Заросшая бурьяном дорога, по которой шли отец с сынишкой, пахла прелой зеленью. Теплые испарения наполняли раскаленный воздух. Лениво и мерно жужжали пчелы, словно ведя счет долгим часам летнего дня.

Солнце недвижно повисло на голубом небе, будто забывшись в восторженном созерцании усыпанной плодами земли.

— Это хорошо, что жарко, да, папа? Так мы побольше наловим? — спросил мальчуган.

Тумпанов не ответил.

Он не мог думать ни о чем, кроме того, что Тополов и сегодня отправился на реку вместе с судьей. Вот уже три месяца подряд Тумпанов проигрывает одно дело за другим. Если прежде он любил после обеда вздремнуть в прохладной гостиной, то теперь с этой привычкой было покончено. Даже ночью он от злости просыпался в холодном поту и строил планы, как ему сжить этого судью со света.

«И жен с собой прихватили… Уважающий себя судья не стал бы водить дружбу с подобным мерзавцем», — размышлял он, хмуро шагая по дороге позади сына.

Тумпанов был апоплексически толст. Лицо его побагровело от жары, плешивую голову прикрывала сдвинутая назад старая соломенная шляпа-канотье. Сильно скошенный, словно стесанный топором, лоб был усеян каплями пота. Маленькие глазки прятались под густыми, нависшими бровями. Они щурились от яркого света и казались незрячими. Отвисший живот был перепоясан патронташем, а на плече висело охотничье ружье с ослепительно сверкающим стволом.

Он шел вместе со своим девятилетним сынишкой к реке купаться, а потом они собирались пострелять диких голубей. Его мучило опасение, как бы судья и Тополов не заняли облюбованное им для себя место. Он готов был скорее утопиться, чем встретиться лицом к лицу со своим коллегой.

Вражда между ними вспыхнула после одного яростного спора в околийском суде по поводу какого-то дела, в котором Тумпанов выступал защитником. Осыпав друг друга оскорблениями, они перестали здороваться при встрече. На небольшой городской площади, где по пятницам и воскресеньям перед старым, обшарпанным зданием суда бывал базар, они с порога своих адвокатских контор, на глазах у всех, бросали друг на друга уничтожающие взгляды. Прислужники их, бедные людишки, посвященные во все базарные сплетни, враждовали не меньше, чем их господа. Несколько раз их разнимали во дворе суда, где они затевали драку.

Это еще больше углубило пропасть между двумя адвокатами. А то, что они принадлежали к разным партиям, сделало эту пропасть непроходимой. Козни, пересуды, сплетни, истории об обманутых, обобранных клиентах — крестьянах, приправленные провинциальным острословием и циничными шуточками, служили обеим сторонам оружием в их единоборстве. Каждый придумал своему противнику обидную кличку — на потеху всему адвокатскому сообществу. Тумпанов прозвал своего недруга Аполлоном — Тополов был хром, хил, тщедушен и носил очки. Тот в свою очередь называл его не иначе как Драндулет — за его расхлябанную, подрагивающую походку.

В последнее время между Аполлоном и судьей завязалась дружба, которая встревожила всех адвокатов в городке. Недовольство росло с каждым днем. Они пытались уличить судью в пристрастии и выжить его из города.

Возглавив эту борьбу. Ту мп а нов усердно собирал сведения о встречах Тополова с судьей. Возбужденный сегодняшней встречей, он упорно обдумывал хитроумный план, который занимал его вот уже несколько дней. План состоял в том, чтобы умышленно проигрывать дела в околийском суде. В следующей инстанции, где он, безусловно, их выиграет, это, по его расчетам, должно быть замечено, вслед за чем непременно последует строгий выговор и недовольство местным судьей. Затем, используя создавшиеся настроения, Тумпанов намеревался направить в адвокатскую коллегию жалобу за подписью всех недовольных адвокатов городка. Таким двойным ударом судья неминуемо должен был быть повержен, а вместе с ним кончилось бы и влияние Аполлона.

О сынишке Тумпанов совершенно забыл.

Мальчик время от времени поднимал к отцу голову и робко взглядывал на него. Он то убегал вперед в погоне за какой-нибудь бабочкой, то, возбужденный мыслью о предстоящей охоте, внимательно следил за стремительным полетом дикого голубя, исчезавшего в разлитом над полем мареве. Искрящееся на солнце золотое жнивье, по которому выстроились шеренгами крестцы, и неоглядные просторы полей будоражили мальчика. Упоительный запах зрелых нив и разогретой земли распалял кровь. Голубые глаза, сияющие радостью и любопытством, точно васильки выглядывали из-под белой панамки. Босые ноги так и рвались куда-то бежать.

Мальчика смущал сосредоточенный взгляд отца.

Адвокат шагал, не произнося ни слова, и только пыхтел от жары. Они добрались до верхушки холма, позади которого остался почерневший от старости городок. Над его кровлями дрожал раскаленный воздух. Залитые солнцем беленые домики казались погруженными в сон.

— Папа, — проговорил мальчик, — кто больше: жаворонок или перепелка?

Отец не отвечал.

— Пап, а пап, кто больше?

— Что тебе надо? — строго спросил адвокат.

— Я про жаворонка…

— Жаворонка?.. Да не беги ты так… — сказал Тумпанов, вытирая лицо концом шейного платка.

Мальчик вдруг отпрянул назад и толкнул отца локтем.

Дрожащей рукой он показывал на край соседнего кукурузного поля.

Тумпанов снял ружье и стал вглядываться, вытянув шею.

— Видишь? — тихо, взволнованно шептал мальчик.

— Что… что там такое?

— Перепелка. Вон, высунулась…

Из поникших от жары листьев кукурузы выглядывала маленькая острая головка. Два черных глаза, похожих на ягодки бузины, смотрели в их сторону.

— Да это суслик! — раздраженно воскликнул отец. — Ты сегодня просто невыносим! Трещишь, трещишь, не даешь подумать о деле. Я теряю клиентуру. Люди больше не желают обращаться ко мне, — закончил он почти жалобно.

Мальчик сконфузился.

— Опять ты порвал штанишки, — продолжал Тумпанов, злясь на сына за то, что потерял из-за него нить размышлений. — Совсем не бережешь вещи. Мама сказала — третьего дня ты лазил на акацию ловить воробьев.

— Да они у меня старые, пап.

— Все равно. За них уплачены деньги. А у меня уже нет денег. И ничего покупать я тебе больше не стану. Ты этого не стоишь. Вот закончил год на тройки. Как не совестно!

Мальчик, потупившись, молча шагал впереди.

За холмом показалась река. Она пробиралась среди прибрежных ив, мимо огородов и острием ножа врезалась в равнину, огражденную вдалеке синеватым силуэтом гор.

Тумпанов остановился, приставил руку ко лбу и внимательно оглядел берег.

У стремнины, где он рассчитывал искупаться, виднелись два обнаженных тела, а выше по реке, за излучиной, плыли против течения две головы, издали похожие на тыквы. Узнав купающихся, Тумпанов не сдержался и громко произнес:

— Аполлон!

В доме было известно, кто это. О нем каждый вечер говорилось за столом. Младший сынишка адвоката, пятилетний мальчуган, под общий смех изображал походку хромого. Отец целовал мальчика в лобик и восхищенно восклицал:

— Из этого ребенка выйдет первоклассный артист!

— Гораздо смышленей своих сверстников, — подхватывала мать, рыхлая женщина с темным, нездоровым лицом. Она почитала своим долгом презирать красивую жену Тополова.

— Аполлон-то опять с судьей, — оживленно произнес отец. — Дивлюсь я, как это он плавает с хромой ногой. Но мы все равно будем купаться на нашем обычном месте, — решительно добавил он.

Они спустились по прячущейся в стерне тропинке и скоро оказались у реки.

Берег здесь был высокий, скалистый. На широких камнях, похожих на громадные стальные плиты, было удобно лежать. Вода срывалась с высокого порога, образуя нечто вроде небольшого водопада.

Адвокат прислонил ружье к скале, расстегнул тяжелый патронташ и, попробовав предварительно воду, стал раздеваться. Стянув с ног серые от пыли башмаки, заботливо оглядел окованные гвоздиками подошвы и аккуратно отставил в сторону. Потом, отдуваясь, скинул рубаху. Блеснули на солнце жирные плечи и волосатая грудь. Сзади на шее залегли две толстые складки.

Время от времени он поглядывал в ту сторону, вверх по реке, где купались женщины. Оттуда долетали голоса и смех, который словно разносился водой. Стаскивая с себя брюки, он спохватился, что не видит сына, и оглянулся.

Мальчик стоял у реки, в десяти шагах от него, пристально разглядывая лягушку, высунувшую голову из воды.

— Ты что там делаешь, Илия? — крикнул Тумпанов. — Иди сюда, раздевайся.

— Я не буду купаться, — мрачно ответил тот.

— Это почему?

— Так.

— Ну, как знаешь, — сказал адвокат.

«Видали? Обиделся», — подумал он и не стал настаивать. Подниматься с разогретого камня было лень. Он повернулся на живот и блаженно вытянулся.

Женский смех слышался все чаще. Река несла его с собой, интимно и сладостно нашептывая что-то. Звонкие, протяжные возгласы женщин заставляли Тумпанова несколько раз приподыматься и взглядывать в ту сторону. Но, кроме струящейся глади реки и зарослей ракитника на повороте, разглядеть ничего было нельзя.

«Моя бы власть, — мстительно подумал он, — отправил бы я ваших мужей куда-нибудь к черту в зубы… В самом деле, черт побери, дальше терпеть такое невозможно!»

Чтобы отогнать неприятные мысли, он занялся обдумыванием своего плана. Закладывая пальцы, стал пересчитывать своих коллег, которые согласятся подписать жалобу, но неожиданно подкралась дремота, и он чуть было не уснул. Очнулся он от громкого взрыва смеха.

«Как весело смеется, негодница!» — подумал он и решил пойти искупаться.

Поднявшись на ноги, он заметил, что сын украдкой наблюдает за ним. Он взглянул на свое тучное тело с искривленными пальцами на ногах, и ему стало неловко перед мальчиком. Чтобы заглушить неприятное чувство, он строго прикрикнул на него:

— Илия, я же велел тебе раздеться! — И, не дожидаясь ответа, вошел в воду.

Вода была теплая, прозрачная.

Тумпанов стал спиной к водопаду. Плотная, яростная струя ударила его в спину, раскололась и пенистыми брызгами перелетела через плечи. Он вытянул свои короткие ноги и лег на спину. Живот огромным шаром выступил из воды. Течение подхватило Тумпанова, нежные струйки, как тысячи змеек, защекотали тело. Адвокат пыхтел от наслаждения. В зеленоватой воде его туловище казалось каким-то чудовищно огромным вареным раком.

Неподалеку игриво плескалась рыбка, оставляя на поверхности воды маленькие полукружья. Зеленые лягушки с золотистыми глазами удивленно разглядывали его. Шепот воды кружил голову. Склонившиеся к реке ивы едва шевелили своими серебристыми листочками. На другом берегу меланхолично ворковал голубь и задорно стрекотала сорока. Длинные тени деревьев протянулись по равнине. Солнце, точно пьяное, склонилось к пепельно — голубому силуэту гор. Над рекой, на жарком, лазурном и мирном небе, недвижно повисли снежно-белые облака. Пронизанные веселыми лучами солнца, они казались такими торжественными, точно сам всевышний прилег отдохнуть на их пушистом ложе.

Тумпанов несколько раз намылился. Прислушиваясь к смеху женщин, отдавшись сладостному чувству, он совсем позабыл о сыне.

В освеженном купаньем мозгу неожиданно возникла мысль: «А что будет, если Аполлон утонет?» Он представил себе вытащенное на берег раздувшееся мертвое тело, потом похороны, одетую в траур молоденькую вдову, к которой он, несмотря на все, не испытывал решительно никакой неприязни.

«Вряд ли сыщется охотник произносить речь над его могилой», — с удовлетворением решил он.

Мысль о смерти коллеги была столь ярка и мучительно желанна, что одурманила его и долго не оставляла. Он даже раза два приподнялся и вслушивался: ему мерещились крики утопающего…

Потом он вспомнил о сыне и поискал его взглядом. Мальчик был неподалеку и забавлялся тем, что кидал камешками в расквакавшихся лягушек.

Выкупавшись, одевшись, Тумпанов взял ружье и пошел вниз по берегу, туда, где высилось несколько старых высоких ив. Илия оживился. Предстоящая охота, о которой он мечтал весь день, заставила его позабыть об обиде.

Место для засады отец выбрал возле одной дуплистой ивы. Напротив торчало несколько сухих веток, на которые любят садиться птицы.

— А мы не запоздали, папа? — озабоченно спросил мальчик, прижимаясь к отцу.

— Нет, самое время.

— Вон одна. Сейчас взлетит, — сказал Илия.

— Стой смирно, — предупредил отец. — Сейчас они пьют. Напьются — рассядутся на ветках.

Он присел на корточки, привалился к дереву плечом и вытянул шею. Послышался металлический щелк. Он готовился к выстрелу.

Сверху, с берега, долетел громкий мужской голос:

— Мария-а! Пора идти!

— Уходят, — пробормотал отец.

— Кто, папа?

— Аполлон.

— Пап, у тебя правда больше нет клиентов?

— Ну, не совсем… Молчи, сюда летит горлинка…

Птица, чья розовая грудка отливала золотом в косых лучах солнца, действительно летела в их сторону. Она спокойно уселась на сук и, наклонив свою маленькую, изящную головку, посмотрела вниз.

Тумпанов прицелился. Мальчик весь сжался, затаив дыхание.

Глухой звук выстрела ткнулся в стеклянную гладь реки. Пороховой дым распластался над травой. Горлинка в испуге вспорхнула и исчезла между деревьями.

— Промахнулся, — печально сказал мальчик.

— Это еще неизвестно. Верно, упала подальше. — Отец нахмурился.

Его искаженное охотничьей страстью лицо застыло в уродливой гримасе.

— Черт побери, я ведь отлично прицелился! — воскликнул он, трясущимися пальцами вставляя новый патрон.

Глаза у мальчика горели. Возле рта легла жестокая складка.

После выстрела все птицы разлетелись кто куда. Над ивами слышался свист крыльев, вспарывавших спокойный теплый воздух летних сумерек.

— Не шевелись, — предупредил отец.

Сердце мальчишки бешено колотилось… Он то и дело привставал и выглядывал из-за ствола дерева.

— Не показывайся! — приказал отец. — Они хитрые, заметят.

Сквозь облупленные стволы ив была видна стая диких голубей, весело круживших над рекой. Некоторые из них садились на том берегу и, недоверчиво вертя головками, приближались к воде. Напившись, они улетали в поле. Отец и сын жадно следили за их полетом.

Неожиданно один серый голубь, описав над ивами несколько кругов, опустился на ветку неподалеку.

Тумпанов прицелился. Но тут за его спиной, на тропинке, послышались шаги и голоса.

Птица вспорхнула и улетела. Адвокат выругался.

— Кто это тут стрелял? — спросил женский голос.

— Да, в самом деле кто-то стрелял, — отозвался красивый тенор.

Тумпанов узнал голос судьи.

— Наверно, Драндулет. Я же говорил, что там, у водопада, это он был. — В голосе говорившего звучали насмешливые нотки.

Адвокат подскочил точно ужаленный и надулся от злости.

— Кого это вы так называете? — спросила женщина.

— А вы не знаете? Нашего досточтимого коллегу Тумпанова. Эта скотина…

Тут адвокат громко закашлял.

Компания молча прошла мимо. Женщины заметили притаившегося в засаде охотника и от неожиданности на мгновение замерли. Тумпанов метнул на них яростный взгляд, они ускорили шаг, но еще долго долетали до него веселые раскаты смеха.

— Испортили охоту, болваны, мерзавцы! — бранился он.

— Кто это, папа? — спросил мальчик.

— Молчи! — рявкнул отец. — Не твое дело!

Он с трудом заставил себя остаться на месте. Хорошего настроения как не бывало. Аполлон теперь непременно раззвонит о случившемся по всему городу.

Неожиданно на том берегу взлетела горлинка. Она забила в воздухе крыльями, распустила веером хвост и грациозно опустилась на одну из сухих веток.

Тумпанов выстрелил.

Горлинка упала, перекувырнувшись в воздухе. Мальчик восторженно вскрикнул и кинулся ее подбирать. В его глазах горели радостные, страстные огоньки. Сжимая своими нежными пальцами теплое тело птицы, он чувствовал, как быстро, испуганно колотится ее крохотное сердечко.

— Ну-ка, посмотрим, куда ей угодило, — сказал отец.

Он взял горлицу своими грубыми руками, перевернул на спину и распластал крылья.

Птица забила одним крылом. Второе повисло. От боли она растопырила свой белый, с черной каемкой хвост. На розовой грудке проступили липкие пятна крови.

— Крыло перебито, — тоном знатока произнес Тумпанов. И, ухватив пестрое, в коричневую точечку крыло, стал дергать его из стороны в сторону. Горлинка глухо застонала.

Мальчик задрожал и умоляюще протянул руку к отцу.

— Не надо! — крикнул он чуть не плача. — Не надо, ей больно!

— У птиц нет нервов, — буркнул отец.

— Почему же она стонет? Отдай ее мне, может, она поправится.

— Надо ее прикончить.

— Не надо, папа, — заплакал мальчуган.

— На, держи, — сказал адвокат, швырнув птицу на траву.

Мальчик обнял ее и с состраданием заглянул в ее красноватый, с золотистым ободком глаз, печально и покорно устремленный в мирную даль полей. Горлинка билась, пытаясь вырваться из рук ребенка, но, убедившись в тщетности своих попыток, прикрыла глаза серой пленкой. Из клюва у нее выступила кровавая пена.

— Папа, она умрет? — спросил мальчик.

— Молчи! — цыкнул на него отец.

— Если не умрет, я ее посажу в клетку. Она ведь может жить в клетке?

«Ах, каналья!» — мысленно чертыхнулся адвокат, думая об Аполлоне. Раздражение его все возрастало. Приставания сына действовали на нервы. В довершение всего ни одна птица не желала больше садиться на сухие ветки ивы.

Мальчик, занятый горлинкой, вышел из-за дерева, так что пролетавшие голуби видели его.

Это совсем взбесило отца.

— Дай сюда птицу! — крикнул он.

Мальчик в испуге повиновался.

Отец схватил ее и, прежде чем ребенок понял, что тот намерен сделать, опустил на голову птицы свой тяжелый каблук.

Раздался негромкий треск, а вслед за ним отчаянный детский крик.

— Молчи! — приказал отец.

Но мальчик горько зарыдал.

Тогда Тумпанов дал ему затрещину. Ребенок упал ничком.

— Не реви! — орал отец.

Мальчик привстал на колени. Из раскрытого рта вырывались все более отчаянные вопли.

Тумпанов хотел было схватить сына за ухо, но тот увернулся.

— Замолчи! Болван! — Адвокат позеленел от злости.

Мальчик внезапно вскочил, содрогавшееся от рыданий тело напряглось, глаза с ненавистью глядели на отца. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, поперхнулся и потом будто выплюнул:

— Зверь!

В тишине летнего вечера гневный голосок ребенка прозвучал как проклятие.

— Ты зверь! Зверь! — кричал он.

— Что-о-о? — проревел отец. — Что ты сказал?

Но мальчик повернулся и бросился от него прочь, сквозь рыдания твердя на бегу все то же слово.

— Зверь! Ты зверь!

— Назад! Вернись! — кричал ему вслед отец.

Но мальчик уже скрылся из виду. Слышен был только его плач.

— Илия, вернись сейчас же! — повторял отец. — Илия-а!

«А-а-а!» — доносились в ответ рыдания ребенка, и казалось, сам вечер рыдал вместе с ним.

Тумпанов огляделся вокруг. Ему стало неприятно и как-то жутковато. Прицепив горлинку к патронташу, он двинулся по тропинке к дому.

Он шел, тяжело ступая по земле. Убитая птица колотилась о бедро.

«Какой подлый, какой проклятый день», — повторял он про себя.

У него было такое ощущение, будто кто-то плеснул ему в лицо какой-то липкой грязыо, и он весь вдруг сник и съежился. Он вслушивался в отдаляющийся голос сына, и чем отчетливее долетали до его ушей всхлипывания ребенка, тем острее он чувствовал свое унижение.

«Ох, и вздую же я его дома!» — злобно подумал он и, утешенный этой мыслью, свернул с тропинки и пошел напрямик через жнивье.

Позади него река тихо плескалась в своих берегах, будто вздыхала.

«Зверь, зверь», — неслось ему вслед кваканье лягушек.

Поле все больше темнело. Окутанные мглой деревья сливались с землей, точно огромные, распростертые по ней тени. В жнивье все громче трещали кузнечики, а за рекой небосвод окрасился медно-красным светом, разлившимся затем по склонам гор.

У ног человека, понуро шагавшего по полю, выросла длинная тень. Она бежала перед ним и словно звала за собой, повторяя движения его чудовищно вытянутых конечностей.

Внезапно Тумпанов остановился.

Он нашел объяснение непонятной близости между своим недругом и судьей.

— Да он рогоносец! Тот ему наставил рога! — воскликнул он и, хлопнув себя по лбу, злорадно расхохотался.

Замершая в покорном ожидании тень взмахнула огромной ручищей и быстро повела его к дому.