Под вечер стая диких голубей опустилась на невысокие дубки, растущие на крутом берегу у самой речки; истомленная жарой, она тихо журчала в каменистом русле.

Голуби затаились среди ветвей, и сейчас из-за листьев виднелись только их поднятые головки. У тех, кто сидел повыше, поблескивали и переливались грудки, освещенные косыми лучами солнца.

Долго сидели они так — притихшие, неподвижные, повернув головки к западу и словно удивляясь сонной тишине, разлитой над равниной. Горячая и душная волна поднималась от пышущей жаром земли. Два облака, похожие на громадные крылья, висели над серым, истоптанным скотиной жнивьем, будто хотели укрыть его от закатного, но все еще жаркого солнца. И облака, и солнце, и измученная жаждой кукуруза, и красная полоска пыли, вьющаяся над проселком, — все как будто замерло в ожидании чего-то большого и важного.

Две горлинки стремительно пронеслись над дубами и скрылись в ивняке у околицы села. Ворон с разинутым от жары клювом спустился к самой воде, прислушался, напился и, тяжело взмахнув крыльями, улетел.

Голуби все так же всматривались в ровную желтеющую даль. Там, где она уходила вниз, из-за серо-зеленой стены кукурузы чуть виднелись пышные кроны двух буков. В их густой листве обычно и ночевала голубиная стая. Сейчас птицы дожидались темноты и внимательно осматривались вокруг.

От реки тонкой, еле ощутимой струей потянуло прохладой. Запахло тиной. Легкий ветерок заметно усилился. Равнина ожила. Длинные тени кукурузы легли на жнивье, вода в речке потеряла блеск, а меланхолическое кваканье лягушек зазвучало уверенней и чаще.

Вдруг голубь, сидевший на верхушке самого высокого дуба, встрепенулся, словно собрался взлететь. Этот трепет передался всей стае.

Прямо против солнца на желтоватом вечернем небе появилась маленькая коричневая точка. Описывая над полем правильные круги, она то увеличивалась, то пропадала из виду и по спирали поднималась все выше и выше. Круги становились все шире и постепенно превратились в неправильные эллипсы, которые узким концом понемногу приближались к реке. Через несколько минут точка выросла и оставила далеко под собой заходящее солнце. Но росла она так медленно, что голуби, не в силах уловить ее чуть заметные изменения, по-прежнему следили за ней со спокойным удивлением.

Затем точка превратилась в черточку, потом середина ее раздалась вширь, концы сделались совсем тонкими. Вскоре совсем ясно стали видны широкие крылья сокола, который приближался к стае, готовясь по своему обыкновению ринуться на нее с высоты.

Вдруг, словно подхваченный порывом ветра, он рванулся вон из эллипса против течения реки, словно заметил какую-то другую добычу. Потом так же внезапно развернулся и, описав широкую дугу, неожиданно очутился над самыми дубами.

Только сейчас старый голубь, вожак стаи, заметил опасность. Но было уже слишком поздно. Сокол повис над деревьями, и спустя миг голуби услышали свист падающего как метеор тела хищника. Сложив крылья и вытянув вперед лапы, он несся вниз быстрее брошенного с высоты камня.

Голуби мгновенно сорвались с места и, словно сбитые градом, попадали на землю. Одни укрылись в нижних ветвях деревьев, другие — в прибрежном кустарнике. Не спрятался только старый голубь. Он полого устремился к реке, сокол ринулся следом и почти настиг его у самой воды. Но старый вожак был сильным и опытным летуном. Сокол готов был уже его схватить, когда голубь из-под самых его когтей резко рванулся вверх. Разогнавшаяся для молниеносного удара большая коричневая птица чуть не врезалась в воду. Чтобы удержаться в воздухе, сокол широко раскинул крылья, взмахивая ими, как бабочка, высматривающая, куда бы ей опуститься.

В ту же секунду старый голубь, громко захлопав крыльями, заставил своих перепуганных и рассыпавшихся кто куда собратьев взлететь в воздух.

Свист десятков крыльев, словно ветер, пронесся над речкой. Не теряя времени, птицы устремились к месту ночевки.

Но сокол обогнал их. Он вырвался вперед и принялся парить над самой кукурузой, время от времени взмахивая крыльями.

Голубям оставалось только одно — развернуться и подняться как можно выше. Но коричневый хищник не стал преследовать стаю. Он лишь спокойно и плавно кружил прямо перед нею. Все выше поднимались голуби и все быстрее вились над потемневшей равниной. Солнечные лучи, еще не погасшие в глубинах предвечернего неба, делали птиц похожими на светящиеся алебастровые шары.

Сверху они видели, как сокол кружит над самыми буками. Почти не двигая крыльями, он легко и без малейшего усилия парил в тихой вечерней прохладе.

Несколько раз голуби пытались его обмануть, улетая так далеко, что почти пропадали из виду. Но заметив, что сокол в свою очередь тоже начинает набирать высоту, стая опять возвращалась на прежнее место.

Смеркалось. Речка внизу, посреди темной долины стала похожа на узкую блестящую ленту. Пятнами расплывались очертания деревьев. На западе постепенно остывало раскаленное небо, и красноватые отблески, игравшие на соломе сжатого поля, постепенно погасли.

Голуби начали уставать. Свист их крыльев становился все ровнее и тише, переходил в шепот. Сокол внимательно вслушивался.

Приближалась минута, когда голуби непременно попробуют нырнуть в густые ветки буков, где он уже не сможет на них напасть. Время от времени хищник оглядывался и неравномерно покачивался на своих широких крыльях.

Вдруг старый голубь громко захлопал крыльями, давая знак товарищам следовать за ним.

Словно дождь из серых стальных обрубков, голуби с высоты падали на деревья и мелькали вокруг сокола, устремляясь к совсем уже потемневшей земле.

Шум и близость столь многочисленной добычи ошеломили хищника. Он опоздал. Сокол не успел даже наметить себе жертву, как голуби уже нырнули в густую зелень буков. Лишь один из них — молодой и неопытный — все еще летал вокруг…

Испуганные птицы с замиранием сердца долго еще слышали свист его крыльев и сквозь густую листву видели темный силуэт, преследующий их товарища. Через некоторое время раздался тревожный всплеск крыльев и негромкий хрипящий звук, которым закончилась борьба…

Наступил вечер. Внизу, в приютившейся у реки деревеньке загорелись огоньки. Прозвучал чей-то протяжный крик. Под самыми буками насвистывая песенку и сердито покрикивая на коз, прошел со своим стадом запоздавший пастух. Потом наступила тишина, слышно было только, как голуби рассаживаются среди ветвей.

Вся равнина слилась в громадную черную массу, над которой распростерлось темное, усеянное звездами небо. Жалобный звон цикад, казалось, убаюкивал теплый сумрак, а неумолчные голоса лягушек еще более страстно и резко раздирали ночную тишь.

Один за другим засыпали голуби на ветвях старых буков, похожих на две громадные мрачные тени. Иногда какая-нибудь из птиц вздрагивала, вынимала из-под крыла головку и тревожно вслушивалась в тихий ветерок, напоминавший ей свист соколиных крыльев. Но мерцающие сквозь листья мирные звезды успокаивали ее, и она вновь засыпала, убаюканная шепотом летней ночи.