После первого солнечного дня снег покрылся настом. Мы стали на лыжи, короткие и широкие, как у индейцев. Но снежная кора была слабая, необходимо было еще несколько теплых дней, чтоб она затвердела. Вопрос о провианте не терпел отлагательства. Мы не находили даже грибов. Каждый день мы надеялись, что с шахт или из сел выйдет снегоочиститель, запряженный несколькими парами волов, чтоб расчистить шоссе и восстановить движение. Но дни шли за днями, а снегоочистителя все не было.

— Придется зарезать Миссис Стейк, — сказал капитан Негро однажды вечером, после того как мы еще раз осмотрели пустые шкафы на кухне. — Хоть она и казенная, но занимает особую графу в ведомости, где скромно фигурируют и наши имена, голод не тетка.

Он был прав. Миссис Стейк была в самом деле казенной козой, предназначенной в кормилицы всем сернятам, которых мы должны были поймать весной. Но что мешало нам зарезать ее, а весной купить на свои деньги другую? Таким способом мы сэкономили бы корм, который коза съедала зимой. Я согласился с капитаном. Но прежде чем определить день казни бедного животного, я решил устроить засаду на дичь возле сторожки.

Это не разрешалось. Подобного рода преступления наказывались очень строго и сами по себе были позорным поступком. Но в хозяйстве, где есть олени и серны, убить в такие дни какого-нибудь зайца было не так уж страшно. Крупные лесные зайцы, водившиеся на вершинах гор, все равно умирали своей смертью.

Несколько зайцев появилось около сторожки. По ночам, прыгая по наледи, они подходили к самой южной стене, играли на поляне и, войдя в большой лес, огибали скалу, расположенную на пятьдесят метров ниже сторожки. Она вздымалась среди леса наподобие носа корабля, и с верхушки ее было далеко видно.

В тот же вечер я взял ружье, обмотал голову шарфом и пошел на скалу стеречь зайцев. А капитан Негро остался в сторожке читать английскую книгу, над которой обычно засыпал.

Узкий серп декабрьского месяца, просвечивая сквозь тонкую пелену облаков, давал возможность хорошо видеть предметы на снегу. Морозная ночь одевала в эту пору кусты нежными цветочками инея. Время от времени холодное молчание вдруг нарушалось треском сука, обломившегося под тяжестью снега. Нигде не слышно шума воды. Гора похожа на громадный корабль, затертый льдами и окруженный туманом. Понурившиеся по ту сторону долины леса напоминали большие льдины.

Я терпеливо сидел на пне, положив ружье на колени. чтоб было наготове, и напряженно всматривался в предметы под горой. Так прошел час, а то и больше.

Вдруг под скалой послышался легкий шум. Заскрипел снег. Внизу промелькнула маленькая тень. Животное пробежало быстро, притаилось за деревьями, потом показалось опять — крохотное, бесшумное, словно темное пятно в белых сумерках.

Я вскинул ружье, тень замерла; я был уверен, что это заяц.

Когда черная линия ружейных стволов коснулась цели, я нажал спуск. Красное пламя выстрела блеснуло перед моими глазами, гром наполнил ложбины и широко разлился по уснувшим белым лесам. Под скалой что-то глухо стукнуло, словно какое-то тело ударилось о дерево. Тень на снегу пропала.

Немного подождав и стараясь не терять животное из виду, я спустился со скалы и, увязая по грудь в снегу, дошел до того места, где оно остановилось. Там лежал свалившийся от старости бук. Из-за него торчала пара длинных ног…

Помимо своей воли я, в уверенности, что убил зайца, застрелил серну. Ничего не поделаешь. Я взял ее за ноги, которые вздрогнули в последний раз, и потащил наверх, к сторожке. Тащил, может быть, целый час* Взвалю себе на плечи и пронесу пять-шесть метров, потом опущу на снег и сяду отдыхать. Наконец, обливаясь потом, внес-таки в сторожку. К счастью, капитан Негро еще не спал. Мы положили ее на два стула. В свете лампы спина ее блеснула медно-красным отливом. Великолепное тело линиями своими напоминало тело красивой женщины. В прекрасных глазах еще виднелась жизненная влага, словно они еще созерцали холодную декабрьскую ночь, стоявшую на дворе. Голова серны свисала со стула, и одна передняя нога была слегка согнута, как будто застыв в незаконченном прыжке.

— Опять коза спаслась. Опять суждено ей жить. Вот везет животному! — осклабился капитан Негро, чрезвычайно довольный результатом охоты, обеспечившей нас обоих вкусным мясным столом на целый месяц.

Держа лампу в одной руке и похлопывая по спине серны другой, капитан неожиданно вздрогнул, наклонился и осмотрел уши убитого животного. Лицо его стало мрачным, и он закричал сердито:

— Что ты наделал? Ты убил нашу Мирку! Погляди ухо… Бедняга! Все вертелась около сторожки…

Правое ухо серны в верхнем краю было рассечено. Эту метку сделал в свое время капитан Негро.

В самом деле, это была Мирка. Я тоже узнал ее. Не было другой серны, как она, — такой крупной, с такой шерстью, чей теплый и благородный цвет напоминал отражение огня на старой неполированной меди. Мех был ровный и густой, как бархат, а пепельно-серое горло — светлей, чем у других серн.

В сторожке воцарилась скорбная тишина, словно в коридоре лежала не убитая серна, а мертвая красавица. Капитан Негро время от времени ходил смотреть на нее и корил меня.

В конце концов мы примирились с фактом. Голод оказался сильней всяких сентиментальных соображений. Я долго думал об участи бедного животного. В эти тяжелые дни Мирка вернулась к нам, но не решилась, подобно Маю, искать приюта и пищи в сторожке. Наверно, она бродила вокруг, ходила даже по двору, но снег засыпал ее следы, и мы ничего не заметили. Кончилось тем, что она спасла нас от голода, невольно принеся себя в жертву.