужой». Будет поднята по тревоге отдельный дивизион дворцовой стражи, а при необходимости и весь гарнизон столицы.
– Нам нужно добраться до вертолета, – сказал Лаврушин.
– По плану «чужой» все воздушное движение в городе блокируется, – «успокоил» Берл рен Карт. – Эх, пробраться бы на среднюю посадочную площадку Святилища.
– Что там?
– Мой гравилет. При его ходовых характеристиках мы бы оторвались в два счета. Выбрались бы из города.
«Площадка», «средняя площадка», «гравилет» – в голове Лаврушина с какой-то машинной отстраненностью защелкали эти слова. Возникло ощущение, будто его мозг подключился к компьютеру. Перед глазами замелькали картинки.
– Я вас проведу на среднюю посадочную площадку, – уверенно произнес Лаврушин.
– Все перекрыто! – воскликнул Берл рен Карт.
– Кроме этой системы ходов, – произнес Лаврушин, – есть еще одна.
– Здесь нет ничего, – сказал Берл рен Карт. – Освоенная часть Лабиринта исхожена вдоль и поперек.
– Есть. О ней никому не известно.
Теперь Лаврушин понимал, как почти на глазах исчез Типинус. Он мог, хотя и не в полной мере, воспользоваться этой закрытой системой.
– Как туда попасть? – спросил Строн.
– Нет ничего проще, – Лаврушин прикоснулся к стене, и та привычно растворилась, открыв проход.
По запутанности скрытая система ходов могла бы дать сто очков вперед основной части Лабиринта. Стены там были отделаны тем же материалом, который местами желто светился.
– Представляю гнусную физиономию Звездоликого, когда ему доложат обо всем, – сказал офицер второй ступени.
– Может, инфаркт хватит, – с надеждой произнес Строн.
После получаса скитаний Лаврушин остановился.
– Здесь, – сказал он.
– Что здесь? – спросил непонимающе Строн.
– Здесь выход на площадку.
– Вы уверены?
– Я знаю. За этой стеной – средняя площадка. И там стоит гравилет Берла.
– На площадке минимум трое охранников, – сказал Берл рен Карт. – Так что все просто – нейтрализовать их. Проникнуть в гравилет. Взлететь.
– У нас один пистолет, – сказал Строн. – Но что поделаешь?. .. Эх, сориентироваться бы перед броском на местности.
– Попробуем, – Лаврушин напрягся. И стена стала исчезать, через нее просачивался, все усиливаясь, солнечный свет.
– Рано! – воскликнул Строн.
– Они нас не видят, – Лаврушин ткнул кулаком в поверхность. – Стена пока не месте.
Квадратная площадка со стороной в сорок метров находилась на северном склоне «Святилища Дзу» на высоте около километра. С нее открывался прекрасный вид на город со шпилями башен, огромной антенной космической связи, с бороздами от прошлых бомбежек, так и оставшимися на десятилетия, с пиками заводских труб, выбросы из которых локализовывались силовыми полями.
Лаврушин неожиданно ощутил странное чувство привязанности к этому городу. Оно пришло на место злости и неприятию. Он подумал, что будет скучать по Джизентару – ужасному, прекрасному. Он будет скучать и о новых друзьях. А происшедшее станет вспоминать за чашкой чая в творческом беспорядке своей московской квартиры. Только бы добраться до дома.
Со средней площадки в прошлые века сбрасывали вольнодумцев и уголовных преступников. Теперь она была приспособлена для стоянки вертолетов охраны дворца. Сейчас на ней стояло три «Осы» и два тяжелых «Ящера», прозванных так за внешнее сходство с этими животными, водившимися на Северном Архипелаге.
– Справа, – Берл рен Карт показал пальцем на стоящий у самого обрыва на стартовой позиции красный, с желтыми полосами, гравилет, на боку которого гордо сияла голографическая эмблема «тигров».
– Добрая игрушка, – заметил Лаврушин.
– Еще какая, – с прорвавшейся не к месту гордостью произнес Берл рен Карт. – Скоростной «Вихрь». Способен выходить в верхние слои атмосферы. Штучная вещь. Таких на планете еще четыре штуки.
Возле «Ящера» на ступеньках трое охранников играли в «джи-джис» – азартную игру, адскую смесь земных «очко», шашек и лапты. В кабине вертолета дремал пилот. На среднюю площадку вел единственный ход, строго охраняемый. Толку в охране самих машин не было никакого, так что этот наряд «тигры» воспринимали как возможность несколько часов предаться дуракавалянию и ничегонеделанью.
– Первым на площадку вырываюсь я, – изложил свой план Берл рен Карт. – Замок машины настроен на мои отпечатки пальцев. За мной – наши гости. Как самые незащищенные, неповоротливые…
– И бесполезные, – хмыкнул Лаврушин.
Не заметив колкости, офицер второй ступени продолжил:
– Строн прикрывает всех из пистолета. Единственного пистолета.
Строн кивнул:
– Думаю, годится.
– Ну, пошли, – сказал Берл рен Карт.
Лаврушин уставился в стену. И она исчезла теперь по-настоящему.
Строн прострочил из пистолета двоих из троих игроков в «джи-дждис». Но в «тигры» подбирались ребята не промах. Третий махнул за корпус вертолета, одна его рука, пропоротая пулями, обвисла безжизненно, другая сжимала шарик рации.
– Тревога! Нападение – объект тридцать три! Тревога…
Он отбросил шарик, попытался высунуться, но по бронированному корпусу вертолета рядом с ним забарабанили пули.
Берл рен Карт в несколько прыжков преодолел расстояние, отделявшее его от гравилета. Прижал ладонь к углублению «опознавателя». Внутри машины щелкнуло, колпак распахнулся. Офицер провалился внутрь.
Строн пускал пулю за пулей, не давая охраннику и летчику высунуться. Земляне бросились вперед и неуклюже плюхнулись на сиденья в салоне гравилета.
Когда Строн рванулся к машине, из прохода появились охранники. Берл рен Карт схватил лежавший в гнезде рядом с сиденьем пилота автомат и дал длинную очередь. Воспользовавшись замешательством врагов, Строн преодолел последние метры смертельного открытого пространства, где он был отличной мишенью, и прыгнул в салон. Пули захлопали по бронированному пластику захлопнувшегося колпака.
Времени на разгон систем гравилета не было. Берл рен Карт пробежал пальцами по кнопкам. Машина с тонким комариным писком приподнялась на миг над площадкой, и по пологой кривой понеслась вниз. Лаврушин стиснул зубы, ожидая, что брюхо напорется на край средней площадки.
Уф, проехали!
Гравилет рушился вниз. Комариный писк перешел в низкий гул. Машина дернулась, падение замедлилось, а потом опять убыстрилось.
Гравилет продолжал падать. Он набирал скорость, падая все быстрее. Впереди замаячили громады небоскребов. Несколько секунд – и машина снарядом войдет в один из них. И тогда в скрежете, звоне, грохоте будут слышны предсмертные человеческие стоны. Падение не могло, казалось, остановить ничто.
Лаврушин зажмурил глаза…
И ощутил, как властная сила вжимает его в спинку кресла. Ускорение! Когда он приоткрыл глаза, то увидел проносившуюся в нескольких сантиметрах зеркальную поверхность. Гравилет так и не воткнулся в небоскреб компании «Барс» по производству синтезпродовольствия.
– Вырвались, – выдохнул Строн.
Гравилет устремился вверх, стрелой рассекая воздух.
Но радовался Строн рано. Слева на них заходили два треугольных истребителя.
* * *
Что чувствует мышь в лапах игручего котенка? Котенок никогда не прикончит ее сразу. Грех так воспользоваться игрушкой. Он сначала приотпустит, создавая ложные надежды и иллюзию свободы, потом настигнет, опять отпустит. Это игра. Так же судьба забавлялась с землянами и их спутниками. Она то отпускала, то показывала острые свои клыки, и опять отпускала, даря людям ненужные иллюзии. Жестокая игра. И что у нее, судьбы, на уме – только ей и известно…
– Стрелы Кунана, – бросил Берл рен Карт.
– Самолеты? – спросил Степан.
– Подразделение. «Стрелы Кунана», – отряд сверхскоростных истребителей, – к Берлу рен Карту вернулось спокойствие биоробота.
– Догонят?
– Их скорость близка к нашей… Ну, готовьтесь… Начинаем.
Берл рен Карт кинул гравилет в сторону. Но истребители успели сесть на хвост. Над панелью в воздухе начали меняться разноцветные графики и диаграммы, стрелки с расчетными векторами движения гравилета и целей. Офицер второй ступени был опытным летчиком. Ему не нужно было ломать голову, что обозначают эти значки. Он действовал автоматически, будто слившись воедино с машиной и бортовым компьютером.
Истребители озарились вспышками – от них отделились ракеты и устремились вдогон. Берл рен Карт кинул гравилет в смертельное пике. Ракеты рванули, долбанув по крыше небоскреба Департамента Морских Колоний.
– Жарко там сейчас, – произнес Строн.
– Как самолеты успели взлететь за это время? – спросил Лаврушин, затравленно озираясь и выискивая за небоскребами черные треугольники.
– Патрульные машины, – пояснил Строн. – Они всегда патрулируют над городом. И сейчас действуют по плану «чужой».
Берл рен Карт отключился от всего. Он вил кружева, бросал машину вверх-вниз, прятался за небоскребами.
Блеснуло – пошла еще одна ракета.
– Мамочка, – прошептал Лаврушин, когда гравилет, уходя от нее, пролетел под мостом автострады.
Ракета разорвалась – угодила в антенну дальней космической связи.
– Так они весь город разнесут! – воскликнул Степан.
Небоскребы остались позади. Гравилет заложил вираж. По пологой заскользил вниз, рванул вверх, но сбросить истребители не смог. Они взяли его в крепкие клещи.
– Великий Змей, – ругнулся Строн.
Казалось, выхода нет. Но гравилет – не кукурузник. Земля и небо смешались и перепутались. Все закувыркалось. Вираж был дикий – гравилет кувыркался и летел по траектории, как волейбольный мяч, который долбят со всех сторон. Ракеты опять прошли мимо и взорвались где-то в жилых рабочих районах.
– Вывернулись, – перевел дух Строн.
Один истребитель виднелся далеко внизу. Второй куда-то провалился даже с экрана радара.
– Ух, – выдавил Берл рен Карт, кидая машину в сторону.
Оглушительный треск. Гравилет тряхнуло. Гудение гравиконцентратора пропало. Машина рухнула вниз, но потом выпрямилась. Движок заработал вновь.
Пропавший истребитель нашелся. Он со срезанным будто саблей крылом кувыркался вниз. Гравилет и самолет столкнулись.
Гравилет выполнил фигуру высшего пилотажа, напоминающую петлю Мебиуса и оказался в хвосте второго истребителя.
– Напросился сам, – Берл прищурился и врубил систему управления огнем.
Заработали бортовые орудия гравилета. Истребитель тряхнуло, он клюнул носом, завалился и заскользил вниз. Взорвался он где-то в «сельве».
– Отлично, – Лаврушин слабо хлопнул в ладоши. Теперь он мог подумать о себе. А его мутило так, что того и гляди вывернет наизнанку.
Строн вытащил из «бардачка» на панели коробочку, выдавил на ладонь из нее две зеленые таблетки и протянул землянам. Те проглотили и вскоре почувствовали, что стало куда легче.
– По-моему, все складывается не так плохо, – глубокомысленно произнес Степан, глядя на Джизентар.
– По-моему, не очень, – Берл рен Карт постучал по мигающему синим индикатору на приборной панели. – Мы повредили генератор, когда столкнулись с истребителем.
– Дела-а, – протянул Степан и осведомился деловито: – Навернемся?
– Пока идем с нормальной скоростью, но в любой момент машина может рассыпаться.
– Да, это повредит нашему… – начал Строн, но запнулся, поймав на себе косые взгляды.
– Не дотянем?
– Дотянем… Может быть. Хуже, что нет ресурсов для противоспутникового маневра.
– Что это значит? – спросил Лаврушин.
– То, что нас могут засечь со спутника.
– Наверняка?
– Будем надеяться на помощь Дзу.
Гравилет шел с огромной скоростью в шесть «махов» – это шесть скоростей звука. Внизу пошли снежные плата и острые пики облаков. В разрывах можно было с одиннадцатикилометровой высоты полюбоваться землей.
– Мы делаем большой крюк, – пояснил Строн. – Обходим военно-воздушные базы на границах с Лесной Федерацией.
Слава те Господи, когда Империи – исконные противники Джизентара сошли на нет, отпала необходимость в сильных войсках противовоздушной обороны.
Гравилет затрясло мелкой дрожью. Вскоре вибрация прекратилась. Надолго ли?
– Может, доберемся, – с сомнением в голосе произнес Берл рен Карт.
– Сколько лететь? – спросил Степан.
– Час двадцать.
Через сорок минут началась такая вибрация, что зубы стали выбивать танец с саблями. Прошла она тоже неожиданно… И вернулась у самой цели, когда гравилет начал резкое снижение!
– Закон подлости, – вздохнул Степан обреченно.
На пульте замигали как сумасшедшие лампочки, и перед пилотом запереливался тревожный голографический узор, показывавший, как одна за другой выходят из строя системы гравилета.
Внизу простиралась бесконечная пустыня. Раньше здесь был цветущий край, но именно сюда обрушилась карающая ядерная рука Джизентара. Радиационный фон тут был великоват даже для «районов социального обновления».
Гравилет начало кидать из стороны в сторону. Скорость резко падала, и вскоре «Вихрь» тащился не быстрее биплана времен Первой Мировой. И, что хуже, он теперь не садился, а падал. Берл рен Карт щелкал лихорадочно клавишами и гладил рычаги управления, отдавал приказы борткомпу, пытаясь замедлить падение. Ему это удавалось, но потом все начиналось снова.
Внизу проплывал Гребень Тысячи Скал. Виден был скалистый острый шпиль – это и была цель долгого пути. Рукой подать.
И тут Берл рен Карт полностью утратил власть над машиной.
«Вихрь» полетел вниз подбитым орлом. Неожиданно машина замерла, неподвижно зависла над землей – всего в нескольких метрах. И тяжело, обессиленно рухнула, подняв облака пыли.
– Дела-а, – ошарашенно вращая глазами, прошептал Степан, огляделся. – Местечко то еще. Не хотел бы здесь провести уикенд.
Ничего тут хорошего на самом деле не было. Пустынный каменистый пейзаж, почти никакой растительности, цвета желтый, серый и голубой – последний относился к бесконечному яркому небу, единственной приятной и красивой вещи здесь.
Гравилет приземлился на дне ущелья. Оно было усеяно зубьями скал и каменных обломков, в которых затирался, терялся глаз. Каждый булыжник, каждая песчинка разбрасывали вокруг себя смерть в виде радиации.
– Мы больше не поднимемся, – произнес Берл рен Карт, устало уронив голову на руки. Последние секунды отняли у него весь запас сил. Он сделал невозможное – сумел не расколотить машину о скалы. И они почти достигли цели. Почти…
Безмолвно просидели несколько минут. Выходить из гравилета не хотелось. Казалось, ступи наружу, и порвется последняя связь с большой землей, а путники окажутся в полной власти этих мертвых гор, этой пустыни, на которую пришелся десятимегатонный удар термоядерной бомбы.
Берл рен Карт очнулся, вытащил из под сиденья сумку из черного пластика, открыл ее, вытряхнул из длинного футляра несколько капсул и раздал спутникам, сообщив:
– От радиационного заражения. Без них мы выдохнемся через несколько минут.
Итак, что они имели? Слева в десяти километрах – океан. Справа – сто восемьдесят километров пустыни. Самая совершенная машина Джизентара лежит металлоломом на выжженной земле. Впереди – склад грандаггоров с системой самоуничтожения. Будущее – неопределнно. Но прочь дурные мысли. Главное – они здесь. До цели – несколько шагов. А дальше как судьба-кошка распорядится. Сомкнет зубы на шее или потрется о ноги с мурлыканьем.
– Далеко «Сокровище Дзу»? – спросил Строн,
– Вон, – Лаврушин показал на иглу скалы. – Минут сорок ходьбы.
– Гора Бледного Смеха, – сказал Строн. – Священное место народа Хоррора.
– Почему ее так назвали?
– Никто не знает.
Строн полез откинул спинку заднего сиденья. За ней был арсенал. Автомат он взял себе. Автоматические пистолеты раздал остальным. Одноразовый плазморазрядник, способный сбить в воздухе боевую машину, передал Берлу рен Карту.
– Вперед, – не удержался он от своего любимого.
* * *
«Песок оставит отпечатки наших кед,
Загородит дорогу горная гряда».
Слюнявая туристская песня всплыла откуда-то из кладовых памяти Лаврушина, где хранился под грудами пыли разный ненужный мусор.
Песок был. И гряда была. Только кед не было. А были военные башмаки, оставлявшие ребристые следы.
Идти было трудно. За ноги цеплялись колючки – единственный вид растительности в этом забытом Богом краю. Пистолет за поясом мешал Лаврушину. Но больше всего его мучила навязчивая, будто наяву, картинка – кнопка на пульте в хранилище грандаггоров. Что на этой кнопке – укрывалось от его мысленного взора, расплывалось. Стрела? Змея? Жить или умереть?
Если змея, если уничтожение будет с отсрочкой – что дальше? По задумке танинан после активизации механизма отсроченного самоуничтожения невидимый для средств обнаружения Джизентара спутник на орбите погасит двадцатимегатонный взрыв. А за землянами спустится разведывательный катер. Таниане установят без труда местоположение своих агентов по имплантированным нуль-маякам. Расчеты выглядят убедительно. Только за последние дни Лаврушин убедился, какая бездна разделяет расчеты от их реализации. Есть такая вещь – случайность – она немилосердна, а чаще подла. Закон подлости – великий закон. Пока что он срабатывал исправно.
Гребень, поднимавшийся к Горе Бледного Смеха, оказался вовсе не так близок. А казалось, что до него рукой подать, но в горах глазомер часто обманывает.
– Отдохнем, не могу больше, – попросил Лаврушин через час.
Гребень уже был перед ними – рукой подать. Но сил уже не было.
Путники рассеклись в тени трехметрового камня, похожего на мегалит. Берл рен Карт вытащил флягу, отхлебнул из нее, передал Степану со словами:
– Эх, приятели, сидели бы вы лучше на своей планете.
– Лучше бы не было «Сокровища Дзу», – отозвался Лаврушин. – Поскольку оно есть, то все-таки лучше, что мы здесь.
– Верно, – Строн поднял камешек и бросил его в полуметровую красную ящерицу, выскользнувшую из-за камней и тупо глядящую на непрошенных гостей. – Мы всегда готовы к смерти. Вас жалко.
– Ложись! – крикнул Берл рен Карт и дернул Лаврушина за рукав.
Тот, ничего не поняв, распластался на горячей каменистой почве. Строн уложил Лаврушина и упал сам. И тут на солнце наползла тень.
Два огромных, похожих на сардельки десантных тяжелых гравилета «Вол» описали широкую дугу и, на миг замерев в воздухе, плавно опустились на землю рядом с разбитым «Вихрем».
– Дела-а, – прошептал Степан. – Откуда эти пузыри?
– Нас все-таки засекли спутники, – сказал Берл рен Карт. – Я думал, у нас больше времени.
Распахнулись боковые люки, из них потянулись похожие с этого расстояния на муравьев солдаты.
– Поспешим, – произнес Берл рен Карт. – У них газоанализаторы. Сейчас рванут по нашему следу.
Газоанализатор – прибор, заменяющий собаку, позволяет по запаху определить, куда направляется объект.
В подтверждение слов Берла рен Карта отряд солдат растянулся в цепь и двинулся в сторону хребта.
– Хорошо, что с «Волами» в горах не развернешься, – сказал Строн. – Будь у них вертолет или «Вихрь», нас бы тут же накрыли… Вперед!
Опять в гору. Усталые, потные беглецы карабкались вверх по склону, к Горе Бледного Смеха. Камни и песок скользили из-под подошв, увлекая людей назад. Но люди упорно карабкались вверх, потому что назад им дороги не было.
Склон становился круче. До «Хранилища Дзу» оставалось не так далеко. Лаврушин теперь понял, что его смущало больше всего. Даже если на кнопке будет змея, и он выберется из склада – ждать катера Тании он будет долго. И виноваты в этом два «Вола» и цепочка «тигров». Они станут свидетелями вмешательства во внутренние дела Химендзы и причиной скандала в Содружестве, на который Тания не могла пойти. Отныне судьбы четверых беглецов в их собственных руках.
Склон перешел в узкий гребень, и беглецы рисковали свалиться вниз, приходилось удерживать равновесие.
Цепные псы – «золотая рота тигров», – двигались быстрее, чем можно было предположить. Свежие силы, хорошая кормежка, да еще на их долю сегодня не выпали скитания по Лабиринту, смертельные схватки, после которых Строн хромал, а на шее Берла рен Карта расплылось красное пятно.
Можно было уже различить отблескивающие на солнце шлемы и бронежилеты. «Золотые» приближались. И они, наконец, визуально засекли беглецов. И сразу прибавили шаг.
Однако «тигры» не успевали. Те, кого они преследовали, были у цели. Они достигли точки, где от гребня вздымается иглой темная громада – Гора Бледного Смеха.
И вот ладонь Лаврушина коснулась шершавого гранита. Вот он, вход в сокровищницу. И еще он понял – внутрь пройти может лишь он один.
– Хранилище примет только меня, – сообщил он.
– Тогда мы тут пока немного повоюем, – сказал Строн.
Ровная каменная площадка у подножия горы была завалена камнями размером от теннисного мяча до междугороднего автобуса. В целом неплохое место для боя – есть за чем укрыться. Только состоится ли бой? «Тигры» могут просто оцепить место и ждать, когда врагов добьет жара и радиация. А потом их возьмут тепленькими и запустят по кругам ада в Службе Спокойствия.
– Несколько медноголовых прихвачу с собой, – с мрачной решимостью произнес Строн, вглядываясь в приближающиеся фигуры солдат. Степан тоже неумело сжал рукоятку пистолета.
– Уничтожь это дерьмовое чудо, – произнес Берл рен Карт. – Чтобы ни одни грязные руки не коснулись его.
– Взорви к Змею, – добавил Строн.
– Если выкарабкаешься, помни, что мы тоже постарались для победы, – улыбнулся Берл рен Карт. – И… Не забывай нас.
Лаврушина посмотрел на Степана, осунувшегося и погрустневшего. Эх, дорогой, лучший друг, тебя втянули в эту историю, в игру, в которой приходилось расплачиваться жизнью. Лаврушин смотрел на Строна, ставшего за несколько дней близким и дорогим человеком. Смотрел на Берла рен Карта, бесстрастного офицера второй ступени Службы Спокойствия и вместе с тем благородного человека, знающего, что такое долг чести. Джизентарцы – эти двое выросли в жестоком мире, они привыкли терять друзей, родных, привыкли убивать врагов, и все-таки сохранили в себе нечто главное для человека – сберегли в чистоте свою душу.
И вдруг Лаврушин со всей ясностью понял – они расстаются навсегда. Он ничем не может помочь им. Не может спрятать в складе грандаггоров – тот не пропустит никого с иным кодом биополя. У его друзей нет ни одного шанса выжить. И у него самого с шансами ничуть не лучше.
У него перехватило горло. Хотелось сказать что-то обнадеживающее. Важное. Но он не знал – что сказать. Да и лишними будут эти слова.
– Ладно, Бог даст, свидимся, – он хлопнул по плечу Строна, потом Берла рен Карта, крепко обнял Степана, шепнув «извини». Шагнул к скале.
* * *
Цель. Когда глядишь на нее, она видится такой далекой, что кажется недостижимой. Но вот поет посланная тобой стрела, и наконечник впивается точно в десятку. И ты стоишь, не в силах поверить, что цель поражена.
Хребет Тысячи Скал, желтая земля, иззубренные скалы – все разом исчезло, провалилось в синюшную тьму. Перед глазами закрутилась карусель. Лаврушин закрыл глаза, но в них все равно плясали разноцветные блики.
Потом все кончилось. Он стоял на твердой почве. Он открыл глаза и увидел… нет, ничего не увидел. Темнота была кромешная.
Потом со всех сторон начал просачиваться свет, как просачивается лунные лучи через постепенно редеющие облака. Знакомый сиреневый свет! И знакомое ощущение! Знакомый комариный писк в голове! И запах озона! Примерно так же Лаврушин ощущал себя, когда предметы теряли свои очертания, и из стены выступала тень – это шел по своей тропе Угольный Человек.
Свет стал так ярок, что предметы выступили из темноты. Землянин стоял в гигантском зале кубической формы. Сторона куба была на прикидку метров двести. Пустота. Ни механизмов. Ни аппаратуры. Ни мебели. Ничего. Только метрах в пятидесяти впереди был небольшой пульт с креслом – легким и несерьезным, очень похожим на стандартное офисное кресло.
Была тишина. И был страх – липкий, противный. Знакомый с детства каждому страх перед тайной и неизвестностью, перед темнотой, перед мрачными подвалами заброшенных домов.
Лаврушина вдруг ошпарила мысль: за последние семьдесят тысяч лет он здесь первое живое существо. Первый человек, которого ждало хранилище грандаггоров.
– Стоп. Возьми себя в руки, – подбадривая себя, громко произнес Лаврушин. Его слова отдавались медленно затухающим эхом, звучали резко, как-то по другому, более тонко.
Воздух был какой-то вязкий. Будто и не воздух вовсе, а смесь для дыхания. Хотя дышалось легко.
Преодолевая сопротивление, будто двигаясь в воде, Лаврушин медленно пошел вперед. Он усилием воли отодвинул все посторонние мысли, отогнал, как назойливых мух, страхи, переживания. Нечего рефлексиям предаваться. Надо работать.
По мере его приближения пульт оживал, будто был вовсе не машиной, а живым существом. Аппаратура, дремавшая бесчисленное количество лет, восставала. Она дождалась хозяина и готова была отдаться его власти.
Замигали огоньки, послышались резкие щелчки. Перемигивание становилась все более быстрым, каким-то нервным, щелчки напоминали стрекот пишущей машинки. Лаврушин коснулся рукой кресла, по телу пробежала теплая волна.
Землянин знал – пульт принял его. «Мозг» хранилища грандаггоров готов подчиниться ему.
Лаврушин сел в кресло. Оно было жестким и неуютным. В голове замелькали неопределенные картины, какие-то символы, которых никто не помнит тысячи лет и которые не были нужны никому бесчисленные годы. Затем сквозь мелькание пробились слова: «Пульт к работе готов».
– Готов, – прошептал Лаврушин.
Открыл глаза. Деловито осмотрел темно-синюю панель со множеством клавиш, индикаторов. Нажал на клавишу справа, и пульт окончательно активизировался.
Землянин с трудом сдвинул пластинку, за которой скрывалось управление механизмом самоуничтожения. Точнее, скрывалась одна единственная кнопка.
Стрела или стрела со змеей? Смерть или жизнь? Лаврушин отвел взгляд. Потом посмотрел на пульт.
Он сразу понял, в чем дело.
Откинулся на неудобной спинке кресла, созданного для солдат, а не для сибаритов. Вздохнул судорожно. Провел пальцами по подбородку.
На кнопке была изображена стрела. Змеи – символа времени, на ней не было. Никакой отсрочки. Мгновенная и верная смерть. Двадцать мегатонн. От тела не останется и молекул – лишь облачко плазмы.
Кошка-судьба выпустила когти и оскалила клыки. Она не оставила ни малейшей возможности выжить. Она заканчивала свою игру с человеком.
Замысел строителей склада был понятен. Власть нельзя уничтожить просто так. С ней должен оставить этот мир и властитель. Мгновенное самоуничтожение – это самоубийство. И меньше соблазнов разрушить «Сокровище Дзу»!
Мелькнула дурацкая мысль – а что будет с квартирой? Хорошая квартира. Почти в центре. Кооперативная. На премию от оборонки купленная… Тьфу, мысли дурацкие лезут.
Дрожащей рукой он потянулся к пульту. И отдернул ее, будто пульт был раскален.
– Черти вас дери, проклятые! Не, могу, не могу, не могу!
Он никогда не хотел покончить жизнь самоубийством. В самые тяжелые моменты в нем жила жажда жизни. Ему нравилась жизнь. Нравилось то место, которое он занимает в ней. Все нравилось. А смерть не нравилась. Он ненавидел смерть. Он не мог просто так отдать себя в ее лапы…
Ну не мог он нажать на эту кнопку. Не мог – баста. Он же не герой. Не железный человек, вроде Берла рен Карта или Строна. Тем было бы легко – они запанибрата со смертью – они несли ее сами и готовы были принять ее в любой момент. А он, кандидат наук Лаврушин, завлабораторией, типичный «электронагреватель», профессиональный грибник и любитель журнала «Новый Мир», Окуджавы и прочей чепухи – он никогда не отличался непреклонной волей или безоглядным альтруизмом.
Кто мог представить, что последний шаг будет настолько труден? Он закусил до крови губу. Он все понимал – звездные войны, гибель миллиардов людей, взрывающиеся светила и дробящиеся на астероиды обитаемые планеты. Это возможный развал Звездного Содружества. Но все там, далеко. А он здесь, с веревкой и мылом в руке. Он взвалил на себя слишком тяжелую ношу и не в силах донести ее до конца. Путь, который он прошел, опасности, градины пуль – все это было зря. Он – тряпка. Он думал, сможет нажать кнопку. А он не может. Самое главное жить. Лишний час. Лишние несколько минут. Хотя бы небольшая отсрочка, а там посмотрим. Там станет видно. Может он решится. Но потом. Через час. Через сутки…
Лаврушин рванулся к пульту и изо всей силы вжал кнопку. Последнее, что он увидел, был свет. Такого яркого света он не видел никогда.
* * *
По комнате разливалось веселое весеннее солнце. Лаврушин с неохотой выныривал из тяжелого сна.
Голова чугунная – никак после похмелья. Где он, кто он – понял не сразу. И вдруг…
Он вспомнил! Разом все!
Ну и сон. Что-что, а ночные кошмары его давно не посещали. Виновата новая научная тема, которую он разрабатывал – там запросто крыша протечет. Все, никаких наук. Пара дней на отдых. Почитать детективы, «Швейка», «Золотого теленка»…
Он покосился на часы. Уже восемь. Он прикрыл глаза. Так, решено, на работу сегодня не идем. А идем за пивом. Надо только звякнуть Степану, чтобы предупредил Семенова – пусть знает, что у завлаба творческий кризис.
Он потянулся за телефоном, прижал трубку плечом и набрал номер. Его бил озноб. Надо же. Ну, приснилось. Звездное Содружества, «Сокровище Дзу», «тигры».
– Алло, – донесся из трубки Наташин голос.
– Привет.
– Это кто?
– Ты что, Наташ, не узнаешь? Лаврушин.
– Здравствуй, Лаврушин, – приветливый женственный голос окончательно вернул его на грешную землю и придал уверенности в незыблемости этой действительности. – Как у тебя дела?
– Ничего. А у тебя.
– Нормально. Скажи-ка, Лаврушин, ты куда моего мужа дел?
– Как?
– Мне тебе, что ли, объяснять?
– Могла бы и объяснить.
– Ну тогда слушай, склеротик. Три месяца назад он поссорился со мной. Ушел к тебе. Потом зам по науке позвонил и сказал, что направил вас в какую-то секретную командировку.
– В секретную командировку, – повторил Лаврушин.
– В секретную. В командировку. По заказу оборонки.
– Оборонки…
– Ты издеваешься?
– Нет, нет, Наташа. Продолжай.
– Три открытки от него получила с извинениями и изъявлениями добрых чувств. Все. Теперь я тебя слушаю, Лаврушин.
У него что-то оборвалось внутри. Он вскочил, скинул одеяло, и только сейчас обнаружил, что на нем зеленый комбинезон с закатанными рукавами. А на рукаве – объемное, как живое, изображение «тигра». А на боку – тяжелый пистолет. Электрический.
Трубка со стуком упала на пол. Она что-то верещала, но Лаврушин не обращал на нее внимания. Он отодвинул аппарат, уселся обратно на диван, обхватил голову руками. Потом повернулся к компьютеру.
– Мозг, когда я пришел и где был?
– Приличные люди здороваются, – заворчал Мозг. – И вообще – хорош. Не помнит уже, где шатался.
– Я тебя разнесу на куски! – заорал Лаврушин.
Мозг испуганно замигал лампами.
– Чего орешь-то? Уехал ты с этим инопланетянцем. Три месяца тебя не было. А вчера прямо в квартире объявился, и сразу дрыхнуть.
Значит, не сон. Не кошмар. Все правда. И Степан, Строн, Берл рен Карт лежат нашпигованные пулями на радиоактивной земле!
Но сам как он здесь очутился? Последнее, что помнит – вспышка. Значит, Сокровища Дзу – склада грандаггоров с самыми чудовищными видами вооружений, которое только можно представить, нет. И Степана нет. Лучшего друга, согласившегося сопровождать его в этой дикой авантюре, нет на этом свете.
Плохо, как же все плохо!
Из прострации его вывел звонок в дверь. Но Лаврушин не шевельнулся. Входная дверь скрипнула. Послышались шаги.
– Я же говорил, что он шаромыжник, – проскрипел Мозг. – Ты глянь, как замки навострился вскрывать.
Лаврушин обернулся. И увидел Инспектора. Из-за его спины выглядывал Степан. Не мираж. Не голографическая скульптура. Живехонький.
* * *
Все хорошо, что хорошо кончается… Если, конечно, это не галлюцинация, а действительно, редкая, невозможная, невероятная удача.
– Да говорил же я – здесь он, – обрадованно воскликнул Инспектор.
– А я что, не верил, что ль? – возмутился в своей привычной манере Степан.
Лаврушин встряхнул головой. Ломило виски. Мысли не могли сложиться в единую цепочку.
Инспектор, видя его состояние, нагнулся над ним и начал делать пассы ладонями около висков. Через минуту Лаврушин почувствовал, что озноб, усталость, головная боль исчезли.
– Дурдом! Что происходит? – воскликнул Лаврушин.
– Ругается. Значит, в порядке, – кивнул Степан.
– Степан, – сказал Инспектор. – Я буду вам очень благодарен, если вы сделаете мне отвар. Как он называется?
– Чай.
– Именно чай.
Степан отправился на кухню и начал там греметь посудой. Он что-то уронил. Он обожал ронять посуду. В институте ходила поговорка: «как Степан в посудной лавке».
Пока он возился там, Лаврушин полулежал на диване, не решаясь начать разговор. Инспектор тоже не торопился.
Степан вернулся с подносом, заставленном чашками, чайником, розетками с вареньем, и сообщил:
– А одну чашку кокнул.
– Молодец, – кивнул Лаврушин. – Осталось еще две от сервиза.
Он потянулся к чайнику, налил себе немного, пригубил. Инспектор последовал его примеру. Потом осведомился:
– Хотите знать все?
– Нет. Мне это совершенно безразлично.
– Ага, шутите. Уже хорошо… Когда по вашим гипермаякам мы поняли, что вы движетесь по направлению к пустыне, напрашивался вывод – вы нашли путь к «Сокровищу Дзу». Потом поступила спутниковая информация – за вами следуют два десантных гравилета. Когда «тигры» прижали ваших друзей, мы вмешались. Обошлось без жертв. Мы просто усыпили солдат низкочастотным эфирным ударом. А Степана и его соратников подняли на борт.
– Это же явное вмешательство. Вы сами говорили, что оно может привести к непредсказуемым последствиям.
– У нас появились козыри. Мы нашли информацию, что на Джизентаре проводятся эксперименты по тотальному психоконтролю. Мы намекнули не это Кунану. Он страшно боится, что мы добудем доказательства, и тогда Содружество применит силу. Нет, теперь Кунан не будет скандалить.
– А что, на самом деле есть факты психоконтроля?
– Пока лишь намеки на них. Думаю, диктатор теперь свернет эти программы. Надавили мы на него основательно.
– Что с этим «Сокровищем»?
– Хранилище разлетелось в плазму. Склад располагался на глубине восьми километров. Все окончилось легким землетрясением. Основную энергию взрыва мы нейтрализовали.
– А почему я здесь?
– Есть у вас писатель Шекспир. Его слова – есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. В общем, сработали те двадцать процентов успеха.
– Туман.
– Я тоже не все понимаю, – успокоил его Инспектор. – Но имею ряд соображений. Я предупреждал – на Химендзе вы можете встретиться с неожиданностями. Чтобы не терзать вас неопределенностью и не подвергать ваше сознание угрозе нестабильности, подробно ничего не объяснил. Шанс, что вы встретитесь с этим НЕЧТО был невелик. Я ошибся.
– Мы встретились с чудом.
– Наш мир, как и ваш, полон загадок. Одна из них – легендарная предцивилизация. назовем ее цивилизацией умматов.
– Почему?
– Есть основания… Многие мои соплеменники отрицают ее существование, как ваши отрицают, между прочим совершенно напрасно, Атлантиду. Но многие верят в умматов. Это миф нашего времени. Камень преткновения. Кто были умматы, куда ушли? Тайна. Я верю в них. Верю, что они просто освободили дорогу идущим за ними, сейчас живут в каком-то измерении, о котором мы ничего не знаем. Мы наталкиваемся на грандиозные сооружения, астроинженерные объекты. А еще – на непонятные явления, настолько фантастические и редкие, что в их реальность верится с трудом.
– Угольный человек? – кивнул Лаврушин.
– Пусть будет угольный человек. Таинственное свечение, деформации предметов – что это? Откуда берутся темные фантомы? Я уверен, что это детища умматов.
– Есть основания думать?
– У меня есть. Но такие, которые не убеждают никого.
– Что такое Угольные люди?
– Разведчики. Отходы деятельности умматов. Раз и навсегда заведенные механизмы… Не знаю. Знаю, что подобные явления встречаются на немногих планетах. И локализуются вокруг каких-то людей.
– Они прилипли к нам?
– К вам, Лаврушин. Лично к вам.
Лаврушин перевел дыхание. Ну что же, просто прибавился еще один удар дубиной по голове – теперь их и считать смысла нет.
– Ну а как я все-таки сижу здесь?
– Если бы Сокровище располагалось в хранилище, сооруженном грандаггорами, мы бы обнаружили его давно. Я считал, что они приспособили под склад заброшенную базу умматов. А вот ее засечь невозможно. Это техника, на сотни тысяч лет, если не на миллионы, обогнавшая нашу.
– Ничего себе.
– Естественно, уровень безопасности у нее куда выше нашего уровня. База умматов – это сложная информационная система. Когда взрыв в двадцать мегатонн превратил склад в плазму, то сработала система безопасности. Было спасено самое ценное на базе – человек.
– А как я оказался здесь?
– Вы оказались там, где мечтали оказаться.
– И сработало двадцать процентов удачи.
– Сработало. Вас перекинуло за десятки световых лет и на несколько дней вперед.
Лаврушин издал смешок. Затем, не в силах больше сдерживаться, нервно расхохотался.
– А вообще вы отлично сработали, – сказал Инспектор.
– Мы? Сработали? – скривился Лаврушин. – Мы же ничего не сделали сами. Нас как щепки носило океанскими волнами. Против нашей воли.
– Именно. И в той ситуации такая позиция была самой лучшей.
Лаврушин встряхнул головой. Он на миг взглянул со стороны на происшедшее. На то, что им, обычным ученым, выстаивающим очереди за мясом и колбасой, выбивающим путевки на юг, пришлось пережить. Как здорово быть снова дома.
– Господи, я дома.
– Дома, дома, – забормотал Мозг. – Лаврушин, а я рад, что ты вернулся.
Уж от кого, а от Мозга подобных нежностей он не ожидал. Он улыбнулся и подмигнул ему.