Путешествие по горам для человека, привыкшего к оседлой, более того, комфортной жизни, является тяжелым испытанием. Особенно если путешествующий знает, что конечной целью путешествия является пасть дьявола. Уже к концу первого дня, оба евнуха сбили ноги, ободрали руки о ветки колючих кустарников. Оба обливались потом. Но если Симон при этом молчал, то Наваз непрерывно ныл. Причем нытье младшего брата доставляло старшему значительно большие мучения, чем все камни и колючки.

Наваз не только жаловался на боль и неудобства, но и требовал непрерывно, чтобы брат рассказал ему, что там их ожидает в крепости этой, куда кануло столько людей с теми же увечьями, какие выпали на долю и им самим.

И Арман Ги и Лако делали вид, будто не обращают внимания на эти братские беседы, но на самом деле прислушивались внимательно. Так уж случилось, что нормального мужчину зачем-то занимает жизнь оскопленного. Непонятно почему. То ли это накопление опыта, на тот случай, если, не приведи господи, самому придется оказаться в подобной ситуации, то ли еще что-то. Но так или иначе, большинство мужчин боится таинственной операции по превращению в бесполое существо больше, чем даже самой смерти.

Бывшему комтуру тоже нелегко давался переход. Все-таки три года сидячей жизни давали себя знать. Но рыцарская закалка оставалась тем стержнем, на котором крепилось терпение тамплиера.

— Ну, брат, ты должен меня пожалеть, что нас ждет там, скажи! Что-то ужасное, да?!

Симон молчал, сцепив зубы, и топтал изодранными сафьяновыми чувяками пыльную узкую тропу.

— Ты не можешь не знать, брат. Не можешь! Ты стольких свел в эти горы! Ты не можешь не знать. Что там с ними происходит?!

Молчал Симон, по-прежнему молчал.

Арман Ги в другой ситуации может быть и сам бы подумал, а стоит ли лезть в пасть неизвестному и непонятному здешнему дьяволу, но теперь, побуждаемый новой идеей своей избранности, упорно перебарывал приступы усталости и мистического страха, которым веяло от персидского диалога. Перебарывал и решительно двигался вперед.

Переночевали у небольшого костра. Перекусили черствыми лепешками. Под покровом ночи нытье и причитания стали менее отчетливыми, а после и вообще заменились всхлипами.

Хозяин и слуга по очереди сторожили своих ценных пленников.

Перед рассветом Лако, сменяя бывшего комтура, сказал, что окружающие горы не кажутся ему необитаемыми.

— Да, я тоже обратил внимание на следы овечьей отары.

— И еще верблюды. Несколько тряпок, потерянная бусина. Время от времени здесь проходят небольшие караваны.

— Ну, это мы и так знаем, ведь он, — указательный палец метнулся в сторону Симона, — не раз путешествовал сюда. Уж, наверное, не пешком.

— Да, господин.

Утром двинулись дальше. Горы по-прежнему не казались гостеприимными, серые обнаженные камни, редкая, осторожная на вид растительность. Вьющийся над головой стервятник. Внимательный взгляд то и дело наталкивался на следы, оставляемые обычно караванами. Небольшими и состоящими скорее из мулов, чем из верблюдов. Если последний является кораблём пустыни, то мул лучшее средство транспортировки поклажи в бесшумно бушующем море каменных волн.

Все указывало на то, что скрытая в горах южной Каппадокии таинственная крепость под названием Рас Альхаг, соединена с миром довольно оживленной тропою и путешествующие по ней не считают нужным очень уж скрываться.

— Все, — заявил вдруг Симон у подножья высокой скалы, возле которой делал резкий поворот небольшой прохладный ручей.

— Что все? — удивился Арман Ги.

— Дальше дорога мне неизвестна.

— Почему?

— Потому что я доставлял свой «товар» до этой скалы, и здесь меня ожидали слуги черного магистра.

— Черного магистра?

— Да, так зовут хозяина Рас Альхага.

Арман Ги огляделся, стараясь определить путь дальнейшего путешествия.

— Так ты сам не видел никогда этого черного магистра?

— Нет.

— Кто же тебе платил деньги?

— Никто, никогда мне никаких денег не платил.

— Не понимаю, зачем ты тогда занимался тем, чем ты занимался.

— Я слуга моего господина. Видимо кто-то рассчитывался с Нарзесом прямо в Халебе.

— Но с кем-то ты здесь все же встречался?

— Да, с людьми черного магистра. Но я никого не видел в лицо.

— Почему это?

— Они прятали свои лица под покрывалами.

Арман Ги сплюнул.

— На этом востоке все считают своим долгом прятать лицо. Я сначала думал, что это только кипрская мода.

Симон пожал плечами и не стал комментировать это замечание бывшего комтура.

— А откуда ты узнавал в какой день и в какой час ты должен оказаться здесь с грузом, или как ты говоришь, с «товаром»?

— Об этом мне говорил Нарзес.

— А ему кто сообщал?

Симон развел руками.

— Нарзес был знаком с черным магистром?

— Не знаю. Навряд ли.

— Что за неуверенность в твоем голосе?

— Хозяин делился со мною далеко не всеми своими тайнами. Я не знаю, был ли он знаком с властителем Рас Альхага.

— Говоря по совести, это неважно. Был Нарзес приятелем этого черного магистра, или не был, мы все равно отправимся дальше.

Евнух криво ухмыльнулся.

— Но я действительно не знаю дороги.

— Ты не мог не видеть в какую сторону угоняют тех, кого ты сюда доставил.

— Мог. Люди под покрывалами требовали, чтобы я уходил первым. И не оборачиваясь.

Арман Ги пожевал губами.

— Сколько лет, говоришь, ты занимался своим подлым ремеслом?

— Почти семь.

— За это время должна была протоптаться тропа, хотя бы и в камнях.

Лако, во время этого разговора рыскавший с изучающим видом вокруг места встречи, остановился, наклонился, как бы принюхиваясь, потом выпрямился и призывно свистнул.

— Вот видишь, — удовлетворенно сказал Арман Ги Симону, — пошли.

— Я не понимаю, чему ты так радуешься, — сквозь зубы сказал евнух, — не знаю уж, что там в крепости творят с нами, скопцами, но ведь так может случиться, что с вас там, например, сдерут шкуру.

— Если на барабан господу, то я согласен, — захохотал бывший комтур, произнеся старую альбигойскую поговорку.

— Мы можем не дойти, — проныл Наваз, пытаясь встать.

— Почему-то мне кажется, что крепость где-то неподалеку, и ночевать мы будем не под открытым небом.

Арман Ги оказался прав. Едва начало смеркаться, шедший впереди Лако обернулся и подал знак — приготовиться.

— Вон там, — сказал он, указывая в просвет между двумя большими валунами.

— Да, это башня! — воскликнул бывший комтур и сам зажал себе рот.

— Мы совсем рядом, — сказал слуга, — но они нас не заметили.

— Или вы не в состоянии определить, следят за вами или нет, — ядовито прошипел Симон.

Арман Ги несколько раз крутнулся на месте, пытаясь высмотреть предполагаемых наблюдателей. На востоке, он знал, такие разбойничьи гнезда имеют охранительные щупальца, иногда выдвинутые на много миль от стен. Достаточно вспомнить Старца Горы и его замок.

Лако небрежно заметил.

— Там никого нет. Подходы к крепости никем не охраняются.

Это сообщение произвело на спутников Лако отрицательное действие. Сформулировал замелькавшие в голове мысли Симон:

— Надо полагать, что Черный Магистр настолько грозен, что может позволить себе беспечность.

Арман Ги нахмурился и ничего не ответил.

— Мы идем дальше, — таково было его решение.

Крепость Рас Альхаг по мере приближения к ней все больше поражала воображение. Общая сумрачность постройки усугублялась громадными размерами отдельных камней, из которых крепость была сложена и темно-серым их цветом. Создавалось впечатление, что сооружение это возводилось некогда для существ превышающих среднего человека раза в три. Невольно всплывало воспоминание о легендарных гигантах, коим молва приписывала основание Рас Альхага. Молва повествовала об этих существах скупо и, как бы, испугано.

Постройка была, несомненно, старинной, это было ясно хотя бы из того, что несмотря на особую устойчивость кладки, в некоторых своих местах она имела честь обрушиться. Отчего? От действия всепроникающего времени? Или это следы грозовых разрядов высшей воли, выместившей на крепости местных гигантов свое загадочное неудовольствие?

Вряд ли представлялось возможным найти ответы на эти вопросы.

Единственное, что портило картину древней, грозной, непроницаемой величественности — это странные белые и цветные точки, и полосы в углах бойниц и в провалах между зубцами башен. Крепость, по мере приближения к ней, , начинала напоминать кусок заплесневелого черного хлеба.

И только оказавшись совсем рядом путники поняли в чем тут дело.

Белье!

— Это сушатся чьи-то рубахи, — растеряно сказал бывший комтур.

В принципе ничего особенно странного в том, что стражи Черного Магистра чистоплотны, не было, и даже в том, что стираные подштанники предложены на обозрение всей округе… но как-то это не вязалось с образом обиталища сумрачных, непостижимых изуверов.

Растерянность и недоумение гостей усугубились, когда из-за каменного выступа появилось широкое лицо и, увидев четверку путников, взвизгнуло по-бабьи и скрылось. Чуть позже из-за стен донеслись ширящиеся звуки дикого переполоха.

— Это бордель! — с чувством сказал Арман Ги.

— Или гарем, — таинственно улыбнулся Наваз.

— Надо войти, — неуверенно сказал Арман Ги, указывая на открытые ворота.

— В любой бордель можно войти без всякого опасения, — заметил Симон, — но не во всякий гарем.

Арман Ги окинул раздраженным взглядом гаремного специалиста. Но основные претензии сейчас были не к нему, а к провидению, которое вырвало его, бывшего комтура Байе из лап палача чтобы что? Чтобы бросить в толпу визжащих баб? Неужели в ней может скрываться главная тамплиерская тайна!

Трудно сказать, сколько бы длилось это недоуменное состояние, если бы в распахнутые ворота крепости не начали выбегать какие-то люди в разноцветных покрывалах с прорезями для глаз, и в руках у них не обнаружились бы мечи обнаженные и копья изготовленные.

— Слава богу, — сказал бывший комтур. И его можно было понять. Зашатавшаяся было перед его глазами картина мира, вновь обрела устойчивость.

Лако, следуя примеру своего господина, отбросил на камни меч и кинжал. И вся четверка была немедленно и сердито пленена.

Спустя некоторое время бывший комтур и его слуга сидели в маленькой каменной комнатенке, на куче прелой соломы. В высоко под потолком расположенном окне посверкивали звезды. Плененные молчали. Слишком странным показалось им увиденное для того, чтобы обмениваться торопливыми мнениями.

По поведению людей в покрывалах было понятно — вот-вот нежданных гостей отведут к местному хозяину. Арман Ги продолжал надеяться на лучшее, но его томила неизвестность.

Молчаливые покрывала приняли без особого азарта двух доставленных ими евнухов, явно они не рассматривали их как подарок, или ценный товар. Бывший комтур стал сомневаться, являются ли эти сверхобрезанные настолько звонкой монетой, как об этом думалось.

Не понравилась бывшему комтуру и внутренность легендарной крепости. Она была своеобразно обжита, но жизнь, протекавшая в ней, слишком уж не соответствовала ни размерам сооружения, ни его репутации. Она даже компрометировала гордое название Рас Альхаг.

Оставалось ждать, может быть встреча с местным начальством что-то разъяснит.

Тяжело, мучительно заскрипела дверь, такое впечатление, что ей было противно служить на этом месте и подчиняться недоумкам под покрывалами.

Пленники встали и направились к темному проему. Но Лако неожиданно наткнулся на острие копья, появившееся из темноты. Так ему было велено остаться на гнилой соломе. Господин желал беседовать только с господином. Лако не слишком возражал, слуга, он и есть слуга.

После довольно долгого блуждания по темным, сырым коридорам и лестницам, тускло освещенным светом смоляных факелов, Армана Ги ввели туда, где по замыслу и должна была, видимо, состояться беседа.

Довольно большая зала, перегороженная широченной золотой занавесью. Слева углубленный в пол каменный бассейн с горячей, парящей, приятно пахнущей водой. На противоположной стене три трехфакельных светильника, почти не издающих дыма. И все. И ни живой души.

Впрочем, за расшитой золотом занавесью что-то чувствовалось. Чье-то присутствие. И не просто присутствие. Слышались шлепки, тупые удары, тяжелые вздохи, могучие взревывания. Если бы нормандскому комтуру приходилось когда-нибудь видеть гиппопотама, он бы подумал, что именно его массируют за золотой занавесью.

Невидимая и шумная процедура продолжалась довольно долго, но судя по характеру звуков, все же приближалась к концу. Это обнадеживало, ибо бывший комтур устал стоять, особенно, если учесть предшествовавшее путешествие.

И вот золотая преграда заколебалась, торопливые руки подхватили ее за низ с той стороны и начали осторожно приподнимать. Раздался удар невидимого гонга и гость Рас Альхага увидел большую круглую кадку с четырьмя приделанными к ней ручками, наподобие галерных весел. За каждую из них держалось по два белых покрывала. В кадке же помещался, наполняя ее как квашня, огромный человек с пятнистым, как у спрута лицом, со струпьями на почти лысом черепе и с глубоко запавшими глазами. Облачено это «тесто» было в парчу, усыпанную неимоверным количеством драгоценностей.

Покрывала, поставив своего господина перед будущим собеседником, молча и торопливо удалились.

Установилось молчание. Не тягостное, ненапряженное. Молчание-предвкушение.

Рассматривая Черного Магистра — Арман Ги был уверен, что это он — нельзя было не подумать, что это первое существо скроенное по мерке тех, исконных владельцев и строителей Рас Альхага. Бывший комтур подумал это и, отступив на шаг поклонился. Но поклон у тамплиера получился неловким, ибо за спиной y него оказалась маленькая скамейка. Он мог бы поклясться, что когда входил в залу, ее не было.

— Кто вы? — раздался вдруг голос, полно соответствующий размерам и важности того, кто был вынесен из-за занавеси.

Бывший комтур положил себе сначала скрыться за выдуманным именем и за выдуманной историей, чтобы иметь возможность присмотреться, к обстоятельствам и выбрать правильную линию поведения. Но звук этого голоса оказал на него странное действие, безропотно осыпался панцирь защитного замысла и бывший комтур сказал:

— Я франк. Дворянин. Имя мое Арман Ги. Некогда принадлежал к Ордену рыцарей Храма Соломонова.

Богато украшенное тесто медленно и страшно втянуло в себя воздух, так, что даже пар над бассейном немного склонился в его сторону.

— Это хорошо, что вы говорите правду. Ибо меня обманывать не просто бесполезно, но и небезопасно.

Арман Ги не сразу понял, что его больше всего потрясло в словах Черного Магистра. Ах, да! Он говорил не на лингва-франка, а на чистейшем французском языке. В этих-то восточных дебрях!

— И вот, что я вам советую, шевалье Ги — раз уж вы начали говорить правду, то и продолжайте это делать.

Бывший комтур склонил согласно голову.

— Какое положение вы занимали в Ордене?

— Карьера моя прервалась в должности комтура Байе, что в северной Нормандии.

— Имели ли вы конфликт с нынешним Великим Магистром Ордена?

— Мой конфликт с ним кончился подземельем Тампля.

Гигант опять вздохнул, между его вздохами можно было неторопясь сосчитать до тридцати.

— Я задам вам еще вопрос, и в ответе на него будьте особенно откровенны. Это в ваших интересах.

— Я готов.

— Зачем вы пожаловали в Рас Альхаг?

Арман Ги ответил не сразу, и не потому что раздумывал, что именно скрыть. Скорее наоборот — он прикидывал, как составить такой ответ, чтобы он полнее удовлетворил этого разряженного гиппопотама.

— Понимаю, что трудно говорить, слишком широкая картина открывается вашему мысленному взору, мешают подробности.

— Пожалуй.

— Меня не интересует ваша история целиком. Я спрошу вас о нескольких отдельных моментах, но тут уж Вы будьте точны и не скрытны сверх меры.

— Обещаю вам… мессир.

«Тесто» колыхнулось.

— Если Вы теряетесь в поисках титула, которым было бы удобнее меня именовать, остановитесь на «сир».

Позже я разъясню вам, почему именно на нем.

— Понимаю.

— Итак, начнем задавать вопросы. Не были ли вы в вашей французской жизни знакомы с идеями некоего человека по имени Ронселен Фо?

Вывший комтур одновременно обрадовался и испугался, как быстро нащупана здешним хозяином его суть!

— О, да!

— Хорошо. Не они ли, эти идеи, толкнули вас в это путешествие?

— Опять-таки, да.

— Вы побывали в гостях у маркиза де Берни?

Арман Ги лишь поклонился в ответ.

— В какой степени это ваше странствование связано с интересами короля Филиппа.

— В огромнейшей.

— Король думает, что послал вас на поиски тайной казны Ордена Тамплиеров?

Арман Ги замялся.

— В известной мере… то, что думает король Филипп…

Человек в кадке вздохнул.

— Ясно. Не трудитесь. Нельзя ответить искренне, если ответа нет. Теперь можете сесть.

Бывший комтур уселся, испытывая огромное облегчение. Ему казалось, что он был на волосок от гибели.

— Теперь, далекий гость, можете, если хотите, и мне задать несколько вопросов. Даже не несколько, сколько угодно. Я в свою очередь обещаю, что мои ответы будут совершенно правдивы.

Арман Ги недоверчиво улыбнулся.

— Мне понятна ваша нерешительность. Позволю себе дать вам совет.

— Охотно ему последую.

— Спросите как зовут вашего необычного собеседника и заодно извините мою неделикатность. В начале беседы я не был уверен, стоит ли мне представляться. Спрашивайте.

— Как вас зовут, сир?

— Граф д'Олорон, к вашим услугам.

Нижняя челюсть бывшего комтура подвигалась, словно пережевывая только что услышанную новость.

Человек в кадке кажется был удовлетворен тем, какое впечатление произвел звук его имени.

— Тот самый граф д'Олорон?

— Вы так удивлены… вы вероятно слышали о моей смерти, да?

— Вот именно. Считается, что вы руководили отступлением… Потом удерживали какой-то рубеж вместе с сотней рыцарей. Но это было…

— Это было давно. Очень. Но согласитесь, я ведь не выгляжу юношей.

Бывший комтур деликатно промолчал.

— Все это было, и героическое отступление и героическая оборона. Кстати, закончившаяся успехом. Мы отстояли Рас Альхаг. Сарацины Идрис Хана отошли, а сам он умер. Вернее наоборот, сначала он умер, затем произошел панический отход. На наше счастье мусульмане решили, что смерть их вождя была делом моих рук. Или чар. Со временем вера в невероятную способность бородатого франка в красно-белом плаще стала абсолютной. Этому способствовала целая цепь невероятных и очень впечатляющих совпадений. Но это отдельная повесть, не время ее сейчас излагать.

— Как вам будет угодно, сир.

— Скажу честно, никакими сверхъестественными способностями я не обладаю и не обладал, но у меня хватило ума не опровергать славу, приписываемую мне здешней молвой. Мои люди тоже быстро поняли выгоду подобного положения.

Граф захохотал, вдруг вспомнив, видимо, забавный случай из той поры. Хохот его был конечно же монументален. Казалось, что слуги, сидящие за занавесом собирают его раскаты и делают из них плиты для ремонта башен Рас Альхага.

— Вы ведь были у маркиза де Берни?

— Да, сир.

— Это, кстати, сын моего верного соратника. Так вот, этот несчастный стал заурядным морским разбойником без чести, без ритуала, без идеи. Другое — я.

Мне не пришлось выезжать на караванные тропы и кого-то грабить. Местные жители сами взялись доставлять мне богатые подношения в обмен за невмешательство в их обычную жизнь. Я и мои рыцари стали вести жизнь сытую и праздную. Постепенно мы даже перестали охотиться. Но настало время, когда на Рас Альхаг обратил свои взор князь Алеппо. Какой властитель может допустить существование еще одного центра власти в пределах своих владений!

Бывший комтур кивнул.

— Он собрал войско, этот князь Хасар. И думаю нам, начавшим жиреть и научившимся лениться, пришлось бы худо. Но тут опять случай. Заболевает любимая жена князя. Как раз накануне выступления. Хасар пребывает в полной уверенности, что виновно в этом мое черное волшебство. Он присылает гонца с требованием снять чары, иначе… Что оставалось делать? Я объяснил, что чары снимаю, умрет так все равно умрет, неправда ли? Не умерла. Даже расцвела после болезни. А с князем мы сделались ближайшими друзьями после этого.

Граф внезапно прервал течение рассказа.

— Как вы думаете, зачем я вам все это выкладываю, а, господин рыцарь?

Арман Ги чистосердечно признался:

— Не знаю.

— Да вот и я не знаю. Давно я никому не рассказывал своей истории. Никому. Но раз уж начал. Дружба наша с князем шла своим чередом. Положение мое, стало быть, еще более упрочилось. Жизнь в крепости потекла совсем уж не по монашеским правилам. Вино, женщины. Ну, о нашей внутренней орденской жизни много судачат всякие завистливые пустомели и ханжи-святоши, но обычно она уравновешивалась внешними воинскими подвигами. За отменой оных открывалось два пути для сохранения какой-нибудь формы. Или суровая святость, или окончательная степень распутства. Что вы думаете выбрали мы? Да, разврат. Можно сказать, разврат на философском уровне. Предел падения, мерзейшие из видов грязи. Презрение к плоти через изнурение ее непрерывными удовольствиями. Надо признать, не все приняли новое направление в жизни-обители, но все же большинство. Огромное большинство.

Граф д'Олорон снова испустил серию голосовых раскатов.

— Трудно даже вообразить, что тут творилось, какие надругательства над человеческой плотью, какие бесподобные половые ужасы и гекатомбы обжорства и пьянства. Кажется мы перебрали и перепробовали все. Мы добрались до тех страниц книги разврата, откуда нам забрезжил свет некоей святости.

Арман Ги слушал внимательнейше, он даже не заметил, как стала отвисать его нижняя челюсть.

— Тем временем умирает князь Хасар. Тоже наконец ставший истинным тамплиером и одним из самых углубленных в новой вере. Чтобы не заполучить на престоле княжества человека не готового окунуться в свет нашей неординарной истины, пришлось заплести интригу, подделать кое-какие бумаги. Не буду вдаваться в детали. Новым князем Алеппо стал я. Боюсь, что вы несколько удивлены.

Бывший комтур с трудом сглотнул слюну.

— Я потрясен.

— Не так уж трудно, честно говоря, эта было сделать. И именно потому я велел называть меня сир.

— А как же мусульманство?

— Что мусульманство?

— Вам же приходилось участвовать в обрядах и прочее всякое.

Граф фыркнул, как четверка боевых коней.

— Неплохо бы вам, ученику Ронселена, вспомнить такую очевиднейшую истину, что в определенной плоскости понимания все религии мира едины. И для знающего, для посвященного переход из одной в другую не сложнее смены облачения. Вы хотите со мной поспорить?

— Не смею.

— И правильно. Наши предшественники хорошо это знали, поверьте мне.

Рассказчик похлопал пухлопалой ладонью по краю кадки:

— Собственно, почти все интересное я вам уже рассказал.

— Я понимаю.

— Что вы понимаете?

— Почему так беспечно охраняется крепость. Бояться некого, если Черный Магистр и князь Алеппо это один человек.

Рука графа, сделала небрежный жест.

— Чтобы понять это, не надо сильно напрягаться. Но вы, кажется, еще что-то хотите спросить?

Арман Ги деликатно покашлял.

— Говорите же!

— Я о евнухах. Откуда взялись эти дикие слухи, что Рас Альхагу потребны скопцы в больших количествах?

— Это не дикие слухи, а чистая правда.

— Да-а?

— Именно так, и виною всему знаете что? — Нет.

— Годы. Да, да. Человек, как это не странно, старится. Если плоть год из года разрушать, она разрушается. Посмотрите на меня.

Арман Ги опустил глаза.

— Нет, вы посмотрите на меня. Я обладал циклопическим, неестественной крепости здоровьем. На кого я похож сейчас, на кого?

— Я не…

— Я похож на кусок прокисшего теста. В печени у меня живет какое-то чудище с сотней клыкастых голов. Мои ноги распухли и отказываются мне служить. У меня двойная кила и громадная грудная жаба. Моя кожа покрыта струпьями. Вы хотите сказать, что это наказание мне за мою прежнюю жизнь?

— Я не знаю, — одними губами прошептал гость.

— Именно так. Наказание. Я это понял несколько лет назад. Я давно проник в свою ошибку. Философскую нашел неправильность в своих первоначальных рассуждениях. Надо не умертвлять плоть насильственным утолением желаний, надо вырвать корень желания из тела человека, чтобы он не имел возможности желать. Лишить его даже выбора между желанием и отказом от него. Вы понимаете о чем я говорю?

— Боюсь, что нет.

— Боитесь? Бойтесь. А пока я вам объясню, о чем идет речь. Я думал очень долго и пришел к выводу, что вся пирамида вожделений стоит на одной плите. Даже не так, пирамида эта перевернутая и острием своим она упирается в одну точку. Вот так правильнее.

Арман Ги вяло улыбнулся, он, совершенно не знал, как ему себя вести.

— А точка эта — половое влечение. Лишенный его человек, постепенно избавляется от всех прочих увлечений. Недаром первое, что заметил Адам, вкусив от змеиного плода, что он мужчина и захотел женщину. Стал плодиться и размножаться с наслаждением. Увеличивать горы греха и моря горя в этом мире. Недаром же считается, что спасшиеся на том свете станут бесполы, даже обладая при этом телами своими. Как же это можно телесно воскреснуть и пол свой не утратить при этом?! Долго, долго и мучительно думал я об этом.

Голос Черного Магистра гремел под сводами залы и, казалось, сотрясал всю крепость.

— И нашел выход! Нашел!

— Оскопление? — прошептал Арман Ги.

— Правильно! Наконец-то правильно. Лишившись, уда своего, этого гадчайшего из органов, человек начинает преображаться. И полностью очиститься ему мешает знаете что?

— Что?

— То, что он продолжает жить среди людей. Скопцов единицы, они втянуты в дела ослепленных страстями человеческих масс, невольно сами начинают интриговать. Иногда даже правят империями. Но хотят — другого.

— Чего же, сир?

— Это очень просто, — голос графа вошел в привычные пределы, они должны жить среди себе подобных и, вдали от обычных людей.

— Но, простите, как же они… род их вскоре пресечется.

— А не такова ли идея всего священного писания? Род людской не может пребывать вечно. Будет поколение, которое назовется последним. Ведь не расточение семени, а завоевание вечного блаженства цель жизни земной. А иначе бы и не было объявлено о грядущем страшном суде. Вы потрясены?

— Да, я потрясен, — искренне сознался Арман Ги.

Граф удовлетворенно облизнулся.

— И вот я организовал соответствующую обитель.

— И вам удалось все, что вы ждали от этого начинания?

Человек в кадке мощно поморщился.

— В любом, даже святом деле нельзя избежать сложностей. В идеале, конечно, членами моей общины должны становиться оскопившиеся добровольно и даже радостно. Но не всегда этого можно добиться, и более того — весьма редко. Не все догадываются о своей пользе. Но это легко объяснимо. Чтобы открыть духовные очи человека и заставить их узреть истины, приходится прикладывать определенные усилия. И мы их прикладывали не покладая рук.

Арман Ги напряженно молчал в ожидании новых невиданных откровений.

— Н-да. Мы скупаем наших несчастных братьев, томящихся по гаремам всего магометанского мира, здесь они находят умиротворение и понимание. Братское участие и отеческую заботу. С моей стороны.

— Но, сир, простите за, может быть, дерзкий вопрос.

Граф шумно кашлянул.

— Ну.

— А не пытаются ли они бежать, я имею в виду самых неразумных из новообращенных.

— Не знаю. Наверное, нет. Охранники у меня хороши. Потому и кажется, что крепость плохо охраняется, что копья их обращены во внутрь, а не вовне. И потому братия моя спокойна и довольна. Всем.

— А сами охранники?

— Что охранники?

— Им здесь нравится?

— Да какое это имеет значение?!

— Ну, в общем…

— Они никуда не могут бежать. Сейчас покажу почему. Эй, иди сюда, кто-нибудь.

Из-за занавеси появился мгновенно человек в покрывале и поклонился.

— Сними.

Покрывало шурша взлетело и Арман Ги отшатнулся — на него глядело жуткое, безносое лицо. Рядом с этим человеком Лако, например, даже при всех своих ноздрях, мог сойти за родственника Филиппа Красивого.

— Так ильханы поступают с осквернителями могил, — сообщил граф д'Олорон. — А правоверные мусульмане отлавливают тех, кто вышел из-под ножа монгольского палача и убивают, как бешеных собак. Открыться безносому человеку совершенно негде, теперь понятно?

— Так все стражники осквернители?

— Зачем, я сам им режу носы. Тем кто покрепче и годится носить копье.

— А они… они не серчают на вас, сир?

— Ну и пусть. Ну убьют они меня — куда денутся? Лучше уж со мной и без носа, чем без меня и без жизни.

Граф зевнул, отворив зловонную пещеру. Разговор явно приближался к концу.

— Ну вот, нормандец и тамплиер, ты узнал все, что хотел, правильно?

— Да, сир.

— И я хочу тебя поздравить с прибытием. Надеюсь, ты с открытыми глазами примешь истинную веру.

Ужасающая догадка вспыхнула в мозгу рыцаря.

— Какую веру? Вы сказать…

— Да, — с гордостью заявил Черный Магистр, князь Алеппо и граф д'Олорон, — уже завтра тебе и твоему слуге будет оказана высокая и неизбежная честь, и вы сможете разделить вместе со всеми нами жизнь в истине.

— А я не могу! А если я не хочу?!

— Ты можешь отказаться, но тогда тебе придется лишиться носа. И одеть покрывало. Как и твоему слуге.

Тем более ему, как мне сказали, не так уж много и отрезать-то придется.

Когда Армана Ги вывели из залы, за его спиной еще долго стоял каменный смех.