А ВЕК-ТО КОНЧАЕТСЯ. 1989—1994
Нам ни к чему почет и слава,
И так эпоху пережили.
Чужими нитками мой саван
Зашьют любовницы чужие.
ПРАЖСКАЯ ЗАРИСОВКА 15 ОКТЯБРЯ 1989 ГОДА
Не пишется, а ехать в центр не хочется,
Хоть пива нет с утра в бунтующем горле.
Я должен дописать статью о Вихтерле
Сегодня. Завтра в самолёт,
и вольность кончится.
Политика понятна, как стихи
С простыми отглаголенными рифмами:
Что нынче кажется пещерами и рифами,
То завтра спишут им на прошлые грехи.
Получен шанс не избирать самоизбранцев...
Бежит под зонтиком красотка — я не с ней.
А чехи видят в нас, как прежде, иностранцев.
И оккупантов —
что грустней.
А за окном — мокрющий пёс на тротуаре,
А на окне — дыряво-красный цикламен,
Доносит ветер запах перемен.
Дай, Господи, чтоб обошлось без гари.
СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ
Здоровый дух — в здоровом теле.
Таинственная сень — постели.
Я млел себе в тиши, и вдруг
Раздался — напряженный звук.
Я огляделся — жопа плачет,
Подрагивают ягодицы,
Такой большой футбольный мячик
Вполне приемлемых кондиций.
Спросил я жопу: «Что с тобой?» —
Не удостоили ответа.
Плач перешёл в тоскливый вой.
Случилось это прошлым летом.
ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЕ ЯМБЫ
Певец и первенец свободы
Учил, забравшись на Парнас:
На лоне матери-природы
На лоно милых манит нас...
Моя красавица младая,
Тебя восславлю — завсегда
И вирши новые слагая,
Кому-то подращу рога я,
Но — ненадолго — вот беда!
Прохлада и недолговечность
Моих романов — мой же бич,
Ты привлекательна, конечно,
И раз в неделю — человечна,
Но твой удел — Иван Кузьмич,
Преуспевающий в конторе,
А не художник-дуралей,
Певец пирушек и тратторий,
Но — не тончайших аллегорий
И тёмных бунинских аллей.
Тебя стихами не встревожу,
Ты холодна, как логарифм,
А я опять расквасил рожу
О струи струн и рифы рифм.
Но ты и это не заметишь.
Как говорится, не дано!
А для меня краса — не фетиш
Или — фетиш? Мне всё равно!
А привлекательно бы нам бы
Пуститься в страсти океан,
Чтоб легкомысленные ямбы
Щедрей вина лились в стакан.
Как всё бы в жизни оживилось
Без хитрованских мумиё,
Но не дана нам эта милость.
И ты, и я — не для неё!
Вот почему, дружок, не скрою:
Роман наш — сроком на два дня,
И ты не вспомнишь про меня —
Игра останется игрою.
И мне легко остановиться,
Усвоив сучь твою и суть,
И очень быстро — развлюбиться,
И исписав две-три страницы,
Слинять на БАМ куда-нибудь.
Комментарий. Это стихотвореньице, можно сказать, писалось полжизни. Первая строфа, к примеру, из блокнотов 60-х годов, вторая и большинство прочих писаны в конце 70-х... Но и в этом варианте были строфы — недостаточно лёгкие, летучие. Поэтому эпизодически возвращался к ним и позже: что-то менял, дописывал, переставлял. Окончательный (?) вариант, воспроизведенный здесь, датирован 15 мая 1994 года. Нечто похожее происходило и с некоторыми другими, чаще всего не очень серьезными стихами, сгруппированными чуть ниже.
ВАРИАЦИИ
Мне не хватает времени и — памяти
Десятка миллиардов мегабит,
Я с каждым днём всё занятей и занятей,
Но я ещё делами — недобит.
Деньгами и дельцами — недобит,
Две жизни мне отпущены природою!
Но четверть суток отнимает быт,
И виршами я жизнь свою уродую.
Версификаций древний понятой,
Влюбляюсь в строки — иногда без памяти,
Влюбляюсь в дело, в девок или в замети
И просыпаюсь — каждый раз не с той.
И всё-таки один девиз — не стой!
Не стой на месте, даже если хочется
Уснуть, как Гамлет, ставши на постой
У Нинки — не Высоцкой, не наводчицы.
Я видел мир — не весь, примерно треть,
И оттого порой ругался матово!
Я видел смерть и — не влюбился в смерть,
И не чирикал оды Хасбулатовым.
Познав немало истин на веку,
Я ухожу совсем в другие волости...
Но, может быть, я всё-таки приду —
Чтоб обозреть, подруги, ваши голости.
Чтоб обогреть, подруги, ваши голости.
1977-1994
ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ
Над журнальчиком «Синтаксис» ночь скоротав,
Я задумал стихи — о таинственных знаках,
Помогающих в деланьи строф и октав,
Мастерства и гармонии верных собаках.
Мой любимейший знак препинанья — тире,
Протяженность его — не одно препинанье.
Испохабить его не сумели, не наняли
Для участия в не-
чистоплотной игре.
Восклицательный — знак крикунов и зевак,
Вопросительный — чище, в жизни много вопросов,
Но ответов на всё — не отыщешь никак,
Даже если в тебе
угнездился философ.
Точка — дырка от пули, покуда живой...
Многозначность отточий — надутые щёчки.
Скобок круглые попки — уже не со мной.
Но в каком из миров —
обойдешься без точки.
Запятая скупа — ни глазам, ни уму.
Двоеточие-знак — никого не уколет,
А чего-бы-не-вычки — стихам ни к чему,
Им бы смысл да мотив,
да крупиночку соли.
Мой любимейший знак
препинанья — тире.
Протяженность его — обрывается в крике.
Он не нужен в стихах — о вине, о муре,
Неизбежен в стихах —
о любви и музыке.
1981-1992
БАЛЛАДА «ДВОЙНОЙ БУРБОН» С РЕФРЕНОМ ЧЕТВЕРТЬВЕКОВОЙ ДАВНОСТИ И ДВУМЯ ФРАНЦУЗСКИМИ ЭПИГРАФАМИ
I. Крутись, порхай, как мотылёк,
По прихоти кокетки.
Но знай: претоненький шнурок —
Душа марионетки.
Пьер-Жан Беранже. Марионетки.
Перевод В.А.Сомова
II. В балладе двадцать восемь строк.
Три восьмистишья и четверостишье.
Четверостишие зовут посылкой. Тише!
Я заодно вам дам поэтики урок.
Эдмон Ростан. Сирано де Бержерак.
Перевод В.А.Соловьева
Катись, лихая дребедень,
От финиша до старта
В прекрасно-суетнейший день,
Сиречь восьмое марта,
Когда общаемся хитро
Стихами, а не прозой,
Когда площадки у метро
Усеяны мимозой,
Когда от вешней суеты
Карман тощает крупно...
Дарите женщинам цветы,
Когда они доступны.
Восьмое марта — сложный дань,
Когда почти что все мы
Решаем, как кому не лень,
Проблемки и проблемы:
Кому урчать, кому бурчать,
Кому взбивать перины...
А мне б — куда-нибудь умчать
От преподобной Нины,
Хоть с ней мы издавна — на ты
И ночью совокупны...
Дарите женщинам цветы,
Когда они доступны.
Люблю двусмысленную речь,
Коней, друзей, пирушки
И — жить так жить, и лечь так лечь,
Как вечно юный Пушкин.
А за пристрастие к игре
И этой жизни странной
Мы все окажемся в норе,
Не нам предначертанной.
Да будут символом мечты —
Желанья не преступны! —
Вот эти самые цветы,
Когда они доступны.
Вас не смущает эта блажь?
Шокирует? Тем хуже.
Весенней лжи ажиотаж
Куда опасней, друже.
Мы так давно привыкли врать
Себе, другим и близким,
Что без вранья не можем жрать
Из коммунальной миски.
Её неброские черты
Пред нами неотступно... -
Дарите женщинам цветы,
Когда они доступны. .
«Виконт! Посылка. Пробил час.»
Пора кончать, и — в дело!
Баллада это не про вас,
А про меня всецело.
Мораль узрите сквозь черты,
Шершавые, как сукна:
Дарите женщинам цветы,
Когда они — доступны!
1968-1993
МОИ ПЕРСИДСКИЕ МОТИВЫ
Оле Голубенко
Невлюблённый — кропаю стихи о любви,
Видно снова весна пробежала по телу,
Что, казалось, давно уж всего отхотело...
А поди ж ты, кропаю стихи о любви.
Но подружка Ирония — снова со мной,
От неё не уйдешь — эта связь бесконечна,
С нею вскачь поскакать или лечь бы на Млечный..
Но подружка-ирония снова со мной!
От неё в этой жизни — никак не уйти,
Даже если воспитан самим Эпикуром
И сплетаешь стихи — на смех курам и дурам...
От стихов в этой жизни — никак не уйти.
Потому что весна, потому что апрель,
И рассветный ледок преисполнен загадок,
И напиток берез — удивительно сладок,
Потому что весна, потому что апрель.
АНТИСОНЕТ
Когда всплывает кал с низов
Во времена переоценок,
Наверх выносит алкснисов,
Анпиловых и петрушенок.
В которых тяга — не к винцу,
Не просто там к машинам-дачам,
Подонки тянутся к венцу,
Неважно, чем он обозначен.
А власть — сладчайшею из баб
Мальчишкам, как и прежде, мнится.
Но эта знойная вдовица
Сметёт их, смертью смерть поправ,
И тот лишь в этой жизни прав,
Кто этой бабы — сторонится.
АВГУСТОВСКИЕ ГОДОВЩИНЫ
1.
Ходить приученные строем,
Поднаторевшие в трюизмах,
На страх себе и миру строим
Основы дикопитализма.
От этих мыслей — дрожь по коже,
Куда несешь нас птица-тройка?!
Не распрямит, не растреножит
Нас никакая перестройка.
И будут долго — плети, клети
И баб натруженные нервы.
Нужны нам шесть десятилетий,
Чтоб проломиться в двадцать первый.
2.
Поволновались — и хватит!
Подобно ленивым рыбам лежим
И ждём, когда нас прихватит
Эгоритарный режим.
Не авторитарный — чуточку краше
Тоталитарной свинцовой лжи.
Стоймя сползает общество наше
В новый — эгоритарный режим.
ХУДОЖНИК
Памяти П.А.Валюса
На Крымском — Петра Адамыча выставили.
Россия славна посмертными славами.
Он смог дожить до момента истины,
Всю жизнь пинаемый — слева ли, справа ли.
При жизни ж раз институт Несмеянова
На несколько дней предоставил зальчик,
И вот теперь открываем заново,
Что был он глазаст и видел нас дальше.
Бросал на картоны краски багряные,
Берлинской лазурью выписывал Анечку.
Она, не страшась самого Несмеянова,
Грозила ему озорующим пальчиком...
И Ника — летела, и гладиолусы
Светились пятнами на святилище,
А он стоял седеющим олухом
И нас — дураков при этом учил еще.
Посмертная слава — штука привычная,
Она горька, как снотворное снадобье...
А напоследок — ужасно личное:
Любить при жизни художников надо бы.
МОИ КОММЕНТАРИИ К ВЕСЕННИМ ПАРЛАМЕНТСКИМ ДЕБАТАМ 1993-го ГОДА
Совок, копнем чуть-чуть поглубже.
Пора понять, куда идём.
Мы все — глупцы, я тоже глуп же,
Хоть и бреду своим путём.
Не плачусь, даже если впору
Завыть барбосом на юру,
Не получив от неба фору,
Не чтя политики муру.
Всё просто в этих человеках.
Хочу я им сказать — прости,
Им только б раз прокукарекать,
А там — хоть Травкин не расти!
Грызня по мелочам, по-шавски,
Что ни движенье, то раздрай.
Ни Сахаровым, ни Заславским
В России не построить рай.
Где ты, Илья, сидишь в конторе
На двадцать третьем этаже
Или баклуши бьёшь на море,
Стишки читая в «X и Ж»?
А надо мной звезда зависла,
Хорошенькая, как сатир,
Как два равновеликих смысла
Коротенького слова «мир».
И стало вмиг не до девчонок,
Не до житья-бытья, питья,
И вспыхнул лучиком стишонок,
Не мой, по счастью, а Ея.
АВТОПАРАФРАЗ, ИЛИ ВЕСЁЛЕНЬКИЕ ВИРШИ -НА ТРАДИЦИОННУЮ ТЕМУ
«Нам в этой жизни можно — всё», —
Так я писал когда-то,
Теперь иные времена —
Преодолеть бы тлю,
А в том, что ноешь, как осёл,
Природа виновата,
Ведь ей не скажешь: «Шла б ты на!» —
И — голову в петлю.
Но даже, если это — лишь
Иллюзия победы,
Нам за победы всё равно
Приходится платить:
Писать «гавно» — через два «о»,
Терпеть иные беды,
Натуру сдерживать: «Шалишь!»
И олухов плодить.
А я пишу: «Гавно — гавно»,
А я кричу: «Гавно — гавно!»,
И это мне приятно, — но,
По сути, всё равно.
ПРИМЕТЫ ВРЕМЕНИ
1.
Не седина и не усталость,
А лишь тогда приходит старость,
Когда нормальное жевание —
Неисполнимое желание!
И потому в груди клокочет всё —
Чего-то нервы возалкали? —
Что пожевать ужасно хочется —
Жену, невестку ли, внучка ли...
2.
Кто на что и где сегодня молится,
Размышляю на исходе лета...
Рядом с «сексомольцем» — «сексомолица»,
Тоже комсомольская газета.
Осенью невесты все на выданьи,
Тайные надежды не скрывают...
Я и сам тому ж молился идолу.
Лучшего, наверно, не бывает.
КРУГОМ ШЕСТНАДЦАТЬ
1.Газетное
С утра читаю Горбачёва,
Забавно, хоть и трепачёво.
Но, как говаривали встарь:
Каков народ, таков и царь.
2.Нам осталось совсем немного...
Нам осталось совсем немного,
Путь сегодняшний — сплошь каменья,
А улучшенная дорога
Предлагает прощание с ленью.
3.Бывшему лидеру
Познав диапазон падений и величий,
Скажи: что власть ушла — судьбину не виню,
Наш старый скотский двор — скорее всё же птичий,
Даст Бог — не возведём на постамент Свинью.
4.Всё понятно
От дармовой рабочей силы и дерьмовой
Отбоя нет на бирже рабского труда,
И вот опять мы начинаем всё по-новой
И прём в подпитии неведомо куда.
5.Запев
Наши славные товарищи
Понахапали товарище,
Но, как истинные душечки,
Нам оставили «подушечки».
6.Припев
А Горби горбится,
А мощи морщатся,
А у нас штаны
Еще топорщатся!
7.Диалог фотографа и стриптизёрки
Спокойно, снимаю...
Спокойно. Снимаю.
8.Стасу Стариковичу
Не уйти нам, хоть ты тресни,
Хоть с конфеткой скушай фантик,
От хронической болезни
Под названием — романтик.
9.В.Д.Берестову
Одинокий, как яблоко на снегу,
Никогда не впадал в кураж ты...
Я же — старый рысак и помру на бегу,
Как уже помирал однажды.
10.Мы
По косности масс, простоватости, лени ли
Мы можем не строить, а только крушить,
И если торговлишка — знаменье времени,
То мне в это время не хочется жить.
11.Диалог двух профессоров
в Звенигородском пансионате
— Как живёте-поживаете?
— Как живете – выживаете...
—Академии как?
— Академия как...
12.Себе любимому
Пока не стал совсем уж древней дрянью,
Хотя, конечно, далеко не щен ты,
На капитал былого обаянья
Сходи и собери свои проценты.
13.Разговор с самим собой
Топчусь в издательстве... — Балда,
Зачем пришел сюда ты? —
В отдел мартышкина труда
И мизерной зарплаты.
14.Жуть!
Опять сижу один, сжимая кружку,
Обыденную, как рукопожатья.
Мне надо заработать — на психушку,
Где никого не буду раздражать я.
15.Эгоистическое
Подлаживаться? Вот уж фигу вам!
Меня и прежде недожали.
Судьба объявит строгий выговор
Да с занесением — в скрижали.
16.Истина в последней инстанции
У культуры — тоненькие ноги,
Блеск — не по уму.
Вроде бы — нужны мы очень многим,
Очень — никому.
Вертинский, Галич, Пастернак,
Вы на моей теснитесь полке,
И путь земной, совсем не долгий,
Мне освещает вещий знак.
Уже мой дух не сокрушат
Ни насовсем, ни вполовину
Ни строфы вещие Марины,
Ни стопки Олиных стишат.
Не претендующий на сан
Плод созревает простоватый —
Чужими святостями святый
И грешный тем, что сделал сам.
А если что-нибудь не так,
И побреду с другими в ногу,
Мне снова стать собой помогут
Вертинский, Галич, Пастернак.
ОСЕННЕЕ НАСТРОЕНИЕ
Тёте Ане
Средь ночи бреду домой,
Хандрю и стихами маюсь.
Как сумеречно-шальной
Художник Валерка Валюс.
А может, это всерьёз,
Как пенье Георга Отса?
А может — не довелось,
А может — не доведется...
На сердце — мрак, как Ирак,
Но в это — лучше не верьте,
Сегодня я — сам дурак
Без предощущенья смерти.
Ночного неба альков
Блескуч, как сколы на смальте...
Молекулы каблуков
Оставлю в мокром асфальте.
ОЧЕНЬ НЕТРЕЗВЫЕ СТИХИ
Милейшее дело — кутнуть в гостях
Российскому выпивохе,
Когда стихами ты на сносях
И кажется — все неплохи.
А если окажется рядом друг
На случай возможных каверз,
Меня никому не взять на испуг
И не изогнуть мой траверз!
Но что-то сместилось в свеченьи люстр,
Как в ценах на ближнем юге,
И выскочил тени здоровый флюс
У встречного фонарюги.
Гигантская шишка на лоб легла,
В сосиску пьяна — я тоже,
И вышло свиньище из-за угла,
И хрюкнуло мне в рожу.
ВОСПОМИНАНИЕ О ЛЕТНЕМ ИППОДРОМЕ
От лошади помер Вещий Олег —
Не там ступила его нога.
Поэт от Бога — Татьяна Бек,
Я приглашаю вас на бега.
Здесь нам даруют азарт, экстаз —
Пятнадцать заездов в программе дня,
И нас надуют пятнадцать раз,
Но это — не огорчит меня.
Когда в забеге конёк Запой
Обставит кобылку Ранний-Рассвет,
Возможно, я — примирюсь с собой,
А если не выйдет, то значит — нет.
Сердца утешим пустой хвалой,
Вкушая — в городе — дух травы,
И будут кони лететь — стрелой
Из перетянутой тетивы.
СТАРЫЙ ГАРРИС
Р.К.Акчурину и В.Б.Кравченко
Наверное, надо пояснить такое вот двойное посвящение. Стихотворение сложилось одномоментно, едва успел спуститься с восьмого этажа. А ехал с бутылкой крымского хереса в сумке на встречу с давними друзьями Мэркой, Валеркой, Вадимом. Тут же выдал им новые стихи, Вадиму они очень понравились и были подарены. Но, очевидно, первопричиной их были все же и встречи с замечательным виноделом из института «Магарач» Романом Кирилловичем Акчуриным, который незадолго до того водил по цехам экспериментального завода и к этому хересу, что называется, руки и дар свой, и дух приложил. Вот почему двойное посвящение.
Старый Гаррис вынес старый херес.
Ну не очень старый — староватый,
В старики запишешься тогда ты,
Как утрачен будет счёт потерям.
Старый Гаррис малый был не промах,
Он отсмаковал своё и выел,
Перед роком не склоняя выю,
Хор-рошо играл на ипподромах.
Сотни раз выигрывал на скачках,
Сам скакал мальчишкой стипль-чезы,
Не поддался прелестям аскезы
И не выставлял свои болячки.
Оттого достойные седины
Грузный череп Гарриса венчали.
Жить на взлёте, быть всегда в начале,
В этом, Гаррис, мы с тобой едины.
Пусть давно я молодость похерил,
Но назло фортуне — не состарюсь,
И сегодня пью я старый херес
За твоё здоровье, старый Гаррис!
ПРОЩАНИЕ (ПЕРЕЛЕСОК ПЕРЕЛАСОК)
Ухожу от вас, ребята,
В перелесок переласок.
Там гуляли мы когда-то
В окружении колбасок,
В окружении подружек —
Голопузых, голозадых
И пивных солёных кружек —
Толстопузых, толстозадых.
А теперь — дела другие:
Постарели, заскорузли,
Не манят тела литые,
Не манят лихие гусли.
Мандолины и гитары
Отзвенели, отзвучали.
Стали стары, стали вялы,
Всё в конце, а не в начале.
Не влюбиться, не напиться,
Не дерзнуть хотя бы в слове,
Те же связи, те же лица,
Всё обрыдло, всё не внове.
Всё течет, а нам не страшно
То же слышать, то же видеть,
Не писать в столы напрасно,
Не любить, и не-
навидеть.
И при этом — или с этим —
Делать менторские мины
И мозги морочить детям,
И сцепляться за машины.
Не цепляться, а сцепляться
Ради благостей убогих!
Не могу я больше, братцы,
Ухожу, рассудят боги.
Вы не чуете, что скучно
Жить подобно скарабеям
И дерьмом обдавши, — кушать
Тех, кто чуточку слабее,
Да блажить: какого ж уя
Без порток мы и без красок?!
Всё. Решился. Ухожу я.
В перелесок. Переласок.
ЧЕТВЕРТАЯ ВОЕННАЯ ПЕСЕНКА
В ритме медленного вальса
Я покуда живой, я покуда дурачусь,
И слагаю стихи, и с друзьями кучу иногда,
Запрягаю в конюшне привычную рыжую клячу,
Но нутром своим чую — вблизи затаилась беда.
Где мы встретимся с ней, я пока достоверно не знаю,
Вероятней всего, что не в пыльной домашней дыре,
Может быть, в самолёте —как прежде, я часто летаю,
Может быть, в продувном,
проходном запоздалом дворе.
Может, в старом автобусе, чьи тормоза отказали,
Как тупое «мерси» за мартышечьи наши труды,
Может, в старом Таганском,
с прогнившими балками, зале...
Нет, беды ещё нет, только предощущенье беды.
Где — начало конца, от каких-растаких червоточин
Начинается смерть — утомительно долгий процесс?
Нам не много дано, и диагноз извечно неточен
Для седых трубадуров и равно — для юных принцесс.
А какая рука в мою голову камень нацелит,
И какая ступень ухитрится просесть под ногой,
Угадать не дано мне — рабу недостигнутой цели,
Недоступной, как истина, и,
как природа, нагой.
Но покуда верчусь
и не прочь подзаняться любовью,
Чтоб себе доказать — ерунда, я покуда живой,
И покуда еще на разбиты седые надбровья
О желанный и жёсткий асфальтец моей Беговой...
О желанный и жёсткий асфальт Беговой.