Неверный шаг

Станчев Лучезар

 

1

Трифон Йотов сосредоточенно следил за экраном компьютера. Ожидая окончательных результатов вычислений, он настолько увлекся работой, что позабыл обо всем на свете. Меж тем стало темнеть, и он широко распахнул двери балкона. В кабинет ворвались звонкие голоса. Особенно выделялся один, в котором Йотов узнал смеющийся голос младшего сына — четырнадцатилетнего Румена. Веселый мальчишка, его Румен! Трифон любил выходить на балкон и, облокотившись на перила, наблюдать за жаркими баталиями, разворачивавшимися внизу. Но сейчас он сразу же вернулся к столу, где были разбросаны листки с расчетами. Йотов уже давно работал над новой схемой усилителя. Именно поэтому с таким нетерпением он ожидал решение компьютера. Когда на экране засветился результат, Йотов радостно улыбнулся. Наконец-то успех — после двух лет упорнейшего труда!

В дверь трижды позвонили. «Маргарита пришла...» — подумал Йотов и с улыбкой на лице поспешил в коридор. Но вместо Маргариты он увидел в дверях Гешевского. Рядом с ним стоял незнакомый мужчина. Гешевский, с его черными усами и седой головой, давно вызывал неприязнь у Йотова. Еще с того времени, когда строился их дом. Йотов тогда вызвал мастеров, чтобы они обшили деревянными плоскостями чердачное помещение, предназначавшееся для кабинета его старшего сына Евгения, и проделали на крышу окно. Другие соседи не возражали. И только Гешевский, чье чердачное помещение было рядом с Йотовым, хотя он жил в другом подъезде, принялся строчить жалобу за жалобой, пытаясь доказать, что Йотов-де «портит фасад дома». Служитель отдела архитектуры не дал ход жалобе, так как при осмотре убедился, что окно не может портить фасад, потому что выходит во двор. С тех пор соседи перестали здороваться. А сейчас Гешевский стоял в дверях, улыбаясь, как ни в чем не бывало.

— Товарищ Йотов, вот ваш знакомый разыскивал вас в нашем подъезде...

— Совсем ты меня забыл, Трифон... Это я, Эрих. Помнишь, улицу Чепино, — заговорил незнакомец по-болгарски, но с небольшим акцентом.

— А-а, Эрих! — смутился Йотов. — Ну что ж, заходи!

Эрих переступил через порог, а Гешевский, хотя и сгорал от любопытства, пробормотал что-то вроде «до свидания» и повернул обратно.

Йотов провел гостя в кабинет.

Удобно расположившись в мягком кресле, Эрих достал сигареты.

— У вас можно курить?

— Разумеется! — Йотов поставил перед гостем пепельницу.

— А ты? Насколько я помню, ты тогда не курил.

— И теперь не курю. Не выношу табачного дыма.

...В памяти Йотова всплыло далекое прошлое. Незадолго до событий 9 сентября 1944 года, будучи студентом и страдая от нехватки денег, Йотов купил ротатор, чтобы подрабатывать размножением лекций. Он тогда снимал комнату на улице Чепино в старом двухэтажном доме дачного типа с эркерными окнами. По вечерам обычно допоздна работал. А по соседству расположился отдел картографии немецкой комендатуры. Однажды вечером к нему заглянул молодой немец, который довольно сносно говорил по-болгарски. Нельзя сказать, что его визит был проявлением добрососедских отношений, скорее это можно было назвать обыском. Эрих, так звали немца, довольно бесцеремонно потребовал показать ему лекции и даже взял «на память» несколько готовых страничек...

— Я пришел поздравить тебя с изобретением. Нисколько не сомневаюсь, что оно принадлежит тебе, но ведь у вас все общее — и как всегда указан коллектив.

— Откуда ты знаешь об изобретении? — удивился Йотов.

— Я слежу за новыми разработками в той области, в которой ты работаешь. В настоящий момент представляю одну торговую фирму...

Эрих помолчал и осторожно добавил, что если бы Йотов согласился передать ему это изобретение, его ожидало бы крупное вознаграждение...

— Ну сколько ты получишь?! К тому же ты входишь в коллектив... — выразил сожаление Эрих...

Йотов молча слушал своего гостя и ему вдруг вспомнилось, как вскоре после их первого знакомства они встретились вновь. Объявили воздушную тревогу. Трифон направился к бомбоубежищу и встретил Эриха. Тот предложил ему вместе переждать налет. Грузовик, принадлежащий немецкой комендатуре, отвез их на десяток километров от города, к реке Искыр. Они остановились в селе Петырч и зашли в корчму. Воздушная тревога продолжалась два часа. Поскольку Эрих говорил по-болгарски лучше, чем Трифон по-немецки, разговор шел на болгарском. Как бы между прочим Эрих заметил, что фюрер допустил роковую ошибку, начав войну на Восточном фронте. Трифон не верил в искренность слов своего собеседника. Ему казалось, что Эрих испытывает его. С тех пор немец зачастил к Йотову домой, даже помогал ему перепечатывать лекции на ротаторе. Он все более открыто говорил о том, что с Западной Европой Германия может справиться, но Советский Союз ей не по зубам...

— Ты знаешь, зачем я пришел? — снова спросил Эрих. — Я узнал, Трифон, что ты готовишь нечто грандиозное... Изобретение, которое будет иметь большое значение... Оно стоит больших денег. Ваша власть таких денег тебе не заплатит... — Эрих откинулся назад и снова закурил.

— Я работаю не только за деньги, — сказал нахмурясь Йотов и снова подумал: «Откуда у него эти сведения?»

— Но ведь ты и вправду работаешь над чем-то крупным? Может, у тебя даже уже все готово? Скажи откровенно — ведь мы с тобой друзья!

— Да я над многими вещами работаю — одни более важные, другие менее... Однако ,Эрих, ты кажется забываешь, что я — болгарин...

— Знаю, Трифон, знаю... Мне также известны и кое-какие подробности о твоем положении в институте. И я хочу, чтобы ты помнил: друг познается в беде! В сорок восьмом я тоже хотел тебе помочь... Однако когда я к вам пришел, ты отказался меня принять. Разумеется, тогда нужно было соблюдать осторожность... В настоящий момент я представляю солидную фирму. Так что тебе не о чем беспокоиться. Времена меняются. И, как ты знаешь, связи расширяются! Если твое изобретение, о котором я наслышан, действительно ценно и представляет интерес, в чем я уверен, то ты бы смог получить за него солидную сумму... через меня... А если ты перейдешь к нам на работу, мы обеспечим тебе прекрасную материальную базу и ты сможешь возглавить группу наших лучших специалистов. Подумай хорошенько, Трифон, прежде чем отказаться!

Слово «возглавить» больно кольнуло сердце Йотова... В институте, которым он руководил, у него были неприятности... Внимательно слушая гостя, он вспомнил то утро, когда Эрих, придя в их маленькую старую квартиру, заявил, что не захотел бежать с фашистами, а устроился на работу в какое-то дипломатическое представительство... Тогда Йотов действительно отказался его принять, и Эрих больше не появлялся. Но теперь, спустя столько лет, он объявился снова. Откуда ему известны такие подробности о его работе? Уж не от Златанова ли, с которым он познакомил Эриха тогда, в 1943 году?..

Выдохнув колечко дыма, Эрих закинул ногу на ногу и выжидательно замолчал.

Молчал и Йотов. Глубокое огорчение, которое грызло его душу, заставило не спешить с ответом. Он с болью подумал, как все-таки живучи подхалимаж и клевета, пустившие корни в учреждениях, институтах, на предприятиях... В сущности, Йотов был оптимистом, и все же... Он сказал:

— Я действительно сейчас заканчиваю работу над ценным, смею надеяться, изобретением, но запатентую его в Болгарии.

— Трифон, я желаю тебе только добра. Подумай над моим предложением. Через месяц я снова приду. А пока — до свидания!

— Прощай! Не стоит больше приходить... Впрочем, как хочешь.

Проводив Эриха, Йотов вернулся в свой кабинет и в растерянности опустился на стул. В голове лихорадочно пульсировала мысль: «Зачем я его принял? Почему не выгнал этого «доброжелателя»?!

 

2

После двух дней утомительной поездки с полковником Чавдар Выгленов вернулся домой. Почтовый ящик был забит газетами и журналами. Среди них оказалось и несколько писем. Оставив почту на журнальном столике, Чавдар прошел в ванную: несмотря на то, что стрелка часов подбиралась к шести, жара не спадала, и он принял холодный душ. Затем надел чистую рубашку с короткими рукавами, подошел к зеркалу и несколько раз прошелся гребнем по еще мокрым волосам, стараясь пригладить непокорные вихры. Довольный своим видом, устроился в кресле, положив вытянутые ноги на табуретку, и только тогда, едва сдерживая волнение, протянул руку к письмам.

Первый конверт весь пестрел красивыми итальянскими марками. «От Виолетты!» Он решил не вскрывать его сразу, оставить на потом.

Почерк на втором конверте был незнаком! И его он отложил в сторону. Третье письмо было от матери. Она писала, что приедет в Софию как делегат съезда организации Отечественного фронта. Чавдар вздохнул. Он любил мать и всегда радовался ее приезду. Только вот третьего дня он подал заявление об отпуске. Ему хотелось провести десять дней у нее, в родном городе, а остаток отпуска он намеревался взять позднее, когда приедет Виолетта. Ничего не поделаешь. Придется остаться в Софии.

Выгленов вскрыл письмо от Виолетты. Вот как! И она приедет раньше, чем обещала Все его планы срывались. Лучше всего вообще отложить отпуск... Наконец настала очередь последнего письма. Оно было без подписи. Чавдару приходилось получать такие анонимные письма. Их было неприятно читать, но он все же придавал им известное значение. Человек мог написать донос из разных побуждений: чтобы направить расследование по ложному следу, разыграть его самого — из ненависти к власти, или оклеветать кого-нибудь из желания отомстить. Но иногда анонимное письмо писалось, так сказать, из «общественных» побуждений — подозрительное поведение какого-нибудь человека не могло не возмутить честного гражданина, даже если он и не отваживался подписаться из страха или по какой-либо иной причине.

«Уважаемый товарищ, — писал неизвестный, — недалеко от вас, буквально через дом, живет инженер Трифон Йотов. Брат его сбежал во Францию. В институте, где Йотов работает, он перессорился с коллегами из-за авторства на одно «изобретение». Йотов желает, чтобы наградили только ЕГО, только ОН якобы способный, а все остальные — тупицы и невежды. (Интересно, откуда такая самоуверенность?) В последнее время Йотова посещают довольно-таки сомнительные лица — в разное время суток. В этом вы сами можете убедиться. Выйдите когда-нибудь во двор после полуночи, и увидите, что из всего дома только его окно светится — зачастую до двух-трех ночи (пятый этаж, слева от балкона). Интересно, кто его гости? В каких темных делах участвует этот враг народной власти?
Ваш знакомый»

Прочитав письмо, Чавдар усмехнулся. Доброжелатель, пожелавший остаться неизвестным, сообщал, что брат Йотова убежал во Францию. Но когда — об этом умалчивал... И что за лица его посещают? Если это не выдумка, то нужно проверить...

Из того факта, что об отношениях Йотова с коллегами говорится в начале письма, можно сделать заключение, что писал его не сотрудник института. В противном случае, автор письма коснулся бы этой темы как бы «невзначай», где-нибудь в конце письма.

Чавдар задумался. Откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, но мозг его продолжал усиленно работать. Он протянул было руку к телефону, но не успел снять трубку, потому что телефон резко зазвонил.

— Да, я. Слушаю вас, товарищ полковник!

«Интересно, зачем я ему понадобился? Ведь не прошло и получаса, как мы расстались...»

— Чавдар, — услышал он голос полковника. — Тебе придется отложить отпуск.

— Именно об этом я и собирался вас просить...

— Небось говоришь так, чтобы я не подумал, что приносишь себя в жертву...

— Нет, товарищ полковник, я действительно...

— Ладно. Вопрос не терпит отлагательств. Ты готов? Машина прибудет за тобой через десять минут.

«Зачем он меня вызывает? — думал Чавдар, лихорадочно завязывая шнурки на ботинках. — Наверно, что-то случилось...»

Он вернулся домой только в час ночи, после напряженного изучения материалов о случае в селе Стойки. Вышел на остановке напротив высотных домов и машинально бросил на них взгляд. Дома стояли, погруженные в сон. Светилось лишь одно окно соседнего дома — кабинет инженера Йотова на пятом этаже. «Видно и впрямь придется с ним иметь дело...» — подумал Чавдар.

Имя Йотова тесно переплеталось, с тем, что случилось в Стойках. Инженер сначала отказался, а потом согласился сопровождать двух специалистов исследовательского института к южной границе... Важные документы исчезли именно в то время, когда он был там...

Вернувшись домой, Чавдар решил больше ни о чем не думать. В голове шумело, будто пела свою песню целая армия кузнечиков на свежескошенном лугу. И он представил себя лежащим у копны сена, чуть ли не наяву ощутив запах трав — чабреца, тысячелистника, зверобоя... Подхваченный волной этих запахов, он уснул.

 

3

В комнате совсем стемнело, но Йотов не зажигал света Его мучила мысль, что он попал в водоворот, из которого ему не выбраться. Убедительно ли было его объяснение относительно расписки о полученной за границей валюте? В прошлом году он и его заместитель Зико Златанов ездили в Париж для участия в международной конференции. Как только стало известно, что он едет в командировку, Йотов написал брату Василу, который после женитьбы на француженке жил в Париже, что хотел бы с ним встретиться. Но Васил как раз в это время должен был ехать на свадьбу шурина в средиземноморский городок Сет. Они виделись всего лишь несколько минут в вестибюле учреждения, где работал Васил. Зико ждал снаружи. Васил позвонил своему сослуживцу немцу Диттеру и попросил его дать Трифону тысячу франков. Трифон в присутствии Зико написал Диттеру расписку. Потом они со Златановым разделили полученную сумму пополам. Непонятно, каким образом, но эта расписка была приложена к материалам следствия. А со Златановым они поссорились еще в дороге. Трифону претили самоуверенность и кичливость Златанова. Из его хвастливой болтовни выходило, что он, Златанов, является фактическим руководителем института, но вынужден уступить этот пост Йотову потому, что тот старше...

Что-что, а говорить Златанов действительно умел. Ему было свойственно четкое логическое мышление, он даже в присутствии трех собеседников витийствовал, будто выступал на собрании. Несколько раз между ними вспыхивал спор. В отличие от Йотова, Златанов любил ночные бары с джазовым оркестром. В Вене, где они провели всего два дня, по настоянию Златанова посетили бар, где каждый заплатил по 25 шиллингов. А теперь в материалах расследования лежало донесение Зико Златанова, где он написал:

«Руководитель делегации Трифон Йотов водил меня в Вене и других городах в ночные заведения...»

На обратном пути они заехали в Берлин.

Наглое поведение Златанова не имело границ. В Пергамоне — музее, где воспроизведен монументальный въезд на городскую площадь древнего города Пергама в Малой Азии с двумя шеренгами каменных львов, посетителям демонстрировали остатки нескольких храмов, перенесенные в музей после раскопок в античном городе. Златанов, довольно прилично говоривший по-немецки, подхватил под руку немку-экскурсовода и быстро повел ее вперед. Йотов не жалел о том, что остался один — тишина позволила ему проникнуться величием старинных храмов, но в глубине души он был огорчен.

В сущности, начало вражде было положено давно, лет пять назад, когда Йотов принял на работу в институт молодого инженера Гылыбова. Златанов был против этого назначения и сразу же настрочил донос на Йотова, что он якобы окружает себя «своими людьми». Он упомянул и о неких «своеволиях» Йотова, которые тот себе позволяет при встрече зарубежных гостей. Йотову пришлось давать устное объяснение. Вопрос казался решенным. Тогда Златанов избрал другую тактику. Он постарался сблизиться с Гылыбовым. Все выдумки Златанова о поведении Йотова за границей жадно впитывались доверчивым и простодушным Гылыбовым, который не сомневался в том, что в один прекрасный день руководство института должно быть вверено ему. Именно Златанов подсказал ему эту идею. У него, Златанова, якобы нет времени заниматься административными делами института, а Гылыбов — молодой специалист, ему и карты в руки, именно он должен навести в институте порядок, добиться во всем экономии, восстановить коллективный метод работы. Все это льстило Гылыбову, видевшему в лице Златанова не соперника, а верного друга.

«Моя вина, — думал Йотов, — что я отдал неопытного Гылыбова в руки Златанову! Скорее бы кончалась эта история! Я должен завершить свою разработку, которая (интересно, как об этом пронюхал Эрих?) поможет создать новую отрасль в нашей промышленности. И я это сделаю! Ведь главные принципы уже определены! Эффект в специальном режиме тоже установлен. Верю, что вскоре будет открыто и неограниченное действие!»

В дверь трижды позвонила «Наконец-то, Маргарита!» — обрадовался Йотов. Он зажег свет и пошел открывать. «Ей ничего не скажу! Зачем ее тревожить! Настоящий мужчина все неприятности должен брать на себя!» — решил он, с улыбкой целуя жену в щеку, а потом вышел на балкон и позвал Румена домой. Румен ворвался в комнату, довольный, что мать вернулась из школы. Вскоре пришел и старший сын, Евгений. Семья Йотовых села ужинать.

 

4

Чавдар обычно не задергивал на ночь шторы. Он любил, чтобы солнце будило его по утрам. Солнечный луч пробегал по потолку, потихоньку спускаясь по стене прямо к кровати. И если Чавдар еще не проснулся, принимался щекотать ему в носу. Но в этот день Чавдар проснулся еще до восхода, когда небо только чуточку порозовело. В открытое окно доносилось пение синиц и дроздов, пробудившихся в соседнем сквере. Чавдар спал каких-нибудь три-четыре часа, но чувствовал себя бодрым. Он побрился и долго плескал в лицо холодной водой.

Стоя у окна и медленно потягивая кофе, он слушал, как гулко раздаются в тишине спящего города шаги редких прохожих, рассеянно скользил взглядом по еще пустым трамваям и автобусам и, глубоко вдыхая приятную свежесть утра, неторопливо обдумывал все, о чем узнал вчера у полковника.

На коллегу Ганева, которому поручили расследовать случай в Стойках, было совершено нападение. К счастью, нанесенные ножевые раны оказались не смертельными.

 

...Пришедший в сознание Ганев доложил, что выехал в прошлую ночь, якобы по вызову полковника, который сообщил ему по телефону из Перника, что выслал за ним машину. Шофер машины напал на Ганева и попытался его убить. На вопрос следователя, что он думает о происшедшем, Ганев высказал предложение, что преступникам, очевидно, удалось подменить настоящего шофера своим человеком. Но он нисколько не сомневался в том, что разговаривал именно с полковником, правда потом полковник передал трубку кому-то другому...

 

Посовещавшись, полковник, Выгленов и следователь выдвинули такую версию: преступнику необходимо было убрать Ганева, потому что тот расследовал случай в селе Стойки. Он знал о том, что полковник уехал по делам в Перник. Кто-то, кому был хорошо известен его голос, воспользовался этим и говорил от его имени, а Ганев — со сна ни в чем не усомнился. Машина, на которой пытались увезти Ганева, была краденой. Ее хозяин еще утром заявил о пропаже. Не исключено, что он связан с преступниками. Его задержали.

Под предлогом того, что барахлит мотор, шофер остановил машину. Затем, улучив момент, нанес Ганеву два удара ножом. Следовало выяснить два момента: почему они отправились в Перник окружной дорогой и почему удар был нанесен у железнодорожного переезда. Ганев объясняет это тем, что, как сказал шофер, на том участке можно было развить большую скорость, что он фактически и сделал, как вдруг обнаружились неполадки в моторе. Необъяснимым также был тот факт, что шофер был один, и что он нанес удары ножом в машине. Может, он и в самом деле действовал без помощников? Однако по телефону говорили двое. Личная месть? Но, как свидетельствует Ганев, такая версия отпадает. У него, по его словам, врагов нет. Нападение явно связано с расследованием случая в селе Стойки.

...Солнце еще не взошло, а бульвар уже выглядел оживленным. Голоса птиц тонули в шуме моторов и трамвайном звоне. По асфальту наперегонки летели грузовики и автобусы. На остановках нетерпеливые пассажиры штурмом брали нужные им средства транспорта София начинала новый трудовой день.

Погруженный в раздумья, Чавдар Выгленов медленно мерял шагами расстояние между окном и дверью. После того, как он сопоставил факты, вырисовывались некоторые подробности. Нападение на Ганева произошло вскоре после его возвращения из Варны. Почему? Наверно, во время поездки ему удалось узнать нечто столь важное, что его немедленно попытались убрать, чтобы он не смог доложить о своем открытии начальству. За ним вели слежку еще в Софии и телефонный разговор был ловко подстроен. Неудача же покушения, наверно, объясняется какими-то особыми обстоятельствами. Значит, необходимо узнать, что это за обстоятельства, и что удалось Ганеву дополнительно обнаружить в Варне, о чем он не успел доложить. Едва ли можно объяснить внезапные действия врага тем, что Ганев установил невиновность сварщика Сухого дока Христо Крачмарова — это во-первых. А во-вторых, действовал ли нападавший один, или у него были соучастники? Скорее, были. И не только потому, что по телефону звонили двое, просто этот случай был тесно связан со случаем в Стойках. Преступники решили убрать Ганева, испугавшись, что в Варне ему удалось напасть на след, который непременно приведет к разоблачению.

Чавдар продолжал свой анализ. Почему же Ганев продолжает утверждать, что лично разговаривал с полковником? Чавдар снова задумался. Слова, произнесенные полковником, показались Ганеву знакомыми. Где он их мог слышать раньше? Когда? Ганев не помнил.

Солнце поднялось над домами, его лучи, отражаясь в крышах, наполнили комнату пронзительным светом.

Чавдар любил запутанные случаи. Трудности только прибавляли ему упорства.

Одеваясь, он продумал план на сегодняшний день И, придя от этого в хорошее расположение духа, бодро зашагал вниз по лестнице.

 

5

Два трудных года пришлось пережить семье Трифона Йотова. Все началось с двойки по математике, которую получил Евгений в десятом классе. Он увлекся общественной работой, и, будучи секретарем учкома, совсем забросил уроки. Отец попытался было внушить сыну, что общественная работа мешает занятиям, но жена категорически заявила, что в наше время личное должно сочетаться с общественным. Потом Евгений исправил отметки, но в аттестате по математике была выставлена пятерка, а не шестерка. С помощью отца Евгений подготовился к вступительным экзаменам в вуз и, как он считал, подготовился хорошо. Однако не прошел по конкурсу. Евгению предстояла служба в армии. Он постоянно жаловался на головную боль, но к врачам идти категорически отказывался. Во время медосмотра у него установили гипертонию. Дали на месяц отсрочку, провели курс лечения, но давление продолжало оставаться высоким. В результате Евгения освободили от армии на год. Родители решили устроить его на работу чертежником в конструкторское бюро.

Болезнь Евгения беспокоила всю семью. Своевременно принятые меры привели к тому, что зимой его состояние значительно улучшилось, и он решил снова попытаться поступить в университет. Йотов предложил сыну идти на другой факультет, но мать настаивала, да и сам Евгений мечтал о профессии физика. Всех беспокоило, сумеет ли он подготовиться как следует и не отразятся ли занятия на его здоровье.

Зима была нелегкой и для младшего — Румена. Он любил рассматривать содержимое отцовских папок, его все больше интересовали ровные ряды формул на экране микрокомпьютера. Если отец не работал, то, сменив дискету, Румен играл сам с собой в шахматы или составлял программы электронной музыки, мечтая сочинить мелодию, которой он поздравит брата, когда того примут в университет. Однажды, это было в апреле, Румен вернулся из школы раньше, потому что заболел учитель по географии. Он подсел к столу отца. Схемы были незнакомы, а расчеты — непонятны. Внимание мальчика привлек листок с обозначенными десятью пунктами. Может,это план нового изобретения отца? Но еще с первой же строчки Румен понял, что речь тут идет не об изобретении. Не удержавшись, он прочитал все эти десять пунктов, и они его поразили. В них шла речь об отсутствии коллективного метода руководства, о незаконном использовании иностранной валюты во время заграничной командировки, о несоблюдении финансовой дисциплины, о неправильно составленных документах. Наиболее сильное впечатление произвело на Румена обвинение, предъявленное отцу в том, что он якобы присвоил несколько бутылок вина, взяв их с банкета по случаю институтской годовщины, на котором присутствовали и иностранные гости. Неужели такое возможно? Накануне какого-то праздника отец, помнится, действительно принес домой коньяк «Плиску» и шампанское. Он сказал тогда, что это подарок от сотрудников института. А Румен привык считать отца самым честным человеком на свете!

Читая эти пункты, всем своим существом Румен протестовал против нелепого обвинения, и все же он был смущен. Что же делать? Признаться отцу, что он прочел этот листок и потребовать объяснения? Но разве он судья своему отцу?

Сердце его сжалось. Так вот почему отец в последнее время такой замкнутый и постоянно норовит скрыться в кабинете! Сколько уже времени он не усаживается по вечерам вместе с ними перед телевизором и почти ни с кем не разговаривает. Раньше после ужина они всегда рассказывали друг другу веселые истории. А теперь? Румен даже думал, что отец и мать поссорились и поэтому никуда не ходят — ни в кино, ни в театр. А оказывается, вон оно что... Наверно, мама ни о чем не догадывается! Может, поговорить с братом? Посоветоваться с ним? Нет! У него неладно с давлением! Врач говорит, чтобы его не беспокоили.

С этого дня Румен постоянно искал удобный момент, чтобы поговорить с матерью, но каждый раз, когда начинал разговор, голос его срывался от волнения. И к отцу он стал относиться с преувеличенным вниманием. Старался ему не мешать, охотно выполнял всякие мелкие поручения, пытался обрадовать чем-то. Стал каждый день чистить его обувь, а потом убирать пыль в кабинете.

«Не парень, а золото!» — сказала однажды мать.

Когда через несколько дней отец принялся строчить на пишущей машинке, Румен почувствовал себя соучастником — только он один знал, что пишет отец.

И тогда он решился:

— Мам, а почему отец такой хмурый? Не расспрашивает меня о школе и даже вечером не выходит к нам из кабинета... Может, у него неприятности на работе? — сказал и похолодел, ожидая ответа матери.

— Оставь его в покое! Ты ведь знаешь, что он работает над крупным проектом! Не шуми и не дергай его по пустякам! Как только закончит, так сразу повеселеет и будет таким, как прежде...

— Хорошо бы, — неуверенно протянул Румен и хотел еще что-то добавить, но сдержался, сказав только: — Ты бы его спросила, не нужно ли ему помочь. А то ты все о нас печешься, а о нем кто позаботится?

— Это хорошо, что ты беспокоишься об отце, — сказала мать, притянув его к себе, а Румен в ответ расплакался, как маленький.

— Что с тобой?

— Ничего... Просто мне тяжело, что папа стал каким-то таким...

В сердце матери закралась тревога... Кажется, и впрямь дети правильно заметили, что с отцом что-то происходит... Нужно бы поговорить с ним...

 

6

Когда Чавдар Выгленов прибыл в управление, полковник был уже на месте и ждал его.

Спустя пять минут служебная «Волга» полковника уже неслась в сторону Симеоново, чтобы осмотреть «Ладу», в которой был ранен Ганев. Полковник пригласил Выгленова к себе. В другой машине ехала оперативная группа Чавдара, двадцатилетний Данчо и хозяин украденной «Лады», служащий городского отделения по распространению печати.

— Товарищ полковник, — первым нарушил молчание Чавдар, — после осмотра нужно поговорить с Ганевым. Необходимо кое-что уточнить. Я бы хотел, чтобы вы присутствовали при разговоре.

Они миновали бензоколонку у Дворца пионеров, свернули по шоссе, ведущему в Симеоново, и остановились у железнодорожного переезда, где одиноко стояла «Лада». Чавдар внимательно осмотрел машину. В субботу, когда было совершено покушение, шел дождь. Возле педали акселератора виднелся след от грязной подошвы.

— Данчо, сними отпечаток и установи размер обуви.

Пока Данчо работал, Чавдар и полковник отошли в сторонку.

— Товарищ полковник, должен вам признаться, что сегодня утром я уже был здесь и осмотрел машину. И вот что мне бросилось в глаза: сиденье шофера задвинуто в крайнее положение. То есть шофер создал себе все условия для нападения. Можно также сразу сказать, что это высокий, крупный и сильный человек.

— Но,Чавдар, если ты помнишь, Ганев сообщил совсем иное: среднего роста, натруженные руки рабочего...

— Ганев вообще не мог видеть шофера во весь рост. Когда машина подъехала, он забрался в нее через услужливо открытую дверцу, и они сразу рванули с места. Данчо, ты готов?

— Так точно, товарищ Выгленов! Лапа огромная — обувь 45-го размера.

— А сейчас посмотрим-ка под сиденьем, — сказал Чавдар. — Может, еще что-нибудь обнаружится. Например, сегодня утром я нашел у машины пуговицу, втоптанную в грязь...

Полковник с любопытством принялся рассматривать пуговицу, похожую на солдатскую, а в это время Выгленов заглянул под прорезиненные коврики под сиденьями. Однако усилия оказались тщетными, он ничего не обнаружил.

— Да, действительно больше ничего нет, — заметил недовольно Чавдар. — Данчо, приведи хозяина...

Хозяин машины, человек стеснительный, на допросе у следователя ничего толком не мог сказать. Он снова поздоровался, хотя виделся со всеми перед тем, как отправиться сюда. Ему было сказано, что после осмотра его отпустят, поэтому он несколько осмелел и даже испытывал нечто вроде гордости, что его машина оказалась «в центре событий».

— Заведите мотор! — приказал ему Чавдар. — Данчо, — прошептал он своему помощнику, — следи за тем, как он вернет сиденье в прежнее положение...

Хозяин забрался в машину и уселся на место. Увидев на сиденье кровь, он робко кашлянул, но быстро взял себя в руки. Прежде чем включить зажигание, он потянул вверх рычаг и вместе с сиденьем продвинулся вперед. Теперь ноги его приходились точно на педали.

— Зачем вы передвинули сиденье? — спросил его Чавдар.

— Но оно было сдвинуто! И мне так неудобно...

Полковник улыбнулся Чавдару, довольный его наблюдательностью.

В это время хозяин машины безуспешно пытался ее завести.

— А бензин-то в ней есть? — спросил Чавдар.

— Должен быть! Я заранее наполнил резервуар, потому как в воскресенье мы должны были поехать на свадьбу в мое село. Очень уж хотелось поехать, но я уже не раз замечал, ежели чего-то сильно хочется, никогда не получается...

— Философия неудачников! — засмеялся полковник.

— А другие, наоборот, утверждают, что если человек чего-то сильно желает, он непременно его добьется — самоуверенно заметил Чавдар.

— Лозунг оптимистов! — снова засмеялся полковник.

Хозяин машины еще раз нажал на педаль и повернул ключ, но машина упорно не хотела заводиться.

— Видно, я много газу дал! Нужно подождать, пока бензин выветрится... Может, вы и правы, — обратился он к Чавдару, — только со мной так не бывает. Помню, однажды понравился мне в магазине пиджак, а денег не хватало. Я — скорее домой, но пока бегал, продавщица возьми да и продай пиджак. А помню в другой раз... — он хотел рассказать еще что-то, даже высунул голову из окна, но полковник прервал его...

— Давайте заводите, а то мы спешим!

Незадачливый рассказчик вздрогнул, испугавшись, что разболтался перед большим начальством, и с такой поспешностью исчез внутри, что ударился обо что-то головой, но, даже не охнув, снова взялся за ключ. На этот раз как по заказу мотор завелся, затарахтел, словно трактор. Однако стоило шоферу нажать на педаль, и мотор снова умолк.

— Что случилось? — спросил Чавдар.

— Да она у меня такая... Я ее с тысячью дефектов купил...

— А мотор всегда так тарахтит? — спросил полковник.

— Да нет, раньше не тарахтел, когда заводился. Только иногда на ходу, когда я на педаль нажимаю... Она немного западает. Зато как поддам газу, машина так и рванет вперед...

— А почему вы водите неисправную машину? — сердито спросил полковник.

— Да ведь это не опасно. Нужно просто подхватить педаль ногой снизу — и все в порядке.

Выгленов отозвал полковника в сторонку.

— Значит, преступник двигался в черте города с нормальной скоростью. А как только они выехали за город, попытался прибавить газу, но педаль запала, и он испугался. Потому и остановился тут, у переезда.

— Видимо так... — согласился полковник.

— Отсюда можно сделать вывод, что место встречи с сообщником или сообщниками было где-то неподалеку, — добавил Чавдар.

— Да, над этим стоит подумать... Осмотром я доволен, — сказал полковник, а потом вернулся к машине и с улыбкой обратился к шоферу:

— Можете ехать, вы свободны! Только смотрите, не попадайте в аварию. И чтобы неисправность была устранена!

— Спасибо! Сегодня же навещу знакомого техника. До свидания! — крикнул радостно шофер и, лихо развернув машину, полетел в сторону Софии.

— Данчо, — сказал Чавдар, — в 15.00 жду тебя в управлении. А мы, товарищ полковник, если не возражаете, пойдем к Ганеву.

 

7

К своему заявлению в паспортном отделе Евгений приложил и приглашение, которое он получил из Парижа, от дяди Васила Ему сказали, что за ответом нужно зайти через месяц. На этот раз уверенный в том, что он непременно поступит в университет (в пятницу он сдал приемный экзамен), а также в том, что ему разрешат поехать во Францию, Евгений чувствовал себя окрыленным. Он ехал в трамвае, вслушиваясь в перестук колес, и с наслаждением вдыхая воздух июльского утра. В трамвае было свободно одно единственное место — на передней скамейке. Евгений сел. На следующей остановке в трамвай вошла стройная девушка в красивом синем платье, перетянутом широким поясом с блестящей пряжкой. Она прошла вперед и, остановилась у его сиденья. Евгений поднялся, приглашая ее сесть. Девушка слегка смутилась — видно, не привыкла, чтобы ей уступали место, однако села. Настроение у Евгения было настолько прекрасным, что он решился заговорить с девушкой.

— Вы где учитесь? — спросил он ее.

— Я закончила школу, — скромно ответила незнакомка и отвернулась к окну. Однако это не обескуражило Евгения. — А где собираетесь учиться дальше? — продолжал он расспрашивать, хотя почувствовал некоторую неловкость из-за собственной прошлогодней неудачи.

— Хочу поступить на химический, — ответила девушка и тоже улыбнулась. — А вы?

Глядя ей прямо в глаза, он сказал заранее приготовленный ответ:

— Я перешел на второй курс физического... — Тут ему стало стыдно, за свою ложь, и он отвел взгляд. Трамвай сворачивал у памятника Василу Левскому, на следующей остановке Евгению нужно было выходить, но расставаться с незнакомкой почему-то не хотелось. Вожатый зазвонил, предупреждая какого-то зазевавшегося пешехода, и остановил трамвай. Девушка быстро поднялась с места.

— А-а, значит, мы соседи! — обрадовался Евгений и пошел за ней следом. Они вышли из трамвая, и только тогда девушка ответила:

— Я живу не здесь. Здесь живет моя подруга. Вон, в том доме!

— А я — в соседнем. Можно я вас провожу? — И, не дожидаясь ответа, он поравнялся с девушкой и они пошли через скверик. — А кто ваша подруга?

— Стефка Огнянова...

— А-а, Стефка...

Евгений хорошо знал Стефку. Их семьи дружили, и Стефка определенно знала, что он провалился в первый раз на приемных экзаменах. И вообще ему уже не хотелось, чтобы знакомство с этой худенькой, скромной девушкой с грустными задумчивыми глазами начиналось со лжи...

— Как вас зовут? — спросил он.

— Ружа Николова... — Лицо девушки залилось краской.

— Давайте познакомимся. Евгений Йотов, — и Евгений осторожно сжал в своей ладони нежную маленькую руку, которая доверчиво легла на его широкую ладонь. В ответ Ружа улыбнулась. На щеках у нее обозначились две ямочки, которые делали ее еще более привлекательной.

— Знаете, Ружа, я должен вам признаться...

«Что-то он слишком торопится с признаниями, — подумала девушка. — Сейчас небось скажет, что я ему нравлюсь и назначит свидание. Но я не приду, ей богу не приду!»

— В трамвае я вам сказал неправду, просто так, из честолюбия... Я не учусь в университете. В прошлом году не прошел по конкурсу... На днях снова сдавал экзамены...

— Ничего, — успокоила его Ружа, у которой отлегло от сердца. — На этот раз вы обязательно поступите!

— Надеюсь. Хоть бы скорее объявили результаты! — вздохнул Евгений. — Я вам тоже желаю поступить. Ну вот, мы и пришли! — сказал он, прощаясь и добавил: — Встретимся в университете, да?

Руже стало немного грустно, что он не спросил у нее адреса. И, желая показать, что ей приятно их знакомство, она на этот раз энергично пожала протянутую ей руку. Рукопожатие их затянулось, еще немного, и это могло бы показаться неприличным, но тут Евгений заметил на балконе младшего брата, который делал ему знаки, высвистывая знакомый сигнал.

Едва Евгений переступил порог, как Румен налетел на него с вопросом:

— Кто эта симпатичная мадемуазель?

— Моя одноклассница, — ответил Евгений.

— Что-то я не встречал ее у нас...

— Я отнес приглашение от Эжена в паспортный отдел, — перевел разговор на другое Евгений. Мысленно он все еще стоял рядом со стройной девушкой, с которой только что познакомился. Он решил завтра же с ней увидеться. Надо спросить у Стефки ее адрес...

 

8

Поговорив с Ганевым, полковник и Чавдар вернулись в управление. Ганева доставила в больницу машина «скорой помощи». Она возвращалась из Симеоново как раз в тот момент, когда преступник выволакивал из машины раненного Ганева, пытаясь столкнуть его в придорожную канаву. Возможно, он собирался его прикончить, но, испугавшись приближающейся машины, скрылся в лесу. В машине было двое врачей. Они оказали Ганеву первую помощь и увезли в больницу.

Хирург сообщил полковнику и Чавдару, что удары ножа пришлись с правой стороны. Бандит, разумеется, целился в сердце, но Ганев бросился к нему, пытаясь отнять нож, и встретил удар с правой стороны. Рана была неглубокой, потому что нападавший, хотя и обладал недюжинной силой, видимо, не смог как следует размахнуться.

— Может, он левша! — высказал предположение Чавдар.

— Вполне возможно, — согласился врач. — С того места, где он сидел, можно сильно размахнуться только левой рукой.

Сестра ввела посетителей в палату к раненому. Они подошли к койке. Ганев улыбнулся им навстречу и попытался было приподняться, но скривился от боли.

— Лежи спокойно! — почти прикрикнул на него полковник.

— Тебе поручено продолжать следствие? — спросил Ганев у Чавдара.

Чавдар утвердительно кивнул.

— Что ж, расспрашивай...

Выгленов дружески сжал ему руку.

— Послушай, ты сказал следователю, что выехал по телефонному звонку полковника и что якобы он лично говорил с тобой ночью. А мы с ним уехали из Перника в Кюстендил еще в девять вечера.

— Но я слышал ваш голос... — повернул голову к полковнику Ганев. — Я решил, что преступники просто сменили шофера.

— Повтори мне все, что ты слышал по телефону, — несколько раздраженно сказал полковник. — И вообще, расскажи все как было...

— Значит так, — начал свой рассказ Ганев тихим голосом. — Зазвонил телефон... Звонок был сильным, как при междугороднем разговоре. Я снял трубку и сказал: «Слушаю». В трубке сказали: «Говорит начальник Перникского почтамта. Кто у телефона?» Я назвался и услышал в ответ: «Поскольку связь с Софией плохая, полковник попросил меня передать, чтобы вы немедленно выехали в Перник.» Я усомнился и попросил постараться соединить меня с полковником.

— И что же я тебе сказал? — спросил полковник.

— Вы сказали: «Немедленно выезжай. Ты мне срочно нужен по очень важному делу».

Полковник прервал Ганева:

— Ничего подобного! Я вообще с тобой не разговаривал!

— Совершенно верно! — принялся оправдываться Ганев. — Говорил кто-то от вашего имени... Но голос был ваш!

— Значит тебе было сказано: «Немедленно выезжай. Ты мне срочно нужен по очень важному делу!», — переспросил Чавдар и глубоко задумался. — Где-то я слышал эти слова, и то совсем недавно.

— Вот и все. Но и этого было достаточно. Разве я могу не выполнить распоряжения начальства? На моем месте ты как бы поступил?

— Об этом поговорим в другой раз, — уклонился от разговора Выгленов, потому что понял, что раненый устал, а он еще не задал ему самого важного вопроса.

— Посмотри внимательно, Ганев, этот человек похож на шофера? — сказал Чавдар и протянул раненому приложенную к делу фотографию рабочего лет пятидесяти, в кепке.

— Нет... У шофера были усы, шрам над бровью... А этот мне знаком — это Крачмаров, по кличке «Пират», которого я расспрашивал в Варне. Он работает сварщиком в Сухом доке.

— Ты утверждаешь, что этот сварщик непричастен к случаю в Стойках, а между прочим, он два года сидел в тюрьме. А теперь вспомни, могло в разговоре с этим человеком быть нечто такое, что подтолкнуло преступников убрать тебя?

— Да нет, ничего особенного... У него есть алиби Когда произошло похищение документов в Родопах, он был в Тырново. Оставался там двое суток. Это я проверил по телефону: запросил в адресном бюро Тырново... Постой, я у Крачмарова взял записную книжку и забыл ему вернуть. В ней нет ничего такого, что могло бы вызвать сомнение... Записи о каких-то материалах, которые ему необходимы по службе и несколько телефонных номеров. Один из них — номер института, где он работал, прежде чем перевестись на Сухой док.

— Дай мне эту записную книжку, — с видимым интересом сказал полковник.

— Она во внутреннем кармане пиджака...

Чавдар подошел к вешалке и достал из пиджака Ганева записную книжку в коричневой обложке.

— Да, эта, — кивнул головой Ганев.

Чавдар начал листать, показывая записи полковнику. В конце не хватало двух-трех страничек, которые, явно, были вырваны. Он вопросительно посмотрел на Ганева.

— Но я не вижу здесь телефонных номеров.

— Они были записаны на последней странице.

Полковник и Чавдар переглянулись.

— А ты не мог бы их припомнить?

— 44... вот: 44-25... 28. Точно, 28 — мой телефонный номер тоже оканчивается на 28, а вот в других цифрах я не уверен.

Выгленов записал предполагаемый номер. И он, и полковник инстинктивно почувствовали, что записная книжка может сыграть в следствии важную роль. Они попрощались с Ганевым, велев ему быстрее поправляться, и ушли.

Когда посетители вышли, Ганев вдруг разволновался. Интересно, кому понадобилось вырывать последние странички из этой дурацкой книжки!

Сестра измерила ему температуру — она оказалась повышенной.

Врач недовольно буркнул:

— Эти разговоры утомляют больного, ему еще рано принимать посетителей.

 

9

Явившись после обеда по вызову полковника, Выгленов застал у него в кабинете следователя из уголовного розыска. Там же находился и Данчо. Следователь также пришел к выводу, что нападение не носило характера личной мести и, вероятно, было непосредственно связано с похищением документов в Стойках. Он поддержал версию Выгленова, что нападавший, возможно, был левша.

Полковник спросил у Чавдара, что тот думает о вырванных страничках в записной книжке. Чавдар высказал предположение, что это сделал нападавший, из чего вытекает, что Крачмаров может оказаться одним из соучастников преступления. То, что он не взял записную книжку, можно объяснить мерой предосторожности, так как в Варне эту книжку видели у Ганева. Пропажа записной книжки из пиджака Ганева может вызвать подозрение. И тогда вся вина падет на Крачмарова. Поэтому решено было вырвать только странички с телефонными номерами. Возможно, это были номера шефов Крачмарова, которые он имел неосторожность записать. Чавдар навел справки о всех телефонах, начинавшихся на 44, а также о тех, которые заканчивались на 28 — всего около ста. Четыре телефонных номера сразу привлекли к себе внимание: один из них принадлежал Трифону Йотову, другой — его заместителю Зико Златанову. Крачмаров мог записать номер телефона Йотова, когда работал в институте. Кстати, не кто иной как Йотов рекомендовал его для работы в Сухом доке.

— Какие будут предложения?

— Прежде всего нужно взять под наблюдение этого Крачмарова, не зря, наверное, он носит кличку «Пират».Я предполагаю,что он находился в Стойках во время совершения там преступления, как утверждает его соседка бабушка Рада. И причину, заставившую преступника вырвать странички из записной книжки, следует, по-моему, искать в Варне.

— Но книжка-то здесь, зачем же в Варне? — удивился Данчо.

— А мы оттуда начнем... А сейчас несколько соображений по поводу вызова Ганева. Товарищ полковник, помните недавно вы давали интервью журналисту Софийского радио?

— Ну было дело. Какое это имеет отношение к следствию?

— Самое прямое. Слова, которые Ганев услышал по телефону, показались мне знакомыми. Я разыскал ваше интервью — оно было напечатано. Пошел в Народную библиотеку, нашел газету и прочитал.

— А почему не обратился ко мне? Эта газета у меня есть.

— Потому что не был уверен, что это связано с похищением...

— А сейчас что, уверен? — чувствовалось, что слова Чавдара задели полковника.

— К сожалению — да! Прочитав интервью, я отправился к Ганеву. Врач не хотел меня пускать, но я упросил его. Ганеву я задал единственный вопрос: «Слушай, Ганев, ты утверждаешь, что по телефону полковник тебе сказал: «Немедленно выезжай. Ты мне срочно нужен по очень важному делу». А может, полковник сказал: «Немедленно выезжай. Ты мне нужен по исключительно важному делу!» Ганев очень удивился: «Разумеется, как это я забыл. Именно эти слова я услышал тогда по телефону». А это из вашего интервью, товарищ полковник.

— Да-а, теперь мне ясна связь, — задумчиво проговорил полковник.

Но следователю и Данчо, казалось, не все еще было понятно.

— Именно так и произошло, — продолжал Чавдар. — Мы с вами, товарищ полковник, около девяти уехали из Перника в Кюстендил. Преступники, знавшие, что мы находимся в Пернике, связались с Ганевым якобы из Перника, хотя на самом деле говорили из Софии. Когда Ганев настоял на том, что он хочет получить приказ лично от вас, они включили магнитофон с записью вашего голоса. И тогда Ганев услышал именно эту фразу из интервью. Когда же он попросил разрешения взять такси или вызвать дежурную машину, у них уже не было подходящей записи, и поэтому ему ответил кто-то из преступников. Ганев как ревностный служитель поспешил выполнить приказание.

— Спасибо за исчерпывающую информацию, — сказал полковник. — Теперь многое стало на свои места. Какие будут выводы?

— Во-первых, мы имеем дело с очень опытным и хитрым врагом. Он действует осторожно и обдуманно. Во-вторых, причиной нападения на Ганева послужило его расследование в Варне, В-третьих, действует не один человек, а целая группа. Нападавший, возможно, тот же, что действовал и в Стойках. Факты подтверждают это. Нам необходимо реагировать быстро и очень внимательно.

— Кого ты подозреваешь? — поинтересовался полковник.

— Есть все основания подозревать Крачмарова, Йотова и Златанова. Но главный в этой цепи, несомненно, кто-то другой. Йотов упоминал о некой Ольге из Кранево, племяннице Златанова. Хорошо бы о ней разузнать...

— Согласен. Возьми людей и, если нужно, технику и действуй. Сколько человек тебе дать?

— Пока мне нужен только Данчо с его «Ладой». Буду поддерживать с вами связь.

— Хорошо. Действуй! — повторил полковник, вставая.

Чавдар и Данчо пошли готовиться к поездке.

 

10

В зале ожидания аэропорта Бурже за столиком разговаривали трое — очевидно, мать, отец и сын. У ног юноши стоял чемодан, оклеенный цветными этикетками с надписями на разных языках, а через руку был перекинут плащ. У юноши было бледное скуластое лицо с легким пушком над верхней губой и буйная шевелюра. На губах его играла улыбка.

Мать — миниатюрная женщина с тонкими чертами лица, в соломенной шляпке с цветами, как того требовала летняя мода, напутствовала сына:

— Береги себя, Эжен! Не лежи долго на солнце!

— Не беспокойся, мама! Я уже не ребенок!

Отец, который обычно молчал, на этот раз не выдержал:

— Мадлен, не пора ли перестать давать Эжену советы. Он прав — уже не ребенок, посмотри на него.

В произношении его чувствовался акцент. Видимо, он не был французом. Закрытые слоги произносил так же, как и открытые, и не делал разницы между долгими и краткими гласными. А ведь именно эти незначительные на первый взгляд подробности и придают французскому языку особую, характерную для него мелодичность.

— Не очень-то правильно, Базиль, что ты меня не поддерживаешь! Ты тоже должен сказать Эжену напутственное слово. Ведь ты же отец. Мальчик впервые уезжает так далеко от нас! А там столько опасностей — все черное: Черное море, Черная вершина...

Васил Йотов, которого жена называла Базилем, счел за лучшее промолчать.

По радио объявили о посадке на самолет, следующий рейсом Париж-Вена-София. Йотов, взяв сына под руку и ускорив шаги так, чтобы жена не услышала, что он говорит, шепнул ему:

— Письмо, которое я зашил в подкладку пиджака, передай дяде Трифону в руки. Понял?

— Понял, папа, все понял, не беспокойся, — ответил юноша по-французски, потому что болгарские слова давались ему с трудом.

Отец продолжал уже по-французски:

— Попроси дядю, чтобы тебя свозили в мое родное Заножене. Повтори Эжен: Заножене.

— Я запомнил, папа. Ты уже в третий раз мне это повторяешь: За-но-же-не, — ответил улыбаясь Эжен.

— Ну, пора прощаться, — сказал отец, предоставив право жене первой поцеловать сына.

Мать припала к юноше, словно не желая его отпускать. Потом отстранилась и вытерла слезы.

— Сегодня же вечером жду твоего звонка! Иначе не усну, слышишь?

Когда Эжен прошел за барьер паспортного контроля, Мадлен и Васил, не сговариваясь, посмотрели на небо. Над головой голубел безоблачный простор, и это их несколько успокоило.

— Базиль, кажется с погодой ему повезло, а?

— Конечно, не волнуйся!

— Над всей Европой безоблачное небо — так сообщили по телевидению.

— Да, да!

— А вдруг какая-нибудь буря?

— Да нет же, успокойся ты наконец!

— О Базиль! Как ты всегда невозмутим! Мне бы твои нервы! — повторяла Мадлен, с тревогой глядя туда, где скрылся ее сын.

Спустя минуту самолет оторвался от земли и вскоре превратился в маленькую точку, которая растаяла в небе.

Застегивая привязные ремни, Эжен взглянул на свою соседку. Русоволосая, несколько полноватая девушка с голубыми глазами спокойно встретила его взгляд. Она показалась ему венкой. Эжен вежливо спросил:

— Мадемуазель, хотите сесть у окна?

— О нет, благодарю вас. Я не выношу высоты. Сразу начинает кружиться голова.

— Вы летите в Вену?

— Нет, в Софию. Я — болгарка

— Болгарка? — Эжен смутился. В этот миг самолет накренился.

— Смотрите, Эйфелева башня. — Девушка склонилась к Эжену. Ее взметнувшиеся волосы ласково коснулись его лица.

— А вот Сакре-Кер, — указал Эжен на белые купола собора.

— Да, вчера я была там, — ответила девушка и кто знает почему вздохнула.

Эжену захотелось еще раз почувствовать прикосновение ее волос, но самолет уже миновал Париж. Внизу заблестела Сена. Было душно. Девушка сняла синий жакет и осталась в белой кофточке с короткими рукавами.

— Вам не жарко? — Он поднял руку, чтобы включить кондиционер.

— Да. Вот теперь хорошо. Благодарю вас. — Девушка откинулась назад и закрыла глаза.

Эжен снова поглядел в окно, но пейзаж был скучный. Одни зеленые поля да извивающиеся ленты дорог. Кое-где виднелись селения — сверху они походили на протянувших щупальца пауков, от которых как паутинная сеть разбегались нити шоссе. Эжен вздохнул и тоже закрыл глаза... Интересно, как ее зовут? Он забыл ей представиться, и, наверно, поэтому она замолчала. Конечно же, сам виноват: подчеркнув в разговоре, что он — француз, тем самым как бы провел между ними границу. Но ведь он родился в Париже и в паспорте у него написано, что он — француз. Отец его принял французское гражданство, а Эжен — француз по рождению. Поэтому отец может говорить о «двух родинах», а у Эжена она одна — Франция!

Он искоса взглянул на спутницу. Красивое лицо с белой гладкой кожей, обрамленное русыми волосами, напомнило ему о Франсуазе, его приятельнице, заканчивавшей сейчас предпоследний класс лицея. Франсуаза невысокого роста, как его мать. В компании очень любит демонстрировать свою власть над ним, но когда они вдвоем — мягка и уступчива.

Эжен почувствовал приятное волнение, вспомнив о вчерашней прогулке. Они бродили целый час, Франсуаза была как никогда задумчива и молчалива. Он сообщил ей, что собирается держать экзамен в высшую школу. Она поздравила его и спросила:

— Хочешь стать инженером?

О нет, профессия отца не привлекала его. Он станет архитектором. Париж — самый прекрасный город в мире, но как убоги и неприветливы некоторые его старые кварталы. Они жили именно в таком квартале. Окна их квартиры выходили на север, в мрачный, глубокий двор-колодец. Эжен мечтал проектировать просторные, солнечные дома, вокруг которых будут сады и парки.

— Все это хорошо, но смотри вернись, а то возьмешь и останешься в Болгарии...

— Разумеется, вернусь! Ведь я же француз...

— Да, но говорят... болгарки очень красивы... Такие черноокие, с пышными волосами...

Эжен открыл глаза и вновь взглянул на соседку. Франсуаза ошиблась, есть и голубоглазые болгарки. И действительно, они красивы...

Стюардесса стала разносить завтрак. Девушка выпила только кофе и вновь закрыла глаза. Покончив с едой, Эжен принялся приводить в порядок костюм. Рука его неожиданно нащупала что-то плотное. Письмо! Письмо отца, зашитое в подкладку пиджака!

Почему отец не прочитал ему письмо? И вообще, к чему вся эта таинственность!

В голове у него вертелась какая-то неясная мысль, он старался ее прогнать, но она снова и снова возвращалась к нему.

А что если отец посылает какие-то тайные сведения? Ведь все же он болгарин? Сколько раз он подчеркивал, что у него две родины... Нет, это невозможно! Он работает электроинженером на одном из самых крупных заводов Франции... Он не может вредить интересам его страны!

— Просим пристегнуть привязные ремни! Наш самолет прибывает в аэропорт Вены!

Голос стюардессы вернул Эжена к действительности. Он пристегнул ремни и взглянул в окно. Внизу простирался огромный город. Вот они, знаменитые холмы, о которых упоминается в сказках Гофмана... А вот и синяя лента Дуная! В голове зазвучала прекрасная музыка штраусовского вальса. Эжен любил музыку и хорошо играл на фортепьяно... В эту минуту колеса коснулись дорожки, и Эжен тут же забыл о своих тревогах. Пропустив вперед свою спутницу, он вышел из самолета.

— Простите, я забыл вам представиться: Эжен Йото́фф.

— Виолетта Василева Очень приятно!

— Виолетта? Фиалка! Ну конечно же, у вас почти фиолетовые глаза! Вам очень подходит это имя!

Разговор потек более непринужденно. Виолетта сообщила, что живет в Варне, где и собирается провести лето. Так что они могут встретиться, если он решит поехать на Черное море. А учится она в Италии, в Миланской консерватории. Летние каникулы проводит всегда дома, с родителями. Они обменялись адресами, и в эту минуту по радио сообщили, что пассажиры снова должны занять свои места.

Хотя знакомство обоим было приятно, разговор как-то не клеился. Виолетта думала: «Хорошо этому молодому человеку — едет себе отдыхать в Болгарию, побывает и на Черном море... Воспитанный, ничего не скажешь... Было бы неплохо поупражняться с ним во французском... Но о чем это я? До этого ли мне сейчас... А вдруг мое подозрение окажется верным?..

«Хорошо этой болгарке, — думал в свою очередь Эжен. — Возвращается домой, к родителям... Будь я на ее месте, я бы тоже радовался! Но что это я... Ведь сейчас я увижу родину отца. Ах, если бы не это письмо...»

«А вдруг синьора Грациани работает против Болгарии? Тогда получается, что я — их курьер. И уже в третий раз выполняю их поручение...» — Виолетта изо всех сил сжала подлокотники кресла, так, что косточки на пальцах побелели. «Но что же мне делать? Может, сжечь письмо? А подарки?.. » Если она не передаст кому надо подарки синьоры Грациани, как же она вернется в Италию?.. Но с другой стороны, долг обязывает ее... Однако, если сомнения подтвердятся, тогда прощай консерватория, прощайте мечты о большой сцене! И она вспомнила свой последний день в Милане.

...Она быстро шла по бульвару Мандзони, нагруженная пакетами с подарками. Проходя мимо здания «Ла Скалы», несколько замедлила шаги... А вот и знаменитый Дуомский собор в готическом стиле. И в этот раз она не удержалась и отошла в дальний конец площади, чтобы издали полюбоваться величественным зданием. Забыв обо всем на свете, она смотрела на скульптуру мадонны, венчавшую один из куполов этого архитектурного шедевра...

И только свернув в улочку, где находился ее пансион, Виолетта почувствовала, насколько она устала. Но несмотря на это, девушка буквально взлетела на четвертый этаж. Дверь в комнату хозяйки была слегка приоткрыта. Виолетта постучала, но никто не ответил. Тогда она вошла в комнату. На столе лежало письмо, а рядом конверт. Виолетта не была любопытной, но что-то подтолкнуло ее к столу. Конверт был надписан. Письмо предназначалось некоему Ивану Дюлгерову, проживающему на улице... Взгляд Виолетты скользнул по наполовину исписанному листку. Сверху стояла дата и обращение: «Дорогой Иван!». Рядом с недописанным письмом лежал машинописный текст. Адресат был тот же. Явно, хозяйка переписывает письмо, напечатанное на машинке. Виолетта направилась было к двери, но тут ее словно что-то кольнуло: у синьоры Лиляны не было машинки с болгарским шрифтом. Значит, она попросила кого-то напечатать письмо, может быть, продиктовала его, а теперь переписывает от руки. Но зачем? Тем более, что за машинописные услуги нужно платить, а ведь хозяйка дрожит над каждой лирой, торгуется со своими съемщиками из-за каждой мелочи...

Виолетта закрылась у себя в комнате и прилегла отдохнуть на кушетку. Из ума не выходило это письмо...

Синьора Лиляна была по происхождению болгаркой. Много лет назад она вышла замуж за итальянца Грациани, расстрелянного фашистами за то, что он укрыл в своем доме американца. Это случилось незадолго до капитуляции фашистской Италии. У синьоры Лиляны не было детей, но она не жаловалась на судьбу. Не так давно она превратила свой огромный дом в пансион, и жила довольно безбедно.

Из холла донеслись чьи-то шаги. Немного погодя по всему этажу разнесся громкий голос синьоры Грациани, распекавшей экономку за то, что та не заперла входную дверь. Потом снова стало тихо. Наверно, синьора Лиляна села дописывать письмо.

... Виолетта вышла из комнаты и, подойдя к комнате хозяйки, громко постучала

— Синьора Грациани, я иду в кино. Письмо готово? — от взгляда Виолетты не ускользнуло, что хозяйка быстро прикрыла напечатанный на машинке текст газетой.

— Ты извини меня, милая. Совсем я выбилась из сил... Пока накупишь всем подарки... Я его еще не начинала...

— Ну что ж, тогда завтра. Самолет улетает в одиннадцать утра.

— Да, так будет лучше всего. Я приготовлю письмо рано утром. Тебе непременна нужно будет ознакомиться с его содержанием, ведь должна же ты знать, что везешь!

Утром следующего дня синьора Грациани вручила Виолетте письмо и мелкие подарки для знакомых в Болгарии — галстук, носки, манометр, а также часы с кукушкой. В письме ни о чем подозрительном не сообщалось. Интересно, зачем ей понадобилось прикрывать лист газетой?

...По радио сообщили, что самолет летит уже над Болгарией. Виолетта вздрогнула, возвращаясь к действительности. Посмотрела на соседа и даже попыталась улыбнуться. Однако улыбка вышла кривая, как будто девушка выпила горькое лекарство...

 

11

На станции Кричим, прежде чем свернуть к селу Стойки, они заправились бензином. Шофер и его спутники молчали, думая каждый о своем. Чавдара мучила совесть, что, не успев встретить мать, он оставил ее одну. Данчо старался выглядеть спокойным, даже посвистывал, хотя было видно, что он едва сдерживает нетерпение. Ему, выросшему в равнинной Добрудже, все было внове в этом горном крае. По склонам карабкались широколиственные деревья, стремительно неслась вода в Выче, вспухшей от прошедших дождей.

Дорога свернула на восток. Она вилась у подножья горы Мурсалицы, вдоль Широколыкской реки. Лиственный лес сменился хвойным. Через полчаса они проехали город Широка-Лыку. Чавдар попросил шофера ехать помедленней, чтобы полюбоваться причудливыми миниатюрными мостиками через реку, по которым запрещался проезд на грузовом транспорте, Данчо же не мог оторвать глаз от горных склонов, поросших высокой сосной. Солнце еще не взошло. Глубокая тень лежала в ущелье. Вскоре должно было показаться село Стойки. Они приближались к месту преступления. Чавдара охватило волнение. Именно по этой дороге ехали те трое и Йотов, здесь же проехал и Ганев, чтобы расследовать совершенное преступление... Сумеют ли они добраться до истины?

Въехали в село. Шофер затормозил на площади у сельсовета и остался в машине. Он знал, что Чавдар не любит, когда оставляют машину без присмотра, кроме того хорошему хозяину всегда найдется дело, особенно, если иметь в виду, что машина уже прошла сто пятьдесят тысяч километров...

Вокруг машины тотчас собрались любопытные, главным образом ребятишки из летнего пионерского лагеря, который располагался в школе на холме. Чавдар и Данчо вошли в здание совета, а шофер разговорился с ребятами.

— «Волга» тогда остановилась точно на этом месте, — авторитетно заявил мальчуган с палкой, которой он размахивал, как саблей.

— Вечно ты высовываешься! — прервал его коротышка с корзиной, доверху полной спелыми помидорами.

— А где живет потерпевший? — спросил у них шофер, отвинчивая красные крышечки аккумулятора.

— Васил? Вон на том холме! — показал мальчуган палкой. — А вот видите высокую грушу? Там, в кустах, на него напали...

Шофер, приставив козырьком ладонь к глазам, оглядел рассыпавшиеся на холме домишки с живописными балкончиками.

— Меня послали за ним, потому как больно он задержался, — похвастался коротышка. — Я и говорю тетке Денке, что его ждут, а она испугалась, даже побледнела вся: «Да он же из Софии не приехал!» «Как, — говорю я ей, — не приехал? «Волга» внизу остановилась. Васил вышел и направился к дому, а его приятель куда-то уехал и еще не вернулся...» Тетка Денка побежала со мной в совет. Когда мы мимо кустов бежали, слышим, кто-то стонет. Посмотрели — он, лежит, а из головы кровь течет. Тетя Денка как заголосит, а я — прямо сюда.

В это время в лагере зазвенел школьный звонок.

— А где живет бабушка Рада, которая опознала нападавшего?

— Вон там, у дороги! — в один голос воскликнули ребята, убегая в лагерь.

Чавдар и Данчо провели долгий разговор с председателем и секретарем сельсовета, стараясь узнать как можно больше подробностей. Чавдар имел привычку основательно проверять каждый факт. Они осмотрели и место, где было совершено нападение на шофера «Волги», и лесок, где преступник спрятал машину после того, как похитил ценные документы из сумки одного из специалистов. По мнению председателя, преступник спокойно мог уйти пешком, так как машину нашли через два часа — проверяли только проходящие по дорогам машины, а пешеходов никто не трогал...

— Мне кажется, злоумышленник — местный житель, хорошо знающий здешние места. Ему ничего не стоило заранее высмотреть место для машины... — добавил секретарь. — И вы знаете, я все же думаю, что здесь не обошлось без Пирата...

— Как велся поиск? — спросил Чавдар.

— Все села были подняты по тревоге. Мы блокировали дороги, ведущие в Смолян, Девин и Пловдив. Наши посты проверяли все машины. Сначала мы думали, что преступник угнал машину и решил на ней скрыться... И лишь потом, где-то часов в десять вечера, когда она была обнаружена в кустах, поняли, что он похитил документы и ушел лесом, видно, чтобы отсидеться в каком-нибудь глухом местечке.

Было решено расспросить и бабушку Раду. Старуха поливала во дворе грядки — день обещал быть жарким...

В тот день бабушка Рада вышла к вечеру посидеть на скамеечке у ворот. Мимо прошел Васил и вежливо поздоровался со старой женщиной. Сказал, что приехал из Софии, правда, ненадолго. Они здесь проездом, ночевать будут в Рудоземе...

— А вы не слышали криков? Ведь на него напали в ста метрах отсюда... — нетерпеливо прервал ее Данчо.

— Да мне стало зябко, и я пошла в дом за шалью. А когда воротилась, смотрю — опять кто-то идет, высокий такой, как Васил... «Что-то больно быстро он возвращается», — подумалось мне. К тому времени стемнело уже, однако я поняла, что это не Васил. Присмотрелась получше и вроде бы узнала Ицко, то бишь Христо, его с детства «Пиратом» кличут. Мать его, покойница, все бывало бранилась: «Хватит тебе через чужие плетни перескакивать. Неужто ты и впрямь пиратом стать хочешь?» Это она потому так говорила, что перед Великим постом он, бывало, морским разбойником наряжался и бегал по селу с кинжалом в зубах. Потом, когда мать померла, Ицко исчез из села. Дом продал вместе с землей, а другого у них ничего не было. Люди говорят, что деньги те он все как есть спустил и даже, говорят, в тюрьме сидел... В село наезжает редко. Как-то раз я на кладбище его встретила... Сидит на могиле матери, слезы льет. Тогда мне еще подумалось, что не совсем он пропащий, раз приехал на могилу к матери. Стало быть, помнит ее...

— А когда он мимо шел, вы не окликнули его? — спросил Чавдар.

— Как же не окликнула! Ицко, — говорю ему, — это ты что ль? А он ровно и не слышит — еще быстрее зашагал. Только и успела я заметить, что усы отпустил. Я даже засомневалась, он ли, а потом гляжу, нервно так постукивает по ноге прутиком, а прутик держит в левой руке. Я ведь его с детства знаю — левша он... Стало быть, говорю себе, это Ицко...

— Так он это был, или не он? — нетерпеливо спросил Данчо.

— Что тебе сказать, сынок?.. Вроде бы, он... А может, и другой кто...

— Вы сообщили о своих подозрениях Ганеву... — начал было Чавдар.

— Да как же не сообщить! Пусть бы это мой сын был, я все равно бы сообщила. Он же на человека напал, голову ему проломил — чуть не убил, ирод... Еще вечером все и сообщила!

— Значит, все же вы уверены, что это Ицко? — начал терять терпение Данчо.

— Вроде бы он, а вот милиция говорит, что нет. Дескать, Ицко в то время находился в Тырново... И выходит, что я напраслину на парня возвожу...

Чавдар знал, что Ганев установил алиби Пирата. Однако рассказ бабушки Рады вызвал новые сомнения. Особенно важным Чавдар считал тот факт, что Пират — левша. И напавший на Ганева тоже, судя по всему, был левша...

Распрощавшись с бабушкой Радой, они пошли к машине. Еще издали увидели, что шофер копается в моторе. «Каждый сверчок знай свой шесток», — любил повторять он и никогда даже виду не подавал, что слышит, о чем говорит начальство, лишь тихо посмеивался, если речь шла о чем-то смешном....

Пообедали в селе. За столом секретарь сельсовета спросил Чавдара, как, по его мнению, преступнику удалось скрыться.

— Он просто обвел вас вокруг пальца. Заранее спрятал в кустах мотоцикл. Подъехал к нему на машине, взяв все, что ему было нужно, пересел на мотоцикл и прямиком в Софию...

— Откуда вам известно, что он уехал в Софию на мотоцикле? — удивился секретарь.

Вместо ответа, Выгленов обратился к Данчо:

— Ты заметил в кустах, недалеко от брошенной машины, след от мотоцикла?

— После того, как ты его обнаружил, — смущенно сознался Данчо. — Совсем свежий...

— Но почему именно в Софию? — настаивал секретарь.

— Во-первых, потому, что похищенные документы явно кому-то нужны в Софии, а не здесь, в Родопах... И во-вторых, потому, что этот путь был самым надежным. Кому придет в голову, что преступник может вернуться той же дорогой, по которой приехал в село, да еще на виду у всех...

— Верно! Я теперь припоминаю — такой мотоциклист здесь проезжал, — растерянно сказал председатель.

— Мы еще спросили его, не встретилась ли ему машина с софийским номером, и он ответил, что такую машину он видел, и шла она в Смолян, вроде бы без пассажиров... — добавил секретарь. — Помнится, он медленно выехал на главное шоссе, а потом с бешеной скоростью понесся в сторону Софии.

— Он вас перехитрил... А вы, случайно, не заметили номер этого мотоцикла? — с надеждой спросил Данчо.

— Помню только, что там были две семерки... вроде бы одна за другой...

Данчо принялся тщательно записывать в блокнот показания председателя и секретаря сельсовета.

— А как он выглядел, этот мотоциклист? Усы у него были? — поинтересовался Чавдар.

— Такой широкоплечий, видать, высокого роста, лет сорок пять-пятьдесят... Усов не заметил, а вот бородка — была, такая небольшая... Волосы спрятаны под шлемом...

«Видно, усы он снял после того, как наткнулся на бабку, и наклеил бороду», — решил Чавдар.

Распрощавшись с хозяевами, они сели в машину и выехали на шоссе, ведущее в Смолян. Чавдар оглянулся. Небольшие, веселые домики яркими пятнами выделялись на фоне нескошенных лугов. Картина была настолько живописной, что Чавдар не мог оторвать от нее глаз, пока Стойки не скрылись за поворотом.

 

12

Они сделали остановку в Смоляне и после краткого разговора в окружном отделении милиции отправились по новому шоссе в сторону Пловдива. Дорога, шедшая в гору, изобиловала крутыми поворотами. Когда глазам открылась плоская седловина Рожена, они решили остановиться. Лучшего места для радиосвязи не сыскать. Но Чавдар не спешил — до назначенного времени связи оставалось несколько минут, да и вид, открывавшийся отсюда, был настолько красивый — прямо дух захватывало. Насколько хватало глаз, голубели в летнем мареве величественные горные хребты, перемежающиеся с глубокими ущельями. По склонам вершин вилась черная лента асфальтового шоссе, обрамленного густым сосновым лесом. Высокие стволы сосен обросли мхом, который раскачивался на ветру будто длинная борода лешего.

Чавдар вернулся к машине и установил дополнительную антенну.

— «Молния», «Молния», я «Облако», я «Облако». Как меня слышите? Прием!

Спустя мгновение он услышал голос полковника.

— Товарищ полковник, докладывает Чавдар Выгленов. Все идет по плану. Сомнения в отношении Пирата подтвердились. Необходимо заехать в Тырново...

— Разрешаю. Только не спеши с выводами, не прибегай к крайним мерам, — ответил полковник.

— Слушаюсь... Мы установим за ним наблюдение.

— Помни: он лишь звено в общей цепи... Жду вашего вызова завтра в одиннадцать ноль-ноль. Конец связи.

— Вас понял.

Через два часа пути они спустились в долину, не останавливаясь, проехали Пловдив и свернули на север. До Велико-Тырново добрались только к вечеру. В местном управлении милиции им дали сведения о Христо Стоянове Крачмарове. Дежурный вспомнил, что такую же справку запрашивали и из Варны.

— Да, такой человек здесь был. Вот вам регистрационный список из гостиницы.

У Чавдара и Данчо вытянулись лица. Выходит, они ошиблись. Крачмаров, по кличке «Пират», которого бабушка Рада называла Ицко, две ночи провел в местной гостинице. Даты совпадали. Не мог же он одновременно быть и в Тырново, и в Стойках. Но вдруг Чавдар оживился.

— Ну-ка, Данчо, читай внимательно до конца...

— Дата рождения — 15 августа 1928 года, место рождения — село Краиште. Прибыл из Варны... Постоянный адрес — село Краиште... Работает в кооперативе...

— Но ведь он же работает в Варне, — вскинулся Данчо. — А тут написано, что в Краиште, в кооперативе..

— Вот именно. Обрати внимание и на другое Помнишь, о чем говорила бабка Рада? Наш общий знакомый родился и вырос в Стойках, а не в Краиште.

— Верно... Значит, это разные люди... Только зовут их одинаково. Я взял из доклада Ганева номер паспорта интересующего нас Христо Крачмарова.

— Отлично! — обрадовался Чавдар. — Ну вот, так я и знал — это совсем другой человек. Но мне почему-то кажется, что они связаны.... И один из них обеспечивает алиби другому. Вы не могли бы нам предоставить машину для поездки в Краиште? — обратился он к начальнику милиции.

— Разумеется, — вскочил с места начальник. — Я поеду с вами.

— Нет, нет! Вас там хорошо знают...

Вскоре Чавдар и Данчо в сопровождении низенького молчаливого работника управления отправились в Краиште. Прибыв в село, они разыскали партийного секретаря кооператива. Из разговора Чавдар узнал, что у этого Ицко золотые руки, но последние два года он здорово пьет. Живет один, неплохо зарабатывает, и все же в селе удивляются. Чтобы пить каждый день, нужны большие деньги. Откуда-их Ицко берет?

Выгленов попросил показать ему, где живет Ицко.

— Сам-то он, наверно, сейчас в корчме, но раз надо...

Машина остановилась на углу, откуда хорошо просматривался дом Ицко. В окнах было темно.

— А теперь — в корчму. Да побыстрее, — приказал Чавдар. И добавил: — Если он там, мы закажем себе ужин. Через пятнадцать минут я незаметно уйду. Ваша задача — любой ценой задержать его.

Секретарь парторганизации указал еще с порога:

— Вот он... за последним столом, в картузе...

Человек в картузе выглядел гораздо старше, чем можно было предположить. Чавдар попросил секретаря коротко описать сидевших за одним столом с Ицко.

— Один работает шофером автобуса, другой — счетовод. Люди вполне порядочные.

Чавдар незаметно вышел на улицу. Зайдя за угол, он ускорил шаг и спустя минуту очутился перед домом Крачмарова. Во дворе под навесом стоял мотоцикл. Так и есть — в номере две семерки. Чавдар ловко взобрался на подоконник открытого окна, спрыгнул вниз и зажег фонарик. Луч света выхватил из темноты аккуратно застеленную кровать возле стены, стол, покрытый пылью, и этажерку с книгами. Типично холостяцкое жилье. На стене — групповой портрет, наверное, родители и он, еще ребенком. На противоположной стене — картина, морской пейзаж. Над столом висела фотография молодого мужчины. Внизу наискосок шла надпись: «Троюродному брату Ицко на добрую память от Христо». В углу фотографии виднелась печать: «Фотоателье Дюлгерова».

«Так. Все ясно. Троюродные братья носят одинаковые имена в честь деда Христо. Их отцы — двоюродные братья, оба Стояны, отсюда одинаковое отечество — Стоянов», — рассуждал Чавдар по дороге к корчме. Ужиная, он прислушивался к громким голосам троих приятелей, доносившимся с последнего стола. У него уже составилось мнение о человеке, лихо заломившем картуз. «Добряк, абсолютно безвольный, покорный и беспринципный. Ни на что не способный — ни на плохой, ни на хороший поступок... Но легко поддается чужому влиянию... Наверно, за небольшую мзду выполнял поручения другого Ицко. Этим можно объяснить его пребывание в Велико-Тырново, где он ночевал в гостинице, чтобы обеспечить алиби своему родственнику... И мотоцикл свой ему дал...»

Вернувшись в окружное управление милиции Велико-Тырново, Выгленов попросил установить непрерывное наблюдение за Христо Стояновым Крачмаровым. Если к нему явится незнакомый человек, выяснить, кто он и проследить за ним.

На Велико-Тырново опустилась ночь, когда Чавдар и Данчо отправились в гостиницу. Древняя столица погружалась в сон. Лишь кое-где еще светились огоньки домов, расположенных амфитеатром, и Данчо показалось, что перед ними огромный небоскреб. Подобно исполинскому стражу высился над городом силуэт Балдуиновой башни. Тихо несла свои воды Янтра, омывая исторический холм Царевец...

Рано утром на шоссе, опоясывающее город широкой лентой, выехала машина с двумя пассажирами и понеслась на восток, где уже появилась алая полоска зари.

 

13

Прибыв на место, Чавдар и Данчо сразу же отправились в Сухой док. В отделе кадров им сообщили, что Христо Крачмаров вчера должен был выйти на работу после отпуска, но до сих пор не явился. В Варненском окружном управлении милиции они узнали, что Ганев не отдал никаких распоряжений относительно Крачмарова. Хозяйка дома, где он снимал комнату, подтвердила, что с воскресенья ее жилец дома не ночевал.

Оставалось выяснить еще одну подробность. Дело в том, что Крачмаров и Зико Златанов были земляками, а Златанов летом приезжал на дачу своей племянницы Ольги Златановой в курортное местечко Кранево, что недалеко от Варны.

Узнать, где расположена дача и собрать необходимые сведения об Ольге оказалось делом нетрудным. Родители Ольги погибли в автомобильной катастрофе, так что она была единственной владелицей дачи и каждое лето сдавала одну комнату. Один из съемщиков — некий Эрих Брюмберг в свое время не без ее участия был выслан за пределы страны: по свидетельству Златановой немец фотографировал секретные объекты. Златанова получила благодарность за проявленный патриотизм. Ее дядя, Зико Златанов, помогал своей племяннице, ежемесячно посылая ей денежный перевод в размере 50 левов. Известно было также, что Ольга Златанова намеревалась поступить в Театральный институт, но не прошла по конкурсу. Подозревать ее как будто было не в чем.

Около одиннадцати утра Чавдар и Данчо выехали в Кранево. сделав по пути остановку на высоком холме, откуда связались по радиостанции с Софией. В Кранево их ожидала неудача — дом Ольги Златановой оказался запертым на все замки. Соседи сообщили, что хозяйка на полгода уехала в Софию. Между прочим, как выяснил наводящими вопросами Чавдар, перед отъездом она виделась с Крачмаровым. Стало быть, с ним знакома. Чавдар решил воспользоваться этим обстоятельством при осмотре квартиры Крачмарова. Он попросил коллег из Варны выделить ему в помощь молодую сотрудницу управления и после обеда отправился с ней на квартиру Крачмарова. Назвавшись хозяйке братом и сестрой — близкими приятелями Крачмарова и Ольги, они попросили сообщить им софийский адрес Ольги или ее дяди, с которым, как им известно, Крачмаров дружит. В этот момент из глубины сада донесся шум падающих плодов — видно, туда кто-то забрался. Извинившись, хозяйка побежала в сад, где задержалась минут десять. Роль любителя чужих фруктов не без успеха сыграл Данчо, в задачу которого входило отвлечь внимание хозяйки с тем, чтобы Чавдар и его спутница в это время осмотрели комнату Крачмарова.

В глаза сразу же бросилась знакомая деталь — стены комнаты украшало множество фотографий, явно сделанных рукой того же фотографа, фамилию которого они увидели на фотографии в Краиште. На нескольких фотографиях здешний Крачмаров был запечатлен со сварочным аппаратом в левой руке.

К этому времени из сада возвратилась хозяйка. Извинившись перед посетителями за то, что «хулиган» задержал ее так долго, она угостила их инжировым вареньем и дала софийский адрес Златанова.

«Сестра» Чавдара как бы невзначай заметила:

— Какие хорошие фотографии, уж не Дюлгеров ли их делал? Он что, часто наезжает в Варну?.. Хотелось бы у него сняться...

— Часто, милая, часто, — закивала головой хозяйка. — Можно сказать, каждый месяц... В прошлую субботу тоже был. Кажется, они вместе с Христо и уехали, только вот не сказали куда...

«Очень даже возможно, что этот фотограф тоже замешан в деле», — подумал Чавдар.

На стенах управления Сухого дока также висело множество снимков, похожих на снимки Дюлгерова. Им сообщили, что, начиная с прошлой осени, фотограф Дюлгеров не раз приезжал на объект как фоторепортер одной из столичных газет. Выгленов попросил показать ему один из снимков. На обороте его стояла печать: «Фото Дюлгерова».

На расспросы Чавдара, заметил ли кто-нибудь особую связь Дюлгерова со сварщиком Крачмаровым, ему ответили отрицательно. Фотограф и Крачмаров производили впечатление людей малознакомых.

Тогда Чавдар спросил, когда в последний раз Дюлгеров был в Сухом доке. Оказалось, что первого июля.

«Значит, первого июля, — подумал Чавдар. А третьего июля, когда Крачмаров был уже в отпуске, в Стойках были похищены ценные документы. В субботу, седьмого июля, Ганев, закончив расследование, уехал из Варны. Дюлгеров, по свидетельству хозяйки, находился в это время здесь, хотя в Сухом доке его не видели. Он исчез вместе с Крачмаровым, и в ту же ночь было совершено нападение на Ганева близ Софии...»

Задача в Варне была выполнена. Можно было ехать в Софию.

 

14

Чавдару не терпелось поскорее вернуться домой. Он оставил машину Данчо, а сам с первым же самолетом вылетел в Софию.

На выходе из здания аэропорта его ждала служебная машина, и спустя десять минут он уже входил в кабинет своего начальника.

— Товарищ полковник, откуда вы узнали, что я решил вылететь самолетом?

Дружески улыбнувшись, полковник крепко пожал руку Чавдару:

— Как видишь, разведка работает безупречно. Ну, здравствуй! Докладывай.

Внимательно выслушав Выгленова, полковник согласился с его предположением, что Крачмаров и его троюродный братец — звенья одной цепи. Только вот где он сейчас обретается? Как его найти?

— Думаю, здесь нам помогут Ольга Златанова или некий фотограф Дюлгеров, — сказал Чавдар и сообщил полковнику сведения, собранные им об этом вполне возможном соучастнике расследуемого преступления. Он предложил также установить за Златановым наблюдение, чтобы выяснить, не встречается ли он с Крачмаровым и фотографом.

Выйдя от полковника, Выгленов распорядился узнать домашний адрес фотографа, а также местонахождение фотоателье. Потом позвонил домой и сказал матери, что непременно придет к обеду, только забежит в редакцию повидаться с одним знакомым.

День обещал быть напряженным. Но Чавдар любил такое напряжение, когда необходимо до предела сосредоточить свое внимание и волю, чтобы быстро и точно решать одну за другой возникающие проблемы.

 

15

Мать, радостно улыбаясь, встретила его на пороге. В доме пахло пирогами.

— Ну зачем ты себя утруждаешь, мама! Ведь не я у тебя в гостях, а ты у меня!

Пока Чавдар мыл руки, она любовалась статной фигурой сына. «Вылитый отец...» — подумалось ей, и ласковая улыбка осветила приятное, округлое лицо, на котором почти не было морщин.

Чавдар очень любил эту улыбку, ему хотелось, чтобы она подольше задержалась на лице матери.

— Такой пирог с брынзой не едал даже римский император! — воскликнул он, усаживаясь за стол. — Только ты умеешь делать его таким сочным и пышным.

И в доказательство своих слов он принялся уплетать пирог. Мать молча следила за ним, радуясь его аппетиту.

— А ты чего не ешь? — удивился сын.

— Ем, ем... не обращай на меня внимания! Лучше расскажи о своей работе? Тяжело?

— Да в общем-то нелегко, но интересно... Правда, иногда приходится по нескольку дней не вылезать из машины. Как, например, третьего дня... Тебя вот пришлось оставить одну...

После обеда Чавдар предложил:

— Хочешь, я сварю кофе, а потом поиграю тебе на пианино?

Слушая музыку, мать вспоминала, как друзья мужа по партизанскому отряду принесли ей губную гармонику, на которой муж любил играть в минуты отдыха. Чавдар быстро освоился с нехитрым инструментом, а теперь вон на какой гармонике играет... Глаза ее наполнились слезами...

Чавдар обернулся.

— Это еще что за слезы? Ты что, хочешь, чтобы инструмент отсырел? — пошутил он, подсаживаясь к матери.

— Да это я от радости, сынок... Разве мне доводилось когда-нибудь слушать такую музыку!

— А помнишь, мы с тобой в прошлом году ходили в оперу? Тогда еще давали «Травиату» Верди. Помнишь Виолетту? Мою девушку тоже зовут Виолетта... Она будет певицей. И на пианино играет куда лучше меня... Она очень красивая...

— Виолетта? Не нравится мне это имя... Из-за оперы...

— Но ведь не она его выбирала. Вот когда вы познакомитесь, верю, она тебе понравится. Мам, ты бы поспала немного... А мне предстоит важная встреча...

— Хорошо, сынок, — ответила мать, а сама подумала: «На какую это встречу он собирается? Небось, с этой Виолеттой... Должно быть какая-нибудь белоручка, раз только поет и играет на пианино... Взял бы лучше соседскую Йонку. И работящая, и приветливая... и росли вместе. Эх, сынок, сынок...»

 

16

Самолет авиакомпании «Балкан» совершил посадку в аэропорту Софии.

Отстегивая ремни, Эжен вновь нащупал письмо, зашитое в подкладку пиджака. Он несколько нервно улыбнулся своей спутнице, и с нетерпением стал ждать, когда подадут трап.

«Будь что будет... Только бы скорее...» — думал Эжен.

«Надо было послать Чавдару телеграмму», — переживала Виолетта.

— Вас будут встречать?

— Нет. Я никому не сообщила о своем приезде, — попыталась улыбнуться Виолетта, хотя ей было совсем не весело.

— Мне кажется, за мной приедут на машине. Наверняка там найдется местечко и для вас, — вежливо продолжил Эжен, чувствуя себя неловко от того, что скрыл от девушки, что его отец — болгарин.

— Спасибо, не стоит. В центр идет автобус.

— Ну как хотите — несколько разочарованно вздохнул Эжен.

Когда все формальности были позади и пассажиры вышли в зал ожидания, Виолетта вдруг увидела в толпе встречающих Чавдара.

— Оказывается, меня тоже встречают! — радостно сообщила она и быстро направилась к Чавдару. Рядом с ним стояли высокий широкоплечий юноша и худенький мальчик, по всему видно, школьник. Он озабоченно вглядывался в лица прибывших пассажиров, явно, кого-то разыскивая.

— Евгений, держу пари, что это Эжен! Он похож на тебя, — воскликнул мальчик.

Услышав свое имя, Эжен быстро направился к ним, сконфуженно говоря на ходу Виолетте:

— Это мои двоюродные братья! Я забыл вам сказать, что мой отец родом из Заножене́.

— Зано́жене, — поправила его девушка, подходя к Чавдару и принимая из его рук розы. Чавдар неловко поцеловал ее. Щеки Виолетты залила краска, и она сама стала похожей на розу.

— Румен? Значит, это ты — Румен? — спросил Эжен по-болгарски. — А ты, стало быть, двоюродный мой брат Евгений? — Его почему-то смутил тот факт, что он может быть похожим на болгарина.

— Надо сказать не «двоюродный мой брат», а «мой двоюродный брат», — улыбаясь, вновь поправила его Виолетта.

— А, хорошо, я запомню: мой двоюродный брат.

Его представили Чавдару, и Эжен удивился, как тот хорошо говорит по-французски. На секунду он почувствовал себя среди своих, забыв о том, что прибыл из другой страны, забыв о письме, о своих тревогах. Интересно, кто он такой, этот красивый мужчина по имени Чавдар, которому многие приветливо улыбаются, как доброму знакомому? Эжену почему-то захотелось, чтобы Чавдар был не другом, а братом Виолетты. Легкая зависть кольнул а его. Красивая пара, что и говорить. Черноволосый Чавдар на целую голову выше русой Виолетты. Интересно, что и он, Эжен, на целую голову выше Франсуазы. И волосы у него тоже черные... Ему стало грустно, что Франсуаза сейчас так далеко...

По пути к стоянке такси Чавдар сообщил Виолетте:

— Не хотелось брать служебную машину. Случайно разговорился с соседями, — он кивнул в сторону Евгения и Румена, — и они предложили меня подвезти. Но сейчас мы возьмем такси.

— Какое еще такси? Да в нашей машине помещается как раз пять человек! — воскликнул Румен, которому не хотелось так быстро расставаться с Чавдаром. Он испытывал особое уважение к соседу.

— Да, но у нас много багажа!

— Багажник пустой, но если вы не хотите... — нерешительно промолвил Евгений.

— Пожалуйста, поедемте с нами! Ведь есть же место! — настойчиво подхватил Эжен.

— Ну хорошо... Если чемоданы поместятся, почему бы и не поехать.

— Кроме того, ведь мы же соседи! А соседи должны помогать друг другу! — безапелляционным тоном заявил Румен, подхватывая кожаную сумку Виолетты, и приглашая ее сесть рядом с Евгением. Два чемодана поставили в багажник. — Я же говорил, что мы все поместимся!

В этот миг Виолетта увидела Дюлгерова, человека, которому она должна была передать подарки от синьоры Грациани. Первым желанием Виолетты было остановить Евгения, который уже завел мотор, и передать тут же посылку Дюлгерову. Но странное дело, Дюлгеров, скользнув по ней взглядом, отвернулся и принялся вытирать платком потную лысину. Словно они совсем незнакомы! Виолетта хотела его окликнуть, но что-то остановило ее. Нет! Она должна рассказать все Чавдару, а потом будет видно...

Машина быстро шла по шоссе. Не может быть, чтобы Дюлгеров не узнал ее! Ведь она уже дважды привозила и передавала ему лично подарки от синьоры Грациани. Почему же в таком случае он отвернулся?! Они уже тронулись, как она увидела в боковое зеркало, что Дюлгеров почти бегом направляется к синей «Шкоде». Интересно, идет эта машина за ними или нет? Когда Евгений остановился у дома Чавдара, ей показалось, что синяя «Шкода» завернула за угол.

Попрощавшись со своими спутниками, Чавдар и Виолетта взяли с Евгения слово, что он непременно приведет к ним гостя, и вошли в подъезд.

 

17

Все время, пока лифт медленно поднимался на четвертый этаж, Чавдар с волнением думал о том, как произойдет встреча Виолетты с матерью. Поэтому прежде чем нажать кнопку звонка, он скороговоркой произнес:

— Знаешь, у меня в гостях мама. Она человек добрый, да и ты тактична... Мне кажется, вы понравитесь друг другу....

Виолетта задержала его руку:

— В таком случае, мне лучше уйти...

— Куда? Да и потом должен же я вас когда-нибудь познакомить!

— Нет, нет... Не сейчас... Я переночую у подруги.

— Но завтра мама уедет. Да и места всем хватит. Ты устроишься в моей комнате, мама — в гостиной, а я — на кухне.

— Да я не об этом... просто... мне нужно поговорить с тобой об очень важных вещах...

— В таком случае, я вас познакомлю, а потом мы пойдем в ресторан.

— Нет, это разговор не для ресторана...

Чавдар внимательно посмотрел ей в глаза. В них читались мольба, страх и неуверенность. Встревоженный ее состоянием, он пожалел о том, что привез ее сюда, но все же позвонил. Дома никого не оказалось. Открыв дверь ключом, Чавдар пропустил Виолетту вперед. Стол в гостиной был накрыт на двоих. Возле приборов белела записка.

«Чавдар, прости, но пришлось уехать, не дождавшись вас. В наш город идет машина, шофер — мой знакомый. Жаль, что не познакомилась с твоей девушкой. Познакомимся в другой раз. Мама».

Внизу была приписка:

«Не забудь вынуть пирог из духовки. Желаю приятного аппетита».

Чавдар протянул записку Виолетте.

— И мне очень жаль, — сказала девушка. — Но по крайней мере, можно не откладывать наш разговор.

— Сначала прими душ, потом мы поужинаем, а затем уже поговорим...

— Нет, нет! Сейчас! — настоятельно потребовала Виолетта и достала из чемодана письмо и подарки, предназначенные Дюлгерову

При первых словах ее рассказа на лице Чавдара появилась легкая улыбка. Ему подумалась, что Виолетта преувеличивает из чувства патриотизма. Однако когда он услышал, что синьора Грациани переписывала от руки текст, напечатанный на машинке, его ирония сменилась живым интересом. Внимательно слушая девушку, Чавдар принялся сосредоточенно рассматривать вещи. Подарки как подарки, ничего особенного: галстук, носки, манометр для легкового автомобиля, часы с кукушкой. Он взял письмо. На конверте значилось имя получателя: Иван Дюлгеров. Какой Дюлгеров? Уж не тот ли фотограф?.. Улица Средна-Гора... Так и есть, это адрес его ателье. Утром Чавдар провел целый час в кафе напротив, наблюдая за низеньким, лысым фотографом. Несмотря на полноту, он двигался очень энергично, и когда улыбался, во рту блестели золотые коронки зубов... Чавдар протянул фотографию Дюлгерова Виолетте.

— Этот?

— Да, это он! — удивленно воскликнула Виолетта.

— Чудесно. Твое сообщение очень кстати.

— Значит вы следите за ним. — Виолетта разволновалась. — Мне кажется, что этот человек был сегодня в аэропорту. Он сделал вид, что мы незнакомы, хотя я отлично видела, что он наблюдает за мной. Потом сел в синюю «Шкоду» и поехал за нами. Когда мы вышли из машины, я заметила, что «Шкода» завернула за угол...

— Надо было мне сказать об этом еще в аэропорту, — с укором заметил Чавдар. Он явно встревожился.

— Но там не было времени... — стала оправдываться Виолетта. — А что сейчас будет?

Ничего не сказав, Чавдар быстро поднялся с места и прошел мимо окна, стараясь, чтобы его было видно снаружи. Потом он выключил свет и пошел в другую комнату. Зажег там свет, вернулся в гостиную и приблизился к окну. Сквозь прозрачную занавеску он увидел человека, одиноко сидящего на скамейке в сквере. Подняв голову вверх, человек смотрел на освещенное окно. Чавдар отступил назад, молча взял Виолетту за руку и подвел ее к окну.

— Он?

— Да, это он, он! Дюлгеров! Теперь я нисколько не сомневаюсь, что видела его в аэропорту.

Чавдар оглядел сквер. На соседней скамейке сидела парочка. Молодой человек, наклонившись к уху девушки, что-то говорил. Эта поза позволяла ему незаметно наблюдать за Дюлгеровым. Выгленов улыбнулся: «Молодцы, ребята!» Он подошел к телефону и набрал нужный номер.

— Это ты, Данчо? Ну как там «наш подопечный»?

— К вечеру он выпроводил всех клиентов, закрыл ателье и сел в синюю «Шкоду». Сначала свернул по Раковского, но сделав круг, вернулся на Русский бульвар и отправился в аэропорт. Я — за ним. Там он, видно, кого-то поджидал. Увидев вашу компанию, постарался остаться незамеченным. Когда вы поехали, пристроился сзади и следовал за вами до самого дома. Свернув в соседнюю улочку, выключил мотор и прошел в сквер. Двое наших не спускают с него глаз.

— Отлично. Сейчас он сидит в сквере. Слушай меня внимательно. Подойди к нашему дому с футбольным мячом. Стань у меня под балконом и крикни: «Васко!» Васко — это парень, который живет под нами. Его сейчас нет дома. Потом скажи: «Оглох, что ли», — войди в подъезд, делая вид, что идешь к Васко. Жду тебя. Действуй!

— Есть действовать!

Тем временем Чавдар занялся «подарками». Виолетта удивленно наблюдала за тем, как он аккуратно разобрал манометр, затем снова его собрал. Отложив манометр в сторону, взялся за часы. Открыл дверцу ниши, откуда появляется кукушка. Кукушка, казалось, насмешливо наблюдала за его действиями.

— Ничего, кукушечка, ничего. Дай срок и ты закукуешь! — проговорил Чавдар и занялся шишечками, что служат на таких часах в качестве гирь. Они показались ему подозрительно тяжелыми. Тогда Чавдар стал их рассматривать в лупу. Ах вот оно что! На одной шишке блеснула точка размером с булавочную головку. И на другой тоже имелась такая же точка. Взяв иглу, Чавдар нажал острием на блестящую точку и, будто после заклинания: «Сезам, откройся!», в шишке что-то щелкнуло, и она раскрылась, словно раковина.

— Золото! — воскликнула Виолетта.

Чавдар взял щипцы и осторожно вынул из шишки кусочек золота.

Золото оказалось и во второй шишке.

— Теперь понятно, почему хозяйка просила меня не беспокоиться насчет пошлины, что мол, если надо, Дюлгеров сам заплатит...

— Да, наверняка Дюлгеров приручил эту кукушечку, вот она и носит ему золотые яйца! — пошутил Чавдар.

— Послушай, Чавдар! Но если вы арестуете этого человека, как же я вернусь в Италию? Мне всего-то год остался, — голос Виолетты дрогнул.

Чавдар нежно обнял ее за плечи.

— Не беспокойся! Мы сделаем это так, что он не узнает, кто его разоблачил.

В этот момент с улицы донесся крик: «Васко, Васко! Оглох что ли!», а спустя минуту в дверь позвонили.

Чавдар пошел открывать. Вернувшись в комнату с Данчо, он представил его Виолетте. Потом протянул ему письмо:

— Отдашь в лабораторию! Пусть побыстрее расшифруют и сразу же доставишь сюда...

Данчо отправился выполнять задание, а Чавдар и Виолетта сели за стол. Ужин проходил в молчании, казалось, Чавдар забыл о девушке. Но вот взгляды их встретились, в глазах его мелькнуло раскаяние:

— Виолетта, милая! Прости меня. Расскажи о себе... И ни о чем не беспокойся... Все будет хорошо...

У Виолетты отлегло от сердца, а когда Чавдар принес из кухни пирог с брынзой, она совсем повеселела

— Жаль, что твоя мама уехала, а то бы я ей сказала, что такого вкусного пирога в жизни не ела. Женщине такая похвала всегда приятна. А завтра я тебя буду кормить. Что захочешь, то и приготовлю. И вообще, я согласна готовить тебе всю жизнь...

Они весело рассмеялись, но улыбка тотчас сбежала с лица девушки, когда она услышала, что говорит ей Чавдар:

— Завтра же утром передашь все Дюлгерову.

— И часы с золотом?

— И часы тоже... В дальнейшем они послужат доказательством. И сразу же отправишься к родителям.

— А ты? Разве ты не поедешь со мной к морю?

— Тебе нужно ехать одной, чтобы он ничего не заподозрил. Ты передала подарки и торопишься к родителям. Что может быть убедительнее? И тогда мы сможем действовать спокойно, не торопясь.

— Но как я посмотрю ему в глаза после того, что сейчас узнала?

— Сделаешь вид, что тебе ничего не известно. И вообще, я не понимаю, почему ты так волнуешься?

— Конечно, ты прав! — ответила Виолетта, успокаиваясь. — Я постараюсь хорошо сыграть свою роль, ты будешь доволен.

— А теперь давай его отпустим... Я думаю, как только мы погасим свет, он уйдет.

Чавдар повернул выключатель, и гостиная погрузилась в мрак. Они осторожно подошли к окну. Дюлгеров продолжал неподвижно сидеть на скамейке.

— Он что, всю ночь сторожить нас собрался? — встревожилась Виолетта.

— Не беспокойся, сейчас он уйдет. Ему надо убедиться, что я никуда не делся.

И действительно, подождав еще немного, Дюлгеров загасил сигарету и, окинув еще раз взглядом темные окна на четвертом этаже, направился к машине. Молодая пара с соседней скамейки, обнявшись, зашла за кусты сирени. Очень скоро оттуда вышел мужчина. Подняв воротник куртки, он, прихрамывая, направился к стоящей за углом машине.

— Вот молодец! Как быстро преобразился! — засмеялся Чавдар. — Теперь он на машине поедет следом за Дюлгеровым...

— А девушка его вышла с другой стороны кустов и пошла на трамвайную остановку... — заметила Виолетта.

— Верно, — усмехнулся Чавдар. — Придется тебя зачислить в штат.

— Я вам не подойду, мне выдержки не хватает.

— А мне ты именно такой нравишься — нежно глядя на девушку, промолвил Чавдар.

Тут зазвонил телефон. Чавдар поднял трубку. На другом конце провода сообщили, что Дюлгеров вернулся к себе домой.

 

18

Первое, что сделал Эжен, войдя в дом, это попросил тетю дать ему ножницы, назвав их при этом «ножнами», что привело Румена в неописуемый восторг.

Получив ножницы, Эжен закрылся в спальне и вспорол подкладку пиджака. Достав конверт, он переложил его в карман,так как не хотел,чтобы дядя узнал о том, что он прятал письмо. После этого принял душ и вышел к столу. Все уже ждали его. Настроение у Эжена было отличное: он весь ужин шутил, много рассказывал о матери, об отце, о Париже, причем почти не делая ошибок.

Трифон Йотов выглядел мрачным и хмурым. Он почти не слушал рассказ Эжена, редко смеялся его остротам и еще реже задавал вопросы. Но Эжену это не казалось странным, потому что его отец тоже был не из разговорчивых, и он решил, что это фамильная черта Йотовых. Маргарита чувствовала себя усталой. Она поздно вернулась домой — после обеда в школе проводилось заседание педсовета. Ужин не был готов, а ей хотелось приготовить что-нибудь повкуснее. вот и провозилась. Зато ужин удался на славу. Гость ел с удовольствием, нахваливая тетину стряпню.

После ужина Маргарита предложила Эжену идти отдыхать, высказав предположение, что он, должно быть, устал с дороги. Молодой человек решительно воспротивился, тем более, что вспомнил данное матери обещание позвонить. Когда был заказан разговор с Парижем, Эжен подсел к Трифону:

— Мне нужно тебе кое-что сообщить, дядя... Папа просил передать...

Трифон Йотов предложил Эжену пройти в кабинет.

— Может, возьмем Румена переводчиком? — сказал он, улыбаясь.

— Да нет! Я сам расправлюсь...

— Ха-ха-ха! — зашелся смехом Румен. — Кто же так говорит! Нужно сказать не «расправлюсь», а «справлюсь»...

Плотно прикрыв дверь кабинета, Эжен протянул дяде письмо.

— Это тебе. Отец просил прочитать и как можно скорее дать ответ...

Трифон Йотов вынул письмо из конверта. Вначале брат писал о своих делах, о жене, а затем перешел к вопросу об изобретении. Он сообщал Трифону, что согласен на тридцать процентов от общей стоимости патента, а семьдесят процентов будут внесены на имя Йотова в один из парижских банков. «Думаю, этих денег хватит Евгению, чтобы получить образование во Франции», — писал брат. Затем он перешел к практическим советам, как переслать чертежи, используя при этом чемодан Эжена с двойным дном. Причем Эжен не должен знать, что в его чемодане пересылаются документы, потому что может отказаться взять их. В конце брат просил непременно свозить Эжена в Заножене.

Трифон прочитал письмо брата вслух перед всеми членами семьи, старательно избегая тех мест, где говорилось об изобретении.

— Да, да! — оживился Эжен. — Папа очень хотел, чтобы я побывал в Заножене́!

— Да не Заножене́, а Зано́жене! — нетерпеливо поправил его Румен.

Все рассмеялись тому упорству, с которым Румен поправлял ошибки своего парижского двоюродного брата.

— Ты меня исправляй, Румен! Болгарский язык очень трудная...

— Ну вот опять... Не трудная, а трудный, — сказал Румен к всеобщему удовольствию.

В это время зазвонил телефон.

— Париж заказывали? — прозвучал в трубке голос телефонистки.

После разговора с Парижем все пожелали друг другу «спокойной ночи», и вскоре в квартире воцарилась тишина, Только Йотов долго не мог уснуть. Предложение брата вызвало в его душе бурю чувств. Предположим, что его уволят с работы, разве он и в таком случае не сможет распоряжаться собственным изобретением и тем самым обеспечить Евгению необходимые средства? Хотя о чем это он! Разве возможно, чтобы его уволили, чтобы его место занял негодяй!?

Трифон долго ворочался в постели и лишь под утро забылся тяжелым сном.

 

19

Чтобы не тревожить уставшую с дороги Виолетту, Чавдар перенес телефон в кухню, подсел к столу и принялся внимательно изучать текст письма синьоры Грациани. Совсем обыкновенное письмо. Оно даже свидетельствовало о патриотических чувствах болгарки, вынужденной жить вдали от родины. Но что-то в нем настораживало даже с первого взгляда, и Чавдар перечитал письмо в третий раз. Вот что в нем было написано:

Милан, 3.VI.1980 г.

Дорогой Иван!

Помнишь пианистку, которая привезла тебе весть от меня прошлым летом к Петрову дню?

Ее зовут Виолеттой. Ока отправляется в Софию на летние каникулы. Заедет по пути на несколько дней в Париж. В Софию прибудет, вероятно, после 10-го.

Так вот, с этой Виолеттой посылаю тебе часы-кукушку, манометр для машины, носки и галстук.

Галстук — с 50-процентным содержанием шелка. Знаю, что тебе очень нужно золото для зубов, но, к сожалению, золото пересылать нельзя.

А теперь, открой внимательно коробку с часами, чтобы не сломалась кукушка. Повесь часы на крепкий гвоздь.

Часы заведешь, потянув за обе шишки. Каждый раз, как закукует и покажется кукушка, вспоминай обо мне.

Прошу тебя, сообщи все ли дошло благополучно.

1-го августа поеду в Рим, так что поспеши с ответом.

Увижусь с Симо, который будет там в это время, он расскажет мне о тебе.

В Риме останусь недолго. Собираюсь вернуться числа 12-го.

Или, возможно, 16-го, так как здесь меня некому заменить.

Во всяком случае, останусь там 15 дней, не более, потому что к этому времени ко мне начнут прибывать новые жильцы.

По нескольку часов в день приходится тратить на них, хотя у меня есть помощники. Но везде нужен свой глаз.

Помню, еще мама говорила: трудолюбие — ключ к богатству.

Мне бы 55, а не 5 пальцев иметь на каждой руке, всем бы нашлась работа. Нравится мне, что в Болгарии все трудятся, поэтому и благоденствие у вас возрастает с каждым днем.

Всем, кто обо мне справляется, подробно говори о моем положительном отношении к социализму, я очень хочу хоть на месяц приехать в Болгарию, повидаться с тобой...»

Дальше синьора Лиляна вспоминала о своем погибшем муже и просила Дюлгерова прислать ей его новую фотографию.

Словом, письмо было насквозь фальшивым. Чавдар был почти убежден, что оно написано специальным шифром.

Поздно вечером, когда Виолетта уже спала, а Чавдар продолжал ломать голову над письмом, подыскивая всевозможные комбинации слов, зазвонил телефон.

Данчо сообщал, что попытки обработать письмо специальными препаратами не дали никаких результатов.

— Я и предполагал, что эта синьора не станет употреблять симпатические чернила. В таком случае, нужно подобрать шифр...

— Ребята сейчас над этим работают. Какие будут указания?

— Пусть продолжают работу, если надо — всю ночь. Дело не терпит отлагательства. А ты принеси сюда оригинал и фотокопию письма.

Не прошло и получаса, как Данчо прибыл к Чавдару.

— Уж не хочешь ли ты стать дешифратором? Вот, возьми фотокопию... Я тоже попытаю свои силы...

— Раз так, — улыбнулся Чавдар, принимая из рук Данчо листок, — поломай тогда голову над такой подробностью: почему в письме стоит дата 3 июня? Ведь Виолетта уехала в начале июля. Случайно ли пропущена палочка в римской цифре или нарочно?

— Верно, интересная деталь, — сказал Данчо на прощанье. — Надо будет подумать.

Чавдар вновь взялся за листок, стараясь составить нужную комбинацию слов. Уже давно миновала полночь, а Чавдар все еще бился: над загадкой. Из шифровального отдела тоже не было вестей. Чавдар сварил себе кофе, продолжая лихорадочно думать. А что, если ключ к письму — цифра 3 или, быть может, VI? Но как, в таком случае, им пользоваться? Разгадка была где-то недалеко, и Чавдар почувствовал волнение, как охотник, настигающий добычу.

Сначала он выписал каждое третье слово, потом проделал то же самое с каждым шестым — получалась какая-то бессмыслица. Тогда он принялся чередовать: каждое третье из первого предложения и каждое шестое — из второго и так далее. Но и это не дало никаких результатов. Однако он не отчаивался, помня свое железное правило: если зашел в тупик, вернись обратно и начни искать другой путь.

Внимательно перечитав письмо, Чавдар заметил, что почти каждое предложение начиналось с абзаца, хотя это противоречило правилам грамматики. Это как бы подсказывало, что счет слов должен вестись с каждого абзаца. Первая попытка оказалась неудачной, но, когда он выписал каждое третье слово из каждого второго абзаца, получилось следующее: Виолеттой, 50%, открой, сообщи, Симо, 16-го, часов, 55...

Тогда он выстроил все шестые по счету слова из предложений, начинающихся с абзаца, — считая от первого, через абзац — и получился еще более непонятный набор слов: тебе, посылаю, золото, шишки, так, 15, ключ...

Чавдара охватило отчаяние. У него даже мелькнула мысль, правильно ли он поступает, тратя столько времени на фотографа? Может, синьора Грациани отдает ему какой-то давнишний долг, посылая золото? Или Дюлгеров связан с каким-то зубным врачом, который тайно изготовляет золотые коронки, а шпионажем тут и не пахнет! Чавдар даже тряхнул головой. Нет! Не так все просто! Его связь с Крачмаровым? Тут и не похоже на бескорыстную дружбу. А золото? Наверняка — это плата за шпионскую деятельность! Небось, в каком-нибудь европейском банке и счет открыт на его имя. В письме много цифр... Может, Грациани определяет ему даты встреч... Дает пароль... Но в каком же порядке должны располагаться слова?

 

20

Над Витошей появилась светлая полоска рассвета, которая постепенно росла и ширилась. Светало. Интересно, почему молчат из отдела? Может, в письме используется незнакомый до сих пор код? Чавдар еще раз внимательно вгляделся в выписанные слова. И тут ему бросилось в глаза, что некоторые из них как бы связываются друг другом. А что если каждое третье и каждое шестое слово сочетаются в определенной комбинации? Хотя бы так: шестое слово из первого предложения связывается с третьим словом из второго. Сразу получилось: «Тебе Виолеттой посылаю 50% золото», «открой шишки»... Спустя несколько минут перед ним лежал следующий текст: «Тебе Виолеттой посылаю 50% золото. Открой шишки. Сообщи так Симо — 16-го, 15 часов, ключ 55.Передавай 13-го 15 часов. 14 августа в обед подробно. Нельзя ли увеличить шесть на шесть? Можно, но останется белая полоска внизу». Явно, разгадка шифра была найдена, хотя оставались непонятные фразы. Тем не менее, принадлежность Дюлгерова к шпионской сети можно было считать почти доказанной. Но кто такой Симо? И что это за ключ 55? Приказано передавать 13-го в 15 часов. Но что? Какие-нибудь сведения или что-то другое?.. Что должен был узнать Дюлгеров 14 августа? Две последние фразы, вероятно, означали пароль — вопрос и ответ. К Дюлгерову должны были прийти с паролем, или наоборот, он должен отправиться куда-то? Наверное, все-таки, к нему, ибо совершенно естественно спросить у фотографа, сможет ли он увеличить фотографию размером 6 × 6. А фотограф должен дать ответ. И если фотография квадратной формы, то, разумеется, внизу останется белый кант. Значит, нужно не спускать глаз с Дюлгерова, и узнать, кто такой таинственный Симо и тот гость, который, несомненно, прибудет из-за рубежа, раз он станет давать подробные объяснения...

Чавдар набрал номер отдела и сообщил шифровальщикам о своем открытии. На другом конце провода сказали, что они тоже близки к такому решению и полностью принимают его вывод.

Часы показывали половину пятого. Чавдар решил хоть немного вздремнуть, хотя от возбуждения спать не хотелось. Он прилег, дав себе команду подняться ровно в шесть,и словно провалился куда-то... Проснулся ровно в шесть, чувствуя себя бодрым и полным сил. Быстро вскочил, умылся, поставил кофе и пошел будить Виолетту. Девушка лежала в постели, но не спала.

— Я думала, ты еще не проснулся, поэтому не хотела шуметь. Ты вчера, наверно, допоздна работал, — сказала она. — Ну что, разгадал?

Желая ее успокоить, чтобы она не выдала себя своим волнением перед Дюлгеровым, Чавдар сказал:

— Думаю, он спекулирует золотом... Продает по баснословной цене какому-нибудь зубному врачу. Все ему отдашь так, как есть. И ни о чем не беспокойся. Вставай, будем пить кофе. Поезд уходит в одиннадцать.

— Неужели ты мне не разрешишь хоть на денек остаться в Софии?

— Нет, пойми меня правильно. Ты должна уехать сегодня же. Это даст тебе основание не задерживаться у него. Подчеркнешь, что сегодня же утром уезжаешь в Варну, к родителям. Он может проследить, действительно ли ты уедешь, так что ты должна это сделать. Перед отходом поезда позвони мне, пожалуйста, чтобы я знал, как прошла встреча. И еще раз повторяю: ни о чем не беспокойся. Наши люди не спустят с тебя глаз.

— Вы что, станете за мной следить? — слегка обиженно удивилась Виолетта.

— Это необходимо для твоей же безопасности.

 

Выйдя из дома, Чавдар направился к трамвайной остановке. Несколько в стороне от главной аллеи на скамейке сидел человек с сигаретой в руке. Хотя он отвернулся, Чавдар сразу же узнал вчерашнего любителя свежего воздуха. «Дюлгеров уже на посту! Конечно, ему же нужно узнать, куда направится Виолетта».

Ровно в семь Чавдар был у полковника. Туда же вызвали дешифраторов и Данчо.

— Думаю, нам удалось прочесть текст письма, товарищ полковник! — отрапортовал Чавдар. — Вот он!

— Это окончательный вариант? — спросил полковник.

— Да. Теперь предстоит узнать, что скрывается за этим текстом.

Когда они остались с полковником вдвоем, Чавдар сообщил ему о своем предложении, чтобы Виолетта, как ни в чем ни бывало, передала письмо и посылку Дюлгерову. Получив согласие полковника, Чавдар позвонил домой:

— Виолетта, ты готова? Тогда выйдешь из дома в восемь часов.

Потом они принялись обсуждать план действий. В распоряжение Чавдара было предоставлено большое число людей и необходимая техника. Медлить было нельзя.

 

21

Эжен проснулся рано. Все в доме еще спали. Он сразу вспомнил свой сон... Ему снилась Франсуаза. Удивительным было то, что он разговаривал с ней по-болгарски.

«Не забывай меня, — просила его Франсуаза. — Болгарки такие красивые, у них роскошные черные волосы...»

«Но у Виолетты голубые глаза и русые волосы...» — возразил он.

«Как вы хорошо говорите по-болгарски», — похвалил его невесть откуда взявшийся Румен.

В эту секунду появилась мать Эжена.

«В Болгарии все черное, — строго промолвила она. — Черное море, Черная вершина... Будь осторожен, сынок».

«Но мама, ты ошибаешься! — засмеялся Эжен. — Я не видел здесь ничего черного».

«Письмо! Береги письмо!» — вмешался отец.

«Зачем мне его беречь! Да в нем ничего нет. Дядя Трифон прочитал его вслух. Кстати, он обещал свозить меня в Заножене́...»

«Ты хорошо говоришь по-болгарски, но не Заножене́, а Зано́жене!» — снова сказал Румен.

«Зано́жене! Правильно я говорю, Румен?»

Последние слова он произнес вслух. Румен вскочил:

— Что ты говоришь, Эжен?

— Зано́жене... Правильно?

— Абсолютно правильно, — согласился Румен.

В этот момент их позвали завтракать. Мать попросила не шуметь, так как отец вчера долго не ложился, и Румена вновь охватила тревога. Как, как он может помочь отцу?

Мальчик в задумчивости подошел к окну. И вдруг лицо его оживилось.

— Скорее, скорее! Смотрите, кто идет к остановке, — закричал он так радостно, что Евгений и Эжен тут же бросились к окну.

Через сквер медленно шла Виолетта. Русые волосы золотились в лучах солнца. В руке у нее был пакет. Эжен подумал: «Как она похожа на Франсуазу...» А Евгений вдруг вспомнил о Руже...

 

Они позавтракали и отправились на машине осматривать город. Поднялись и на Витошу. Эжену показали Боянскую церковь со старинными фресками. Огромное впечатление на него произвела фреска «Тайная вечеря», где неизвестный художник нарисовал на столе хлеб, луковицы, репу — пищу бедняков этого края. Евгений сообщил, что эти фрески датируются периодом, более ранним, чем эпоха итальянского Возрождения. Это привело Эжена в неописуемый восторг, и он что-то быстро промолвил по-французски.

— Он говорит, что ужасно грустно, когда такие таланты остаются неизвестными современникам, — перевел Румену Евгений.

Потом они поднялись на смотровую площадку у ресторана «Копыто». Внизу раскинулся прекрасный город. Сердце Эжена наполнилось гордостью за родину своего отца, которая была не менее красива, чем его Франция...

 

22

Выйдя из трамвая, Виолетта направилась к улице Средна-Гора. Она шла быстрой, энергичной походкой, стараясь скрыть охватившее ее волнение. Она заметила Дюлгерова еще на трамвайной остановке возле дома Чавдара. Он сел во второй вагон, и сейчас она точно знала, чувствовала, что он идет за ней следом.

Подходя к фотоателье, Виолетта замедлила шаги и стала озираться по сторонам. Сзади, совсем рядом, раздались тяжелые мужские шаги. Виолетта на секунду замерла от страха, но потом решительно тряхнула головой: чего это она! Почему она должна бояться этого негодяя?! Пусть он дрожит от страха!..

Дверь ателье была заперта. Девушка несколько раз нажала кнопку звонка. В этот момент кто-то остановился рядом с ней.

— Простите, вам кого?

— Того, кто мне нужен, я сама найду, — несколько с вызовом ответила Виолетта, не глядя на спрашивающего, и снова позвонила.

— Отодвиньтесь, пожалуйста, чтобы я мог отпереть. Дело в том, что я — фотограф, — любезным тоном сказал Дюлгеров. — Вы хотите сфотографироваться?

Открыв дверь ключом, он широко распахнул ее, подперев табуреткой. Затем обернулся к Виолетте, приглашая ее войти.

— А, так это вы — товарищ Дюлгеров! — улыбнулась Виолетта. — А вы меня разве не помните? В прошлом году я к вам приходила...

— Да, я Дюлгеров, но вас я что-то не припомню...

Виолетте ужасно хотелось бросить ему в лицо: «Не притворяйся, ты прекрасно знаешь, кто я такая», но она сдержалась.

— Я привезла вам письмо и подарки из Милана от вашей знакомой синьоры Грациани. Она посылает вам привет...

— А, вспомнил, — быстро прервал ее Дюлгеров. — Вы учитесь в Милане. Ну, как там моя знакомая? Давненько я не получал от нее вестей... Да вы присядьте, пожалуйста...

— Синьора Грациани посылает вам вот это...

— Очень вам признателен! — сказал Дюлгеров, принимая пакет из рук девушки. — Хотите кофе?

— Нет, спасибо. Я очень спешу. Еду в Варну, к родителям.

— А когда обратно в Италию?

— Не раньше начала ноября.

Тут в ателье вошел молодой человек лет двадцати, в пестрой рубашке, расстегнутый ворот которой открывал волосатую грудь. Виолетта быстро поднялась с места.

— Но постойте, — попытался задержать ее Дюлгеров и недружелюбно обратился к пришельцу: — Что вам угодно?

— Мне срочно нужно фото... На сегодня...

— Но кому вы собираетесь его дарить, молодой человек. Хотя бы галстук повязали, если уж нет белой рубашки!

— Я тороплюсь. Поезд уходит в одиннадцать часов. До свидания! — скороговоркой проговорила Виолетта и протянула фотографу руку.

— До свидания! Заходите снова, когда будете в наших краях.

— Непременно, — ответила Виолетта, изумленно глядя на молодого человека: ей показалось, что он ей подмигнул. «Нахал!» — подумала девушка, выходя на улицу.

— Наверное, вы правы: неловко как-то без галстука, — согласился молодой человек и, распрощавшись, вышел вслед за девушкой. Дойдя до угла он оглянулся: никто за ним не следил. Тогда он догнав Виолетту и тихо сказал: — Я от товарища Выгленова, он выслал за вами машину... Она здесь, за углом...

 

В ожидании Виолетты Чавдар перечитал доклад начальника оперативной группы, которая вела наблюдение за Дюлгеровым. На первый взгляд ничего особенного за ним не замечалось. Ведет довольно замкнутый образ жизни, почти не принимает гостей, встречается только с сотрудниками газеты, в которой подрабатывает. В редакции обычно бывает во второй половине дня и долго там не задерживается. Сдав фотоматериал — снимки какого-нибудь строящегося завода или пускового объекта, и получив новый заказ, уходит. В прошлом месяце дважды заказ был связан с поездкой в провинцию. Его фотографии высоко ценятся специалистами. В институте, где работает Йотов, бывал лишь однажды. Именно тогда и произошла их встреча... «Интересно, зачем они встречались? — подумал Чавдар. — Видимо, в связи со снимками. И все же, нужно проверить...»

Чавдар еще раз прочитал письмо синьоры Грациани, обращая особое внимание на даты. До четырнадцатого августа, когда скорее всего к Дюлгерову должен явиться некий иностранец, времени было еще достаточно. Но он все же подчеркнул строчки: «Сообщи Симо 16-го, 15 часов, ключ 55. Передай 13-го 15 часов.»

Нужно самому заняться этим вопросом. Наверняка Дюлгеров попытается сообщить Симо, что сегодня в 15 часов нужно пустить в ход ключ 55. Не может быть, чтобы Дюлгеров не встретился сегодня с этим самым Симо!»

В кабинет вошла Виолетта. Она была счастлива, что успешно справилась с поставленной перед ней задачей,и ожидала, что Чавдар похвалит ее. Кроме того, она надеялась, что они смогут спокойно поговорить у него в кабинете, не боясь, что им кто-то помешает, так как до поезда оставалось целых полтора часа.

— Извини меня, дорогая, — с сожалением сказал Чавдар, — но нам придется попрощаться. Мне нужно срочно заняться одним вопросом. Ты должна меня понять...

— Понимаю, — ответила девушка с обидой в голосе. — Но если у тебя всю жизнь не будет хватать получаса, чтобы поговорить с женой, стоит ли вообще жениться?

— Ах, женщины, женщины! — попытался пошутить Чавдар, вспомнив, что и мать тоже уехала, обидевшись на него, хотя и по другому поводу. — Ну представь себе, что у тебя концерт, а я предлагаю тебе отправиться на Витошу. Поедешь? Конечно же нет! Так вот сегодня у меня концерт, при чем ответственнейший!

Он притянул ее к себе и крепко обнял. Постояв так некоторое время, вздохнул и нажал кнопку звонка, вызывая шофера.

— Твои концерты всегда проходят в темпе «престо»... Но знаешь, я тоже люблю динамичную музыку. В общем, желаю тебе успеха и жду в Варне. А машину вызывать не надо, чемодан легкий и я отлично доеду на трамвае.

— Зачем ты так? Я поеду с тобой, а уже с вокзала отправлюсь по делам.

— Ну, это другой вопрос! — радостно засмеялась Виолетта: ей очень хотелось подольше побыть с ним.

Чавдар проводил девушку до поезда. Попрощавшись, он помог ей подняться в вагон и повернул обратно.

Спустя минуту машина уже летела к улице Средна-Гора. «Хоть бы не упустить его, — волновался Чавдар. — Не может быть, чтобы прочитав письмо, Дюлгеров не отправился к этому таинственному Симо».

— Побыстрей, пожалуйста, Пенчо, прошу тебя!

— Да мы и так мчимся, как на пожар!

Свернув на нужную им улицу, Чавдар приказал:

— А теперь максимально уменьши ход, самым тихим, но как только дам знак, сразу рванешь!

Они медленно ехали по улице. Приблизившись к ателье Дюлгерова, шофер дал газ и машина промчалась мимо. Но Чавдар успел заметить, что жалюзи были спущены наполовину.

«Эх, опоздали!» — с досадой подумал он. Машина остановилась на соседней улочке. К ним подошел Данчо.

— Где Дюлгеров? — с тревогой спросил Чавдар.

— У себя... Спустил жалюзи и закрылся на ключ. Под звонком повесил записку: «Буду в одиннадцать часов».

Чавдар перевел дух.

— А когда он закрылся в ателье?

— Как только Виолетта ушла. Вот уже целый час... Может, фотографии проявляет...

— Фотографии он после обеда проявляет... Не спускайте с него глаз, он может выйти в любой момент.

— Да ведь откроет в одиннадцать... Чего паниковать?

— Сейчас он дешифрирует полученное письмо. Как только закончит, сразу пойдет к этому Симо... Ясно?

— Ясно! — кивнул Данчо. И сразу отступил в сторону: — Вот он! Идет к своей машине...

— Не беспокойся, мы проследим! — Чавдар быстро уселся в машину.

Попетляв немного по софийским улицам, «Шкода» Дюлгерова свернула у Орлиного моста на широкое шоссе.

— Кажется, он держит путь в Пловдив, — заметил шофер.

— Не уверен. Я скорее готов предположить, что едет в новый микрорайон.

«Шкода» продолжала лететь по шоссе. Потом она свернула к автосервису и остановилась.

— Высади меня здесь. А сам подожди в боковой улочке.

Чавдар быстро вышел из машины. На нем были очки и соломенная шляпа. Узнать его было трудно. С сигаретой в руке он медленным шагом направился к мастерской. Ни дать, ни взять клиент, оставивший машину для небольшого ремонта и ожидающий, пока она будет готова.

«Шкода» стояла в стороне, а Дюлгеров раздраженным тоном просил сторожа:

— Вызови Симо! Я не могу долго ждать!

Сторож невозмутимо продолжал сидеть на маленьком стульчике, лениво глядя на разъяренного клиента:

— Я тебе уже сказал: он сейчас придет! Подожди! Все спешат, у всех срочные дела.

Дюлгеров явно нервничал. А когда сторож отвернулся, он попытался прошмыгнуть мимо.

— Стой! Посторонним вход запрещен!

— Ведь так я прожду до обеда!

Сторож опять замолчал. Лениво вытянув ноги, он грелся на солнышке, покуривая сигарету. Дюлгеров попытался было сменить тактику и задобрить сторожа. Он раскрыл перед ним пачку дорогих сигарет. Сторож взял две: одну сунул за ухо, а другую прикурил от услужливо поднесенной Дюлгеровым зажигалки.

— А теперь мне можно войти? — с вызовом спросил Дюлгеров, сделав упор на слове «теперь». И именно это задело сторожа.

— Что? — взревел он возмущенно. — Будешь ждать, как все. Вон они ждут, и ты подождешь!

— Ну ладно, чего шумишь! Раз ты ему сказал... — примирительно пробормотал Дюлгеров, отходя в сторону.

В этот момент дверь распахнулась и вышел высокий мужчина в рабочем халате. Горделивая осанка, тонкое, продолговатое лицо и ухоженные волосы, длинные чувствительные пальцы, которые больше подошли бы пианисту или скрипачу, выдавали в нем человека явно не рабочего происхождения. Он шел легкой походкой, как будто пританцовывая. Подойдя к покорно ждавшей его в стороне паре, он одарил женщину обворожительной улыбкой и протянул ее спутнику крышечку для резервуара.

— Вот, еле нашел.

«Интересно, с какой чужой машины отвинчена эта крышка?» — подумал Чавдар и в этот момент заметил, что Дюлгеров делает вышедшему человеку знаки. Тот — очевидно, это был Симо — явно видел Дюлгерова, однако, не обращая на него внимания, вновь повернулся к женщине, которая его спросила:

— Сколько мы вам должны?

— Ну что вы, пустяки! В другой раз...

Он попрощался с ними за руку, подождал, пока они удалятся, и лишь тогда подошел к Дюлгерову.

«Значит, это и есть Симо!» — решил Чавдар.

Меж тем Дюлгеров поднял крышку и завел мотор. Тут же к машине подошли трое болтавшихся рядом шоферов и вместе с ними Чавдар. Симо досадливо поморщился:

— Как же я смогу работать? Прошу не мешать!

Шоферы отошли в сторонку, но Чавдар постарался встать как можно ближе к машине.

— Барахлит что-то... Может быть, придется сменить вал...

— Мне кажется, что и сцепление не в порядке. Может, вы прокатитесь на ней, чтобы послушать, как работает мотор? — предложил Дюлгеров.

— Разумеется! Дайте мне ключ. Да и вы садитесь рядом...

Машина рванула с места и вырулила на шоссе. Это произошло так быстро, что Чавдар еле успел отскочить в сторонку. Однако он невозмутимо докурил сигарету и пошел к своей машине, где его с нетерпением ждал Данчо. Сев на заднее сиденье рядом с Данчо, Чавдар приказал шоферу:

— Не упускай из виду синюю «Шкоду».

Спустя какое-то время они увидели «Шкоду» в боковой улочке нового квартала. Крышка капота была поднята. Симо и Дюлгеров, склонившись над мотором, о чем-то тихо беседовали.

Чавдар приказал доехать до перекрестка, повернуть обратно и остановиться поодаль.

— Вернетесь за мной, как только наши подопечные сядут в машину, — сказал он и занял удобный наблюдательный пост за кустом роз. Он увидел, как Дюлгеров, оглядевшись по сторонам, вынул из кармана небольшой пакетик и положил его на воздушный фильтр. Симо неторопливо вытер руки ветошью, взял пакетик и сунул его в карман. Потом Дюлгеров достал из кошелька два банкнота и протянул их Симо. Тот взял их с каким-то аристократическим презрением, будто делал большую услугу Дюлгерову, и небрежно запихнул в верхний кармашек халата. Затем, с шумом захлопнув крышку, сел за руль, подождал немного, пока Дюлгеров усядется рядом, и выжал до отказа газ. «Шкода» рванула с места и понеслась стрелой к мастерской, почти сразу скрывшись из виду.

Запрыгивая почти на ходу в свою машину, Чавдар приказал шоферу:

— Постарайся их опередить...

Шофер молча прибавил газу.

Когда Симо и Дюлгеров вернулись к мастерской, на скамейке сидел все тот же молодой мужчина в темных очках и соломенной шляпе.

— Ну вот, вы теперь сами уверились в том, какие у моей машины неполадки! Может, вы ее прямо сейчас и примете? — спросил Дюлгеров.

— Мы скоро закрываем. Привезите ее завтра, часиков в шесть утра. Придется порядочно поломать над ней голову... — ответил громко Симо и вошел в мастерскую, а Дюлгеров завел мотор и поехал в сторону центра.

Немного погодя к мужчине в соломенной шляпе подошел высокий молодой человек с живыми глазами. Оба направились к директору автосервиса. Представившись, Чавдар попросил директора разрешить Данчо поработать у них несколько дней.

— Только нужно устроить так, чтобы он мог побольше находиться во дворе...

— Понимаю, — закивал головой низенький, похожий на футбольный мяч директор. — В таком случае, ему лучше всего встать на мойку машин. Как раз один из мойщиков заболел... Подождите немного, сейчас я все устрою...

— Имейте в виду, для всех — это ваш земляк, — предупредил его Чавдар.

Уходя, Чавдар тихонько сказал Данчо:

— Постарайся сделать так, чтобы к трем часам ты был свободен. Я к этому времени буду здесь...

Данчо встал к мойке, а Чавдар отправился к машине. Ему показалось, что за ним кто-то следит. Скосив глаза, он заметил в дверях высокого красавца с высокомерным взглядом.

 

Чавдар был на месте еще в два часа. Он заплатил в кассу за мойку машины и пристроился в хвост очереди ожидающих автомобилей. Сидя в машине, Чавдар зорко наблюдал за всем происходящим вокруг. Симо нигде не было видно. Пропустив вперед стоящую за ним машину, Чавдар отъехал в сторонку и сделал вид, что наблюдает за Данчо, который работал как заправский мойщик. Стрелка часов приближалась к трем.

А вот и Симо. Вышел во двор и украдкой осмотрелся. Чавдар воспроизвел в уме сведения о нем, полученные им сегодня:

«Симо Димов Газибаров. Родился в 1925 г. в селе Богдановцы. Воспитывался в семье дяди по материнской линии. Окончил в Софии гимназию с преподаванием на итальянском языке. В старших классах принимал активное участие в реакционной организации молодых легионеров, был членом руководства этой организации, за что в 1945 году исключен из университета. Работал шофером государственного предприятия, с 1960 года — монтер министерского гаража. В автосервисе работает с 1972 года. Поведение безупречное, руководство его ценит...»

Чавдар взглянул на часы — без пяти три.

В мойку въехал «Форд-таунус». Симо не проявлял никаких признаков беспокойства.

Три без одной минуты. С ведром в руках во двор вышел Данчо. Симо куда-то исчез.

«Что-то здесь не так, — подумал Чавдар и нервно закурил. — И все же, мы не могли ошибиться. Ведь не успел Дюлгеров прочитать письмо, как сразу же помчался к этому Симо. И отдал ему что-то... А еще эти банкноты... Я же сам видел...»

Часы в канцелярии пробили три. Чавдар едва скрывал разочарование. Но вот через широко распахнутые ворота во двор въехал «Москвич». За рулем сидел Симо в своем коричневом халате. Он подогнал машину к выходу, передал ее хозяину и направился к одиноко стоявшей «Шкоде», не забыв при этом бросить вокруг осторожный взгляд. В это время у мастерской остановился «Фиат» с иностранным номером, Симо резко обернулся к нему, но Данчо его опередил, подбежав к машине с другой стороны со щеткой в руках. Из «Фиата» вышел мужчина и на чистейшем болгарском языке попросил:

— Товарищи, я возвращаюсь из-за границы. Нельзя ли обслужить мою машину вне очереди, я очень тороплюсь в Варну.

Симо выслушал его с явным интересом и протянул было руку за ключом. Но Данчо, находившийся ближе, услужливо выхватил ключ из рук хозяина «Фиата» и, взглянув на номер, быстро протянул ключ Симо.

— Пожалуйста, шеф!

— А тебе что тут надо? — зло накинулся на него Симо, повертел ключ в руках и с безразличным видом вернул его хозяину: — Извините, но это невозможно. Смотрите, сколько здесь машин, — он обвел двор театральным жестом, при этом зорко оглядев все вокруг, — и все ждут меня...

«Наверно, на ключе другой номер, поэтому он и отказал ему», — подумал Чавдар. Догнал Данчо и нарочито громко спросил:

— Моя очередь подошла?

— Номер без пятерок! — едва шевеля губами сказал Данчо и тут же что есть силы заорал:

— Спокойно, хозяин! Через десять минут и твою машину возьму!

Меж тем Симо завел «Шкоду» внутрь помещения и снова вышел во двор. Остановившись в дверях, он спокойно и даже с некоторым безразличием стал смотреть в сторону широкого проспекта, по которому неслась в два потока бесконечная вереница автомобилей... И ни один из них не сворачивал к автосервису...

«Наверное, мы ошиблись в дате, — подумал Чавдар — А скорее всего речь идет о той же дате, но другого месяца... Что ж, подождем еще...»

Симо стоял так до половины четвертого, потом вошел внутрь. Встреча не состоялась...

Чавдар подогнал вымытый «Москвич» к выходу, но цепь была спущена. Подождав немного, он высунул голову из окна.

— Может, вы меня выпустите? — с насмешкой спросил он.

— Квитанцию! — отрезал сторож, не вставая с места.

— В чем дело? — спросил Чавдар.

— Квитанцию!

— Ах, значит квитанцию! — Чавдар протянул бумажку.

— Она — для вас, — спокойно сказал сторож и, не вставая, опустил цепь до земли.

«Черт знает что! — подумал Чавдар, трогаясь с места. — Прямо артисты какие-то!»

 

23

Чавдар заехал в управление, доложил полковнику о том, как прошел день, и отправился домой.

Он только успел принять душ, как раздался звонок. Чавдар открыл дверь — на пороге стояли Евгений и Румен.

— Рад вас видеть! Проходите...

— Мы несколько раз вам звонили, но никто не отвечал. Тогда мы подумали, может, телефон не в порядке и решили зайти без приглашения.

— Отлично! Присаживайтесь. Я только что вернулся. А Виолетта уехала...

— А-а! Вот почему никто не отвечал! — протянул Румен.

— Мы хотели пригласить вас поехать завтра за город. Но раз Виолетты нет... Может, вы все-таки поедете с нами? — предложил Евгений.

— Да, Виолетта с радостью приняла бы ваше приглашение, а я, к сожалению, занят... Вот на следующей неделе — с удовольствием!

— Но на следующей неделе, в среду, мы с Эженом и мамой уезжаем на Золотые Пески. — Румен был явно разочарован. — И пробудем там две недели.

— Ничего. Как только вернетесь, позвоните мне... Тогда и встретимся. А с Виолеттой вы можете увидеться на Золотых Песках. Вот ее адрес в Варне.

— У Эжена есть ее адрес! — выпалил Румен и удивленно взглянул на брата, который больно наступил ему на ногу.

— А отец не собирается с вами? Ведь в машине места хватит.

— Места-то хватит, да у отца срочная работа, и он не хочет сейчас брать отпуск... — сказал Евгений.

— Он кончает работу над одним проектом, — пояснил Румен и скороговоркой добавил: — Товарищ Выгленов, вы в уголовном розыске работаете? Знаете, в нашей школе произошла очень странная история...

— Не морочь человеку голову, Румен! Вечно ты со своими глупостями! — недовольно подтолкнул его Евгений.

— Почему же, мне очень интересно. Вот когда вы вернетесь, Румен, приходи ко мне,и мы с тобой все обсудим...

— Конечно, приду. Речь идет о чести пионерской организации. Нужно узнать правду!

— Ну и отлично, договорились! — Чавдар обнял его за плечи.

Гости распрощались и ушли.

 

24

Симо Газибаров умел извлекать пользу из всего. Незадолго до победы революции Девятого сентября 1944 года в их доме провел несколько ночей друг отца Дарев. Сейчас этот Дарев был генеральным директором одного предприятия. Симо никогда не забывал упомянуть в своей автобиографии, что во время войны у них скрывался от преследования фашистской власти член БЗНС и Отечественного фронта Дарев.

И все же из университета его исключили за принадлежность к профашистской организации. Свидетельство о том, что он помогал укрывать антифашиста, не помогло, ибо скрывавшийся состоял с Симо в родстве — попросту говоря, был его тестем. Прилично зная итальянский, Симо давал частные уроки, в том числе и дочери Дарева. Он был старше девушки всего на три года, и уроки завершились свадьбой. Своей молодой женой Симо был доволен. Умная и практичная, она к тому же была хорошо обеспечена материально. Они жили в квартире, которая принадлежала жене, тесть помогал им деньгами, а позднее сумел подыскать ему хорошую работу. Но Симо снедала мысль, что народная власть несправедливо обошлась с ним — «борцом-антифашистом». Ему нравилось разыгрывать из себя «безвинно пострадавшего». Свое участие в профашистской организации он объяснял тем, что ему это было нужно для конспирации. С помощью Дарева он устроился монтером в гараже одного министерства. Там Симо познакомился с Дюлгеровым. Разговорившись за стаканом вина, они вскоре почувствовали необыкновенную симпатию друг к другу, и Симо с радостью согласился передать от Дюлгерова кое-какие фотографии иностранцу, пришедшему в гараж и назвавшему пароль. При повторной передаче фотографий Симо получил солидное вознаграждение. Тут-то он и смекнул, что, видимо, эти фотографии за границей кое-что значат... И когда его уволили, разумеется, опять «несправедливо», он сразу дал согласие поступить на работу в ремонтную мастерскую по рекомендации Дюлгерова. Это было началом «крупной карьеры» Симо. От Дюлгерова он получил и «аванс» — ни много, ни мало — две тысячи левов. И в дальнейшем, после каждой удачной операции с «посылкой» за границу,Симо получал сумму, равнявшуюся его зарплате.

...Вернувшись в мастерскую после разговора с Дюлгеровым, Симо украдкой пересчитал полученные деньги. Ровно двести! Он усмехнулся — уж очень они приятны, эти без труда заработанные денежки! Какой же он умница, что точно оговорил вопрос об оплате услуг подобного рода. Раньше он передавал очередному иностранцу микропленку и после этого приходилось ждать — иногда довольно долго — ответ, подтверждающий, что товар доставлен по назначению. Приходилось напоминать о себе Дюлгерову, тот каждый раз ссылался на то, что ответа еще нет, и задерживал деньги. Однажды, набравшись смелости, Симо явился в ателье к Дюлгерову. Тот всполошился:

— Зачем пришел? Я ведь велел тебе не приходить ко мне без надобности!

— Нужно решить очень важный для меня вопрос! — сказал ему Симо. — На работе об этом говорить неудобно.

— Ну хорошо! Что случилось?

— Я не согласен ждать, пока ты получишь ответ. Ведь ты уже смог убедиться — я аккуратно все пересылаю.

— И все же тебе придется терпеть! — отрезал Дюлгеров.

— Больше терпеть я не намерен, — решительно заявил Симо. — Или плати, или я перестану на тебя работать...

— И на кого же ты будешь работать? — с сарказмом спросил Дюлгеров. Однако было видно, что слова Симо встревожили его.

У Симо давно возникли подозрения, что Дюлгеров работает не на одну фирму. Однажды, передавая Симо кассету, он, взглянув на нее, вдруг спохватился и быстро сунул ее в карман. Потом вытащил другую, объяснив что спутал ее с новой, еще не отснятой пленкой. Однако Симо успел заметить, что кассета уже была в употреблении. Дюлгеров явно врал, что-что, а глаз у Симо был острый. Поэтому и ответ его сейчас прозвучал двусмысленно:

— Возможно, переключусь целиком на вторую фирму, как делают некоторые...

Дюлгеров сменил гнев на милость.

— Перестань валять дурака. Кто откажется каждый месяц получать еще одну зарплату? Но раз ты настаиваешь, вот тебе деньги за прошлый раз...

— Вот это другой разговор! С тобой приятно работать — понятлив. А на дальнейшее договоримся так: пленку мне даешь вместе с деньгами!

Таким было начало «нового курса», как любил шутить Симо. О «совместительстве» Дюлгерова он приказал себе больше не думать. В конце концов, какое ему дело, на кого тот работает, лишь бы исправно платил, а все остальное — дело его совести... Себя Симо считал по-своему «честным»...

Симо снял пиджак и спрятал кассету в специальный тайник на левом плече. Сегодня после обеда за кассетой должен был прийти человек, Симо ждал его, но он так и не появился. Не хотелось нести пленку домой, да видно ничего не поделаешь. Не оставлять же ее здесь?

Он докурил сигарету, надел пиджак и вышел из мастерской. Домой он обычно ходил пешком — жил неподалеку, да к тому же презирал весь этот «сброд», который набивается в автобусы.

На тихой улочке перед ним затормозила машина. Из нее вышли двое. Один из мужчин — широкоплечий здоровяк, показав Симо служебное удостоверение, пригласил его поехать с ними.

— Но по какому праву? — возмутился Симо.

— Мы хотели бы получить от вас кое-какие сведения. И должен вас предупредить, чем эти сведения будут правдивее, тем меньше мы вас задержим.

 

25

Машину вел Евгений. Эжен сидел рядом с ним, с большим интересом разглядывая в окно меняющийся пейзаж. Оказывается, родина его отца очень красива! Огромные деревья, обрамляющие Пловдивское шоссе, образовывали нечто вроде тоннеля. Сквозь ветви мелькало солнце, казалось, оно бежит наперегонки с машиной. Но вот тоннель оборвался и солнце, словно сделав огромный прыжок, уселось на вершину Вакарельских высот, щедро осыпая все вокруг своими лучами.

Когда они миновали Пазарджик, слева от шоссе потянулись нескончаемые ряды оранжерей.

— Знаете, в Париже папа заставляет маму покупать только болгарские помидоры!

— О,Эжен! Ты уже совсем правильно говоришь по-болгарски!

— Правда, тетя? — обрадовался Эжен. — Конечно, ведь я же половинка болгарин!

— Ха-ха-ха! — залился смехом Румен. — Половинка! Говорится «наполовину болгарин». Ничего, Эжен, сейчас ты — половинка, а когда мы приедем на море, станешь целым болгарином!

— Что-то не верится ! Скорее ты, Румен, станешь французом, чем я болгарином!

— Я не могу стать французом, потому что я — полный болгарин. Вот ты другое дело — ни рыба, ни мясо! — засмеялся Румен.

— Что ты сказал ? — заинтересовался Эжен. — Я что-то не понял...

— Ничего, ничего... Это я так, просто шучу...

— Румен, перестань задирать Эжена! — строго одернула его мать.

— Больше не буду, — примирительно протянул Румен.

После Пазарджика по новому, более широкому шоссе машина прибавила скорости. Румен запел «Гордая Стара-Планина». Евгений и мать тихонько подпевали, к ним несмело присоединился и Эжен, подхватывая слова припева...

Вскоре они прибыли в Пловдив. Город, широко раскинувшийся по обоим берегам Марицы, сразу понравился Эжену. Они погуляли по узким улочкам старинного квартала, зашли в Археологический музей, полюбовались знаменитым фракийским золотым кладом. Эжен попросил показать ему дом, в котором останавливался французский ученый и поэт Ламартин, совершавший поездку по Балканскому полуострову — об этом ему рассказывал его отец.

Затем они пообедали в ресторане на одном из семи живописных холмов Пловдива и отправились дальше.

Болгария, родина его отца, все больше пленяла воображение Эжена.

 

26

Зная, что Йотов остался дома один, Чавдар решил посетить его. Тем более был вполне объяснимый повод — Йотова уже вызывали по делу, связанному с кражей документов в селе Стойки.

Йотов не стал скрывать своего удивления.

— Пожалуйста, проходите. Чем могу служить?

На миг в душу Чавдара закралось сомнение:

«Не поспешил ли я с этим визитом? Может, только спугну его...

— Я вообще-то не располагаю временем, поэтому буду краток. У меня к вам несколько вопросов, связанных со случаем в Стойках. Вы ведь ехали на машине, из которой были похищены секретные документы...

— Кража произошла в самом селе...

— Да, но сейчас речь о другом. Скажите, почему вы сначала отказались от поездки, а потом согласились?

— Об этом вам лучше справиться у моего заместителя, Зико Златанова. Отказался, потому что у меня была масса незаконченных дел в институте, да и дома тоже. Я и предложил Златанову поехать вместо меня. Кроме того, как я понимаю, он пользуется бо́льшим, чем я доверием... — Йотов нахмурился, было видно, что последняя фраза причинила ему боль. Он взял себя в руки и продолжил:

— Сначала Златанов с удовольствием принял мое предложение. А в самый последний момент вдруг сказался больным и попросил, чтобы поехал я... Вообще-то мы с ним почти не разговариваем... По его доносу на меня в институте заведено дело... Почему Златанов отказался, не знаю. На следующий день, когда я, чтобы спасти положение, уехал, его видели гуляющим в парке. Мой сын его встретил. Может, он что-то знал и хотел меня просто скомпрометировать?

— Вы хотите сказать, что он знал о готовящемся преступлении?

— Нет, такое я не могу утверждать. Однако, разве не странно, что стремясь во всем и везде быть первым, он отказывается, и то в мою пользу, от приглашения министерства... Должен заметить, что к нему в институт иногда заходят неизвестные личности, и он старается побыстрее остаться с ними наедине...

«Интересно, — подумал Чавдар, — автор анонимного письма подчеркивает, что Йотова посещают сомнительные лица. Уж не хочет ли Йотов отвести от себя подозрение?»

Йотов, будто угадав мысли Чавдара, неожиданно заметил:

— Надеюсь, вы не подумаете, что я сваливаю свою вину на Златанова. Просто я хочу быть вам хоть в чем-то полезным... если смогу, конечно.

— Ну что вы! Мы ни в чем вас не подозреваем. Просто в этом случае много неясного.

Выгленов задал еще несколько вопросов, а потом вдруг спросил:

— А вы не могли бы мне сказать, как давно вы знакомы со Златановым?

— О, это длинная история... Но если у вас есть время, я могу рассказать.

Трифон Йотов начал свой рассказ со студенческих лет. Потом он поведал о поездке Златанова в Берлин, старательно избегая при этом упоминать имя их общего знакомого Эриха. «Это к делу не относится», — думал он. Рассказал и о недавней командировке в Париж, где они со Златановым поровну поделили деньги, которые дал ему брат Васил...

— Кто председатель комиссии, занимающейся расследованием в институте? — спросил его Чавдар.

Услышав в ответ, что комиссию возглавляет административный секретарь, он успокоил Йотова, сказав, что ему не о чем волноваться.

— Как же не о чем! — возразил Йотов. — Административный секретарь и Златанов — друзья. Во время войны они жили на одной квартире в Берлине. Ничего хорошего от этой комиссии я не жду. Вы только подумайте, Златанов обвиняет меня в том, что я-де присваиваю спиртные напитки, предназначенные для проведения банкетов. И комиссия считает это возможным. А мои попытки оправдаться считает необоснованными, классифицируя их как «уловки»...

— Вот вы говорите, что к нему приходят незнакомые люди. А к вам никогда не приходил кто-нибудь, кто бы мог вызвать подозрение?

— Никогда! — твердо ответил Йотов, однако Чавдар заметил, что он слегка покраснел.

Под конец Чавдар спросил Йотова, почему он рекомендовал Крачмарова для работы в Сухом доке.

— Да опять же по просьбе Златанова — они с Крачмаровым земляки.

Уходя, Чавдар поблагодарил Йотова за исчерпывающую информацию. Однако сомнение, закравшееся в душу, не исчезло. «Почему он покраснел, когда я спросил его о посещениях подозрительных лиц? И только ли земляцкие — связи Златанова с Крачмаровым? Нужно будет проверить результаты расследования комиссии, занимающейся делом Йотова в институте...»

 

27

Йотов еще раз проверил все расчеты новой схемы и остался доволен. Работу можно считать законченной. Документация готова, все пояснительные заметки — переписаны набело. Именно об этой разработке шла речь в письме брата. Надо было еще в прошлом году в Париже отказать ему, чтобы он не питал напрасно иллюзий. Но тогда его угнетало поведение Златанова по отношению к нему, и тот факт, что Евгений не прошел по конкурсу в университет... Йотов чувствовал себя в тупике и некому было ему помочь... Однако отдать брату новое изобретение...

Все произошло так быстро. Мадлен и Эжен уехали вечерним поездом, а Васил должен был лететь самолетом. В их распоряжении было всего несколько часов. Они встретились в вестибюле учреждения, где работал Васил. Златанов остался снаружи. Когда Трифон пожаловался, что Евгений провалился на приемных экзаменах, брат, недолго думая, предложил ему прислать сына на учебу в Париж. Он будет вносить оплату за обучение, а Трифон возместит расходы, отдав ему какое-нибудь новое изобретение с тем, чтобы запатентовать его во Франции на имя Васила. Вот тогда-то Трифон и обронил это коварное «подумаю»...

Йотов со вздохом убрал папку с расчетами в ящик стола, решив пойти в институт. Сейчас положение дел несколько изменилось. Здоровье Евгения улучшилось, он был освобожден от военной службы, работал, сумел подготовиться к экзамену и сдал его... Хоть бы результат был успешным! Тогда никаких сомнений — новое изобретение получит прописку в Болгарии! Если кто-то желает, может его купить!

Выходя из дому, он встретил дочку Гешевского.

— Дяденька Трифон, — спросила девочка, — а ваш Евгений принят в университет?

— Результатов еще нет, но я думаю, его примут, — ответил Йотов.

— А наш Златко принят! Такого компьютера,как у Евгения, у него нет, зато у папы есть связи и в университет брата приняли.

У Йотова перехватило дыхание. Он знал, что сын Гешевского поступал на тот же факультет, что и Евгений. И вот тебе на́! Уже принят... А ведь этот Златко стоял на учете в детской комнате милиции... Воистину, связи — великое дело... Теперь он будет учиться в университете, а его Евгений — еще неизвестно... Как расстроится Маргарита, когда узнает! Пошел дождь, но Йотов не замечал капель, стекающих по лицу. Глубокая обида переполняла его душу, он чувствовал себя подавленным, бессильным что-либо предпринять...

Домой он тоже возвращался пешком. Дождь все еще продолжался — тихий, мелкий — абсолютно невероятный для этого времени года. Витоша была окутана туманом. Из-за продолжительной суши листва с некоторых каштановых деревьев почти совсем облетела. Подхваченные легким дуновением ветерка, сухие листья с тихим шелестом падали на землю. Трифон ступал на них с безразличием, ощущая в сердце тупую боль. Первые осенние листья — как его надежда, сорванная ветром неправды и несправедливости.

Надо сказать, что Йотов с самого начала ничего особенного не ждал от этой встречи с административным секретарем, но глубоко в душе все-таки верил в справедливость. И хотя ему хорошо были известны старые связи Златанова с председателем комиссии, он питал надежду, что к нему отнесутся с должным вниманием и уважением.

Перед тем как отправиться в институт, он зашел на физический факультет университета чтобы справиться об Евгении. Секретарша любезно согласилась проверить списки принятых. Фамилии Евгения в них не оказалось. Надежды на то, что будут отпущены дополнительные места, не было никакой. С горечью в сердце Йотов переступил порог института и направился прямо к двери с табличкой «административный секретарь». С первой же минуты Джамбазский постарался продемонстрировать свое негативное отношение к нему. Не улыбнулся, не протянул ему руку для приветствия, не пригласил сесть, а лишь взглянул вопросительно, как будто не зная, зачем Йотов пришел. На вопрос Йотова, почему комиссия медлит с решением, Джамбазский резко ответил, что каким бы ни было решение комиссии, оно все равно не будет в пользу Йотова. И добавил: «Не лучше ли вам уйти по собственному желанию, не дожидаясь решения комиссии?» «Если кто-то и должен уйти по собственному желанию, так это Зико Златанов, — взорвался Йотов. — Я готов опровергнуть все его беспочвенные обвинения!» «Вы готовы опровергнуть на словах, но кроме слов, нужны еще и документы, которые доказали бы вашу невиновность, а их у вас нет. А Златанов представил документы, подтверждающие вашу вину». «Почему же вы прячете эти документы, почему не показываете их мне?» «Они рассмотрены комиссией, на их основе вам заданы вопросы, предстоит проверка ваших ответов. Чего вы еще хотите?» «Я хочу знать мнение комиссии, чтобы обратиться, если понадобится, в более высокую инстанцию». «Так вы еще и угрожаете? Хотите оказать нажим на председателя комиссии?» — поднялся с места Джамбазский. «Это вы мне угрожаете, заставляете уйти из института, не дожидаясь решения комиссии». «Ну хорошо же, слушайте: комиссия считает, что в создавшейся в институте неколлегиальной атмосфере виноваты обе стороны, но первопричина — все-таки вы. Против вас выдвинуто множество обвинений, правда, явных доказательств нет, но это и не нужно, так как эти обвинения выдвинуты несколькими лицами. Именно поэтому я по-товарищески и посоветовал вам уйти, чтобы не давать делу огласку. Но раз вы не понимаете доброго к вам отношения, делайте, что хотите», — театрально, с пафосом закончил Джамбазский.

Уже направляясь к двери, Йотов сказал: «Я все же постараюсь, товарищ Джамбазский, сделать все от меня зависящее, чтобы дело получило широкую огласку!»

Теперь Йотов раскаивался в сказанном. Кажется, он переборщил. Ведь в конце концов административный секретарь был председателем комиссии. Нужно было его спокойно выслушать. Просто, у него плохо с нервами. Да и как тут будешь спокойным, когда Златанов целыми днями строчит донос за доносом, жалобу за жалобой!

Йотов почувствовал, что насквозь промок. Казалось, с каплями дождя в сердце его просачивалось горькое озлобление против недоверия, против нежелания некоторых людей увидеть, кто прав, а кто виноват, дать отпор клевете и подхалимству. Йотова охватило чувство безысходности. Что ему делать? Уйти из гордости и обиды? А что будет с его работой? Именно он вывел отстающий сектор в передовые, он сделал столько изобретений на благо общества, которое ныне его отвергало. Может быть, пора подумать о себе и своих близких, раз ты не нужен обществу! В конце концов, у него есть право на самозащиту. И он отошлет свое изобретение в Париж, чтобы обеспечить своему сыну возможность учиться, получить высшее образование! Йотов сам не верил тому, что он сейчас надумал, но испытывал болезненное удовлетворение от того, что хотя бы в мыслях он готов противопоставить себя этому несовершенному миру.

 

28

Они устроились недалеко от Золотых Песков. Румен поднимался первым и всех будил. Эжену нравилось абсолютно все.

— Ах, какой чистый и красивый песок! — восклицал он на пляже.

— Значит, по-французски «ах» и «ох» произносятся так же, как и по-болгарски, — поддразнивал его Румен. — Признайся, что у вас нет такого моря!

— У нас повеличее море и океан, но такого песка нет!

— Не «повеличее», а «побольше», — поправлял его Румен, и они наперегонки неслись к воде.

— И все-таки ты не боишься, что наше море — Черное? — принимался за свое Румен. — Ведь по-вашему, у нас все черное — и море, и вершина, и социализм...

— Да оставь ты его в покое! Прямо передохнуть парню не даешь, — возмутилась мать. — И вообще, на сегодня хватит, а то простудитесь.

— Ну что ты, мама! Вода, как кипяток. Я еще не видел, как Эжен плавает. Ну вот, так я и знал: «по-собачьи». А «кролем» ты можешь? А «брассом»?

В этот миг волна накрыла его с головой. Румен долго отплевывался, но чтобы никто не подумал, что он испугался, поспешил сказать:

— А я могу доплыть вон до того маяка!

— Эй ты, хвастунишка, — крикнула мать. — Если вы сейчас же не выйдете на берег, я тебя за уши вытащу.

Они выбрались на песок.

— Мама сказала, чтобы я долго не лежал на солнце, а то вспыхну.

— Ну вот, снова. Надо сказать не «вспыхну», а «обгорю», — засмеялся Румен. — С тобой, Эжен, не соскучишься!

Все чувствовали себя великолепно, лишь Евгению было грустно. Перед отъездом из Софии он увиделся с Ружей, и они договорились встретиться в Варне. Ружа дала ему адрес родственницы, у которой она намеревалась остановиться. Евгений уже дважды ездил по адресу, но ему грубо отвечали: «Нет ее. И не трудись приходить. Не приедет она этим летом!» Евгений не знал, как быть: они решили последние дни ездить на пляж курорта «Албена» или «Русалка», архитектура которых пришлась по душе Эжену и Румену. Как сообщить об этом девушке?

Во время поездки в Варну они случайно встретили Виолетту. Эжен очень обрадовался. Ему было неловко ей звонить, но видно судьбе было угодно, чтобы они встретились снова. Виолетта с удовольствием присоединилась к веселой компании. Однажды после обеда, когда Эжен и Виолетта затеяли игру в пинг-понг, а Румен взял на себя роль судьи, Евгений, никому ничего не сказав, поехал в Варну, решил еще раз проверить. Оставив машину на соседней улочке, он подошел к дому Ружиной тетки. Казалось, дом вымер, и вдруг в одном из окон мелькнуло девичье лицо. Может, это Ружа? Евгений подождал еще немного. Окно вдруг распахнулось, и в нем показалась черноволосая девушка, грызущая яблоко. Нет, это была не Ружа. Но лицо девушки было Евгению знакомым. Ах да, ведь это дочь дворничихи, что живет во дворе у Ружи! Имя ее он запамятовал, но отлично помнил, как нахально она себя вела, когда Стефка впервые привела его к Руже.

«Надо же, какой красавчик!» — бросила она дерзко и так и впилась глазами в Евгения.

Хорошо еще, что Стефке палец в рот не клади. «Красавчик, да не для тебя! — сказала она и подхватила девчонку под руку. Отойдем-ка в сторонку, пусть они поговорят».

Девушка меж тем начала грызть второе яблоко. Евгений терпеливо ждал, не теряя надежды на то, что сейчас появится и Ружа, но окно захлопнулось. Спустя секунду на пороге появилась дочь дворничихи.

— Добрый день! — поздоровался Евгений. — А Ружа здесь?

— А, рыцарь! Привет! Значит, все-таки явился... Ружа на пляже.

Мир сразу стал прекрасным, солнце засияло ярче, а небо еще больше поголубело.

— На каком пляже? Ты сейчас туда идешь? Пожалуйста, отведи меня к ней!

— Не торопись, рыцарь! Дело в том, что Ружа не хочет с тобой встречаться. Мы здесь десять дней. Она ждала тебя, а ты все не приходил...

— Я приходил... Несколько раз. Тетка ее сказала, что она вообще не приедет...

— Она ей не тетка. Знаешь что, пойдем в кафе и там спокойно обо всем поговорим. Все так запутано, что вовек не распутаешь...

Сердце Евгения сжалось. Может, Руже кто-нибудь другой понравился, поэтому она не хочет его видеть?..

Они зашли в кафе, уселись за столик и девушка начала рассказывать:

— После смерти отца Ружи ее мать вторично вышла замуж за зубного врача по фамилии Койчев. Девочке тогда было десять лет. А спустя два года умерла и мать, оставив мужу и квартиру, и дачу. Все записано на его имя, но он боится, что Ружа поднимет вопрос о наследстве, и тогда он всего лишится. И фамилия Ружи не Койчева, а Николова. Я ей говорю, чтобы она подала в суд, а она не решается. А Койчев — истинный зверь, вечно ее ругает, кричит, разве что только не бьет. И благо денег бы не было, а то ведь гребет лопатой...

Только теперь, выслушав этот печальный рассказ, Евгений понял, почему Ружины глаза напоминали ему испуганные глаза лани, которой грозит смертельная опасность. Он вдруг вспомнил, как однажды, когда он был у нее в гостях, снаружи кто-то позвонил.

— Извините, Евгений, я пойду открою, — сказала она, направляясь в переднюю.

— Я сам открою, — послышался грубый голос.

— Но, отец... — попробовала было возразить Ружа. Ей стало неудобно перед Евгением.

— Иди к себе и не лезь не в свое дело!

Ружа вернулась в комнату, взяла альбом с фотографиями, и они молча принялись его рассматривать. Из передней донесся недовольный голос отца:

«Зачем ты пришел? Я же тебе сказал, чтобы ты не смел приходить ко мне, пока не вызову!»

«Мне нужна колючая проволока для забора и еще нужно сказать тебе кое-что очень важное...»

«Какое мне дело до твоей проволоки!» — выругался Койчев.

А Ружа пояснила:

— Это наш новый садовник. У нас есть небольшая дача, вот он там и живет постоянно. Ты не обращай внимания на отца, он у меня такой — все любит ворчать... Знаешь, пошли куда-нибудь, а то попадемся ему под горячую руку... — Она поднялась с места и они, крадучись, на цыпочках пошли к выходу. А в кабинете раздраженный голос бубнил:

«Накличешь ты беду на мою голову. Вечно поступаешь так, как тебе вздумается...»

Евгению показалось тогда странным, что садовник может накликать беду на голову Койчева из-за какой-то колючей проволоки, но девушка была так напугана, что он не посмел ее ни о чем спросить. Если бы он мог, то тотчас же, не медля, увел бы ее навсегда из этого дома, от грубияна-отчима...

— Я тебе рассказываю все это, — вернул его к действительности голос дворничихиной дочки, — чтобы ты понял, почему она велела тебе не приходить к ней. Она тебя любит. Но когда отчим об этом узнал, он пришел в ярость, раскричался и велел ей тут же порвать с тобой. Даже пригрозил, что прибьет ее. Он и родственникам написал, чтобы отвечали тебе, что Ружа не приедет. Мы из-за этого задержались на несколько дней в Софии. Ружа не хочет, чтобы и ты пострадал из-за нее... А сама ходит, как в воду опущенная...

— А где она сейчас? Где? — Евгений вскочил, готовый бежать хоть на край света.

— Она на центральном пляже. Мы обычно туда ходим. Располагаемся недалеко от моста... Эй, погоди, куда же ты?

Но Евгений уже мчался по улице. Скорее, скорее его любимой грозит опасность! А вот и пляж. Он купил билет, чуть ли не на ходу разделся и начал искать глазами Ружу. — Вот она, под зонтиком, с раскрытой книгой в руках. Евгений тихо приблизился сзади и закрыл ей глаза руками.

— Это ты, Цанка?

Он отпустил руки и уселся рядом с ней на подстилке. Ружа вскрикнула от неожиданности.

— Молчи, молчи, я все знаю, — прошептал он, порывисто обняв ее и покрывая ее лицо поцелуями. Она не сопротивлялась, полностью покорившись ласке его сильных рук. Потом, обнявшись как дети, они побежали к воде.

Огромное и ласковое, море тихо плескалось у ног, волны с шелестом набегали на берег, и вновь откатывались вглубь. Евгений глаз не мог отвести от милого лица, по которому он так соскучился... На телефонный звонок Евгения ответил Румен.

— Скажи маме, что я встретил друзей и останусь тут до вечера.

— А можно нам с Эженом тоже приехать?

— В другой раз, а то пока доедете, уже будет поздно...

В этот день Евгений почувствовал себя по-настоящему счастливым. Они пообедали с Ружей в маленьком ресторанчике, а потом долго гуляли по берегу моря... Говорили обо всем: о друзьях, о планах на будущее... Евгений был уверен, что ничто не в состоянии их разлучить...

А на следующий день пришло письмо от отца, в котором тот писал, что заходил в университет. Результаты конкурса должны быть объявлены официально через неделю, но ему удалось узнать, что в списке принятых Евгения нет.

— Надо немедленно ехать! — объявила о своем решении мать. Дети попросили разрешения остаться хотя бы до вечера. Таким образом Евгений смог бы обо всем рассказать Руже. Он не хотел иметь от нее тайн и не стал скрывать случившееся.

— Мне в таком случае здесь тоже делать нечего. Я поеду в Софию утренним поездом, — решительно заявила она.

Они договорились встретиться в Софии.

 

29

Распорядившись принести в кабинет кофе, полковник сказал:

— Садись, Чавдар, рассказывай!

— В ходе разговора с Йотовым я задал ему вопрос, кто ему ставил коронки. Ответ последовал без промедления: «Стоматолог Койчев». На мой вопрос, не мог бы этот самый Койчев принять и меня, и как он думает, есть ли у него золото, Йотов пожал плечами: «Думаю, что есть. И он вас примет. Только не говорите, где вы работаете. Знаете, частная практика ведь запрещена...» «А он хороший специалист, и кто вам его рекомендовал?» «Меня отвел к нему Златанов. Они еще по Берлину знакомы. Он хорошо работает, не беспокойтесь.»

— Ты хочешь сказать, что сомневаешься в Йотове?.. Наши люди доложили, что за последнюю неделю у Койчева побывало шестьдесят два человека. Почти каждый из них приходил два-три раза. Ты ведь знаешь, зуб за одно посещение не вылечишь. И только фотограф Дюлгеров приходил к нему всего один раз. Интересно, зачем?

— Нет, я думаю, что Йотов не связан с Койчевым, иначе с какой стати он с готовностью стал бы мне давать его адрес. К тому же он подчеркнул, что перестал бывать у Койчева с тех пор, как они со Златановым в конфликте. Вы знаете, я почти убежден, что Йотов — честный человек, а в отношении зубного врача он просто ничего не подозревает. Я внимательно ознакомился со всей работой — все говорит в пользу Йотова, а Златанов — мошенник большого класса. И председатель комиссии — его человек, поэтому так и старается. Доказательств против Йотова собственно никаких нет, одни голословные утверждения...

— Не могу с тобой полностью согласиться, — медленно проговорил полковник. — То, что Златанов — клеветник, это более чем ясно. Но и у Йотова как руководителя много ошибок. Когда человек о себе большого мнения, он часто может ошибиться. Говорят, что Йотов якобы ведет себя с подчиненными как диктатор. Это — ложь, Йотов со своими подчиненными даже слишком либерален, но вот по отношению к Златанову его поведение можно квалифицировать как откровенно грубое. Йотов пытался вынудить его покинуть институт, чтобы тот не мешал ему работать... Ясно, что Златанов вставляет ему палки в колеса...

— Все это так, товарищ полковник. Но я убежден, что Златанов ведет крупную игру. И он нарочно оклеветал Йотова, чтобы прикрыть свою сущность.

— Но раньше ты был иного мнения о Йотове?

— Да, но сейчас я убежден, что Йотов — честный человек — и по отношению к людям, и к родине.

— Не торопись с выводами, Чавдар. Неровен час — промахнешься. Честный человек, попав в затруднительное положение, тоже может ошибиться: оставаясь честным в мелких поступках, он под влиянием роковых обстоятельств станет участвовать в преступной игре.

— Мне кажется, чаще как раз бывает наоборот: раз совершив крупный бесчестный поступок, человек, сам того не желая, продолжает совершать тысячи мелких бесчестных деяний по отношению к обществу и родине...

— Запомни, Чавдар, идеальных людей нет. Лишь идеалисты могут утверждать обратное... Ну да ладно. Мы с тобой увлеклись. Вызови ко мне этого председателя институтской комиссии. Хорошо было бы и тебе присутствовать при разговоре.

— Я сам хотел вас попросить об этом...

— Вот и прекрасно. Может оказаться, что эта возня в институте гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд и действительно имеет отношение к случаю в Стойках...

— Треугольник Симо — Дюлгеров — Койчев не вызывает у меня никаких сомнений...

— Не будем торопиться с выводами... Итак, до завтра.

 

30

Несмотря на жаркий августовский день в кабинете было прохладно. Глядя в открытое окно, откуда открывался вид на новые кварталы, полковник внимательно слушал Выгленова, излагавшего свое мнение по поводу только что окончившейся встречи с Джамбазским.

— Честно говоря, товарищ полковник, меня удивила ваша позиция. В течение всего разговора вы словно подталкивали его к принятию окончательного решения против Йотова. Вы что, убеждены в виновности Йотова?.. На ваш вопрос, с каких пор Джамбазский знаком со Златановым, он ответил, что они познакомились пять лет назад, когда он поступил в институт. А Йотов говорил, да и в отделе кадров мне дали сведения, что Джамбазский, находясь в 1943—1944 гг. в Берлине, жил вместе со Златановым на одной квартире. Стало быть, Джамбазский лжет. Дальше. Вы подчеркнули, что Йотов дал правдивый ответ на все вопросы анкеты, и, следовательно, его не в чем винить. И что же? Когда Джамбазский перед лицом фактов вынужден был с этим согласиться, вы говорите, что находите решение об увольнении Йотова абсолютно правильным и что необходимо как можно быстрее издать соответствующий приказ... Признаться, не понимаю вашей логики.

— Прекрасно! Поздравляю тебя, Чавдар! Все подмечено точно. А теперь слушай: деле в том, что если Джамбазский искренне верит в виновность Йотова, то своими наводящими вопросами я должен был поколебать в нем эту уверенность. И, следовательно, ему не остается ничего иного, как вынести Йотову оправдательный приговор. Если же все это преднамеренно и он попался на мою удочку, значит следует ожидать, что он поспешит с увольнением Йотова. Тут-то мы и поймем, кто он — сознательный руководитель, до конца заинтересованный в истине, или же человек, ведущий нечестную игру. Это во-первых. Во-вторых, я спросил его — хорошо ли он знает Йотова и Златанова, а не с каких пор он с ними знаком. Я так же, как и ты, подозреваю Златанова в неискренности, но это совсем не означает, что он служит чужим интересам. В таком контексте ответ административного секретаря особенно важен: если он знает, что Златанов играет нечестно, то не настолько же он наивен, чтобы скрывать свое знакомство с ним еще по Берлину — ведь это, в конце концов, легко доказать. Джамбазский это скрыл. Одно из двух: или он не связан со Златановым, или же просто не знает всей истины о нем, а посему и мысли не допускает, что мы можем им заинтересоваться. Он скрыл, что они знакомы еще с Берлина, очевидно, желая подчеркнуть свою объективность, и тем самым выдал заинтересованность в том, чтобы оправдать Златанова и осудить Йотова. Однако это заинтересованность совсем иного толка. Просто, Златанов держит его в руках. И здесь я с тобой согласен: административный секретарь солгал, как ты позволил себе выразиться, в силу личных интересов. И в-третьих, об этом я сообщил свое мнение вчера: Йотов все-таки далеко не совсем прав в сложившихся со Златановым взаимоотношениях. Поэтому, выдвигая на передний план эту второстепенную вину Йотова, я тем самым развязываю руки Джамбазскому, но, что самое важное, тем самым мы успокаиваем Златанова — дескать он нас не интересует. Джамбазский наверняка сообщит ему о нашей встрече. И та версия, что ты по-соседски хочешь защитить Йотова... Ну, насчет того несчастного вина... (кстати, в то, что он присвоил его, не верит и Джамбазский) прозвучит для них убедительно. Очень хорошо, что нас приняли за сотрудников уголовного отдела. Иначе Златанов почует опасность. Словом, пусть будет издан приказ об увольнении Йотова, потом мы вмешаемся и поставим все на свои места, а тем временем, пока Златанов чувствует себя свободным, постараемся замкнуть вокруг него кольцо. Прав я или нет?

— Безусловно. Но Йотову это доставит страдания.

— Только на некоторое время. Но от этого зависит многое. Я думаю, что Йотов в конце концов сможет забыть о своей обиде, когда узнает всю истину...

— Если я вас правильно понял, товарищ полковник, мне необходимо включить Джамбазского в круг наших наблюдений?

— Именно. Но весь вопрос в том, как это сделать?

— Должен признаться, что пока он был здесь, я попросил ребят установить у него в кабинете аппаратуру, чтобы зафиксировать разговор, который наверняка произойдет сегодня между ним и Златановым. Златанов непременно придет к Джамбазскому, как только Йотов покинет здание института. Впрочем, уже 18.00. Обычно Йотов не задерживается по окончании рабочего дня.

— Вот и прекрасно!

— Хотите, устроим небольшую проверку?

Чавдар набрал номер института: «Попросите, пожалуйста, товарища Златанова». «Он у Джамбазского. Что-нибудь ему передать?» «Нет, спасибо. Я перезвоню попозже!»

— Значит, все в порядке... Буду ждать от тебя сведений, Чавдар!

 

31

— Слушаю вас, — сказал Чавдар двум сотрудникам, приглаживая рукой волосы.

— Как известно, — начал молодой человек с чуть прищуренным взглядом, — в настоящий момент Койчев проживает один. Выходит из дому обычно к вечеру, чтобы выпить рюмочку ракии в соседней корчме. Потом не спеша обходит сквер и, немного посидев на скамейке, возвращается домой. Утром к нему обычно приходит женщина — делает уборку и готовит обед. Это все.

— Значит, ничего особенного, — спокойно заметил Чавдар, отлично зная привычку Герчо самое интересное приберегать к концу.

— Да, ничего особенного. Кроме того, что сегодня, как всегда выйдя из дому в 19.00 и побывав в корчме, он после обычного обхода по скверу, сел на излюбленную скамейку и, оглядевшись по сторонам, вытащил из щели небольшую записку. Пробежал ее глазами, сунул в карман и достал блокнот. Что-то написав, вырвал из блокнота лист и аккуратно свернул его. Все это время я старательно делал вид, что читаю газету на соседней скамейке. Койчев же вынул из лацкана пиджака булавочку, знаете, такую, с головкой, и принялся ковырять в зубах — будто не кислыми огурцами закусывал свою ракию, а ростбифом. Затем быстро сунул записку в щель и тут же поднялся с места. Когда он скрылся из виду, я огляделся и достал записку.

— Ну и что же в ней было? — поинтересовался Чавдар.

— Там было написано следующее: «Не сегодня. Приходи завтра — в четверг». И больше ничего. Собственно, это не все. Я решил немного задержаться, дочитать до конца свою газету. И очень хорошо сделал. Потому что вскоре к скамейке приблизился невысокий, лысый мужчина лет пятидесяти с фотоаппаратом через плечо. Уселся на скамейку, точно на то место, где до этого сидел Койчев, и принялся шарить по ней. Вынул записку, сунул ее в карман, но не удержался, тут же на аллее прочитал ее, поглядел в сторону койчевского дома, недовольно сплюнул и ушел. Тут я заметил Рангела. «Ага, подумал я, ты мне его привел, ты его и до дома проводишь». Забежал ненадолго к себе и явился на доклад.

— Теперь ты продолжай, — обратился Чавдар к Рангелу.

Рангел важно кашлянул, разгладил усы, словно хотел придать большей значительности своему рассказу:

— Это был фотограф Дюлгеров. Я давно за ним хожу, и все безрезультатно. Наконец он отправился в известный вам сквер. Погулял немного, выпил в будке сельтерской воды и присел на скамейку отдохнуть, значит. Я заметил, что он достал из щели записку, спрятал ее в карман, но не удержался и прочел на ходу... Я проводил его до самого подъезда. Там на мое место уже заступала ночная смена. Но по мне, так после такой прогулки он действительно пошел спать.

— Отлично, ребята! Хорошие сведения принесли. А вот кто мне скажет, кто из этих двоих — главнее? И почему Дюлгеров сплюнул?

Рангел, не долго думая, заявил:

— Для меня, главнее Дюлгеров. А сплюнул он потому, что сельтерская вода была слишком теплая. К тому же привычка у него такая — я это уже успел приметить.

— А мне кажется, — возразил Герчо еще больше прищурившись, — что Койчев — более важная птица. Это ведь из-за него Дюлгеров проделал такой длинный путь — аж с улицы Средна-Гора. А помню, еще бабка моя любила повторять, что коли гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе.

— Да, Герчо. Мне тоже кажется, что Койчев — здесь более важная птица, раз он преспокойно переназначил Дюлгерову встречу на четверг. Тот небось и сплюнул от этого с досады: проделал такой длинный путь, а Койчев, как хороший бюрократ, приглашает его на следующий день. Ну, а теперь хочу вам дать новое задание. Сегодня ночью спать не придется. — Он взял из рук вошедшего сотрудника магнитофонную пленку. — Придется продолжить наблюдение за объектами. До утра.

— Есть продолжить наблюдение! — сказали в один голос Герчо и Рангел и вышли из кабинета.

 

32

Оставшись один, Чавдар нетерпеливо установил пленку на магнитофон и включил его. Сначала слышались какие-то незначительные разговоры, хлопанье дверей, потом все затихло. Тишину прервал робкой стук в дверь, громкий голос Джамбазского произнес: «Войдите!» Спустя секунду раздался испуганный голос уборщицы, которую обвиняли в том, что она присвоила заграничную авторучку.

«Как ты могла! — загремел голос Джамбазского. — Знаешь, сколько полагается за кражу — шесть месяцев тюрьмы!»

«Умоляю вас, товарищ Джамбазский! Ручка упала на ковер и никто не обращал на нее внимания. Я взяла ее, потому что дочка накануне потеряла свою ручку, а на другой день должна была писать контрольную... Прошу вас, товарищ Джамбазский, не выдавайте меня милиции. Я на все готова, — убирать у вас, стирать белье, только пощадите!»

«Но что я могу сделать! Я — всего лишь административный секретарь».

«Можете, вы все можете! Хотите, я упаду вам в ноги?»

«Ну хорошо! Я постараюсь что-нибудь для тебя сделать! Приходи завтра ко мне домой. Адрес знаешь... Я постараюсь все уладить, но знай, что это нелегко...»

«Я понимаю, я все понимаю. Я приду к вам домой. Спасибо вам большое, век не забуду!»

— Ах, негодяй! — прошептал Чавдар.

Но вот снова послышался стук и голос Златанова спросил:

«Вы заняты, товарищ административный секретарь?»

«А, Златанов, заходи. В общем, все как я предполагал...»

Диалог обещал быть интересным. Чавдар насторожился.

«И что? Подаст заявление об уходе?»

«Нет, отказывается. Категорически».

«Отказывается, потому что ты мямля. И всегда был таким. Даже в Берлине. Мямля и бабник!»

«Ладно, давай не будем! Сейчас не время».

«Если бы не я, задал бы тебе тот диктатор по первое число...»

«Слушай, не употребляй ты это слово где надо и не надо. Вот и в докладе своем на каждом шагу его упоминаешь...»

«Да ради тебя же, дурака! Чтобы не забыл о Берлине! Знать ничего не хочу — ты должен заставить его подать заявление об уходе!»

«Я же тебе уже сказал — категорически отказывается! Мы даже сцепились с ним из-за этого».

«В таком случае — пусть его уволят! Кстати, зачем вызывали тебя в милицию?»

«Много будешь знать — скоро состаришься!»

«Ах вот как! Ну ладно... Только знай — я ведь тоже могу развязать язык...»

«Погоди, что ты сразу злишься. Йотов подал жалобу на клевету. Но ты тоже, скажу тебе! Как ты только мог придумать эту глупую историю с вином? Какой дурак в это поверит?»

«А пусть милиция проверяет. Это ведь по ее части. Ну и что же?»

«Они попытались убедить меня, что ты переборщил. Но я их разубедил. Причем подчеркнул, что мы не потерпим диктаторских замашек в государственном учреждении...»

«Вот видишь, это слово необходимо!»

«Еще я сказал, что Йотов все время давит на тебя, не пускает в командировки, мешает заниматься общественной работой, не позволяет, к примеру, пользоваться пишущей машинкой для переписки докладов и речей, словно это его собственность, а не институтская...»

«Правильно, именно так...»

«Да не совсем оно так, ну да ладно... Все-таки общественной работой ты занимаешься в рабочее время... А на машинке пишешь против него доносы...»

«Чего, чего?»

«Да это его слова, как ты не понимаешь!»

«Ладно. Ну, и что дальше?»

«Ничего. Они согласились, что вместе вы работать не можете и порекомендовали перевести его на другую работу с такой же зарплатой...»

«Вышвырнуть его, как паршивую собаку... И никакой ему работы!»

«Извини, Зико, но кто это позволит сделать! Все-таки должна же быть во всем мера. Тебе мало, что я все переиначиваю из уважения к тебе. Не забывай, он может подать жалобу в более высокую инстанцию и тогда мы вылетим отсюда оба...»

«Ладно... Подписывай увольнение, то есть, я хотел сказать, переход на другую работу».

«Это не в моей власти, ты же знаешь. Нужно созвать комиссию. Все равно, будет принято мое предложение, так что не волнуйся».

«Если получится, за мною не станет. Отгуляем в Японском ресторане».

«Успеется...»

Послышался телефонный звонок.

«Да, Джамбазский слушает».

«Товарищ административный секретарь, Златанов у вас?»

«Минуточку... Златанов, это тебя...»

«Алло! Кто? Ганс? Когда ты приехал? Передай трубку вахтеру...»

«Пригласи его сюда, здесь спокойнее. Я должен уйти...»

«Добро. Алло, дядя Дим о, будь добр, проводи его в комнату административного секретаря. Да, я буду ждать его здесь...»

Последовала пауза. Затем послышался стук в дверь.

«Войдите. Битте. Познакомьтесь: Джамбазский» (Выгленов насторожился).

«Шульце».

«Добро пожаловать, Ганс! Небось, привез новые проекты?»

«На этот раз нет. Но я хотел бы, чтобы мы договорились о встрече...»

«Вы меня извините, но мне нужно идти. Здесь вы сможете поговорить спокойно! До свидания!»

«До свидания, товарищ Джамбазский!»

Пауза.

«Почему ты ему не сказал, откуда я? Как бы потом чего-нибудь не вышло».

«Не беспокойся, это мой человек».

«Что нового на культурном фронте?»

«Скоро я стану шефом института. С большими связями! Но у меня и сейчас кое-что есть... «Дружок» твой уходит в отпуск... В родное село собирается... Помнишь, я тебе говорил, что он работает над очень важным проектом? Так вот, этот проект он держит у себя в письменном столе... Дальше — твое дело...»

«Когда ты собираешься в Вену?»

«Еще документы не готовы. Но откуда ты знаешь?»

«Мне все положено знать. Но и тебе не мешает помнить, что разрешение нужно получить не только в милиции, но и у меня. Сколько времени ты собираешься там пробыть?»

«Мы с женой думаем — с месяц».

«Когда ты подал документы?»

«Месяца четыре назад... Что-то задерживают...»

«Именно это мне и не нравится. Проверь — почему задерживают... Пусть административный секретарь поинтересуется, он же твой человек...»

«Верно... Как это я сразу не догадался! А ты поможешь мне с валютой?»

«Поторопись с визой. Если мы успеем переснять проект, ты провезешь через границу пленку и получишь за это приличное вознаграждение... А вот тебе небольшой аванс...Тысячи хватит?»

«Маловато... За те документы! И за проект! — прямо скажем, мало!»

«Но ведь это только аванс. И потом, кто тебе разрешил устраивать такое грубое нападение на сотрудника милиции?»

«Но откуда мне знать! Твои люди... Я послал Йотова специально, чтобы скомпрометировать его. А что получилось? Ты бы проверил своих людей! Чуть было не раскрыли нас. Меня дважды вызывали на допрос...»

«Мог бы сам заняться операцией. Но ты же у нас витаешь в высоких сферах, а грязную работу пусть другие делают! Ну ладно, слишком долго я у тебя задержался. Вот тебе карточка гостиницы, где я остановился, и телефон...»

«Договорились. Как только получу повестку явиться за документами, сразу же тебе сообщу. Пойдем, я провожу тебя. Такой видный гость не может уйти один, без провожатого...»

Чавдар довольно улыбнулся. Эта запись послужит ключом ко многим тайнам. Предстоит самое трудное.

 

33

Йотов всю ночь не сомкнул глаз. Мысли его метались словно птицы, запертые в темной комнате и напрасно пытающиеся вырваться на свободу. Вновь и вновь возвращался он к событиям вчерашнего дня...

Ему позвонили по телефону и сообщили, что комиссия вынесла решение и что он может с ним ознакомиться. Он тут же оделся и отправился в институт. Никого не замечая, почти бегом проследовал мимо своей комнаты и постучался в дверь кабинета административного секретаря.

«Вот, ознакомьтесь с решением комиссии», — протянул ему листок административный секретарь, пряча глаза.

Йотов стал читать. С первых же строк буквы запрыгали у него перед глазами, но суть он все же сумел уловить. Ему ставилось в вину то, что он как руководитель института не сумел создать коллегиальную, творческую атмосферу, а посему должен уйти. Ему будет предоставлена другая работа с сохранением такой же заработной платы. Временно исполнять обязанности директора будет его заместитель Зико Златанов. Строгий выговор получает Гылыбов за беспринципный отказ от своих первоначальных показаний. «Значит, Гылыбов отказался от показаний против меня!»

«Вам предоставляется месяц оплачиваемого отпуска, пока вам подыщут новое место, согласно штатному расписанию».

«Все ясно... До свидания», — глухо вымолвил Йотов и вышел.

И теперь он тщетно пытался уснуть, ворочаясь в постели. Этот институт был создан по его предложению. Он долго не соглашался его возглавить, но вышестоящие органы распорядились, чтобы именно он, Йотов, занял место руководителя института. А ныне представитель этих органов принял сторону некомпетентной комиссии, во главе которой стоял закадычный друг Златанова, административный секретарь Джамбазский.

...Словно в калейдоскопе, в голове Йотова мелькали картины, связанные с институтской жизнью на протяжении последнего года: бесконечные заседания, протоколы, обсуждения работы института, решения... Он отлично помнил решение, принятое в связи с работой Златанова, которая тогда была признана слабой. Йотову вменялось навести порядок в институте. Первое, что он сделал, попытался наладить дисциплину. Обычно его помощники приходили на работу через час-другой после него. Не успев раздеться, они спешили заявить, что у них дела в районном комитете, или что необходимо поработать в библиотеке, и исчезали. Два-три дня в неделю они вообще не появлялись в институте, не считая должным даже объяснить свое отсутствие. Гылыбов, так тот во всех случаях жизни довольствовался лишь одним объяснением: «Мне необходимо выехать в район по делу».

Общественной работой занимались в рабочее время, а текущими делами предоставили заниматься Йотову. Причем и Златанов, и Голубов объясняли запрет Йотова выполнять общественные обязанности в часы работы тем, что он-де был аполитичен.

Однажды Йотову понадобилось прийти на работу на два часа раньше — нужно было написать доклад об институтском плане и новых рекомендациях по поводу материальной базы института. К его удивлению, вахтер сказал, что ключ от кабинета наверху, потому что в свободное время приходит печатать на машинке друг Златанова — научный работник, так сказать, использует «пустое помещение».

«Какое же вы имеете право давать ключ посторонним лицам?»

«А я и не даю посторонним лицам. С ним обычно приходит Златанов. Отпирает комнату и, оставив приятеля одного, удаляется. А незадолго до вашего прихода этот человек возвращает мне ключ, предварительно заперев кабинет».

Йотов вспыхнул от гнева. Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как внутри у него бушует пожар. Еще издали он услышал стрекот машинки. «Нечего сказать, он хорошо использует «пустое помещение». Постучав, Йотов вошел в кабинет. За его письменным столом расположился молодой человек с бакенбардами и буйной шевелюрой на круглой, словно футбольный мяч, голове.

«Тс-с-с... Тихо, — поднес палец к губам незнакомец. — Не разбудите ребенка, — и он кивнул в сторону дивана, на котором спал прямо в обуви десятилетний мальчик с такой же круглой головой, — Что вам угодно? Рабочее время в институте начинается через два часа...»

«Но позвольте, я — директор института...» — смущаясь неизвестно почему, сказал Йотов, в замешательстве снимая плащ и вешая на вешалку шляпу.

«Ах вот как! А почему вы так рано пришли? Знаете, у меня срочная работа. Вы ведь разрешите мне докончить?» — И, не дожидаясь ответа, он продолжал строчить.

Йотов стоял у стола, не зная, что делать. Незнакомец поднял голову от машинки:

«Извините, кажется, это ваш стол... Да вы садитесь, садитесь, а я перейду на другой. Понимаете, он как раз у парня в изголовье, поэтому я сел за ваш...» — Он взял машинку и бумаги и перенес их на другой стол.

Йотов сделал было шаг к столу, но остановился.

«Видите ли, — сказал он, стараясь, чтобы голос его звучал как можно мягче, — дело в том, что мне необходима машинка... Понимаете, нужно писать доклад...»

«А разве эта машинка не Златанова? Он мне разрешил ею пользоваться!»

«Он вам разрешил, однако я запрещаю!»

«Ах вот как! У меня горит статья, я должен представить ее в редакцию через три часа, а вы, значит, мне запрещаете! Хорошо! Впрочем, я что-то не совсем понимаю... Почему это вы мне запрещаете, разве здесь не Златанов распоряжается?»

«Директор тут все еще я, и категорически запрещаю вам приходить сюда!»

«Ах вот оно что, — протянул молодой человек, принимаясь неохотно собирать свои бумаги, — я-то считал директором Златанова поскольку вы здесь так, для проформы!..»

«Вон! — не сдержавшись крикнул Йотов и вдруг вспомнил: однажды на приеме, на котором присутствовали и иностранные гости, Златанов вроде бы в шутку сказал: «Фактически, директор тут — я!»

Мальчик проснулся. Он вскочил с кушетки и, подобрав упавшую шапку, ринулся к двери, как бы приглашая отца последовать его примеру. Непрошенный посетитель устремился было за ним, но в дверях остановился и, перейдя на «ты», медленно, с угрозой в голосе сказал:

— Институт что, твоя вотчина, что ли? И институт, и машинка — собственность го-су-дар-ствен-ная! Понял? И вообще, подобных тебе на таком посту никто держать не станет! — Выпалив это, молодой человек исчез, изо всей силы хлопнув дверью.

Йотов весь дрожал от обиды и гнева. Если кто и смотрит на институт, как на личную собственность, так это Златанов. Он не гнушается тащить домой отсюда даже копировальную бумагу...

Все это проносилось сейчас в голове Йотова — весь кошмар прожитых за последний год дней. Ему надо было действовать активно, чтобы своевременно преградить путь беспринципности и разгильдяйству, а он позволил им одержать верх. Атмосфера в институте создалась поистине невозможная. Йотов оказался в одиночестве. И вот результат — вместо награды за двадцать лет самоотверженной работы — несправедливое увольнение. «Нет ничего ужаснее в этой жизни, чем черная неблагодарность», — горько думал он.

Йотов так и не сомкнул глаз и весь день чувствовал себя разбитым. Болела голова. Все валилось из рук. Казалось, дальнейшая жизнь потеряла всякий смысл. Раз даже у нас возможны карьеризм, раболепие и клевета, тогда как же жить дальше? «Борьба, беспрерывная борьба за совершенство и справедливость, — думал он. — Но эта борьба будет продолжаться вечно, а справедливость так никогда и не восторжествует...» Человек одинок в этом мире. Конечно, стоило жить ради семьи. Но как, как помочь сыну? И разве совершенна такая система приема в высшее учебное заведение, при которой поступают слабые, случайные кандидаты, вынужденные в первом же семестре забирать документы из-за того, что не справляются с учебной программой! А те, кто годами безуспешно пытается поступить, потом на поверку оказываются отличными студентами!

Евгений должен поступить, должен учиться! Он считает так не потому, что Евгений его сын — нет! Он уверен, что у мальчика есть для этого все данные! Но как, как этого добиться?

За окном стемнело. Когда же приедет из Варны Маргарита с детьми? Впрочем, стоит ли ее волновать? Во всяком случае о себе он рассказывать не станет. Скажет, что взял отпуск. Будет молчать, пока не узнает, какое ему собираются предложить место. А вот об Евгении придется рассказать. Конечно, Маргарита сразу побежит по инстанциям, будет стучаться во все двери, подавать заявления, записываться на прием — в общем, будет искать справедливости. Он не может ей это запретить. Но он как отец должен реально оценить события. И единственная возможность дать сыну образование — это послать его учиться в Париж, разумеется, предварительно переслав туда свое изобретение. Хорошо бы, чтобы Евгений уехал вместе с Эженом. Если документы задержатся, он уедет позднее. Но базу нужно подготовить...

Йотов пошел в чулан и достал оттуда чемодан Эжена: так как в багажнике не было достаточно места, Эжен переложил свои вещи в сумку. Йотов внимательно осмотрел подкладку чемодана. Тонкой коричневой ниткой к ней было подшито второе дно. Йотов аккуратно уложил схемы и пояснительный текст, и с помощью иглы осторожно продел нитку в прежние дырочки. «Ко мне жизнь отнеслась несправедливо, так постараюсь хотя бы детей уберечь от этого,» — подумал он, успокаиваясь. Он почувствовал озлобление не только против сотрудников института, но и против существующего порядка и законности В голове даже мелькнула мысль о том, что будь у него готова последняя разработка, он бы продал и ее. Он уже и сам не знал, отказал бы он Эриху, приди он сейчас. Может, пошел бы на сделку и даже взял бы «аванс» в иностранной валюте? Йотов тряхнул головой, прогоняя эту мысль, и отнес чемодан в чулан.

Уже совсем стемнело. В дверь позвонила

— Это ты? — вздрогнул Йотов, открыв дверь.

— Да, я. Можно мне войти?

— Приходи лучше завтра... Сегодня я занят...

— Но завтра твоя семья возвращается из Варны...

«Интересно, откуда ему известно?» — подумал Йотов и нехотя сказал:

— Хорошо... Заходи.

— Надеюсь, на этот раз мы договоримся, — уверенно заявил Эрих. — Я знаю, тебя уволили из института, а сын твой провалился на экзаменах в университет... Но не тревожься, все образуется... Не забывай, у тебя есть друзья...

Йотов подавленно молчал. У него не было сил сопротивляться. Он чувствовал себя, как поверженный боксер на ринге, над которым неумолимый судья отсчитывает роковые секунды. Сейчас он скажет «десять», и рука победителя взметнется вверх. Пока Эрих закуривал, Йотов немного успокоился. Он был готов слушать...

А в сквере напротив дома Йотова усатый молодой человек быстро набирал в телефонной будке нужный ему номер:

— Товарищ Выгленов? Это Рангел. Сейчас в дом вошел незнакомый мужчина По виду иностранец. Ждать?.. Хорошо, я прослежу за ним... Слушаюсь!

Город постепенно погружался в сон.

 

34

Как и предполагал Чавдар, Койчев отказался принять Дюлгерова потому, что у него была важная встреча. В назначенный час к его дому подошел некто Ганс — высокий, стройный мужчина в хорошо сшитом костюме из дорогой ткани и в серой шляпе. Остановившись, он сделал вид, что закуривает сигарету, незаметно огляделся по сторонам и быстро вошел в подъезд. Поднялся на третий этаж, взглянул на часы и, подождав пока погаснет автоматическое освещение на лестнице, почти бегом спустился на второй. Одна из дверей бесшумно отворилась, и ночной гость шагнул в темную прихожую.

Не зажигая света, Койчев принял из рук гостя шляпу. Сказав, что в доме никого нет, дочь в Варне, он провел его в свою комнату. Без предисловий, гость сообщил, что Йотов отказался продать изобретение и спросил, нет ли у Койчева знакомого фотографа, который мог бы переснять схемы. Нужен еще один человек, чтобы стоять на страже. Оба должны быть верными людьми.

— Почему же нет, есть! Да ты, Ганс, с ними знаком — Дюлгеров и Крачмаров.

— Только не Дюлгеров! — покачал головой Ганс. — Это грязный мошенник! Мы имеем достоверные сведения, что копию всех материалов, которые он нам пересылает, Дюлгеров отправляет своей знакомой в Милан.

— Не может быть! А я считал его честным...

— Может, может! Как видишь, и среди нас попадаются бесчестные люди.

Койчева не смутила эта тирада о честности и бесчестности. Как человек «порядочный», он бурно прореагировал на услышанную «новость»:

— Но если это действительно так, он должен понести наказание!

— Абсолютно проверенные факты! И наказание не замедлит — он должен умереть! — тихо произнес Ганс, внимательно следя за выражением лица собеседника.

— Что ж, он этого заслуживает! — твердо сказал Койчев. — А кто выполнит приговор?

— Ты!

— Ну что ж, раз так решено, я готов!

— Вот тебе пистолет с глушителем. Когда ты убедишься, что он мертв, глушитель сними, а пистолет вложи ему в руку. Пусть думают, что это самоубийство. Но перед этим нужно заставить его написать предсмертное письмо.

И Ганс подробно объяснил, каким должен быть текст письма.

Койчева не особенно смутило несколько необычное задание. На его совести уже была организация одного убийства, а также покушения на Ганева...

— Кто же тогда переснимет схемы? У меня есть на примете другой фотограф, но боюсь, что дело может затянуться...

— Тогда ликвидируй Дюлгерова сразу же после того, как он выполнит задание, чтобы он не успел передать копию пленки другому...

Койчеву стало немного не по себе, что придется возлагать работу на человека, осужденного на смерть. Но решения Ганса не подлежали обсуждению. Завтра Дюлгеров будет у него. Кроме того, он вызовет и Крачмарова...

Ганс ознакомил Койчева с планом операции. Семья, в доме которой хранятся нужные бумаги, в субботу уедет в провинцию. Следует действовать быстро, но осторожно. Он указал Койчеву адрес дома изобретателя. Под конец сказал:

— Скоро один верный нам человек поедет за границу. Я привезу его к тебе на дачу, чтобы вы познакомились. Ему ты и передашь пленку. Раньше он подчинялся непосредственно мне, но с сегодняшнего дня переходит в твое распоряжение. Будь с ним поделикатнее, он привык к вежливому обращению. К тому же он — человек полезный и с перспективой... Мы надеемся, что вскоре при помощи другого лица с большими связями, которое находится у нас в руках, он сможет добраться до сверх секретных документов. Зико Златанов...

— Так это Зико Златанов? — изумился Койчев. — Но я его знаю!

— Очень хорошо. А сейчас я тебе представлю еще одного верного нам человека...

— Не слишком ли много для одного дня, — попытался пошутить Койчев, хотя это было совсем не в его стиле.

— У меня для тебя припасен еще один сюрприз. Но о нем — потом.

В этот миг в дверь позвонили. Койчев открыл дверь: на пороге стояла племянница Златанова — Ольга. Ни слова не говоря, она вошла в прихожую.

— А вот и наша красавица! — Ганс галантно поцеловал руку молодой женщине.

Койчев знал Ольгу как приятельницу Ганса.

— Вы ведь знакомы, не правда ли, поэтому не будем терять время, а сразу приступим к делу. Тебе известно, Койчев, что Ольга — моя приятельница, я никогда этого не скрывал. Но она должна узаконить свое пребывание в Софии: предстоит много работы. Словом, ей необходимо найти себе мужа в Софии...

— Кого ты имеешь в виду?

— Тебя.

— Меня?! — ошарашенно переспросил Койчев.

— А что в этом удивительного?

— Но я полагал, что она... как твоя приятельница...

— Давай договоримся: официально она будет твоей женой, но остается моей приятельницей. И ты ни в чем не должен ей мешать! Хочу, чтобы ты знал, ей удалось вскружить голову одному генеральному директору по фамилии Дарев. Он часто ездит за границу. Возвращается обычно с двумя чемоданами подарков. Один предназначен его жене, а другой он оставляет в багажном отделении вокзала на имя Ольги. А насчет вашего с Ольгой брака — так он будет, так сказать, сугубо дипломатическим, как в лучших титулованных семействах, хотя твое благородное происхождение более чем сомнительно...

— Ладно, — прервал его Койчев. — А дама согласна на такую комбинацию? — Он взглянул в сторону Ольги.

Та невозмутимо сидела в глубоком кресле, скрестив длинные красивые ноги, и с глубоким безразличием курила, будто все, что здесь говорилось, ее не касается. Услышав вопрос, она стряхнула пепел с сигареты и сказала:

— Не вижу, почему бы за соответствующее материальное вознаграждение не сыграть роль добропорядочной супруги?

Слова ее предназначались в первую очередь Гансу, которого она, к величайшему удовольствию Койчева, видно хотела задеть.

— Но мы же обо всем с тобой договорились, Ольга! — несколько театрально воскликнул Ганс. — Ты мне очень дорога, я никогда это и не скрывал, но в нашем деле сентиментальность недопустима.

— Конечно! — нетерпеливо прервала Ольга его тираду. — Но ты забыл о совсем маленькой помехе — генеральном директоре! А он ведь любит меня, и я не сомневаюсь, искренне. Сказал даже, что собирается купить мне квартиру... Кстати, завтра он должен вернуться из Варны...

— Ну и что? Мне ли тебя учить. Встретишься с ним, как обычно, и скажешь, что выходишь замуж. Время-де подошло. Что Койчев обеспечивает тебе не только квартиру и прописку, но и общественное положение. Подчеркнешь, что мера эта вынужденная, что тебе просто некуда деваться, но что ты любишь только его, Дарева, и готова в дальнейшем с ним встречаться... Койчев, дай чего-нибудь выпить, покрепче...

Койчев налил три бокала виски.

— Должен вас предупредить, — сказал он, — что полностью мне принадлежит только дача. Половиной квартиры владеет по документам падчерица...

— Ну, будем здоровы! Свату полагается произнести коротенькую речь, не правда ли? Так вот, желаю, чтобы будущий союз был крепким и способствовал созданию полезных связей. Пусть он послужит, как говорится, фундаментом для упрочения нашего дела, способствующего тому, чтобы эта прекрасная, богатая — ваша и моя — страна наконец обрела то, чего ей всегда не хватало, — свободу! Прозит!

Разнесся звон бокалов.

— Койчев, что же ты не поцелуешь свою невесту? — поинтересовался Ганс, выпив свое виски.

Койчев несмело приблизился к Ольге, она слегка наклонилась, чтобы не обидеть его, и он расцеловал ее в обе щеки.

— Что ж, Ольга, будем считать, что обручение состоялось. Прими мои поздравления! Должен тебе сказать, ты — превосходная актриса! Те, в Театральном институте, ничего не понимают, раз тебя не приняли, — сказал Ганс. — Я сейчас уйду, а Ольга пусть останется ненадолго, чтобы вы могли решить кое-какие практические вопросы. Если можно, устройте свадьбу в ближайшее воскресенье.

— Нет, я к этому не готова, — возразила Ольга. — Не раньше следующего четверга!

— Я согласен. Пусть будет в четверг... Ну, будьте здоровы!

Ганс вышел из квартиры и, не зажигая на лестнице света, отправился вверх, на четвертый этаж. Там он нажал на кнопку выключателя, площадку залил яркий свет. Дежуривший на улице молодой человек заметил, что кто-то спускается с четвертого этажа, но не обратил на него внимания. Он ему был неинтересен. Вот если бы со второго — тогда другое дело...

 

35

В десять утра в кабинете Чавдара собралась оперативная группа. Напомнив, что сегодня, согласно записке, Дюлгеров должен пойти к Койчеву, Рангел спросил, не пора ли их задержать, тем более, что они будут вместе

Герчо доложил, что к Койчеву никто не приходил, кроме красивой черноволосой женщины. Высокая, стройная, волосы длинные, одна прядь переброшена на грудь.

— Уж не эта ли? — показал ему фотографию Ольги Чавдар.

— Да, она! И точно так же одета. Пробыла у Койчева почти до полуночи...

— Значит, все-таки племянница Златанова, — в задумчивости протянул Чавдар. — А ты не проследил за ней?

— Я послал за ней Пройчо, но он ее упустил. У Дворца пионеров она села в трамвай, и он успел вскочить на ходу на заднюю площадку. Она стояла на передней и на первой же остановке вышла К сожалению, задняя дверь не открылась. Вот он и упустил ее...

— Значит, Ольга связана с Койчевым... Это любопытно... Ну а еще что у тебя интересного?

— Да пожалуй, ничего. Никто к нему больше не приходил и никто от него не выходил. Правда, с четвертого этажа спустился незнакомый франт в таком хорошем настроении, что даже что-то напевал. Поскольку он спустился сверху, а не вышел от Койчева, мы не стали за ним следить. У меня все.

— Этот франт мог оказаться именно тем, кого мы ищем. Нужно было проследить за ним, раз он вышел из того же дома. Сегодня же вечером установить там пост. Меня интересуют все лица, не проживающие в доме. А Пройчо скажи, что непростительно упускать такую красивую женщину...

Герчо и Рангел переглянулись. Кажется, вышла осечка!

Проводив ребят, Чавдар задумался, к кому, кроме Койчева, из живущих в подъезде жильцов, мог прийти «франт» и что он за птица? Уж не Ганс ли Шульце? Ведь именно он должен организовать переснятие схем! И Ольга... Чего бы это Койчеву, неприметном, пятидесятилетнему вдовцу, принимать у себя приятельницу Ганса? А может, все трое действуют заодно? Но почему в таком случае Ганс ушел раньше, если, допустим, и он был у Койчева? Треугольник, кажется, не треугольник, а пятиугольник, или же...

 

Чавдар вернулся домой поздно. Не успел он раздеться, как по телефону ему сообщили, что в настоящее время у Койчева находится Дюлгеров и тот человек, которого упустили при слежке десять дней назад. Тогда он тоже приходил к Койчеву. «Уж не Крачмаров ли? — подумал Чавдар. — По описанию — очень похож. Значит, Койчев связан со случаем в Стойках. Это показывает, что они даже не подозревают об установленной за ними слежке. Видимо, разрабатывают план той самой операции, о которой упоминалось в разговоре Златанова с Шульце... Значит, исполнитель — Койчев...»

Чавдар дал указание непременно проследить, куда направился Крачмаров, и у кого останется ночевать.

Около девяти вечера Чавдару позвонил Йотов. По голосу чувствовалось, что он встревожен. Йотов попросил Чавдара принять его...

— Я вам должен кое-что сообщить, — едва переводя дух вымолвил Йотов... — Дело в том, что ко мне приходил мой давешний знакомый Эрих...

— Почему вы не рассказали мне о нем раньше, или хотя бы вчера не позвонили? — резко прервал его Чавдар.

— Да, он приходил вчера, — машинально согласился Йотов. — Вы, разумеется, правы... Однако, понимаете, вчера мне как раз сообщили об увольнении... («Значит, Джамбазский не теряет зря времени,» — подумал Чавдар). А сына моего снова не приняли в университет... Это для меня такой удар... Но Эрих мне такого наговорил, что я, кажется, начинаю кое-что понимать...

И Трифон Йотов начал свой рассказ с 1943 года — с бомбардировок, со своего знакомства с Эрихом Брюмбергом. Он поведал Чавдару, что это он, Йотов, познакомил Эриха с Зико Златановым, и они настолько сблизились, что Эрих помог Златанову выехать из Болгарии. В 1948 году Эрих вдруг снова появился в Софии, но потом исчез, и он, Йотов, подумал было, что навсегда. Но вот в минувшем месяце тот явился к нему домой и завел речь об изобретении Йотова, а вчера... вчера сделал ему конкретное предложение...

— Он предложил мне первоначальную сумму в двадцать тысяч с условием, что в дальнейшем я стану сообщать ему обо всех крупных изобретениях в Болгарии, о планируемых посещениях нашей страны зарубежными учеными, о приезде иностранных делегаций... Понимаете, я с ним разговаривал таким неуверенным тоном, попросту говоря так мялся и мямлил, что Эрих, должно быть, подумал, что я у него в руках. Кстати, он сообщил мне, в какой гостинице остановился, что приезжает в Болгарию совершенно легально как представитель солидной западной фирмы, что мне нечего опасаться встреч с ним и такое прочее... Я не ответил ему ни да, ни нет... Чтобы выиграть время. Но потом, когда я поразмыслил, понял, что чуть было не дал втянуть себя в грязную игру, и что вообще вел себя ужасно глупо, не сообщив вам обо всем во время нашего первого разговора...

Выгленов набрал номер управления и попросил своих сотрудников проверить, остановился ли, в данной гостинице представитель западной фирмы Эрих Брюмберг. Спустя некоторое время ему сообщили, что такое лицо там не проживает, и дали список гостей — представителей западных фирм. В списке Чавдару бросилось в глаза имя Ганса Шульце.

— Товарищ Йотов! Мне необходима ваша помощь. Завтра попрошу вас быть готовым в семь утра — мы вместе поедем в управление.

Пообещав быть готовым к назначенному часу, Йотов распрощался и ушел. На лестнице он столкнулся с Евгением.

— Отец, здравствуй. Мы только что вернулись. Мне нужно повидать товарища Выгленова по очень важному делу. Ты иди, я скоро вернусь...

Увидев на пороге Евгения, Чавдар удивился: его посещения он никак не ожидал.

— Товарищ Выгленов, — сбивчиво заговорил Евгений, — мне очень нужно вам рассказать... Понимаете, дело в том, что я встречаюсь с девушкой, отчим которой — зубной врач... И у них происходят странные вещи... — И Евгений рассказал о взаимоотношениях Койчева с Ружей, о том, как ужасно он ее третирует, хотя все имущество получил благодаря ее матери... А теперь и на дачу не дает даже шагу ступить.

— Подожди, подожди, давай все по порядку, — прервал его Чавдар. — Как его зовут?

— Койчев. Понимаете, он не разрешает дочери приезжать на дачу, потому что там якобы живет его садовник.

И Евгений поведал о том, что он невольно услышал в квартире Койчева.

— Так и сказал: «Накличешь ты беду на мою голову»? — в задумчивости спросил Чавдар.

— Да, именно эти слова... Его дочь возвращается в Софию сегодня вечером. Наши о ней ничего не знают... Товарищ Выгленов, вы не могли бы поговорить моим с отцом о Руже? Я ведь нашел себе работу... Проектировщиком в бюро...

Чавдар помолчал, думая о чем-то, потом вдруг сказал:

— Знаешь что, ты бы мог встретить свою девушку? Попроси ее взять вторые ключи от дачи. Мне они понадобятся не больше, чем на два часа. Но никому ни слова!

— В таком случае, мне пора: поезд прибывает через полчаса...

После ухода Евгения Чавдару сообщили по телефону, что посетители Койчева вышли из его квартиры. Фотограф вышел первым и сразу отправился домой, а второй уехал за город...

Выгленов распорядился не спускать глаз с обоих всю ночь...

 

36

Вернувшись домой, Маргарита начала действовать, не теряя ни минуты. Она потребовала, чтобы Трифон перенес пишущую машинку в спальню, и села писать заявление в университет с просьбой пересмотреть экзаменационную работу Евгения. Напрасно Йотов убеждал ее, что все это бесполезно.

— Ах, Трифон, ты тоже виноват! Сколько раз тебе говорила, что мальчику необходим репетитор, который подготовил бы его в университет...

— Как будто ты не знаешь, что он ни в какую не соглашался заниматься с репетитором! Говорил, что может сам подготовиться...

— Но ты — отец, и ты должен был настоять...

— После драки кулаками не машут. Давай лучше решим, что нам теперь делать...

— Напишем заявление и в министерство. Как это так — Златко принят, а Евгений нет? На каком основании?..

Поздно вечером заявления были готовы. Трифон переписал их набело, а потом они долго не могли уснуть, погруженные в невеселые мысли...

Утром Йотов отправился к Чавдару. Затем от него он пошел в министерство и университет, чтобы отнести заявления. Теперь оставалось только ждать...

 

На следующий день в полдень всей семьей выехали в Заножене. Машину вел Евгений. Трифон Йотов молча сидел на переднем сиденье рядом с сыном.

Маргарита тоже думала о чем-то своем. Зато Румен и Эжен болтали без умолку: несмотря на разницу в возрасте, они очень быстро нашли общий язык.

Проехав половину пути, решили остановиться у придорожного ресторанчика, чтобы перекусить. Заказали жареные колбаски — это блюдо очень нравилось Эжену. Немного отдохнув, тронулись дальше.

После Петроханского водохранилища начался спуск. Дорога вилась по северному склону Стара-Планины. Кругом стеной стояли вековые деревья. Румен пошутил:

— Эжен, мы почти достигли департамента де Заножене́!

Маргарита строго одернула его, велев не паясничать, а лучше достать карту и показать местонахождение Заножене.

— Расскажи лучше о Сентябрьском восстании 1923 года. Эжену это будет интересно...

— Хорошо, мам, ты только не сердись... Я же шучу.

И Румен с жаром принялся описывать героическую эпопею первого в мире антифашистского восстания.

— Значит, ваша, то есть наша Болгария славится не только своими курортами на Черном море!

— Да, не только! И вообще, мы скоро обгоним Францию!

Румен явно задирался, но Эжен не обиделся.

— А почему бы и нет. Раз у вас так много красивых курортов, и индустрия развивается такими быстрыми темпами — В следующий раз я возьму с собой маму... Пусть она убедится в том, что социализм не «черный», а «золотой»!

— Молодец! Ты — прирожденный агитатор! — засмеялся Румен. — Надо порекомендовать тебя в комсомол!

В Берковице все вышли немного поразмяться. Городок так понравился Эжену, что все решили остановиться здесь на обратном пути. Поднялись на холм, откуда открывался очень красивый вид. Эжену вдруг захотелось, чтобы Франсуаза стояла рядом с ним... Осмотрели остатки крепости. Трифон Йотов рассказал, как в 1923 году восставшие захватили солдатские казармы.

— Я читал поэму Гео Милева «Сентябрь»... на французском... Теперь смогу прочесть ее в оригинале, — заметил Эжен. — Мне ее подарил Румен...

Йотов давно не бывал в родных краях. За последние годы все вокруг несказанно изменилось, похорошело. К селу теперь вело широкое асфальтовое шоссе. Они выехали в Заножене и остановились у Старой реки, напротив водяной мельницы. Мельница была давно заброшена, но выглядела живописно на фоне гористого пейзажа. Отчий дом Трифона Йотова был совсем рядом. Сердце его сильно забилось. На миг он позабыл обо всех обидах и огорчениях, будто снова вернулся в далекое детство: вот, прыгая с камня на камень, он перебирается через бурную речку, ему очень весело и одновременно страшно смотреть вниз... А вот он шарит руками под камнями, пытаясь поймать рака... Как давно все это было! Интересно, дома ли отец? В молодости он работал писарем в Берковице, но после Сентябрьского восстания фашисты вышвырнули его на улицу как неблагонадежного. Он вернулся в село, женился, вырастил двоих сыновей... После смерти жены дедушка Йото жил бобылем. Сколько Трифон ни звал его в Софию, он так и не решился приехать — не хотел беспокоить сына и невестку... Хорошо хоть Трифон иногда наезжает с семьей проведать старика, второй, Васил, как уехал, так и пропал в своем Париже.

Толкнув калитку, они очутились в ухоженном саду. К дому вела вымощенная плитами дорожка. Эта романтическая сельская обстановка привела Эжена в неописуемый восторг. Он в упоении слушал шум бурной речки, щебетанье ласточек, любовался начавшим уже желтеть буковым лесом, что стоял за рекой подобно прекрасной декорации..

Дедушки Йото в доме не оказалось. Они отыскали его в огороде. Старик сидел на низенькой трехногой скамеечке и окучивал кусты помидоров, увешанные красными сочными плодами. Увидев гостей, дедушки Йото разволновался.

— Трифон, что же так, неожиданно... А это кто с вами?

Когда старику сказали, что привезли к нему парижского внука, он чуть не заплакал.

— Значит, и ты тоже — Евгений... Писал мне твой отец, да я уж, внучек, и не чаял тебя увидеть. Ты передай отцу, что негоже так... Скоро уж сорок лет минует, как он уехал в эту вашу Францию, чтоб ей пусто было, и ни разу не побывал на родной земле... Женился, сына растит... Неужто ему не хочется повидать родные места, неужто не жаль родины?!

— Дедушка, я непременно ему все передам...

— Хорошо хоть болгарскому языку тебя выучил... А я уж было подумал, что он там совсем офранцузился. Видно и впрямь, кровь-то людская — не водица, завсегда в человеке говорит...

— Дедушка, ты знаешь, я здесь впервые почувствовал, что во мне тоже течет болгарская кровь...

— Значит так, Эжен, французский паспорт мы у тебя изымем, а взамен получишь болгарский, понял? — подскочил со смехом Румен.

— Понял и говорю: согласен! — сказал Эжен ко всеобщему удовольствию.

— Что же мы стоим, пошлине дом... — спохватился дедушка Йото.

В домике все сияло чистотой. Деревянные полы были застланы пестрыми домоткаными дорожками. На полке у очага выстроились кастрюли да котелки, начищенные так, что солнце отражалось в их блестящих боках. Как оказалось, младшая сестра дедушки Йото присматривает за ним — прибирается в доме, готовит и стирает. Пока гости рассаживались за столом, старик принес из огорода корзину, доверху наполненную спелыми помидорами. Он развел огонь в очаге, велел Румену принести из сеней лукошко с яйцами и принялся готовить огромную яичницу.

— Дед, что ты делаешь! — ужаснулся Румен. — Можно подумать, что целая рота солдат собирается обедать.

— Яички свеженькие, а я еще и немного брынзы добавлю, так что пальчики оближете, — ласково приговаривал старик. — Кушайте на здоровье...

После обеда Трифон предложил осмотреть водопад за околицей села, известный еще тем, что им любовался Димитр Благоев, основатель социализма в Болгарии.

Когда гости уехали, к дому дедушки Йото подошел рассыльный из общинного совета:

— Дед, ты сказал профессору, чтобы он зашел в общину?

— Ах, я старый осел! — принялся сокрушаться старик. — Совсем из головы вылетело. — А что? Что-нибудь случилось?

— Да нет, ничего особенного, — успокоил его рассыльный, решив не тревожить старика понапрасну вестью о случившемся в квартире его сына...

А гости тем временем осмотрели скромные памятники погибшим во время Сентябрьского восстания. Из тридцати шести участников восстания, уроженцев этого края, одиннадцать было родом из Заножене.

Потом решили побывать в курортном городке Вершец, который был совсем рядом. И вскоре они уже гуляли по аллеям небольшого парка, что раскинулся на берегу реки. Когда-то здесь были густые заросли орешника. Трифон Йотов в детстве приходил сюда с мальчишками лакомиться орехами. Теперь же осталось всего лишь несколько жалких кустов. Маргарита постлала одеяло у самой воды, но никто не захотел к ней присоединиться. Румен увлек за собой Эжена к реке, журчавшей меж округлых, словно пасхальные яйца, камней. Евгений с отцом решили прогуляться по берегу. Каждый из них молчал, думая о своем. Евгений с благодарностью вспомнил о Чавдаре, выразившем готовность помочь Руже. Чавдар попросил ее нарисовать план дачи, а также указать на фотографиях людей, приходивших к ее отчиму, и вкратце охарактеризовать каждого. О Дюлгерове она с уверенностью сказала, что с отчимом его связывают какие-то сделки. А взглянув на фотографию Эриха, заявила: «Это Ганс, приятель отчима еще со времени, когда он жил в Германии. Он часто бывает в Болгарии». Отец же при виде этой фотографии, воскликнул: «Это Эрих!» «Интересно, что бы все это могло означать?» — думал теперь Евгений, вышагивая рядом с отцом. «И откуда отец знает этого Эриха — Ганса?» По обоюдному молчаливому согласию они не стали обсуждать случившееся... «Бедная Ружа! С каким ужасным человеком ей приходится жить под одной крышей! Ничего, скоро я заберу ее от так называемого «отца» и она будет со мной, только со мной!..»

А Трифон Йотов, находясь в плену детских воспоминаний, с тихой грустью думал о родных местах. Как изменилось все вокруг, как постарел его отец... хотя дух его по-прежнему бодр... И все такой же неунывающий...

 

37

Двое мужчин проводили взглядом машину Йотовых. Потом зашли за угол и выждали еще около получаса. Все было спокойно. Посовещавшись, мужчины разошлись в разные стороны. Каждый из них сделал круг возле дома. Спустя некоторое время они вновь сошлись у подъезда. Было ровно четырнадцать часов.

Издали за ними незаметно наблюдал высокий юноша, прятавшийся за стволом дерева. К нему подошел другой. Они немного поговорили, и высокий не спеша направился к ближайшей кабине телефона-автомата.

— Товарищ Выгленов! Только что они вошли в подъезд дома Йотовых.

— Один из них фотограф, верно? А другой?

— Герчо сказал, что это садовник с дачи...

— Постарайтесь их не вспугнуть, пусть сделают свое дело. Рангелу и Герчо непременно потом проследить за ними... Обе машины держать наготове. Я скоро буду. Ты непременно дождись меня...

Высокий вернулся к Герчо. Там уже был и Рангел.

— Приказано проследить до конца. Глаз с них не спускать... А я останусь ждать тут...

— Я, стало быть, беру на себя фотографа, — сказал Рангел. — А ты, Герчо, другого. Смотри, он прыткий...

— Ладно, нечего меня учить...

Спустя некоторое время в подъезд дома вошел один из жильцов и стал подниматься по лестнице. У квартиры Йотовых он остановился — видимо, что-то привлекло его внимание. Присмотревшись, он позвонил и, выждав минуту, заторопился вниз, нажимая подряд на все кнопки звонков. В дверях стали появляться соседи:

— Что случилось? — тревожно спрашивали они.

— У Йотовых дверь не заперта! — возбужденно крикнул мужчина. — Я позвонил, но никто не вышел...

— Йотовы уехали в село! — удивился управдом.

В это время из подъезда вышли двое. Один из них авторитетно втолковывал другому, что телевизоры лучше всего чинить в мастерской. Ремонт на дому — дело ненадежное. Никто из жильцов не обратил на них внимание.

Собравшиеся у двери Йотовых соседи боязливо открыли дверь — замок был испорчен.

— Видно, здесь недавно были воры, — заметил управдом. — Нужно вызвать милицию. Никому в квартиру не входить...

В этот момент у подъезда остановилась машина, из нее поспешно вышли трое. Показав удостоверение, они попросили расступиться и вошли в квартиру Йотовых.

Осмотрев испорченный замок, один из прибывших сказал:

— Это дело рук Неуловимого. Его почерк. Он как правило взламывает квартиры артистов, врачей, ученых — в общем, людей зажиточных...

— Но ведь его же задержали несколько лет тому назад... Наверно, бежал из тюрьмы...

— Интересно, почему ты думаешь, что это он?

— Особый тип зубила. Видишь, ширина взлома — двадцать сантиметров. Он всегда работает таким зубилом.

В квартире царил беспорядок. Ящики из гардероба и буфета были выдвинуты, повсюду валялись книги, одежда — воры явно что-то искали. На кровати были разбросаны монеты из коллекции Йотова. Но в его кабинете на первый взгляд все оставалось нетронутым. Прибывшие взяли отпечатки пальцев. Допросили понятых и составили протокол. Потом квартиру опечатали и попросили людей разойтись. К сожалению, никто не знал адреса Йотовых в Заножене.

— Ничего, — сказал один из оперативников. — Мы затребуем Вершец, и там в совете нам скажут.

Машина с оперативниками уехала, жильцы, все еще возбужденные случившимся, постепенно разошлись по своим квартирам.

 

38

В воскресенье, в десять утра, Йотовы узнали, что их квартира в Софии ограблена. Это подействовало на них как шок. После всех неприятностей только этого не хватало!

Один только Румен как всегда не унывал, стараясь шутками приободрить остальных.

— Хватит, Румен! — строго одернула его мать. — Ничего смешного нет.

Они стали прощаться с дедушкой Йото, успокаивая его, что ничего особенного не произошло — ценных вещей у них дома не было. Дед выказал готовность помочь им. Мол, у него на сберкнижке куча денег, из тех сумм, которые Трифон высылал ему каждый месяц. Он признался, что не потратил из них ни гроша, мечтая когда-нибудь обрадовать своих внуков. Йотов принялся сердито выговаривать за это отцу.

— Зачем они мне, сынок! — примирительно сказал старик. — Пенсии мне вполне хватает. Бог с ними, с деньгами. Они все равно — ваши... А вот этой книжечке, сынок, я думаю, мы вместе порадуемся.

И дед показал удостоверение о том, что в годы Сопротивления укрывал подпольщиков...

— Если раньше кое-кто и верил злым наветам, то теперь все знают — дедушка Йото чист перед людьми и перед своей совестью! Перед смертью бывший наш полевой сторож признался председателю, что, это он выдал тех двоих нелегальных, которых я укрывал. Представляешь, признался, что выдал! Сказал, что тогда счел своим долгом выдать, потому как был представителем государственной власти. Всю жизнь потом мучился, а перед смертью не выдержал и признался...

Старик расплакался, как ребенок. Трифон крепко обнял его:

— Я очень рад, отец!

— Отец, а ты не мог бы дать этот документ мне? Ненадолго, — неожиданно сказала Маргарита.

— Возьми, дочка, раз тебе нужно.

Затем старик подозвал внуков, вынул из кармана кошелек и достал оттуда двести пятьдесят левов.

— Это вам, ребятки, — по пятьдесят левов каждому. А тебе, Эжен, даю еще сто левов, купишь на них подарок отцу с матерью. Скажешь — от меня. И еще передай, что перед смертью дедушка Йото хочет их повидать. Поблагодари их от меня за подарок, который они мне прислали. Хороший свитер, теплый. Буду его зимой носить и их вспоминать.

Старик явно был расстроен. Он не ожидал, что гости так быстро уедут. Ему, видно, хотелось поговорить с ними, посидеть за столом, подробнее расспросить обо всем Эжена, но ничего не поделаешь.

Машина выехала на асфальтовое шоссе и вскоре исчезла из виду.

 

39

Йотовы вернулись в Софию в полдень. Квартира их была опечатана. Они позвонили к соседям. Добрая, веселая Радка, которая обычно знала все новости, пригласила их к себе и с озабоченным видом рассказала им о случившемся. Позвонили участковому, но он сказал, что снять пломбы должен тот, кто их поставил...

Лишь только к вечеру Йотовы смогли наконец попасть к себе домой. С бьющимся сердцем переходили они из комнаты в комнату, стараясь установить, что исчезло, Румен постоянно озирался — ему в каждом углу мерещился вор...

После осмотра стало ясно, что исчезла английская золотая лира с образом королевы Викторий — подарок покойной матери Маргариты. Пропали также несколько дорогих авторучек, которые Йотов привез из Парижа, пара часов, кое-какие мелочи, а также небольшая сумма денег, которая оставалась дома. Двое оперативников, которые присутствовали при осмотре, составили протокол с подробной описью пропавших вещей.

— И все-таки это дело рук Неуловимого! — снова выказал свое предположение один из них. — Он берет деньги и драгоценности, одежду — никогда!

— Если этот твой Неуловимый думает, что он неуловим, так мы очень скоро убедим его в обратном! — уверенно заявил другой.

В кабинете Йотова все осталось нетронутым, и все же Трифон чувствовал себя прескверно. Ему казалось, что кто-то грязной рукой залез ему в душу...

Как только двое из управления ушли, пришел Чавдар Выгленов со своим помощником Данчо. Чавдар еще вчера распорядился, чтобы ему сразу сообщили, как только Йотовы вернутся. Он попросил разрешения провести дополнительный осмотр, причем подчеркнул, что хотел бы, чтобы при этом присутствовал только глава семьи. Румен был страшно разочарован — ему так хотелось стать действующим лицом криминальной истории.

Оставшись наедине с Йотовым, Чавдар сразу же приступил к делу.

— Товарищ Йотов, у меня такое чувство, что преступников интересовали не столько ценности и деньги, сколько нечто совсем иное. Проверьте, пожалуйста, не исчезло ли что-нибудь из ваших научных разработок.

Йотов открыл дверцу письменного стола. Обе полки были завалены папками с бумагами. Йотов вынул их и аккуратно сложил на столешницу. Потом откуда-то из глубины достал небольшой шпенек, напоминавший по виду толстый карандаш. После этого выдвинул ящик стола.

— Позади ящика я устроил тайник, — объяснил Йотов. — Обычно храню в нем самые важные документы, кое-какие личные вещи и главные результаты научных разработок...

Вызвав Данчо в кабинет, Чавдар протянул ему шпенек:

— Пусть в лаборатории проверят, не осталось ли на нем отпечатков пальцев. Мне кажется, этот брусок вынимали... Товарищ Йотов, а вы посмотрите внимательно все ли на месте.

Йотов сосредоточенно перелистывал страницы. Вдруг что-то его насторожило. Он перелистал еще раз и с тревогой сказал:

— Товарищ Выгленов, все на месте, только вот бумаги лежат не в той последовательности, как я их оставил: на месте первой — сейчас последняя страница...

— Наверно, страницы не переворачивали, а клали стопкой в обратном порядке, — заметил Данчо.

— Вот именно, — подтвердил Чавдар. — Тот, кто их фотографировал...

— Значит, вы считаете, что моя работа переснята?

— К сожалению, да. И если мы не сумеем обнаружить пленку, кто-то другой, а не вы, к тому же в чужой стране, будет числиться изобретателем...

— Это Эрих, только он. Просто больше некому, — твердо сказал Йотов.

— Неужели вы открывали перед ним тайник? — с упреком в голосе спросил Чавдар.

— Нет, но понимаете, он дружит со Златановым. А письменный стол мне делал знакомый столяр Златанова. Он и ему установил такой же тайник.

— А почему столь важные расчеты хранились дома? — удивился Чавдар.

— Все дело в том, — принялся оправдываться Йотов, — что я еще не закончил работу. Необходимо было опробовать действие изобретения в специальных условиях. И тем не менее, для человека сведущего суть разработки абсолютно ясна из схем и расчетов...

— Что ж, я думаю, мы можем вам гарантировать, что преступники будут задержаны...

В этот миг, постучавшись, вошел Герчо.

— Товарищ Выгленов, разрешите доложить: Дюлгеров покончил жизнь самоубийством, — выпалил он.

— Дюлгеров? — переспросил Чавдар и подумал: «Жаль, он был важным звеном цепи», а вслух сказал:

— Сообщив уголовный розыск, чтобы послали на место происшествия бригаду с фотографом и врачом. Я еду туда. А ты позаботься о том, чтобы под любым предлогом задержали вылет из Болгарии Ганса Шульце, или Эриха Брюмберга — смотря какие документы он попытается представить. Его следует задержать и препроводить для справки в наше управление. Кроме того, позвони начальнику паспортного стола и скажи, что документы Зико Златанова для поездки в Вену, которые он задержал по моему требованию, могут быть выданы. Давай, действуй!

 

40

Выйдя из дома Йотова, Крачмаров и Дюлгеров быстро направились за угол, где их ждала синяя «Шкода», и спустя минуту машина уже летела по направлению к Симеоново. За ней на значительном расстоянии следовали две машины. Недалеко от железнодорожного переезда «Шкода»остановилась, Крачмаров вышел из нее и направился к лесу. А синяя «Шкода» свернула на шоссе, ведущее к автосервису: у Дюлгерова на этот день была назначена встреча для передачи одной из пленок...

Незадолго до шестнадцати часов Дюлгеров вернулся к себе в ателье и поспешил проявить вторую пленку, чтобы приготовить ее к приходу Койчева... О провале Симо ему, разумеется, и в голову не могло прийти.

...Симо же несколько дней тому назад перед лицом неопровержимых улик во всем признался. При обыске у него была найдена пленка, спрятанная в тайнике в левом рукаве. Опасаясь за свою судьбу, Симо согласился выполнить все распоряжения Выгленова. Стреляный воробей, он хорошо знал, что теперь с него не спустят глаз. Он тут же отдал пленку, полученную от Дюлгерова, как и двести левов вознаграждения за «честный» труд, получив взамен другую пленку, которую ему надлежало переправить за границу...

Согласно уговору, Койчев появился у Дюлгерова в четыре часа пополудни. В это время на улице обычно было мало народу. Однако Койчев решил сначала «прогуляться». Со скучающим видом он прошел мимо ателье и, дойдя до угла, огляделся по сторонам. Не заметив ничего обеспокоительного, вернулся к дому и позвонил в дверь. Дюлгеров вышел.

— Что вам угодно?

— Мне срочно нужны снимки. Не могли бы вы меня сфотографировать? Собственно, может вы заняты, или вас ждут другие клиенты?

— Заходите, вы будете первым.

Койчев вошел в дом и, пройдя в рабочую комнату, уселся на стул перед установленным на треножнике фотоаппаратом.

А Дюлгеров тем временем вышел на улицу и с помощью клейкой ленты прикрепил на двери записку, текст которой продиктовал ему «клиент». «Ателье закрыто на десять дней».

— А куда я должен буду уехать? — вернувшись, спросил он у Койчева.

— Я тебе все подробно объясню. Сейчас давай пленку. Ты проявил ее? Сколько кадров вышло?

— Всего двадцать семь кадров — схемы и пояснительный текст.

Койчев удовлетворенно спрятал пленку в карман:

— Чистая работа. Шеф тобою доволен. Он решил, что пора тебе перебираться в свободную страну. Ты согласен уехать отсюда?

— Еще бы! У меня есть кое-какие сбережения. Мне и пожить хочется спокойно, и мир посмотреть... А паспорт?

— Мы обо всем побеспокоимся. Однако шеф просит, чтобы ты написал нечто вроде просьбы: тебе-де больше невмоготу так жить, и ты хотел бы лично изложить свои идеи насчет расширения поля деятельности... Это нужно для того, чтобы там... ты знаешь, где, не сомневались, что ты сам, по собственному желанию, уезжаешь...

— Хорошо, завтра же у тебя будет такая бумага!

— Зачем же завтра, когда можно и сегодня... Прямо сейчас садись и пиши... Ну, хотя бы так:

«Я не могу так больше жить...» Ну-ка, покажи, что ты написал? Гм... Нет, лучше напиши так (Койчев быстро подсунул фотографу другой листок): «Прошу разрешить мне и в будущем, как и ныне, пересылать пленки в Милан... Пиши, пиши, чего остановился?.. алчным миланским торгашам...»

Ручка выпала у Дюлгерова из рук, он вскочил, но пути к бегству были отрезаны: дверь заперта, а

Койчев держит руку в кармане, готовый при малейшей попытке убежать пустить ему пулю в лоб.

— Не понимаю, кто просит об этом, я, что ли? — попытался было выиграть время Дюлгеров.

— Ты, а кто же еще? Откуда у тебя столько золота, которое ты мне перепродаешь для зубных коронок? Нечего сказать, здорово работает наш человек в Италии! Ну-ка, дай сюда вторую пленку!

— Да нет никакой другой пленки, Койчев! Меня оклеветали... Я готов поклясться...

— Ни с места!

— Койчев, послушай... У меня есть сбережения... Почти десять тысяч... Все отдам, только не губи!..

— Давай, они тебе все равно без пользы!

Поеживаясь под направленным на него оружием, Дюлгеров прошел в заднюю комнату и дрожащими руками начал выгребать из подушки банкноты, но вдруг изловчился и выхватил откуда-то из-под матраса пистолет. Однако раздался сухой щелчок, словно кто-то раздавил орех, и Дюлгеров упал на кровать. Койчев хладнокровно вынул из его руки пистолет, а вместо него сунул другой, из которого только что выстрелил, предварительно убрав при этом глушитель. Рассовав деньги по карманам, он пробормотал: «Подлец, купить меня вздумал!» Затем аккуратно положил на стол листок, где рукой Дюлгерова было выведено: «Я не могу так больше жить», и направился к выходу. Немного послушав, нет ли чего подозрительного, он быстро открыл дверь и выглянул наружу. Мирная картина: дети возятся в песочнице, бабушки на скамейке вяжут, тихо беседуя. Койчев захлопнул за собой дверь и быстро пошел прочь.

Из дома напротив вышел молодой человек и приблизился к ателье. Прочитав записку, остановился в нерешительности, но потом побежал догонять Койчева: его задачей было не спускать с него глаз.

 

41

Пока машина приближалась к месту происшествия, Чавдар лихорадочно думал: «Что-то мы, видно, недоглядели. Невозможно, чтобы Дюлгеров покончил с собой сразу же после того, как передал пленки с отснятым материалом! Его попросту убрали! Разумеется, в этом замешан Койчев — его посещение не было случайным... Не слишком ли много для одного дня — и кража со взломом, и убийство? Во всяком случае, причины происшедшего пока еще. неясны... Завтра — четырнадцатое августа, и кто-то должен прийти к Дюлгерову заказать себе фото размером 6 × 6... Дюлгеров наверняка был подчиненным Койчева и, конечно же, кое-что о нем знал... Интересно, какова же связь между Дюлгеровым и Златановым, между Дюлгеровым и Гансом? Связь Койчева с Крачмаровым тоже неясна...»

Машина Чавдара прибыла на место одновременно с машиной уголовного розыска. Врач констатировал, что смерть наступила мгновенно. Налицо все признаки самоубийства. Сотрудники угрозыска сняли отпечатки пальцев с рукоятки пистолета, с авторучки.

— Снимите отпечатки и с ключа, — распорядился Чавдар. — Самоубийца не может отпереть дверь, покончив с собой...

— Но по всему видно, что эта скрюченная рука держала пистолет... А вот и гильза от патрона, который отсутствует в обойме... Так что, товарищ Выгленов, все свидетельствует о том, что это самоубийство, — мягко, стараясь не задеть Чавдара, сказал один из сотрудников угрозыска.

— Возможно, вы правы, — согласился Чавдар, незаметно пряча в карман небольшой микрофон, который до этого Данчо прикрепил к оконной раме с внешней стороны. В голове его уже созревал план...

 

42

На следующий день на месте Дюлгерова в ателье сидел... Чавдар. Смелый план, который он задумал вчера, заключался в следующем: заменить фотографа (наверняка, гость не знает его в лицо) и выяснить, кто выйдет на связь, а, возможно, и кто резидент.

Сидя за столом, Чавдар обдумывал сообщение Ружи о том, что Койчев задумал жениться. Он даже познакомил ее с будущей мачехой. Высокая, черноволосая красавица, волосы небрежно переброшены на грудь... Зовут Ольга Златанова! Свадьба назначена на четверг... «Красивая, но, знаете, злая. Смотрит на тебя так, что мороз по коже пробирает... Сразу почувствовала, что не лежит у меня к ней душа, и говорит: «Ты ненавидишь меня, маленький зверек, но ничего не поделаешь — жить нам вместе. Поэтому постарайся полюбить меня, иначе придется тебе подыскивать себе квартиру!» И Ружа сокрушенно добавила, что в качестве свадебного подарка отчим решил преподнести молодой жене дачу...

«Зачем такой интересной женщине выходить за урода, если не из материальных соображений?» — усмехнулся Чавдар. Ганев тоже высказал кое-какие предположения по этому поводу. Сегодня утром Чавдар навестил Ганева, который совсем недавно вышел из больницы. Рассказал ему о ходе следствия. На вопрос, что он думает насчет предстоящей женитьбы Койчева, Ганев заметил: «Я не знаю Ольгу, но мне кажется, что все это неспроста. Ты говоришь, что ей нет и тридцати, в таком случае он — старик по сравнению с нею...»

«Ладно, бог с ней, с Ольгой. Мы с этим делом разберемся. Вообще-то мы довольно далеко продвинулись, думаю, скоро узнаем, что за птица этот Койчев».

«А что с Крачмаровым?»

«Только в двух словах, а то ты уже устал. В общем, это он тогда на тебя напал. Ребята задержали его, когда он покупал продукты в Бояне. Крачмаров было подумал, что его арестовали за кражу, и что ему удастся вывернуться, но я ему предъявил факты, и он во всем признался. Кража в Стойках — тоже его рук дело. Мы отвезли его после допроса на дачу, чтобы Койчев ничего не заподозрил, но предупредили, что будем следить за каждым его шагом, чтобы он не вздумал самовольничать...»

«Смотри, Чавдар, как бы он не обвел тебя вокруг пальца!»

«Я абсолютно уверен, что теперь он нам станет помогать — деваться-то ему некуда. К тому же, рядом с ним неотлучно наш человек. И Крачмаров знает это».

«Очень рад, что все идет успешно!» — сказал Ганев и велел матери приготовить ему костюм.

«Никуда ты не пойдешь! — воспротивился Чавдар. — И думать нечего. Ты еще не окреп!»

Словом, насилу уговорил Ганева остаться дома, пообещав держать его в курсе всех событий...

В этом месте мысли его оборвались — Чавдар почувствовал на себе чей-то взгляд и осторожно повернул голову: с порога его пытливо изучали глаза долгожданного гостя Вынув из кармана квадратное фото, на котором были изображены двое влюбленных в лодке, молодой человек спросил:

— Не могли бы вы сделать мне копию с этой фотографии размером 6 × 6?

Выгленов не торопился с ответом. Он взял фотографию, повертел ее в руке, улыбнулся и медленно проговорил:

— Можно, но получится с белой каемкой внизу!

 

43

Златанов ликовал. Прекрасный подарок получил он к своему юбилею: решение комиссии о переводе Йотова на другую работу было подписано! Златанов временно назначался исполняющим обязанности директора института. Более двадцати лет ждал он этого часа, и вот, наконец, он настал! Теперь-то его жена Кера — шумная толстуха — перестанет его пилить: «Как ты можешь позволить, чтобы какой-то там Йотов командовал тобой как хотел. Ты и образованнее его, и культурнее — четыре года в Германии, два года во Франции, ты и Кента знаешь, и Ницше читал...»

«Да не Кент, а Кант», — в который раз поправлял ее Златанов, но она твердила свое: «Так мне легче запомнить — по картам, и по сигаретам... А Йотов кто? Подумаешь, изобретатель!»

Златанову нравилось, когда Кера принималась строить всевозможные планы, как им «вышибить» этого негодяя Йотова, за которого ее муж вынужден работать! В таких случаях он молча покуривал, вспоминая о годах, проведенных в Берлине, о веселых «гейдельбергских ночах», о Париже, где он познакомился с очаровательной венкой Кети... Тогда Зико поклялся Гансу, которого в то время звали Эрих, что, вернувшись в Болгарию, он все силы отдаст борьбе с «проклятыми коммунистами». Однако события в мире развивались отнюдь не в пользу Златанова. С помощью того же Эриха ему удалось перебраться в западную зону Берлина, а оттуда он уехал в Париж. Экзамены провалил, оправдываясь тем, что не знает как следует языка, но на самом деле причиной было его знакомство с Кети...

В один прекрасный день в Париже появился Эрих. По его словам, он возвращался из Лондона, где находился на «специализации». Златанов в то время бедствовал. Появление Эриха на горизонте оказалось той спасительной соломинкой, за которую Златанов сразу же поспешил ухватиться. Эрих предложил ему много денег, но при одном-единственном условии: Златанов должен покинуть Париж и поселиться в Восточном Берлине. За два года ему надлежало закончить университет и вернуться в Болгарию, откуда ему надлежало пересылать Эриху необходимую информацию.

Что оставалось делать Зико Златанову — голодному, без гроша в кармане, в чужом Париже? На деньги, которые дал ему Эрих, он нанял такси, чтобы отвезти Кети на Лионский вокзал... Кети уехала в Вену, ему же в утешение Эрих организовал посещение всех увеселительных заведений, кабаре и других злачных местечек... Ни Лувр, ни Гранд-опера, разумеется, не входили в число увиденных достопримечательностей... Поэтому когда жена разглагольствовала об европейском уровне его культуры, он тихонько улыбался...

Правда, незадолго до конца войны ему довелось присутствовать на студенческих спорах по поводу теорий Ницше, Канта и марксистов. Но никогда в жизни Зико Златанов всерьез философией не увлекался. «Да и времени не было этим заниматься!» — оправдывался перед собой Зико. «Эх, молодость, молодость! Как же быстро ты минула!» — сокрушался он, подвыпив...

В Берлине его дела пошли хорошо. И через два года он вернулся в Болгарию с дипломом в кармане. Казалось, все складывается удачно. Но однажды в дверь позвонили... Он открыл — на пороге стоял Эрих...

— Как, ты в Софии? — воскликнул Зико не слишком радостно, ибо сразу вспомнил об обязательстве, которое, как ему сейчас казалось, он дал тогда в шутку.

— Меня теперь зовут Ганс, — улыбаясь сообщил гость. — Да, я в Софии, и для тебя отныне начнется настоящая жизнь.

Златанов не был убежден, что можно считать настоящей жизнью его нынешнее существование, вечное напряжение, тревожный сон из-за боязни, что рано или поздно тебя разоблачат. Но Ганс хорошо платил ему, а деньги Зико всегда были нужны. Отец Златанова к тому времени уже умер, оставив сыну в наследство прекрасную квартиру. С помощью друзей отца Зико сумел уберечь ее от «подселенцев» — время было тяжелое, жилья не хватало, а у Златанова был огромный излишек жилплощади. Он устроился на работу в государственное предприятие. Умея складно говорить, разъезжал по всей стране, выступал о докладами... И потихоньку, лет через десять, дослужился до поста заместителя директора института. Тут уже развернулась серьезная борьба... И вот сегодня она увенчалась успехом...

Так рассуждал он, лежа на диване и глядя, как Кера украшает торт, который она испекла по случаю его дня рождения и победы над Йотовым.

Он женился на Кере без любви — просто ему нужно было, чтобы кто-нибудь ухаживал за его матерью, которую разбил паралич. Сам он был занят... очень занят... А Кера привязалась к нему, была ему верна... К тому же умела необыкновенно вкусно готовить. И хотя иногда в сигаретном дыму всплывал образ той, которая была и умна, и хороша собой, и вообще намного больше ему подходила, Златанов был привязан к дому и ничто не могло нарушить этой привязанности.

— Интересно, где это Ольга задерживается? — спросила Кера, расставляя на столе бокалы.

— Да, пора бы ей уже быть, — подтвердил Златанов, взглянув на большие золотые часы-луковицу, доставшиеся ему в наследство от отца.

Вчера Ольга приходила к нему посоветоваться. Койчев сделал ей предложение, и она не знала, принять ли его. Да, он знаком с Койчевым еще по Берлину. По возвращении в Болгарию у Койчева возникли неприятности с новой властью, и он попросил Златанова «замолвить за него словечко о патриотическом поведении в Берлине». С Гансом Ольгу познакомил Златанов, тайно надеявшийся на то, что они узаконят свои отношения, и Ольга уедет за границу. Поэтому когда Ольга рассказала ему о Койчеве, первым вопросом Златанова было: «А что скажет Ганс? Неужели из-за софийской прописки ты откажешься от Европы?» Ольга ответила, что вопрос с Гансом улажен, и что он благословляет ее на этот брак и желает им счастья. Кера раскричалась: «Что? Замуж за этого скупердяя? Да он дрожит над каждой копейкой... Всегда молчит, за вечер двух слов из него не вытянешь...» Ольга похвасталась, что Койчев обещал переписать дачу на ее имя. Кера даже перекрестилась: «Не может быть! Да у него вчерашнего снега не выпросишь, у этой крысиной морды с длинным носом!»

Размышления Златанова прервал звонок. Вошла Ольга и протянула ему конверт, который дала ей на площадке соседка. Зико в нетерпении вскрыл конверт и радостно вскрикнул:

— Кера, собирай чемоданы! Едем! Молодец, девочка, хороший подарок ты принесла дяде в день рождения! — И он поцеловал Ольгу в щеку.

Из кухни прибежала Кера, на ходу вытирая полотенцем мокрые руки:

— Что случилось, зачем ты меня зовешь?

— Нам разрешена поездка в Вену! Завтра же утром и выедем. С билетами я улажу!

— Как же так, — недовольно надула губы Ольга. — В четверг моя свадьба. Разве вы не приедете? Обед будет дан на  м о е й  даче, которую дарит мне Койчев!

Фамилию своего будущего мужа она произнесла с торжеством и вместе с тем — пренебрежительно. Кера молитвенно сложила руки:

— Боже милостивый! Много радости сразу — не к добру! Ольга, ради тебя остаемся до пятницы. Кроме того, пока возьмем паспорта и обменяем деньги... Нам же полагается хоть какая что валюта, мизер, конечно, но все же!

Они уселись за стол. Когда был подан торт, Златанов, вытирая губы салфеткой, будто случайно спросил:

— А кто же будет свидетелями?

— Да мы сначала думали вас пригласить, но потом Койчев решил воспользоваться случаем, как он сказал, для установления контактов с высокопоставленными лицами.

— И кто же это такие?

— Генеральный директор Дарев с супругой...

— У-у-у, та уродина, — протянула Кера, считавшая себя неотразимой красавицей.

Златанов подозрительно взглянул на племянницу. Ганс как-то намекнул, что не прочь сойтись поближе с этим генеральным директором и даже заставил Ольгу пригласить его с женой на обед в загородный ресторан. Даревы не остались в долгу — Ганс с Ольгой были приглашены к ним домой на ужин. Помнится, еще Ольга хвасталась, что генеральный директор весь вечер не отходил от нее, вызвав неудовольствие ревнивой супруги. Ганс обещал Даревым выхлопотать через своего друга в Гамбурге заграничную служебную командировку.

— И что, Дарев согласен быть свидетелем на вашей свадьбе?

— А то как же! — не без гордости заявила Ольга.

— И его жена? — не удержалась Кера.

— Конечно, а почему бы и нет...

— Ну ладно, мне пора! — прервал ее Златанов, взглянув на часы.

— Я выйду с тобой, дядя! Мне еще надо в магазин зайти, платье примерить. Дарев сказал, что оплатит его стоимость, только надо принести ему чек... У тебя, дядя, хороший вкус, может, сходишь со мной, посмотришь?

И они ушли. Кера принялась убирать со стола, напевая веселую мелодию.

 

44

— Мы одни? — спросил гость у Чавдара, озираясь по сторонам.

— А что вы думали — я приглашу свидетелей? — с вызовом спросил в свою очередь Чавдар. Но гостя, казалось, это не задело.

— Вам привет от синьоры Грациани! Рад, что вы живы и здоровы...

— Как себя чувствует госпожа? Она чем-то встревожена? Во всяком случае, так мне показалось из последнего письма. Почему она сменила даты передачи материалов?

— Я все объясню... Собственно, поэтому я здесь. Но должен вам сначала сказать, что вы родились под счастливой звездой.

— Я не совсем вас понимаю... Вы хотите сказать...

— Конечно... Послушайте, Дюлгеров, когда восемь лет назад вы приезжали с группой в Италию, через вашу знакомую синьору Грациани вам было передано триста тысяч лир...

— Точнее, двести семьдесят, — скромно поправил его Чавдар.

— Как? Неужели она себе позволила удержать десять процентов?!

— Нет, просто я сам дал ей тридцать тысяч в качестве вознаграждения, понимаете?

— А, ну тогда другое дело! Так о чем мы говорили?.. Впрочем, я вам еще не представился: синьор Марчелли... Экспорт-импорт винограда... Живу в Милане. В Болгарии нахожусь по приглашению экспортной организации...

И он рассказал, что в Милане стало известно, что Дюлгеров работает не только на них, но поскольку другого человека у них не было, закрыли на это глаза. Однако другой контрагент Дюлгерова оказался не столь сговорчивым — как только стало известно об итальянских связях Дюлгерова, его было решено убрать. Но миланская фирма очень высоко ценит работу Дюлгерова, поэтому синьора Грациани получила задание: дать откуп за его жизнь.

— Поэтому я очень рад, что вижу вас живым и невредимым! — закончил синьор Марчелли.

— А вы уверены, что я жив? Что я — не дух умершего?

— Ха-ха-ха! А вы, оказывается, шутник, синьор Дюлгеров! Ну разумеется, это вы! Ведь синьора Грациани дала мне вашу фотографию, правда, старую... Но все совпадает — и бородавка с тремя волосками на щеке, и, простите, лысина... — все точно совпадает. Но синьора очень вас просит прислать ей вашу последнюю фотографию.

Перейдя к деловой части посещения, синьор Марчелли сообщил, что, согласно новому договору, Дюлгеров должен отныне работать только на миланскую фирму. Он назначается резидентом в Болгарии.

— Я по-прежнему могу работать с Симо?

— Конечно, он и впредь будет выполнять роль почтового ящика!

— Если я вас правильно понял, то опускать «новости» в этот «почтовый ящик» буду я? В таком случае, хотел бы вас попросить распорядиться относительно того, чтобы материалы передавал я сам. Мне бы не хотелось, чтобы меня посещали... Это относится и к Симо. В интересах нас обоих, понимаете?

— Понимаю. А теперь записывайте.

И синьор Марчелли продиктовал имена, адреса и пароль, которым должен был пользоваться Дюлгеров.

Чавдар внутренне ликовал: теперь вся миланская сеть у него в руках.

— Кстати, синьор Марчелли, где вы так хорошо выучили болгарский?

— А я наполовину болгарин. Моя мать — уроженка Пловдива.

Штора за спиной у синьора Марчелли чуть заметно колыхнулась.

— И часто вы бываете в Болгарии?

— Пять лет назад я снова приезжал сюда, но вас тогда не было в Софии. Начиная с этого года, я регулярно буду сюда наезжать... сами понимаете, бизнес — покупка больших партий винограда... К тому же я люблю Болгарию, синьор Дюлгеров!

— Смотрите, как бы вам случайно не попалась слишком кислая партия винограда, синьор Марчелли!

— Что вы сказали?

— А то, что ваш нынешний вояж — последний...

Синьор Марчелли сунул было руку в карман, но Чавдар, не обращая на это внимания, спокойно продолжал:

— Болгария — суверенная страна, и вы не имеете права подкупать честных граждан грязными деньгами...

У синьора Марчелли отвисла челюсть, он не мог вымолвить ни слова. Спохватившись, он вынул из кармана пистолет, но в этот миг ему в спину уперлось что-то холодно-многозначительное:

— Ни с места!

— Но это произвол! Я буду жаловаться! Я — болгарин! — заикаясь произнес синьор Марчелли, пока Чавдар надевал ему наручники.

— Вы такой же болгарин, как я — синьор, как вы изволили меня величать... Данчо, подгони машину!..

— Но я честный торговец!

— Вся ваша честность зафиксирована здесь! — И Чавдар вынул из ящика стола магнитофон.

Снаружи собралась толпа зевак. Всем хотелось посмотреть, как «воскресший» Дюлгеров выводит из ателье черноволосого коротышку, по виду явно иностранца, который, горячо жестикулируя, что-то ему доказывает.

На этот раз ателье было закрыто на неопределенный срок.

 

45

На доклад к полковнику пришла вся оперативная группа Чавдара. Выгленов подробно рассказал об успешно проведенной операции по поимке синьора Марчелли. Он подчеркнул, что располагает достаточным количеством фактов, свидетельствующих о преступной деятельности Ганса Шульце — Эриха Брюмберга, и что это дает право на его арест. Кроме того, особого внимания заслуживает Койчев, которого Крачмаров называет убийцей и похитителем ценных документов. Следствие располагает магнитофонной записью последнего разговора Дюлгерова с Койчевым, из которого становится ясно: Дюлгеров убит, а не покончил с собой. По мнению Чавдара, пора действовать. Он предложил задержать преступников в четверг, когда все соберутся на даче у Койчева, чтобы отпраздновать свадьбу хозяина с красавицей Ольгой.

Кроме того, Чавдар напомнил, что при помощи записывающих устройств, установленных в каждой комнате при молчаливом содействии Крачмарова, который теперь всячески старался загладить свою вину, и из подслушанного телефонного разговора между Златановым и Шульце-Брюмбергом стало ясно, что гости начнут съезжаться на дачу где-то к пяти часам, кроме Дарева с супругой, которых будут ждать к семи часам... Вероятно, на этот период назначено какое-то совещание.

Выслушав разные доводы «за» и «против» предложения Чавдара, полковник сделал следующее заключение:

— Обычно мы стараемся не нарушать традиционные торжества. Но если это необходимо, конечно, приходится «принимать участие» в свадьбе. Однако мне кажется, что в данном случае в этом нет никакой необходимости» Лучше продолжить за всеми наблюдение и, особенно, за Златановым, тем более, что ему сейчас позволен выезд в Вену. Нужно попытаться поймать его с поличным, когда он повезет материалы, связанные с изобретением Йотова, за границу. А я думаю, даже глубоко убежден, что он возьмет материалы с собой... Так что, товарищ Выгленов, будем действовать, однако, не торопясь. Всем категорически запрещаю принимать какие бы то ни было решения без Выгленова. Он назначается ответственным за операцию под кодовым названием «Стойки». С него же и будем спрашивать в случае неудачи. Хотя я уверен, что все пройдет успешно!

Приказав Чавдару остаться, полковник отпустил людей.

— Откуда ты знаешь, что на даче будет присутствовать и генеральный директор с супругой?

— Мне намекнул на это Крачмаров. Он сказал, что посаженными отцом и матерью на свадьбе будут генеральный директор Дарев и его супруга...

— Значит, договорились. Лишнего шума не поднимать, Златанова пока не трогать. Ну, Чавдар, желаю успеха!

 

46

Трифон Йотов вернулся мрачнее тучи. Только что ему вручили решение комиссии об увольнении. Маргарита видела, что муж не находит себе места, но Трифон упорно отмалчивался. Потом он не выдержал и рассказал жене все, утаив только то, что было связано с Эрихом и его, Йотова, изобретением.

В первую минуту Маргарита от возмущения не знала, что и сказать. Немного успокоившись, она посоветовала Трифону подать на пересмотр решение комиссии. Он наотрез отказался.

— Какой толк во всех этих докладах? По твоему требованию я написал заявление с просьбой пересмотреть работу Евгения. И что? До сих пор никакого ответа из министерства. К тому же, и в Париж со своим двоюродным братом он не может поехать.

— Я глубоко уверена, что и на нашей улице будет праздник, даже если это случится и не очень скоро... Ты просто не должен сдаваться. Твой случай нуждается в выяснении...

— У меня уже нет сил бороться. Единственно, на что я не согласился, хотя они меня и вынуждали, так это уйти по собственному желанию. Теперь они обязаны подыскать мне другую работу...

Сказав это, Трифон замкнулся в тревожном раздумье. Надо было раньше рассказать обо всем жене — и о своем знакомстве с Эрихом Брюмбергом, и о его предложении продать патент на изобретение... Теперь уже поздно!

И Трифон представил себе, что он — обвиняемый на процессе, устроенном специально для его разоблачения. Все его объяснения заведомо объявлены уловками, а молчание — соучастием в каких-то темных делах. «Господи, — вздохнул Трифон. — Хоть бы сыну повезло! Новое поколение — совсем иное. Наши дети во многом лучше, они не знают сомнений, которые гложут нас, они намного честнее и чище... Но это только увеличивает мою вину... Вот, например, схемы и чертежи уже давно в чемодане Эжена. Сколько раз я собирался забрать их оттуда, но все не решаюсь исправить роковую ошибку... Разве забота о сыне может оправдать в глазах общества мой поступок? А вдруг он первый осудит отцовский грех?!»

Раньше у него по крайней мере была надежда на то, что он сможет компенсировать свой неблаговидный поступок тем, что предоставит обществу большое, как он считал, изобретение. Но и его у Трифона украли, пересняли и, наверное, в скором времени переправят за границу. Нет! Только не это!

Подобные мысли превращали короткие летние ночи в бездонное море бессонницы, из которого Йотов безуспешно пытался выбраться. Его нервная система была окончательно расстроена. И вот наступил день, когда Трифон утром не смог подняться с постели. Вызвали врача. Врач диагностировал острейший невроз, предписал сильное снотворное, покой и положительные эмоции. Маргарита не могла безотлучно сидеть у постели мужа, но ребята установили дежурство. Если один из них отправлялся с Эженом гулять по городу, то другой оставался дома, чтобы находиться рядом с отцом. Состояние Трифона будило тревогу. Он то впадал в полную апатию, на все смотрел с тупым безразличием, то, наоборот, был крайне возбужден, метался в постели, бредил, навязчиво повторяя одно и то же: «Чемодан! Евгений, открой чемодан! Посмотри, они там, посмотри внимательно!» Однажды, когда дежурил Евгений, ему показалось, что отец зовет его. Он подошел к больному, но тот бредил, повторяя его имя и упорно твердя о каком-то чемодане. Евгений положил на лоб отцу холодный компресс, и это успокоило больного. Когда тот забылся сном, Евгений достал все чемоданы и внимательно их осмотрел. Ничего подозрительного он не обнаружил, и, хотя и чувствовал себя неловко, заглянул в чемодан Эжена... Кроме одежды и купленных подарков, там ничего другого не было... Евгений провел рукой по дну чемодана: оно показалось ему утолщенным...

В это время очнулся Трифон и подозвал Евгения к себе. «Посиди со мной, сынок... Вот так, — сказал он и, взяв его руку в свою, тихо обронил: — Молодые сильнее нас, но не всегда нас понимают...»

 

47

Дача Койчева, которую он переписал на имя своей молодой жены, находилась недалеко от кольцевой дороги в весьма уединенном месте — между Драгалевцами и Самоковской магистралью. Слева, совсем близко, темнел лес. Соседняя дача, еще нежилая, отстояла от дачи Койчева метров на двести. Именно там и устроили свой наблюдательный пункт члены оперативной группы, участвующие в операции под кодовым названием «Стойки». В лесу также были установлены посты.

Чавдар Выгленов и Данчо с биноклями в руках видели через широко распахнутую дверь, как Ольга и Ружа накрывают на стол. Ольга была в прекрасном настроении. Еще бы, без всякого труда получила софийскую прописку и стала владелицей такой прекрасной дачи!

В начале пятого у ворот остановилось такси. Из него вышел Койчев с множеством пакетов в руках и огромной коробкой с тортом. Он уже был почти в дверях, когда у дачи остановилась машина. Из нее вышел элегантно одетый мужчина с огромным букетом цветов в руках. Он догнал Койчева на лестнице, поцеловал руку вышедшей на крыльцо Ольге и вошел вместе со всеми в дом.

— Кто это? — спросил Данчо.

— Ганс Шульце, он же Эрих Брюмберг. Тот самый, который некогда квартировал у Ольги в Кранево.

— Вся компания в сборе! — усмехнулся Данчо. — Вот сейчас бы их накрыть!

— Не суетись, Данчо! Товарищ полковник прав: поспешишь — людей насмешишь! Должен еще приехать Ольгин дядя с женой и посаженные мать и отец — генеральный директор Дарев с супругой... Словом, пусть все соберутся, и, в зависимости от обстоятельств, решим, что делать...

Спустя некоторое время прибыли Златановы. Немного погодя из дома вышла Ружа и направилась к автобусной остановке...

«Услали девушку под каким-нибудь предлогом, — подумал Чавдар. — Чтобы не мешала..»

А события на даче продолжали развиваться своим чередом. Новоприбывшие обменялись рукопожатиями с другими гостями, потом Ольга, обняв тетю за плечи, повела ее в другую комнату.

«Верно, тетка не в курсе дел!» — подумал Чавдар.

Трое мужчин расселись в плетеных креслах за низеньким столом.

Первым заговорил хозяин. Потом несколько слов сказал Ганс. После этого Златанов приподнялся с места и крепко пожал Койчеву руку.

— Небось, поздравляет «молодожена», — хмыкнул Данчо.

— Вряд ли, — возразил Чавдар. — Рукопожатие — это скорее знак признания новой фазы их взаимоотношений.

В комнату вернулась Ольга. Она присела к столу. Ганс что-то сказал — она поклонилась. Златанов и ей пожал руку. Это не было тостом, потому что никто не поднял бокалы.

— Интересно, за что ее Златанов приветствует?..

— Как ни странно, но они, работая на одних и тех же хозяев, могли об этом и не знать. А сейчас Ганс им разъяснил, что к чему. Во всяком случае, я так думаю...

— А тетка?

— Полагаю, она вне игры... А вот и она сама.

В комнату вошла Кера. Ольга тотчас вскочила с места и куда-то ее повела. Было видно, как они вышли в сад, и там Ольга представила ее садовнику.

— Ясно, тетеньку стараются держать в стороне...

Больше пока ничего интересного не было. На даче пили, ели, двигались, разговаривали... Время текло медленно... И только где-то к семи часам зазвонил телефон. Чавдар поднял трубку: с поста на восьмом километре сообщили, что только что проехала мимо «Волга» с указанным Чавдаром номером...

— Ну вот, и посаженные мать с отцом едут. Да-а! Дарев — это их неосуществленная мечта. Крупная рыба, ничего не скажешь! Послушай, Данчо! Если Златановы захотят уйти пораньше, не будем им мешать, пусть уходят... Завтра им лететь в Вену... Видел, как Койчев что-то сунул Златанову в руку? Я думаю, это пленка с переснятыми чертежами Йотова.

К дому подкатила зеленая «Волга». Из нее вышли супруги Даревы. Ольга сбежала с крыльца им навстречу. За ней показался Койчев. Даревы расцеловались с «молодыми» и вошли в дом. Лампы уже зажгли, и в комнате стало очень светло. Койчев представил собравшимся Дарева и его супругу. Теперь все гости были в сборе. Можно было начинать торжественный ужин. Ольга распахнула окно и крикнула в сад:

— Крачмаров, ты где там? Иди сюда немедленно.

— Я же сказал, что не хочу, — крикнул глухим голосом Крачмаров откуда-то из глубины сада.

— Как это — не хочешь? А кто мясо разделает? Немедленно переоденься и иди!

Спустя какое-то время в дом вошел Крачмаров. Ольга была в ударе. Она придвигала гостям многочисленные закуски, следила, чтобы их бокалы были полны. Дарев поднял первый тост...

Через некоторое время в комнату вошел Крачмаров. неся перед собой блюдо с жареным поросенком. Даже в бинокль было заметно, что лицо его покрывает мертвенная бледность. Поставив блюдо на стол, Крачмаров поторопился выйти. Его все больше охватывала паника. Ему было страшно и очень хотелось убежать подальше и надежно спрятаться. Но куда? Он давно заметил, что за дачей следят. Все пути к бегству были отрезаны. Остается положиться на судьбу... Крачмаров уселся на кухне и стал ждать, как разовьются события.

Подали десерт. Койчев чувствовал себя скверно. И зачем ему понадобилось жениться? Этот Ганс просто хочет отвязаться от Ольги. «На́ тебе боже...» — И Койчев яростно принялся разрезать торт, совсем позабыв о сидящей рядом даме — супруге Дарева.

О чем-то своем задумался и Златанов. В кармане у него была желанная пленка. О том, как перевезти ее через границу, он старался не думать. Страха не испытывал — уже не впервые ему предстояло переправлять тайные сведения за кордон... В свою последнюю поездку в Париж он тоже «захватил» с собой тайную информацию и фотографии...

Оживление в званый ужин вносила главным образом Ольга. Сидевший рядом с ней Дарев не сводил с нее восхищенных глаз...

В разговор вступил Гана Видимо, он рассказал собравшимся что-то смешное, потому что все рассмеялись. Но вот Златановы переглянулись и поднялись с места Кера поцеловала Ольгу и попрощалась со всем и остальным а Ганс тоже было приподнялся с места, как бы намереваясь уйти вместе с ними, но Койчев и Ольга бурно запротестовали, и он снова сел.

— Когда же мы начнем действовать? — сгорая от нетерпения, спросил Данчо.

— Пусть Златановы уйдут.

Вместе со Златановыми к выходу направился Дарев. Данчо вскочил.

— Спокойно, ничего страшного. Просто сейчас он скажет своему шоферу, чтобы отвез Златановых.

И действительно, Златановы уселись в «Волгу», попрощавшись с ее хозяином. Вскоре машина затерялась на шоссе, а Дарев вернулся к гостям.

Тем временем разговор в доме принимал опасный оборот. Заговорили о любви.

«Пусть Ганс выскажется об этом высоком чувстве, — с вызовом сказала Ольга. — Как он считает, есть на свете любовь?»

«Не понял вопроса, — поднялся с места Ганс. — Я не такой уж тонкий знаток болгарского языка...»

Все засмеялись.

«Я думаю, что только мужчина способен на возвышенную любовь! — заявил подвыпивший Койчев, опрокидывая очередную рюмку в рот. — У женщины любовь уживается с расчетом!» Он явно намекал на дачу, которую Ольга потребовала переписать на ее имя.

«Ты забываешь о Ромео и Джульетте!» — прервала его Ольга. Она поднялась с места и с пафосом продекламировала отрывок из пьесы Шекспира, который читала на вступительных экзаменах в Театральный институт. Все зааплодировали.

«Что ж, бывает, что и женщина тоже... но только пока ей не исполнилось двадцати лет!» — продолжал стоять на своем Койчев.

Ганс поднялся с места:

«Мне пора. Провожать не надо. Я прекрасно доберусь на общественном транспорте».

Данчо снова забеспокоился:

— Ганс-Эрих уходит!

— Сказал тебе — не суетись. Приказ полковника — Эриха на даче не брать, чтобы не спугнуть остальных. Его задержат прежде чем он доберется до гостиницы...

Койчев проводил гостя до двери. На пороге они остановились и что-то тихо сказали друг другу...

— А Койчев и Ольга?

— Понаблюдаем пока за ними. Никуда они не денутся!

— А Крачмаров? — Данчо нахмурился. — Как бы он не сбежал!

— И о нем позаботятся!

Данчо недовольно нахмурился. По молодости лет ему бы хотелось с пистолетом в руке ворваться к врагам и заставить их сдаться без сопротивления! А такой бесшумный, неспешный ход операции явно был ему не по душе.

Чавдар посмотрел на часы — пора идти. На шоссе их ждет служебная машина, которую Чавдар вызвал до этого по телефону. В 22.00 они должны быть с докладом у полковника. Чавдар и Данчо уселись в машину, и она понесла их к городу.

 

48

Два дня Йотов находился в тяжелом состоянии. Лишь на третий день почувствовал себя лучше и с помощью Евгения даже прошелся по комнате. Но силы вновь оставили его, и он лег.

— Сынок, я, видимо, не смогу проводить Эжена.

— Не волнуйся, папа! Мы с Руменом его проводим, а мама останется с тобой.

— Нет, нет. Пусть мама тоже поедет в аэропорт. Я уже хорошо себя чувствую.

Самолет улетал в 15.30. Было решено выехать из дома за полтора часа. Маргарита до последней минуты порывалась остаться, но Трифон настоял, чтобы она сопровождала ребят. Когда все уже были в дверях Трифон слабо крикнул:

— Евгений!

— Да, папа?

— Нет, нет, ничего... Поезжайте, чтобы не опоздать!

Йотов услышал шум отъезжающей машины, и его охватило отчаяние «Что же я наделал, что наделал!» — повторял он.

Тут раздался звонок. Йотов открыл дверь: на пороге стояла улыбающаяся почтальонша.

— Заказное, распишитесь, — почти пропела она.

С бьющимся сердцем Йотов распечатал конверт. Он так волновался, что до него не сразу дошел смысл написанного. «Принят, принят! — застучало в висках. — Евгений принят в университет!»

И тут же чувство вины, боль за содеянное с новой силой обрушились на него. Теперь уже нет ни малейшего оправдания его поступку. Евгений принят, будет учиться здесь...

Йотов бросился к телефону и лихорадочно набрал номер Выгленова. Никто не ответил. Тогда он набрал номер коммутатора и спросил телефонистку, не сообщал ли товарищ Выгленов, где его можно разыскать. Она дала ему другой телефон. Там ответили, чтобы Йотов позвонил через час.

— Через час будет поздно, слишком поздно! — в отчаянии прошептал Йотов.

Он попытался было вызвать такси. Ему ответили, что машина придет в течении часа. До отлета самолета оставалось всего пять минут.

Йотов ничком бросился на кровать. Жизнь казалось конченной... Столько времени он отдал своему изобретению... Столько бессонных ночей, столько сил... И вот теперь все, все пошло прахом...

Он взглянул на часы. Маргарите с мальчиками уже пора бы вернуться. Интересно, почему они так задержались? Йотов позвонил в справочное бюро аэропорта. Ему ответили, что самолет немного задержался с вылетом и только что взлетел. Значит, он мог бы успеть! Ах, почему, почему он не поехал хотя бы автобусом! Остановил бы любую машину... Перед глазами у Йотова все поплыло, и он рухнул на кровать...

 

49

Он очнулся от того, что в дверь кто-то звонил. Звонил весело, нетерпеливо... Так умел звонить только Румен. Прежде чем Йотов поднялся, дверь распахнулась, и смеющиеся Маргарита, Румен и Евгений ворвались в квартиру. Но улыбка тут же сбежала с их лица.

— Трифон, тебе плохо? — кинулась к нему Маргарита.

Румен порывисто обнял отца:

— Папа, ты победил! Знаешь, что мы сейчас видели? В аэропорту товарищ Выгленов с помощниками задержали Зико Златанова!

Йотов ничего не понимал.

— Румен поосторожнее, так ты задушишь отца! — вмешалась Маргарита. — Мы действительно стали свидетелями того, как Выгленов и его люди задержали в аэропорту Зико Златанова с женой. Они должны были лететь в Вену на том же самолете, что и Эжен. Между прочим, Выгленов, проходя мимо нас, подчеркнул, что теперь тебе не о чем беспокоиться. Он так и сказал: все уладится!

— А это значит, что все дурацкие обвинения против папы лопнут, как мыльные пузыри! — торжествующе добавил Румен.

— А ты откуда знаешь? — удивилась мать.

— В общем, это не имеет значения. Главное, чтобы папа поправился. — И Румен крепко обнял отца

Но у Трифона Йотова стало еще тяжелее на душе. Он медленно пошел к себе в кабинет. Конечно, в глазах общества он будет оправдан, хотя клевету никогда не смоешь до конца. Но перед собственной совестью ему не оправдаться никогда. Никогда!

В кабинет осторожно заглянула Маргарита.

— Трифон, ты что, не рад?

Йотов не выдержал:

— Мне необходимо срочно повидать Чавдара Выгленова!

— Да что с тобой? — испугалась Маргарита. — Зачем тебе понадобился Выгленов?

Трифон Йотов коротко рассказал обо всем жене. Она долго молчала. Потом с трудом проговорила:

— Что же, сделанного не воротишь! Разумеется, я не одобряю твой поступок, но считаю твои действия вынужденным, хотя и неверным шагом. К тому же я уверена, что вопрос с поступлением Евгения в университет решится положительно... Говорят, что число мест на этом факультете в нынешнем году будет увеличено...

Только теперь Йотов вспомнил о письме. Он протянул его жене.

Пробежав сообщение глазами, Маргарита бросилась было к Евгению, чтобы обрадовать его, но остановилась в дверях и приложила палец к губам:

— О том, что ты мне тут говорил, детям ни слова.

Она вышла, и почти сразу же из гостиной донеслись веселые звуки электронной музыки. Это Румен, включив компьютер, поздравлял брата с поступлением в университет музыкальным произведением, которое он сочинил специально для этого случая.

 

50

Самолет летел на очень большой высоте, но видимость была прекрасной: где-то далеко внизу расстилались зеленые луга и тянулись голубые ниточки рек. Но Евгения сейчас не волновала вся эта красота. В голове проносились обрывки мыслей, подобно белым облачкам, изредка проплывавшим под самолетом.

Накануне он зашел к Руже, и они вместе отправились в университет, чтобы еще раз убедиться в зачислении Евгения на физический факультет. После того, как Ольгу и Койчева задержали, Ружа осталась совсем одна, у нее не было ни родных, ни близких. Евгений поддержал ее в трудную минуту, он все время находился рядом, и Ружа постепенно пришла в себя, а, успокоившись, даже почувствовала себя счастливой.

А потом пришло сообщение, что документы для поездки в Париж, которые он подал два месяца назад, готовы. Евгений сказал Руже, что он непременно должен лететь в Париж, потому как речь идет о спасении чести их семьи. Девушка не стала его ни о чем расспрашивать...

Родители рассказали Евгению о том, что отец спрятал разработки своего изобретения в чемодан Эжена с тем, чтобы тот, ничего не подозревая, переправил их в Париж. Евгений должен был во что бы то ни стало вернуть их в Болгарию... Однако вдруг пришел повторный отказ в визе...

И тогда Евгений решился поговорить с Чавдаром Выгленовым!..

Самолет нырнул в огромное серое облако, похожее на снежный сугроб. Евгений поежился, вспомнив, как больно стало отцу, когда он понял, что сын осуждает его.

«Я это сделал ради тебя!» — с обидой в голосе сказал отец.

«Мне не нужно такой жертвы!»

«Ты говоришь так потому, что знаешь о зачислении в университет. Посмотрел бы я на тебя, если бы ты снова не прошел по конкурсу! Вы, молодые, всегда готовы осудить нас. Но где вам понять те жертвы, на которые мы готовы пойти ради детей!»

«А меня ты почему не спросил? Так знай, если бы меня не приняли, я никогда бы не согласился учиться так далеко от Софии. К тому же на деньги, полученные ценою компромисса с совестью! И если хочешь знать, я давно вынул из чемодана Эжена твои схемы, еще до того, как узнал, что меня приняли! На тебе твои чертежи...»

Йотов не мог поверить своим глазам. Он порывисто обнял сына, крепко прижав его к себе, и со слезами в голосе прошептал: «Ты меня спас! Удержал от неверного шага!»

Облака становились все гуще, все темнее. Самолет накренился влево, потом еще более резко перевалился на правый бок. Надвигалась буря...

«Пойми, мое положение казалось мне безвыходным... Я сознавал, что делаю огромную, непоправимую ошибку, и все ровно не мог остановиться... Но теперь я смогу открыто смотреть людям в глаза, а главное — вам...»

«Разумеется, Трифон. И все же Евгений должен побывать в Париже и объяснить дяде, что отец его не мог поступить иначе, что все его изобретения принадлежат родной стране. А ты, Евгений, поговори с товарищем Выгленовым. Пусть он посодействует в выдаче визы. Поезжай и возвращайся скорее... Тебя здесь все ждут... и не только дома...» Евгений улыбнулся, вспомнив как удивился отец, узнав о Руже.

«Что это за Ружа? — спросил он. — Никогда прежде я о ней не слышал...»

«Думаю, что скоро ты с ней познакомишься, и, надеюсь, очень близко, — улыбаясь сказала Маргарита. — Хорошая девочка... Студентка химического факультета...»

Мать, оказывается, уже все знала...

Милая Ружа! Как ей, наверно, одиноко сейчас. Ничего, это их последняя разлука Он вернется, и они больше никогда не расстанутся... И сколько прекрасных вещей им предстоит открыть в жизни!..

Самолет вышел из облаков. Ветер стих. С вершин Альп сползали вниз лохматые хлопья тумана На сердце стало неспокойно: Евгений впервые отправлялся за границу. Интересно, получили ли его телеграмму, встретят ли? А если не встретят? И потом... как воспримет дядя его объяснения по поводу отцовского изобретения?..

Он должен, должен оправдать доверие Чавдара Выгленова, своих родителей...

 

51

При встрече Эжен и Евгений обнялись, словно братья после долгой разлуки. Евгений познакомился с парижскими дядей и тетей, и все направились к машине.

Пока усаживались, Мадлен сказала:

— Наконец-то тебя отпустили. Теперь ты будешь учиться в Париже!

— Нет, тетя! После отъезда Эжена я получил извещение, что зачислен в университет. Я приехал всего дней на десять...

— На десять дней? Но это невозможно! За такой срок ты и малой части Парижа не увидишь! Раньше чем через месяц мы тебя не отпустим! — заявил Эжен по-болгарски.

— Если бы Румен был здесь, он непременно похвалил бы тебя за правильное произношение! — засмеялся Евгений.

Эжен тоже рассмеялся, и они оживленно заговорили о чем-то своем, совершенно непонятном Мадлен, так что она и не пыталась вмешиваться в их разговор. Васил весь ушел в свои мысли: что случилось, почему племянник останется всего на десять дней?.. Может, Трифон решил прислать разработки с Евгением? Наверняка, так оно и есть, и скоро он обо всем узнает...

 

52

Пока Мадлен готовила ужин, Евгений решил поговорить с дядей. Они закрылись у него в комнате.

— Отец ничего с тобой не присылал для меня? — нетерпеливо спросил Васил.

— Дядя Васил, отец просил передать, что передумал...

Васил ошеломленно молчал. Он уже намекнул жене, что готовит «рационализаторское предложение», которое обеспечит им довольно солидную сумму денег. Поэтому он и предложил Трифону прислать Евгения учиться в Париж. Что же он скажет ей теперь?

— Но ведь он же обещал! Я так на него рассчитывал...

— Он не обещал тебе твердо, только сказал: «я подумаю».

Однако дядя его не слушал:

— Как же он мог так со мной поступить... я ведь так на него надеялся...

Разговор принимал неожиданный оборот. Евгений и мысли не мог допустить, что дядя захочет присвоить труд его отца. Как же быть?

В этот момент в комнату вошел Эжен. Услышав последние слова отца, он живо заинтересовался:

— О чем это вы говорите? Что-нибудь интересное?

Евгений вдруг решился:

— Эжен, принеси сюда чемодан! Тот, с которым ты приезжал в Болгарию!

Удивленный Эжен, ни слова не говоря, принес чемодан.

Евгений раскрыл его и дернул за едва заметную нитку:

— Вот он, тайник! Но ты нашел его пустым, не правда ли? Ты рассчитывал, что в нем отец переправит чертежи своего изобретения, да?

Васил бросил на племянника хмурый взгляд. Ему нечего было возразить. Потом он поднялся и с неприкрытым раздражением сказал:

— Видишь ли, мне кажется, тебе лучше уйти! Раз ты приехал к нам с камнем за пазухой — уходи! Вот тебе деньги, Эжен проводит тебя в гостиницу!

— Значит, ты мог вот так запросто присвоить результаты чужого труда? Не ожидал от тебя этого, дядя! — гневно сказал Евгений. — Мой отец — болгарин, и его изобретение будет служить болгарскому народу. Иначе и быть не может!

— Прошу к столу! — входя в комнату пропела улыбающаяся Мадлен. Но улыбка тут же сбежала у нее с лица, когда она увидела нахмуренные лица мужчин.

— Оставь нас, Мадлен! У нас серьезный разговор! — глухо сказал Васил. И добавил: — Тебе, Эжен, тоже лучше уйти!

— Нет, папа! Раз разговор мужской, я должен остаться! И потом я хочу знать, какую роль во всей этой истории должен был сыграть мой чемодан?

Вместо ответа Евгений достал из портмоне небольшой листок и протянул его Эжену. Тот, запинаясь, прочел:

«Васил, я передумал. Извини, что создал тебе столько неприятностей, прости и за напрасные иллюзии. В будущем году приезжай с женой и Эженом в гости. Отец тоже просит тебя об этом. Твой брат Трифон».

Дочитав до конца, Эжен протянул записку отцу и вопросительно взглянул на Евгения.

— Я хочу, чтоб ты знал. Эжен... В этом чемодане ты должен был провезти схемы одного изобретения — усилителя нового типа. Эти схемы твой отец должен был продать от своего имени, обеспечив тем самым и средства для моей учебы в Париже.

Васил неоднократно порывался прервать Евгения, но у него не было сил... Наконец, он не выдержал:

— Хватит! Что тут плохого, что я собирался продать? Я ведь не отказываюсь выплатить договоренную сумму. Пожалуйста, приезжайте сюда все, и я передам целиком все деньги твоему отцу.

— Дядя, в состоянии минутной слабости отец допустил ошибку. Но очень скоро он осознал ее. Изобретение принадлежит болгарскому инженеру, и оно должно, понимаешь, должно остаться в Болгарии. Отец даже заболел от переживаний. Потому что он — болгарин. А ты?

— Болгария, Франция... Ну какая разница! У науки нет границ... Важно быть первым... Я бы смог выгодно продать изобретение твоего отца, а деньги мы бы поделили между собой! Разве это плохо? Ну что тут особенного? — сказал Васил.

— Очень сожалею о случившемся, дядя!

— Отец, но ведь ты тоже болгарин! А Франция как-нибудь проживет без чужих изобретений! И знаешь, давай закончим этот разговор! А маме ничего не скажем, а то она станет переживать!

— Хорошо, если ты обещаешь молчать, я ей тоже ничего не скажу, — с усилием проговорил Васил. — И все ж, разрази меня гром, если я понял, что у вас происходит. Видно, в Болгарии и впрямь многое изменилось, если деньги перестали быть для людей самым главным. Просто трудно поверить! Хотелось бы увидеть своими глазами...

— Ну так в чем же дело, дядя, приезжайте. Мы все вас приглашаем! И дедушка Йото вас ждет!

— Ладно, мы об этом еще поговорим! А теперь — ужинать!

Сердце Евгения сильно билось. Он испытывал гордость от того, что сумел одержать победу. Спасибо Эжену, он очень ему помог. Евгений с благодарностью посмотрел на брата, обнял его за плечи и с чувством сказал:

— Знал бы ты, как я тебе благодарен!

Эжен улыбнулся, взял его за руку и повел в столовую. Перед тем, как сесть за стол, они заказали разговор с Софией.

Мадлен была счастлива, что дети снова улыбаются, да и Васил уже не смотрит сердито. Она приветливо защебетала:

— Ешьте, дети, ешьте, а на отца не обращайте внимания! Он у нас всегда такой молчун...

Эжен заговорщицки взглянул на Евгения и подтвердил:

— Да, папа всегда молчит. Но, в сущности, он добрый. И в воскресенье мы все поедем в Версаль... Правда, папа?

— Да, конечно! Мадлен, я пойду к себе, мне что-то не хочется есть. — Василу было над чем подумать наедине с собой.

Мадлен с сочувствием посмотрела на Васила и сказала, обращаясь к Евгению:

— Базиль работает над одним изобретением. Это даст ему возможность перейти на лучшую работу. Он больше не будет обыкновенным чиновником на заводах «Рено». Переведи, Эжен!

— Мама говорит, что отец в последнее время слишком много работает...

— Да, да, я понял! — улыбнулся Евгений, который все же знал французский настолько, чтобы понять неточность перевода.

Дали Софию. Услышав тревожный голос отца, Евгений почувствовал гордость: он оправдал его доверие, справился с первым в своей жизни, по-настоящему взрослым поручением! В нескольких словах он дал отцу понять, что все в порядке, и что дядя Васил принял приглашение приехать на будущий год в Болгарию.

Евгений чувствовал себя легко и свободно. Перед ним была жизнь — сложная, исполненная борьбы и напряжения, жизнь, в которой самые высокие чувства рождены доверием, а самую большую гордость вызывает сознание честно выполненного долга.