Наконец прибыли все недостававшие инструменты, гинекологическое кресло, медикаменты, и главной заботой доктора в те дни стало наведение порядка в своем новом жилище. В больнице дела тоже пошли, хотя и не совсем так, как ему бы хотелось. Мало-помалу он подчинил себе упрямцев коллег, считавших его неопытным птенцом на том основании, что он еще не имел практики. Создавала ему, однако, сложности интимная сторона его жизни: Невянка посещала его якобы для освидетельствования, но бабка Винтия, конечно, догадывалась о характере этих визитов. Все следили за каждым его шагом, приходилось быть осторожным, оберегая свою репутацию. Из страха восстановить против себя людей религиозных и приходских священников, он был вынужден ходить по воскресеньям в церковь, а также вступить в различные комитеты и общества.

Новая прислуга в назначенный понедельник не пришла. Доктор рассердился и велел бабке Винтии подыскать другую. Однако на следующее утро Марина явилась. Оказалось, пряталась от мужа у родни на Марно-полё. Она была в безрукавке и шали, на ногах рваные башмаки со сбитыми каблуками. Все ее имущество уместилось в одном узле. Доктор хотел было отослать ее, но мысль о том, что вряд ли скоро найдется замена, заставила его уступить уговорам бабки Винтии. Кроме того, доставленная накануне новая мебель была свалена в беспорядке в одной из комнат. Он распорядился, как и что расставить в спальне, и по возвращении из больницы убедился в том, что эта женщина любит порядок и прекрасно поняла его наставления. Он начал знакомить ее с будущими обязанностями по отношению к пациентам, объяснил, для чего служат те или иные инструменты, как их следует кипятить и раскладывать в шкафчике, как протирать линолеум, напомнил, что надо быть вежливой, обращаться на «вы». И с удовлетворением отметил, что Марина проявляет усердие и всей душой отдается своей новой деятельности, даже гордится ею. А когда были сшиты белые фартуки и чепцы и он велел ей выбросить старые тряпки и переодеться во все новое, то был поражен сделавшейся с ней переменой. Одна из модных городских портних сшила ей два платья, а сапожник — высокие ботинки из марокканского шевро. Шерстяные, домашней вязки чулки сменились бумажными, купленными в магазине на Баждарлыке. Потрясенная новым своим обликом, Марина то краснела от смущения, то сияла от счастья. Однажды доктор застал ее в спальне перед зеркалом — сунув в волосы цветок гвоздики, она разглядывала свое отражение, а перед тем он слышал, как она пела — довольно приятным низким голосом. Она сконфузилась, ожидая выговора, но он сделал вид, будто не заметил ее кокетства, а в душе даже одобрил ее стремление выглядеть красивой, и подумал: как могла она выйти за этого тщедушного, придурковатого почтальона?

Когда новое жилище было обставлено и к входной двери прибита табличка, доктор Старирадев решил отныне питаться дома, и Марине пришлось взять на себя покупку провизии.

Как только она появилась на Баждарлыке с кошелкой в руке, торговцы, в ожидании покупателей прихлебывавшие свой первый утренний кофе и перебиравшие четки, сидя на низких стульчиках у входа в лавки, застыли, словно окаменев. Марина прошла по тротуару, постукивая каблучками новых ботинок, гордо выпрямившись и высоко подняв голову. Модное платье подчеркивало округлость ее бедер, тонкую талию и роскошные плечи. Стянутые в высокий узел тяжелые каштановые волосы открывали нежный пушок на затылке и отливавшую перламутром кожу крепкой, круглой шеи. Все уставились на нее, смолкнув от изумления, а она, не сумев подавить улыбку, шествовала, притягивая к себе восхищенные мужские взгляды. Направлявшиеся в свои конторы чиновники оборачивались, торговцы спрашивали друг у друга, кто эта красавица, и их домыслы и догадки передавались из лавки в лавку.

Так Марина вошла на рынок и сразу окунулась в гомон и выкрики мясников, рыбаков и лотошников. Прежде она лишь изредка приходила сюда за зеленью или куском говядины и держалась робко и настороженно, опасаясь, что ее обсчитают. Теперь же она ничего не боялась — доктор открыл счет в мясных, рыбных и зеленных лавках. Едва она произносила: «Я служу у доктора Старирадева», как ей отрезали лучший кусок мяса и предлагали отборнейшую рыбку. Никогда раньше не покупала она белугу, икру или такого дорогого мяса, никогда даже не заглядывала в лавки, где торгуют деликатесами. Корзины с устрицами и омарами, бочонки с икрой, свежие колбасы, развешанные на жердях, горы овощей, из которых большая часть после полудня будет выброшена на мостовую как мусор и задаст лишнюю работу городским уборщикам, — все это придало ей еще больше уверенности. Всюду встречали ее с почетом — и благодаря доктору и из восхищения ее красотой, везде называли ее не иначе, как госпожой. Она до того возгордилась, что забыла обо всем на свете и была вынуждена заглянуть в старый бумажник доктора, где лежал для памяти перечень продуктов, которые следовало купить. Чем дальше она шла, тем больше слабели ноги и быстрее билось сердце. Кто-то воскликнул у нее за спиной: «Зайди ко мне в лавку, молодуха, для почину!» Она чувствовала на себе десятки глаз, и ей ужасно хотелось поглядеть на себя в зеркало, чтобы убедиться в том, что она и впрямь так хороша.

Вернувшись домой, она пожаловалась бабке Винти и, что мужчины заглядываются на нее и отпускают вслед разные шуточки.

— Сама, значит, своей красоты не ведала, — сказала в ответ старуха. — Вот, говорят, одежка не делает человека, ан — на деле оно и не так. Ладно, оставь кошелку и ступай наверх, прибери.

В спальне Марина увидала себя в зеркале — сияющая, щеки пылают, глаза хмельные. Белый передник и чепец сделали ее стройнее и придали лицу еще большую нежность и чистоту. Запахи в спальне — табака, незнакомого одеколона и мужчины — усиливали ее возбуждение. Бритвы господина доктора, флакончики над новым умывальником, фарфоровый кувшин с тазом, пижама — невиданный ею раньше предмет туалета, — медицинские инструменты в кабинете, линолеум на полу, — все внушало ей священный трепет. Она обнаружила на подушке несколько черных волосков и подумала: «Не хватало еще, чтоб господин доктор тоже облысел». Лысыми были головы ученых мужей, карикатуры на которых висели на стенах кабинета рядом с портретами каких-то бородатых господ. Позже она узнала, что это знаменитые профессора, и стала называть их этим новым для нее словом.

Спустя несколько дней, когда доктор принимал первых пациентов, она испугалась, что может напутать что — нибудь. Доктор делал легкие операции, слышались стоны, детский писк, оханье, вздохи облегчения. Запах карболки и лекарств наполнил дом, став составной частью чистоты. У Марины появилось много работы — число пациентов росло с каждым днем. Женщины приходили в сопровождении мужей, смущенные необходимостью раздеваться перед таким молодым и привлекательным доктором, делились с ней своими опасениями, просили совета и напутствий, и от этого в ней крепло чувство собственного достоинства. Иногда доктор выговаривал ей за что-нибудь, и она покорно проглатывала все, сознавая, что заслужила укоры своим неумением и неопытностью. Но все неприятности искупались теми часами, когда она бывала свободна. Тогда она рассказывала бабке Винтии о том, что происходит наверху, какие приходили больные и что доктор им говорил. Постепенно нижний этаж дома превратился в место, где скапливались секреты пациентов и городские сплетни.

Однажды Марина узнала, что торговцы на Баждарлыке прозвали ее Тырновской царицей. Она даже присвистнула, услышав об этом, за что бабка Винтия немедленно на нее напустилась: «Баба, а свистишь, как мужик! Не дай бог, господин доктор услышит, что он подумает!»

Господин доктор?! В ее глазах он был не просто мужчиной, он был всезнающим волшебником, владеющим тайнами жизни и смерти. Иногда они обе — Марина и старуха — строили догадки, кто же станет когда-нибудь докторшей. Зависть и безотчетная ревность терзали сердце Марины, временами ее охватывал страх. Заботило ее и дело о разводе — его рассмотрение в митрополии затягивалось по вине почтальона. Кольо часто приходил, умолял бабку Винтию, чтобы она уговорила Марину вернуться к нему. Заслышав его голос, Марина поднималась наверх, куда почтальон заявиться не смел, и бедняга горестно уходил, волоча за собой огромную потертую сумку.

Однажды Марина, возвращаясь с базара, попалась на глаза госпоже Зое. Окинув ее оценивающим взглядом сводницы, та навела справки у содержателя ресторанчика на соседней со своим заведением улочке.

— Это прислуга господина доктора, — ответил тот. — Поступи она к тебе, мы бы все, как один, повыгоняли своих жен.

И он захохотал так, что живот его долго трясся от смеха.