Крапива, рыба и награбленное спасли еретиков от голода, а там подошло лето и созрели первые плоды. На засеянных полях буйно взошли хлеба, колосья сгибались под тяжестью зерен, дикие фруктовые деревья-под тяжестью плодов, река кишела рыбой, даже и малые ребята могли ловить ее, а грибов народилось такое множество, что их набирали большие корзины и сушили на зиму. В изумрудном великолепии лета с благодатным дождем и теплыми солнечными днями все рождалось и цвело, и даже в песнях птиц, в жужжании пчел и букашек слышались радость и наслаждение.

Обмолоченный хлеб не вместился в общем амбаре, и каждый еретик унес к себе долю пшеницы и проса. Тихик уверовал, что изобилие положит конец кражам и Быкоглавый укротится, ведь люди уже довольны, и теперь их помыслы устремятся к богу. Он радовался этому, однако вскоре заметил, что его паства с алчностью собирает блага земли, а не помышляет о молитве. По вечерам в молитвенный дом сходились неохотно, многие и вовсе не показывались, некоторые своевольничали и спешили укрыть в тайниках зерно и плоды. Все поправились, повеселели. Вместо прежних мрачных и постных лиц Тихик видел загорелых, крепких мужчин и краснощеких женщин, в чьих плотных телах вили гнезда похоть и соблазн. В селении часто раздавались смех и песни, дети резвились в буйных играх. Тихик у доносили, что молодые женщины и девушки водят в лесу хороводы и многие мужчины впали в соблазн. Однажды в селении раздались отчаянные крики — несколько семейств подрались из-за украденной пшеницы; некоторые напивались допьяна медовухой, которую варил из меда диких пчел еретик с распоротой губой. Непокорство ширилось день ото дня, и в душу Совершенного запало подозрение, что плодородие послано дьяволом, чтобы разобщить паству. Нищета связала этих людей, изобилие, а не голод отчуждало их друг от друга. Каждый хотел избавиться от обязанностей к своему ближнему, потому что блага, которыми он обладал, придавали ему чувство независимости. Все чаще обращались они к Назарию, чтобы он написал для них картины, где было бы изобилие плодов, различных яств, земных утех, и от Тихика этих картин не прятали.

Но не одна лишь эта напасть потрясла Совершенного. Грабительские набеги Быкоглавого и его дружины не только не прекратились, но стали еще чаще. Дружина выросла числом, каждый гарцевал на угнанной лошади, держались они как хозяева и не признавали никого, кроме своего предводителя. Стремление к богатству породило зависть. Люди Быкоглавого были подпоясаны крепкими шерстяными кушаками, носили яркую одежду, в хижинах у них появились домотканые ковры и покрывала, красивые ткани, невиданная утварь. Женщины слали им обещающие улыбки, дети вертелись вокруг них, слушались охотнее, чем родных отцов, и смотрели на них с восхищением, потому что сила — это одновременно и красота. Вооружены они были не деревянными кольями и дубинами, как прежде, а настоящими копьями, луками, мечами и палицами. У пояса носили колчаны со стрелами, а на Быкоглавом была плетеная кольчуга, снятая с царского воина. Они пропадали где-то по многу дней подряд, иные возвращались раненые, а трое из них однажды не вернулись вовсе; они заставляли других заготавливать им тес для будущих жилищ, а расплачивались краденым. Все реже приходили они на вечернюю молитву, и однажды Тихику стало известно, что они вознамерились построить себе дома в стороне от селения, а Быкоглавый надумал возвести там башню. Совершенный испугался и призвал Быкоглавого к себе.

Быкоглавый толкнул дверь плечом, не потрудился закрыть ее за собой, не снял с головы болярскую шапку, украденную где-то, встал, заложив руки за кожаный солдатский пояс. Он был в пунцовой безрукавке, расшитой на груди серебряными нитями и белым шнуром, обут в добротные сапоги. Голову он держал надменно, чуть набок, и Тихику показалось, что Быкоглавый в новой этой одежде стал стройным и по — господски внушительным. "Сознает свою силу", — со страхом подумал Тихик.

— Брат, я все знаю и вижу и читаю мысли твои, — начал он наставительно, как и подобает владыке. — Довольно молчал я и молился, замаливая твои грехи. Ты первым принялся за воровство, прогневил отца небесного, и он, в наказание, наслал на нас голод. Я ожидал, что ныне, когда бог дарит нам изобилие, ты распустишь свою дружину, а что я слышу? Вы вознамерились отделиться, построить башню, основать новое селение. Отчего позабыл ты о Страшном суде и жизни вечной? Вот, обрядился в Сатанаилово платье, возгордился и забыл о господе.

Толстые губы Быкоглавого расплылись в наглой ухмылке, и Тихика поразило хитрое выражение его глаз.

— Ты для того призвал меня, чтобы выставить дураком? Кабы я не накормил людей, все бы с голоду перемерли, и какая уж там была бы община, какой ты был бы владыка и над кем? Чем укорять, лучше бы похвалил меня, — сказал он. — Разве воровство — грех? Я ворую болярское, царское, поповское. А что до платья, так я тебе скажу: ты устрашаешь людей черной рясой и поясом познания. Я тоже должен чем-то страшить их, чтобы они мне покорялись.

"Лукавым подучен он. Как припугнуть его?" — спрашивал себя Тихик, покрываясь испариной.

— Не лукавь, брат, и не мешайся в божьи деяния. Господь наслал на нас голод, дабы искупили мы твое воровство и спасли свои души!

Быкоглавый усмехнулся:

— Ты сам говорил, что волов и топоры послал нам господь. Или забыл? И сам разве не ел краденого? Кто дал нам хлеб — господь или дьявол? Не дьявол ли заставил землю рождать животных и растения? Я ли должен напоминать тебе слова нашего учения?

— Брат, — внушительно произнес Тихик, вспомнив при этом, что и его самого преследовали подобные мысли, — не подобает разуму человеческому рассуждать о деяниях божьих. Ты на пути в преисподнюю и туда же ведешь людей. Опомнись!

Быкоглавый вынул руку из-за пояса.

— Пусть меня судит кто угодно! Я делаю людям добро, я накормил их и одел. Однако и ты в ответе, потому — ты владыка, ведь ты надел на себя пояс познания.

"Возгордился он, подобно мне, грехами своими. И об этом подумал тоже…"- горестно отметил Тихик.

— Слушай, что я скажу тебе, брат. Не избежишь ты божьего суда. Оставь разбойничество, распусти дружину и вели подчиняться мне. Коль послушаетесь меня — сниму с вас грехи ваши.

Быкоглавый грозно поднял бровь.

— А-а, да уж друг другу-то врать не надо! И скинь ты с себя это покрывало, чего от самого себя прячешься! Мы с тобой знаем друг дружку, да и все знают, кто ты есть и кем был, пока не удрал от князя. Как может простолюдин прощать грехи? — сказал он, и его толстые губы растянулись в насмешливой улыбке.

Тихику почудилось, что перед ним стоит сам сатана.

— Святость, она в душе и в долге, не в теле и не в роду человека. Ты слушал и почитал того волхва, Сильвестра! — закричал Тихик в изумлении.

— Отец Сильвестр был совсем другой человек, а ты такой, как и все мы, только похитрее. Вмешался в небесные дела, чтобы завладеть его поясом. Пояс-то у тебя, а вот ума недостает.

— Я выгоню тебя из общины! Сатана внушил тебе эти мысли!

— Кто хлопочет о земном, имеет дело с дьяволом. И ты имел с ним дело, покуда не спихнул отца Сильвестра. И сейчас на него же уповаешь, чтобы люди стали добродетельными. И знаешь что? Не стращай меня. Я ведь могу тебя одолеть, как ты одолел его, стоит мне только шепнуть людям, что ты желаешь им смерти и потому запрещаешь мне воровать…

— Замолчи, брат, замолчи! — со стоном проговорил Тихик и схватился за голову. — Да падут все прегрешения на нас с тобой! Коли есть в тебе разум, молчи, и да рассудит нас господь.

— А вот это другой разговор, — засмеялся Быкоглавый. — Пускай стадо идет за нами, а уж мы с тобой будем знать, что и как. Я ведь еще тогда говорил тебе: буду держать ответ, но вместе с тобой, так что не миновать тебе встречи с дьяволом…

— Вижу я, умен ты, брат. А умный тем и отличается от глупого, что знает. Про что он знает, не должно говорить вслух, да и невозможно даже. — В голосе Совершенного звучали слезы. — Поклянись, что будешь молчать, что сохранишь тайну.

— А зачем клясться? Что есть — то есть. Моя сила — в хлебе насущном, твоя — в мире небесном. Небось и мне, и моим людям охота блаженствовать на седьмом небе, хоть мы и недостойны его.

— Тогда молчи и заставь их участвовать в общей молитве. Скажи, что я отпущу им грехи. Надо, чтобы они смирились, это и тебе на пользу, чтобы не бунтовали. Тогда придет к ним сознание своей греховности, и они покорятся нам обоим. Потому что, брат, двойственно устроен человек. Помести его в рай, он отправится в ад — разнообразия ради. И коль не верует он в небесного отца, то не захочет покоряться никакой власти. Власть же есть тайна, а человек без тайны не может…

— Тайна? Какая еще тайна? Одно вранье, вранье да страх! — Быкоглавый громко захохотал и ушел, не отвесив поклона.

"Ох, зачем я поставил его моим преемником! Он построит башню и будет властвовать, обладая земными благами и силой! И волей-неволей придется мне разделить власть с этим диким человеком, коего я считал глупцом… Он способен поступить со мной так, как я с князем, Каломелой и Сильвестром. Господи, отчего повторяется все на этом свете?" Тихик стиснул ладонями голову и зашагал по своему покою, не заметив того, что Ивсула притаилась за дверью кухни…